"Самая изумительная из всех военных легенд, являющая блеск литературной изобретательности и мастерство исполнения, равно как и богатейший символизм, тоже не лишена военной фантастичности. Это истинный шедевр. Согласно слухам, где-то между двумя линиями окопов находится группа полубезумных дезертиров из разных армий, союзных и вражеских, численностью в батальон (иногда говорили – в полк); они скрываются под землёй, в брошенных окопах, блиндажах и туннелях, живут в мире между собой, по ночам вылезают на поверхность – обирают трупы, добывают пропитание и воду. Эта орда дикарей долгие годы жила под землёй и в итоге стала столь многочисленной, неуправляемой и неисправимой, что их пришлось истребить.
Осберт Ситвел прекрасно знал эту историю. По его словам, среди дезертиров были французы, итальянцы, немцы, австрийцы, австралийцы, англичане и канадцы; они жили – «и по крайне мере они были живы! – в пещерах и углублениях под некоторыми участками передовых окопов… Считалось, что они выползали из своих убежищ после каждого из бесчисленных и безрезультатных сражений, чтобы отнять у умирающих их скудные пожитки… Кем были эти бородатые фигуры, что бродили вокруг в лохмотьях, в перештопанных гимнастёрках… были ли они мифом, порождённым страданиями раненых бойцов, плодами боли, лишений и беззащитности, - или они существовали на самом деле?.. Трудно сказать. В любом случае, почти бойцы верили в эту легенду; считалось также, что Генеральный штаб не смог придумать, как разобраться с этими бандитами до конца войны, а потом предполагается отравить их газом».
В некоторых вариантах эти нелюди выглядят ещё страшнее. Ардерн Бимен вспоминает, как на поле сражения возле Соммы, там, где «лабиринты траншей и их ходов тянулись на несчётные мили», ему встретилась спасательная команда за работой:
«Они предупредили нас: если вы действительно хотите идти дальше, не позволяйте никому отбиваться, держитесь группой, ибо Голгофа эта кишит дикарями, английскими, французскими, австралийскими и немецкими дезертирами, которые обитают там под землёй, как упыри среди разлагающихся мертвецов, а по ночам выходят на поверхность, чтобы мародёрствовать и убивать».
Подробности, которые приводит Бимен, достаточно красноречивы:
«По ночам, сказал один офицер, они часто слышали, как к рычанию псов-трупоедов примешиваются нечеловеческие вопли и звук ружейных выстрелов, которые доносятся из этих жутких пустошей».
Завершает он рассказ виньеткой, которая по тону своему скорее соответствует стилистике Второй, а не Первой мировой войны:
«Однажды… спасательная команда оставила им приманку: корзину с продуктами, табаком и бутылкой виски. На следующее утро они обнаружили, что приманка не тронута, а в корзине лежит записка: “Не пройдёт!”
Это очень напоминает по духу Джозефа Хеллера или Томаса Пинчона. Пинчон, собственно, использовал легенду об одичавших дезертирах в «Радуге тяготения», адаптировав её к реалиям Второй мировой. Дикие упыри преобразовались в диких псов, которые сразу после окончания войны буквально оккупируют одну из немецких деревень:
«Одну деревеньку в Мекленбурге захватили армейские собаки… поголовно натасканные без предупреждения убивать всех, кроме того человека, который их натаскал. Однако дрессировщики уже мертвы или потерялись. Собаки выдвигались стаями… Они эдакими Рин-Тин-Тинами врывались на склады снабжения и растаскивали сухие пайки, мороженые гамбургеры, ящики шоколадных батончиков <…> Возможно, когда-нибудь “G-5” пришлёт регулярные войска».
Одна из причин смыслового богатства легенды об одичавших дезертирах заключается в том, что она объединяет и совмещает максимально возможное количество эмоционального значимых мотивов. С одной стороны, перед нами вымышленное зеркальное отображение, причём крайне язвительное, реальной повседневной окопной жизни, в которой, к примеру, именно ночь была временем «деятельности». С другой стороны, она апеллирует ко всеобщему чувству стыда за то, что раненых бросали между двумя линиями окопов мучиться долгими ночами. Она претворяет в объективированные драматические образы всеобщую фантазию – этакую мечту Гекльберри Финна – об открытом неповиновении власть предержащим. Она проводит мысль, что немцы и англичане, по сути, не враги; у них общий враг – война. И наконец, она чётко и пронзительно передаёт чувство, от которого в окопах было не отвязаться: что здешняя «нормальная» жизнь есть, по сути, дикость и безумие.
Действительно, только безумие или близость к нему могли заставить людей, живших в первой четверти двадцатого века, приписывать талисманам способность оборонять людей от пуль и осколков. И тем не менее у каждого солдата и офицера на передовой был свой амулет; каждый карман гимнастёрки был обращён в реликварий. Приносящие удачу монетки, пуговицы, засушенные цветы, издания Нового Завета, камушки из дома, медальончики с изображением святого Христофора и святого Георгия, детские куколки и плюшевые медвежата, стихи или отрывки из Писания, переписанные на листок и повешенные на шею на манер оберега, огненный опал Сэссуна – потребность была настолько велика, что никакой талисман не казался слишком абсурдным. Иногда удача зависела не от оберега в кармане, а от поступков, совершённых и несовершённых. Роберт Грейвз утверждает, что считал сохранение д евственности необходимым условием своего выживания на фронте, и именно своему воздержанию приписывает исключительную удачу: он оставался в живых много месяцев, тогда как средний срок жизни новобранца на передовой был всего шесть недель. Филипп Гиббс познакомился с полковником из Северных стаффордширцев, который верил, что способен силой воли отводить от себя летящий металл. Вот что он сказал Гиббсу:
- Я наделён мистической силой. Ничто не навредит мне, пока эта сила, проистекающая из веры, при мне. Это вопрос безоговорочной убеждённости во власти духа над материей. Я способен уцелеть под любым обстрелом, поскольку моей силы воли хватает на то, чтобы отклонять в сторону осколочные снаряды и пулемётные очереди. По сути, они вынуждены подчиняться моей воле. Они бессильны перед разумом человека, непосредственно связанного со Вселенским Духом…
«Он говорил спокойно и трезво, - добавляет Гиббс, - совершенно будничным тоном. Я пришёл к выводу, что он безумен»".
Из книги Пола Фассела "Великая война и современная память"