Поэзия. Хрестоматия
- Автор темы _vldmr_
- Дата начала
***
Пока мы живы, можно всё исправить,
Всё осознать, раскаяться, простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить,
Друзей, что оттолкнули, возвратить.
Пока мы живы, можно оглянуться,
Увидеть путь, с которого сошли.
От страшных снов очнувшись, оттолкнуться
От пропасти, к которой подошли.
Пока мы живы… Многие ль сумели
Остановить любимых, что ушли?
Мы их простить при жизни не успели,
И попросить прощенья не смогли…
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает нескольких минут
Понять – о, Боже, как мы виноваты!
И фото – чёрно-белое кино.
Усталые глаза – знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано «не то»,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль, – вины последний штрих, –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем…
Э. Асадов
Пока мы живы, можно всё исправить,
Всё осознать, раскаяться, простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить,
Друзей, что оттолкнули, возвратить.
Пока мы живы, можно оглянуться,
Увидеть путь, с которого сошли.
От страшных снов очнувшись, оттолкнуться
От пропасти, к которой подошли.
Пока мы живы… Многие ль сумели
Остановить любимых, что ушли?
Мы их простить при жизни не успели,
И попросить прощенья не смогли…
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает нескольких минут
Понять – о, Боже, как мы виноваты!
И фото – чёрно-белое кино.
Усталые глаза – знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано «не то»,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль, – вины последний штрих, –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем…
Э. Асадов
всегда
Местный
- Регистрация
- 21 Апр 2016
- Сообщения
- 3,988
Роберт Рождественский
Сказка с несказочным концом
Страна была до того малюсенькой, что, когда проводился военный парад, армия маршировала на месте от начала парада и до конца. Ибо, если подать другую команду,- не "на месте шагом", а "шагом вперед...",- очень просто могла бы начаться война. Первый шаг был бы шагом через границу. Страна была до того малюсенькой, что, когда чихал знаменитый булочник (знаменитый тем, что он был единственным булочником в этой стране),- так вот, когда он чихал троекратно, булочники из соседних стран говорили вежливо: "Будьте здоровы!.." И ладонью стирали брызги со щек. Страна была до того малюсенькой, что весь ее общественный транспорт состоял из автобуса без мотора. Этот самый автобус - денно и нощно, сверкая никелем, лаком и хромом, опершись на прочный гранитный фундамент перегораживал Главную улицу. И тот, кто хотел проехать в автобусе, входил, как положено, с задней площадки, брал билеты, садился в удобное кресло и, посидев в нем минут пятнадцать,- вставал и вместе с толпой пассажиров выходил с передней площадки - довольный - уже на другом конце государства. Страна была до того малюсенькой, что, когда проводились соревнования по легкой атлетике, все спортсмены соревновались (как сговорившись!) в одном лишь виде: прыжках в высоту. Другие виды не развивались. Ибо даже дистанция стометровки пересекалась почти посредине чертой Государственнейшей границы, На этой черте с обеих сторон стояли будочки полицейских. И спортсмен, добежав до знакомой черты, останавливался, предъявлял свой паспорт. Брал визу на выезд. Визу на въезд. А потом он мучительно препирался с полицейским соседнего государства, который требовал прежде всего список участников соревнований - (вдруг ты - хиппи, а не спортсмен!). Потом этот список переводили на звучный язык соседней страны, снимали у всех отпечатки пальцев и - предлагали следовать дальше. Так и заканчивалась стометровка. Иногда - представьте! - с новым рекордом. Страна была до того малюсенькой, что жители этой скромной державы разводили только домашнюю птицу и не очень крупный рогатый скот (так возвышенно я называю баранов). Что касается более крупных зверей, то единственная в государстве корова перед тем, как подохнуть, успела сожрать всю траву на единственной здешней лужайке, всю листву на обоих деревьях страны, все цветы без остатка (подумать страшно!) на единственной клумбе у дома Премьера. Это было еще в позапрошлом году. До сих пор весь народ говорит с содроганьем о мычании этой голодной коровы. Страна была до тогы без остатка (подумать страшно!) на единственной клумбе у дома Премьера. Это было еще в позапрошлом году. До сих пор весь народ говорит с содроганьем о мычании этой голодной коровы. Страна была до того малюсенькой, что, когда семья садилась за стол, и суп оказывался недосоленным, глава семьи звонил в Министерство Иностранных Дел и Внешней Торговли. Ибо угол стола, где стояла солонка, был уже совершенно чужой территорией со своей конституцией и сводом законов (достаточно строгих, кстати сказать). И об этом все в государстве знали. Потому что однажды хозяин семьи (не этой, а той, что живет по соседству), руку свою протянул за солонкой, и рука была арестована тут же! Ее посадили на хлеб и воду, а после организовали процесс - шумный, торжественный, принципиальный - с продажей дешевых входных билетов, с присутствием очень влиятельных лиц. Правую руку главы семьи приговорили, во-первых - к штрафу, во-вторых (условно) - к году тюрьмы... В результате несчастный глава семейства оказался в двусмысленном положенье: целый год он после - одною левой - отрабатывал штраф и кормил семью. Страна была до того малюсенькой, что ее музыканты с далеких пор. играли только на флейтах и скрипках, лишь на самых маленьких скрипках и флейтах! Больше они ни на чем не играли. А рояль они видели только в кино да еще - в иллюстрированных журналах, Потому что загадочный айсберг рояля, несмотря на значительные старанья, не влезал в территорию этой страны. Нет, вернее, сам-то рояль помещался, но тогда исполнителю не было места. (А играть на рояле из-за границы - согласитесь - не очень-то патриотично!) Страна была невероятно крохотной. Соседи эту страну уважали. Никто не хотел на нее нападать. И все же один отставной генерал (уроженец страны и большой патриот) несколько раз выступал в Сенате, несколько раз давал интервью корреспондентам, центральных газет, посылал посланья Главе государства, в которых решительно и однозначно ругал профсоюзы и коммунистов, просил увеличить военный бюджет, восхвалял свою армию. И для армии требовал атомного оружия!
1980
Сказка с несказочным концом
Страна была до того малюсенькой, что, когда проводился военный парад, армия маршировала на месте от начала парада и до конца. Ибо, если подать другую команду,- не "на месте шагом", а "шагом вперед...",- очень просто могла бы начаться война. Первый шаг был бы шагом через границу. Страна была до того малюсенькой, что, когда чихал знаменитый булочник (знаменитый тем, что он был единственным булочником в этой стране),- так вот, когда он чихал троекратно, булочники из соседних стран говорили вежливо: "Будьте здоровы!.." И ладонью стирали брызги со щек. Страна была до того малюсенькой, что весь ее общественный транспорт состоял из автобуса без мотора. Этот самый автобус - денно и нощно, сверкая никелем, лаком и хромом, опершись на прочный гранитный фундамент перегораживал Главную улицу. И тот, кто хотел проехать в автобусе, входил, как положено, с задней площадки, брал билеты, садился в удобное кресло и, посидев в нем минут пятнадцать,- вставал и вместе с толпой пассажиров выходил с передней площадки - довольный - уже на другом конце государства. Страна была до того малюсенькой, что, когда проводились соревнования по легкой атлетике, все спортсмены соревновались (как сговорившись!) в одном лишь виде: прыжках в высоту. Другие виды не развивались. Ибо даже дистанция стометровки пересекалась почти посредине чертой Государственнейшей границы, На этой черте с обеих сторон стояли будочки полицейских. И спортсмен, добежав до знакомой черты, останавливался, предъявлял свой паспорт. Брал визу на выезд. Визу на въезд. А потом он мучительно препирался с полицейским соседнего государства, который требовал прежде всего список участников соревнований - (вдруг ты - хиппи, а не спортсмен!). Потом этот список переводили на звучный язык соседней страны, снимали у всех отпечатки пальцев и - предлагали следовать дальше. Так и заканчивалась стометровка. Иногда - представьте! - с новым рекордом. Страна была до того малюсенькой, что жители этой скромной державы разводили только домашнюю птицу и не очень крупный рогатый скот (так возвышенно я называю баранов). Что касается более крупных зверей, то единственная в государстве корова перед тем, как подохнуть, успела сожрать всю траву на единственной здешней лужайке, всю листву на обоих деревьях страны, все цветы без остатка (подумать страшно!) на единственной клумбе у дома Премьера. Это было еще в позапрошлом году. До сих пор весь народ говорит с содроганьем о мычании этой голодной коровы. Страна была до тогы без остатка (подумать страшно!) на единственной клумбе у дома Премьера. Это было еще в позапрошлом году. До сих пор весь народ говорит с содроганьем о мычании этой голодной коровы. Страна была до того малюсенькой, что, когда семья садилась за стол, и суп оказывался недосоленным, глава семьи звонил в Министерство Иностранных Дел и Внешней Торговли. Ибо угол стола, где стояла солонка, был уже совершенно чужой территорией со своей конституцией и сводом законов (достаточно строгих, кстати сказать). И об этом все в государстве знали. Потому что однажды хозяин семьи (не этой, а той, что живет по соседству), руку свою протянул за солонкой, и рука была арестована тут же! Ее посадили на хлеб и воду, а после организовали процесс - шумный, торжественный, принципиальный - с продажей дешевых входных билетов, с присутствием очень влиятельных лиц. Правую руку главы семьи приговорили, во-первых - к штрафу, во-вторых (условно) - к году тюрьмы... В результате несчастный глава семейства оказался в двусмысленном положенье: целый год он после - одною левой - отрабатывал штраф и кормил семью. Страна была до того малюсенькой, что ее музыканты с далеких пор. играли только на флейтах и скрипках, лишь на самых маленьких скрипках и флейтах! Больше они ни на чем не играли. А рояль они видели только в кино да еще - в иллюстрированных журналах, Потому что загадочный айсберг рояля, несмотря на значительные старанья, не влезал в территорию этой страны. Нет, вернее, сам-то рояль помещался, но тогда исполнителю не было места. (А играть на рояле из-за границы - согласитесь - не очень-то патриотично!) Страна была невероятно крохотной. Соседи эту страну уважали. Никто не хотел на нее нападать. И все же один отставной генерал (уроженец страны и большой патриот) несколько раз выступал в Сенате, несколько раз давал интервью корреспондентам, центральных газет, посылал посланья Главе государства, в которых решительно и однозначно ругал профсоюзы и коммунистов, просил увеличить военный бюджет, восхвалял свою армию. И для армии требовал атомного оружия!
1980
А волки гораздо добрее людей...
Ирина Самарина-Лабиринт
А волки гораздо добрее людей,
Намного порядочней в стае.
И, ради местечка себе потеплей,
Друг друга они не съедают…
И людям учиться пора бы у них,
Не прятать оскал лицемерно,
И не предавать ради целей своих,
Живя, как шакалы и стервы...
А волки – они человечней людей.
Их верность не купишь деньгами...
И, жизнью отважно рискуя своей,
Не страшно им быть вожаками.
А люди, увы, прогибаться спешат,
Вкус денег нутром ощущая...
А волки растят настоящих волчат
И слабость себе не прощают...
А люди людей называют зверьми,
Не зная, что звери, возможно,
Друг друга в сердцах обзывают людьми,
Сильней обозвать невозможно...
Ведь люди мечты предают и друзей,
Им рабство свободы дороже…
А волки гораздо умнее людей.
Их зайцев доход не тревожит…
Не смотрят в медведя они кошелёк
И не голосуют за белок.
А вот человек зачастую жесток,
Ведь жаден, завистлив и мелок.
В толпе одноликой, в безумной толпе –
Людей, что похожи с волками,
Не встретить, ведь в жизни они и в судьбе
Остались себе вожаками.
От мнений зависеть чужих и идей –
Ну разве же это не пытка?
Вот волку тепло от волчицы своей,
А людям от золота в слитках...
Ирина Самарина-Лабиринт
А волки гораздо добрее людей,
Намного порядочней в стае.
И, ради местечка себе потеплей,
Друг друга они не съедают…
И людям учиться пора бы у них,
Не прятать оскал лицемерно,
И не предавать ради целей своих,
Живя, как шакалы и стервы...
А волки – они человечней людей.
Их верность не купишь деньгами...
И, жизнью отважно рискуя своей,
Не страшно им быть вожаками.
А люди, увы, прогибаться спешат,
Вкус денег нутром ощущая...
А волки растят настоящих волчат
И слабость себе не прощают...
А люди людей называют зверьми,
Не зная, что звери, возможно,
Друг друга в сердцах обзывают людьми,
Сильней обозвать невозможно...
Ведь люди мечты предают и друзей,
Им рабство свободы дороже…
А волки гораздо умнее людей.
Их зайцев доход не тревожит…
Не смотрят в медведя они кошелёк
И не голосуют за белок.
А вот человек зачастую жесток,
Ведь жаден, завистлив и мелок.
В толпе одноликой, в безумной толпе –
Людей, что похожи с волками,
Не встретить, ведь в жизни они и в судьбе
Остались себе вожаками.
От мнений зависеть чужих и идей –
Ну разве же это не пытка?
Вот волку тепло от волчицы своей,
А людям от золота в слитках...
всегда
Местный
- Регистрация
- 21 Апр 2016
- Сообщения
- 3,988
Зеркало
Алексей Дидуров
Живем в тисках минут, хватаем, что дают,
Забыв про страшный суд, все чушь и ложь несут,
Рождают горы мышь, в рабах у ней коты,
Скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты.
Родился - и давай, по рельсам, как трамвай!
Сошел - не обессудь: по кочкам понесут.
Не прешь за наш рубеж - имеешь гладь и тишь!
Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, с кем спишь!
И жизнь бежит вперед, а мы спешим назад!
Молчанья полон рот, звучанья полон зад...
Сгущается удел, сжимаются мечты.
Скажи, чего хотел, и я скажу, кто ты.
От нашего мурла краснеют зеркала.
Вот-вот при виде нас начнут кричать "атас".
Ничто не сходит с рук, пока не свистнет рак.
Скажи, что ты мне друг, и я скажу, кто враг.
Алексей Дидуров
Живем в тисках минут, хватаем, что дают,
Забыв про страшный суд, все чушь и ложь несут,
Рождают горы мышь, в рабах у ней коты,
Скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты.
Родился - и давай, по рельсам, как трамвай!
Сошел - не обессудь: по кочкам понесут.
Не прешь за наш рубеж - имеешь гладь и тишь!
Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, с кем спишь!
И жизнь бежит вперед, а мы спешим назад!
Молчанья полон рот, звучанья полон зад...
Сгущается удел, сжимаются мечты.
Скажи, чего хотел, и я скажу, кто ты.
От нашего мурла краснеют зеркала.
Вот-вот при виде нас начнут кричать "атас".
Ничто не сходит с рук, пока не свистнет рак.
Скажи, что ты мне друг, и я скажу, кто враг.
продайте мне вашу прекрасную душу,
моя износилась, как старая куртка,
как стылое небо.
я бережно, правда. я вас не разрушу.
все прочие души дешевле окурка -
разгаданный ребус.
а ваша... её подержать на ладони,
погладить легко по растрепанным крыльям,
прижаться губами...
мой мир умирает, мой город в агони-
и странные сказки мне кажутся былью,
когда рядом с вами.
я бережно, правда. не надо бояться.
закройте глаза, и попробуйте слушать,
как тонкие нити
миры вышивают, что ангелам снятся.
продайте мне вашу прекрасную душу,
а нет - подарите.
(с) МБК-10 обажаю этого парнишку.... ну вот кат то все стихи его под моё состояние души(?)
я блуждаю в себе, как путник в лесу Брессилиан,
превращаю цветы в лягушек и камни в золото,
на куски разбитый и в серую пыль размолотый,
презабавный в своем бессилии.
я танцую фокстрот с тенями забытых заживо,
открываю себя, как банку маслин, по пятницам.
этот грёбанный мир, он вечно куда-то катится
под пронзительное адажио.
я почти никому не виден - и это радует ,
я почти ничего не должен, я знаю истину:
дед мороз, взаимность, четвертый листок трилистника -
только ложь......а Икар всё падает.
моя износилась, как старая куртка,
как стылое небо.
я бережно, правда. я вас не разрушу.
все прочие души дешевле окурка -
разгаданный ребус.
а ваша... её подержать на ладони,
погладить легко по растрепанным крыльям,
прижаться губами...
мой мир умирает, мой город в агони-
и странные сказки мне кажутся былью,
когда рядом с вами.
я бережно, правда. не надо бояться.
закройте глаза, и попробуйте слушать,
как тонкие нити
миры вышивают, что ангелам снятся.
продайте мне вашу прекрасную душу,
а нет - подарите.
(с) МБК-10 обажаю этого парнишку.... ну вот кат то все стихи его под моё состояние души(?)
я блуждаю в себе, как путник в лесу Брессилиан,
превращаю цветы в лягушек и камни в золото,
на куски разбитый и в серую пыль размолотый,
презабавный в своем бессилии.
я танцую фокстрот с тенями забытых заживо,
открываю себя, как банку маслин, по пятницам.
этот грёбанный мир, он вечно куда-то катится
под пронзительное адажио.
я почти никому не виден - и это радует ,
я почти ничего не должен, я знаю истину:
дед мороз, взаимность, четвертый листок трилистника -
только ложь......а Икар всё падает.
всегда
Местный
- Регистрация
- 21 Апр 2016
- Сообщения
- 3,988
В Гамале все погибли, кроме двух сестер Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа -
осаждающим трудно ворваться, осажденным нельзя уйти.
С трех сторон - высокие стены, а с четвертой - гребень обрыва,
нависший над черной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей ( пока еще были живы)
бросились в эту пропасть, предпочитая легкую смерть.
С ними были деньги и вещи. Довольно странный обычай...
Спускаться туда трудно, выбираться еще трудней.
Но кое- кто из солдатиков все же вернулся с добычей,
и некоторые предметы сохранились до наших дней.
Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришел туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин
и командовал гарнизоном в небольшом городке.
Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.
Он писал превосходные книги, он улыбался славе,
его любили красавицы - у него удалась судьба.
В наши дни он известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.
Мы обязаны памятью предателям и мародерам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам - тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.
© Юрий Михайлик
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа -
осаждающим трудно ворваться, осажденным нельзя уйти.
С трех сторон - высокие стены, а с четвертой - гребень обрыва,
нависший над черной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей ( пока еще были живы)
бросились в эту пропасть, предпочитая легкую смерть.
С ними были деньги и вещи. Довольно странный обычай...
Спускаться туда трудно, выбираться еще трудней.
Но кое- кто из солдатиков все же вернулся с добычей,
и некоторые предметы сохранились до наших дней.
Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришел туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин
и командовал гарнизоном в небольшом городке.
Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.
Он писал превосходные книги, он улыбался славе,
его любили красавицы - у него удалась судьба.
В наши дни он известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.
Мы обязаны памятью предателям и мародерам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам - тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.
© Юрий Михайлик
[^]
а зачем удалил? мне понравилось
личное слишком ))а зачем удалил? мне понравилось
Хранители
How many angels can dance on the head of a pin?
1.
Проснулся от боли. Будто с моих лопаток
Сдирали повязки, присохшие с кровью к коже.
Песок на зубах был прян, тошнотворно сладок,
Хотелось напиться. Выпить, пожалуй, тоже.
И если б не глас, бессчетно твердящий "amen"
Настойчивей летней мухи, противней дрели,
Я начал бы верить, что выжил и сильно ранен.
Что я в лазарете, может, в своей постели.
Но спину рвало в клочки, как пакет из "Теско",
И кровь по скуле текла бесконечно вяло...
Я встал на колени. Мир зашатался, треснул.
Я понял, что я... я понял: меня не стало.
Простая, как выстрел, мысль - и глухая пропасть
Меж мною и теми, с кем я отныне не был.
Бесполый, безадресный, вездесущий голос
Читал "pater noster". Белым горело небо.
Я дернул себя за ворот: Дышать! Пока мне
Не выключат свет и воздух за неуплату.
Бордовая кровь пятнала песок и камни,
А боль становилась горькой и пахла мятой.
И в белой звенящей тьме, в пелене бессилья,
Пока мой мирок кромсали и потрошили,
Прорвали мне плоть и вышли наружу крылья:
Широкие, очень теплые и большие.
2.
Вербовка сюда проходит вполне привычно:
Сначала они задают миллион вопросов.
Сухих, скрупулезных, порой чрезмерно личных.
Потом говорят, мол, не отвертеться, поздно,
Ты мертв, по тебе отплакали. В райских кущах
Давно для тебя бронируют нимб и тогу,
Но если тебе был дорог покой живущих,
Но если тебя любили там хоть немного...
Ты можешь помочь оставшимся. Ты нам нужен.
Вступай в наш отряд, анкету отдашь капралу.
Работа - как все работы, ничем не хуже
Того, что ты делал прежде. Отличий мало.
Вот разве что стаж в отряде... пока он скромен,
Побудь в рядовых. Смотри и учись у профи...
Потом вопрошают вежливо: "что-то кроме?"
Глядят на часы и ждут секретаршу с кофе.
За офисным жалюзи к небу бежит дорога.
Крыло за плечом блестит от дневного света.
Ты шепчешь: "какого черта... какого бога?
Ведь я же и так... ведь я же всю жизнь... на это..."
И тот, что тебя вербует, качнув всем телом,
Встает и кладет ладонь на твое предплечье:
"Так в этом вся соль. Ты попросту знаешь дело.
И ты не просрал все важное, человечье.
О прочем не беспокойся - всему обучим.
Так лучше, чем рак желудка, морфин и хоспис..."
И ты, перебив, вдруг тянешься к авторучке:
"Давайте свою анкету!" и ставишь подпись.
3.
Схоласт, что придумал глупость про ту иглу
И странных созданий, танцующих на конце,
Был крайне наивен, а может быть, просто глуп.
Но в этом и заключается наша цель:
Быть тайной из тайн, стоять за чужим плечом,
Беречь этот мир от горя, смертей и зла...
Да, тут я смеюсь. И знание, что почем,
Вонзается в сердце - метко, как та игла.
4.
Сигнал. Половина пятого. Срочный вылет.
Ревущий от боли лайнер и шлейф осколков...
Я все еще думал: бог мой из шляпы вынет,
Как фокусник, подкрепление. Ровно столько,
Чтоб каждого, кто не силах уже спасаться,
Схватить под микитки, вытащить из геенны...
Но нас оставалось в воздухе лишь двенадцать,
Крылатых, но в целом - слишком обыкновенных.
Инструкций на этот счет не висит на стенде,
В приказах обходят вежливо это место:
Для многих, увы, не пишутся хэппиэнды.
Не все умирают, чтобы потом воскреснуть.
...И вот я мечусь, хрипя, по всему салону
Ломая бездумно перья о переборки,
Наш страшный болид несется по небосклону,
Как полный вагон с безумнейшей русской горки.
Прижав к себе тех, кого защищать не поздно,
Укрыв от осколков крыльями и руками,
Мои сослуживцы плавно уходят в воздух
И, с ветром борясь, сливаются с облаками.
Решения не находится, как не силься.
Спасу вот того очкарика в кресле справа,
А это маньяк какой-нибудь, Деннис Нильсен,
И с этим придется жить. А имею право?
Мне больно, и крылья рвёт раскаленный соранг,
Лишившись хвоста, мы словно на дне колодца.
...Легко обнимаю женщину лет за сорок
И падаю вниз из люка. В огонь и солнце.
Она обмирает. В небе кружатся перья,
Ударной волной накроет секундой позже...
Я плачу, господь. Я верую, но не верю.
Зачем ты придумал нам эту пытку, боже?
седой Рафаил (как звание, не как имя)
Подходит ко мне, садится в траву неловко.
И просто кивает: "Что, до сих пор не принял?
Да, всё понимаю" - властно берет за локоть. -
"А как это вышло, братец, никто не знает.
Куда подевались Силы, Престолы, Власти...
Но мы... мы храним, насколько нас всех хватает.
Нас выбрали как-то. А на остальное класть им.
Держись." В полумиле всё тише ревёт стихия.
Огонь замирает, смирившийся и бессильный.
Держусь. У моей подопечной тахикардия,
И где-то в кармане истошно гудит мобильный.
5.
Еесли ты крылат, так просто утратить веру.
Если слаб и наг - при силах и при костюме,
Так легко считать себя господним... ха! той-терьером,
Так удобно молча скатываться в безумье.
И вставая в строй, устало твердить "Пустое.
Не укрыть черноту за мыслями о хорошем".
Понимать, что мир нелепо и страшно скроен,
Не по мерке, что ли... Надет пару раз и брошен.
Но когда ребенок глядит на тебя - и видит.
Но когда ребенка вот-вот размозжат о стену,
Так легко забыть о господе, об обиде
И о том, какую за это запросят цену.
Я сажусь на кафель. Молча смотрю в глазищи,
Понимая: да, вот это моя работа.
Нас всего двенадцать, а надо бы - пару тысяч,
Но порой одного достаточно для кого-то.
Если я спасен за тем лишь, чтоб делать дело,
Я готов, мой бог. Я твой до конца и в доску.
А потом, шепнув "Не бойся. Я здесь. Будь смелой"
Закрываю крыльями и подбираю соску.
How many angels can dance on the head of a pin?
1.
Проснулся от боли. Будто с моих лопаток
Сдирали повязки, присохшие с кровью к коже.
Песок на зубах был прян, тошнотворно сладок,
Хотелось напиться. Выпить, пожалуй, тоже.
И если б не глас, бессчетно твердящий "amen"
Настойчивей летней мухи, противней дрели,
Я начал бы верить, что выжил и сильно ранен.
Что я в лазарете, может, в своей постели.
Но спину рвало в клочки, как пакет из "Теско",
И кровь по скуле текла бесконечно вяло...
Я встал на колени. Мир зашатался, треснул.
Я понял, что я... я понял: меня не стало.
Простая, как выстрел, мысль - и глухая пропасть
Меж мною и теми, с кем я отныне не был.
Бесполый, безадресный, вездесущий голос
Читал "pater noster". Белым горело небо.
Я дернул себя за ворот: Дышать! Пока мне
Не выключат свет и воздух за неуплату.
Бордовая кровь пятнала песок и камни,
А боль становилась горькой и пахла мятой.
И в белой звенящей тьме, в пелене бессилья,
Пока мой мирок кромсали и потрошили,
Прорвали мне плоть и вышли наружу крылья:
Широкие, очень теплые и большие.
2.
Вербовка сюда проходит вполне привычно:
Сначала они задают миллион вопросов.
Сухих, скрупулезных, порой чрезмерно личных.
Потом говорят, мол, не отвертеться, поздно,
Ты мертв, по тебе отплакали. В райских кущах
Давно для тебя бронируют нимб и тогу,
Но если тебе был дорог покой живущих,
Но если тебя любили там хоть немного...
Ты можешь помочь оставшимся. Ты нам нужен.
Вступай в наш отряд, анкету отдашь капралу.
Работа - как все работы, ничем не хуже
Того, что ты делал прежде. Отличий мало.
Вот разве что стаж в отряде... пока он скромен,
Побудь в рядовых. Смотри и учись у профи...
Потом вопрошают вежливо: "что-то кроме?"
Глядят на часы и ждут секретаршу с кофе.
За офисным жалюзи к небу бежит дорога.
Крыло за плечом блестит от дневного света.
Ты шепчешь: "какого черта... какого бога?
Ведь я же и так... ведь я же всю жизнь... на это..."
И тот, что тебя вербует, качнув всем телом,
Встает и кладет ладонь на твое предплечье:
"Так в этом вся соль. Ты попросту знаешь дело.
И ты не просрал все важное, человечье.
О прочем не беспокойся - всему обучим.
Так лучше, чем рак желудка, морфин и хоспис..."
И ты, перебив, вдруг тянешься к авторучке:
"Давайте свою анкету!" и ставишь подпись.
3.
Схоласт, что придумал глупость про ту иглу
И странных созданий, танцующих на конце,
Был крайне наивен, а может быть, просто глуп.
Но в этом и заключается наша цель:
Быть тайной из тайн, стоять за чужим плечом,
Беречь этот мир от горя, смертей и зла...
Да, тут я смеюсь. И знание, что почем,
Вонзается в сердце - метко, как та игла.
4.
Сигнал. Половина пятого. Срочный вылет.
Ревущий от боли лайнер и шлейф осколков...
Я все еще думал: бог мой из шляпы вынет,
Как фокусник, подкрепление. Ровно столько,
Чтоб каждого, кто не силах уже спасаться,
Схватить под микитки, вытащить из геенны...
Но нас оставалось в воздухе лишь двенадцать,
Крылатых, но в целом - слишком обыкновенных.
Инструкций на этот счет не висит на стенде,
В приказах обходят вежливо это место:
Для многих, увы, не пишутся хэппиэнды.
Не все умирают, чтобы потом воскреснуть.
...И вот я мечусь, хрипя, по всему салону
Ломая бездумно перья о переборки,
Наш страшный болид несется по небосклону,
Как полный вагон с безумнейшей русской горки.
Прижав к себе тех, кого защищать не поздно,
Укрыв от осколков крыльями и руками,
Мои сослуживцы плавно уходят в воздух
И, с ветром борясь, сливаются с облаками.
Решения не находится, как не силься.
Спасу вот того очкарика в кресле справа,
А это маньяк какой-нибудь, Деннис Нильсен,
И с этим придется жить. А имею право?
Мне больно, и крылья рвёт раскаленный соранг,
Лишившись хвоста, мы словно на дне колодца.
...Легко обнимаю женщину лет за сорок
И падаю вниз из люка. В огонь и солнце.
Она обмирает. В небе кружатся перья,
Ударной волной накроет секундой позже...
Я плачу, господь. Я верую, но не верю.
Зачем ты придумал нам эту пытку, боже?
седой Рафаил (как звание, не как имя)
Подходит ко мне, садится в траву неловко.
И просто кивает: "Что, до сих пор не принял?
Да, всё понимаю" - властно берет за локоть. -
"А как это вышло, братец, никто не знает.
Куда подевались Силы, Престолы, Власти...
Но мы... мы храним, насколько нас всех хватает.
Нас выбрали как-то. А на остальное класть им.
Держись." В полумиле всё тише ревёт стихия.
Огонь замирает, смирившийся и бессильный.
Держусь. У моей подопечной тахикардия,
И где-то в кармане истошно гудит мобильный.
5.
Еесли ты крылат, так просто утратить веру.
Если слаб и наг - при силах и при костюме,
Так легко считать себя господним... ха! той-терьером,
Так удобно молча скатываться в безумье.
И вставая в строй, устало твердить "Пустое.
Не укрыть черноту за мыслями о хорошем".
Понимать, что мир нелепо и страшно скроен,
Не по мерке, что ли... Надет пару раз и брошен.
Но когда ребенок глядит на тебя - и видит.
Но когда ребенка вот-вот размозжат о стену,
Так легко забыть о господе, об обиде
И о том, какую за это запросят цену.
Я сажусь на кафель. Молча смотрю в глазищи,
Понимая: да, вот это моя работа.
Нас всего двенадцать, а надо бы - пару тысяч,
Но порой одного достаточно для кого-то.
Если я спасен за тем лишь, чтоб делать дело,
Я готов, мой бог. Я твой до конца и в доску.
А потом, шепнув "Не бойся. Я здесь. Будь смелой"
Закрываю крыльями и подбираю соску.
всегда
Местный
- Регистрация
- 21 Апр 2016
- Сообщения
- 3,988
Кто автор?Восхительно!
всё тот же мой любимый МБК-10....
Мне когда тошно на душе - я его перечитываю.... помогает даж
Как много мая в этом январе -
Холодным солнцем можно захлебнуться,
И горло сводит так, что связки рвутся,
Как будто ты качаешься в петле.
Как много регги в мертвой тишине,
Ямайской ласки в ледяных осколках
Под каблуком. Атласный голос Молко,
Что делит нас на сломленных и не-,
Звенит в ушах. И чудится мистраль
В порывах ветра, скомкавшего сердце.
И улыбаться проще, чем согреться,
И замерзать почти уже не жаль....
выдумщик ты Печькин
а мож просто тебе хочеца все вот эти бесчинства видеть?
Это — песня памяти твоей,
Человек, знакомый не в лицо…
Как деревья крыльями ветвей,
Нас сомкнет бензольное кольцо.
****************************************
Утром не спиться, а хочется спать. Чуть задремал, но проснулся опять, спать не даёт »белый дурман» — всё очень просто я наркоман. Я его раб, он мой господин, нас таких много, я не один. Хочешь, не хочешь, приказ его дан — иди, уколись — ты наркоман. Взял, замутил, на вид порох хорош, в руках появилась нервная дрожь, сердце забилось, взял в руки баян, осталось не много — я наркоман.
**********************************************************************************************************************************
У тебя один диагноз —
Стены, койка, потолок.
И опять берут анализ,
Чтоб узнать, как одинок.
**********************************
Острота углов и сияних лезвий —
Стоп-сигналы для тех, кто в уме.
Но рыщут заложники наслаждений,
Ловя амфижизнь на холодной игле.
************************************************
На месте сердца уже пустошь,
На сцене жизни панорама
И почему так грустно
Не сможет ответить марихуана.
******************************************
Оправдания в небе не ищут,
Счастья жизни не ждут под окном,
И духовной отсутствие пищи
Заливают паршивым вином.
*********************************************
Эти дни, бездумно прошедшие,
И не вспомнишь, очнувшись однажды
В душной комнате, в ужас повергшей…
Чуть дыша от испуга и жажды…
***********************************************
скоро с неба упадет синее
скоро тучи путаются под ногами
звезды в кофе
луны в чае
а кристалл извне - в стакане
тает тает тает стает...
*********************************************
На грустные мысли наводят подростки:
Жизнь их - наркотики, пиво, вино.
Судьба не ласкает, не гладит по шёрстке
И, как результат,- суицид или дно.
Печаль вызывают их бледные лица,
И в армию этих уже не возьмёшь...
Куда же ты смотришь, родная Столица?!
Теряем в провинции мы молодёжь !
**********************************************
Белые стены, тени в тумане.
Рай облегченья мелькнет и обманет.
Химия в легкие, кровь и желудок.
Здесь умирают долго и нудно.
Аве, наркотики. К черту молитвы.
Болью своей и чужою налиты
Едкие шутки, горькие тосты.
Мы еще топчем с хрипеньем подмостки.
Мы-иллюстрации к Дантову аду.
Жалость? противно. Помощь? не надо.
Лишь недостало любви напоследок.
Туберкулез отмечает победу.
Человек, знакомый не в лицо…
Как деревья крыльями ветвей,
Нас сомкнет бензольное кольцо.
****************************************
Утром не спиться, а хочется спать. Чуть задремал, но проснулся опять, спать не даёт »белый дурман» — всё очень просто я наркоман. Я его раб, он мой господин, нас таких много, я не один. Хочешь, не хочешь, приказ его дан — иди, уколись — ты наркоман. Взял, замутил, на вид порох хорош, в руках появилась нервная дрожь, сердце забилось, взял в руки баян, осталось не много — я наркоман.
**********************************************************************************************************************************
У тебя один диагноз —
Стены, койка, потолок.
И опять берут анализ,
Чтоб узнать, как одинок.
**********************************
Острота углов и сияних лезвий —
Стоп-сигналы для тех, кто в уме.
Но рыщут заложники наслаждений,
Ловя амфижизнь на холодной игле.
************************************************
На месте сердца уже пустошь,
На сцене жизни панорама
И почему так грустно
Не сможет ответить марихуана.
******************************************
Оправдания в небе не ищут,
Счастья жизни не ждут под окном,
И духовной отсутствие пищи
Заливают паршивым вином.
*********************************************
Эти дни, бездумно прошедшие,
И не вспомнишь, очнувшись однажды
В душной комнате, в ужас повергшей…
Чуть дыша от испуга и жажды…
***********************************************
скоро с неба упадет синее
скоро тучи путаются под ногами
звезды в кофе
луны в чае
а кристалл извне - в стакане
тает тает тает стает...
*********************************************
На грустные мысли наводят подростки:
Жизнь их - наркотики, пиво, вино.
Судьба не ласкает, не гладит по шёрстке
И, как результат,- суицид или дно.
Печаль вызывают их бледные лица,
И в армию этих уже не возьмёшь...
Куда же ты смотришь, родная Столица?!
Теряем в провинции мы молодёжь !
**********************************************
Белые стены, тени в тумане.
Рай облегченья мелькнет и обманет.
Химия в легкие, кровь и желудок.
Здесь умирают долго и нудно.
Аве, наркотики. К черту молитвы.
Болью своей и чужою налиты
Едкие шутки, горькие тосты.
Мы еще топчем с хрипеньем подмостки.
Мы-иллюстрации к Дантову аду.
Жалость? противно. Помощь? не надо.
Лишь недостало любви напоследок.
Туберкулез отмечает победу.
это постпраздничная депрессуха
