Аннушка.
Пролог.
Наверное, всем, родившимся на переломе веков, приходится нелегко. Что-то случается с окружающим миром, люди становятся какими-то другими, порывистыми, злыми, стремятся изменить свою жизнь, дать ей новый толчок, новое направление. Но доведись
Аннушке родится не в начале 20-ого, а скажем, века 19-ого, возможно, судьба ее и ее семьи не была бы столь трагической. Да к тому же провидение уготовило ей родится в России, стране нестабильной и своенравной в любые времена…
О человеке, жизнь которого продолжалась в течение почти целого 20-ого столетия, можно написать целый роман, который отразит всю эпоху Советского государства, но эпохальных романов у нас много и, надо сказать, замечательных и талантливых романов. Да только странно было бы мне, родившейся в конце 20-ого столетия и не пережившей ничего из того, что пережили люди, прошедшие и революцию, и войну, и репрессии и еще много чего, чем «славится» история страны Советов, браться за такое. Не хватит ни знаний, ни опыта, ни таланта. Поэтому здесь будет только маленький рассказ о юности моей прабабушки, Анны Власовны Георгиевой.
Октябрь 1917 года.
Часы мерно тикали, медленно погружали в сон уставшее за трудный день тело. Варенька наконец-то заснула. Она была пятым ребенком мачехи, самым выстраданным и болезненным, но именно ей было суждено стать первым и любимым ребенком Аннушки.
Мачеха тяжело и протяжно стонала в своей комнате, роды совсем измучили и без того больной ее организм. Аннушка не понимала, зачем отец привез мачеху сюда, в их извозчичий трактир на Владимирском тракте, оставил бы в большом, теплом доме на Таганке, вместе со старшими детьми и их нянькой. Без нее, без Аннушки, отцу никак нельзя было обойтись. Именно она делала львиную долю работы в трактире: строго следила за стряпухами, гоняла половых, да и Вареньку невозможно было оставить надолго. Ребенок отказывался принимать еду у любой другой няньки, все время плакал, и Аннушке в свои 15 лет пришлось взвалить на свои хрупкие девичьи плечи все заботы о младенце. Ну, да ей не привыкать было – всех мачехиных детей, так или иначе, воспитывала Аннушка.
Вообще-то, она закончила 6 классов гимназии и даже мечтала о высшем образовании, но отец был против – не мог он обойтись без Аннушки ни в доме, ни в трактире, ни в жизни в целом. Сегодня батюшки не было, еще с вечера он отправился в Москву за свежим мясом и потрохами, и должен был вернуться только к утру.
Аннушка жалела и любила отца, но ей страшно хотелось начать свою собственную, новую жизнь. «Слава Богу, на дворе 20-ый век и никого не удивишь образованной, самостоятельной женщиной, - так думалось Анне, - вот Варенька чуть подрастет, а там и мое восемнадцатилетние наступит и можно будет снять деньги, между прочим 2000 серебром, что положил папенька для меня в банк. В приданое, правда. Ну, да не важно! А я на образование истрачу, разве нужно умной девушке замуж? Да и за кого идти-то? Не осталось больше стоящих женихов в России!»
Но свои 2000 серебром Аннушке придется похоронить под сенью октябрьской революции 1917 года, а вместе с ними и мечты о высшем образовании. Но пока она еще не знает об этом…
Под окном раздался конский топот, пьяный мужской смех и разудалая, матерная песня. Человек было, как минимум, трое. Все внутри Аннушки болезненно сжалось, сердце глухо забилось, да и Варенька проснулась, зашевелилась, заплакала. Как назло, именно сегодня на ночь в трактире остались только она с Варенькой, да больная мачеха.
В дверь громко стучали, но Аннушка стояла у темного окна не шевелясь, прижимая изо всех сил к груди плачущего ребенка. « Да точно есть кто-то! Слышь: дитё заходится! Давай дверь ломай!» - проорали со двора. Анна торопливо сняла сережки с маленькими бриллиантиками, что подарил отец на именины в этом году, впопыхах сломала один замочек, и судорожно бросила дорогой подарок в детскую люльку.
Через некоторое время негодяям удалось проникнуть в дом. По лестнице послышались шаги. Какой-то пьяный, грязный работяга, видимо, с фабрики, что была неподалеку от трактира, тяжело вломился в комнату. В руках он держал свечу, взятую, скорей всего, внизу, на кухне. Мужик угрюмо рассматривал девушку. Из комнаты мачехи послышался протяжный, нечеловеческий, леденящий душу крик. Варенька плакала, не переставая, личико ребенка раскраснелось, Аннушка лишь молила про себя: « Богородица, матушка! Только Вареньку оставь в живых!..» Мужик и девушка молча смотрели друг на друга, время стало вязким, тягучим и длинным, как тесто, что замешивала Аннушка каждое утро. Мачеха уже не кричала. Послышался зов: « Эй, Петька, кто там у тебя?» « Да нянька старая с дитем», - крикнул в ответ мужик, стоявший напротив Анны. Тяжело развернулся и вышел из комнаты. Минут через пять, показавшиеся девушке вечностью, все стихло.
«Странно, что не стали грабить», - подумала Аня. Она положила ребенка в люльку и на негнущихся ногах отправилась в комнату мачехи. Вся постель, и даже стена и пол были в крови.. Мачеха в разорванной рубахе лежала на кровати, глаза недвижимо смотрели в потолок. Анна подошла, дрожащей рукой закрыла несчастной глаза и потеряла сознание..
Так для Аннушки началась революция, а вместе с ней и новая, взрослая жизнь в свежеиспеченной стране.
Эпилог.
Я стою у могилы своей прабабушки Анны Власовны Георгиевой, в девичестве Горячевой, на Перовском кладбище. Теперь уже 21 век. Но холод и дождь все те же, что были 100 лет назад. Я зябко ежусь, ледяной осенний ветер продувает меня насквозь. Я смотрю на простое, доброе, русское лицо Анны, так совсем непохожее на мое собственное лицо, и машинально поправляю в ухе маленькую, бриллиантовую сережку с так и не починенным когда-то замочком… Я разворачиваюсь и медленно бреду по кладбищенской тропинке, возвращаясь в свою тоже не очень счастливую жизнь.
Пролог.
Наверное, всем, родившимся на переломе веков, приходится нелегко. Что-то случается с окружающим миром, люди становятся какими-то другими, порывистыми, злыми, стремятся изменить свою жизнь, дать ей новый толчок, новое направление. Но доведись
Аннушке родится не в начале 20-ого, а скажем, века 19-ого, возможно, судьба ее и ее семьи не была бы столь трагической. Да к тому же провидение уготовило ей родится в России, стране нестабильной и своенравной в любые времена…
О человеке, жизнь которого продолжалась в течение почти целого 20-ого столетия, можно написать целый роман, который отразит всю эпоху Советского государства, но эпохальных романов у нас много и, надо сказать, замечательных и талантливых романов. Да только странно было бы мне, родившейся в конце 20-ого столетия и не пережившей ничего из того, что пережили люди, прошедшие и революцию, и войну, и репрессии и еще много чего, чем «славится» история страны Советов, браться за такое. Не хватит ни знаний, ни опыта, ни таланта. Поэтому здесь будет только маленький рассказ о юности моей прабабушки, Анны Власовны Георгиевой.
Октябрь 1917 года.
Часы мерно тикали, медленно погружали в сон уставшее за трудный день тело. Варенька наконец-то заснула. Она была пятым ребенком мачехи, самым выстраданным и болезненным, но именно ей было суждено стать первым и любимым ребенком Аннушки.
Мачеха тяжело и протяжно стонала в своей комнате, роды совсем измучили и без того больной ее организм. Аннушка не понимала, зачем отец привез мачеху сюда, в их извозчичий трактир на Владимирском тракте, оставил бы в большом, теплом доме на Таганке, вместе со старшими детьми и их нянькой. Без нее, без Аннушки, отцу никак нельзя было обойтись. Именно она делала львиную долю работы в трактире: строго следила за стряпухами, гоняла половых, да и Вареньку невозможно было оставить надолго. Ребенок отказывался принимать еду у любой другой няньки, все время плакал, и Аннушке в свои 15 лет пришлось взвалить на свои хрупкие девичьи плечи все заботы о младенце. Ну, да ей не привыкать было – всех мачехиных детей, так или иначе, воспитывала Аннушка.
Вообще-то, она закончила 6 классов гимназии и даже мечтала о высшем образовании, но отец был против – не мог он обойтись без Аннушки ни в доме, ни в трактире, ни в жизни в целом. Сегодня батюшки не было, еще с вечера он отправился в Москву за свежим мясом и потрохами, и должен был вернуться только к утру.
Аннушка жалела и любила отца, но ей страшно хотелось начать свою собственную, новую жизнь. «Слава Богу, на дворе 20-ый век и никого не удивишь образованной, самостоятельной женщиной, - так думалось Анне, - вот Варенька чуть подрастет, а там и мое восемнадцатилетние наступит и можно будет снять деньги, между прочим 2000 серебром, что положил папенька для меня в банк. В приданое, правда. Ну, да не важно! А я на образование истрачу, разве нужно умной девушке замуж? Да и за кого идти-то? Не осталось больше стоящих женихов в России!»
Но свои 2000 серебром Аннушке придется похоронить под сенью октябрьской революции 1917 года, а вместе с ними и мечты о высшем образовании. Но пока она еще не знает об этом…
Под окном раздался конский топот, пьяный мужской смех и разудалая, матерная песня. Человек было, как минимум, трое. Все внутри Аннушки болезненно сжалось, сердце глухо забилось, да и Варенька проснулась, зашевелилась, заплакала. Как назло, именно сегодня на ночь в трактире остались только она с Варенькой, да больная мачеха.
В дверь громко стучали, но Аннушка стояла у темного окна не шевелясь, прижимая изо всех сил к груди плачущего ребенка. « Да точно есть кто-то! Слышь: дитё заходится! Давай дверь ломай!» - проорали со двора. Анна торопливо сняла сережки с маленькими бриллиантиками, что подарил отец на именины в этом году, впопыхах сломала один замочек, и судорожно бросила дорогой подарок в детскую люльку.
Через некоторое время негодяям удалось проникнуть в дом. По лестнице послышались шаги. Какой-то пьяный, грязный работяга, видимо, с фабрики, что была неподалеку от трактира, тяжело вломился в комнату. В руках он держал свечу, взятую, скорей всего, внизу, на кухне. Мужик угрюмо рассматривал девушку. Из комнаты мачехи послышался протяжный, нечеловеческий, леденящий душу крик. Варенька плакала, не переставая, личико ребенка раскраснелось, Аннушка лишь молила про себя: « Богородица, матушка! Только Вареньку оставь в живых!..» Мужик и девушка молча смотрели друг на друга, время стало вязким, тягучим и длинным, как тесто, что замешивала Аннушка каждое утро. Мачеха уже не кричала. Послышался зов: « Эй, Петька, кто там у тебя?» « Да нянька старая с дитем», - крикнул в ответ мужик, стоявший напротив Анны. Тяжело развернулся и вышел из комнаты. Минут через пять, показавшиеся девушке вечностью, все стихло.
«Странно, что не стали грабить», - подумала Аня. Она положила ребенка в люльку и на негнущихся ногах отправилась в комнату мачехи. Вся постель, и даже стена и пол были в крови.. Мачеха в разорванной рубахе лежала на кровати, глаза недвижимо смотрели в потолок. Анна подошла, дрожащей рукой закрыла несчастной глаза и потеряла сознание..
Так для Аннушки началась революция, а вместе с ней и новая, взрослая жизнь в свежеиспеченной стране.
Эпилог.
Я стою у могилы своей прабабушки Анны Власовны Георгиевой, в девичестве Горячевой, на Перовском кладбище. Теперь уже 21 век. Но холод и дождь все те же, что были 100 лет назад. Я зябко ежусь, ледяной осенний ветер продувает меня насквозь. Я смотрю на простое, доброе, русское лицо Анны, так совсем непохожее на мое собственное лицо, и машинально поправляю в ухе маленькую, бриллиантовую сережку с так и не починенным когда-то замочком… Я разворачиваюсь и медленно бреду по кладбищенской тропинке, возвращаясь в свою тоже не очень счастливую жизнь.
