Возвращение

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Она – инфернальная принцессочка из детской сказки, вся, как рождественская ёлочка, увешанная побрякушками и фенечками, скрывающими следы уколов на прозрачных почти запястьях. Ей вечных четырнадцать лет и ее взгляд так безмятежно-небесен, что с ним страшно столкнуться. Лолиточка третьего тысячелетия, избежавшая рокового увлечения одержимым Гумбертом.
Она не помнит своего лица и с недоумением рассматривает изящное андрогинное существо, глядящее на неё из зеркал. Каждый божий день она рисует себе новые глаза, скулы, губы - наугад взятым из бездонной сумки цветным карандашом. В её квартире – джунгли. Стены её берлоги увешаны трофеями – флагами дружественных стран, атрибутами чужих религий, афишами виденных спектаклей, мумифицированными букетами, некогда вручёнными ей вкрадчивыми поклонниками. На её ночном столике – пепельница в форме черепа, коробка радужной пастели, восемь разномастных зажигалок (две из них искроносны), томик Элюара и бамбуковая трубка для курения гашиша. На её кухне полно острых ножей и вилок, и когда она берет их в руки, то помнит о том, что это – орудия убийства. Жестокая пыль вечно летит из распахнутых окон, покрывает серым налётом предметы и всегда разобранную постель.
Прежде чем выйти на улицу из вечного сумрака своих комнат, она перебирает ворох цветного тряпья, сваленного в углу. Она ищет наряд, соответствующий её сегодняшним снам. Бескрайняя цыганская шаль – воспоминание о свободном ночном полете, или джинсовый костюм, весь состоящий из бахромы и скреплённых булавками дыр – как вызов вечной бесприютности, или пахнущая неведомым зверем дублёная кожа, утыканная воинственными заклёпками - как броня средневекового викинга, неуязвимого для коварных стрел, или рыбачья сеть, наброшенная на голое тело – чтобы пахнуть морем, или – вечерний наряд, напоминающий изящное неглиже, дополненный прозрачным шарфом, окутывающим тонкую фигурку как декадентский дым аристократических опиумных курилен.
Она живёт на пятом этаже, возвращается домой в сумерках и никогда не зажигает в подъезде свет, потому что видит ступени и двери в темноте. Перепрыгивая через ступеньки, она напевает: «Джа настоящий джигит: носит джинсы, слушает джаз, курит джойнт, пьет джин, кушает джем, живет в джунглях. Ему служат джины. Джихад, джюс, джуманджи!»
В её зрачках однажды запечатлелась её собственная смерть. Внезапно деформированные хрусталики её небесных глаз вдруг превратят твёрдые стены в волнующийся густой туман, цветом и мнимой фактурой неудачно мимикрирующий под твёрдые стены. Но её давно не пугают такие метаморфозы. Ничто не способно взволновать, растрогать или испугать её достаточно сильно, потому что она живет в сказке, где всё возможно и всё закончится хорошо само собою. Надо только дождаться конца.
Её друзья обитают на чердаках, в подвалах и в Интернете. Однажды она печатала письмо, и, когда накал любви, направленной к адресату, достиг апогея, монитор вдруг с пронзительным звуком ярко вспыхнул и погас. С тех пор она не садится за компьютер. Правда ли, что компьютерные вирусы передаются пользователям? Сон ребёнка третьего тысячелетия населён дружелюбными карманными дигитальными монстрами. Джа, Джаз, Джихад, Джиджимоны.
Её зрачки расширяются и сужаются сотни раз на дню. Мир пронизывает бесконечная сетка, сотканная из блестящих нитей. Ну и что? Прикорнув на диване в прокуренной комнате, заняв руки бисером, а уши – негритянским рэгги, можно искоса посмотреть на беседующих друзей. Из их глаз, ртов и сердец струятся друг к другу светящиеся потоки. Ну и что? Что делать с этим, когда мягкая апатия мохнатыми лапами обвила непутевую голову своей жертвы? Разве что принять во внутрь суррогат детства, пожертвовав ему клетки собственной печени, и выйти на улицу, чтобы в радужном свете фонарей кувыркаться на шершавых облезлых газонах. Или сесть на траву и наблюдать параллельные цивилизации. Муравьи несутся по своим натоптанным тропам. Вступить с ними в контакт. Бросить на их пути соломинку или хлебную крошку.
В прибалтийских дюнах, заросших корабельными соснами – гигантские в глазах ребёнка муравейники – как образцы то ли древнеегипетской, то ли толтекской архитектуры. Трудолюбивым маленьким жителям услужливая детская ладошка вручит в дар румяную земляничину, сорванную тут же… Слоны бегут муравьиными тропами, антилопы и носороги. Джуманджи – это детская игра в смертельно опасные приключения с минимальным шансом на выживание. Игра, обретшая плоть и кровь, вросшая корнями в незыблемость наших жилищ, проросшая молодыми побегами сквозь наши стены и разрушающая - медленно и бесповоротно – дома, строй, инфантильные грёзы и устоявшиеся понятия пучеглазых обывателей.
Её друзья живут в подвалах и на чердаках. Но путь к ним пролегает через каменные джунгли. В подвалах укрываются от хищников голодные грязные дети и спивающиеся художники. На чердаках охотятся на голубей дикие кошки и слушают музыку пьяные музыканты. Однажды она окажется в стране, загнанной в бомбоубежища, а от бетонных стен музыка отражается мучительной реверберацией...
Жизнь в каменных джунглях диктует свои законы. Город объят страстями коммуникаций. Свободу в городе чеканят. Свою энергию город материализует в дензнаках. Её друзья выходят из Интернета и запускают игру под названием «Цивилизация», чтобы зависнуть там на пару часов.
«Не нарушай своими страстями хрупкое равновесие мира, не нарушай, - поучал мудрый говорящий сверчок, живший в комнате больше ста лет. - Приход всегда предполагает отходняк, таков закон джунглей, дурья твоя башка!» «Ах, я бы хотело, чтобы меня по жизни пёрло и пёрло – интерьер не важен!» – вскричало капризное дитя, и запустило в безобидное насекомое чем-то тяжелым. Сказка. В гостях у сказки. Благовоспитанная, но слишком любопытная юная английская леди летит сквозь землю в тар-тарары. Не найдётся ли у вас курнуть, госпожа Синяя Гусеница?

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Однажды все её друзья собрались в одном абсолютно безопасном месте, в таком, где об окружающем мире можно забыть без риска для жизни. Увы, то, что все присутствующие были её искренними друзьями, еще не означало, что они дружат между собой. Ей нравилось сталкивать лоб в лоб разных занятных людей, и, отстранившись, наблюдать за последствиями. Присутствующие выкурили трубку мира, мысленно вознесли молитву великому Джа и, дабы занять время, и развлечь единственную среди них особу женского пола, стали рассказывать истории.
История первая.
- Однажды, в безденежный, почти голодный день, я ехал в автобусе в Центр, отдав за проезд последнюю мелочь. Вдруг в проходе я увидел плавно летящую бумажку – денежный знак, воплощающий целую неделю сытой жизни. Я искренне огляделся по сторонам, ища обронившего деньги, чтобы указать ему на оплошность. Но люди вдруг стали обращаться ко мне: «Молодой человек, вы обронили!» Я поблагодарил Бога (или кто там ещё устраивает такие приятные сюрпризы?) и взял эту бумажку. Мы с Лешкой по этому поводу напились, а потом я ходил ночью по улицам и смотрел вверх: «Почему деньги не сыпятся с неба, почему?»
История вторая.
- В нежной юности у меня была веселая подруга Ленка. Своя в доску, как сестренка. У подруги был парень Витя, она любила его искренней детской любовью. Однажды Ленка позвонила однокурснице из автомата на улице. И вдруг услышала в трубке разговор этой самой однокурсницы со своим Витей. Они обсуждали подробности своей интимной жизни и смеялись над Ленкой, которая слушала их разговор по телефону. А та не верила своим ушам. Когда первый шок прошёл, она начала орать в трубку что есть мочи: «Что вы говорите, зачем, зачем вы так со мной!» Но те не слышали. Какая-то ошибка на линии: она вклинилась в их телефонный разговор, но они не слышали, как она истерично кричала: «Сволочи!» потому что её вера в любовь и элементарную человеческую порядочность была напрочь наповал убита.
История третья.
- У одного моего знакомого была жена-стерва. Он с ней постоянно разводился. За глаза называл её не иначе, как «кобра». На самом деле он был, вероятно, чудовищно к ней привязан. Она была простой хозяйственной тёткой, работала уборщицей, и вдруг… она сама говорила об этом так: «Ну, это… когда у меня чакры открылись, ну, связь с космосом.» На самом деле её упекли на несколько месяцев в психушку, потому что ни с того ни с сего её одолели галлюцинации – зелёные черти, змеи и тому подобная нечисть, да так, что она с воем лезла на стенки. А муж держал её за руки, чтоб чего не натворила, успокаивал, воды подносил. Передачи в психушку носил, опять же… Тогда-то у неё и прорезался дар ясновидения. В психушке её подлечили, а дар остался. Распорядилась она им рационально – пошла в шикарный гадальный салон, предсказывать бандитам последствия их криминальных разборок. Деньги зарабатывала очень приличные. А стервой стала еще большей… Мужа куском хлеба при друзьях попрекала. А он добрый был, «коброй» её любя называл, шуткуя.
История четвертая.
- У одной моей знакомой был страшный дар. Если она на кого-то злилась (а ведь, случается, мы злимся и на близких, и на дорогих людей), с этим человеком происходил несчастный случай. Степень тяжести несчастного случая определялась силой негативного импульса девушки. Так, например, разные её знакомые попадали в автомобильные катастрофы и получали увечья. Те, кто имел свой бизнес, банкротились, влезали в долги и их ставили на бабки. Некоторые очень сильно получали по голове. А один обварил яйца кипятком, больно было. Серьезно. А ещё один… Но об этом лучше не будем. В конце-концов эта девушка удалилась в монастырь, чтобы не иметь соблазна и не раздражаться людьми. Она на самом деле была совсем не злая, впечатлительная просто и нервная.
История пятая.
- Один мой приятель решил в первый раз попробовать ЛСД. Обстоятельства для этого события он избрал оригинальные: пошёл с компанией в поход в горы, с палаткой, спальными мешками, с костерком, гитарами и всеми делами, а дело было, надо сказать, зимой. Чуваки водку пили, а он съел одно колесо, ждёт – никакого прихода. Съел второе – опять ничего. Он с ребятами водки выпил и еще колесо съел. И отошёл в кусты – пописать. Ребята, пьяные, повырубались. Утром проснулись, пока похмелились, то да сё, смотрят - одного нет. Полдня его искали, темно уже, назад идти поздно. Пока до города добрались, пока оповестили, кого надо, пока те раскачались… Вообщем, машина спасателей выехала только на пятые сутки, ехали искать, скорее всего, уже труп. Едет машина по горной дороге, вдруг, откуда-то из сугроба выходит к ним человек – полуголый, полуобмороженный, бородатый, босиком. Вышел на дорогу и рухнул. Полгода в психушке отлежал, а потом как святой стал – говорил исключительно цитатами из разных священных писаний, и ничего уже ему от жизни не надо было.
Друзья рассказали свои истории, и в воздухе повисла пауза. Тогда они обратились к девушке:
- Мы ничего не знаем о тебе, кто ты, откуда, почему здесь оказалась? Расскажи нам свою историю.
Её история:
- Однажды я оказалась в центральном универмаге, я поднималась в лифте на пятый этаж, в ресторан «Каракумы». Со мной в лифте было ещё несколько человек.
- Что там будет-то? – спрашивал подвыпивший парень своего спутника.
- Перформанс.
- Как, как? Пер-фор-манс? Да, мне рассказывали про этого парня, голый бегает по улицам, людей за ноги кусает. Это ж он, да? Ну-ну. Попробует он меня укусить, да я его сам!
Другой мужчина объяснял свою точку зрения бальзаковской, не по возрасту шустрой даме:
- Я не считаю это искусством. Это тонко просчитанная спекуляция на людских слабостях и пороках. Все его комментарии – околофилософский бред, не более.
- Ну, что ты, это новое направление, боди-арт, – возразила дама.
- Это направление известно около сотни лет, ничего нового он не открыл, поверь мне.
Народу была приличная толпа, пускали по пригласительным. Я сунула под нос охраннику просроченную пресс-карту.
Когда я вошла в зал, там уже погас свет, прожекторы приглушённо подсвечивали сцену. Художник взошел на помост. Заиграла странная музыка, вкрадчиво поднимающаяся с басов пиано, по спиралеобразной восходящей – до пронзительного форте, и, достигнув апофеоза, за которым лишь – ах! – падала вниз, но, опомнившись, вновь упрямо поднималась по той же спиралеобразной, чтобы вновь низвергнуться.
Художник ловко и артистично обнажился, продемонстрировав великолепное сложение. Он надел на лицо нечто вроде намордника с прикреплённой к нему на месте носа кистью. Прожектор спроецировал на стеклянный экран портрет художника – чёрно-белое фото, типа «их разыскивает полиция». Художник взял в руку банку с красной краской. Он макал нос-кисточку в банку с краской и обводил портрет алым контуром. Он двигался под музыку артистично и грациозно, так, что зрители забыли о его абсолютной наготе. Музыка заманчивым диссонансом наращивала амплитуду своего колебания, на исходе крещендо хотелось завизжать или заплакать.
У портрета иссякло терпение: «Ты не художник!» – выпалило изображение и вновь официально поджало губы. Артист проигнорировал этот выпад. Но через минуту портрет вновь выпалил в лицо оригиналу: «Ты не художник. У тебя ничего не получится! Ты говно! Ты бездарь! Ничтожество! ****ь!» – портрет уже орал, не переставая. И вдруг зашёлся криком. Художник локтем прошиб стеклянный экран, изображение рассыпалось, музыка оборвалась.
Публика оторопело молчала. Не аплодировать же, в самом деле. В передних рядах упала в обморок девушка.
- Свет, свет! – закричал кто-то.
Свет ударил по глазам, люди смущённо оглядывали друг друга.
Сцена была заляпана кровью, художник, скорчившись, сжимал запястье: «Дайте тряпку какую-нибудь». Подскочили помощники-организаторы. Забегали официанты с полотенцами.
- Что ж они, такие сеансы устраивают, бинтов не приготовили. Хотя это, наверное, входит в концепцию, - подумал кто-то вслух.
Падающего художника уволокли за сцену. Официанты разносили вино. Люди делились впечатлениями. Из-за кулис поступали известия: артист задел вену, вызвали скорую. Сообщившая это девушка-администратор, одна из организаторов мероприятия, выглядела зарёванной.
- М-да-а…- мычал испивший дармового винца Илья. – Легко рисовать кровью, когда она хлещет через край. Заправляй фломастер и рисуй. Но кровь иссякает. И что потом?
- Я когда в Питере жила, всякого такого насмотрелась, - улыбалась тусовщица Света. – На меня это такого уж впечатления не производит.
Подошел ко мне Бориска, загадочно сверкая влажными глазами. На плече у него красовалась повязка с серпом и молотом.
- Эх, да он хороший, правда? А как утром на пресс-конференции Саныч спросил:
«Вот как же вы за свободное искусство, а Соросу за его бабки не в падло отсасывать?» Зря он так, а человек – эх!.. Пойдем к Остерману.
Уже далеко не юный Остерман сидел в фойе, растопырив свои еврейские уши. На плече – та же повязка, что у Бориски.
- Мы тут хотели после его выступления тоже акцию устроить. Но тут уж конечно… не до того как-то.
Подошла к нам пара качков с опознавательными золотыми цепями.
- О, пацаны, у вас какая партия? Мы тоже с вами, с Жириновским в Москве недавно пили. Свой пацан! Вы не в его партии? Но уважаете? Ништяк! Будем вместе бороться! Тусуются тут, ништяк, мужики голые, без комплексов, уважаю!
Когда они отошли, я спросила:
- Вы таких тоже в партию берёте?
- Они умрут в первых рядах, - объяснил Остерман.
Администрация объявила в микрофон: художник в больнице, очнулся, отдыхает, всем шлёт привет и просит веселиться. Такое с ним не в первый раз. Музыка!
Я оглядела зал. Кто-то действительно танцевал. Кровь на помосте не смывали. Это было красиво. Я немного выпила с Бориской. Обычно весёлый, он был сейчас тосклив – со Светкой, что ли, поцапался. «Нет, зря они танцуют. А Светка, представляешь, говорит – да видела она это сто раз. А человек – кровью. Нет, он хороший. Сильно же да? Вот он говорил, что следующей акцией свой отрезанный мизинец в зоомагазине выставит. А я вот верю! Эх, я такую статью напишу завтра, не возьмут же!»
Я попрощалась с ним и пошла к телефону-автомату, звонить Сашке Лотову.
- Привет, как ты? Зря не пришёл, прикольно было, - сказала я ему. - Ну как, курить будем сегодня? – спросила я его. - Через двадцать минут у часов, бай, – забила я с ним стрелку.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Ее история (продолжение).
Мы с Сашкой сидели на тесной кухоньке. Он сворачивал уже третий за вечер косяк. Предметы в убогом помещении уже необременительно плавали в лёгкой дымке. По живописным подтёкам на стене бежал тощий таракан. Колыхалась прокопчённая занавеска. Он рассказывал очередную байку.
- Вот была хохма, в совковое ещё время. В нашем райцентре умелец один радиостанцию собрал. В эфир выходил – пообщаться с местными радиолюбителями. И приколоться решил человек – передаёт в эфир такой примерно текст: «Внимание, передаём экстренное сообщение. По информации службы безопасности, завтра начнется атомная бомбардировка области. Просим соблюдать спокойствие. Объявляется чрезвычайное положение. Женщинам, пенсионерам и детям срочно собраться на площади у здания горкома для немедленной эвакуации. Мужскому населению срочно явиться на призывные пункты. Дезертиры и паникёры будут расстреливаться на месте». Такой, короче, бред. Я не сильно гоню, нет? Хороший продукт, а человек говорил - грузит слишком. Ты как?
- Вроде хорошо. Ну, что радиолюбитель? Народ поверил?
- Да! Парень хотел на соседний колхоз эту байку прогнать, но что-то не подрассчитал, получилось – на всю область. А область-то – побольше всей Прибалтки. Народ пе-ре-срал! Бред, да? Держи.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
… Лизка затягивается медленно и глубоко, прикрывая глаза. Тёрпкий дым заполняет полую черепную коробку и испаряется через ушные раковины и поры кожи. Слова, обретая эфемерную, но всё же – плоть, становятся комментарием к старому немому фильму.
- Я слышала такой прикол. В Англии Герберта Уэллса по радио читали. Как эта байка называлась, про марсиан? «Война миров», что ли? А люди решили – правда. Паника поднялась… Хороший перформанс…
- А парня того посадили. Часа через три вычислили, подъехали, забрали.
- Да ты что? По какой статье?
- Откопали что-то, типа вредительства. Дезинформация с целью дезориентации.
Они надолго замолкают, передавая из рук в руки папиросу. Потом он берёт карандаш. Обеденный стол застелен листом ватмана, испещрённым рисунками, подтеками чая и жирными пятнами. Саша держит карандаш бережно, но уверенно. В его больших руках молоток казался бы игрушкой. Прихотливые линии рождают персонажей, исполненных идеями лаконичными, но трудно формулируемыми.
«Потом эту бумагу в раму – готовая вещь, продавать можно. Даже знаю, кому. Схавают!» – сказал он однажды.
«Делаешь работу, как ребенка, а продаёшь, как малолетнюю проститутку, Лотов, сука!» - читает Лизка надпись и надолго впадает в ступор.
То ли увеличилась скорость движения неуловимых мыслей, то ли время растянулось. И лёгкая тревога легла на время так невесомо.
Они одновременно встряхнулись, взглянув на часы.
- Волна пошла. Нет, трава такая… Грузит слегка. Устала, спать хочешь?
- Нет, абсолютно. Встать завтра надо пораньше. Слушай, я тут Нострадамуса полистала недавно – академическое издание, неадаптированное. Там на старофранцузском Центурии, потом русский подстрочник как бред юродивого – это на полстраницы. И две-три страницы – комментарии. Так комментаторы расшифровали – в августе этого года конец света. Ну, не совсем конец, но очень глобальные потрясения. Вроде серьёзное издание. А сейчас июнь… Как ты думаешь, они по какому стилю считали? – Лиза взглянула на Сашу беспомощно, опасаясь неуклюжести собственных слов, сказанных всуе и способных обесценить чувство.
Но Лотов взглянул на неё так, словно многократно разжёванную газетную сплетню узрел в первоисточнике. Схватился за голову:
- Да-а, правда. Ведь скоро единица превратится в двойку, и все это знают, и у всех подсознательно, в печёнках, сидит страх, и все делают вид, что ничего не случится. – Лотов уставился на свежий рисунок, покрывший ватман – монументальные цифры - 1999 - в суровых завитушках. Вскочил со стула.
- Я не показывал тебе это? Вчера отлил.
На стол брякается завёрнутая в тряпицу тяжёлая статуэтка. Лизка развернула. Два равнодушных бронзовых профиля, которые можно составить в одно лицо фаллообразной формы.
- Это можно использовать как футляр для члена, - поясняет ваятель.
Лизка рассматривает предмет глубокомысленно.
- Саша, ко мне тоже недавно пришло, можно, я почитаю? Не надо вглядываться в двойника за зеркалом, не надо проклинать его, не надо, он пальцы резал, он пытался из осколков составить слово «Вечность», он шёл по проволоке кровоточащим шагом, и, выйдя напролом – О, Господи! – прости, что имя всуе – не позволяй мне слишком долго падать, хватая руками пустоту.
Саша смотрит на нее недоверчиво, ибо относится к женскому творчеству с иронией.
- Да, пришло… И эти три девятки каждый как три шестёрки готов пережевывать, Инь-Ян, всякая такая хренотень.
И возник на дымной кухоньке проект перформанса. На словах, может быть, неэффектен – эффектна лишь коллективная галлюцинация, порождённая массовым психозом (или рождающая оный?).
Всего-то надо иметь своего человека на телецентре, у Лизки там знакомый работал. Выйти на пару минут в эфир. Прервать какую-нибудь рекламу тампаксов-памперсов на полуслове, и так натуралистично, истеричным голосом, с шумовыми эффектами, типа кто-то мешает – граждане, мол, и неграждане, рассекречены скрываемые от нас данные – а между тем, американские астрономы известили ЦРУ, что к Земле с дикой скоростью приближается гигантский метеорит, и столкновение неизбежно. И что будет, господа хорошие, учёные не знают – то ли полюса сместятся, ледниковый период начнётся или потоп, или вовсе сойдёт с орбиты планета наша, только вот в США крупу и консервы запасают в бункерах, а мы ничего не знаем…
И так натуралистично зажать диктору рот, и помехи, и опять – какие-нибудь тампаксы. Голос за кадром: «Простите, по техническим причинам…»
- Обкакается народ, думаешь, нет? – радостно возвещает Саша. – Только вот на телецентре… Не подпишется ведь никто, народ – говно пошёл.
Романтически и женски стремясь продлить развернувшуюся перед сознанием бездну, Лизонька несмело предложила вдобавок ко всему инсценировать пришествие Христа.
- Ну-у, мать, на это бабки нужны. Костюмы там, иллюминация. Это так просто не сделаешь… Да-а, бабки. Где ж их взять?
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
***

Лиза проснулась, потянулась и стряхнула с себя остатки сна. Смутно помнилось, что снилось нечто грандиозно-эпическое, но задумываться об этом было некогда – она, как всегда, опаздывала. Саша спал, по-детски беззаботно раскидав в постели свое большое тело.
Она в смутном одиночестве глотала на кухне обжигающий кофе, настраивалась на программу сегодняшнего дня. Бесчисленные мысли сновали в голове, как в муравейнике. Стоило труда выловить из этого хаоса то, что казалось нужным. Она напялила деловой костюмчик, нарисовала подходящее случаю лицо и вышла на улицу к зябким утренним трамваям. Город медленно проступал сквозь туман во всем своем великолепии и безобразии.
Уже сидя в трамвае, тщетно пытаясь настроиться на предстоящую встречу, Лиза вспомнила обрывки яркого сна, вспомнила так явственно, что мороз пробежал по коже.
Этой ночью люди беспорядочно бегали по улице, женщины голосили, как по покойнику, а дети, напротив, притихли, вцепившись в юбки матерей. И переполненные поезда брались штурмом, и составы были бесконечны. А Лиза пыталась их всех остановить, уверяя, что бояться нечего. Но людской поток подхватил ее, она втиснулась в отходящий в неизвестность поезд. И некуда было сесть, не к чему прислониться, и она все протискивалась сквозь обезумевшую толпу, двигаясь из вагона в вагон, надеясь найти угол, в который можно было бы забиться. Но это был всего лишь кошмар, и, подъехав к Центру, Лиза вышвырнула из головы остатки сна.
***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Лиза протянула дежурному на проходной просроченную пресс-карту газеты, из которой уволилась полгода назад, и беззаботно сообщила о назначенном интервью. Дежурный протянул Лизе пластиковый пропуск и указал дверь, в которую ей следовало войти. Лиза сунула пропуск в пасть некоего аппарата, щелкнул замок. Она вытащила карточку и с трудом открыла огромную дубовую дверь. Лестница и лифт. Ей нужен третий этаж, можно прогуляться пешком. Широкая лестница застелена красным ковром. На площадке между этажами стоят два пузатых господина, курят и сдержанно хихикают. «Вряд ли они обсуждают государственные проблемы», - подумала Лиза.
Коридор. С одной стороны – высокие окна, с другой – мощные дубовые двери. Вкрадчивая тишина. Кабинет некоего чиновника. С этим служащим министерства путей сообщения Лизе предстоит побеседовать о вопросах транзитного бизнеса. Точнее – о перспективах сотрудничества с двумя конкретными соседними странами. В случае появления информации на страницах газеты и упоминания там названия некой фирмы, заинтересованная сторона заплатит Лизке сто долларов наличными. Смешная сумма, а все ж деньги, тем более что делов-то…
Встретивший Лизу мужчина обладал каким-то неуловимым изъяном внешности, вызывающим мысль о врожденной дефективности. Тем не менее, Лиза открыто улыбнулась, представилась и протянула руку для приветствия.
- Почему вас заинтересовала эта тема? – криво улыбаясь, спросил чиновник.
- Инвестиции в этом направлении должны быть выгодны государству, тем более, что инфраструктура досталась нам в наследство от бывшего режима, не так ли? – сделал Лиза умное личико.
- Разумеется, - надулся собеседник и стал изрыгать канцеляризмы на железнодорожные темы, одновременно буравя девушку глазами.
Лиза включила диктофон на запись, взяла в руки фарфоровую чашечку с кофе и стала изучать собеседника. То ли слишком близко посаженные глаза, то ли почти полное отсутствие шеи? Зрачки бегают слишком быстро, взгляд мечется, не зная, за что зацепиться, а рот произносит заученные фразы. Почти сто процентов – он импотент. Такие мужчины трясущимися руками ощупывают купленных женщин. Лиза смотрела на его неуклюже шевелящиеся, словно два слизняка, губы. Она понимающе кивала в такт его словам, и даже, уловив общее направление его словоизвержения, задала пару наводящих вопросов.
Их времяпрепровождение прервал телефонный звонок, чиновник снял трубку. Его лицо отразило странное выражение, значение коего Лизе не удалось определить. Он бросил трубку и включил стоящий в углу нехилых размеров японский телевизор.
С экрана в кабинет хлынули дым, вой сирены и истерические крики. Где-то в животе Лиза ощутила боль ночного кошмара. Кабинет мгновенно наполнился какими-то людьми, мгновенно сорвавшими с себя все маски и забывшими изобразить на лицах что-нибудь кроме тревоги.
***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
- Мы перестали испытывать что-то, кроме растерянности или животного страха – и эмоции эти искажали лица людей, как у пьяных актеров в провинциальном театрике. Потом где-то очень близко раздался взрыв, с пронзительным звоном разбились окна, с потолка посыпалась штукатурка. Одна женщина завизжала, кто-то помянул Господа, кто-то запричитал, кто-то чертыхнулся.
Все ринулись к дверям. Но в коридоре мы увидели клубы дыма, там слышались истерические вопли и воняло какой-то химией. В дверях образовался затор. Чиновник, с которым я беседовала, начал по-бабьи повизгивать. Все кинулись к окнам. Было слишком высоко, а на улице зияла огромная воронка, все было раскорежено, валялось несколько всмятку разбитых машин, люди, огонь, крик, никто не обращал на нас внимания. Погас экран до сих пор воющего телевизора. Мы кинулись к телефонам, они молчали, мобильные тоже. На улице истошно надрывались сирены, где-то далеко был слышен что-то кричащий в динамики неразборчивый но сильный командный голос. Где-то совсем близко опять что-то загрохотало, здание пошатнулось, я потеряла равновесие. Я лежала на полу, инстинктивно обхватив руками голову, но тут кто-то схватил меня за плечи и здорово тряханул. «Надо выбираться отсюда, пока нас всех к черту не засыпало», - сказал высокий пожилой мужчина то ли мне, то ли самому себе. Я вцепилась в его широкую руку, мы бросились к выходу.
Дым выедал глаза и обжигал носоглотку, мы кашляли и пробирались наугад, задевая стены. Мы слышали, что за нами следуют люди. Мы уже жалели, что не попытались выбраться в окно. «Не вернуться ли?» – прохрипел мой спутник. Внезапно где-то очень близко раздался еще один взрыв, казалось, что грохот доносится со всех сторон. Что-то побудило нас оглянуться. На расстоянии вытянутой руки рушились стены и потолок, и в этот момент откуда-то хлынула вода. Нас со спутником оторвало друг от друга. Меня подхватила и понесла волна, мощный поток повлек по коридорам и выбросил на лестницу, я покатилась, билась разными частями тела о ступени и перила.
Я не помню, как очутилась на улице. Кто-то тряс меня за плечи. Глаза жгло и щипало, я с трудом различила чье-то лицо. Человек открывал рот, вероятно, что-то кричал, но в ушах у меня стоял такой гул, что я ничего не слышала. Я, медленно поворачивая голову, оглядела то, что было доступно моему взору – это был хаос. Я жестом сделала человеку знак, что со мной все в порядке. Я была вся насквозь мокрая, где-то рядом горел огонь, от одежды поднимался пар. Лопатками я ощутила, что за спиной все еще болтается кожаный рюкзачок. Я сняла его. Бумаги промокли и слиплись, диктофон я где-то бросила, но в кармашке рюкзака был запаянный целлофановый пакетик, его содержимое не могло промокнуть. Там было четыре капсулы. Две мы с Сашкой хотели употребить вечером – завтра намечался выходной день. Две мы собирались оставить на будущее. Я слизнула разом три капсулы, взглянула на мужчину, протянула ему последнюю. Он ошалело посмотрел на меня, схватил за руку.
- Жри, идиот, пока дают! – заорала я на него.
Он схватился за сердце, всхлипнул, взял у меня капсулу и сунул ее в рот. Потом он схватил меня за руку и мы побежали. Потом я плохо помню…

…Та, что рассказывала эту историю замолчала для того, чтобы разразиться плачем.
- Ничего, сестренка, ничего, - произнес тучный пожилой мужчина с лохматой бородой и космами седых волос до пояса.
- Что, совсем ничего не помнишь? – спросил чернокожий пацан.
- Помню, но, скорее всего, это был сон. Кстати, во сне я ощущала себя особью мужского пола, - она нервно рассмеялась.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Яркая вспышка, ужасающее в своей неотвратимости падение, стремительно меняющиеся местами земля и небо.
Удар. Темнота. Кажется, удар расплющил меня о жесткую землю.
Я собирал себя по косточкам, по кусочкам, по клеткам. Мое тело стекалось ко мне и обретало форму. Я пытался встать. Кажется, мои внутренности были полны песка, он царапал и жег меня изнутри. Пить, пить. Мне удалось приподняться. Тело так болело. Я попытался оглядеться.
Все плыло перед глазами. Это была скалистая равнина, и кругом – невысокие горы, серые горы, горы. На туманном горизонте клонилось к закату голубое с сиреневой каймою солнце. Сзади я услышал то ли шорох, то ли вздох. Я испуганно оглянулся и увидел странное существо, распластанное на земле рядом со мной. Полуптица, полурептилия, покрытая нежнейших оттенков красного перьями и чешуей. Существо хрипло вскрикнуло, раскрыв странной формы, но не лишенный изящества клюв. Его большие глаза напомнили мне предсмертный взгляд доверчивой косули, раненной в сказочном заповеднике коварным браконьером. Я понял, что это мой товарищ по несчастью. Существо еще раз вскрикнуло, и я понял, что оно хотело спросить.
- Где мы?
- Не знаю, - хотел ответить я, но изо рта вырвался полукрик, полуплач.
- Что с нами? Что нам делать? – говорило красное существо, с трудом превознемогая боль, поднимаясь с земли.
Я указал ему на солнце.
- Я думаю, нам надо идти туда.
Но красный вдруг начал взмахивать своими перепончатыми крыльями. Он был крупный, ростом с меня, и мне стало немного жутко. Он стоял, повернувшись к солнцу. Несколько раз встряхнув крылья, он жалобно повторил: «Что это, что это?» а потом, наконец, решил:
- Нам надо туда, - и указал налево.
- Лучше туда, - не согласился я, и указал на закат.
Мягкие голубые лучи загадочного светила казались мне единственным спасением, идти в другую сторону представлялось равнозначным смерти.
Но красный, разинув клюв, уставился куда-то в сторону. Я заметил в его глазах гипнотический ужас и проследил его взгляд. На нас стремительно надвигалась черная воронка пустынного смерча. Красный окаменел от ужаса. «Нам надо бежать», - тронул я его за крыло. Он оторопело глянул на меня, а потом развернулся и побежал, припадая на израненные ноги. Смерч заслонил заходящее солнце, стало почти темно. От издаваемого смерчем гула лопались барабанные перепонки. Красный бежал впереди, подпрыгивая и взмахивая крыльями, он даже немного подлетал над землей. Его красная чешуя всполохами светилась в темноте, я не отрывал от нее взгляда, и это давало мне силы.
Вдруг нам показалось, что гул затих. Мы одновременно решились оглянуться. Смерч изменил направление и проходил теперь стороной. Этот бег отнял у нас последние силы.
- Посмотри на свои руки, - прошептал красный и его красивые глаза подернулись пленкой. Меня передернуло. Век у него не было.
Мне захотелось закрыть лицо руками и заплакать. Мое одиночество было бесконечно, смерть близка и неотвратима. Руки? Я не увидел рук. Я увидел нечто мерцающее, странное, синее. «Что это, что это?» – прошептал я. Но вдруг гул смерча опять усилился. Он двигался зигзагообразно, и вот теперь опять несся прямо на нас. Красный подпрыгнул вдруг с озлобленным воем. «Бежим», - скомандовал он. И мы бежали опять, это было невероятно. Я не чувствовал уже ничего, ничего, ничего. Когда мы упали, и нам стало все равно, умрем ли мы, смерч опять изменил направление. Мы лежали на жесткой каменистой почве. Не двигаться больше никогда. Я очень тяжелый, невыносимо тяжелый, бесконечно тяжелый. Я сливаюсь с землей, а смерч проносится мимо. Красный всхлипнул где-то рядом. «Руки», - выдохнул он. Мне захотелось обнять его. Я протянул к нему руку… Она была синей, длинной, широкой, какие-то перепонки между пальцами. Ноги. Грудь. Хвост? Голова, какая у меня голова? Я вспомнил, как трещали мои позвонки, как переворачивались внутри органы, как жгло, жгло, жгло живот и грудь.
Я побежал опять, не знаю, куда и зачем. Я бежал от ужаса, ужаса, ужаса. Я не оглядывался, я забыл, что был не один, я не мог не бежать. Я бежал, подпрыгивая и взмахивая крыльями, даже немного подлетая над землей. Потом я взлетел выше и дальше, чем до сих пор, а потом упал. Что-то случилось. Я вспомнил, что пару секунд назад подо мной промелькнула бездна. Мне стало вдруг спокойно. Я повернулся и медленно пошел обратно. Я увидел колодец. Подошел красный. Мы с ним переглянулись. Осторожно приблизившись к колодцу с двух сторон, встали у самого края и, нагнувшись, заглянули туда. Стены колодца были выложены пустынным камнем. Дна не было. Я уверен, дна не было. Никогда. И мы, как одержимые, стали кричать в колодец. Мы кричали вместе, слаженно, требовательно и призывно. Когда нам показалось, наконец, что колодец ответил, мы стали повторять свой призыв шепотом. А потом опять кричали. И, наконец, там, в глубине, явственно послышалось шуршание и биенье крыльев. И стая разноцветных полуптиц-полурептилий вылетела оттуда. Они были похожи на красного и, видимо… на меня?.. Они были сильными, красивыми, решительными. Они кружили над нами, и их ликующие крики были похожи на экстатический смех. Они обмахивали нас крыльями, и от них исходила энергия, которая воскрешала нас, воскрешала, воскрешала. А потом они разлетелись. В разные стороны. А мы остались и взглянули друг на друга.
Мы подошли друг к другу. Впервые после падения мы смотрели прямо друг на друга. Вокруг него клубился светящийся шар. Я протянул к нему крылья. Я склонил к нему свою длинную шею. Конечно, это был он, мой друг, с которым мы бежали по бесконечному туннелю. Там была какая-то пленка, заслонявшая проход, то ли слизь, то ли паутина. Вернуться мы не могли. Мы взялись за руки и на бегу прорвали пленку. А потом были яркая вспышка, и ужасающее в своей неотвратимости падение, стремительно меняющиеся местами земля и небо.
- Мы потеряли человеческую форму, - прошептал он.
- Мы превратились в ящеров крылатых, в чудесных птиц, невиданных доселе, - прошептал я.
Щекочущая радость закипала внутри, заполняла тело, заряжала каждую клетку силой. Мы переглянулись и взмыли в воздух, стремительно и легко. Мы летели рядом. Мы не знали, куда мы летим. Мы улетали из Долины Черных Смерчей.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Очнувшись, я увидела над собой белесое выжженное небо. В моей голове пульсировал огненный шар, он жег меня изнутри. Я не чувствовала свое тело так, как ощущают его обычно, мои суставы прошила раскаленная игла. Моя кожа пульсировала как миллиметровый слой раскаленной лавы. Я приняла вертикальное относительно поверхности земли положение и огляделась.
И тут я осознала, что смертельно хочу пить. Потому что местность вокруг была каменистой равниной, а солнце стояло в зените, впиваясь щедрыми лучами в мою макушку. Пустыня вокруг меня мерцала, то погружаясь на доли секунды в кромешную тьму, то вспыхивая кроваво-красно. Тишина вокруг была так абсолютна, что я слышала неистовый гул собственной крови, циркулирующей по артериям и венам; и хриплый свист горячего воздуха, врывающегося через трахеи в легкие.
У меня было достаточно сил. Я закружилась на месте, как юла, и кружилась со всем отчаянием, пока не упала, обняв мстительную землю. Ноги мои указывали на восток, а голова - на запад, правая рука - на юг, левая – на север. «Пойти, куда левая ножка пожелает» – промелькнуло в голове. «Дан приказ – ему на запад, ей – в другую сторону…» – услужливо пропел краснознаменный хор. Я решила идти на восток.
Я шла достаточно долго, прежде чем в голову мне пришла первая явственная мысль. Где я? Как я здесь оказалась? Я вспомнила сон о птицах, взглянула на свои руки, но они были нормальными, человеческими, даже серебряный перстень с прозрачно-коричневым янтарем в таинственных прожилках на безымянном пальце левой руки… Стоп. Руки в свежих шрамах. Из колена сочится кровь. Так. Чем же я ширялась и где это меня носило в таком виде? Идиотка! Во что я одета. Лохмотья. Я почти голая, черт побери! Это был… бордовый костюм с черной окантовкой и блестящими пуговицами. Я одевала его, когда хотела выглядеть достойно и сдержанно-сексапильно. Куда я надевала его в последний раз? В «Каракумы?» Нет, там я была в джинсах. Лотов… С Сашкой мы, кажется, переспали. Это был вторник? Нет, этот чудак взрезал себе вены в среду. А-ах! Что за музыка там была! Стоп. А ведь было холодно. Я точно помню, как, стоя перед зеркалом, думала, что замерзну в этом идиотском пальто и куталась в цыганскую шаль. Итак, это был четверг. Нет. Этого не может быть. Галлюцинация. Да, но как? Это невозможно. И тем не менее.
Я огляделась вокруг. И подумала, не лучше ли сесть и вспомнить все. Возможно, тогда мне больше не потребуется идти куда бы то не было. Но тут я заметила вдали яркое пятно, внесшее разнообразие в безнадежный пейзаж. Я побежала к нему. Вдруг я заметила, что бегу босиком, и сбила левую пятку об острый камень.
Яркое пятно оказалось моей цыганской шалью. Из нее я соорудила на голове чалму и укрыла плечи. «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра» – бессмертно прошептала Скарлетт О`Хара. Я решила идти, куда глаза глядят. К тому же идти надо было, глядя под ноги. Увидев свои царапины, я осознала боль. Камни были нагреты солнцем. Я решила бежать, у меня было еще достаточно сил. Я бежала, и старалась дышать ровно.
Следующей моей находкой был разбитый автомобиль и два трупа. Я долго сидела рядом, не решаясь приблизиться. Но мысль о том, что там может быть хоть что-нибудь, способное утолить мою жажду, была сильнее страха. Собственно говоря, я и трупов-то никогда не видела, кроме как на похоронах собственной прабабушки. И не желала я в жизни видеть никаких трупов. От этих двух не воняло, хотя выглядели они весьма несвеже. Похоже, они мумифицировались. Я решила, что это были ухоженные самцы, судя по их модно подстриженным шевелюрам. На шеях у мумий болтались элегантные золотые цепочки. Я заглянула в бардачок, нашла там полулитровую пластиковую бутылку газированной минералки, термос с давно остывшим кофе и пачку «Беломора». Я прислонилась к душной тени раскаленного автомобиля. Вода и кофе отдавали чем-то затхлым, и все же это был верх блаженства. Я ничего не желаю знать об этих людях. Я ничего не желаю знать.
Вдруг я услышала рокот мотора. На пригорке неподалеку остановился, чихая и фыркая, автомобиль, вроде армейского джипа. Мотор издал последний чих и смолк. Истерический мужской голос нецензурно выругался. Отчаяние слышалось в длительном ругательстве, прерванном всхлипом. Из джипа вылез длинноволосый и бородатый рыжий чувак. Он пинал ногами машину, проклиная день, в который появился на свет, и рвал на голове волосы. Он был в отчаянии. Я была не в силах выдержать эту сцену, набрала в легкие воздух и громко завизжала.
Он, подпрыгнув на месте, обернулся на мой крик и вцепился в меня взглядом. Он вытащил из-за пояса пистолет и настороженно двинулся ко мне. На расстоянии десяти шагов я его узнала. Это был наш городской чудак Солдат. Это не кличка, а фамилия у него такая.
Он ходил по городу в шинели старого образца и всегда знал, где сегодня можно на халяву выпить. Посидев в кафе или в клубе, он всегда уносил в кармане что-нибудь на память об этом месте: пепельницу, вилку, вазочку или пластмассовую розу. Он копировал Босха в мастерской, заставленной бюстами отвергнутых народом вождей, чучелами крокодилов и скелетами страусов. На подоконнике он выращивал мухоморы (грибницу прислали приятели из Голландии). В приличном обществе он развлекался, фамильярно хлопая по заду какую-нибудь в пух и прах разодетую даму. Дамы при этом обычно вздрагивали и недоуменно поджимали губы, что приводило Солдата в восторг.
Он тоже узнал меня. «Лиза, - сказал он. – Боже мой, Лиза. Вода есть?» Он присел рядом со мной, отхлебнул пару раз из бутылки. У него были спички, мы закурили по папиросе. В табак оказалась подмешана марихуана.
- Как ты здесь оказалась, помнишь?
- Нет.
- Понятно… Это что за типы? – он кивнул на трупы.
- Без понятия. Я только подошла.
- Ясно. В радиусе пятидесяти километров людей нет. Бензин в тачке кончился. Тут нет канистры?
- Я не смотрела.
- Надо куда-то двигать.
В багажнике разбитой тачки Солдат обнаружил канистру с горючим.
- Вообще странно, что она не взорвалась, - сказал он, с подозрением обнюхивая содержимое канистры. – Вроде бензин. Вообще все очень странно. Ущипни меня. – вдруг попросил он.
- Зачем?
- Мне кажется, я сплю.
- Солдат, где мы?! – не выдержала я.
- Чтоб я знал! Пойду, попробую заправить этот драндулет.
- Подожди. Давай еще по одной.
- Сушняк замучит, - с сомнением сказал он.
Трава разморила нас. Мы сидели, не мигая глядя на уже клонящееся к горизонту солнце. Красные и фиолетовые круги вытанцовывали перед глазами шаманский танец. Пустыня вокруг нас колебалась сквозь раскаленный воздух.
Солдат встал и, пошатываясь, потащил канистру с горючим к своей машине. Я встала за ним, но тут же упала. Я хотела окликнуть его, но горло сжали спазмы, и я не могла выдавить из себя ни звука. Земная твердь подо мной задрожала и приняла вертикальное положение. Я приготовилась к скольжению в бездну, но меня прижимало к земле, словно я была намертво пристегнута к креслу в «Американских горках». Земля вставала на дыбы, опрокидывалась, накренялась под разными градусами, и я, распластанная, вместе с ней. Солдат был в поле моего зрения, он молча передвигался и делал свое дело, не оглядываясь на меня. «Это всего лишь проблемы с вестибулярным аппаратом» - поняла я. Сердце, печень, почки сместились со своих мест и с завыванием начали блуждать по моему взбесившемуся организму, забыв о своем предназначении. Меня вырвало кровью. Зато земля и небо, медленно покачиваясь, заняли исходные позиции. Я отползла в сторону от собственно кровавой блевотины.
Наконец Солдат вспомнил обо мне. «Да ты чем-то траванулась», - сказал он и достал из заднего кармана видавший виды шприц и ампулу, - «Загнешься тут еще».

Не знаю, что там было, в этой ампуле. Он вкалывал мне это лекарство раз двадцать за время нашего бесконечного пути. Действительно понятия не имею, сколько мы сначала ехали, потом шли, потом он нес меня на руках. Сутки или месяц. Есть и пить было нечего, а ампул этих у Солдата была целая сумка.
Он рассказал, что творилось в городе после того, как раздались взрывы непонятного происхождения. Он сидел тогда с чуваками на хате, они только что закинулись «белым» и пребывали в самом безмятежном состоянии желанного первого прихода, исполненные любви к ближним своим. Взрывы раздались довольно далеко, близлежащие здания не пострадали. Электричество и телефоны также отключились. Скоро выяснилось, что в кранах нет воды и говно, пардон, в унитазе тоже не смывается. Добровольцы спонтанно сбились в группы, сели в тачки и поехали туда, откуда слышались взрывы. Солдат с чуваками – тоже.
Когда они подъехали к тому месту, где начинались руины, они почувствовали в воздухе примесь каких-то газов, некоторым чувакам в до отказа набитой машине стало плохо, кого-то рвало, кто-то неистово тер слезящиеся глаза, кто-то с диким ревом зажимал уши, видимо, слыша звуки зашкаливающих децибелов. Солдат почувствовал головокружение, потом его прошиб холодный пот. Он сидел за рулем. Нижнюю половину тела парализовало, безвольные ноги не могли нажимать на педали. Но сознание он не терял. Изо всех сил вцепившись в руль, он несся куда-то со скоростью 100 километров в час…

…Когда Солдат дошел до это места своего рассказа, его лицо исказилось мучительной и непонятной эмоцией, из которой Лиза уловила и поняла лишь звериный оскал обожженного солнцем рта и сдвинутый к красным глазницам перекос мохнатых белесых бровей. И о том, что было потом, он Лизе никогда ничего не рассказывал.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
… Когда на закате, мы, абсолютно выбившиеся из сил, доползли до вершины каменистого холма, мы увидели расположенный в низине светящийся тысячами огней город. Волшебное видение, на которое мы уже не рассчитывали, двигаясь вперед в тупом отчаянном упрямстве.
- Это мираж, - недоверчиво сказал Солдат.
Но надежда придала нам силы.
- Пойдем, посмотрим поближе.
И мы осторожно, боясь спугнуть манящую фата-моргану, стали приближаться к цивилизации.
Когда мы подошли к теплой серой бетонной стене первого здания, которое можно было пощупать руками, к Солдату вернулась способность мыслить практически.
- Мы чёрти на кого похожи. Мы должны быть очень осторожны.
Он волок меня по темным пустым окраинным переулкам прихватив под мышки, я еле переставляла ватные ноги. Взгляд выхватывал из полутьмы булыжную мостовую, переполненные зловонным мусором баки с копошащимися в них животными, стены с наглухо задраенными окнами.
Откуда-то донеслась песня, добротный тенор пел что-то на редкость восточное, сентиментально вибрируя на четверть тона. Где-то близко зашлась истерическим лаем тщедушная шавка, где-то разбилось стекло и два гортанных голоса, перебивая друг друга, стали, по видимому, браниться на незнакомом нам языке.
Переулок вывел нас к освещенной улице, Солдат, прислонив меня к стене, опасливо выглянул из-за угла. «Есть. Пить. Жить. Пожалуйста, жить.» - ныло мое неритмично бьющееся сердце.
- Там музыка, свет, люди. Посиди здесь, я сейчас, - и Солдат исчез.
Я бы вовсе не удивилась, если бы он никогда больше не появился. Но он вернулся с охапкой тряпья в руках.
- С веревки там стянул. Ты же почти голая и грязнючая.
- Да ты сам страшный, как моя жизнь.
- Может, переждешь где-нибудь, я пойду, гляну, что к чему.
- Не оставляй меня, пожалуйста.
- А если здесь у власти фашисты или какие-нибудь фундаменталисты? Как самочувствие вообще? – Солдат нервно суетился и подергивался от возбуждения.
- Если что, я смогу бежать, я пойду с тобой.
Он помог мне напялить мужскую рубашку необъятного размера, она почти прикрывала мои гнойно кровоточащие коленки. Солдат влажным полотенцем оттер мое лицо и помог обвязать косынкой в колтун сбившиеся волосы. Сам он походил то ли на голодающего неандертальца, то ли на одичавшего йога. Мы взялись за руки и пошли на звуки смеха и музыки.
Ярко освещенный подъезд с распахнутой дверью, мраморной лестницей. Мы, словно загипнотизированные, вошли туда, и нас никто не остановил.
Первое, что я увидела, были серебряный и бронзовый ангелы. Все, как положено – голенькие, с нежными крылышками между лопаток и фиговыми листочками на причинных местах. Бронзовый был, видимо, ангелицей, поскольку его украшала пара изящных женских грудок. Ангелы подошли к нам с подносами и предложили рюмочку аперитива. Уговаривать нас не пришлось, мы осушили по две рюмки залпом. Ангелы насмешливо переглянулись, недоуменно пожали плечиками и, оставив нам еще по рюмке, отошли. Мы вошли в ярко освещенный кондиционированный зал с мраморными колоннами, лепниной на потолке, паркетом и белыми шелковыми шторами на огромных готических окнах.
Мы увидели длинный шведский стол и двинулись к нему машинально, не глядя по сторонам, как сомнамбулы по карнизу - на зов полуночного светила. Стол, плод вдохновения пресыщенного гурмана: какие-то разноцветные пирожные в форме лебедей и цветов, аккуратные многоэтажные башни из крошечных сэндвичей, панно из экзотических фруктов, ажурное серебро, искрящийся хрусталь и насквозь светящийся фарфор… Мы ели, плача от умиления. А где-то в районе нашего бокового зрения стали вырисовываться люди. Упитанные, до блеска выбритые, благоухающие мужчины и задрапированные в дорогие ткани дамы с воинственно подведенными глазами и кровавыми ртами.
- Мутанты! – хрипло вскрикнула дама с высокой красно-зеленой прической.
Другая неуклюже сложенная девица с лошадиной челюстью взвизгнула, словно увидела крысу.
К нам медленно двинулась угрожающая шеренга мужчин. Как сквозь ватный колпак до меня доносились реплики:
- Из пустыни давненько никто не появлялся.
- Живучие, как тараканы, ничто их не берет.
- И наглые, наглые, какие!
- А эту штучку я знаю! – хлопнул себя по лбу вальяжный господин с оттопыренной нижней губой. – Не узнаешь меня, крошка? Я видел ее в шикарном загородном ****юшнике, ее привезли для своего коммерческого директора шестерки из банка «Прибалт». Гм… я-то работал там барменом, но когда проходил с подносом мимо бассейна, увидел там такую беспредельную поебень…
Я хлопала глазами, автоматически двигая челюстями, дожевывая бутерброд с лососиной.
- Вызовет кто-нибудь, в конце-концов, наряд?! - нервно выкрикнула дама с плоским, как вобла, лицом.
Мужчины, наступая плотным полукругом, прижали нас к столу.
- Что с ними делать?
- Девчонку вполне можно отмыть и оприходовать, – с придыханием сказал тот, которому показалось, что он узнал меня. Он произнес это тихо, чтобы не услышали женщины.
- Идиоты! – словно возвращаясь к давнишней больной теме, протяжно выдохнул сморщенный старик. – Их обоих надо ко мне в клинику, на опыты. Мы ведь до сих пор не знаем, какие именно мутации вызвали… гм… известные события. Посмотрите на них, они наверняка под какой-то химией.
Поддакнувший старику мужчина обладал взглядом сумасшедшего профессора из фильмов ужасов.
- Я давно хотел провести эксперименты с генетическим материалом индивидуумов, мутировавших после… гм… инцидента, - горячо зашептал он, ощупывая меня взглядом. – В нашей лаборатории все необходимые для этого условия уже созданы. А это очень подходящие особи! Позвольте, господа!
- Су-у-ки!!! – вдруг надрывно и зло закричал Солдат таким тоном, как в реалистическом кино про советскую зону уголовники кричали «волки позорные!» за минуту до того, как получить пулю в лоб или удар сапогом под дых. – С-у-у-ки!!! Беги, Лизка!
И он стал с неимоверной силой и скоростью бросать в публику бутерброды, пирожные и фрукты – целыми горстями, все подряд, что судорожно ухватывали со стола его цепкие клешни.
Но на меня напал истерический приступ смеха. Утробный смех судорогами сотрясал живот, захлестывал меня щекочущими волнами, и остановиться я не могла. Солдат напомнил мне то ли кадры из немого фильма с Чарли Чаплиным, то ли какую-то тупую до колик американскую комедию. И это после нашего-то трагического перехода под сенью смерти!
Самое смешное, что дамы и господа просто оторопели от моей реакции, раскрыли рты и опасливо попятились. Солдат подскочил ко мне и отвесил отрезвляющую пощёчину.
- Ходу, мать, ноги в руки, ходу отсюда!
Но прежде, чем мы опять побежали, я подошла к бывшему бармену и врезала ему ногой между ног. Когда он скорчился, схватившись за яйца, я схватила его за загривок и несколько раз ударила лбом о пол. Когда я выхожу из себя (а бывает это крайне редко), я перестаю себя контролировать. Во мне был восторг пантеры за миг до того, как она вонзит когти и зубы в горло обреченной жертвы.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Мы долго скитались по странному городу, представлявшемуся мне как эклектичное нагромождение всех возможных представлений о цивилизации. Каменное кружево дополняли грубые бетонные блоки, закопченные ржавые трубы своей чудовищной высотой соперничали с готическими башнями, пронзающими небо заострёнными иглами шпилей.
Рассвет застиг нас в парке, где мы катались в росистой траве, пили воду, свободно льющуюся в журчащем фонтане, и обнимали стволы деревьев неясной породы. Низко над кронами пролетали грохочущие, сверкающие огнями летательные аппараты. Но нас никто не тревожил в нашем оазисе, казавшемуся нам вновь обретенным эдемским садом.
Утром в наш сад забрела группа субтильных андрогинных существ. По расслабленности их походки было видно, что они никуда не спешат, гуляют давно и беззаботно. Они беспечно расположились на газоне неподалеку от нас и стали переговариваться на наречии, напоминающем русский язык. Они были одеты в яркое тряпье, свободно висящее на их хрупких тельцах. Одни из них были абсолютно лысы, другие лохматы. Их уши, ноздри, их шейки и запястья украшала бижутерия африканских расцветок, на их обнаженных грудях и предплечьях пестрели варварские рисунки.
Мы, ослабевшие после ночного безумия, сидели на траве, спина к спине, и оглядывали местность в свете восходящего светила. Ребята казались нам сказочными эльфами, их невинный маскарад был таким мирным.
- Эй, чуваки, вы че там, на отшибе, давай сюда! – Окликнули нас. – На отходняках что ли? Подлечиться хотите? – нам протянули огромный, как гаванская сигара, косяк.
Мы встали и подошли к ним. Задавать вопросы или рассказывать что-либо не хотелось, ребята тоже притихли.
- Чак вчера с четвертого этажа навернулся, – обронило реплику одно из нежных лохматых полуобнаженных существ, бывшее, по-видимому, все же девчонкой, - ничего не сломал, перепугался только сильно.
Мы с Солдатом переглянулись.
- Кто этот Чак? – не выдержал Солдат.
- Котенок черный. А вы не из пустыни, случайно? – невинно спросила она.
Мы с Солдатом вторично переглянулись и одновременно кивнули головами.
- А-а-а, ясно. Так вы ничего тут не знаете. Жить негде?
- Можете у нас вписаться, но ненадолго, - подключилось другое симпатичное улыбчивое существо неясного пола.
- А где мы? – одновременно спросили мы с Солдатом.
- Хрен его знает, - безразлично обронили наши собеседники. - В городе, где еще.
Тогда Солдат очень непосредственно задал вопрос по-другому:
- А вы кто, ребята? Вы откуда вообще?
- Я с Кавказа, А она вон – с Казахстана. Тюля с Крыма, Торчок вон – вообще с Сибири, – парнишка (судя по тембру голоса) не переставал улыбаться. – Вы сами-то откуда?
- Из Прибалтики.
- Химик, - протянул нам ладонь пацан.
- Лиза, - протянула узкую ладошку девочка.
- Солдат.
- Я тоже Лиза.
Мы пожали протянутые нам руки.


***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Мы думали, что перекантуемся у них с неделю, пока въедем в ситуацию. Но у Солдата после суток пребывания на гостеприимной хате, после отмывания, лечения, кормления и сна в постели, началась маниакальная стадия. Он бегал по городу, вникая в происходящее, знакомился с людьми.
Оказалась, что в нагрудном кармане у него всю дорогу была фотография дочери, шестилетней рыжей пацанки, усеянной золотыми веснушками как ясное солнышко. Солдат давно развелся, и ребенка-то он уже два года не видел, так как бывшая благоверная увезла малютку за тридевять земель, предварительно распродав всю мебель и прочее совместно с Солдатом нажитое барахло. Прерывая речь всхлипами, поливая слезами фотографию, он рассказал мне эту историю и произнес следующее:
- Раз уж я здесь, я должен искать свою дочь. Я понял нечто, что непременно должен объяснить ей. Непременно. Иначе ни в чем нет смысла, – с этими безумными словами он исчез.
А я осталась. Потому что не знала, зачем я здесь и в чем смысл. Я ничего не поняла, и на свете не было никого, кому нужно было это слышать.
Потому что в полумраке прихожей большой коммунальной квартиры висело старинное, в резной раме мутное зеркало. Первый раз войдя в квартиру, я, следуя женскому инстинкту, подошла к зеркалу. Подошла близко-близко и не поверила своим глазам. Я ощупала свое отражение.
- В душе вода горячая, - окликнули меня.
И уже при ярком свете лампы в заплесневелой ванной комнате, лежа в пенистой хвойной воде в огромной чугунной ванне, я очумело разглядывала себя в ручном зеркальце. Мне вечных четырнадцать лет. Моя кожа почти прозрачна, она светится насквозь.
Когда в ванной погасла лампочка, и в коридоре раздались вопли: «блин, опять пробки полетели, а я не успел сохраниться!», я поняла, что вижу в темноте. Мое тело было пронизано множеством диснейлендно светящихся, изощренно перепутанных проводов. Я видела и отражение – это была все та же красивая маска, глаза моего зеркального двойника зловеще зелено вспыхивали. Я в неистовстве швырнула зеркало о стену. В дверь кто-то стукнул.
- Слышь, электричество вообще отключили. Тебе свечку занести?
Симпатичный парнишка вошел, бормоча под нос: «Во, блин, сохраниться не успел. Все слетело».

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
- Что-то важное? - с сочувствием спросила Лиза.
- Разве в этом мире есть что-то важное? – переспросил пацан.
- А что ноешь тогда, что слетело?
- Музыку я пишу на компьютере. Хотел сейчас врубить на четыре колонки. Ну ладно, я все помню, - с любопытством глядя на Лизу, освещенную пламенем свечи, пацан начал отщелкивать пальцами музыкальный ритм.
Потом они занимались любовью среди брошенных на пол матрасов, одеял и подушек, долго, как два не знающих стыда здоровых молодых животных на лесной поляне. Когда включили электричество, они занимались любовью под негритянские блюзы, под рок металлический, симфонической и авангардный.
Прервав занятия любовью, они заглянули в интернет.
- В Интернете беспредел вообще, миллион всяких вирусов. А что делать, общаться же надо. Вот опять! - Загрузку программы прервала заставка – сужающиеся в одну точку в центре экрана яркие кислотные кольца. Парень быстро бегал руками по клавиатуре. – И откуда такая фигня, в глазах потом мельтешит. И двадцать пятым кадром пускают что-то, чем мозги промывают – неизвестно.
На русском новостном портале Лиза вычитала несколько строчек: «Для удобства жителей Города движение транспорта в центре будет перекрыто». «Перестал подавать позывные наш связной в районе Токио». «Самолет-разведчик потерпел крушение в районе зыбучих песков. В правительстве обсуждается вопрос о целесообразности спасательных работ». «Отныне всем нуждающимся будут выдавать матомет бесплатно. Нуждающиеся должны пройти регистрацию». «Группа Пук-Заде! Даешь панк-рок!»- мелькала яркая надпись бегущей строкой.
И Лизу охватила усталость. Ей не хотелось знать, где находятся зыбучие пески и что такое матомет.
- Снотворное есть какое-нибудь?
И что делать еще, как не провалиться в пеструю вереницу снов, где все образуется само собой, а при кошмаре можно проснуться. Никто не тревожит Лизу в бесконечном сне, в котором приходят к ней разные люди и говорят-говорят о чем-то бесконечно важном, недавно понятом.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
В одно из своих смурных пробуждений Лиза забрела на кухню в надежде, что кто-нибудь угостит ее кофе.
В просторной кухне стояли три массивных газовых плиты, два деревянных крашенных стола (один с чистой, другой с грязной посудой). Скромный кафель и холодильник украшали яркие наклейки с мультичными зверушками и голыми девушками.
Раскрытое окно открывало вид на зеленый двор. Ветвистые, цветущие дразняще-алыми цветами, деревья хранили узорчатую тень у своих подножий.
Зачарованная мирным видением, сонная Лиза двинулась к окну и наткнулась на изящно сервированный столик.
- Осторожно, детка. Доброе утро. Как вы себя чувствуете? – произнес вкрадчивый старческий голос.
Лиза перевела взгляд к источнику голоса и увидела пожилую даму.
- Доброе утро. Не будете ли вы так любезны…
- Конечно, дитя мое, присаживайтесь. Вам с молоком?
- Благодарю вас, вы очень добры.
- …
- …
- Какой чудесный вид отсюда.
- Что это за птица, вы слышали эту трель?
- Это соловей, Елизавета.
- Я слышала соловьев, они пели ночью, о, это была симфония! А сейчас день… Вы знаете мое имя?
- Иногда мне кажется, что я знаю все на свете.
- О себе, о мире, о людях, о Боге?
- О Боге… пожалуй, я не знаю почти ничего… Кроме того, что о нем придумали люди… А все остальное…пожалуй, да.
- Где мы?! – решительно и требовательно спросила Лиза. Не каждый день предоставляется возможность беседовать с человеком, который знает почти все.
- Где мы? Почему? Зачем? Что случилось с миром? – настойчиво повторила Лиза.
- Боюсь, милая, вы будете неспособны воспринять мой ответ. Прежде вам надо отдохнуть, набраться сил. Чем вы занимаетесь?
Лиза была не готова к столь однозначному отказу продолжить беседу.
- Сплю и вижу сны, - достаточно резко ответила она.
- Вам нужно дышать свежим воздухом. В моей комнате есть чудесная терраса с видом на море.
- А вы сидите здесь? – почти грубо спросила разочарованная Лиза.
- Я ждала тебя, дурёха.
- Простите. Как вас зовут?
- Анастасия Фёдоровна Рогозинская, - с достоинством ответила дама.

***
Мы прошли длинный лабиринт коридоров, заставленных старой мебелью, сундуками, чемоданами, вешалками с одеждой, велосипедами, самокатами и обувью: лаковыми туфельками, босоножками, кроссовками, стоптанными стариковскими тапочками, солдатскими ботинками и кирзовыми сапогами с налипшей на них засохшей глиной.
В комнате Анастасии Фёдоровны стояла разнокалиберная антикварная мебель, какие-то нелепые секретерчики, трюмо, разномастные кресла. Два массивных шкафа поблескивали стеклами, чопорно охраняя доверенные им книги и безделушки.
Потом мы совершали церемонию английского чаепития, сидя в плетеных креслах.

***
С террасы открывался вид на покойное изумрудное море. Узкую полоску песчаного пляжа лизал ленивый прибой, оттуда доносились счастливые детские голоса и крик чаек. Пляж был отделен от стоящего на холме дома каменистой насыпью, поросшей молодыми соснами. Воздух пах хвоей и йодом. Острое ощущение счастья покалывало Лизу изнутри.
-… я трижды была замужем и все три раза – счастливо, - тихо шелестела старуха. - Мой первый супруг был младшим сыном графа Константина Ивановича Рогозинского, - при этих словах Анастасия Фёдоровна так выразительно посмотрела на Лизу, что та поняла: не быть наслышанной о столь выдающемся человеке, как граф Константин Иванович - просто моветон.
Графиня Рогозинская извлекла из складок кружевной шали старинный дагерротип в ажурной рамочке, протянула его Лизе и с манерной, слегка кокетливой ужимкой спросила:
- Взгляните, разве не красавец?
На карточке был запечатлен мечтательный белокурый юноша, с неприлично красивыми большими глазами и четко очерченными бровями. С мягкой улыбкой, проявляющей едва заметные ямочки на щеках, он смотрел в никуда.
- Как сейчас помню: мы были представлены друг другу в ложе Венской оперы. В то время была ангажирована несравненная мадмуазель Виолетт, божественное меце-сопрано!.. О чём бишь я? Ах, да!.. Он приложился губами к моей руке, не отрывая взгляда от моих глаз, и по моему девственному телу впервые пробежала чувственная дрожь. Я сразу поняла, что мы должны быть вместе. Бедняжка погиб во время японской кампании… Он был скорее поэтом, чем офицером. Несправедливая смерть… Кстати, о вашей фамилии, Елизавета. Имение вашего прадеда с отцовской стороны, князя Долголенского, было рядом с имением моего второго мужа… Незаурядная личность… Мы виделись летом… 1809 года… если мне не изменяет память. Между нами чуть было не вспыхнул, с вашего позволения, роман… - Рогозинская неожиданно смутилась.
Лиза же решила, что старушка явно не в себе и что-то путает в датах. Лиза решила откланяться и выйти на улицу – пейзаж манил и обещал сказочные удовольствия.
- Не вздумай выходить на улицу, – категорично заявила Рогозинская, барственно перейдя на «ты».
- Это еще почему, позвольте полюбопытствовать?
- По качану! – разозлилась сумасшедшая старуха. - Нечего тебе там делать! И не забывай, что я вижу тебя насквозь. Думаешь, сумасшедшая старуха. Думаешь – за дверью сказочный пейзаж?! – Рогозинская повысила голос, губы ее подрагивали еле сдерживаемым бешенством.
- Разрешите откланяться. Благодарю вас за чай.
Лиза с достоинством удалилась.

***
Она долго блуждала по бесконечным коридорам в поисках выхода. В какой-то момент ей показалось, что она замурована в этом лабиринте, и двери отсюда во внешний мир просто не существует.
И все же дверь нашлась. Она вела на заплеванную склизкую лестницу. Лифт не работал. Лиза спускалась с лестницы, боясь поскользнуться, с отвращением держась за липкие перила. Она прошла два лестничных пролёта. На ступеньках сидели весьма подозрительные небритые личности. Лиза прошла еще три лестничных пролёта. Из квартиры номер двадцать пять вышла здоровенная бабища, держа в одной могучей руке – коляску, в другой – ребенка.
- Вам помочь? - участливо спросила Лиза.
- Не, я привыкши, - весело ответила великанша и бодро побежала вниз.
А Лиза медленно прошла еще пять лестничных пролетов.
Она распахнула дверь, за которой шумел и светился божий день. И увидела улицу без тротуаров со столь оживленным движением, что даже идти по обочине казалось невозможным, не говоря уже о том, чтобы перейти на другую сторону – автомобили всех мыслимых габаритов и марок неслись непрерывным потоком со скоростью около двухсот километров в час.
Лиза уныло закрыла дверь, недоумевая, куда могла деться мамаша с ребенком и коляской. Наверняка, здесь есть не один выход. Лиза постучала в дверь квартиры, расположенной на первом этаже. Оттуда слышалась музыка. Возможно, хозяева не слышали стука. Из стены торчали короткие оголённые проводки вырванного с мясом электрического звонка. Лиза соединила наугад пару проводочков. Слегка тряхануло током, зато раздалось «Рондо в турецком стиле» Моцарта. Хозяева не отреагировали. Тогда Лиза толкнула дверь. Потом рванула на себя. Оказалось – не заперто.
Здесь обитали те самые ребята, которые привели Солдата и Лизу «вписаться».
Человек восемь насчитала Лиза в небольшой прокуренной комнате с плотно зашторенными окнами. Комнату освещали свечи, поставленные на стеллаже, на полке, на журнальном столике, на полу, на холодильнике. В пляшущих кругах света была видна неумелая роспись стен сюжетами из Дали и Босха. От сигаретного и гашишного дыма пытались избавиться, сжигая ароматические палочки – ладан, лаванда, мускус.
Ребята лениво лежали, кто на ковре, кто в креслах, и слушали тяжелый рок.
- То ли я в аду, то ли ад во мне! - надрывались в динамиках хриплые голоса.
- Хаи! – лениво поднялось навстречу Лизе несколько тонких рук.
- Да выключите его уже, поставьте Джуди Крейз! – попросил кто-то.
- Ну, как ты?
- Вмазаться хочешь?
- Меня и так глючит. Сигарету можно?
- Травись на здоровье.
- …
- …
- Вы погулять не хотите? На улице погода обалденная.
- Да ну, там жара страшная. Мы до ночи из флэта не вылазим.
- Я была у Анастасии Фёдоровны, из ее окна такой потрясный вид.
- У графини-то? Да она гонимая, – вякнул Торчок, - и что ты там из ее окна видела?
- Море.
Тюля молча подошёл к окну и поднял тяжелую портьеру.
- Иди, глянь, – кивнул он Лизе.
Лиза увидела пыльную, грязную улицу с несколькими чахлыми деревцами, отбрасывающими карликовые тени. Ни единой живой души. Убогие, низкие, похожие на курятники, домишки тесно жались друг к другу. Вероятно, море находилось в другой стороне. Но улица со стремительным движением должна была быть где-то рядом…
- Дверь в вашем подъезде… Здесь есть еще выход?
- Выходов до фига и больше. Да расслабься ты. Успеешь. Химку будешь?
- Рекомендую, - подключился Химик, - сам готовил, по фирменному рецепту. Слышь, ты же с чуваком была? Солдат, да? Он как?
- Свалил куда-то… Дочку ищет...
И Лиза решила, что, возможно, действительно стоит покурить и расслабиться.
Курили из инкрустированного самоцветами кальяна под шаманские заклинания, стук тамтамов и звон колокольчиков, доносящихся из четырех колонок, подвешенных в углах комнаты. И тут Лиза заметила телевизор.
- Ящик работает?
- Пашет. Да тут только одна программа, новости два раза в сутки, и всё.
- Во сколько?
- Шут их знает, у нас часов нет. Как захотят, так и передают. Всё одно и то же…
Телевизор всё же включили. Новости как раз начинались.


***
- Коалиционное правительство продолжает работу над проектом по изучению положения дел на пострадавших территориях. Напоминаем, что по приблизительным подсчётам, восемьдесят пять процентов планеты ныне практически не пригодны для жизни, - монотонно бубнил осунувшийся диктор. - В Жёлтом бункере прошли закрытые слушания гипотез, выдвинутых профессорами Лебединским и Кацем, а также альтернативной версии академика Королёва. На данный момент уважаемым мэтрам так и не удалось достичь консенсуса.
- Социальные службы продолжают перепись населения, - бодро затараторила симпатичная дикторша и обольстительно улыбнулась в камеру. - Работу агентов осложняют антиобщественные элементы, не имеющие определенного места жительства.
- Добровольные группы поддержки правопорядка проводят анонимный опрос среди горожан. Вопросы анкеты посвящены проблеме прибытия в город, - вновь забормотал бездарный диктор. - Требуют уточнения данные различных общественных организаций, заявляющих, что около девяноста процентов населения страдают полной или частичной амнезией.
- Неизвестные злоумышленники этой ночью выпустили на свободу животных из городского зоологического сада. По мнению компетентных лиц, это акция зелёных.
- Над резервацией мутантов продолжаются аномальные явления…
Дослушать Лизе не удалось, так как Тюля со словами «а идите вы в жопу, гавнюки» отключил источник информации.
- В город хочешь? – спросил он Лизку. – Я знаю пару выходов. Пошли, они тут надолго зависли, - Тюля махнул рукой на стоящий в углу стол, заваленный мензурками, колбами, шприцами, ампулами, таблетками и прочей аптекарской дребеденью.

***
- Да стой, куда ты спешишь? Не очухалась еще… Хочешь поговорить?
И Лиза поняла, что она хочет поговорить.
- Где мы?
- Никто не знает. Где-то в районе экватора, по-видимому.
- Как вы сюда попали?
- По-разному. Разное рассказывают. Я в Крыму жил. Была там?
- Не сподобилась.
Тюля с досадой махнул рукой и цокнул языком.
- Я там работал сторожем в сталактитовой пещере. Зимой, туристов нет, может, одна группа в неделю… Глючило меня там со страшной силой!.. У нас там такие люди были – на месяцы в горы уходили, без хавки, без ничего…
- И что? – нетерпеливо оборвала его Лиза.
- Что… Сидел я там пару месяцев, хавка кончилась, никто не приезжает… Рванул пешаком в город. Дорогу не узнаю… Города нет. Никого нет. Вдруг вижу самолет стоит - огромный такой, который танки перевозит. Подошел к нему так осторожненько… Тут меня кто-то, видать, по башке стукнул. Очнулся уже внутри, там народу – на головах сидят. С ребятами вот там познакомился. Привезли нас сюда, выпустили - живите, мол... А ты натерпелась, да? Тут из пустыни были люди, рассказывали. Да… Тут жить вообще можно, если что помочь надо – ты обращайся.
Тюля поглядывал на Лизу искоса.
- Как Зяма-то?
- Какой еще Зяма?
- Ну… с которым ты… Он тебе свечку в ванную занес.
- А-а-а… Не знаю, давно его не видела.
- …
- …
- Мы с Солдатом когда в город пришли, на какой-то банкет попали… Нас там мутантами обозвали, в клинику хотели определить, на опыты… Почему?!
Тюля насмешливо хмыкнул:
- Ты себя в зеркале-то видела?

***
На площадке между первым и вторым этажом была невзрачная дверь без дверной ручки, заляпанная краской, сливающаяся со стеной. Было заметно, что ее давно не открывали.
- Минуту подожди. Стой здесь, никуда не уходи, слышишь. Я сейчас, - с этими словами Тюля огромными шагами, перепрыгивая через несколько ступенек, побежал вверх.
Скоро он вернулся, держа в руках какой-то ломик.
- Сейчас мы ее откроем, как миленькую, - приборматывал он, поддевая дверь ломиком.
Поддавшись, дверь едва не рассыпалась. Оказалось, что она ведет на лестницу, вроде пожарной. Спускаясь с высоты третьего этажа, я видела только крыши каких-то ветхих сарайчиков.
Мы спустились по лестнице и очутились в каком-то узком длинном пассаже, полном мелких грязных лавчонок и вонючих помоек. Стены были заклеены в три слоя афишами, объявлениями, газетами. Вдоль стен на каких-то картонках и досках сидели люди с изжеванными лицами, одетые в засаленное тряпье. Они курили, что-то пили из мутных бутылок, и, замашисто жестикулируя, лениво переругивались на странных, птичьих каких-то языках, перекатывая у нёба свистящие согласные.
Навстречу нам вышагивал мужчина, заросший чёрной щетиной. Он вёл под руку опухшую блондинку, одетую в безвкусное платье, не скрывавшее ее уродливо расплывшейся фигуры. Она волокла за руку ребёнка лет четырёх, прыщавого, с приплюснутой головой и тремя слезящимися, неровно посажеными глазами.
Около одной помойки стоял мужчина, и, ничуть не таясь, отливал содержимое мочевого пузыря в сторону груды мусора. Я с удивлением оглядела его, а он в ответ уставился на меня чёрными масляными глазками, удовлетворённо, демонстративно и не спеша застёгивая ширинку.
- Где жрут, там и с`ерют, - насмешливо прокомментировал Тюля.
В другом мусорном баке кто-то, повернутый к нам задом, рылся, нагнувшись. Его штаны без ремня свисали, обнажая верхнюю половину жирного волосатого зада. Кругом воняло отхожим местом. Меня затошнило.
- Тюль, ты говорил, ещё один выход знаешь. Пойдём туда.
- А чё? Тут минут двадцать сейчас пройдём, там коробки с йогуртами и булки выставляют, позавчерашние, но хавать можно. Хавка же дома кончилась. Или подождёшь меня тут, я быстро сбегаю – полчаса.
Неподалёку от нас остановилась группа чернокожих пацанов. Они цокали языками, глядя в мою сторону.
- Тюля! – сказала я. – Меня тошнит! Пошли обратно.
- Ишь, какая нежная! – хмыкнул Тюля. – Ладно. Пойдём другим путём.

***
 

слоник

Местный
Регистрация
19 Мар 2013
Сообщения
6,385
Предпочтения
Аптека
Мы поднялись на третий этаж. Около одной двери Тюля остановился, пошарил под ковриком с надписью «Добро пожаловать!», вытащил ключ и открыл дверь.
Огромная комната была завалена книгами, они небрежными стопками лежали на столе, на стульях, на диване, валялись на полу. Высокие окна в комнате были замазаны белой краской, сквозь них распространялся рассеянный приглушенный свет. Форточки наверху были открыты. Сквозняк теребил страницы раскрытых фолиантов. Я споткнулась, задев ногой увесистый том, и нагнулась, чтобы рассмотреть его. Но язык книги был мне неизвестен, страницы пестрели иероглифами, напоминающими экзотических насекомых.
А Тюля тем временем подошел к двери у стены, противоположной входу. Я следила за ним. Он взялся за дверную ручку левой рукой, прижался к стене правым плечом и на две минуты застыл в нерешительной позе. Затем он чуть приоткрыл дверь и внимательно посмотрел наружу одним глазом. Затем он также осторожно закрыл дверь.
- Здесь мы сегодня не пройдем, - заявил он.
- Это еще почему?
- Не пройдем, и все, ясно? – по-мужски решительно повторил он.
Я подскочила к двери, решительно оттолкнув Тюлю, пытавшегося мне помешать. Я распахнула дверь. И пошатнулась, ухватившись за дверной косяк.
Прямо под моими ногами простиралась голубая бездна. Глубоко внизу висело ослепительное маленькое солнце. Несколько полупрозрачных облачков парили глубоко внизу в голубой бездне под моими ногами. Полшага отделяло меня от пропасти, голова кружилась, я покачнулась, но Тюля вовремя успел схватить меня за руку и дернуть назад. Он прижался к стене спасительной комнаты и, грубо взяв за волосы, заставил меня посмотреть наружу и вверх.
- Смотри, смотри, дура, ты это хотела увидеть! – крикнул он мне на ухо.
Там, на высоте тридцати этажей, была земная твердь. Там росли вниз деревья.
Я потеряла, наконец, сознание.

***
Лиза проснулась от блаженного ощущения – ее гладила по лицу чья-то маленькая шелковая ладошка. Лиза открыла глаза и увидела чудесного ребенка с неизменной, словно приклеенной нежной улыбкой и фиолетовыми глазищами на пол лица.
- Ма-а-ма, - протяжно пропел младенец, вспыхнув ослепительной улыбкой, и осторожно провел пальчиком по распахнувшимся лизкиным ресницам, - кулю сям потя, у-усь!.. Да, мама?
В крайнем замешательстве Лиза уже готова была поверить, что это чудное дитя рождено ею в беспамятстве между двумя приходами, но тут подошла тонкая, полупрозрачная девушка и объяснила:
- Ты не обращай внимания, она всех мамами зовет, даже пацанов.
Голос у девушки был тонкий, тихий, торопливый и прерывистый, рождающийся в середине горла, подталкиваемый выдохом из верхушек легких.
- Ты Лиза, да, я тоже, ты помнишь меня, в парке, да, Тюля тебя сюда донес, а я с тобой посидела, да, тебе плохо было, ничего, так со всеми сначала, а потом ничего, а это Масюнечка наша, лапушка, трастатушечка, лапатулечка, ползает тут, ползает, смешная такая.
И девушка, обнявшись со смеющимся ребенком, повалилась в подушки и тискала, и целовала и щекотала Масюнечку, играя с ней, как с пушистым котенком.
- Скажи – «Ли-за», «Ли-за», - учила она Масюню.
- И-и-ся, - сквозь смех пропела девчушка.
Они находились в той самой комнате, где Лиза занималась любовью с Зямой.
- А мы сейчас музычку включим, сейчас Масюнечка нам станцует, - с нотками запредельной неги проронила Лиза и на четвереньках быстро подползла к стоящему на полу аппарату.
Леденяще-космический мотив наполнил комнату, под потолком закрутился зеркальный шар, и девушка с младенцем с тихим смехом закружились в ангельском танце. И Лиза созерцала их, как продолжение сна.
- Ты проголодалась, наверно, там Рогозинская просила тебя зайти, она на кухне, - проронила девушка, пролетая мимо Лизы.
Лиза, пошатываясь, вышла из комнаты.

***
Я не дошла до кухни, где якобы ждала меня Рогозинская. Я ошиблась дверью и вошла в абсолютно пустую комнату. В комнате была еще одна дверь, стеклянная. За стеклом я увидела Сашку Лотова, Бориску, Мишечку, Остермана, Маху, Ильюшу, Солдата, Зяму, Тюлю и Светку и Эллу.
Они тесно и мирно расположились в диванах и креслах, смеялись и пили дешевый портвейн, закусывая шоколадом, яблоками и сыром. Илья что-то умно и путано излагал, сдержанно жестикулирая, Сашка иронически улыбался, Светка с Бориской целовались, Элла доброжелательно возражала Илье, а Остерман умудренно качал головой. Они казались такими близкими. Их комнату уютно освещала лампа с зеленым абажуром.
Мишечка взял в руки гитару. (Я помнила эту дорогую гитару, ее подарили Мишке на день рождения Илья и Боря, вскладчину. Миша так трогательно млел тогда над новым инструментом: «Гитара – она как женщина, к новой надо привыкнуть. Мне страшно к ней прикоснуться! Ах, как она откликается на мои прикосновенья. Спасибо!» – со слезой в голосе говорил он. Он был скор на слезы… Потом эту гитару он по пьяни разбил о голову своего лучшего друга Ильюхи. В тот день они пришли ко мне и плакали оба. Вот и трещина на корпусе гитары - склеили, слава богу.)
Мишечка запел песню, я помнила ее, конечно, помнила, песня про Моцарта, который после дружеской попойки возвращается домой, и в голове у него звучит музыка, а дома Амадею будет, конечно, влет, тили-тили, трали-вали, чет-нечет, и – от непонимающих близких - ни словечка, ни улыбки, немота, но зато – дуэт для скрипки и альта! Лица друзей засветились улыбками и мои губы тоже вышёптывали знакомые слова. Я медленно, не веря своим глазам и ушам, подходила к двери. Сейчас я распахну ее, я обниму, я расцелую их, каждого, я выплачусь на груди у толстого Ильюхи и расскажу им, что мне приснился странный и страшный местами, длинный сон, но теперь я проснулась.
Но стеклянная дверь была заперта. Я постучалась тихонько, чтобы не нарушить их покоя. Меня не слышали. Песня про Моцарта отзвучала. Я постучала сильнее.
- Мишечка, солнышко, спой про Марию Анну, - попросила Светка.
Я забарабанила в стекло что было силы – никто даже не обернулся. И под звуки мистически прекрасной песни о любви рыцаря к принцессе-королеве Марии Анне, о любви благородно-возвышенной, какой не бывает на свете, а только в песнях, о любви такой, когда даже тень мысли о физическом обладании казалась бы кощунством – под звуки песни о такой любви я медленно сползала на пол, понимая, что эта дверь никогда не откроется, и от ярости и обиды с рычанием и воем кусала до крови собственные губы и руки и билась головой о пол. Никто не придет, чтобы спасти меня из стеклянной клетки моего одиночества.
Когда на смену бешенству пришло отчаяние, столь ясное и окончательное, что каждая клетка в теле онемела, я обвела пустую комнату взглядом в поисках чего-нибудь тяжелого. Я увидела плотную штору. Не знаю, как мне удалось вырвать из стены металлический штырь, на котором эта штора висела. Я с размаху ударила этим штырем в стеклянную дверь – стекло было, видимо, пуленепробиваемым. Может быть, зеркальным с их стороны?
Я подошла к окну и распахнула его. За окном была абсолютная ночь. Но я видела в темноте. Я видела миллиарды живых существ, копошащихся в этом городе, как черви в навозной куче. Я видела даже этот дурацкий Желтый Бункер с учеными мэтрами в нем, с учеными мэтрами, ломающими головы над загадкой о том, каким способом уничтожается их безумная цивилизация.
Я могла бы попытаться вылезти в окно. Пробраться к друзьям по карнизу? Или просто выйти в коридор – в вожделенной комнате должен быть еще вход… Или просто пойти в гости на чашку чая к госпоже Рогозинской, знающей почти все на свете...

***
Лиза проснулась в мягкой постели, застеленной шелковым черным бельем, и сладко потянулась.
- Выспалась, детка? Что тебе снилось?
Графиня Рогозинская сидела в кресле-качалке, ее ноги были укрыты клетчатым пледом, а на ее коленях мурлыкал черный котенок.
- Снилось… Что-то хорошее. Это Чак?
- Прелестный котенок, правда?
Котенок прыгнул к Лизе в постель и приласкался, подставляя под тонкие елизаветинские пальцы шелковую шкурку.
- И где же ты шлялась, хотела бы я знать? – неожиданно грубо воскликнула Анастасия Федоровна.
- Что, простите?
- Шляешься черти где, глотаешь и куришь всякую гадость!
- Я только…
Графиня отошла к окну. Неужели к тому самому окну, откуда видно море? Лиза встала и, в белом кружевном неглиже, подошла к окну.
- Где мы? Почему? Зачем? Что случилось с миром? - Спросила Лиза. – Думаю, я буду способна воспринять ваш ответ.
- Вам нужно принять ванну, Елизавета Львовна - вальяжно, но с нотками нежности в голосе проворчала Графиня.
***
В высоком потолке ванной комнаты висела драгоценная хрустальная люстра, в ней отражалось пламя пятнадцати мощных восковых свечей, расположенных вкруг на литом бронзовом подсвечнике. Свечи, отражаясь в хрустале, излучали искристый ласковый свет, углы комнаты были погружены во тьму. Лиза рассматривала это чудо, нежась в ароматной воде. Бронзовый чан стоял на возвышении на гнутых ножках, под балдахином, поддерживаемым резными мраморными колоннами. В дальнем углу горел камин. На каминной полке курились какие-то приторные благовония.
Анастасия Федоровна сидела около камина в высоком мягком кресле, положив голые ноги на низенькую скамеечку, а маленький гибкий китаец делал графине массаж стоп. В светотени огненных бликов графиня казалась Елизавете Долголенской совсем не старой.
- Какая приятная вода! – искренне выдохнула Елизавета. – Это какой марки шампунь? Пантен про ве?
- Не паясничай… - поморщилась графиня. Это молоко матерей, выкармливающих первого сына после трех дочерей.
- И сколько женщин должно лишить младенца трапезы, чтобы наполнить такую ванну?
- Этого тебе знать не к чему. Но это не весь состав жидкости, в которой ты изволишь купаться.
- И что за гадость здесь еще? – произнесла Лиза томным голосом.
- Сперма речных дельфинов, кровь изнасилованной девственницы и слезы христианских младенцев.
- Боже мой! А бледные трепонемы здесь не плавают? – взвизгнула Лиза.
- Ах, почему надо все опошлить! Дитя мое, я говорю `образами. Впрочем, могу сказать что состав воды, в которой вы изволите купаться, весьма и весьма полезен. Он восстановит ваше подорванное невоздержанной жизнью здоровье.
- Ах, прекратите мне читать морали! Я жила, как умела, - лениво возразила Лиза.
- Ради Бога. Состав делал вот этот китаец, дзенский монах, кстати.
Китаец повернулся к Лизе и раболепно поклонился с вежливой китайской улыбкой.
- Ну, довольно вы понежились, сударыня, пора и честь знать. Нам пора идти.
Из затемненного угла комнаты выступил в круг света мальчик-мулат и почтительно поднес Долголенской белоснежный мягкий хлопковый хитон.

***
Она стоит на шкуре леопарда перед отполированным бронзовым зеркалом, обнаженная. Ей лет четырнадцать, она хрупка, но пропорциональна, и в ней угадывается дремлющая первобытная сила. Ее грудь еще не вполне оформилась, а упругие бедра сулят сказочные волшебства.
Ее тело натирают колдовскими снадобьями. Ее волосы заплетают в прическу, напоминающую рыцарский шлем. Ее запястья, щиколотки, ее шею, грудь и талию украшают браслетами и ожерельями. Тяжелые бронзовые ожерелья с кованными пластинами, украшенными искусной чеканкой, с необработанными драгоценными камнями, скрывают до сосков ее крепкие груди. Величественная старуха в белом хитоне, с распущенными патлами, убранными от лба и висков бисерным обручем, делает Елизавете макияж.
- Тебя будут звать Майя, - бормочет, вытягивая звуки, старуха.
Она разноцветными стрелками удлиняет кошачьи Лизины глаза. Воинственный орнамент покрывает Лизино лицо.
- Почему? – спросила Лиза.
- Какая тебе разница. Через мою дверь можно пройти только в таком наряде.
Ее бедра обвязали легкой светлой короткой юбкой.

***
Мы вошли в ложу амфитеатра. Огромное поле, размером в три футбольных стадиона. Вкруг нашей просторной ложи громоздились скамьи из грубо отшлифованных гранитных плит, все они были забиты полуголым, что-то орущим народом. Наша ложа была самой высокой, укрыта сверху пологом. Под нами скамей не было. Небо синело безупречно, солнце светило где-то сбоку, было нежарко.
Напротив нас, на другом конце поля, зияла темная пещера, забранная в решетки. Я видела в темноте. В пещере копошились живые существа.
Мы сели в высокие кресла, застеленные шкурами каких-то животных. Нам на подносе поднесли вино и фрукты в тяжелой, испещренной рисунками посуде. В ложе сидел еще средних лет, властного вида господин в таком же, как у меня, наряде. Он сдержанно улыбнулся мне улыбкой, в которой таилась скрытая угроза. Старуха властно кому-то кивнула. Кто-то ударил в мощный гонг где-то рядом. Протяжный металлический звук перекрыл рев толпы. Решетку напротив открыли.
Оттуда выбежала группа голых людей, мужчин и женщин, с крыльями за спиной. Они напоминали ангелов с картинок из дешевых книжек по мистике. Они старались сохранять чувство собственного достоинства, они выбежали стройной группой, три цепочки по пять человек, многие держались за руки, они кидали быстрые взгляды по сторонам.
Они шуршали крыльями, они взмыли в воздух. Они отлетели уже в высоту метров на сто, под вой народа. Я бросила взгляд на старуху и мужчину, сидевших рядом. Они сохраняли внешнюю бесстрастность, но их глаза впились в летящих к небу. Вдруг откуда-то начал строчить пулемет. Вниз полетели сначала перья, потом… некоторые из них были еще живы, упав на землю. А из-под поднятой решетки выбежало еще с три десятка этих существ. Они стремительно взмывали в воздух. Они бежали из бездонной пещеры крылатой толпой.
Я решительно развернулась. Старуха оглянулась на меня.
- Сядь.
- Куда ты меня привела, старая ведьма? – заорала я и рванула ширму, скрывающую выход. За ширмой был каменный коридор без окон, освещенный вбитыми в стену факелами. Я опять повернулась к старухе, - Это с твоей подачи все началось?
- Выражайся яснее, Майя.
- Это ты кивнула кому-то, раздался гонг, открылась решетка!!!– Я вынуждена была орать, чтобы перекричать топу.
Старуха обернулась к бойне и властным жестом простерла вперед левую руку, сжатую в кулак. В течение минуты толпа абсолютно замолчала, пулеметы утихли. Крылатые люди, только что выбежавшие из-под решетки, расширенными глазами оглядывали поле, усеянное сотнями трупов своих собратьев и несколько десятков тысяч молчащих людей, сдержанных, как дрессированные цепные псы. Кто-то из ангелов неспешно, сомневаясь, взмывал вверх. Кто-то обнимал мертвые тела своих близких. Они были с застывшими лицами.
- Ты их жалеешь? Завидуешь им? Хочешь летать, не так ли? Попробуй, Майя, попробуй.
- На вашем месте, любезная Майя, я бы этого не делал, - произнес до сих
молчащий мужчина.
В моей голове не было ни единой мысли. Я, как зачарованная, следила за траурным полетом ангелов. Некоторые из них уносили в руках крылатые трупы; их полет, обремененный горькой ношей, был тяжел.
В ложу вошел полуголый воин в латах и каске. Он почтительно поклонился старухе.
- Говори, - бросила та.
- Народ ропщет, ваше высокопреосвященство.
- Дайте им денег.
Два воина внесли в нашу ложу большой тяжелый сосуд, наполненный золотыми монетами. Они с усилием бросали монеты вниз. Внизу началась давка. Я решительно вышла в коридор.
- Куда же ты, Майя? – крикнул мне вслед мужчина. Все только начинается. Этой ночью ты обещана мне.
Я увидела бегущего Солдата, с автоматом в руке, с кровоподтеком на скуле, в рваной спецовке. От него не отставала высокая рыжая девица, 90-60-90, в джинсовой мини-юбке и в босоножках на платформе
- Лизка, мы за тобой!
Я молчала. После увиденного меня охватил тотальный ступор.
- Лиза! Они просто хотят сожрать твой мозг! – крикнул Солдат, ударил меня по щеке и схватил за руку.
И мы опять побежали.

***
Мы опять пробирались бесконечными коридорами.

…В одной из темных комнат мы увидели Илью. Он сидел и раскачивался взад-вперед массивным своим телом, обхватив голову руками.
- Моя головная боль чудовищна, как голова пророка, отрубленная по прихоти босоногой танцовщицы, - утробно, нараспев мычал он, как жертвенное животное, ведомое на заклание. - Моя головная боль неистова, как кулак онаниста за две секунды до семяизвержения. Моя головная боль…
Я кинулась к нему.
- Илюша, Илюша, все будет хорошо, идем с нами, надо идти, - говорила я ему, пытаясь снять его головную боль руками.
- Оставь его, он уже с месяц так сидит, - сказала рыжая девица. – Это бесполезно.
Рыжую девицу звали Зоей. Солдат утверждал, что это его вновь обретенная дочь. Она не возражала.
Я любила Илью, как брата. Я пыталась разнять его руки, намертво вцепившиеся в виски.
- Я его не оставлю!
- Дура, за нами гонится взвод отборных головорезов! – заорал Солдат. – А он конченый человек, ты что, не видишь!

…Один из коридоров оказался галереей. С одной стороны - глухая стена, с другой – вид вниз, в огромный зал. Там горели факелы и свечи, визжали пронзительные флейты, басили трубы, стучали бубны, звенели колокольцы. В центре зала стояла зловещая статуя мощной женщины с пятью грудями, с шестью руками. Вокруг статуи кружились в оргиастической пляске полуголые люди. Один из пляшущих мужчин сорвал с себя надбедренную повязку и стал пьяно надрачивать мясистый член, держа в свободной руке нож, и дико при этом воя.
- Что это?
- Обряд оскопления, инициация нового жреца богини Азоты. Не отставай, - на ходу бросила Зоя.
- Фу, какая гадость. Я читала что-то такое у Куприна, - ответила я, отвернувшись от мерзкого зрелища.

… На одной из обветшалых лестниц коротко стриженая старуха, в панталонах и растянутой мужской майке, мыла пол.
- Бабуся, дай пройти, - попросила Зоя.
Старуха распрямилась. Сквозь ее небрежную майку я явственно видела ее обвисшие до пояса пустые груди, весь рыхлый тлен ее тела... Неожиданно утробно, мощно и зычно старуха вдруг заорала:
- Шляются тут, топчут, пидорасы! Ишь, юбчонку нацепила какую, проститутка, вся ****ень наружи! ****ься пошли! Ебутся и ебутся, проститутки!
Солдат пихнул ногой старухино ведро, оно со звоном покатилось вниз по ступеням, расплескав мыльную воду. Старуха разразилась очередным приступом ругательств, а Зойка громко выкрикнула ей в лицо: «Ш-ш-а, сука!» и замахнулась кулаком в лицо. Старуха инстинктивно сжалась, закрыв глаза руками, а мы прошли мимо.
- Всё-таки, пожилой человек, зачем ты так уж… - сказала я Зойке на ходу.
- Да ты с ума сошла. Это же приматы! – недоумённо возразила Зоя.

…В одном из пустых коридоров заходился неистовой трелью телефон. Это был первый телефон который я увидела с тех пор, как… Я подошла и сняла трубку.
- Да?
- Слышь, ты красотка! – истерично взвизгнул в трубке женский голос. – Если ты еще хоть раз с моим мужем! Глаза выцарапаю! Прокляну! Моя ненависть – очень сильная!
Ту-ту-ту. Я недоуменно повесила трубку. Солдат с Зойкой ржали до слёз.
Мы свернули в помещение, напоминавшее допотопную прачечную – неуклюжие агрегаты, трубы, краны, кругом вода. Зоя порылась в большой коробке с тряпьём, бросила мне потертые джинсы и майку с рекламой Кока-Колы.
- Приведи себя в божий вид. Краску смой. Мы почти пришли.

- Цацки-то не бросай, - сказал Солдат, увидев, как я сдираю с себя браслеты, пояса и ожерелья. – Дорогие, небось. В пакет вот сложи, пригодятся.
Солдат завернул свой автомат в махровое полотенце и припрятал его в полуразобраном стиральном агрегате.

***
Мы остановились перед дверью, за которой шумел и светился очередной божий день.
- Через эту дверь можно выходить только в солнечных очках и с плеером, - инструктировал меня Солдат, протянув мне эти защитные средства. – Это предохранит твои глаза и уши от вредных излучений. Ни в коем случае не вступай в контакт с аборигенами, – они могут быть агентами Желтого Бункера. Никогда не беги, не жестикулируй, - это привлекает их внимание.
- Мы проведем тебя по безопасному пути. Разговаривать по дороге не будем. Осматривайся, но не верти головой по сторонам, можешь только скашивать глаза, - подключилась Зоя.
- Придём на базу, расскажешь, что ты запомнила, получишь дополнительные инструкции. Определим тебя на хату. Всё будет ништяк, не ссы, сеструха. Нам нужны надежные люди. Если захочешь, подключишься.
Мы вышли в солнечный мегаполис и огляделись. Город был полон глянцевых многоэтажных супермаркетов и рекламных щитов: «Меняем старое на новое!», «Мы предлагаем вам мир без границ! Небывалые скидки!», «Бизнесмен! Если тебя нет в нашем каталоге – тебя нет вообще!», «Свадьбы без проблем! Третий – бесплатно!».
Толпы людей целеустремленно сновали туда-сюда, зажав в руках фирменные пакеты с покупками. Они шли по тротуарам, входили в двери-вертушки и выходили из дверей, поднимались и опускались на эскалаторах и лифтах, битком набивались в автобусы… Сосредоточенно молчащие люди в солнечных очках, слушающие каждый свою музыку. А в мой плеер Зойка подсунула какую-то розовую попсу. «Без тебя мне жизнь не в жизнь в жизнь, без тебя – ого-ого-ого!» – задорно выводил простенькую мелодию мальчишеский голос. Я хотела, было нажать на «стоп», но Солдат сделал предупреждающий жест. Потом он поднял большой палец вверх, что должно было означать - «Всё ништяк. Вперёд». И мы включились в людской поток.
Я отвыкла от города. Старалась запоминать дорогу, но всё мелькало у меня в глазах пёстрой вереницей. Я фиксировала в памяти лишь отдельные детали празднично оформленных витрин.
Мы подошли к банкомату. Солдат вынул из нагрудного кармана пластиковую карточку и вставил ее в пасть автомата. Зоя знаком дала мне понять, что я должна запомнить процесс извлечения из автомата наличных.
Потом мы свернули на малолюдную боковую улицу и остановились около двери, выкрашенной зеленой краской. «Зеленая дверь» - было написано на ней белыми буквами для особо тупых.
***

- Я так боюсь быть сумасшедшим, что не позволяю себе многих вещей, которые в принципе, как существо артистическое, позволять себе был бы должен, – такую фразу вместо приветствия, после долгой паузы, произнёс бородатый обитатель подвала, в котором мы очутились.
Огромное помещение было увешано абстрактными полотнами, заставлено банками с краской и… крысами. Крысами фарфоровыми, с проволочными хвостами, с светящимися глазками из красных лампочек.
- Смотри, не наступи! – предостерёг меня Бородач, поднял с пола одного из фарфоровых грызунов и протянул мне. – Помнишь легенду о Крысолове? Так же он увёл из города детей… Крысы… удивительные существа… У них свой социум, зоновский. Когда всё человечество вымрет, крысы создадут альтернативную цивилизацию.
Крысёнок в моих руках хлопнул ушами и вильнул хвостом.
Мы осторожно, переступая через грызунов, подошли к огромному полотну, висящему на стене – лежащая фигура дородной женщины, пока еще без рук и ног. Вблизи я рассмотрела, что картина, как мозаика, выложена из денежных купюр. Солдат вынул из-за пазухи пачку денег.
- Держи, - протянул мне Бородач банку с клеем и, макая в банку кисточку, стал приклеивать купюры на картину. – В это полотно вложено уже полмиллиона. Это будет бомба!
- Кстати, Лизка. Эта карточка будет у тебя. Запомнила код?
Я кивнула.
- Дорогу? – спросил Солдат, протягивая мне карточку.
- Приблизительно.
- Сориентируешься. Снимай каждый раз половину суммы, которая будет на счету. Она человек бывалый, мы вместе сюда прибыли, - порекомендовал он меня Бородачу и вновь обратился ко мне. – Только не в коем случае не сворачивай на улицу, которая находится за банком. Там периодически проходят облавы на мутантов. Врубилась? Ни в коем случае не заходи за банк! – и опять Бородачу, - Брат, покажи ей свой театр.
- Театр умер. Но он жив в наших сердцах! – с готовностью отреагировал Бородач и отодвинул какой-то запыленный занавес.
В нише за занавесом стояла на помосте статуя, метра два в высоту, стилизованная под древнего идола, украшенная барельефным орнаментом. Щёлкнул выключатель, статую подсветили оранжевые и зелёные лампочки, и она приобрела таинственно-в-меру-зловещий вид. Заскрипел какой-то механизм, статуя начала вращаться, а потом – раздвигаться. Внутри она оказалась полой. Солдат залез на помост, внутрь статуи, и стал по-лебединому махать руками. От его рук разлетались скрещенные тени.
- Лизка, одень свои цацки, - шепнула мне Зоя, громыхнув тяжёлым пакетом.
Бородач включил музыку. Тибетская заупокойная молитва навевала леденящий потусторонний покой.
Я нацепила варварские безделушки, забралась на помост и, освещённая могильным светом, исполнила пляску смерти на гробах своих предков.
Бородач внимательно смотрел на меня, покачивая головой.
- Вам, девушка, искусством заниматься надо, - заметил он. – У нас тут есть ребята, мы по ночам выбираемся в город, стенки разрисовываем. Пацифи, мир, дружба, марихуана. Я ваш портрет нарисовать хочу… Попозируешь? Ничего, что я на ты?
- Да подожди ты, она еще не поняла, на каком она свете! – вмешалась Зойка.
- Да… - спохватилась я. – Расскажите, что это всё… как случилось… Мутанты… Жёлтый бункер… и… - закрутилась у меня в голове карусель.
- Да нету этого ничего! – зло оборвал вдруг меня Солдат. – Ничего этого нет, никакого города. Ничего нет, кроме твоей собственной паранойи.

***
Меня определили на квартиру, которая скоро превратилась в джунгли. Стены своей берлоги я увешала трофеями – флагами дружественных стран, атрибутами чужих религий, афишами виденных спектаклей, мумифицированными букетами, некогда врученными мне вкрадчивыми поклонниками. На моём ночном столике – пепельница в форме черепа, коробка радужной пастели, восемь разномастных зажигалок (две из них искроносны), томик Элюара и бамбуковая трубка для курения гашиша. На моей кухне полно острых ножей и вилок, и когда я беру их в руки, то помню о том, что это – орудия убийства. Жестокая пыль вечно летит из распахнутых окон, покрывает серым налетом предметы и всегда разобранную постель.
Прежде чем выйти на улицу из вечного сумрака своих комнат, я перебираю ворох цветного тряпья, сваленного в углу. Я ищу наряд, соответствующий моим сегодняшним снам. Бескрайняя цыганская шаль – воспоминание о свободном ночном полете, или джинсовый костюм, весь состоящий из бахромы и скрепленных булавками дыр – как вызов вечной бесприютности, или пахнущая неведомым зверем дубленая кожа, утыканная воинственными заклепками - как броня средневекового викинга, неуязвимого для коварных стрел, или рыбачья сеть, наброшенная на голое тело – чтобы пахнуть морем, или – вечерний наряд, напоминающий изящное неглиже, дополненный прозрачным шарфом, окутывающим мою тонкую фигурку как декаденский дым аристократических опиумных курилен.
Я живу на пятом этаже, возвращаюсь домой в сумерках и никогда не зажигаю в подъезде свет, потому что вижу ступени и двери в темноте. Перепрыгивая через ступеньки, я напеваю: «Джа настоящий джигит: носит джинсы, слушает джаз, курит джойнт, пьет джин, кушает джем, живет в джунглях. Ему служат джины. Джихад, джюс, джуманджи!»
Мои друзья обитают на чердаках, в подвалах и в Интернете. Правда ли, что компьютерные вирусы передаются пользователям? Джа, Джаз, Джихад, Джиджимоны.
Джуманджи – это детская игра в смертельно опасные приключения с минимальным шансом на выживание. Игра, обретшая плоть и кровь, вросшая корнями в незыблемость наших жилищ, проросшая молодыми побегами сквозь наши стены и разрушающая - медленно и бесповоротно – дома, строй, инфантильные грезы и устоявшиеся понятия пучеглазых обывателей.
Мои друзья живут в подвалах и на чердаках. Но путь к ним пролегает через каменные джунгли. В подвалах укрываются от хищников голодные грязные дети и спивающиеся художники. На чердаках охотятся на голубей дикие кошки и слушают музыку пьяные музыканты. Однажды я окажусь в стране, загнанной в бомбоубежища, а от бетонных стен музыка отражается мучительной реверберацией...
Жизнь в каменных джунглях диктует свои законы. Город объят страстями коммуникаций. Свободу в городе чеканят. Свою энергию город материализует в дензнаках. Мои друзья выходят из Интернета и запускают игру под названием «Цивилизация», чтобы зависнуть там на пару часов.
***
…Всю эту историю, если помнит уважаемый читатель, Елизавета рассказала своим друзьям, собравшимся в одном абсолютно безопасном месте, в таком, где об окружающем мире можно забыть без риска для жизни.
Увы, то, что все присутствующие были ее искренними друзьями, еще не означало, что они дружат между собой. Ей нравилось сталкивать лоб в лоб разных занятных людей, и, отстранившись, наблюдать за последствиями.
Елизавета рассказала свою длинную историю. В течение ее рассказа присутствующие еще не раз затянулись из трубки мира, мысленно вознеся молитву великому Джа.
После рассказа Елизаветы в воздухе повисла бесконечная пауза.
- Мы до сих пор не знаем, где мы находимся. Никто не знает, - сказал длиннобородый старик.
- Зачем думать об этом?
- Как, зачем? По телевизору говорят одно, в жизни я наблюдаю абсолютно иное, в интернете, каждый гнет свою линию… Стоп. О чем бишь я…
- Да, чувак, ты базар-то фильтруй, - вякнул гибкий пацан с раскосыми узкими глазами.
- Сиди тихо, слушай, - проговорил сидящий слева от пацана пожилой лысый очкарик.
- Да, собственно, все это неважно. Жить можно, где угодно. Меня просто мучает загадка: что, собственно, случилось с моим родным городом, с людьми, которых я любил, - тихо произнес мужчина с печальным благообразным лицом. - Главное, это случилось так быстро и бесповоротно, - добавил он.
- Бред латентного патологоанатома, препарирующего природу порока, - преувеличенно рыча, с дурашливой улыбкой выговорил накачанный парнишка с волевой нижней челюстью и беззащитными карими глазами.
- Не знаю, не знаю, - вступил в обмен репликами огромный мужчина. – Об этом можно не думать, если научиться гулять отрешенно от пейзажа.
- Ты ушел в свои иллюзии, прости за прямоту. Гораздо правильнее – обживать дарованное нам пространство.
- Каждому даровано свое пространство. Каждый видит свое кино. Мы ничем не можем помочь друг другу.
- Должны помочь, - сказал чернокожий парень. – Когда я думаю об этом, у меня болит сердце.
- Я думаю, что кому-то, кто несет за произошедшее ответственность, стоило чудовищных усилий управлять ходом этой чудовищной махины под названием «Цивилизация».
- Фы, феа-ято, фа-сисе фа-фа-шит а кхафо-то отететость та то, то паифо, - вскочил с места неряшливо одетый мужчина, не выговаривающий половину звуков и страдающий нервным тиком, заставляющим подергиваться, как на шарнирах, все его немощное тело.
- Коллега хотел сказать, что вы, вероятно, хотите возложить на кого-то ответственность за то, что произошло, - кашлянув, глухо произнес атлетически сложенный высокий мужчина.
- Все это плод коллективного бессознательного, сюда каждый внес свою лепту. В биосфере давно было намешено столько разной гадости.
- А засекреченные исследования по использованию массового гипнотического оружия? Что вы думаете об этом?
- Газетная байка. Я жил в мире, где не было никакого оружия. Я и автомата калашникова в руках никогда не держал.
- А если бы тебя выбросили с парашютом в джунгли, полные диких партизан, воюющих против друг друга?
- Дело в том, что я никогда не мог бы там очутиться. Это не моя карма.
- И все равно, этой игрой управляла какая-то программа, какой-то закон. Игра близится к концу, программа все чаще дает сбои. Того и гляди – нажмешь не на ту кнопку и шарик закатится не в ту лузу. И – дзынь! - больше жетонов в кредит не дают, ты и так всем остался должен. И шансов расплатиться по счетам больше не представится.
- Я уже чувствую, что меня отключают от источников жизненной энергии. Я ль сполна не платил по счетам?
- Ты не прав, поэт голодный должен хотеть не хлеба, но совершенства, поэт бездомный должен искать не кров, но первоначала основ. Держись, приятель, мы умрем не сейчас, мы умрем на взлёте.
- Кто тут собрался умирать? Поэт, по сути, создан по образу и подобию Божию. Не возражайте мне, я знаю весь ваш скепсис, вы полагаете, я выражаюсь слишком высокопарно. Но вдумывайтесь – для того, чтобы творить, поэту не нужно, в общем-то ничего материального, в общем-то, ни карандаша, ни бумаги, ни гусиных перьев, ни типографий, черт их дери.
- Это средства достижения резонанса, для чего мы все это делаем, для резонанса.
- Признак эгоцентризма.
- Я говорю об общих тенденциях, при чем здесь эго?
- Правда, что ты сжег все свои картины?
- Было дело.
- Они ж как дети.
- Я хотел убить свое эго.
- Инквизиция какая-то.
- Ты не рубишь фишку.
- Так что с поэтом? Типографии, говоришь. Помню-помню. Такие как ты в эпоху великого кризиса, когда человечество было в опасности, а цивилизация погибала, собирались на кухнях и жаловались друг другу, что их не печатают. Я не верю в непризнанных гениев.
- Что ты завелся? Зависть, - вот что сгубило человечество.
- Прости, я, наверное, был не прав.
- Наверное, как и я. Кто может назвать себя правым?
- Не обрящеши бо дел отнюдоправдающих мя, из-под глаз уходит небо, пропасть падает в меня...
- Так вот, поэт, существо нездешнее, вынужденное жить в придуманных мирах. В мирах, придуманных им же.
- И что же, он ни от чего не зависит? Стихи не рождаются на голом месте.
- Стихи приходят ниоткуда, важно их расслышать.
- Поэт не зависит ни от чего… кроме слов.
- Кроме какой-нибудь речевой системы, ты хотел сказать. Да поэт – просто раб слов. Чего стоит эта свобода. Мои миры имеют плоть и запах, а ты смотришь на мир через стеклянный экран, на котором огненными буквами написан текст.
- Ты не прав, я был там, в свои лучшие минуты я менял слова на запахи и даты.
- Что нам по настоящему дорого? Только слова, слова. Ничего бы в мире не знать, кроме словарного запаса, ничего бы в жизни не делать, кроме как играть в слова, выуживая из словесного мусора драгоценность метафор, всю бы жизнь провести, славословя ей же. Но чтобы перед концом найти слово, которое было вначале. Слова, играющие в чехарду, поставленные с ног на голову слова, кувыркающиеся слова, перетасованные, как карты таро, слова, слова, становящиеся в позу…
- Вдумайся, что ты говоришь? Что значат слова? Всего лишь бессмысленное колебание воздуха.
- Ты не прав. Это материализованная энергия.
- Софистика!
Елизавета зажмурилась. Когда она открыла глаза, она увидела своих друзей, заключенных в полупрозрачные светящиеся шары, подвешенные в темной пустоте на светящихся нитях. «Они похожи на звезды в небе, до каждого из них – тысячи световых лет», - подумала Елизавета и опять зажмурилась.
Когда она опять открыла глаза, увидела друзей, погруженных каждый в себя.
- Пожалуй, нам пора расходиться. Я всех вас очень люблю. Может быть, увидимся.
- Удачи.
- Счастливо.
- Держи хвост пистолетом!
- Заходи в наш чат!
- Слышишь, все будет О.К., - обменивались друзья прощальными напутствиями.
Расходились по одному. Елизавета вышла последней.
Ноги сами привели ее к банку. «Там периодически происходят облавы на мутантов», - вспомнились слова Солдата. «Ничего этого нет. Ничего нет, кроме твоей собственной паранойи». Наверное, есть только один способ проверить это.
Она обогнула банк. Завизжала полицейская сирена. Сзади Лизку ударили по голове чем-то тяжёлым.
***

Она очнулась в большой белой комнате, абсолютно голая, пристёгнутая кожаными ремнями к холодному цинковому столу. В глаза ей бил яркий свет медицинской лампы. Над ней склонились люди в белых халатах и масках.
«Я заболела» – подумала Лиза и скосила глаза. Она увидела в руках у врачей тонкие инструменты, наподобие пинцетов, иголок и скальпелей. В первую секунду Лизке показалось, что этими инструментами врачи формировали ее внутренности из податливого вязкого материала, прошивали их проводками нервов, покрывали кожей. В следующую секунду всё ее тело пронзила невыносимая боль, и Лиза услышала собственный крик.
- Анастезия! – заорал мужчина с взглядом сумасшедшего профессора из фильмов ужасов. – Я же говорил, что ей нужна тройная доза!
- Я дал тройную… - оправдался лаборант.
- И еще столько же! У нее в крови почти нет лейкоцитов – такой химический коктейль!
Лизу вновь накрыла чёрная пелена.
… Она очнулась в небольшой белой комнате, лежащая на жёстком топчане, перебинтованная с ног до головы тугими жгутами. Боль во всём теле была тупой, ноющей. В вену медленно вливалось содержимое капельницы. Лиза скосила глаза и увидела сидящую рядом Анастасию Фёдоровну Рогозинскую в монашеском одеянии.
- Т-ш-ш-ш, детка, молчи, молчи… - прошептала старуха. – Закрой опять глаза. Хочешь, я почитаю тебе вслух? – графиня раскрыла лежащую на ее коленях толстую книгу в потрёпанном переплёте и начала читать тихим, шелестящим голосом:
«На третий день их счастливой совместной жизни он признался ей, что больше всего на свете его влечет дорога, ведущая в неизвестность. От оседлой жизни он заболевает, и, если не отправится в путь, может умереть.
- Возьми меня с собой, - попросила она.
- Это слишком опасно, - возразил он. – Я не знаю, что меня там ждет.
Он искоса смотрел на ее меланхолический профиль на фоне закатного неба. Ее лицо было так бледно, что отливало серовато-зеленым. Такого же оттенка были стены полуразрушенного родового замка. Ступни Элизабет увязли в каменных плитах, прозрачные руки погрузились в перила.
- Клянусь, я видел твое лицо за сотни лет до мига нашей встречи! – трагическим шепотом произнес он. И добавил почти испуганно - Куда же ты уйдешь из этого замка? Вы с ним одно.
Они стояли на балконе и смотрели на закат.
- Какие чистые сегодня краски. Какие пронзительные. Какая гамма, - роняла она еле слышно, не мигая глядя на солнце.
- В пустыне, расположенной за двумя морями, закатное солнце белое. Вечером, не достигнув еще края земли, оно тает в желтой дымке над горизонтом. Оно влечет меня туда, к горизонту, которого никогда не достичь, - прошептал он ей на ухо, стоя у нее за спиной.
Она обернулась к нему, когда лишь подсвеченные алым облака напоминали о существовании дневного светила.
- Пойдем. Я соберу тебя в дорогу.
Они пошли по бесконечным лестницам, залам и переходам. Однажды без Элизабет Дон блуждал здесь часами в поисках выхода. Стены пахли сыростью склепов, плесенью и болотной травой.
«Она может завести меня в какой-нибудь погреб и бросить там, исчезнув в одной потайных комнат, известных только ей», - подумал Дон, опасавшийся женской мести. Но шелест шагов Элизабет был так невинен, что он тут же с негодованием отбросил эту мысль.
- Я могла бы завести тебя в какой-нибудь погреб и бросить там, исчезнув в одной из потайных комнат, известных только мне, - тонко пропела Элизабет. - Ты блуждал бы по моему замку бесконечно, а я являлась бы тебе по ночам. – Она первый раз рассмеялась и осколки ее смеха, звеня, рассыпались на ступенях, - Не бойся.
Они пересекли мощенный булыжником двор. Прошли в парк, полный старых, умирающих деревьев. У полуразрушенного склепа, у фигуры коленопреклоненного ангела с отбитым крылом были непроходимые заросли синей травы – упругие ветвистые стебли, унизанные листьями звездоподбной формы. Листья переливались всем спектром холодных цветов – от беспросветно-фиолетового до нежно-голубого. «Это трава забвения, - сказала Элизабет, – она выросла на могиле моей прабабушки. Ее звали Майя. Мой прадед привез себе жену из далеких земель. Глаза у нее были, как янтарь, а волосы отливали синим. Помнишь, когда ты полуживой постучал в мои ворота? Ты очнулся уже в кресле у камина, когда я вливала тебе в рот лечебный отвар. Там была и эта синяя трава. Она помогает забыть о том, что в мире есть печаль и время. Я могла бы поить тебя чистым настоем этой травы, и ты навсегда остался бы со мной. Но я хочу, чтобы ты вернулся, когда сам захочешь».
Она приблизилась к особенно рослому кусту, протянула к нему прозрачные свои руки и медленно погладила растение по кончикам нежных листочков. Казалось, по листьям прошел трепет, и Дон почувствовал терпкий аромат мелких янтарных соцветий. Он услышал шепот Элизабет – казалось, она произносила заклинание на странном чужом языке. Пока она шептала, Дону вспомнились гортанные выкрики диких народов, кочующих по убогим пастбищам в бесконечной каменистой дали, гордые горы, стекающие с их вершин ручьи и рык леопардов, пришедших на водопой – все это вместилось в шепот Элизабет.
- Я прошу у этого куста позволения сорвать его листов для тебя, - объяснила она.
- Он милостливо позволил? – с улыбкой спросил Дон. – На каком языке вы общались с ним, прекрасная леди? Если не ошибаюсь, я слышал это наречие в стране варваров, расположенной на стыке трех континентов и между трех морей. Там…
- Может быть, там провела детство Майя, - небрежно бросила Элизабет, и Дон умолк на полуслове».
Когда Рогозинская захлопнула книгу, Лиза уже спала.

В следующий раз Лиза очнулась оттого, что с ее тела снимали бинты.
- Только не вздумайте оказывать сопротивление, юная леди, - прошипел проделывающий эту процедуру сморщенный старик. Лиза вспомнила, где видела его – на фуршете, куда они с Солдатом попали в первый день пребывания в городе.
- У меня и в мыслях не было.
- Вот и чудно, значит, мы можем побеседовать. Садитесь сюда.
Он усадил Лизу в жёсткое казённое кресло, сам сел за стол напротив и открыл толстую папку.
- Позвольте представиться – профессор Лебединский. А теперь ответьте, будьте любезны - что вы помните? – спросил он в лоб.
- Это что, допрос?
- Видите ли… Если вы не хотите отвечать на вопросы, для нас это не имеет никакого значения. Я просто хотел… найти с вами контакт. Облегчить вашу, так сказать, участь.
- Что я помню? – завелась Лиза. - Я долго анализировала и сопоставляла. Непосильная работа, ведь изначально моей основной функцией предполагалось лишь наблюдение. Итак, доктор, поверьте, я – лишь самообучающийся сенсорный биоробот, присланный сюда, я не знаю, откуда, исключительно для наблюдения. Вовсе не ФБР и не КГБ, о чем вы, ИХ не интересует весь этот бред. Их интересуют исключительно человеческие эмоции, человеческая энергия. Как? Зачем? Если б я знала…
Я совсем не разбираюсь в технике, я не знаю, как это сделано. У меня в мозгу есть такие микропленочки, на которые записывалась информация. Но событий было слишком много. Пленка кончилась. В мозгу что-то зашкалило. И вообще, уже давно произошел сбой в программе. Все получилось совсем не так, как было задумано. А теперь мне пора вернуться, чтобы ОНИ взяли то, что у меня есть – пусть разбираются в этом сами. Я знаю, вы думаете, что я сумасшедшая. Но зачем я нужна вам? Отпустите меня! О-от-пу-у-сти-те!!!
Лиза вскочила со стула и из последних сил попыталась вцепиться в старого сморчка.
Но тот успел нажать на какую-то кнопку, в комнату вбежали санитары и ловко одели на Лизу смирительную рубашку.
- А теперь мы продолжим нашу милую беседу, - невозмутимо продолжил доктор. – Я имею вам сообщить, милое создание, что на Земле произошла чудовищная катастрофа. Лучшие умы человечества (те, кто остались живы, конечно), до сих пор не могут с точностью уяснить, что же именно случилось. Возможно, террористами-смертниками были взорваны крупные секретные склады с новейшим бактериологическим и химическим оружием. Впрочем, на всё это вам, наверняка, гм… наплевать. Человечество вымирает от неизвестных науке болезней, да будет вам известно! Люди стали бесплодны или рожают нежизнеспособных уродов!
- Вы лжёте! Я видела чудесного ребенка… - Лиза вспомнила Масюню.
- Где?! – взвизгнул учёный. – В резервации мутантов, которые отказываются сотрудничать с властями?! – Профессор нервно забарабанил пальцами по столу. – Видите ли, - продолжил он, успокоившись, - в организме некоторых индивидов произошли, гм… не совсем понятные с точки зрения науки мутации… Известно, что это произошло из-за комплексного воздействия на их организм различных химических веществ, включая химические яды, распространившиеся после катастрофы, а также различные гм… стимуляторы… психоделики, галлюциногены, и прочая тому подобная дрянь! – зло и нервно заключил профессор.
- И что же?
- А то, что организм этих мутировавших индивидов на редкость приспособлен к посткатаклизматическим условиям планеты.
- Каким условиям? По- кат- клизма… - на Лизку медленно и неудержимо нападал приступ нервного смеха.
- Посткатаклизматическим! И я не вижу ничего забавного в том, что на планете произошли глобальные катаклизмы! – рявкнул профессор. – А в вашей лично крови такой коктейль, да будет вам известно, что им можно заправлять зажигалки! А ваши способные к оплодотворению яйцеклетки имеют форму таких… цилиндриков, что ли. И путём искусственного оплодотворения спермой мутанта, сперматозоиды которого имеют форму таких… гм… спиралей, чтоб вам было понятнее, нами уже получен зародыш. И он развивается! Желаете взглянуть?
Но Лиза безудержно истерично хохотала, так, что болели на теле швы – «миру вставили клизму, ха-ха-ха! Ах, что за кощунство, что за безудержное, щекочущее кощунство – пост-ката-клизма! Ха-ха-ха!» Профессор Лебединский опять нажал на кнопку, вошли санитары.
- Сделайте ей укол.
- Не надо! – Лиза успокоилась. – Чего вы от меня хотите!
- Сотрудничества. Ваш генетический материал нужен нам для гм… производства и дальнейшей селекции, грубо говоря, клонов, чтоб вам было понятнее. Для этого вы должны быть в хорошей форме. Поймите, мы сделаем это и без вашего согласия. Но будет лучше, если вы будете понимать, что с вами происходит. В конце-концов, вы ведь тоже представитель вида Хомо Сапиенса и, по логике вещей, должны быть заинтересованы в успешном исходе опытов.
- Я согласна.

***
В чистой одежде Лиза вышла в садик, огражденный высокой колючей проволокой. На скамейке сидели Тюля и Зяма. Вытянув ноги, они щурились на солнышко, румянившее их вечно бледные лица.
- И ты здесь, - ничуть не удивлённо произнёс Тюля.
Лиза присела рядом с ними. Они молчали.
Неподалёку возвышался огромный жёлтый купол. «Это и есть Жёлтый бункер» – подумала Лиза.
- Бабищу с коляской на лестнице помнишь? – спросил вдруг Зяма. – Каждые полгода рожала. Мы с ней все переспали. Она сначала так ничего была, это ее потом так разнесло… Масюня – ее дочка. Прикольная девка, правда?
- Точно… Курнуть нет?
- Не… Мы вообще давно завязали.
- С сегодняшнего утра, что ли?
- Полгода, до того, как мы сюда попали. И тут пару месяцев уже сидим. Чистые. Ба эйнаим шели!
- Чего? Это ты по какому разговариваешь? – не поняла Лиза.
- Это на иврите. Он говорит – чистые мы, сукой буду, - перевел Тюля. - Да ты посмотри на нас – правда чистые. Аж противно.
- А как соскочили?
- Расскажи ей, старик.
Но тут подошли два санитара, поманили Лизу и крепко взяли ее с двух сторон под руки.
- Вы чего, ребята, полегче. Я сама с вами пойду!
- Вот и пойдём.

… В лабораторной ей показали несчётные стеклянные колбы с заспиртованными в них людьми.
Люди с двумя головами. С деформированными черепами. С непропорциональными конечностями.
В палате за решёткой ей показали подростков, лежащих в подгузниках, пуская пузыри, как младенцы, и выдавливая из раззявленных ртов нечленораздельные звуки. Один из этих существ подполз к зарешеченному окну, поднялся по стеночке, и, схватившись за прутья, стал тупо биться головой о решётку. На лбу его появился кровоподтёк, но он продолжал биться. Изо рта его вытекла струйка крови.
- Ого, он прогрессирует! – взволнованно заметил Лебединский. – Другие подниматься так и не научились.
В углу одной из лабораторий, начинённых техникой, предназначения которой Лиза не понимала, стоял вполне узнаваемый компьютер. Лиза подошла к нему.
- А вот трогать ничего здесь не следует! – строго сказал Лебединский.
- Что там?
- Узкоспециальные данные, вам это ни к чему.

Ночью Лиза и Зяма пробралась в эту лабораторию. За время своих странствий они научилась феноменально ориентироваться, к тому же Лиза видела в темноте. Она нервно стояла на стрёме, пока Зяма взламывал пароли секретных доступов. Наконец на мониторе замелькали графики и таблицы.
- Действительно, ничего не понять. Шифры, коды. Стоп. Средняя продолжительность жизни подвергшихя ВСМ-1… м-м… может быть, мутация? 300. Чего 300. ВСМ – 2 – 500. Процесс обновления клеток… процент… Чего, слышь Лиза! Левитации и телекинеза!
- Скорей, Зяма, кто-то идёт. Пора линять, кажется!
- Стой, тут фотки! Или графика? Фиг поймёшь…
- Пошли, Зяма!
Но Зяма не мог оторвать взгляда от изображения на экране – трупы крылатых людей, страшные, как репортаж из Освенсема. В комнату ворвался разъярённый Лебединский и Кац со взглядом сумасшедшего профессора из фильма ужасов. Лиза вспомнила этот взгляд, с которым она столкнулась, будучи голой, пристёгнутой кожаными ремнями к холодному цинковому столу. Лиза вспомнила боль, пронзившую всю ее тело. Лиза заорала так, что мгновенно оглохла от собственного крика, она вся превратилась в крик.
Зяма зажал руками уши, а лица профессоров вдруг исказились и стали деформироваться, их тела мелко задрожали и стали оседать на пол. Зазвенели и посыпались стёкла. Задрожали стены. Зяма схватил Лизу за руку и они побежали.

***
Лиза не помнила, как очутилась на улице. Кто-то тряс ее за плечи. Глаза жгло и щипало, она с трудом различила чье-то лицо. Человек открывал рот, вероятно, что-то кричал, но в ушах у Лизы стоял такой гул, что она ничего не слышала. Она, медленно поворачивая голову, оглядела то, что было доступно ее взору – это был хаос. Лиза жестом сделала человеку знак, что с ней всё в порядке. Её пронзило мучительное ощущение, что всё это однажды с ней уже было.
Она с неистовством растёрла неслышащие уши. Опознала в сидящем напротив человеке Зяму.
- Надо идти, - сказал Зяма. - Ты как вообще, в смысле, себя чувствуешь… Ты хоть помнишь, как орала-то? Стенки посыпались, во, блин.
- Пошли. Главное – выйти к банку, там я дорогу знаю. Надо зайти к Бороде.
Мы вышли из руин. Призрачный город всё так же суетился, те же люди делали покупки в супермаркетах, поднимались и опускались на эскалаторах и лифтах. У нас был изрядно потрёпанный вид, мы были в больничных пижамах, от нас шарахались. Кто-то, увидев нас, бросился к ближайшему телефонному автомату, куда-то звонить, но, видать, не дозвонился… Мы сели на газон около ювелирного магазина и стали наблюдать. Один лысый мужчина в чёрных очках упал, схватившись за сердце, к нему никто не подошёл. Одна высохшая дама надрывно кашляла, обхаркивая кружевной белый платок алой кровью…
- Я вспомнила, - сказала Лиза.
- Где банк?
- Нет, где железнодорожный вокзал.
Лиза встала и подошла к вышедшему из автомобиля мужчине с оплывшей фигурой бывшего атлета.
- Простите, ради бога, я попала в такую неприятную ситуацию, видите ли, я потеряла свой кошелёк, а там билет и банковские карточки, а у меня поезд через полчаса! – без пауз говорила Лиза, глядя мужчине прямо в глаза, прикрытые солнечными очками. – Не могли бы вы одолжить мне некоторую незначительную для вас сумму, напишите мне свой адрес, я по приезде сразу вышлю вам деньги с процентами!
Мужчина улыбнулся и сделал то, что просила Лиза.
- Ну, ты даёшь! – сказал Зяма.
- Ладно, я пошла, а то на поезд опоздаю, - чмокнула его в щёку Лиза. – Банк здесь за углом и направо. От банка большой проспект, там все автобусы ходят, и, через площадь, - направо. За магазином деликатесов свернёшь на боковую улицу, там зелёная дверь. Не ссы, братишка. Облавы на мутантов больше не будет.

Уже около вокзала Лиза заметила сидящего на скамейке Мишечку. Вид у него был крайне жалкий – на нём был шерстяной свитер на голое тело, он трясся в ознобе.
- Лиза, - сказал он. – Какое счастье, Лиза. Помоги, меня ищут бандиты.
- У меня поезд скоро. Давай быстро.
Они бегом рванули в маленькую квартирку, которую Мишка снимал неподалёку от вокзала.

***
- Ему нельзя причинять физическую боль! Он гений, понимаете, он – как Бродский. Ему все надо прощать. Вы читали его стихи? Я сейчас принесу вам. Прочтите вот это, это попроще. Его надо долго читать, одно стихотворение – неделю, чтобы оно вошло в кровь, как молитва. Человек, который пишет такие стихи, не может сделать ничего плохого. Отпустите его. Это страшный грех, бить такого человека, хотя людей вообще бить нельзя, но это ладно. Но ведь в нем живого места нет, он болен. Да вы знаете, что он десять лет за парализованной матерью ухаживал! У него позвоночник перебит! Да прочитайте вы это, господи, у вас лицо интеллигентного человека!
- Да почитаю, конечно, мне и самому интересно.
Интеллигентный человек с бычьей шеей, украшенной золотой цепочкой, взял в мускулистые руки ксерокопированные листочки самиздатовской книги. Лизка металась по тесной кухне, поглядывая на часы, глотая слезы и мелодраматично заламывая руки. Она нашла пачку сигарет, прикурила. Тлеющая сигарета, став центром сосредоточения, остановила хаотичное движение Лизы. Мишечка сидел на табурете, вжавшись в стену, по его измученному опухшему лицу катились слезы. Он всегда был скор на слезы.
- Лиза…- прошептал он. - Столько слов о себе услышал хороших… Наверное, правда, умирать уже можно.
Читающий оторвался от текста и, взглянув мельком на Мишу, хмыкнул.
- Ну, что, стихи грамотные, красиво. Я не очень разбираюсь конечно, времени, знаете ли, на стихи не хватает, работа. Но интересно. А ты вот мне скажи, раз ты не виноват ни в чем, что ж ты не пришел, не объяснил? Что ж мы, не люди?
Илюша мелко затрясся, вступилась Лиза:
- Он говорил, что был еще один подозреваемый, и как вы…
- Да в принципе любой из их бригады мог взять. А тот…Ну да, по почкам пару раз, по морде, но он парень молодой… Так он кровь сплюнул и говорит – я с бригадой поговорю, скинемся, отработаем, все вернем, но нет у меня, не брал я ничего. А Илья сбежал, где искать – и жена не знает. Так и подумали на него, ясно.
- По почкам, по голове… Да у него и так с головой не в порядке. Нельзя же по голове!
Илья закрыл лицо руками.
- Пообещайте ему, что не тронете его. Ему можно без страха вернуться домой?
- Я отвечаю, его никто не тронет. Бригада сбросится, он тоже должен свою долю вернуть. Раз виноватых не найти… Справедливо? Пусть отлежится, потом на работу выходит.
Бандит ушёл.
- Спи, Мишаня. Не было никаких бандитов. Это просто твоя паранойя.

***
На нижней полке отвратительно храпела жирная старуха, ее храп мучительно отдавался в барабанных перепонках бедной Лизы, свистящим потоком воздуха врываясь в уши и взрываясь внутри черепа тысячами булавочных уколов. На полке напротив, на расстоянии вытянутой руки, невозмутимо посапывал нестарый еще мужчина, несколько полноватый на Лизкин вкус, но все таки еще ничего. Лизка разглядывала его, и ей хотелось секса. Или не собственно секса, но это был бы единственный доступный сейчас способ сбросить напряжение и избавиться на несколько минут от неясного страха, парализующего ее.
Лизка нащупала в кармане джинсов пачку сигарет, сползла вниз, и – в тамбур, курить.
В нос ударили запахи плацкартного вагона (купейный ненамного дороже, было бы лучше. Решила сэкономить?). А в тамбуре почти выветрилась сигаретная вонь, и через оглушительный грохот колес сюда врывался еще более оглушительный стрекот сверчков и даже соловьиные трели. Лиза прикурила и распахнула дверь, и оттуда пахнуло зеленью, цветами и земляникой, и детством, и так захотелось броситься туда. «Сколько лет ты не ходила босиком по росистой траве?» - спросила она сама себя и затруднилась ответить.
«Заснуть, кажется, не удастся. Стоп. А куда, я, собственно, еду? И откуда? Я еду к любимому мужчине. Приеду с воспаленными красными глазами, с черными кругами под ними. А мышцы мои давно иссушила неутоляемая страсть, и режет живот матка, и из сосков сочится темный яд…»
«Принцесса на горошине, подумаешь, спать она не может в плацкартном вагоне», - оборвала Лиза собственные жалобы. - Кстати, есть ли здесь вагон-ресторан? Не принять ли в качестве снотворного грамм сто водки?»
Вагон-ресторан был почти пуст, за одним столиком сидели два подвыпивших парня, дико обрадовавшихся: «О, девушка, присоединяйтесь!» Лиза проигнорировала призыв и попросила трущего глаза сонного бармена: « Сто грамм водки, размешайте с апельсиновым соком. Вы такие деньги берёте?» «Берем. Сок кончился.». «Ну, с колой».
Она прошла в дальний угол, подобрала лежащую на столике беспризорную толстую газету, села, забравшись на сиденье с ногами. Глотнула жидкость, поморщилась (крутка, наверное), стала листать дайджест, наполненный ни к чему не обязывающим трепом. «Когда-то это было моей работой, - вспомнила Лиза. – Я сочиняла такие байки, не отходя от компьютера, имитировала различные стили и подписывалась десятками псевдонимов. Дурашливые стилизации распознавали, похахатывая, коллеги, а доверчивые читатели все принимали за чистую монету, писали и звонили в редакцию, реагировали…»
Вот популярная сексологическая байка: «Знаете ли вы, как свести ее с ума?» Стоп, что за картинка? Ленкина фотография, в трусах, довольно приличная. Иосиф фотографировал. Но она же не снимается давно, вдруг муж увидит – фингалов опять понаставит. Вот фотографы, продают старые снимки, лишь бы бабок заработать, а на девок плевать…
- Интересная газета? – раздалось над ухом.
- Картинки интересные.
Парень взглянул на страницу.
- Ого! Тебе такие картинки нравятся?
- Это моя подруга.
- Можно с тобой посидеть? Мой кореш вырубился, еле до полки его доволок.
- А ты еще держишься?
- Да он в поезд сел уже готовенький, а я еще вполне.
Парень подсел рядом, прикоснулся.
- Садись напротив.
- А что, рядом нельзя?
- Нет
- Нет проблем.
- А ты тоже так фотографировалась?
- С чего ты взял?
- У тебя фигура красивая.
- Когда ж ты успел разглядеть?
- Когда ты мимо проходила. Почему ты не подсела?
- Не люблю пьяных.
- А сама?
- Просто заснуть не могла. Там бабка храпит и носками воняет.
- Та же фигня. Досидим до утра? Осталось… шесть часов еще. Что ты пьешь?
- Водку.
- Ого. А у нас пивко. Будешь?
- Наверное, не стоит мешать. Вообще алкоголь ненавижу.
- Куришь? – кивнул он на ее медальон с листочком марихуаны.
- А что, есть?
- Нет, с собой нет. Была мысль, да ты видела таможенников с собаками? Хрен их знает, еще унюхают. Ну, мы с тобой еще курнем, я надеюсь.
- Почему нет?
Они неторопливо напивались, она потихоньку тянула водку с колой, он допил бутылку пива и взял водки себе. Он был уже как братишка, отсыпал ей жетонов на телефон и метро, записал на сигаретной пачке свои координаты.
- Я постою на перроне, если он не встретит тебя, пойдешь со мной?
- Куда же еще.
- Почему ты боишься, что он тебя не встретит, вы же договорились?
- Я сбросила ему сообщение на имэйл, вдруг он не получил.
- Больше связи нет?
- Пейджер, но он был отключен. И вообще, он сумасшедший.
- Почему?
- Он по жизни ищет на жопу приключений и влипает во всякое дерьмо. Только выберется – и опять.
- Ну, это рас****яй, а не сумасшедший.
- Нет, это уже диагноз. А его родной брат пятнадцать лет провел в психушке – сожительницу зарезал. Десять ножевых ранений. И мизинец отрезал. Мизинец-то зачем?
- Здорово ты путешествуешь.
«Кажется, я хотела секса? – прислушивалась к себе Лиза. – Или и так нормально? Кажется, я по-свински нажралась. Надо поспать. Вот подарочек милому приедет. Путешествую? Вот сумасшедшая Аннушка однажды зимой, в тридцатиградусный мороз, объявила, что едет в Россию путешествовать по святым местам, а денег у нее было до Москвы, и пальтишко на рыбьем меху. Боялись – сбомжуется где-то, никто и не узнает. Через пару месяцев благополучно вернулась, благостная. Поездила от церкви к церкви, подработала при монастыре, ее и кормили, и денег дали на билеты. «И люди все хорошие попадались», - рассказывала она. Блаженная.
Лизка напрягла свои экс-журналистские мозги и переключила парнишку на самого себя. И вот он уже увлеченно рассказывал ей, что изучает программирование с целью создать новый супервирус, и он уже практически готов, осталась одна загвоздка, но, кажется, скоро все разрешится.
- У меня знакомый на этом неплохо зарабатывает: засылает в сеть средненькой конторы какую-нибудь фигню собственного изготовления, а потом скромненько предлагает свои услуги: я слышал, у вас проблемы, давайте, попробую почистить, у меня новая антивирусная программа.
- И что же, его ни разу не вычислили? – сомневается Лиза.
- Не, он потихоньку, в крупные конторы не суется. Вот и я хочу попробовать. Нравится мне это дело. Я же и сейчас за ящиком еду, там, говорят, дешевле.
- А таможня пропустит?
- Пропустит, я узнавал.
Алкоголь уже окутал липкой пеленой мозг, разговор то плавно тек, то непостижимо менял направление…
- Зачем ты едешь к нему в такую даль? Дома мужиков нет, что ли? – спросил он грубовато. – Любовь, что ли?
- Любовь-морковь, - соглашается Лизка. Стоп, голова кружится, перебрала, все-таки.
Она тянется за сигаретами, он берет ее руку в свою, поглаживает пальцы, смотрит в глаза.
- Какие у тебя ресницы длинные, обалдеть. Тень падает.
Это говорили Лизе все без исключения знакомые мужчины. Она насмешливо смотрит на него. Пожалуй, это лучшее сейчас – растворить вожделение в необязывающих прикосновениях, это и продляет истому, но одновременно сглаживает ее. Лучше, чем банальная ебля в антисанитарных условиях в тамбуре или на полке в окружении храпящих или подглядывающих соседей…
Он подсел рядом, начал целовать в ухо, гладить грудь. Лизка получает удовольствие, пожалуй, можно по-быстрому и здесь, бармен спит в углу.
- Засосов не оставляй, - бормочет она, когда он впивается в шею. Лиза потихоньку поглаживает его лопающиеся в районе ширинки джинсы.
Распахивается дверь, с шумом входит очумелый пассажир.
- У вас кофе есть? И пожрать чего-нибудь.
Бармен протирает глаза.
- Завтрака нет, рано еще. Вода через полчаса будет. Пиво вот есть.
- Какое пиво с утра? А-а, давай. И кофе сообрази поскорей! Ну, ребята, вы надымили. Всю ночь, что ли, сидели, дышать нечем.
Парнишка глядит на Лизку с сожалением. У нее мучительно кружится голова.
- Мне, кажется, плохо. Полежать бы. Сколько времени?
- Три часа еще ехать. Сейчас остановка будет, давай, выйдем, подышим.
- Я сейчас.
- Проводить?
- Да уж как-нибудь.
Она, шатаясь, держась за столики, и по стеночке, по стеночке, доходит до туалета. Ее рвет. Живая, кажется. Потом она ожесточенно полощет рот противной хлорированной водой, моет лицо, утирается подолом майки. Ошалело глядит на себя в осколок зеркала. Поезд тормозит. В дверь стучат. Кажется, полегчало.
Мальчишка ждал ее.
- Ты как, ничего?
- Могло бы быть и лучше.
- У него тут крутка, лучше бы пиво пили.
- Ничего.
Они, пошатываясь, выходят на полустанок. Жадно вдыхают утреннюю свежесть. По перрону спешат немногочисленные сонные пассажиры. Стоять тяжело, хочется лечь.
- Я пойду, посплю немного. Жвачка есть?
Они заходят в тамбур. Поезд трогается.
Он жадно обнимает ее, прижимает к стене, ощупывает ее всю везде одновременно, если бы не одежда – они уже соединились бы. Сознательный пассажир уже спешил к туалету, зажав в руке тюбик с зубной пастой.
- Уже не получится. Пусти, я пойду полежу.
- Я буду стоять на перроне, если он не придет...
- Хорошо.
Она еще раз сходила в туалет, постояла, склонившись, над раковиной. Кажется, отпустило. Полумертвая, она чудом нашла свой вагон, место, вскарабкалась на полку и провалилась в ослепляюще черный сон.
Разбудил ее тот самый нестарый еще мужчина.
- Девушка, подъезжаем.
Кажется, протрезвела, только сильная-сильная слабость и голова.
- Простите, у вас таблетки от головы не найдётся?
Две капсулы анальгетика.
Пятнадцать минут – привести себя в порядок, сдать постель.
Вокзал. Конечно, он встречает, он видит ее, машет рукой. Как она могла сомневаться? Лицо светлеет улыбкой. Только ноги подкашиваются.
- С тобой все в порядке?
- Немножко плохо, я не спала всю ночь, выпила лишнего. Я так боялась, что ты меня не встретишь.
- И с кем же ты пила? Нет, тебя одну нельзя оставлять. Ты хоть не трахалась там в поезде? Знаю я тебя.
Он берет ее сумку, поддерживая за плечи уводит в сторону такси.
Она идет, ни разу не оглянувшись, и, нащупав в кармане пустую сигаретную пачку с телефонными номерами, бессознательно комкает ее и бросает в ближайший мусорник.
- Шеф, я свою любимую женщину сто лет не видел. Ты не обращай на нас внимания, лады?
И, сдирая с нее джинсы, и, овладевая ею в немыслимой позе на заднем сидении, он прорычал ей на ухо: «Глупая девчонка! Почему ты не надела юбку?»

***
Потом они поднялись на лифте на крышу обсерватории. На крыше была установлена гигантская тарелка, двадцать метров в диаметре. Лиза взглянула на сделанные с помощью уцелевших спутников снимки. Восемьдесят пять процентов земного шара были сожжены дотла.
- Вот и всё, что осталось от этого мира… - прошептал ей на ухо Дон. – Вот и всё.

Фани Флэш
 
Сверху Снизу