Электропрохладительный кислотный тест
Том Вулф
Еще две вещи, которые все разглядывают, - это надпись на заднем бампере, гласящая: "Кастер умер за ваши грехи", и, за рулем, Лоисова страсть, Стюарт Бранд худой светловолосый малый с таким же сверкающим кружком на лбу и галстуком из индейских бус на шее. Рубашки, правда, нет, только галстук из индейских бус на голое тело да белая куртка мясника с орденами от шведского короля. ...
Вулф Том
Электропрохладительный кислотный тест
Том Вулф
Электропрохладительный кислотный тест
Содержание
I. ЧЕРНЫЕ НАЧИЩЕННЫЕ ТУФЛИ ФБР
II. ТОТЕМ МОЧЕВОГО ПУЗЫРЯ
III. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ КОСТЮМ
IV. ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ О МОЕМ БУДДЕ?
V. СУХАЯ ТЕМНАЯ НЕОНОВАЯ ПЫЛЬ
VI. АВТОБУС
VII. НЕСАНКЦИОНИРОВАННАЯ КИСЛОТА
VIII. МУЗЫКА ТОЛПЫ
IX. МОГИЛЬНЫЙ ПОЛЕТ
Х. ВОЙНА СНОВ
XI. НЕВЫСКАЗАННАЯ ВЕЩЬ
XII. АРЕСТ
XIII. АНГЕЛЫ АДА
XIV. ЧУДО ЗА СЕМЬ ДНЕЙ
XV. ОБЛАКО
XVI. ЗАСТЫВШИЙ ШУМОВОЙ ОРКЕСТР
XVII. РАССТАВАНИЯ
XVIII. СУМЧАТАЯ ДЬЯВОЛЬЩИНА КОСМО
XIX. ФЕСТИВАЛЬ ПОЛЕТОВ
XX. ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
XXI. БЕГЛЕЦ
XXII. DIABLO!
XXIII. КРАСНЫЙ ПРИЛИВ
XXIV. МЕКСИКАНСКИЙ АРЕСТ
XXV. ТАЙНЫЙ АГЕНТ НОМЕР ОДИН
XXVI. ПОЛИЦЕЙСКИЕ И ВОРЫ
XXVII. ВЫПУСКНОЙ БАЛ
ЭПИЛОГ
ОТ АВТОРА
ТОМ ВУЛФ "ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ"
I. ЧЕРНЫЕ НАЧИЩЕННЫЕ ТУФЛИ ФБР
Стоит подумать, Ветерок. Ветерок - парень с трех-четырехдневной щетиной, сидящий рядом со мной на штампованном металлическом дне открытого пикапа. Машина подпрыгивает на дороге. Опускается, поднимается и испытывает благодаря своим проржавевшим рессорам бортовую качку, словно корабль. Позади грузовичка подпрыгивает на склоне холма город Сан-Франциско - все его бесчисленные уступы с окнами-фонарями, трущобы с чудесным видом из окон. - подпрыгивает и стремительно уносится вниз, к подножью. Одна за другой - электрические рекламные вывески со светящимися неоновыми бокалами мартини - сан-францисским символом "бара", тысячи неоново-фуксиновых бокалов мартини подпрыгивают и уносятся вниз по склону холма, а под ними сотни, тысячи людей вертят головами, пытаясь разглядеть прикольный чудной грузовичок, в котором едем мы, их белые лица норовят оторваться от лацканов одежды и напоминают белый зефир, они подпрыгивают и уносятся вниз по склону холма... и, видит Бог, им есть на что посмотреть.
Потому-то и кажутся мне странными слова Ветерка. которые он очень серьезно произносит, пытаясь перекричать грохот колымаги:
- Даже не знаю... не знаю, стоит ли мне появляться у Склада, когда выйдет Кизи.
- А что?
- Да ведь там наверняка объявятся копы, да еще и злющие как собаки, а у меня условный срок, вот я и не знаю.
Да, стоит подумать, Ветерок. Не дразни ублюдков. Лучше не высовываться - вот как сейчас. А сейчас Ветерок испытывает такой страх перед полицией, что садится, выпрямившись, прямо на виду у тысяч и без того потрясенных сограждан, а на нем шляпа из тех, что носили в своем Дремучем Лесу семь гномов, к тому же утыканная перьями и расписанная флюоресцирующими красками. Напротив нас в кузове, тоже на виду у всех, стоит на коленях девушка, полуиндианка из племени оттава по имени Лоис Дженнингс: голова ее запрокинута, а лицо так и светится радостью. К тому же на лбу у нее сверкающий серебристый кружок, то вспыхивающий ярким светом, когда на него падает солнечный луч, то излучающий все цвета радуги благодаря заключенной в нем дифракционной решетке. И еще - да-да! - в руке у нее длинноствольный револьвер "кольт-45"; вот только ни одна живая душа на улице не догадывается, что стреляет он игрушечными пистонами, а она палит без разбору - пиф-паф! - во все эти зефирные лица, словно Дебора Пейджет в фильме... в фильме...
- Кизи выходит из тюрьмы!
Еще две вещи, которые все разглядывают, - это надпись на заднем бампере, гласящая: "Кастер умер за ваши грехи", и, за рулем, Лоисова страсть, Стюарт Бранд худой светловолосый малый с таким же сверкающим кружком на лбу и галстуком из индейских бус на шее. Рубашки, правда, нет, только галстук из индейских бус на голое тело да белая куртка мясника с орденами от шведского короля.
Тут появляется красавчик: атташе-кейс и все такое прочее, всегдашний возмущенный взгляд и... туфли - начищенные до блеска! - да кто они такие, эти дурацкие битники!.. и Лоис всаживает пулю прямо в его зефирную харю, и он уносится, подпрыгивая, вниз по склону холма...
А грузовичок вздымается на волнах, сверкая серебристым и красным и красками дневного свечения, и я серьезно сомневаюсь, Ветерок, сыщется ли сегодня во всем Сан-Франциско хоть один полицейский, который не знал бы, что этот сумасшедший автомобиль - партизанский дозор, высланный грозной ЛСД.
Копам известен уже весь антураж, даже стиль одежды: длинные иисусовы волосы, индейские бусы, индейские головные повязки, бисер, колокольчики, амулеты, мандалы, божественные взоры, флюоресцирующие жилеты, рога единорога, дуэльные рубахи в стиле Эррола Флинна, - но им пока еще ничего не известно о башмаках. Насчет башмаков у торчков пунктик. Хуже всего нечищенные черные туфли со шнурками. От них иерархия восходит вверх и, хотя практически все низкие ботинки считаются нехипповым фуфлом, заканчивается башмаками, которые нравятся торчкам,- легкими причудливыми башмаками, английскими башмаками из ассортимента стиляг, если больше ничего нельзя достать, но лучше - что-нибудь типа мексиканских башмаков ручной работы с пижонским носком "кальенте" в форме буквы А. Так что представьте себе ФБР... черные... начищенные до блеска... зашнурованные... туфли ФБР... когда ФБР схватило наконец Кизи...
С нами в кузове грузовичка еще одна девушка невысокая смуглая девушка с черными волосами по прозвищу Черная Мария. Она похожа на мексиканку, однако обращается ко мне на чистом вкрадчивом калифорнийском наречии:
- Когда у тебя день рождения?
- Второго марта.
- Рыба, - говорит она. И добавляет: - Никогда бы не подумала, что ты Рыба.
- Почему?
- По-моему, для Рыбы ты слишком... обстоятельный.
Но я понимаю, что она хочет сказать "уравновешенный". Я начинаю чувствовать себя уравновешенным. Знаешь, Черная Мария, у себя в Нью-Йорке я даже заработал себе репутацию пижона. И все-таки синий шелковый блейзер, широкий галстук с клоунами и... пара начищенных до блеска низких черных туфель почему-то не подвигают никого из торчков Сан-Франциско на Студенческие Издевки. Лоис расстреливает по одному всю эту зефирную команду; Ветерок прячет голову в самое нутро своей гномиковой шляпы; Черная Мария, которая сама - Скорпион, тщательно изучает знаки зодиака; Стюарт Бранд, сидя за рулем, петляет по улицам; вспыхивают блестки - и в этом нет ничего особенного; обычное дело, обычное для торчкового мира Сан-Франциско, всего лишь заведенный порядок, попутно приводящий в смятение граждан, не более чем пища для души чудесных людей, согласившихся подбросить некоего нью-йоркца до Склада, где он намерен дожидаться Вождя, Кена Кизи, который выходит из тюрьмы.
Почти все мои тогдашние представления о Кизи заключались в том, что он пользуется большим уважением как писатель и имеет постоянные неприятности из-за наркотиков. Он написал романы "Над кукушкиным гнездом" (1962), который в 1963 году был переделан в пьесу, и "Времена счастливых озарений" (1964). В компании с Филипом Ротом, Джозефом Хеллером, Брюсом Джеем Фридманом и парочкой других он всегда считался одним из молодых прозаиков, которым суждено большое будущее. Затем он был дважды арестован за хранение марихуаны - в апреле 1965-го и в январе 1966-го - и сбежал от сурового приговора в Мексику. Похоже, как рецидивисту, ему грозило не меньше пяти лет. Однажды в руки мне попали письма, которые Кизи писал из Мексики своему другу Ларри Макмёртри, автору книги "Скачи дальше, всадник", по которой потом был поставлен фильм "Скорлупа". Письма были сумасбродные и иронические, нечто среднее между Уильямом Барроузом и Джорджем Эйдом. говорилось в них об укрытиях, маскировке, паранойе, бегстве от полиции, курении марихуаны и поисках сатори в Крысиных землях Мексики. Было там одно место, написанное в стиле Джорджа Эйда от третьего лица в качестве пародии на то мнение, какое должно было сложиться о нем в тогдашнем добропорядочном мире США.
"Короче говоря, этот молодой, красивый, преуспевающий, счастливый в браке отец троих прелестных детишек превратился в одержимого страхом наркомана, находящегося в бегах из-за судебного преследования за три тяжких преступления и Бог знает сколько мелких, да к тому же еще и пытается вылепить новое сатори из старого прибоя - говоря еще короче, он попросту не в своем уме.
Бывший атлет, столь ценимый, что ему доверяли подавать сигналы с линии, и участвовавший в состязаниях за национальную борцовскую корону, ныне он не уверен, сможет ли сделать дюжину отжиманий. Бывший обладатель феноменального банковского счета, загребавший деньги со всех сторон, ныне только и может, что просит свою бедную женушку наскрести и выслать ему восемь долларов на бегство в Мексику. И хотя еще несколько лет назад его вносили в справочник "Кто есть кто" и просили выступить в таких благопристойных собраниях, как "Уэлесли-клуб" в Дале, ныне ему не позволят выступить даже на митинге КВД (Комитета Вьетнамского Дня). Так что же привело человека, подававшего столь болышие надежды, в столь незавидное состояние за столь короткое время? Что ж, друзья, ответ заключен в одном-единственном не слишком длинном слове, в четырех затертых от употребления слогах:
Наркотики!
И несмотря на утверждения некоторых безмозглых сторонников этих химикатов о том, что, как известно, наш герой не отказывал себе в наркотиках и до того, как добился успеха на литературном поприще, следует подчеркнуть, что задолго до появления в его жизни так называемой психеделии существовали свидетельства его высокого литературного мастерства, однако не было никаких свидетельств тех безумных мыслей, которые мы обнаруживаем впоследствии!" После чего он добавил:
"(О, ветер шумит как давно... как давно... стропила гудят и стены имеют глаза ...а дверь к этой птичке в молоде-е-е-еющем небе как давно я там не был... О, хихикают волны как давно как давно над прошлым убитым когда дурное изгнали и все двери к птичкам пропали тогда - как давно.)"
Я задумал поехать в Мексику, попытаться его разыскать и подготовить материал о Молодом Прозаике, а в жизни - Беглеце. Я принялся повсюду расспрашивать о том, где именно в Мексике его можно найти. Каждый ушлый знаток в Нью-Йорке имел на этот счет верные сведения. По-видимому, в то лето не знать этого было попросту неприлично. Он в Пуэрто-Балларте. Он в Айихике. Он в Оахаке. Он в Сан-Мигель-де-Альенде. Он в Парагвае. Он только что отплыл на пароходе из Мексики в Канаду. И каждый знал наверняка.
Я еще занимался своими расспросами, когда Кизи в октябре тайно вернулся в Штаты и на Бэйшорском шоссе, южнее Сан-Франциско, его накрыло ФБР. Один из агентов пустился за ним в погоню и на насыпи схватил: Кизи оказался в тюрьме. Я немедленно отправился в окружную тюрьму Сан-Матео в Редвуд-сити, и обстановка в тамошней приемной напомнила мне служебный вход театра "Музыкальная шкатулка". Там царило радостное оживление. Среди ожидавших был молодой психолог Джим Фейдиман - как оказалось, племянник Клифтона Фейдимана. Джим со своей женой Дороти увлеченно запихивали три монеты для гадания по "И-цзину" в корешок некоего необыкновенно пухлого тома по восточному мистицизму, а меня они попросили передать Кизи, что монеты в книге. Была там и невысокая круглолицая брюнетка по имени Мерилин, которая сообщила мне, что подростком постоянно сшивалась с рок-н-ролльной группой "Полевые Цветы", а теперь большей частью живёт с Бобби Петерсеном. Музыкантом Бобби Петерсен не был. Насколько я понял, он был святым. Он сидел в тюрьме в Санта-Крус и пытался защищаться от обвинения в хранении марихуаны, пользуясь тем предлогом, что для него курение марихуаны является религиозным таинством. Я так толком и не разобрался, зачем она сидела в приемной тюрьмы Сан-Матео, разве что дело было в том, что приемная эта, как я уже сказал, напоминала служебный вход театра с Кизи в качестве ведущего актера, а он еще не появился.
Возникла небольшая неувязка с надзирателями - они сомневались, пускать ли меня к нему на свидание. Да и какая польза была копам от того, что они меня впустят? Репортер из Нью-Йорка означал лишь дополнительное прославление и без того прославленного битника. Такое навязали Кизи амплуа. Он был прославленным битников, обвинявшимся в двух преступлениях, связанных с наркотиками, и ни к чему делать из него героя. Должен сказать, что копы в Калифорнии весьма приятные. Все они молодо выглядят, высокие, аккуратно подстриженные, белокурые и голубоглазые - короче, словно только что сошли с рекламы сигарет. Тюрьмы их совсем не похожи на тюрьмы - по крайней мере те места, что доступны взорам публики. Там сплошь светлое дерево, лампы дневного света и рыжевато-коричневый металл, из какого делают шкафы для хранения документов - ни дать ни взять кабинет в новом здании почтовой конторы, где принимают на государственную службу. Все копы говорят на вкрадчивом калифорнийском, все чистенькие и правильные, как кубики льда. Все строго по инструкции. Короче, дождавшись, когда начнутся часы посещения, они в конце концов впустили меня на свидание с Кизи. Мне дали десять минут. Я помахал на прощанье рукой Мерилин, Фейдиманам и их развеселому окружению и в сопровождении полицейских поднялся в лифте на третий этаж.
Лифт открылся, и я сразу же очутился в небольшой комнате свиданий. Она оказалась довольно странной. Передо мной был ряд из четырех или пяти изолированных кабинок, напоминающих те, что использовались в старых телевикторинах, в каждой было окошко из зеркального стекла, а по ту сторону каждого окошка находился заключенный в синей арестантской робе. Их выстроили в линию, словно кегли. Возле каждого окошка была полочка с телефоном. Именно с его помощью и следовало разговаривать. Парочка посетителей уже ссутулилась над своими аппаратами. И тут я увидел Кизи.
Он стоит, скрестив руки на груди, и взгляд его обращен вдаль, то есть на стену. У него толстые запястья и большие руки, а то, что он держит их скрещенными, делает их просто гигантскими. Он кажется выше своего роста, быть может, из-за шеи. У него крупная шея с парой стерноклеидомастоидных мышц, поднимающихся из-под арестантской робы как два портовых троса. У него массивные челюсти и подбородок. Он немного похож на Пола Ньюмана, разве что более мускулист и толстокож, и вдобавок голову его обрамляют жесткие светлые кудри. На макушке волос уже почти не осталось, но это какимто образом прекрасно гармонирует с его крупной шеей и борцовским телосложением. Потом он едва заметно улыбается. Странно: на лице у него ни одной морщинки.
После стольких преследований и переделок он выглядит так, словно третью неделю лечится на водах. Вид у него, я бы сказал, безмятежный.
Затем я беру свою трубку, а он свою - поистине времена прогресса! Мы находимся всего в двадцати четырех дюймах друг от друга, но между нами кусок зеркального стекла, толстый, как телефонная книга. С таким же успехом мы могли бы разговаривать по видеотелефону, находясь на разных материках. В трубке постоянно что-то трещит, и слышимость очень плохая, особенно если учесть, что связь установлена на расстоянии в два фута. Предполагалось, естественно, что полиция прослушивает каждый разговор. Я хотел порасспросить его о тех временах, когда он скрывался в Мексике. Мой предполагаемый материал все еще должен был называться "Восемь мексиканских месяцев молодого прозаика-беглеца". Однако при такой причудливой телефонной связи подобный рассказ ему вряд ли бы удался, к тому же у меня было только десять минут. Я достал блокнот и принялся расспрашивать его - обо всем на свете. В газетах было приведено его заявление о том, что пора, мол, психеделическому движению выйти "за пределы кислоты", вот об этом я его и спросил. После чего я принялся бешено выводить в своем блокноте стенографические каракули. Я видел, как в двух футах от меня он шевелит губами. Его голос трещал в трубке так, словно доносился из Брисбена. Все это было сплошным безумием. Казалось, каждый из нас выполняет упражнения для развития артикуляции.
- Мое мнение такое, - сказал он, - что пора заканчивать ту школу, где мы учились, и поступать в следующую. Волна психеделии возникла шесть-восемь месяцев назад, когда я уехал в Мексику. Она все еще нарастает, однако стоит на месте. Когда я вернулся, то обнаружил, что ничего не изменилось. Разве что масштабы покрупнее...
Говорит он вкрадчивым голосом с провинциальным акцентом, который был бы вполне провинциальным, не будь треска и скрежета, не три его, как сыр на терке, двухфутовый телефонный кабель; он говорит...
- ...полностью отсутствовало всякое творчество.говорит он, - а я, по-моему, призван оказать помощь в сотворении следующей ступени. Не думаю, что начнется уход из наркотической среды, пока не появится нечто, куда можно будет перейти...
...с явным провинциальным акцентом о том... откровенно говоря, я ни черта не понимал, о чем идет речь. Время от времени он начинал говорить загадками и сыпать афоризмами. Я сказал ему, что слышал о его намерении не возвращаться к литературе. Почему?
- Лучше быть молниеотводом, чем сейсмографом, ответил он.
Он рассказал о чем-то, называющемся Кислотным Тестом, и о формах выражения, при которых не будет разобщения между ним и аудиторией. Это будет единое, общее переживание, все чувства будут нараспашку, будут слова, музыка, свет. звуки, соприкосновение м о л н и я.
- Вы имеете в виду нечто вроде того, чем занимается Энди Уорхол? спросил я. ...Пауза.
- Не в обиду будь сказано,- говорит Кизи,- но Нью-Йорк отстал года на два.
Он произнес это очень терпеливо, с особой провинциальной учтивостью, как бы... Не хочу, мол, вас, ребята из Большого Города, оскорбить, но здесь происходят такие вещи, до каких вам и через миллион лет не додуматься, дружище...
Десять минут подошли к концу, и я удалился. Я не добился ничего, кроме первого легкого столкновения с удивительным явлением, необыкновенной провинциальной притягательной силой - обществом Кизи. Мне оставалось лишь убивать время в надежде на то, что Кизи как-нибудь удастся выйти под залог и я смогу поговорить с ним и выяснить подробности жизни Прозаика-Беглеца в Мексике. Такая возможность в тот момент казалась сомнительной, ведь Кизи было предъявлено два марихуанных обвинения, к тому же за ним уже числился один побег из страны.
Поэтому я взял напрокат машину и принялся колесить по Сан-Франциско. Мои самые яркие воспоминания о Сан-Франциско состоят почему-то в том, как я с грохотом мчусь вверх и вниз по холмам в ужасном, взятом напрокат седане, осторожно пересекая трамвайные пути. Как плавно спускаюсь в Норт-Бич легендарный Норт-Бич, древнюю отчизну богемы Западного побережья, где всегда полно важных персон имярек, пляжных повес, юных длинноволосых "стопроцентных американцев" и еврейских парней, которые трахают чернокожих шлюх,- а теперь Норт-Бич умирал. Норт-Бич превратился в сплошную выставку сисек. В знаменитой штабквартире бит-поколения, книжном магазине "Огни большого города", сидел в качестве местной достопримечательности японец Сиг Мурао с сердитым взглядом и бородой, свисающей нитями, как папоротник или утесник на чертеже архитектора. Он сидел за кассовым аппаратом, склонившись над томами Халила Джебрана, а съехавшиеся на свой профессиональный конгресс зубные врачи паслись там, разыскивая битников среди засилья балаганов с сиськами. Все в Норт-Биче было отдано голым грудям, исполнительницам стриптиза, накачивающим грудь инъекциями силоксановой эмульсии. Все главное - то есть те группировки, что создали когда-то здешнюю атмосферу и стиль,- все главное переместилось в Хейт-Эшбери. Довольно скоро туда отправятся и все вожаки преуспевающей богемы, помчатся бампер к бамперу автомобили с глазеющими по сторонам пассажирами, помчатся туристские автобусы: "а это... Прибежище Хиппи... вот и один из них",- отправятся туда и педики, и чернокожие проститутки, и книжные магазины, и модные лавки. Все уже состояло только из ХейтЭшбери и кислотных торчков.
Однако умирал не только Норт-Бич. Всю старомодную жизнь людей с понятием - джаз, кофейни, гражданские права, клич "пригласи негра на обед", Вьетнам,- все это, как я обнаружил, подстерегала внезапная смерть, ее призрак витал даже над студентами в Беркли, на другом берегу залива, в самом сердце "студенческого бунта" и всего прочего. Дошло уже до того, что негры перестали принадлежать к избранному обществу, даже в качестве тотема. В это невозможно было поверить. Н е г р ы, составляющие душу общества Избранных, душу джаза, да и самой лексики: "чувак" и "балдеж", "врубись" и "чувиха", "каюк" и "расчухать", "дал дуба" и "клево",душу борьбы за гражданские права; негры, оканчивающие Рид-колледж, живущие в Мэйзоне в Норт-Биче и трахающие своих чернокожих шлюх, - ах, эти тщательно продуманные ласки и шлепки, вселяющие душу в каждого негра,- всему этому конец. Невероятно!
Короче, я начинал улавливать тенденцию всех этих катаклизмов в богемном мире Сан-Франциско. Между тем, как ни удивительно, три молодых адвоката Кизи Пат Халлинен, Брайен Роэн и Пол Робертсон - были близки к тому, чтобы заполучить Кизи под залог. Они убедили судей в Сан-Матео и Сан-Франциско в том, что Кизи, движимый заботой об интересах общества, разработал прекрасный план. Он вернулся из изгнания только с одной целью: созвать в "Уинтерленд-арена" в СанФранциско многолюдный митинг наркоманов и хиппи и объявить Молодежи о том, что пора прекратить прием ЛСД, поскольку она опасна и может лишить мозгов, ну и все такое прочее. Этот митинг должен был стать церемонией "окончания кислотной школы". Они должны выйти "за пределы кислоты". Сдается мне, именно об этом Кизи мне и толковал. Одновременно шестеро близких друзей Кизи из района Пало-Альто пустили свои дома с торгов под обеспечение 35 000 долларов - залога, потребованного окружным судом Сан-Матео. Я думаю, судьи рассчитывали на то, что Кизи в любом случае никуда не денется. Если он, будучи отданным на поруки, снова сбежит, то подложит такую свинью своим друзьям, которые из-за этого лишатся крыши над головой, что будет окончательно дискредитирован и как наркоманский апостол, и во всех прочих смыслах. Если же нет, то он будет обязан произнести свою речь перед Молодежью что ж, тем лучше. Как бы там ни было, Кизи выходил на свободу.
Однако в Хейт-Эшбери такой оборот дела особой популярности не имел. Вскоре я обнаружил, что торчковая жизнь в Сан-Франциско достигла уже такого размаха, что возвращение Кизи и его план "окончания кислотной школы" грозили вызвать первый в среде торчков крупный политический кризис. Все взоры были обращены на Кизи и его группу, известную как "Веселые Проказники". Тысячи молодых людей приезжали в СанФранциско пожить на ЛСД и психеделической вещи. Главным абстрактным словом в Хейт-Эшбери было слово "вещь". Оно могло означать л ю б у ю вещь, "измы", образ жизни, привычки, пристрастия, дела, половые органы; в е щ ь и еще п р и к о л; прикол имел отношение к вкусам и навязчивым идеям: к примеру, "у Стюарта Бранда индейский прикол" или "знаки зодиака - вот ее прикол", а для торчков - и просто к стилю одежды. Слово это не имело негативного смысла. Как бы там ни было, всего за две недели до описываемых событий торчки провели в парке "Золотые ворота", у подножия холма, на вершине которого расположен Хейт-Эшбери, свой первый крупный "сходняк", где устроили шуточное празднование дня запрещения ЛСД в Калифорнии. Там сошлись все кланы, все общины. Собрались все прикольщики и занялись своей вещью. Затеял все это торчок по имени Майкл Боуэн, и туда направились тысячные толпы - роскошно разодетые, звеня колокольчиками, распевая песни, исступленно танцуя, несмотря ни на что одурманив себе мозги и с присущей им язвительностью совершая излюбленные свои благородные поступки по отношению к копам, одаривая их цветами и с головой погружая ублюдков в нежные ароматные лепестки любви. Господи, Том, вещь получилась просто фантастическая, прикольный кайф, тысячи торчков своей любовью свернули копам мозги набекрень, сплошная фиеста любви и эйфории. Даже Кизи, который в то время еще был в бегах, и тот мелькнул там на мгновение и смешался с толпой, и наступило полнейшее е д и н е н и е... а теперь вдруг вот те на! полюбуйтесь-ка на него, он в руках у ФБР и прочих суперкопов, - Кизи, самый знаменитый человек в Жизни, заявляет, что пришло время "заканчивать школу кислоты". Что за черт, может, это хитрый ход? И даже в мире людей с понятием стало зарождаться движение "Остановите Кизи!".
На сумасшедшем грузовичке мы подъезжаем к Складу, и... ну, для начала до меня доходит, что люди типа Лоис, Стюарта и Черной Марии составляют умеренное, склонное к осторожности крыло "Веселых Проказников". Склад расположен на Харриет-стрит, между Ховардом и Фолсом. Как и почти весь Сан-Франциско, Харриетстрит застроена деревянными домами с окнами-фонарями, и все дома выкрашены в белый цвет. Однако Харриет-стрит находится в районе притонов и, несмотря на весь свой грим, выглядит так. словно на нее выползли в сумерках человек сорок пять пьянчуг, умерли там, почернели, раздулись и лопнули, выпустив наружу целый поток спирохет, которые проникли в каждую доску, каждую планку, каждую щель, каждую щепку, каждую каплю распыляемой краски. Оказывается, Склад - это, на самом деле, гараж на первом этаже заброшенной гостиницы. В последний раз коммерчески он использовался как пекарня. Мы останавливаемся у гаража, а там стоит грузовик, выкрашенный синей, желтой, оранжевой и красной красками дневного свечения, с выведенным громадными буквами на капоте словом "ОБМАН". Из темного нутра гаража доносятся звуки пластинки Боба Дилана с его небрежной гармоникой и голосом, как у Эрнеста Табба: фальшивящим и осипшим от монотонных полулюбительских песнопений...
Внутри, в громадном помещении, полнейший беспорядок, который отчасти создает нечто, похожее поначалу во мраке на десять-пятнадцать ходячих американских флагов. Флаги оказываются мужчинами и женщинами, большинству из которых едва за двадцать, в белых комбинезонах того типа, что носят рабочие в аэропорту, только с пришитыми где только возможно кусками американского флага - в основном звезды на синем фоне. но кое у кого на штанинах вертикальные красные полосы. Кругом стоят театральные подмостки, завешенные вместо занавеса одеялами, вдоль стен свалены грудами целые ряды выдранных где-то с корнем театральных кресел, металлолом, канаты и балки.
Одно из приспособленных под занавес одеял отодвигается, и со сцены высотой футов девять спрыгивает на пол невысокая фигура. Оказывается, это паренек футов пяти ростом с чем-то вроде авиаторского шлема времен первой мировой войны на голове... он весь в светящихся вихрях, зеленых и оранжевых. Даже башмаки. Такое впечатление, будто он подпрыгивает над двумя флюоресцирующими шарами. Наконец он останавливается. У него славное личико с большими усами и огромными глазами. Глаза прищуриваются, и на лице вдруг появляется ухмылка.
- Я только что пристукнул там, наверху, восьмилетнего мальчика,говорит он.
После чего он принимается гнусаво хихикать и, весь сверкая, вприпрыжку несется в угол, в самую груду мусора.
Все смеются. По-видимому, это нечто вроде традиционной семейной шутки. По крайней мере, я единственный, кто оглядывает подмостки в поисках останков.
- Это Отшельник.
Через три дня я вижу, что он соорудил себе в углу пещеру.
В центре гаража - еще более яркое свечение. С трудом различаю школьный автобус... светящийся оранжевым, зеленым, фуксиновым, лавандовым, голубоватозеленым, всеми мыслимыми флюоресцирующими пастельными тонами в тысячах узоров, крупных и мелких, некая смесь Фернана Леже и Доктора Стрейнджа, то с шумом сливающихся воедино, то с трепетом расходящихся в стороны, словно кто-то вручил Иерониму Босху полсотни ведер краски дневного свечения и школьный автобус "Интернэшнл Харвестер" образца 1939 года и велел как следует поработать. На полу возле автобуса растянут пятнадцатифутовый транспарант, гласящий: "ОКОНЧАНИЕ КИСЛОТНОГО ТЕСТА"; над ним трудятся два или три Человека-Флага. Фальшивит и сипит голос Боба Дилана, ходят с места на место люди, плачут младенцы. Мне их не видно, но они где-то здесь, они плачут. У стены - парень лет сорока, обладающий грудой мышц; это видно, потому что он без рубашки - в одних брюках защитного цвета и каких-то красных кожаных башмаках, - сложен он чертовски крепко. Кажется, он впал в кинетический транс: снова и снова подбрасывает в воздух небольшую кувалду и каждый раз успевает поймать ее за ручку, непрерывно дрыгая при этом ногами, поводя плечами и подергивая головой,- и все это в рваном ритме, словно где-то Джо Кьюба играет "Бац! Бац!", хотя на самом-то деле не поет уже и Боб Дилан, а из громкоговорителя, где бы он там ни был, доносится запись некоего призрачного голоса:
"Нигдешняя Шахта... у нас есть обертки от жевательной резинки... - фон создает потусторонняя электронная музыка с восточными интервалами, напоминающая музыку Хуана Карильо,- ... Мы вытаскиваем все это из земных недр... работаем в Нигдешней Шахте... сегодня, ежедневно..."
Подходит один из Людей-Флагов.
- Эй, Горянка! Это же с ума сойти!
Горянка - высокая девушка, крупная и красивая, с ниспадающими на плечи темно-каштановыми волосами. Вот только нижние две трети ее ниспадающих волос напоминают кисть художника, которую обмакнули в кадмиево-желтую краску,- в Мексике она заделалась крашеной блондинкой. Она поворачивается и демонстрирует на спине своего комбинезона круг, составленный из звезд.
- Мы купили их в магазине военного обмундирования, - говорит она, правда, отпад? Тамошний старикан говорит: "Уж не хотите ли вы разрезать эти флаги и пустить их на свои наряды?" А я ему отвечаю: "Что вы! Нам охота раздобыть несколько горнов и устроить парад". Но посмотрите вот на это! Вот из-за чего мы их купили.
Она показывает пуговицу на комбинезоне. Все наклоняются. чтобы как следует ее разглядеть. В глубине пуговицы гравировка в стиле "арт-нуво": "Их не арестуешь".
И х н е а р е с т у е ш ь!.. девиз весьма своевременный. После стольких случаев, когда Проказников арестовывали - копы округа Сан-Матео. копы Сан-Франциско, копы Мехикале Федерале, копы ФБР, копы, копы, копы. копы...
А младенцы все плачут. Горянка поворачивается к Лоис Дженнингс:
- Что делают индейцы, когда плачет ребенок?
- Хватают его за нос.
- Да ну?
- Так его отучают.
- Надо попробовать... Это кажется логичным...
И Горянка направляется к одной из разборных, трубчато-сетчатых детских кроваток, берет на руки своего ребенка, четырехмесячную девочку по имени Саншайн - Солнечный Свет, и усаживается в театральное кресло. Однако вместо того. чтобы применить индейский метод обхождения с детьми, она расстегивает комбинезон "Их не арестуешь" и принимается кормить ребенка.
"Нигдешняя Шахта... Ни чувств, ни криков и ни слез... - баммм, биммм и опять я пришел на Нигдешнюю Шахту..."
Жонглер с кувалдой дергается что есть сил...
- Кто это?
- Кэссади.
Я поражен, мне это кажется непостижимым. Я же помню, кто такой Кэссади. Кэссади, Нил Кэссади, был героем, Дином Мориарти, романа "В дороге" Джека Керуака - Денверский Малый, парень, который без устали носился на машине по всей стране, догоняя, а то и обгоняя "жизнь", и вот передо мной тот же самый парень, уже сорокалетний, - в гараже, подбрасывает в воздух кувалду, пританцовывает под своего собственного Джо Кьюбу и...говорит. Говорит Кэссади без остановки. Однако этим еще ничего не сказано. Кэссади непрерывно произносит монологи, только ему абсолютно безразлично, слушает кто-нибудь или нет. Он попросту окунается в монолог, причем если нет другого выхода - то в одиночку, хотя рад и любому слушателю. Он ответит на все вопросы, правда, не совсем в том порядке, в каком они заданы, ведь здесь нельзя останавливаться, следующий привал через сорок миль, вы же понимаете, он раскручивает воспоминания, метафоры, литературные. восточные, хипповые аллюзии, перемежая все это неуместным оборотом: "Вы же понимаете"...
II. ТОТЕМ МОЧЕВОГО ПУЗЫРЯ
Вот в таком духе я провел два-три дня в гараже с Веселыми Проказниками в ожидании Кизи. Проказники приняли меня как нечто само собой разумеющееся. Среди Людей-Флагов была одна блондинка, похожая на Дорис Дэй, но известная как Дорис Копуша. Она сказала мне, что мой внешний вид должен стать более... ярким, что ли. Обидно, Дорис Копуша, однако я знаю, что ты сказала это в качестве доброго совета. Да, она дала мне добрый совет. Поэтому, желая доказать, что обладаю чувством собственного достоинства, я не снимал галстук. Но всем на это было наплевать. Я околачивался там без всякого дела, Кэссади подбрасывал в воздух свою кувалду, звучали призрачные записи, орали младенцы, ярко светился автобус, расхаживали Люди-Флаги, приколыцики петляли на солнышке по старой Харриет-стрит, а у меня только и дел было, что вздремнуть часок-другой да сходить в уборную.
Да, в уборную. На Складе не было водопровода, даже холодной воды. Можно было выйти на расположенный рядом, за деревянным забором, маленький пустырь и принять соответствующую позу в налетающем порывами резком запахе людской мочи, которой уже давно пропиталась тамошняя грязь, а можно было подняться по приставной лестнице и через люк в потолке попасть в бывшую гостиницу с мертвыми ночлежными коридорами и комнатами, разделенными стенами из отжившего свой век рыхлого полусгнившего дерева, которое от одного взгляда расползалось во все стороны таящимися в нем неизвестными линялыми паразитами. Все это вызывало отвращение даже у Проказников. Большей частью они ходили на угол, на бензозаправочную станцию компании "Шелл". Вот и я направился на станцию "Шелл" - на угол Шестой и Ховард. Я спрашиваю, где тут туалет, тамошний парень окидывает меня Взглядом мрачным взглядом, говорящим: так-так, бензин он не покупает, а туалетом воспользоваться ему подавай, - и наконец показывает пальцем в глубину конторы, на большую канистру. Ключ от туалета висит на цепи, прикрепленной к большой пустой канистре из-под бензина. Я беру ее и выхожу из конторы на бетонированную автостоянку, где обладающая кредитными карточками элита наполняет баки и выходит размять ноги и выдрать трусы из старческих восковых складок своих мошонок, а я выхожу туда, держа двумя руками бензиновую канистру, словно тотем мочевого пузыря, поворачиваю за угол к туалету и... все в порядке, ничего особенного. Однако внезапно до меня доходит, что для Проказников эта процедура превратилась в п о с т о я н н у ю. Они попросту так живут. Мужчины, женщины, юноши, девушки, большей частью воспитанные в семьях среднего достатка,- мужчины и женщины, юноши и девушки, дети и младенцы,- так они живут уже много месяцев, а кое-кто и годы; на автобусе через всю Америку и обратно, в Крысиные земли Мексики и обратно, словно цыгане, прогуливаясь в стороне от станции техобслуживания, отыскивая лазейку для мочеиспускания, натыкаясь на мрачные взгляды, мало того, оказывается, у них есть фильмы и магнитные ленты, где запечатлены их дуэли с владельцами станций обслуживания в американской глубинке, пытающимися уберечь свои бетонные толчки и пустые автоматы для бумажных салфеток от нашествия этих раскрашенных безумцев...
И снова на Складе. Ничего не меняется. Все происходящее постепенно вселяет в меня все более странное чувство. Дело, однако, не только в нарядах, магнитофонных записях, автобусе и всем прочем. На моем счету немало уик-эндов времен студенческого братства, отмеченных куда более фантастическими зрелищами и звуками, да и к тому же безумными попойками. Это чувство возникает, когда Люди-Флаги начинают подходить ко мне и говорить вещи типа... ну, допустим, когда Кэссади не переставая подбрасывает в воздух кувалду и вдруг с головой уходит в раздумья о вселенских проблемах, то все остальное ни черта не значит, и - бац! - он не успевает кувалду поймать, она с грохотом падает на цементный пол гаража, и кто-то из Людей-Флагов произносит:
- Знаешь, Вождь говорит, если Кэссади промахивается, это всегда не случайно...
Сперва о слове "Вождь". Говоря о Кизи, Проказники называют его двумя разными именами. Если они обсуждают обычные земные дела, то он просто Кизи, например, "Кизи выбили зуб". Но если они говорят о Кизи как о лидере или учителе всей компании, он становится Вождем. Поначалу мне это показалось фальшью. Однако впоследствии стало походить на... м и с т и к у, голова моя словно наполнилась неким мистическим туманом. Я даже слышу, как шипит этот туман у меня в голове - такое громкое шипение случается, если принять слишком много хинина. Не знаю, происходит ли то же самое с остальными. Но если случается нечто потрясающее, нечто ужасное, внушающее благоговение, необыкновенное или же попросту нелепое, нечто, с чем, как я чувствую, я не смогу совладать, тогда словно включается сигнал тревоги и возникает этот постепенно густеющий туман...
- ...если Кэссади промахивается, это всегда не случайно. Он что-то говорит. В помещении что-то происходит, возникает какая-то напряженность, кругом дурные флюиды, и он хочет их разогнать.
Они не шутят. В жизни каждого все... имеет значение. И каждый бдительно отыскивает этот скрытый смысл. И флюиды. Флюидам нет конца. Через некоторое время я оказался в Хейт-Эшбери с одним приятелем - не из Проказников, парнем из другой общины... - так вот, этот парень пытался открыть старый секретер, из тех, что, открываясь, превращаются в конторку, на которой можно писать, и при этом прищемил палец. Однако вместо того, чтобы выругаться: "А, черт!.." - или как-нибудь в таком же духе, он делает из этого случая целую притчу и говорит:
- Это же с и м в о л и ч н о. Разве не видишь? Даже бедолага, придумавший эту штуковину, и тот играл в ту игру, в которую его заставляли играть. Видишь, как эта штуковина сделана? Она открывается н а р у ж у! Только н а р у ж у, она должна выскакивать наружу, чтобы войти в т в о ю жизнь, все время вот так в о н з а т ь с я... понимаешь?.. они об этом даже не д у м а ю т... понимаешь?.. просто они делают вещи именно так, ты находишься здесь, а они там, и они собираются постоянно на тебя нападать. Видишь тот кухонный стол? - За дверью виден старый кухонный стол, покрытый эмалью. - Так вот, он наверняка з а д у м а н л у ч ш е, да-да, это так, я имею в виду - лучше всего этого цветистого дерьма, этот кухонный стол мне правда по душе, потому что все в нем находится в н у т р и... понимаешь? оно внутри, чтобы п о л у ч а т ь, вот в чем все дело, он пассивен, ведь что из себя представляет стол? Фрейд говорил. что стол - символ женщины, женщины с раздвинутыми ногами, и в своих снах ты его трахаешь... понимаешь?.. А э т о что символизирует? - он показывает на секретер. - Это символизирует то, что ебут тебя. Ебут т е б я, верно? - И так далее, до тех пор, пока у меня не возникает желание положить ему руку на плечо и сказать: "Почему бы тебе не дать ему хорошего пинка, и дело с концом?"
Однако подобные разговоры неистребимы. Каждый хватается за любое, самое незначительное происшествие так, словно оно представляет собой метафору самой жизни. Каждую минуту жизнь каждого человека содержит в себе больше вымысла, чем самая фантастическая книга. Это же фальшивка, черт побери... но м и ст и ч е с к а я... Проходит немного времени, и вы подхватываете ее, как заразу, как зуд, как краснуху.
К тому же кругом сплошные игры. Добропорядочный мир снаружи состоит, похоже, из миллионов людей, обманным путем втянутых в игры, о которых они даже не имеют ни малейшего представления. Из-за завесы солнечного света, заливающего Харриет-стрит, появляется и входит в гараж парень, которого все зовут Зануда, и бац! - не дожидается даже метафор. Никогда в жизни я так быстро не вступал в отвлеченную дискуссию с абсолютно незнакомым человеком. С места в карьер мы заводим разговор об играх. Зануда - парень молодой, красивый, широколицый и длинноволосый, с челкой в точности как у принца Вэльянта из комиксов, на нем свитер из джерси с высоким воротом и металлическими звездами, напоминающими те, что носят на погонах генералы. Он говорит:
- Игры так глубоко проникли в нашу культуру, что... - слухи слухи самомнение шмоны промывка мозгов приговоры законы - ... надо постоянно сопротивляться... - тут Зануда напрягает ладони и резко, словно приемом каратэ, сводит вместе кончики пальцев...
Однако мысли мои разбредаются. Мне трудно слушать, потому что я зачарованно гляжу на пластмассовый футлярчик с зубной щеткой и пастой, который Зануда держит одним большим пальцем. Футлярчик дрожит у меня перед глазами, когда сходятся руки Зануды... Ну и чудные же собрались здесь бродяги! Вот парень с генеральскими звездами на джерси читает нечто вроде вечерней проповеди о прегрешениях рода человеческого, и вдруг - зубная щетка! - ну конечно же! - он чистит зубы после каждой еды! - в самом деле, чистит. Он чистит зубы после каждой еды, невзирая на то что они живут в этом гараже, как цыгане, без горячей воды, туалета и кроватей, если не считать парочки матрасов, с набивкой которых давно слились в единое целое грязь, пыль, сырость и порывистый ветер, и они лежат, растянувшись на подмостях, в автобусе, в кузове пикапа, и ноздри их забиваются плесенью...
- ...но знаешь, что мне пришло в голову? Люди уже начинают разгадывать приемы ведения игр. Не только торчки и им подобные - все люди. Взять ту же Калифорнию. Здесь испокон веков существует такая пирамида...
При этом Зануда руками чертит в воздухе контур пирамиды, и я зачарованно смотрю, как скользит вверх по одной из ее граней пластмассовый футлярчик с зубной щеткой, блестящий-блестящий...
- ...надо переступить границы этого дерьма,- говорит Зануда, а голос у него искренний, звонкий и мелодичный, как у выпускника школы, произносящего прощальную речь, словно он только и сказал, что: п у с к а й б у д у щ и е с т а р ш е к л а с с н и к и з а п о м н я т н а ш д е в и з...переступить границы этого дерьма...
...на пластмассе чудесная полоска света, ровный, неподвижный луч из прошлого, откуда явился Зануда. И вот я уже испытываю его вновь, ах, этот приятный зуд, я только что извлек метафору - кусок трансцендентального дерьма - из его прикольного футлярчика для зубной щетки...
- ...переступить границы этого дерьма."
В помещение Склада входит рослый парень - весь в оранжево-синем, как паяц в пантомиме, и с намалеванной на лице оранжевой маской дневного свечения, отчего он удивительно напоминает Духа. если вы, конечно, еще помните ту серию комиксов. Мне говорят, что это Кен Бэббс, который во Вьетнаме был пилотом вертолета. Я завожу с ним разговор и спрашиваю, как там было, во Вьетнаме, и он мне отвечает, совершенно серьезно:
- Ты и вправду хочешь знать, как там было?
- Да.
- Иди сюда. Я тебе покажу.
Он уводит меня в глубь гаража и показывает на картонную коробку, стоящую на полу, просто на полу, среди всеобщей разрухи и безумия.
- Все там, внутри.
- Все там, внутри?
- Именно, именно, именно.
Я запускаю руку в коробку и извлекаю оттуда машинописный манускрипт страниц в четыреста-пятьсот Принимаюсь листать. Это роман, о Вьетнаме. Я смотрю на Бэббса. Он одаривает меня теплой дружеской улыбкой, и его маска ярко светится и морщится.
- Все там, внутри? - говорю я.- Тогда, сдается мне, нужно время, чтобы во всем разобраться.
- Да, да, именно! именно! именно! - говорит Бэббс заливаясь таким смехом, точно в жизни ничего забавнее не слыхал. - Да! Да! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Именно! Именно! - и маска на его лице светится и дергается. Я снова кладу роман в коробку, и теперь мне предстоит целыми днями рецензировать роман Бэббса о Вьетнаме лежа на полу гаража среди всей этой сумятицы, словно в ожидании смерча, который наконец выхватит рукопись у меня из рук и расшвыряет по всему округу Сан-Франциско, а Бэббс где-то поблизости будет твердить очередной одураченной жертве: "Да, да, именно! именно! именно!".
В ожидании Кизи спешно собирались все Веселые Проказники. Прибывает Джордж Уокер. На Уокере ни какого театрального наряда. Он похож всего лишь н подтянутого светловолосого студента и одет в рубашку с короткими рукавами и вельветовые штаны. Он улыбчивый и общительный - ни дать ни взять славный многообещающий юноша с Западного побережья, за исключением кое-каких необязательных деталей типа оставленной им на улице гоночной машины "лотос", покрытой краской дневного свечения так, что она вспыхивает в сумерках, когда скользит на своих четырех колесах по закоулкам калифорнийских предместий. И еще Пол Фостер. Фостер, насколько я понял, своего рода безумный гений, гений в области компьютеров, и всевозможные фирмы с названиями типа "Технифлекс", "Дигитрон", "Солартекс", "Автоматон" охотятся за ним, пытаясь его заполучить и заставить за громадные деньги что-то там для них делать... Ну, гений он или не гений - этого мне не понять. А безумцем он смотрится стопроцентным. Ссутулившись, он сидит в углу, в театральном кресле чахлая фигурка, облаченная, однако, в немыслимое количество одежд. Кажется, на нем не меньше восьми клоунских панталон, натянутых друг на друга, одни грязнее других, все черные, покрытые сажей, рваные, лоскутные, эфемерные. Голова его почти начисто выбрита. Он настолько худ, что кажется, и плоти на голове не осталось, и, когда он сокращает челюстные мускулы, возникает эффект приведенной в движение искусно сработанной схемы анатомического строения с мелкими лицевыми мышцами, ушными косточками, оболочками, связками, мышечной тканью, узелками, наружным покровом, о нагромождении которых никто прежде и не подозревал; все это внезапно открывается взору и, следуя некоей сложной цепной реакции, приобретает четкость изображения. А челюстные мускулы он сокращает непрерывно, сосредоточиваясь - с опущенной головой и горящими глазами,- сосредоточиваясь на чертеже, который делает в блокноте, чертеже чрезвычайно мелком, но, судя по тому, как он сосредоточен, имеющем решающее значение...
Черная Мария сидит на складном стуле с невыразимой улыбкой на лице, но не произносит ни слова. Один из Людей-Флагов, худощавый малый, рассказывает мне о том, как мексиканцы помешаны на гуарачес. Дорис Копуша рассказывает мне...
- У них свой собственный прикол,- продолжает Зануда. - может, он не такой уж и крутой, но они уже начинают переступать границы этого дерьма. Старое триединство-то все еще остается: Сила, Положение, Власть, а к чему им поклоняться этим старым богам и этим отжившим формам власти?..
- Поебать Бога... э-э-э... Поебать Бога... Этот голос раздается сбоку, из-за одеяльного занавеса. Там кто-то разбавляет бранью сказанное только что Занудой.
- Поебать Бога. Да здравствует Дьявол.
Голос, однако, вялый, убаюкивающий. Занавес отодвигается, а там стоит невысокий жилистый паренек, похожий на пирата. Позади него, в глубине за занавесом, - всевозможные провода, инструменты, приборные панели, колонки, все свалено в кучу, в сверкающую груду электронной аппаратуры, и там снова включена запись... "В Нигдешней Шахте..." Паренек, как я уже сказал, похож на пирата, у него длинные черные волосы, зачесанные назад на манер Тарзана, усы, в мочке левого уха - золотое кольцо. Взгляд у него сонный. Вообще-то он из Ангелов Ада. Его зовут Вольный Фрэнк. Одет он в "цвета" Ангелов Ада, то есть в куртку со знаками отличия - куртку с отрезанными рукавами, на которой изображен череп в шлеме, крылья и множество других тайных эмблем.
- Поебать Бога,- говорит Вольный Фрэнк,- поебать все формы... формы...- и слова замирают, словно в туманной дали, хотя он еще шевелит губами и, странно наклонив голову, устало удаляется во мрак, в сторону автобуса, руки болтаются из стороны в сторону, как у Кэссади, он ловит свой кайф, как Кэссади. все в норме, обычный Ангел Ада... а Зануда чистит зубы после каждой еды и заодно экономно пользуется канистрой на станции "Шелл".
Тут-то и появляется Кизи.
III. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ КОСТЮМ
Прорвавшись сквозь пелену солнечного света у ворот и спустившись по наклонной плоскости в мрачную тень, к гаражу подъезжает грузовик; и на переднем сиденье - Кизи. Вождь. Освобожденный под залог. Я почти уверен, что весь шальной карнавал вспыхнет сейчас флюоресцирующими огнями и огласится безудержными воплями восторга. На самом же деле все хранят молчание. Встреча проходит на редкость спокойно.
Кизи вылезает из машины опустив глаза. На нем спортивная рубашка, старые брюки и тяжелые ботинки. Мне кажется, что на мгновение он задерживает на мне взгляд, однако не следует ни приветствия, ни малейшего признака узнавания. Это вызывает досаду, но тут я вижу, что он ни с кем не здоровается. Никто не говорит ни слова. Никто и не думает к нему бросаться. Все происходит так, словно... ну, вернулся Кизи, о чем же тут еще говорить.
Потом Горянка отчетливо произносит: - Ну и как тебе тюрьма, Кизи? Кизи лишь пожимает плечами. - Где моя рубашка? - спрашивает он.
Горянка принимается рыться в груде хлама, сваленного рядом с театральными креслами, и извлекает оттуда рубаху,- коричневую хлопчатобумажную рубаху с начесом, с открытым воротом и красной кожаной шнуровкой. Кизи снимает рубашку, в которой приехал. У него громадные спинные мышцы, отчего верхняя часть спины похожа на крылья морского демона. Надев рубаху с начесом, он поворачивается.
Однако вместо того, чтобы что-то сказать, он делает выразительный жест головой, направляется через весь гараж к скоплению проводов, динамиков и микрофонов и с минуту что-то регулирует. "...Нигдешняя Шахта..."
Словно теперь все наконец под контролем и ведется лишь точная настройка.
Из некоего укромного уголка гаража - я и понятия не имел, что там кто-то есть, - выходит женщина с тремя детьми. Жена Кизи Фэй, их шестилетняя дочь Шеннон и два мальчика - пятилетний Зейн и трехлетний Джед. У Фэй длинные рыжевато-каштановые волосы, она одна из самых прекрасных, самых блаженных женщин, которых я когда-либо видел. Кажется, что она излучает свет и святость. Кизи подходит к ней и по очереди берет на руки каждого ребенка, а потом Горянка приносит свою малютку Саншайн, и он минуту держит на руках Саншайн. Все нормально...
Потом Кизи приходит в себя и улыбается, словно его посетила какая-то мысль. Словно он только теперь услышал вопрос Горянки о том, как ему тюрьма.
- Единственное, что меня волновало, - это зуб, говорит он. Он слегка выдвигает вперед верхнюю вставную челюсть и языком вынимает изо рта искусственный передний зуб. - Я испытывал чудовищнейшее волнение. Мне предстояло выступать в суде, разговаривать с репортерами - да мало ли что, а эта штуковина того и гляди выпадет, как сейчас, и тогда пришлось бы жевать слова, как резинку.
Через три недели ему суждено заменить этот зуб на другой, с оранжевой звездой и зелеными полосками покрытый эмалью "зуб резцовый боковой", украшенный цветами флага Проказников. Однажды у бензоколонки ее хозяин, белый малый, проявляет к этому зубу интерес, зовет своего помощника, чернокожего малого, и говорит: "Эй, Чарли, иди-ка сюда, покажи этому парню свой зуб". Короче, Чарли ухмыляется и обнажает верхние зубы, демонстрируя золотой зуб с вырезанным в золоте сердечком, то есть сквозь золото проглядывает белое сердечко, покрытое эмалью. Кизи ухмыляется в ответ, а потом обнажает свой зуб - какое-то время чернокожий пристально смотрит на него и не произносит ни слова. Даже не улыбается. Он попросту отворачивается. Немного погодя, уже в пути, Кизи совершенно серьезно, даже грустно, говорит: "Я был неправ. Не стоило мне этого делать".- "Что именно?" - "Я его перенегритянил", - говорит Кизи.
Перенегритянил! Свои провинциализмы типа "чудовищнейшего волнения" Кизи сохранил даже после колледжа, аспирантуры и периода литературной славы.
- Как это случилось? - спрашивает, имея в виду зуб, Вольный Фрэнк.
- Он подрался с одним Ангелом Ада,- говорит Горянка.
- Что?! - Вольный Фрэнк искренне обескуражен.
- Да! - продолжает Горянка. - Тот ублюдок ударил его цепью!
- Что?! - орет Фрэнк.- Где? Как его звали?! Кизи бросает взгляд на Горянку.
- Ну ладно,- говорит она.
- Как его звали?! - настаивает Фрэнк. - Как он выглядел?!
- Горянка плетет сама не знает что,- говорит Кизи. - Я попал в аварию.
Всем своим видом Горянка выражает полнейшее раскаяние. Поединки с участием Ангелов для Фрэнка не шутка. Кизи разгоняет... флюиды. Он усаживается в одно из старых театральных кресел. Разговор он начинает в мягких, спокойных тонах, словно обращается к одной Горянке, а может, и к кому-то еще.
- До смешного доходит,- говорит он,- в тюрьме есть ребята, которые провели там столько времени, что никакой другой вещи не знают. Тюрьма - вот их прикол. Они нахватались тюремных выражений.
...все обступают Кизи, рассаживаясь по старым театральным креслам или на полу. Сгущается мистический туман...
- ...только это не их выражения, это язык надзирателей, копов, прокурора, судьи. Это сплошные цифры. Один, например, говорит: "Что стряслось с бедолагой таким-то?" А другой отвечает: "Да он же в 34-м",- это тюремный корпус. "Его взяли по 211-й"...- для каждой вещи у них свои цифры, полиция по радио так общается...- "его взяли по 211-й, но он может отвертеться и сесть по 213-й, получит от трех до пяти, а при хорошем поведении - полтора". Копам это все по душе. Если вы играете в их игру, у них улучшается самочувствие. Гонятся они, к примеру, за каким-нибудь малым, ловят его, наставляют пистолеты, и дернись у него хоть один мускул, тут же с готовностью вышибут ему мозги, зато потом, как только они упекут его в тюрягу, кто-нибудь из них его навестит и спросит о здоровье жены, а тому полагается отвечать: спасибо, мол, хорошо, а как ваши детишки, то есть, наигрались мы с тобой в "полицейских и воров", а теперь вполне можем друг другу понравиться. И многие из тех, что там сидят, этим правилам следуют; ведь других-то они не знают. Когда ты в бегах, ты тоже играешь по их правилам. Как-то раз в Хейт-Эшбери я услышал, как что-то ударилось позади меня о тротуар, - оказалось, это выпал из окна ребенок. Сбежалась куча народу, а одна женщина плачет и пытается его поднять, причем я знаю, что мне надо подойти и сказать, чтобы она его не трогала, но я этого не сделал. Я боялся, что меня узнают. А потом я увидел, как неподалеку, на той же улице, коп оформляет штраф за неположенную стоянку, и хотел подойти и попросить его вызвать "скорую помощь". Но и этого я не сделал. Я пошел себе дальше. А вечером я слушал по телевизору новости, и там рассказали о ребенке, который выпал из окна и умер в больнице.
Так вот что делает с человеком игра в "полицейских и воров". Только это уже моя мысль. Разгадывая притчи, я смотрю вокруг, на лица сидящих. Взоры всех устремлены на Кизи, и все они, я в этом ничуть не сомневаюсь, думают: так вот что делает с человеком игра в "полицейских и воров". Несмотря на скептицизм, который я принес в их среду, я начинаю вдруг испытывать их чувства. Я в этом уверен. Я чувствую, что становлюсь искушенным в чем-то таком, чего внешний мир - мир, откуда я пришел, вероятно, не в состоянии уразуметь, а это и есть метафора - все происходящее,- древняя и глубокая, глубже, чем...
С залитой солнцем Харриет-стрит входят два парня, с виду явные торчки, и направляются к Кизи. Один молодой, в спортивном свитере и индейских бусах, на которых висит амулет.- короче, типичный кислотный торчок. Однако другой, постарше, чрезвычайно опрятен. У него длинные черные волосы, однако аккуратно расчесанные, слегка подкрученные, как у галантного кавалера, усы, однако аккуратные, расписанная немыслимыми цветами рубашка, однако чистая, хорошо сшитая и дорогая, черная кожаная куртка, только не мотоциклетная, а больше похожая на пиджак, и пара английских ботинок, которые наверняка обошлись ему долларов в 25-30. Поначалу здесь, в Норт-Биче, он выглядит чужаком, этаким бродягой с тысячедолларовым гардеробом. Однако взгляд у него абсолютно честный. Резкие черты его худого лица дополняются парой глаз, горящих огнем истины. Он говорит, что зовут его Гэри Голдхилл и он хочет взять у Кизи интервью для выходящей в Хейт-Эшбери газеты "Оракул", когда, мол, можно это сделать?.. Но совершенно очевидно, что снять камень с души ему необходимо немедленно - дело неотложное.
- Дело в том, Кен,- говорит он с английским акцентом, но это акцент людей среднего класса, приятный акцент жителей центральных графств. - Дело в том, Кен, что многие люди обеспокоены твоими словами или тему как пишут о твоих словах газеты,- об "окончании кислотной школы". Тебя многие уважают. Кен, ты один из героев психеделического движения, - у него типичная для жителей английских центральных графств манера разбивать длинные слова на слоги: пси-хе-де-ли-чес-кое дви-же-ние, - и они хотят знать, что ты имеешь в виду. В Хейт-Эшбери происходит прекраснейшая вещь, Кен. Многие впервые открывают двери своего разума, но такие люди, как ты, должны им помочь. У нас только два пути, Кен. Мы можем либо изолировать себя от мира, уйдя в монастырь, либо основать религию на основе деятельности Лиги Духовного Развития,- Лиги Ду-ховно-го Раз-ви-тия,- и употреблять кислоту и траву законным образом, в качестве священных ритуалов, и тогда никому не придется изо дня в день пугаться каждого стука в дверь.
- Может, употреблять все это в качестве священных ритуалов еще хуже, говорит Кизи.
- Тебя не было почти год, Кен.- говорит Голдхилл. - Ты можешь и не знать, что происходит в ХейтЭшбери. Движение ширится, Кен, и тысячи людей уже нашли для себя нечто прекрасное, они очень искренни и преисполнены любви, однако страх и паранойя, Кен, ожидание стука в дверь приводят к страшным вещам, Кен. Все это ответственно за множество скверных улетов. Люди ловят не тот кайф, Кен, ведь стоит им принять кислоту как они начинают чувствовать, что в любой момент может раздаться стук в дверь. Мы должны объединиться. Ты должен помочь нам, Кен, а не действовать против нас.
Кизи поднимает голову и смотрит не на Голдхилла, с куда-то в дальний угол погруженного в темноту гаража. Потом, все еще глядя вдаль, он начинает говорить тихим отрешенным голосом:
- Если вы не понимаете, что я помогал вам всеми фибрами своей души... если вы не понимаете, что я для этого сделал, через что мне пришлось пройти...
...сгущается, сгущается...
- Я знаю, Кен, но репрессия...
- Мы сейчас переживаем период, подобный периоду Святого Павла и раннего христианства, - говорит Кизи. - Святой Павел сказал: если тебя обосрут в одном городе, иди в другой город, если же и в том городе тебя обосрут, иди в третий...
- Я знаю, Кен, но ты велишь людям прекратить прием кислоты, а они прекращать не собираются. Они открыли двери своего разума, о существовании которых и не подозревали, и это прекраснейшая вещь, а потом они читают в газетах, что человек, которого они всегда уважали, вдруг велит им остановиться.
- Есть куча вещей, о которых я не могу рассказать газетчикам,- говорит Кизи. Он по-прежнему смотрит вдаль, а не на Голдихилла.- Как-то ночью в Мексике, в Мансакильо, я принял немного кислоты и бросил на "И-цзин". А "И-цзин"... самое замечательное в "И-цзин" то, что любовных посланий она не признает, она влепит тебе оплеуху, если ты ее заслужил... так вот, по книге вышло, что мы подошли к какому-то пределу, мы больше никуда не движемся, настало время искать новый путь... и я вышел на улицу, а там разразилась гроза, повсюду сверкали молнии, я поднял руку к небу, сверкнула еще одна молния, и внезапно у меня появилась вторая кожа из молнии, из электричества, словно костюм из электричества, и я понял, что внутри нас находятся ростки супергероизма и что мы можем стать либо супергероями, либо ничем. - Он опускает глаза. - Этого я газетчикам сказать не мог. Разве им это скажешь? Тогда бы в тюрьму меня уже не посадили, меня отправили бы в Пескадеро.
...сгущается... сгущается...
- Но большинство к этому еще не готово, Кен,говорит Голдхилл. - Они только начинают открывать двери своего разума...
- Однако нельзя же, войдя в эту дверь, все время возвращаться и снова в нее входить...
- ...и кто-то должен помочь им в эту дверь войти...
- Только не говори, что не надо углубляться в дебри, - говорит Кизи. Только не говори, что надо перестать быть первопроходцем, вернуться и помочь этим людям войти в дверь. Если Лири хочет этим заниматься, вот и хорошо. Это хорошая вещь. кому-то же это надо делать. Но кому-то надо быть и первопроходцем и оставлять зарубки, чтобы за ним могли пойти другие. Кизи вновь поднимает голову и смотрит далеко во тьму. Нужно обладать хоть какой-то верой в то, что ты пытаешься делать. Проще простого верить, когда идешь по проторенной дорожке. Но вы не должны терять веры в нас на всем пути. Кто-нибудь типа Глизона... вот такое расстояние Глизон прошел вместе с нами, - Кизи разводит дюйма на два большой и указательный пальцы. Он был с нами до тех пор, пока наша фантазия соответствовала его собственной. Но как только мы пошли дальше, он перестал нас понимать и поэтому начал чинить нам препятствия. Он... потерял веру.
Потерял веру!.. туман залива превращается в пар и шипит внутри моего старого черепа...
Вера! Далше! Да, крайне необычное ощущение возникает, когда сидишь в окружении светящихся красок на жалкой, пузырящейся от нарывов Харриет-стрит и вдруг осознаешь, что, сидя в этом неправдоподобном хлебозаводе-складе-гараже, находишься в среде общины, исповедующей вероучение Цон-Иша-па, и в среде сангхи, в среде манихейства и черни, подвергаемой гонениям у Врат, в среде Заратуштры, Майдхиоймаонгхи и пятерых правоверных перед Виштапу, в среде Магомета, Абу-Бекира и апостолов среди фарисействующих корейш Мекки, в среде Гаутамы и собратьев в пустыне, оставляющих родню свою по крови ради семьи истинной - тайного сообщества сангхи... короче говоря, в среде истинного мистического братства... Только пребывают братья в несчастной старой Америке шестидесятых, заваленной полиэтиленом фирмы "Формика", без единой песчинки пустыни, без единого обрывка пальмового листа, без единого кусочка плода хлебного дерева, без манны небесной в пустыне, лишь ловя флюиды, исходящие от магнитофона "Ампекс" и фокусов с кувалдой "Уильяме Лок-Хед", глотая приготовленные с математической точностью в лабораториях наркотики ЛСД-25. ИТ-290, ДМТ, а вовсе не напиток "сома", устремляясь вдаль в аэропортовских комбинезонах с американскими флагами и в автобусе "Интернейшнл Харвестер" - да мало того! - средь скопления зефирных лиц и до блеска начищенных черных туфель...
IV. ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ О МОЕМ БУДДЕ?
Сегодняшняя фантазия... Уже поздний вечер, и большинство Проказников смоталось со Склада: кто принять душ в квартире Кишки, бывшего Ангела Ада, который держит психеделическую лавку под названием "Совместные авантюры", кто - туда, кто - сюда... На Складе остались лишь Кизи и еще человека два. Кизи стоит у дальней стены, во мраке Центральной Аппаратной, среди магнитофонных пленок, коробок с кинофильмом, маркированных липкой лентой, блокнотов, микрофонов, проводов, катушек, динамиков, усилителей. Архивы Проказников... а на записи монотонно, словно на спиритическом сеансе, бубнит потусторонний голос:
"...удачный контрудар... новое важное сообщение..." Новое важное сообщение... Сегодняшняя фантазия... "Фантазия" - слово, которое Кизи все шире и шире употребляет для обозначения планов, авантюр, суждений о мире, честолюбивых замыслов. Это хорошее слово. Оно и ироническое, и нет. Означать оно может все что угодно; от того, как бы раздобыть грузовичок-пикап - "такая у нас фантазия на этот уик-энд", - до какой-нибудь жуткой нелепости на пороге чего-то... вроде сегодняшней фантазии, которую каким-то образом надо облечь в слова на Окончании Кислотного Теста. Но как ее высказать? Кизи роется в коробках с кинопленкой и рассортированных... Архивах... Разве можно попросту выйти и о б ъя в и т ь сегодняшнюю фантазию - нет, этого нельзя было сделать даже в прежние времена, когда это казалось проще простого! Вот, к примеру, Голдхилл. который только что был здесь с истиной в глазах. Он пойдет дальше большинства прочих. Кизи смог это увидеть. Голдхилл был полностью открыт... он попал в самую точку. У него есть своя фантазия - Лига Ду-хов-но-го Раз-ви-тия, к тому же он как раз тот редкий тип, у которого может появиться желание действовать даже в соответствии с их фантазией - его и Проказников. На т а к о е способен лишь редкий тип людей. Потому что неизбежно настает минута, когда необходимо передвинуть манеж цирка Проказников еще дальше в сторону Города-Порога. И в такой момент некоторые неплохие ребята непременно пугаются: "Эй, постойте!" К примеру, Ралф Глизон с его статьями в "Кроникл" и собственной хипповой командой. Глизон - один из тех людей... Кизи нетрудно припомнить каждого из них - людей, которые считали его великим до тех пор, пока его фантазия соответствовала их собственной. Но как только он продвигался дальше - а он постоянно продвигался дальше, - они приходили в замешательство и обижались... Пленка все наматывается:
"...удачный контрудар... сквозь конские затруднения и дружеские сношения... кровь, что пригодилась ему при сношении... наводит на мысль о его двадцатилетнем сидении в яблочном пюре..."
Только счастливчикам да Веселым Проказникам под силу разобраться в этих сверхзвуковых трелях!.. скорее всего...
"...удачный контрудар..."
...Сегодняшняя фантазия... Даже тогда, на Перрилейн, где все были молоды, интеллигентны и обладали аналитическим умом, а пределом всему мнилось лишь небо, - и то он никоим образом не мог просто выйти и сказать; "Подойдите поближе, друзья..." На его счет у них имелась собственная фантазия; он был "неотшлифованным алмазом". Ну что ж-ж-ж, неотшлифованным алмазом быть не так уж плохо. В 1958 году он поступил на семинар по писательскому мастерству Стэнфордского университета, и на Перри-лейн его приняли, потому что он был первосортным неотшлифованным алмазом. На Перри-лейн обосновалась стэнфордская богема. Как говорят представители богемы, Перри-лейн была настоящей Аркадией - Аркадией по соседству с площадкой для гольфа. Она представляла собой скопление обшитых прогнившим гонтом двухкомнатных коттеджей в дубраве, но не просто средь зеленеющих деревьев, а средь вьющихся растений, усиков жимолости, множества почек, побегов, устремленных к земле усиков и щебечущих птиц, как на лучших иллюстрациях Артура Рэкама к "Медведю-лакомке". Мало того, место это было отмечено печатью истинной культуры. Некогда там жил Торстен Веблен. Жили и два лауреата Нобелевской премии, о которых знал каждый, хотя никто и не мог вспомнить, как их звали. Коттеджи сдавались всего за шестьдесят долларов в месяц. Поселиться на Перри-лейн было все равно что добиться членства в престижном клубе. Каждый из живущих там знал кого-то еще из живущих там, другой возможности пробраться туда попросту не было, а со временем между всеми, естественно, налаживалось очень тесное общение, и атмосфера, царившая там, напоминала атмосферу жизни в коммуне. Ни одна дверь на Перри-лейн не запиралась, за исключением тех редких случаев, когда возникала ссора.
Не жизнь была, а благоденствие. Перри-лейн представляла собой типичную богему пятидесятых. Все сидели и, покачивая головами, обсуждали то, как поколебали тамошнюю веру в Христа прошедшаяся по Европе механистическая американская цивилизация и однотипное жилищное строительство... и что из того, что не работает водопровод, главное - они овладели искусством жить. Изредка кто-нибудь устраивал оргию или просто трехдневную пьянку, но образцом жизни служил добрый старый романтизм в духе грека Зорбы с сандалиями, простотой и возвратом к изначальным ценностям. Время от времени они предпринимали паломничество на сорок миль к северу, в Норт-Бич, чтобы воочию увидеть, как это происходит на самом деле.
Главными знаменитостями Перри-лейн были два прозаика - Робин Уайт, который как раз в то время написал удостоенный Харперовской премии роман "Слоновья горка", и Гвен Дэвис, нечто вроде Дона Пауэлла Западного побережья. Так или иначе, все именитые обитатели Перри-лейн понимали, что Кизи до них далеко.
В нем с первого взгляда можно было признать провинциала типа джек-лондоновского Мартина Идена, провинциала со страстным стремлением к интеллектуальности. Родом он был из Орегона - какого черта, кто и когда хоть раз был родом из Орегона? - и обладал провинциальным орегонским протяжным произношением, чересчур развитой мускулатурой, мозолистыми руками, а лоб его, когда он долго думал, покрывался морщинами все это было просто великолепно.
Уайт взял Кизи под свое крылышко и раздобыл им на двоих с женой Фэй коттедж на Перри-лейн. Перрилейнское общество одобрило эту идею не раздумывая. От Кизи в любую минуту можно было ждать в е л и к ол е п н ы х поступков. Как в тот раз, когда они вместе обедали - совместные обеды устраивались там частенько, - а некий приезжий разглагольствовал о непередаваемой утонченности творений Джеймса Болдуина, Кизи, не переставая жевать, не преминул ввернуть словечко типа "ну-да, ну-да, малыш, не знаю, не знаю, я не со всем, что ты говоришь, согласен". Тогда гость аккуратно положил на стол нож и вилку и, обращаясь к остальным, говорит:
- Я буду счастлив выслушать л ю б о е мнение, которое сочтет нужным высказать мистер Кизи, - как только он научится есть с тарелки и не прижимать при этом большим пальцем мясо.
Великолепно! В средней школе в Спрингфилде, штат Орегон, он был признан "наиболее способным преуспеть", а потом окончил Орегонский университет, где целиком отдавался спорту и развлечениям студенческой братии - всему, чем полагается заниматься среднему молодому американцу. Он был на первых ролях в борцовских состязаниях в весе до 174 фунтов и в студенческих спектаклях. Окончив колледж, он даже отправился в Лос-Анджелес и какое-то время склонялся по Голливуду, всерьез подумывая заделаться кинозвездой. Однако стремление писать, творить, словно непостижимым образом расцветший портулак, прорвалось-таки сквозь весь его густой наносный среднеамериканский вздор, и он начал писать и даже закончил один роман о студенческом спорте под названием "Конец осени". Опубликован роман так и не был и, вероятно, уже никогда не будет, но Кизи долго не отпускало страстное желание написать эту вещь. Что же до его происхождения, то оно тоже было прекрасным. Перри-лейнское общество каким-то образом разузнало, что родители его были переселенцами, выбравшимися во времена Депрессии из района пыльных бурь и осевшими в Орегоне невозделанном, пропитанном влагой Орегоне, где они принялись обрабатывать неподатливую землю и охотиться на медведей, а реки были быстрыми, и лосось бился серебром в двужильных весенних реках.
Что касается его жены Фэй, то и она вышла из подобной семьи, только из Айдахо, полюбили они друг друга в средней школе в Спрингфилде и на первом курсе колледжа сбежали и поженились. Однажды у них зашел спор о том, кто из них двоих рожден в самой неприглядной собачьей конуре - он в своей развалюхе в Ла-Хунте или она в Айдахо. Он был абсолютно уверен, что Рандаун в этом смысле и в подметки Ла-Хунте не годится но стоило им добраться до Айдахо, как ему немедленно пришлось признать свое поражение. Разговаривала Фэй еще тише, чем Кизи. Да она попросту почти ничего и не говорила. Хорошенькая, необыкновенно привлекательная, она была настоящей мадонной тех холмистых мест. А их коттедж на Перри-лейн... кстати, все прочие коттеджи были тщательно, в духе богемы, доведены до жалкого состояния, до крайней п р о с т о т ы - круглые бумажные японские абажуры, грубая рогожа, светлые соломенные коврики, ножи и вилки из шведской нержавеющей стали и васильки в горшках собственного изготовления. Их же коттедж представлял собой попросту дешевую лачугу. На задней веранде постоянно ржавело что-нибудь типа сломанной стиральной машины, а двор зарастал амарантом, фукусом и гниющим горохом. Так или иначе, было просто... в е л и к о л е п н о... иметь их с Фэй под рукой в качестве у ч е н и к о в во время перрилейнских софистических упражнений на темы жизни и искусства.
Прекрасно!.. сегодняшняя фантазия... Но как растолковать им?.. как раскрыть такие доступные тайны, как Капитан Чудо Вспышка... как Жизнь... да и та же С уп е р м о л о д е ж ь...
"...новое важное сообщение... удачный контрудар..." ...если они составили о нем четкое и ясное представление как о толстокожем неотесанном сыне западной земли, только что явившемся из Спрингфилда, штат Орегон? Отец его, Фред Кизи, и вправду приучил их с младшим братом Джо по прозвищу Чак к охоте, рыбалке и плаванию в том возрасте, когда все это у них еще едва получалось, к тому же он заставлял их заниматься боксом, бегом и борьбой, мчаться на надувных плотах из автомобильных камер средь порогов рек Уилламет и Маккензи - полноводных, с множеством камней и с верной смертью, пенящейся совсем рядом, внизу. Но все это делалось не для того, чтобы они смогли приручить зверей, леса, реки, дикий, мятущийся, содрогающийся Орегон. Главная цель состояла в том, чтобы дать им шанс добиться большего, чем отец, а отец добился очень многого всегда, как и подобает мужчине, требуя того, что полагается ему по праву, к тому же вовсе не на передовых рубежах продвижения переселенцев... Кизи-старший составлял часть хлынувшей в сороковых годах с Юго-Запада миграционной волны, но был он не из странствующих рабочих, а из тех предприимчивых протестантов, которые смотрели на Западное побережье как на страну деловых возможностей. Начав чуть ли не на голом месте, он создал в долине Уилламет торговый кооператив фермеров, разводящих молочный скот, - Кооперативное общество фермеров "Юджин",- влив его впоследствии в крупнейшую в округе компанию по розничной торговле молочным скотом "Дэригоулд". Он был одним из тех, кто крупно преуспел в послевоенные годы, и на склоне лет он поселился не в старой усадьбе с деревянной обшивкой и громоотводами, а в современном пригородном доме пастельных тонов, уютном и неброском, на улице под названием Дебора-лейн. Потрясающая послевоенная американская электропастельная волна, накатившая на пригороды! - она пронеслась по долине, оставляя за собой скоростные автострады, невиданные автомобили, торговые центры, взмывавшие на тридцать футов ввысь электрические суперизваяния компании "Сайн-энд-Сигнал" - "Восемь Новых Плексигласовых Выставочных Экспонатов!" волна свободы и мобильности, волна автомобилей, денег, чтобы за них платить, и времени, чтобы ими наслаждаться; хочешь - плюй в потолок, утопая в роскоши собственных четырех стен, хочешь носись по стране технологических чудес на моторных катерах, а то и, как в случае с людьми вроде его отца, в личных самолетах...
Есть вещи, которые так или иначе заставляют его вспомнить вдруг родной городок. - вот, к примеру, стоит старый белый, обшитый досками дом, где они жили, а позади него. немного подальше,- вышка радиостанции "Кей-Оу-Ар-И" с мерцающим на верхушке красным огоньком - по ночам он опускался на колени помолиться и видел небо и мерцающий огонек,- и его нередко посещала мысль, что этому красному огоньку он и возносит свои молитвы. Как раз здесь поворачивало старое шоссе, и казалось, что кто-то постоянно едет мимо в три или четыре утра, борясь со сном, а им были видны огни в городке, там, где шло строительство, и дорога, казалось, ведет прямиком к этим огням, но они убегают в сторону от поворота, и Кизи с отцом выходили посмотреть, не нужно ли помочь этому малому выбраться из навозной жижи - бегом вдоль уличных фонарей! - вознося молитвы красному сигнальному огоньку радиовышки! - по короткой прямой к "Ресторану Грегга для автомобилистов", как он назывался тогда, теперь он называется "Ресторан Спока", на проспекте Франклина, у моста через реку. Это был большой ресторан для школьников на открытом воздухе - с громадной новейшей объемной рекламной вывеской пастельных тонов с бегущим светящимся курсивом, с прожекторами, подносами, снабженными зажимами, официантками в свободных синих брюках, гамбургерами, завернутыми в нечто вроде вощеной оберточной бумаги,- дымящимися, прессованными и поджаренными на рашпере, с луком, а также с горчицей и кетчупом, который выдавливался из пластиковых тюбиков. Субботние вечера, когда все наслаждаются путешествиями, - какой-то малый на стоянке у Грегга двинулся на своей машине не в ту сторону, отчего никто не может двинуться с места. Чем громче все сигналили, тем большую непреклонность этот малый проявлял. Словно бы э т о и был тест. Он поднимает стекла и запирает двери, так что теперь до него уже не добереться, и протискивается дальше своей дорогой. Этот малый против Кизи. Короче, Кизи идет на кухню, берет одну из картофелин, из которых там готовят картофель по-французски, выходит и затыкает малому выхлопную трубу, отчего глохнет двигатель, и теперь уже стоп, малыш, приехали. Малыш предъявляет Кизи обвинение в преднамеренной порче мотора, и Кизи попадает в суд для малолетних и пытается растолковать судье, что происходит в субботний вечер в ресторане Грегга: Жизнь... то ч у в с т в о... Жизнь... Жизнь подростковой Америки конца сороковых - начала пятидесятых, автомобильно-ресторанная Жизнь - именно в этом она и заключалась... но разве это кому-нибудь растолкуешь?
Ну конечно же! - то ч у в с т в о - ночной простор, свобода, работает мотор и прибывает адреналин, путешествие в неоновом великолепии новой американской ночи, верх блаженства - оказаться в первой волне самой необычной молодежи в мировой истории, всего лишь в 15, 16, 17 лет, облачившись в сверхмодные наряды в виде розовых рубашек из ткани "Оксфорд", брюк с безупречными стрелками, полудюймовых плетеных ремней, башмаков-скороходов... со всей этой шестью- и восемьюцилиндровой мощностью под ногами и со всем этим неоновым волшебством над головой, что так или иначе неотделимо от таких супергероических поэм технологического века, как реактивный двигатель, телевидение, атомные субмарины, ультразвуковая техника... Послевоенные американские городские предместья восхитительный мир!.. и пускай ко всем чертям катятся интеллектуальные хулители американской автомобильной цивилизации... Откуда им было знать, что это такое, а знали бы - давно взлелеяли бы его в себе... то чувство... принадлежности к подлинной Супермолодежи!.. к первому поколению чертенят... чувствующих себя защищенными от всех горестей и катастроф. Родители еще помнили болото всеобщего порядка, Войну и Депрессию - но Супермолодежь знала лишь волнующий прилив великого воздаяния, когда не осталось уже ничего всеобщего... Жизнь! Восхитительное место, восхитительная эпоха, скажу я вам! Подлинный Неоновый Ренессанс... А мифы, которые в то время брали за душу,не Геракл, не Орфей, Одиссей или Эней... а Супермен, Капитан Чудо, Бэтман, Человек-факел, Подводник, Капитан Америка, Пластмассовый Человек, Вспышка... ну конечно же! Там, на Перри-лейн, что это было, на их взгляд, - причуда? - когда он говорил о Супергероях комиксов как о настоящих американских мифах? Уже т о г д а этот мир фантазии, этот электропастельный мир мамы-папы-дружка-сестренки в предместье. Полюбуйтесь, вот они в семейном автомобиле, белом седане "понтиак-бонне виль" - с е м е й н ы й а в т о м об и л ь! - начать с того, что это немыслимое, обладающее чудовищной мощностью творение фантазии, 327 лошадиных сил. а внешний вид двадцать семь ночей обольщения в гладкой роскошной карете... Т ы у ж е т а м, в с т р а н е ф а н т а з и и, так почему бы не сдвинуться с этой уютной, как стеганое одеяло, мертвой точки, почему бы не дать себе волю ну же, действуй, скажи этой машине: "Сезам!" - сделай ее такой, какой она жаждет стать давно: 327000 лошадиных сил, длиной во всю автостраду, пусть в з м о е т с о с в и с т о м в сторону... Города-Порога и самых далеких фантазий, сегодняшних и грядущих... Билли Батсон сказал: "С е з а м!" и превратился в Капитана Чудо. Джей Гаррик надышался в научно-исследовательской лаборатории полученным экспериментальным путем газом...
...и начал передвигаться и мыслить со скоростью света, как... Вспышка... сегодняшняя фантазия. Да. Фантазия насчет того, что Кизи неотшлифованный алмаз, долго не протянула. Что касается самого интересного человека на Перри-лейн. то им был не романист и не литераторинтеллектуал, а молодой аспирант-психолог по имени Ловелл. Ловелл напоминал молодого психоаналитика из Вены или по крайней мере его калифорнийско-аспирантский вариант. Худощавый, с растрепанными черными волосами, он обладал одновременно крайне холодным умом и взбалмошным характером. Он познакомил Кизи с фрейдистской психологией. Прежде Кизи никогда не сталкивался с подобной системой мышления. Ловеллу удалось на примере обитателей Перри-лейн очень убедительно показать, как обыкновенные земные черты характера и мелкие склоки вписываются в самую глубокую. самую сложную из когда-либо разработанных метафор, а именно - в метафору Фрейда... И еще немного газа, полученного экспериментальным путем... Да. Ловелл рассказал ему о некоторых экспериментах, проводимых Ветеранским госпиталем в Менло-парке с "психомиметиками" - препаратами, которые вызывают временное состояние, напоминающее психоз. Добровольцам там платили семьдесят пять долларов в день. Кизи вызвался добровольцем. Все было идеально, по-больничному, выбелено. В белой палате его укладывали на кровать и давали серию капсул, не сообщая, что это такое. Одна могла оказаться пустышкой, плацебо. Другая - диграном, который всегда вызывал страшно неприятные ощущения. Кизи не составляло труда предвидеть их возникновение, потому что шерсть на одеяле, которым он был укрыт, внезапно становилась похожей на поле, заросшее отвратительными, пораженными какой-то болезнью колючками, и тогда он засовывал себе в глотку два пальца и тужился, пытаясь вызвать рвоту. Но вот одна из капсул - первое, что он помнит после ее приема, это как за окном белка уронила с дерева желудь, только звук был необычно громким - таким, словно это происходило не за окном, а рядом с ним, прямо в палате, мало того, это был не просто звук, это было всеохватывающее присутствие: зримое, почти осязаемое; внезапно нахлынувшая... с и н е в а... она окутала его, и тут он перекочевал в ту область сознания, которая прежде ему и не снилась, и это был не сон, не бред, а часть воспринимаемой им реальности. Он смотрит на потолок. Потолок начинает шевелиться. Паника и в то же время никакой паники. Потолок движется - не кружится в сумасшедшем вихре а движется в собственных плоскостях в собственных плоскостях света и тени и поверхность вовсе не такая ровная и гладкая как задумал штукатур - Суперштукатур с непогрешимым пузырьком плотничьего уровня плавающим в матовой медово-сиропной трубке Каро не такой уж надежной как ты думал малыш и еще линии линии похожие на гребни белых песчаных барханов в киношной пустыне и на каждом бархане снятый дальним планом компанией "Метро-Голдвин-Майер" силуэт араба идущего через гребень ведь только гнусный сарацин и разберет дорогу а ты и не знал сколько побочных сюжетных линий оставляешь там наверху Штукатур пытаясь разгладить в с е это - в с е до конца - своим пузырьком в медовой трубке плотничьего уровня, чтобы все мы здесь смотрели наверх и не видели ничего, кроме потолка, потому что потолок нам известен, потому что у него есть н а з в а н и е "потолок", а значит, это и есть всего лишь потолок - и там, в Стране Уровня, нет места арабам, а, Штукатур? Вдруг он ощущает себя пинг-понговым шариком в потоке возбуждающих раздражителей, сердце бьется, кровь течет, дыхание учащается, зубы скрипят, руки мечутся над перкалевой простыней, над этими тысячами мельчайших переплетенных нитей ткани, словно пожар в подлеске, ярко светит солнце, и на стержне из нержавейки - световой блик, там, в этом блике, тоже показывают кино, объемное, цветное, выдернуть оттуда каждый цвет - все равно что пытаться поднять паровым экскаватором неоновые леденцы в Городке аттракционов, пинг-понговый шарик в потоке возбуждающих раздражителей, в общем-то обычных, но... о т к р ыв а ю щ и х с я впервые и действующих... в Д а н н ы й М о м е н т... словно он впервые в жизни проник в некое мгновение и точно узнал, что происходит сейчас, в данный момент, с его органами чувств, и с каждым новым открытием кажется, что он и сам стал частью всего этого, со всем этим с л и л с я, киношная белая пустыня потолка становится чем-то значительным, личным, принадлежащим ему, неописуемо прекрасным, как оргазм внутри глазных яблок, а его арабы арабы на полуприкрытых веках, фильмы на экранах век, им, да и много чему еще найдется место в стробоскопных синапсах, рассчитанных на пять миллиардов мыслей в секунду,- его арабские герои, замечательные, каждодневно подкручиваемые усы из конского волоса вокруг кольцевых мускулов их ртов...
Лицо! Снова входит доктор, и...- чудеса, док, несчастный подопытный кролик - Кизи теперь может заглянуть в н е г о. Впервые он замечает, что у доктора с левой стороны дрожит нижняя губа, но он не просто в и д и т дрожание, он может - и, кажется, не впервые! - разглядеть, как становится крестообразным каждое мышечное волокно, отпихивая влево слабое желе губы, как волокна устремляются друг за другом назад, в инфракрасные каверны тела, сквозь транзисторные внутренности нервных сплетений, каждое по сигналу воздушной тревоги, а внутренние крючочки несчастного дурачка отчаянно цепляются за этих корчащихся маленьких ублюдков, пытаясь у д е р ж а т ь их и у с п о к о и т ь, я же доктор, передо мной опытный человеческий образец внутри несчастного дурачка показывают его собственное кино про пустыню, только каждый араб с усами из конского волоса представляет собой угрозу, лишь бы губа, лицо оставались на одном уровне, на том уровне, который гарантировал ему медовый пузырек Официального Штукатура...
Чудеса! Он впервые обрел способность з а г л я д ыв а т ь в н у т р ь л ю д е й...
Ах да, та маленькая капсула, что блаженно скользнула вниз по пищеводу, содержала ЛСД.
Весьма скоро пришло время двигаться дальше, за пределы и этой фантазии, фантазии клиницистов из "Менло-парка". Фантазия клиницистов состояла в том, что добровольцы являются подопытными животными, требующими беспристрастного, научного подхода. Не составляло никакого секрета, что люди, добровольно подвергающиеся экспериментам с лекарственными препаратами, и без того склонны к неустойчивому поведению. Поэтому доктора появлялись в белых халатах, с журналами для записей, измеряли кровяное давление и частоту пульса, брали мочу на анализ, заставляли их решать простые логические и математические задачи вроде сложения цифр в столбик или оценки времени и расстояния, а кое-что и просили наговаривать на магнитофон. И все же доктора были с о в е р ш е н н о н е в к у р с е д е л а. Сами они ЛСД никогда не принимали, абсолютно ничего уразуметь не могли, да и в любом случае словами этого не выразить.
И н о г д а х о т е л о с ь и з о б р а з и т ь э т о к р у пн о... Ловелл находится в клинике под действием ЛСД и принимается рисовать на стене громадного Будду. Какимто образом Будда заключает в себе все... Белый Халат входит и даже не смотрит на рисунок, он принимается задавать все те же записанные в журнале вопросы, тогда Ловелл бесцеремонно его прерывает:
- Что вы скажете о моем Будде?
Какое-то мгновение Белый Халат смотрит на рисунок и говорит:
- Он слишком женоподобный. А теперь посмотрим, как быстро вы сложите этот столбик цифр...
С л и ш к о м ж е н о п о д о б н ы й... Избавьте нас от тех штампов, что наглухо заперли снаружи мозги даже этих так называемых экспериментаторов, подобно ставнямгармошкам в витрине меховой лавки... и Кизи приходилось решать со своими мальчиками ту же проблему. Один из них был совсем молодой, с короткой приглаженной челкой и наисерьезнейшим лицом - наисерьезнейшим, наидобрейшим, самым гладким и отвратительным лицом, какое когда-либо удавалось выровнять медовому пузырьку Штукатура, так вот, он входил и на секунду широко раскрывал глаза, словно желая убедиться, что этот мускулистый медведь на кровати еще с п о с о б е н м ы с л и т ь, а потом начинал говорить самодовольным голосом зубрилы, и голос этот рассыпался по палате, как испачканная мелом гигроскопическая вата с выбиваемых в Спрингфилдской средней школе тряпок для стирания с доски.
- Теперь я скажу "начали", а вы, когда, по-вашему, пройдет минута, скажете "готово". Вам это понятно?
Понятно-то понятно. Но Кизи летал под действием ЛСД, и чувство времени у него было у т р а ч е н о, тысячи мыслей в секунду носились от синапса к синапсу, счет шел на доли секунды, так что какая тут к чертям собачьим минута - но в тот миг одна мысль там застряла, ее удалось на мгновение задержать... злоб-ную, чудес-ную. Он вспомнил, что каждый раз, как ему измеряли пульс, неизменно выходило семьдесят пять ударов в минуту, поэтому, когда д-р Туман произносит "начали", палец Кизи потихоньку соскальзывает на пульс; он считает до семидесяти пяти и говорит;
- Готово! Д-р Дым смотрит на свой секундомер.
- Поразительно! - говорит он и выходит из палаты. Сказать-то ты сказал, малыш, но, как и большинство остальных, ты ничего не понимаешь.
ЛСД; ну и что такого? - нынче, когда эти большие жирные буквы в любом газетном киоске выплескивают все секреты на головы представителей пиджачного племени... Однако было-то это в конце 1959-го - начале 1960 года, за целых два года до того, как мамаши-папаши-дружки-сестренки впервые услышали об этих наводящих ужас буквах и принялись беспокойно кудахтать, потому что доктора Тимоти Лири и Ричард Алперт с их помощью уже сдвигали набекрень мозги гарвардских студентов. Это было даже раньше, чем д-р Хамфри Осмонд выдумал термин "психоделический", который затем был исправлен на "психеделический", чтобы избавиться от ассоциации с дурдомом - "психо"... ЛСД! Да, тайна была раскрыта хоть куда!.. огромнейшая супертайна, в самом деле - замечательная победа подопытных кроликов! За короткое время они с Ловеллом перепробовали весь ассортимент препаратов: ЛСД, псилоцибин, мескалин, пейотль, ИТ-290 - суперамфетамин, дитран - бредятина, семена пурпурного вьюнка. Они были на пороге открытия, которого сами клиницисты из "Менло-парка" никогда бы... какая тонкая ирония: Белые Халаты якобы использовали их. На деле же Белые Халаты вручили им тот ключ, который искали сами. Т ы ж е н и ч е г о н е п о н и м а е ш ь, м а л ы ш... с п о м о щ ь ю э т и х м ед и к а м е н т о в т в о е в о с п р и я т и е и з м е н я е т с я н а с т о л ь к о, ч т о т ы в д р у г н а ч и н а е ш ь с м о тр е т ь н а в с е с о в е р ш е н н о д р у г и м и г л а з ам и. У в с е х у н а с н а к р е п к о з а п е р т а о г р о мн а я д о л я р а з у м а. М ы о т д е л е н ы о т н а ш е г о с о б с т в е н н о г о м и р а. Н у, а л е к а р с т в а э т и и е с т ь, к а ж е т с я, к л ю ч к э т и м з а к р ы т ы м д в ер я м. Сколько? - не больше двух десятков человек во всем мире были близки к раскрытию этой потрясающей тайны. Одним из них был Олдос Хаксли, который принял мескалин и написал об этом в "Дверях восприятия". Он сравнил мозг с "редукционным клапаном". При нормальном восприятии органы чувств посылают в мозг огромный поток информации, а затем превращают этот поток в струйку, которую в состоянии выдержать, не погибнув в мире сплошной конкуренции. Человек сделался настолько рациональным, настолько утилитарным, что струйка эта становится все тоньше и слабее. Это имеет смысл лишь в целях выживания, однако одновременно лишает человека той самой чудесной части его потенциального жизненного опыта, о которой он не имеет ни малейшего представления. М ы о т д е л е н ы о т н аш е г о с о б с т в е н н о г о м и р а. Некогда первобытный человек в полной мере испытывал обильный, пенящийся поток ощущений. Дети испытывают его несколько месяцев - до тех пор, пока "нормальное" воспитание и прочая обработка не захлопнут двери в тот, иной мир: обычно раз и навсегда. Так или иначе, утверждал Хаксли, наркотики открывают эти древние двери. И современный человек может наконец в них войти и вновь узнать правду о своем священном и неотъемлемом праве...
Однако это всё слова, старина! А с л о в а м и э т о г о н е в ы р а з и т ь. Белым Халатам нравилось облекать это в такие слова, как г а л л ю ц и н а ц и я и д и с с о ц и ат и в н ы е я в л е н и я. Их пониманию были доступны воспринимаемые зрением сигнальные ракеты. Стоило предоставить им убедительные доказательства превращения пепельницы в венерианскую мухоловку или глазного кино про хрустальные храмы, и они с упоением втискивали все это в теоретическую колею: "Клювер. ор. cit., стр. 43". Ну, и на здоровье. Т о л ь к о р а з в е н е я с н о?-в случае с ЛСД зрительное восприятие было всего лишь декором. Мало того, можно было испытать все ощущения без единой настоящей галлюцинации. Все состояло из... о щ ущ е н и я... этого неизбежного непередаваемого ч у в с тв а... Непередаваемого, потому что слова способны лишь пробуждать воспоминания, а если воспоминаний нет... Ощущение исчезновения грани между субъективным и объективным, личным и безличным, "я" и "не-я"... то самое ч у в с т в о!.. Попробуй вспомнить, ведь ребенком ты видел, как кто-нибудь касается карандашом листа бумаги, чтобы нарисовать картинку... и линия начинает превращаться...- в нос! - и это не просто рисунок грифелем на бумаге, но само чудо сотворения, и собственные твои сны втекали тогда в эту волшебную... изменяющуюся... линию, и не картинкой это было, но ч у д о м... п е р еж и в а н и е м... а теперь, когда ты воспаряешь под действием ЛСД, то ч у в с т в о возникает вновь - только на этот раз происходит сотворение целой вселенной...
Тем временем на Перри-лейн был уже не тот Ученик-Провинциал, которого все знали и любили. Кизи вдруг...- ну, конечно, в нем сохранились мягкость и подобострастность, однако он появился на сцене с неисчерпаемым запасом жизненных сил. Мало-помалу вся Перри-лейн сконцентрировалась вокруг Кизи. Там, в Ветеранском госпитале "Менло-парк", Кизи отдал всего себя на благо науки - и оттуда на Перри-лейн начали каким-то образом просачиваться наркотики: главным образом ЛСД, мескалин, ИТ-290. Чтобы прослыть на Перрилейн человеком с понятием, теперь надо было включать в свой обиход компонент, который еще недавно никому и не снился: несусветные, шокирующие медикаменты. Было подвергнуто испытанию х л а д н о к р о в и е некоторых старых перри-лейнских знаменитостей, и обнаружилось, что они вовсе не против. Противниками нового наркотического увлечения были лишь Робин Уайт и Гвен Дэвис. Особых проблем это не вызвало, потому что Кизи успел многих склонить на свою сторону и власть принадлежала Кизи. Перри-лейн приняла в свою среду человека с раздвоением личности, то есть Кизи. Поначалу все это походило на типичные шумные развлечения студенческой братии - в чудесный субботний осенний день все выходили на травку, в рассеянную тень деревьев и усиков жимолости и принимались играть в футбол или баскетбол с силовыми приемами. Однако через часок Кизи и его сторонники уже находились под воздействием того, о самом существовании чего в целом мире знали лишь они да несколько передовых исследователей в области нейрофармакологии, наркотиков будущего, центробежной утопии нейрофармакологов, грядущей эпохи...
А, чер-р-рт! Сдается мне, ребята, что самое время наплевать на все это французское искусство жить. Ведь, как сказал Генри Миллер, каждый лягушатник должен иметь брюшко и вечером ложиться спать в пижаме с воротничком и кантом - лучше напишите от моего имени письмо и отправьте его старику Моррису в "Орхидеи Морриса", Ларедо, штат Техас, ребята, расскажите ему о кактусепейотле, пускай усадит им все заброшенные вдовьи могилы в бедном мирном Пало-Альто. Да. Они выяснили, что есть возможность написать в загородный дом под названием "Орхидеи Морриса" в Ларедо и получить в ответ пейотль, и одна из новых игр на Перри-лейн - прощай, Робин, прощай, Гвен,стала заключаться в том, кому выпадет идти на станцию встречать "Железнодорожный экспресс" и забирать товар, так как в Калифорнии хранение пейотля, в отличие от ЛСД, было уже запрещено законом. Приходили чертовски большие ящики этой дряни. 1000 ростков и корней - 70 долларов; одни ростки - немного дороже. Если тебя схватят - ты с х в ач е н, потому что никакого оправдания не было. Не могло быть никакой другой цели приобретения этих гнусных вонючих растений, кроме как уторчаться до умопомрачения. И все они садились и принимались резать эту гадость на длинные узкие куски, а потом выносили их на улицу сушиться, это отнимало не один день. после чего они стирали все это в порошок, который расфасовывали в капсулы из-под желатина или кипятили в воде до состояния смолы и тогда уже запихивали в капсулы, а то и попросту готовили нечто вроде гнуснейшего на свете бульона, такого мерзкого, такого невероятно отвратительного, что приходилось с целью отбить дурной вкус замораживать его до состояния студня да еще и целый день поститься, пока не опустеет желудок, - и все для того, чтобы проглотить восемь унций этого дерьма и не сблевать. Но зато потом - улет. Перри-лейн, Перри-лейн.
Мили Мили Мили Мили Мили Мили Мили под чудесными растениями из "Орхидей Морриса" и появляются образы Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц так много лиц появляется внезапно на экранах век, лиц, которых он никогда прежде не видел обладающих призрачными скулами, полными смысла глазами, вязкими двойными подбородками, и вдруг: Вождь Метла. По неизвестной причине так действует пейотль... Кизи начинает воспринимать на экране век фильмы, состоящие из лиц, целые портретные галереи причудливых лиц, проносящихся перед глазами, лиц ниоткуда. Ему ничего не известно об индейцах, ни с одним индейцем он не знаком, но внезапно возникает пышущий здоровьем индеец Вождь Метла, - разрешение всех сомнений, вожделенный авторский ключ, ключ к роману.
Он вовсе не имел намерения писать эту книгу. Больше того, он работал над другой, под названием "Зоопарк", о Норт-Биче. Ловелл советовал ему устроиться ночным санитаром в психиатрическое отделение "Менло-парка". Там можно было подзаработать, а поскольку ночью работы в отделении не так уж много, то и заниматься "Зоопарком". Однако жизнь психиатрического отделения захватила Кизи. Вся тамошняя система - если они задались целью изобрести идеальное антилечение болезней, которыми страдали обитатели отделения, то лучшего способа выдумать не могли. Держать больных в страхе и покорности. Играть на тех слабых струнках, которые и послужили причиной их безумия. Одурманивать ублюдков транквилизаторами, а попробуют отбиться от рук перевести наверх, в "шоковый цех", и примерно наказать. Великолепно...
Иногда он приходил на работу, приняв кислоты. Он мог з а г л я д ы в а т ь в н у т р ь и х л и ц. Иногда он писал, иногда рисовал портреты больных, и по мере того, как в бумагу вдавливались выводимые шариковой ручкой жирные контуры, превращаясь в контуры их лиц, он мог... эти контуры, оставленные шариковой ручкой пустоты, заполнялись в н у т р е н н и м м и р о м этих людей, возникало потрясающее чувство, физические и душевные страдания внезапно становились зримыми и втекали в пустоты на их лицах и в пустоты, оставленные шариковой ручкой, уже одни и те же - о б щ и е! пустоты: черные провалы ноздрей, черные провалы глаз, и на каждом лице слепой, кромешно-черный, отвратный вопль: "Я! Я! Я! Я! Я - это я!"... он с легкостью мог в них заглянуть. И... разве кому-нибудь об этом расскажешь?.. самого тут же психом признают... но и впоследствии, уже без всяких наркотиков, он в с е - т а к и м о г з а г л я д ы в а т ь в н у т р ь л ю д е й.
В романе "Над кукушкиным гнездом" рассказывается о работяге по имени Рэндд Макмёрфи. Это здоровенный звероподобный детина, и все же он решает симулировать душевную болезнь, чтобы перебраться из трудовой колонии, где отбывает небольшой срок заключения, в государственную психиатрическую лечебницу, рассчитывая зажить там легкой, праздной жизнью. Он появляется в отделении, тряся выбивающимися из-под шапки непослушными огненно-рыжими кудрями, и сходу принимается откалывать шуточки, а заодно пытается хоть как-то расшевелить очумевших от дурдомовской жизни кретинов. Устоять они не в силах. У них вдруг появляется желание что-то д е л а т ь. Местный тиран, Старшая Сестра, ненавидит Макмёрфи за то, что он подрывает... Контроль и Систему. Со временем многие больные с возмущением отворачиваются от него, не желая прилагать усилий для возвращения к нормальному человеческому существованию. В конце концов Старшая Сестра вынуждена пустить в ход свой последний козырь и покончить с Макмёрфи, отправив его на лоботомию. Однако подобная мучительная казнь вселяет в одного из пациентов шизоидного типа, индейца по прозвищу Вождь Метла, решимость взбунтоваться, вырваться из лечебницы и обрести рассудок: то есть сломя голову броситься бежать куда глаза глядят.
Вождь Метла. Тот самый. С точки зрения мастерства, Вождь Метла был прекрасной, вдохновенной идеей Кизи. Если бы он рассказал эту историю от лица Макмёрфи, ему пришлось бы покончить с этим задиристым детиной, введя в повествование кучу никому не нужных сведений из своей доморощенной теории психотерапии. Вместо этого он повел рассказ от лица индейца. Это дало ему возможность показать состояние шизофрении так, как чувствует его сам шизофреник, Вождь Метла, и в то же время более искусно описать Метод Макмёрфи.
Орхидеи Морриса! Некоторые места книги он писал под пейотлем и ЛСД. Он даже нашел человека, который подверг его воздействию электрошока нелегальным образом,- и тогда смог написать то место, где Вождь Метла возвращается из "шокового цеха". Пожирал ростки из Ларедо - под наркотиками он писал с бешеной энергией. А выйдя из этого безумия, он увидел, что большая часть книги - просто-напросто макулатура, однако кое-какие места к примеру, Вождь Метла, окутанный своим шизофреническим туманом, - отражали истинное видение, частицу того, что можно увидеть, друзья, если открыть двери восприятия...
Сразу после того, как Кизи закончил "Над кукушкиным гнездом", он сдал в поднаем свой коттедж на Перрилейн, и они с фэй вернулись в Орегон. Это было в июне 1961 года. Чтобы скопить немного денег, он все лето проработал в Спрингфилде, на маслобойне своего брата Чака. Потом они с Фэй обосновались в маленьком домике во Флоренсе, штат Орегон, милях в пятидесяти от Спрингфилда - на берегу океана, в местности, где велись лесозаготовки. Кизи начал собирать материал для своего второго романа "Времена счастливых озарений" - о семье лесорубов. Он взял себе за привычку вечерами и спозаранку ездить на "дешевках". Это грузовики-пикапы, которые служили лесорубам автобусами и возили их на работу и обратно. Вечерами он околачивался в барах, куда ходили лесорубы. Он и сам был такой же босяк, как они. и поэтому вполне мог чесать с ними языки. Прожив такой жизнью месяца четыре, они вновь отправились на Перри-лейн. где Кизи намеревался засесть за книгу.
Роман "Над кукушкиным гнездом" вышел в феврале 1962 года и мгновенно принес Кизи литературную славу: "Потрясающий успех" - Марк Шорер "Новый великий американский прозаик" - Джек Керуак "Яркий поэтический реализм" "Лайф" "Поразительный первый роман" - "Бостон трэвеллер" "У этого первого романа особые достоинства" "Нью-Йорк геральд трибьюн"
"Его талант рассказчика так впечатляет, его стиль так стремителен, его способность схватывать характеры столь несомненна, что читатель не в состоянии оторваться... У него крепкий, щедрый талант, и он написал крепкую, щедрую книгу" - "Сатердей ревью".
А на Перри-лейн - там все это рассматривалось в свете того, чем они занимались вместе с Кизи. Для начала возникла добрая старая Наркотическая Паранойя страх перед тем. что эта несусветная, до конца не исследованная наркотическая вещь, которой они увлеклись, может постепенно... п о в р е д и т ь м о з г. Нашлось тому и подтверждение. Вождь Метла!
А Макмёрфи... ну, конечно же! Сегодняшняя фантазия... Кизи был человеком типа Макмёрфи, он пытался сдвинуть их с насиженной мертвой точки, заставить бросить дурацкую никчемную игру в эрзац-отвагу и эрзацжизнь, игру интеллектуалов среднего достатка, и направиться в сторону... Города-Порога... где не безопасно, но где люди являются полноценными людьми. А если именно наркотики отпирают двери и дают возможность совершить такой поступок и понять все, что заключено внутри тебя, значит, так тому и быть...
Даже на Перри-лейн. похоже, мало кто понял суть новой книги, над которой работал Кизи,- "Времена счастливых озарений". В ней говорилось о главе клана лесорубов Хэнке Стампере, который бросает вызов профсоюзу, а через него - и всей общине, в которой живет, продолжая работать в лесу во время забастовки. Книга была необычная. Это был роман, в котором отрицательные герои - забастовщики, а положительный штрейкбрехер. Стиль книги был экспериментальным, местами трудным для восприятия. А главным ее "мифологическим" источником был не Софокл и даже не сэр Джеймс Фрэзер, а... да-да, Капитан Чудо. Профсоюзные лидеры, забастовщики и жители городка были тарантулами, радостно дающими общую клятву: "Клянемся жестоко отомстить всем, кто не считает нас равными себе... и лишь "стремление к равенству" будет отныне зваться добродетелью; и против всех, в чьих руках власть, направим мы меч народного гнева!". Хэнк Стампер был создан, и совершенно намеренно, как Капитан Чудо. Известный некогда как... Ubermensch. Сегодняшняя фантазия...
...на Перри-лейн. Ночной порой - в ту ночь, когда они с Фэй и детьми вернулись на Перри-лейн из Орегона, подъезжают они к своему старому коттеджу, а во дворе некий подозрительный субъект - улыбается, подергивает плечами, размахивает руками, словно где-то неподалеку стучит совершенно особый барабанщик, не такой, как все, вы же понимаете, - вырвался на волю и давай барабанить, вот именно... а, да-да, привет, Кен, да, э-э, тебя, значит, не было, вот-вот, н е б ы л о, ты же понимаешь, что-же-сказать-то, что-же-сказать-то, ну да, мне сказали, ты не будешь возражать, благородство не знает... хм... да, у меня тоже был когда-то "понтиак-47", на дороге держался, как доисторическая птица, ты же понимаешь... да-да, Нил Кэссади появился в их старом коттедже, словно только что соскочил со страниц романа "В дороге", и... что же дальше, Вождь? Ах... множество прикольных цветных светящихся узоров...
На Перри-лейн стал съезжаться всевозможный народ. Для Калифорнии с понятием она превратилась в настоящую подпольную сенсацию. Кизи, Кэссади, Ларри Макмёртри; два молодых писателя - Эд Маккланахен и Боб Стоун: танцовщица Клои Скотт, художник Рой Сэбёрн, Карл Леманн-Хаупт, Вик Ловелл... и сам Ричард Алперт... какие только люди не появлялись, чтобы потом исчезнуть, ведь все уже обо всем прослышали, к примеру, местные битники - термин этот еще был в ходу,компания молодежи из хибарки под названием "Замок", лохматый малый по имени Джерри Гарсиа и Труп Ковбоя Пейдж Браунинг. Всех привлекал удивительный кайф, о котором они уже были наслышаны... легендарная перри-лейнская Острая Оленина, блюдо, изобретенное Кизи и состоящее из тушеной оленины, сдобренной ЛСД, наевшись которой можно было пойти, растянуться ночью на матрасе в разветвлении огромного дуба на самой середине улицы и играть в китайский бильярд с небесными светилами... Перри-лейн.
И вот туда стал наведываться заинтригованный народ... Поначалу все были покорены. Перри-лейн, казалось, слишком хороша, чтобы существовать взаправду. Это был Уолденский пруд, только вокруг - ни единого мизантропа типа Торо. Наоборот - общество разумных, гостеприимных, открытых людей все употребляли слово "открытый", - открытых людей, которые питали глубокий интерес друг к другу и д е л и л и н а в с е х... к тому же с невероятным размахом, и осуществлялис к а ж е м, общее рискованное предприятие - жизнь. Боже мой, смотришь - они пытаются схватить суть дела, а... потом... мало-помалу соображают, что существует нечто, о чем они и п о н я т и я н е и м е ю т... К примеру, девушка в чьем-то коттедже, в тот день, когда туда зашел Алперт. Это было через год после того, как он начал работать вместе с Тимоти Лири. Девушка познакомилась с Алпертом года за два до этого, и тогда он на все сто процентов был серьезным молодым психологом-клиницистом легионы крыс и кошек, чьи мозги, тельца и зрительные хиазмы нарезались ломтиками и кубиками, сшивались и замораживались, и все это во имя Научного Метода. Теперь же Алперт был на Перри-лейн, сидел на полу в древней бродяжьей позе лотоса и с величайшей серьезностью истолковывал поведение младенца, вслепую ползающего по комнате. Вслепую? Что значит вслепую? Что значит - вслепую? Этот младенец - существо глубоко чувствующее... Этот младенец воспринимает мир в такой его полноте, какой нам с вами уже не видать. Двери его восприятия еще не закрыты. Он еще в состоянии ощущать мгновение, в котором живет. Неизбежное в будущем дерьмо еще не вызвало запор коры его головного мозга. Он все еще видит мир таким, каков он на самом деле, а мы вот сидим здесь, и нам остается лишь его туманный повествовательный вариант, сфабрикованный для нас с помощью слов и официального дерьма собачьего, и так далее и тому подобное, Алперт в своих рассуждениях о младенце набирает высоту, делая мертвые петли в духе Успенского, а младенец, насколько видит девушка, попросту что-то лепечет, пускает слюни, ворочается и раскачивается на полу... Но она начинает понимать... что мир четко делится на тех, кто имеет опыт в о с п р и я т и я, и тех, кто его не имеет, на тех, кто побывал за дверью, и...
Странное чувство возникало у всех этих доброжелательных друзей, когда они вдруг начинали понимать, что именно здесь, на маленькой Перри-лейн с ее деревянными домиками, среди жимолости и стрекоз, сучьев, листьев и тысяч крошечных пятачков, куда заглядывает солнце, в то время как доброжелательные зануды, выйдя из Стэнфордского эвкалиптового тоннеля, бредут, не отклоняясь от курса, через площадку для гольфа, - именно здесь сознание подвергается такому поразительному эксперименту, да еще и доведенному до таких пределов, о каких ни они, ни кто-либо другой никогда прежде не слыхали.
ПАЛО-АЛЬТО. КАЛИФОРНИЯ. 21 июля 1963 года... И вдруг, в один прекрасный день, кончилась, как любят писать газетчики, целая эпоха. Некий предприниматель купил большую часть Перри-лейн и задумал снести коттеджи, чтобы построить современные дома, и вот уже надвигались бульдозеры.
У газетчиков появилась возможность описать последнюю ночь на Перри-лейн, на превосходной старой Перри-лейн, они уже приготовили вечное безотказное клише: "Конец эпохи", рассчитывая обнаружить там новоявленных озабоченных интеллектуалов в духе Торстена Веблена с проникнутыми горечью высокопарными рассуждениями о том, как наша машинная цивилизация разрушает собственное прошлое.
Вместо этого, однако, там оказались какие-то психи. Они валялись на матрасе, высоко на дереве, все до одного в стельку, и каждому - всем репортерам и фотографам - предлагали отведать нечто вроде острой оленины, но что-то все-таки было во всей этой с и т у а ц и и...
а когда настало время для горьких сентиментальных рассуждений, этот детина Кизи взамен выволок из своего домика пианино, все уселись и принялись оглушительно на нем бренчать, а потом его подожгли, именуя при этом "старейшей живой вещью на Перри-лейн", только все время почему-то глупо хихикали и торжествующе вопили,
в полнейшую стельку, только какие-то странные, все до одного, словно с луны свалились, и чертовски трудно было дать в газеты нормальную историю о конце эпохи, с этим чудным материалом в духе Ольсена и Джонсона разве поработаешь,
однако им удалось привезти назад ту же историю, с какой они приехали: "Конец эпохи", клише не пострадало, разве что в ушах еще долго стояли крики: 0-стра-я 0-ле-ни-на...
...и даже объясни им кто-нибудь, что происходит, они бы все равно ничего не поняли. Кизи уже купил новый дом в Ла-Хонде, в Калифорнии. Он уже предложил дюжине друзей с Перри-лейн поехать с ним, перенести все место действия, всю буйно-маниакальную Эпоху туда, в...
...Версаль, в его уцененный Версаль, что за горами, за лесами - в Ла-Хонде. Туда... туда, где... в свете:::::
рампы::::: в неоновой пыли...
"...новое важное сообщение... удачный контрудар..."
V. СУХАЯ ТЕМНАЯ НЕОНОВАЯ ПЫЛЬ
Картинка, как в календаре, Ну и местечко выбрал Кизи близ Ла-Хонды. Бревенчатый дом, горный ручей, деревянный мостик, В пятнадцати милях от Пало-Альто За горой Кахилл, где сквозь заросли секвой Бежит Дорога 84 Секвойи в собственном дворе! Картинка, как в календаре!
И...Стратегический простор.
Ни души кругом на милю.
Как в вестерне в Ла-Хонде жили.
Один рассадник работяг
Застроенный участок,
Но он был за густым секвойным лесом.
И работяг не слишком многих
С чудесной разглядишь Дороги 84
Лишь парочка дико-западных придорожных заведений,
Магазин Боу, Мотель "Хиллтом" для туристов на западный манер.
У деревянных бурых вывесок неровно отпилены края,
Неровно - зато аккуратно,
Словно в этом скрыт намек:
Дикий Запад грубоват, дорогие автогости,
Зато сортиры - высший сорт,
Аммиачные кружочки в каждом писсуаре.
Наш девиз: "Дикий Запад - оплот чистоты и гигиены".
Кто Запад покорил? Антисептика, я же говорил.
Ла-Хонда манит, как магнит,
Что всего лишь говорит об интересе к вооруженным
Младшим Братьям.
Эти наглые воришки
Захватили городишко, но открыли путь простой
Заплатить нам за постой.
Деревянный магазин - вот что от отцов-злодеев нам досталось.
Но как были они Младшими Братьями, так и остались,
Да еще и бандитами - вот беда.
А теперь этот Кизи
Обосновался поблизости, и парни с ним хоть куда...
...в:::::свете:::::рампы:::::
В начале 1964-го при нем пока лишь небольшая группа. После полудня Фэй, верная блаженная подруга первопоселенца, в доме, у плиты, у швейной машинки, у стиральной машины, с детьми - Шеннон и Зейном, не отходящими от ее юбки. В деревянном домике у ручья стоит стол с пишущей машинкой, там Кизи только что закончил переработку книги "Времена счастливых озарений", в которой уже почти 300000 слов. Здесь же и друг Кизи из Орегона Джордж Уокер - типичный белокурый средний американец двадцати с лишним лет, хорошо сложенный, сын состоятельного строительного подрядчика. Характер у Уокера, что называется, жизнерадостный, и он то и дело с нескрываемым восторгом произносит: "Э т о у ж е п е р е б о р!" И еще - Сэнди Леманн-Хаупт. Сэнди - младший брат Карла ЛеманнХаупта, которого Кизи знавал на Перри-лейн. Сэнди красивый парень двадцати двух лет. высокий, худой и легко возбудимый. С Кизи он познакомился тремя месяцами раньше. 14 ноября 1963 года, через Карла, когда Кизи ездил в Нью-Йорк на премьеру инсценировки "Над кукушкиным гнездом", Макмёрфи играл Кёрк Дуглас. К тому времени Сэнди бросил Нью-йоркский университет и работал звукооператором. Он обладал особым талантом орудовать магнитофонами, фонограммами, звукоаппаратурой и прочими подобными вещами, однако переживал тогда не лучший период своей жизни. Дошло до того, что однажды он попытался лечь в психиатрическое отделение, и отговорил его лишь Карл, который повел брата на премьеру спектакля "Над кукушкиным гнездом". А там был Рэндл Макмёрфи... Кизи... и Карл попросил Кизи взять Сэнди с собой на Запад, в Ла-Хонду, чтобы вытащить его из всей этой нью-йоркской трясины. А если и существовало место, где можно было излечиться от Нью-Йорка, то только там, позади приюта Кизи в:::::свете:::::рампы:::::вверх по тропинке за домом, вверх по склону холма - в секвойный лес, Сэнди вдруг попал в сказочный приют, словно бы окруженный стеной и увенчанный куполом, какие наверняка и имеют в виду, когда говорят о "храме средь сосен", только секвойи куда более величественны. А каковы закаты сквозь листья секвой! - казалось, стволы и листья тянутся к небу в сотнях футов над головой. Всегда было одновременно солнечно и прохладно, словно круглый год стоял чудесный осенний день. Заходящее солнце виднелось сквозь мили листьев и распадалось на кусочки, как на картине пуантилиста,- густо-зеленые пятнистые тени, но ослепительный свет в парящем в вышине густо-зеленом суперприюте, негаснущий зеленый свет рампы, золотистозеленый день, тишина, вертикальный покой, напоенный ароматом леса, а с Дороги 84 слышалось лишь воздушное звуковое сопровождение машин - ш-ш-ш-и-и-и-иу-у-у - словно легкий ветерок. Тишина и покой: очень утешает!
Сэнди, Кизи и Уокер несколько раз уходили в лес с топорами нарубить дров для дома - но из подобных походов Кизи культа не делал. Сэнди видел, что Кизи не так уж нелюдим. Он вовсе не был помешан на девственной Природе. Лес он представлял себе. скорее, фантастической декорацией... на фоне которой будет ежедневно
происходить некий хэппенинг, рождаться новый вид искусства...
На крыше дома он установил высококлассные громкоговорители. и вдруг в здешний божественный зеленый горный озон врывается чернокожий маньяк, дующий в прирученный саксофон,- это пластинка Орнетта Коулмана. Тропа, по которой поднимаются три дровосека, имеет довольно причудливое обрамление: на низких ветвях висят немыслимые мобили, а к стволам деревьев прибито множество фантастических картинок. Дальше громадное дерево с дуплом у основания, а в дупле, поблескивая в зеленоватой тьме,- оловянная лошадка, причем олово изогнули так, что нелепое маленькое животное выдохлось и, споткнувшись, рухнуло на колени.
Однако территория, к которой Кизи питал особый интерес, находилась в самом доме. Он был срублен из бревен, но походил скорее не на хижину, а на охотничий домик. В большой комнате были широкие застекленные створчатые двери, создававшие эффект окон, из которых открывается красивый вид, открытые балки и огромный каменной кладки камин у стены. На каждом шагу попадалась всевозможная аппаратура - магнитофоны, кинокамеры, проекторы, к тому же Сэнди понавез каких-то сложнейших релейных систем и всякой всячины. Частенько подкатывали на машинах бывшие соседи по Перри-лейн - хотя никто из них пока в Ла-Хонду не переехал. Эд Маккланахен, Боб Стоун, Вик Ловелл, Клои Скотт, Джейн Бёртон, Рой Себёрн. Изредка наведывались из Орегона брат Кизи Чак и кузен Дейл. Оба они походили на Кизи, но были пониже ростом. Чак был человек спокойный и сообразительный. Несерьезный и непритязательный Дейл обладал мощным телосложением и был непритязателен донельзя. Кизи пытался найти новые формы самовыражения. Они занимались чем-то вроде... ложатся все, к примеру, на пол и принимаются перекрикиваться, а Кизи сует в каждый рукав по микрофону и делает у них над головой пассы руками, словно колдун, и их голоса по мере движения рук записываются то громче, то тише. Иногда результаты получались довольно...
...скорее всего, для нормального человеческого уха это была невнятная тарабарщина. А для восприимчивого образцового интеллектуала, который слыхал об "Арморишоу" 1913 года, об Эрике Сати, Эдгаре Варезе и Джоне Кейдже, все это должно было звучать... в какой-то степени, знаете ли, п о - а в а н г а р д и с т с к и. Но на самом деле это, как и все прочее здесь, обязано восприятию, вызванному к жизни ЛСД. Весь и н о й м и р, куда ЛСД впускала разум, существовал лишь в данное мгновение С и ю С е к у н д у,- и любая попытка спланировать, задумать, инструментовать, написать сценарий лишь отторгала от этого мгновения и отбрасывала назад, в мир обучения и воспитания, где мозг - всего лишь редукционный клапан...
Поэтому они испробовали и более фантастические импровизации... вроде Человеческих Лент - громадных рулонов кровенепроницаемой бумаги для упаковки мяса, развернутых на полу. Они брали цветные карандаши для вощеной бумаги и чертили друг другу непонятные знаки для импровизации: Сэнди видел розовый барабанный бой и издавал звуки типа - ч и - у н - ч ан, ч и - у н ч а н и так далее, Кизи видел гитарные стрелы: б р о и н ь - б р ои н ь, б р е н ь - б р е н ь. Джейн Бёртон видела взрывы джазового вокала, а Боб Стоун - устные рассказы в сопровождении Живого Джаза... все это записывалось на пленку... а потом все летали под - чем? - кислотой, пейотлем, семенами пурпурного вьюнка, проглотить которые было адски трудно, миллиарды отвратных семян, прорастающих во вздутом животе в намокшие одуванчики - но летали ведь! - или ИТ-290, или декседрином, бензедрином, метедрином - Винт! - или под винтом с травой - бывало, примешь винт в сочетании с травой, и оказывается, что... элэсдэшные двери открываются в разуме без того неукротимого смятения чувств, что вызывает ЛСД... А Сэнди принимает ЛСД, и свет:::::рампы:::::и волшебный приют превращются в... н е о н о в у ю п ы л ь... теперь уже точно: пуантилистские пылинки. Золотые пылинки, яркие зеленовато-лесные пылинки, каждая подхватывает свет, и все струятся и блестят неоновой мозаикой - чистая калифорнийская неоновая пыль. Невозможно описать, какое это замечательное открытие - впервые в самом деле у в и д е т ь а т м о с ф е р у, в которой жил долгие годы, а заодно почувствовать ее в н у т р и себя, почувствовать, как струится она вверх от сердца, через туловище в мозг электрический фонтан... И... ИТ-290 - они с Джорджем Уокером сидят, оседлав сук, на высоком дереве перед домом, и он ощущает... интерсубъективность - он точно знает, о чем думает Уокер. Нет нужды обсуждать общий замысел, просто каждый должен сделать свое дело.
- Ты рисуешь паутину,- говорит Сэнди,- а я на ее фоне рисую листья.
- Это перебор! - говорит Джордж, ведь ему-то, конечно, известно: всех нас то охватывают, то отпускают эти комбинации обоюдного сознания, интерсубъективность, мы идем с магнитофоном в надворную постройку у ручья и принимаемся г а л д е т ь - некий вид беседы по спонтанной ассоциации, как джазовая перекличка, а то и монолог, обращенный к каждому, да к кому угодно, схватываем слова, символы, идеи, звуки, гоняем их туда и обратно и перекидываем через... стену традиционной логики... Один из нас находит набор деревянных шахматных фигур. Фигурки резные, нечто вроде древних человечков, каждая - резной человечек старинной работы, только кто-то забыл их во дворе, они намокли и покоробились, отчего выступила наружу их истинная сущность. У этого, несмотря на то что он в мантии и с копьем, торчат наружу гениталии...
...Нет, какова у меня дочурка! Утверждает, что стесняется меня. Говорит, всему свету известно, что у меня на уме одна пизда. В мои-то годы... ...Да, сэр, нам это известно. Ваша дочь - потаскушка, каких мало, однако я - король, я просто вынужден отрезать вам яйца... ...Да я вас, король... за них с престола сброшу. ...За яйца? ...Именно! Что это за король такой с гвоздями?
...Именно! И в п р я м ь п о т р я с а ю щ е. Каждый из нас держит в руке шахматную фигуру и превращается в этого персонажа, все принимаются галдеть, обращаясь к тем, кого видят в этих фигурках, и начинают думать об одном и том же. И я т о ж е в и д е л з а б а в н ы е к р у ж о ч к и п о д р у к о й у э т о й ф и г у р к и, не больше шляпки крошечного гвоздика... Я д а ж е х о т е л о б э т о м с к а з а т ь...
С а м о е у д и в и т е л ь н о е о щ у щ е н и е в м о е й ж и з н и - интерсубъективность, словно раскрылось сознание каждого и все они слились, и теперь достаточно лишь взглянуть на шевеление губ. мерцание глаз или на шахматную фигуру, которую кто-нибудь, раскачивая, держит в руке...
...Вы ведь не стали бы верить девице с электрическими угрями вместо сисек, а, король? ...Это те, что ионизировали меч короля Артура на дне болота? ...Они самые. Вымя с тысячью мельчайших кровососных банок грудастая потаскушка. Боюсь, сто двадцать бытовых вольт тюремной наживки, если я видел ее... ...ну как, даже при самом невероятном стечении обстоятельств, могло всем сразу прийти в голову выражение типа сто двадцать бытовых вольт тюремной наживки...
Но ведь и болота тоже - для старой компании с Перри-лейн все это уже не только Сад Эдема и чудесное открытие. Более того, в волшебной лесистой лощине уже слышится ропот. Кизи начинает о р г а н и з о в ы в а т ь н а ш и п о л е т ы. Он выдает наркотики каждому персонально - вот тебе доза, а вот тебе... и только расслабишься и начнешь тащиться, как он уже входит "А ну-ка всем встать!" - и затевает утомительный поход в лес...
Когда все это подходит к концу, кое-кто просит Кизи дать им с собой в Пало-Альто немного кислоты и ИТ-290. "Не-е-е-е-е-ет",- говорит Кизи и многозначительно подмигивает, словно хочет сказать, что никак нельзя, ведь дело деликатное... Лучше примешь еще, когда вернешься...
Позже, на обратном пути, кто-то говорит: "Раньше мы все были равны. А теперь полет ведет Кизи. Мы приезжаем к нему домой. Мы принимаем его кислоту. Мы делаем то, что хочет он".
Но чего он хочет? Постепенно на ум приходит смутная догадка, что фантазия Кизи вновь продвинулась вперед, даже за пределы их собственных, возникших еще на старой Перри-лейн. Как бы там ни было, никто не испытывает желания следовать генеральному плану Кизи. согласно которому все должны переехать к нему, поставить палатки и так далее, короче - переселение Перрилейн в Ла-Хонду. Жилище Кизи стало представляться всем чем-то вроде Версаля среди холмов, а сам Кизи Королем-солнцем, с каждым днем приобретающим все более важный вид со своей огромной челюстью в профиль на фоне секвой и горных вершин. До окончательного разрыва и даже до освобождения от чар дело, однако, так и не доходит. Они чувствуют, что Кизи устремился вперед, еще дальше, к фантазии, изучать которую они могут и не захотеть.
У Кизи стали появляться и новые люди, и это стало еще одной причиной для беспокойства. Кое-кто из перрилейнской компании с трудом представлял себе, кто такой этот Кэссади. Вот он перед нами, в Версале Кизи, подходит, подходит, без рубахи, размахивая руками, а его брюшные мышцы выступают по бокам, как у штангиста... Мы же люди с понятием, мы ценим святого первобытного человека. Один Кизи намекает, что у Кэссади следует у ч и т ь с я, что он с в а м и р а з г о в а р и в а е т. Что он и делал. Кэссади хотелось интеллектуального общения. Однако интеллектуалам хотелось одного чтобы он был святым первобытным человеком, денверским малым, к р е т и н о м среди нас. Временами Кэссади чувствовал, что в интеллектуальном смысле его не признают, и удалялся в угол, не прерывая своего маниакального монолога и бормоча: "Ладно, отправлюсь в собственный полет, пора в собственный полет, это мой собственный полет, вы же понимаете..."
Или Пейдж Браунинг. Труп Ковбоя тоже перебрался через гору. На Перри-лейн он был всего лишь неприметным типом, время от времени заворачивавшим туда по дороге. А теперь Кизи намекает, что у Пейджа Браунинга следует учиться. Кизи видит некую преданность, смелость и творческую, т в о р ч е с к у ю силу за этим мертвеннобледным лицом и адамовым яблоком, за черной мотоциклетной курткой, оставшейся, видимо, с тех времен, когда он разъезжал вместе с Ангелами Ада, - и за его хриплым голосом смотровой волчьей ямы... Вечные волчьи ямы... неужели, в конце концов, это он, презренный классовый страх в среде людей с понятием... людей благовоспитанных... интеллектуалов? Презренный Стуж, как называл его Артур Кёстлер, - Старинный Ужас, с самого детства: благовоспитанный провинциальный мальчик подъезжает на велосипеде к бензоколонке, а там, в смотровой яме, где смазывают машины, сидят на корточках крутые ребята и рассказывают анекдоты про пиздятину, время от времени бесстрастно упоминая медицинские подробности. касающиеся дефекации и хрустящих хрипов. И Боже мой. разве забыл ты их руки с базиликой вен, оплетающих их, как хирургические трубки, переполненных непостижимой крутой силой низших классов, готовой в любой момент заставить их поднять голову и безошибочно о п о з н а т ь нас... благовоспитанных трусоватых детишек. Но Кизи любил эту низкопробную шваль. Он с готовностью с ними тусовался. В свое время он еще потусуется со скотами из бездонных Стужасных глубин волчьих ям - с самими Ангелами Ада...
На самом-то деле, лишь немногие из новой свиты, съехавшейся в Ла-Хонду, были такого уж низкого происхождения, и все-таки жизнь там пошла куда более простая, чем на Перри-лейн.
Появился один из старых друзей Кизи Кеннет Бэббс, только что из Вьетнама, где он был офицером морской пехоты и летал на вертолетах. Бэббс с отличием окончил университет в Майами, где специализировался по английскому языку. К тому же он был прекрасным спортсменом. Он принимал участие в творческом писательском семинаре в Стэнфорде, где Кизи с ним и познакомился. Бэббс был высоким, мощным, раблезианского типа человеком. Вернувшись с войны, он набросился на всех, подобно огромному доброму медведю-гризли, оглашающему округу рыком космического хохота. Иногда он, независимо от того, где находился, целыми днями не снимал форму пилота - л е т и м с о м н о й. А Бэббс был способен на безрассудные полеты. Он много сделал для выработки нового стиля колонии Кизи... Да. Он выдвинул идею п р о к а з, грандиозных публичных пародийных представлений, которые они могли бы устраивать...
Приехал и Майк Хейджен. Это был парень, которого Кизи знал еще в Орегоне, красивый, воспитанный, обходительный, из хорошей семьи, довольно богатый,когда такие парни уводят на первое свидание юных дочерей, им улыбаются папаши: "Я ее чертовски здорово воспитал, Юп, скажешь не так? Подонков я к моей девочке близко не подпущу, ей подойдут только славные мальчики, примерные христиане, которые говорят "Да, сэр", "Да, мэм" и причесываются, намочив расческу". Минут через десять после того, как Хейджен появился у Кизи, позади домика была выстроена его Дрюч- Хибара сбитая из старых досок пристройка с односкатной крышей, убранная внутри остатками ковра, тюфяком с индийским ситцевым покрывалом, свечами, блестящими безделушками, высококлассным громкоговорителем все ради услады и уюта Девушек Хейджена. Господи, ох уж эти Девушки Хейджена и связанные с ними неприятности! - Совершенно Голая, Анонимная,- но все это будет позже. Хейджен был кротким, но вдохновенным мошенником с обезоруживающе приятными манерами. Он обладал особым талантом торговаться, обмениваться, стоять над душой, он имел обыкновение внезапно приезжать в машине, битком набитой сверкающими магнитофонами. киноаппаратурой, микрофонами, динамиками, усилителями, даже видеоаппаратурой, примерно тогда и начал повышаться аудиовизуальный уровень...
И еще, например, в один прекрасный день приехал на выходные из армейского лагеря Форт-Орда старый перри-лейнский приятель Кизи, писатель Гарни Норман, и привез с собой одного из своих армейских друзей двадцатичетырехлетнего старшего лейтенанта пехотных войск Рона Бевёрта. Поначалу Бевёрт ничего, кроме отвращения, у всех не вызывал, поскольку выглядел стопроцентным воякой. Был он толстым, с виду глуповатым. отличался чрезвычайно непристойной короткой армейской стрижкой и полнейшей наивностью. Они, однако, Бевёрту пришлись по душе, и он стал приезжать каждый уик-энд и привозить с собой кучу еды. которой с удовольствием делился со всеми, к тому же он непрерывно улыбался и хохотал, и народ просто не мог его не полюбить. Через некоторое время он демобилизовался и стал появляться чуть ли не каждый день. Он даже начал худеть и крепнуть, а волосы его отрастали до тех пор, пока не стали такими, как у принца Бэльянта из комиксов, и тогда оказалось, что он очень красивый малый и совершенно без ума от... кровяной колбасы. Мало-помалу к нему пристало прозвище "Зануда", и настоящее его имя было почти забыто...
Разумеется, вскоре обитателей Ла-Хонды, да и не только их, начал мучить вопрос... чем там эти лоботрясы з а н и м а ю т с я? Как об этом расскажешь? Ведь о в о сп р и я т и и рассказать невозможно. Словами этого не выразить. У обывателей всегда была одна и та же фантазия, известная как фантазия патологии. Эти л об о т р я с ы - п а т о л о г и ч е с к и е д у р а ч к и. Иногда она носила психологический оттенок - откуда взялись эти ребята, может, из неблагополучных семей? Иногда была социальной - может, эти детишки о т о р в а л и с ь о т о б щ е с т в а?.. неужели наше общество гниет на корню?.. неужели? Обывателям не дано было знать о восприятии ЛСД, поскольку ни разу не приоткрывалась для них та дверь. Оказаться на пороге того, что... Господи! да разве расскажешь им о здешней жизни! Молодежь всегда могла выбирать лишь одно из трех: ходить в школу, устроиться на работу или сидеть дома. И... как же все это было скучно! - по сравнению с ощущением... бесконечности... и жизнью, в которой человек - не ученый, не бюрократ, а... Я и Мы, гармоничные существа среди не чувствующей музыку толпы людей в начищенных до блеска черных туфлях, Я - с глазами, глядящими в почти невидимое отверстие там, в с-с-с-секвойном небе...
Как-то вечером Боб Стоун сидел у себя дома в Менлопарке - он еще посещал писательский семинар в Стэнфорде, - и зазвонил телефон: звонил Бэббс из Ла-Хонды. "Приезжай,- сказал он.- у нас тут кое-что затевается"."Да нет. пожалуй".- сказал Стоун, он не был настроен ехать, он немного устал, к тому же поездка по горной дороге займет не меньше часа, да час обратно, может, как-нибудь в другой раз...
- Давай, Боб, - говорит Бэббс. - Какой там час. Ты вполне доберешься за тридцать минут.
Настроение у Бэббса весьма приподнятое, а на заднем плане Боб слышит музыку и голоса - похоже, и впрямь они что-то затевают.
- Я знаю, сколько это занимает времени, - говорит Стоун. - Минут сорок пять или час, ночью-то уж точно час.
- Слушай! - Бэббс смеется и уже почти орет в трубку: - Отважный путешественник может добраться сюда и за тридцать минут! Отважный путешественник может добраться сюда со скоростью света!
Боб слышит, как на заднем плане несколько голосов скандируют: "Отважный путешественник! Отважный путешественник! "
- Отважный путешественник, - орет Бэббс. - Отважный путешественник встает, выходит из дома, и он уже здесь!
И так до тех пор, пока сопротивление Стоуна наконец не сломлено, - он садится в машину и едет. Он приезжает: разумеется, через час.
Как только он. подъехав к дому, выбирается из машины, изнутри и сверху, из леса, до него доносится Большой Галдеж - вроде бы бьют барабаны, трубят горны, а Проказники завывают и выкрикивают: "Отважный Путешественник!"
"Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!"
Он входит в створчатые двери передней - безумный огненно-яркий свет, гонги, дудки, барабаны, гитары, по которым колотят, как по ударным инструментам...
"Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник - путешествует за миг!" "Отважный Путешественник..." "...выпрямляет кривизну!" "Отважный Путешественник..." "...искривляет прямизну!" "Отважный Путешественник..." "...луч света!" "Отважный Путешественник..." ".. .вспышка молнии!" "Отважный Путешественник..." "...накоротко замыкает цепь!" "Отважный Путешественник..." "...собирает коротковолновый оркестр!" "Отважный Путешественник..." "...и его оркестр Веселых Проказников!" "Отважный Путешественник!.." ...и его оркестр Веселых Проказников отравляются в паломничество в Страну Востока.
VI. АВТОБУС
Точно не знаю. кому из Веселых Проказников пришла в голову идея насчет автобуса, но и здесь чувствуется почерк Бэббса. Во всяком случае, это была суперпроказа. Первоначальная фантазия, возникшая весной 1964 года, состояла в том, что Кизи и четыре-пять его спутников раздобудут многоместный автомобиль фургонного типа и отправятся в Нью-Йорк на Всемирную ярмарку. В дороге они смогут снять фильм, сделать коекакие магнитофонные записи, поприкалываться на ярмарке и посмотреть, что происходит вокруг. К тому же они окажутся в Нью-Йорке в начале июля, в момент выхода второго романа Кизи "Времена счастливых озарений". Такова была первоначальная фантазия.
Потом кто-то - Бэббс? - увидел в газете объявление о продаже школьного автобуса "Интернэшнл Харвестер" 1939 года. Автобус принадлежал какому-то человеку из Менло-парка. У него были большой дом с обширным участком земли, элегантный твидово-фланелевый комплект одежды и одиннадцать детей. Для детей он автобус и оборудовал. Там были койки, скамейки, холодильник, раковина для мытья посуды, шкафчики, полки и множество других чудесных приспособлений для жизни в дороге. Кизи купил его за полторы тысячи долларов - назвавшись представителем компании "Отважные полеты".
Кизи отдал необходимые распоряжения, и в один прекрасный день Проказники принялись за дело. Они начали тщательно разрисовывать и расписывать автобус, вырезать в крыше дыру и оборудовать крышу так, чтобы там можно было сидеть на свежем воздухе и либо музицировать - хоть на барабанах, хоть на электрогитарах и прочих инструментах, - либо просто ехать. Сэнди поколдовал с проводами и соорудил систему, с помощью которой можно было вести радиопередачу из автобуса с пленок или через микрофоны - с тем, чтобы она гремела на всю округу через мощные динамики на крыше. Кроме того, были установлены наружные микрофоны, чтобы ловить звуки во время езды и слушать их в автобусе. Был озвучен и салон автобуса, что давало возможность вести радиоразговор друг с другом, не обращая внимания на рев мотора и шум дорожного движения. Был еще и некий магнитофонный механизм, устроенный так, что, если что-нибудь сказать, можно было через секунду услышать собственный голос с запаздыванием и при желании вновь выкрикнуть то же самое. Или еще: можно было надеть наушники и одновременно выкрикивать звуки вовне, и они входили в одно ухо, а звуки изнутри, то есть твои собственные звуки, входили в другое. На протяжении всего путешествия не должно было оставаться ни единого треклятого звука - ни вне автобуса, ни в автобусе, ни внутри твоей собственной прикольной гортани,- который нельзя было бы поймать и прокричать потом, ему подражая.
Тем временем автобус был общими усилиями с энтузиазмом расписан, что вылилось в неистовство спектральных цветов - желтого, оранжевого, синего, красного, причем чертовски неряшливое, за исключением тех мест. которые Рой Себёрн расписал чудесными маниакальными мандалами. Да, роспись вышла неряшливая, однако в одном ей никак нельзя было отказать: она пылала, как прикольный пожар. А манифест - спереди, где обозначается конечный пункт,гласил: "Далше", без мягкого знака.
Они предприняли короткую испытательную поездку в северную Калифорнию, и их безумная с виду вещь. набитая безумными с виду людьми, с первых же километров оказалась способной заставить обывателей цепенеть от ужаса и вызывать у них смутное, неосознанное чувство негодования. Проказники выбрались наконец в вотчину обывателей, что возбуждало и кружило голову только посмотрите, как уставились на нас эти мамаши! а страну уже охватывал священный ужас. Однако в любом городке должны были попадаться и трудяги, которые в состоянии позабыть на минуту о своей никчемной жизни какой-нибудь славный малый, чья-нибудь стенографистка - и, увидев автобус, прийти в... восторг или хотя бы попросту разинуть рот от изумления. Так или иначе, Отважные Путешественники считали, что у таких людей еще есть надежда. Что они еще не окончательно потеряны. Кроме того, автобус обладал большими возможностями для изменения обычного порядка вещей. Существовали, например, полицейские.
Как-то днем Проказники совершали испытательную поездку, автобус ехал на север через лес, и вдруг начался лесной пожар. Из леса уже повалил дым все как положено. Все, кто был в автобусе, уже приняли кислоту и были чумовые. Кэссади сидел за рулем, несся через горящий лес и выворачивал рулевое колесо то туда. то обратно, повинуясь своему внутреннему барабанному ритму, а сквозь этот ритм с воем проплывала сирена.
С и р е н а? Дорожный полицейский, который тотчас же начинает казаться самой большой несуразицей в мировой истории. Из леса валит дым. они плывут сквозь вспыхивающую в небе листву, а коп прицепился к их прикольному автобусу. Коп загоняет автобус на обочину и принимается проводить нечто вроде техосмотра этой неуклюжей громадины на предмет безопасности движения, а дыма над лесом все больше и больше. Так-так, номерной знак закреплен неправильно, к тому же над ним нет освещения, и сигнал поворота мне что-то не нравится, а что там с тормозами, посмотрим-ка на ручной тормоз. Кэссади, водитель, уже исполняет специально для этого малого длинный монолог, испещренный всевозможными "сэрами": "Да-да, сэр, это двухклапанный зубчатый тормоз "Хаммонд", вы же понимаете, сэр, проверен на ро-де-о грузовиков в Спрингфилде, штат Орегон, задним ходом по слаломной трассе с воротами из бутылочек для грудных детишек и желтых пеленок, в экзистенциальном апогее Орегона, там ведь полно приколыциков сортирного уровня, вы же понимаете, сэр, якобы аккуратнейший штат, сэр, да, сэр, останавливает до 28 000 фунтов до 28000 фунтов, только взгляните сюда, сэр, проверен первосортным механиком со станции обслуживания компании "Шелл" в Спрингфилде, штат Орегон, зимой 62-го, а у него даже в кедах ноги не мерзли, вы же понимаете, сэр, тормозит 28 000 фунтов, смотрите..." - После чего он дергает на себя ручной тормоз с таким видом, словно тот к чему-нибудь прикреплен - а это вовсе не так, тормоз болтается сам по себе,- а ногой жмет на нормальный тормоз, и автобус начинает трясти так, словно ручной тормоз обладает чертовски мощным сцеплением, однако коп уже и без того совершенно сбит с толку, прежде всего потому, что вконец запутался в монологе Кэссади, да и вообще, какого черта!.. чем эти... люди занимаются. К этому моменту все уже вышли из автобуса и валяются в бурой траве у обочины, гогочут, хихикают, торжествующе вопят, совершенно одурев от кислоты, а как же иначе, старина, ведь горит лес, весь мир объят пламенем, и монолог Кэссади, посвященный безопасной езде, валит у него из глотки, как дым от копченых сосисок, точно во внутренностях у него поджаривается всемогущий бог Скорости, а коп, типичный представитель населения Калифорнии, попавший в эту прикольнейшую ситуацию, окончательно зациклился на ручном тормозе, которого и в природе-то не существует. Что же до копа, то все, что он в состоянии увидеть,- это сборище полоумных в кричащих оранжево-зеленых одеждах и масках - мальчишек и девчонок, мужчин и женщин, человек двенадцать-четырнадцать, лежащих на травке и издающих отвратно безумные звуки - Господи Боже мой!.. да какого черта он станет спорить с... Короче, он оборачивается и говорит;
- Вы что, э-э... бродячие артисты?
- Вот именно, командир, - говорит Кизи. - Мы бродячие артисты. Скажу по секрету, пришлось как следует потрудиться и еще п р е д с т о и т как следует потрудиться, но работа есть работа.
- Ладно,- говорит коп,- вы почините то, что я вам сказал, и... Бросив последний взгляд на полоумных, он направляется к машине. - ...И смотрите у меня в следующий раз...
И он дает полный газ и мчится прочь.
А как же иначе! Попробуй оштрафуй людей, если они валяются на бурой траве, напялив светящиеся маски ни дать ни взять маски древнегреческого театра, только с буйством фосфоресцирующих красок,- хихикают и голосят в своих костюмах, в своем отдельном мире, пока бог Скорости шипит, точно картошка на сковороде, в брюхе парня, который говорит не переводя дыхания. Какой там штраф! Никогда еще Проказники не чувствовали себя такими защищенными. Раз уж они отделались от взглядов выпученных глаз обитателей Ла-Хонды, не было больше причин жить в изоляции. Теперь они могли отправиться в путь, смело глядя в лицо Америке и сбивая с толку народ, но прекрасный этот миг преходящ - и автобус исчезнет, и все, что невероятным образом пенится сейчас у них в головах, вновь осядет и спрячется в глубине мозга.
И вот от обиталища Кизи отчалил босховский автобус с табличкой конечного пункта спереди, гласящей: "Далше", с табличкой сзади, предупреждающей: "Осторожно: Потусторонний Груз". Груз был потусторонний, какие сомнения?... однако в автобусе царила эйфория, ведь он был в дороге и стремительно мчался, купаясь в теплых лучах июльского калифорнийского солнца. К тому же все, с чем они прежде имели дело у Кизи, было теперь на борту автобуса, держащего курс Далше. Вдобавок по кругу ходили косяки и было чудесно и радостно пуститься в путь по Америке. Когда они отъезжали, за рулем сидел Кэссади, а в салоне находились Кизи, Бэббс, Пейдж Браунинг, Джордж Уокер, Сэнди, Джейн Бёртон, Майк Хейджен, Зануда, брат Кизи Чак с кузеном Дейлом, парень по прозвищу Братец Джон и три новичка, которые просто хотели то ли покататься, то ли попасть в НьюЙорк.
Один из них был молодой, довольно красивый парень. слегка напоминавший раннего, еще худого Майкла Кейна в "Зулусе", - его звали Стив Ламбрехт. Он был шурином адвоката Кизи Пола Робертсона и в Нью-Йорк ехал к знакомой девушке по имени Кэти. Новенькой была и девушка по имени Пола Сандстен. Она была молоденькой, пухленькой, полной энтузиазма и весьма привлекательной. Кизи был знаком с ней еще в Орегоне. И в-третьих, была некая девица, которую подцепил в Норт-Биче в Сан-Франциско Хейджен из Дрюч-Хибары. Она была прямой противоположностью Полы Сандстен. Худая, с длинными черными волосами, она могла минуту побыть угрюмой и молчаливой, а еще через минуту внезапно разволноваться и начать беситься. Красоты в ней было примерно столько же, сколько в какой-нибудь телевизионной колдунье.
К тому моменту, как они попали в Сан-Хосе, до которого едва ли наберется тридцать миль пути, уже в немалой степени была создана атмосфера всего путешествия. Была ночь, большинство путешественников уже одурели, а автобус сломался. Они въехали на станцию техобслуживания, и вот один из механиков уже скрылся с головой под капотом и изучает мотор, Кэссади не дает двигателю заглохнуть, а фонари дневного света на окружающих станцию столбах отбрасывают на автобус причудливые фосфоресцирующие блики, по шоссе движется поток автомобильных фар, Кэссади еще раз запускает мотор, и из автобуса доносится непрерывный таинственный вой - то ли через громкоговорители, то ли просто из окон. Пола Сандстен схватила микрофон от устройства переменного запаздывания, обнаружила, что может извлекать из него потусторонние звуки, напоминающие страшный хохот некоего радиоупыря, и принимается издавать леденящие душу стоны и крики: "Как вам живется-ца-ца-ца в Сан-Хосе-се-се-се-се",- а аппарат переменного запаздывания подхватывает эти "ца-ца-ца" и "се-се-се", удваивает их, учетверяет и увосьмеряет. Бесконечное, бьющее рикошетом эхо, и все это время потусторонний, отчасти истерический смех, а сквозь все это вместе едва заметно выплывает звон мандолины, извлекаемый из инструмента подругой Хейджена, которая в автобусе перебирает струны, откинувшись на спинку скамейки, и смеется - вот таким манером...
К автобусу подошел какой-то тип, явно местный, однако вся беда в том, что сам автобус на него никакого впечатления не производит, он попросту обязан совершить поступок Типичного Американца: если сломалась чья-то машина, ты должен подойти и поставить диагноз.
И он говорит, обращаясь к Кизи и Кэссади:
- Знаете, что вам, по-моему, нужно? По-моему, вам нужен хороший механик. Ну, я не то чтобы хороший механик, но я...- И, как и следовало ожидать, он приступает к установлению диагноза, а в это время Пола завывает, превращая автобус в дом с привидениями, и Красотка Колдунья бесится и голосит... и...
- ...я говорю, по-моему, вам нужен хороший механик, а я не то чтобы хороший механик, но...
И - ну, конечно же! - Нелюди. Весь этот прикольный мир был населен людьми, в любую минуту готовыми заявить, что они совершенно некомпетентны в том или ином деле, и все-таки полными решимости несмотря ни на что немедленно этим делом заняться. Кизи решил, что он - Ненавигатор. Бэббс был Недоктор. Автобусное путешествие уже становилось аллегорией жизни.
Прежде чем направиться через всю страну на восток, они остановились у Бэббса в Сан-Хуан-Капистрано под Лос-Анджелесом. Там у Бэббса и его жены Аниты был дом. Они загнали автобус в гараж Бэббса и расселись на последний большой инструктаж перед тем, как взять курс на восток.
Кизи начинает разговор, растягивая слова на старый орегонский манер, а все остальные хранят молчание.
- Вот что, как я надеюсь, произойдет во время путешествия,- говорит он. - Точнее, как я надеюсь, будет продолжаться, потому что это уже начинается. Все мы начинаем делать общую вещь. и мы будем продолжать ее делать, совершенно открыто, причем ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие.
- Чушь собачья, - говорит Джейн Бёртон. Эти слова заставляют Кизи на мгновение умолкнуть, однако он попросту проглатывает обиду.
- Вот такова Джейн.- говорит он.- Она делает свою вещь. Чушь собачья. Такова ее вещь, и она ее делает. Ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие. Если чья-то вещь - говорить "чушь собачья", он говорит "чушь собачья". Если кому-то нравится давать пинка под зад, этим он во время путешествия и будет заниматься - давать пинка всем подряд. Он будет делать это совершенно открыто, и никто не станет по этому поводу кипятиться. Он просто может сказать: "Сожалею, что дал тебе пинка, но ничуть не сожалею, что мне нравится это делать. Это мое занятие, я даю людям пинка под зад". Каждый будет тем, кто он есть на самом деле, кем бы он ни был, не должно быть поступков, за которые пришлось бы извиняться. Во время всего путешествия мы будем мириться с тем, какие мы есть.
Отрываем задницы от стульев, и, какие мы есть,вперед, через весь Юго-Запад, и все снимаем на пленку и пишем на магнитофон. Холодильник, плита, раковина, откидные койки, одеяла, кислота, винт, трава - при всем при этом Хейджен заведует кинокамерой, все орут в микрофоны, а рев мотора перекрывает оглушительная музыка - рок-н-ролл, Джимми Смит. Кэссади возбужден как никогда, он без рубахи, с соломенным вариантом ковбойской шляпы на голове, подпрыгивает на сиденье водителя, переключает передачи трах-тарарахбум-трах, колотит по рулевому колесу и коробке передач, орет, словно одержимый экскурсовод, в микрофон, установленный возле его сиденья, отпуская комментарии по поводу каждой проезжающей машины;
- ...а вот катит по шоссе парикмахер, сам себя стрижет на скорости пятьсот миль в час, вы же понимаете...
- И запомните эти слова: жертвенный, прекрасный и тщетный! произносит Бэббс.
- Пища! Пища! Пища! - орет Хейджен.
- Уберите свою мазь против затяжек, сержант,кричит Бэббс, обращаясь к Стиву Ламбрехту. - Это же единственное лекарство от затяжки травой, вырывает косяк изо рта в моментальной Антизатяжке...
...и так далее, ведь Стив не выпускает косяк изо рта и вообще тащится как никто из живущих на земле, поглощая все, что попадется под руку, и на время путешествия получает прозвище Чума.
- .., Антизатяжку для Чумы!..
...А потом Бэббс пародирует Кэссади...
- ...а вот "кадиллак" с Марией-Антуанеттой... ...и завывают динамики, завывает ветер, завывает мандолина, завывает потусторонний смех, завывает-ваетвает-вает переменное запаздывание и еще кто-то кто? - да все, черт возьми, завывают...
- ...Наконец-то мы тронулись с места - после этих трех ебучих дней!
На второй день они добрались до Уикиапа - древнего оазиса Дикого Запада посреди пустыни Аризона у Дороги 60. Кругом была только серо-бурая пустыня и солнце, да еще озеро, больше похожее на огромный илистый, заросший водорослями пруд, но воздух был потрясающий. Сэнди чувствовал себя великолепно. Там Кизи устроил следующий инструктаж. Было решено именно там впервые за это путешествие принять кислоту и организовать серьезные киносъемки. Кизи с Бэббсом и блистательной сексуальной Полой Сандстен намеревались принять кислоту - П р и в а л! - а остальные должны были запечатлеть то, что произойдет. Хэйджен и Уокер должны были снять все это на пленку. Сэнди отвечал за звукозапись, а Рону Бевёрту предстояло заняться фотографированием.
У Сэнди впервые возникает неприятное чувство, что... что? Вроде как впредь будет только Санкционированная Кислота. И вроде как... все они будут разделены на артистов и работяг, на звезд и рабочих сцены. Вроде как... существует тесный крут избранных и все прочие. Это было нелогично, ведь Хейджен и Уокер, несомненно, водили с Кизи дружбу более тесную, чем все остальные Проказники, не исключая Бэббса, а им тоже досталась роль "работяг", однако такое у него возникло чувство. Правда, он никому ничего не говорит. Не выступает... открыто.
Кизи, Бэббс и Пола проглатывают немного кислотного апельсинового сока из холодильника и принимаются дожидаться флюидов. У Полы превосходное настроение. Она еще ни разу не пробовала ЛСД, однако выглядит абсолютно бесстрашной, защищенной и готовой на все, она делает добрый глоток напитка. Они ждут флюидов... и долго ждать не приходится.
У Бэббса есть длинная палка, точнее, трость, он принимается ею размахивать, и все трое - Бэббс, Кизи и Пола - с криками вприпрыжку бросаются к озеру, Пола прыгает в воду - и выныривает в образе водяного, с головой, покрытой какой-то дрянью и прядями зеленого ила. и вдобавок сияет такой лучезарной улыбкой, что свет ее заливает всю поверхность озера и едва ли не всю пустыню. Всплыв, она ощущает эйфорию...
- Ого-го-ооо! Все сверкает!
...и вытягивает в сторону длинные пряди своих илистых скользких волос, что приносит ей прикольное наслаждение...
- Ого-го-ооооо! Все сверкает!
...капли воды на ее илистых прядях кажутся ей бриллиантами, и все в тот же миг начинают чувствовать то же, что и она, даже Сэнди...
- Ого-го-ооооооо! Все сверкает! ...всплыв, она ощущает эйфорию!.. в своей эйфории она украшена длинными сальными гирляндами озерного ила самая счастливая илистая прикольщица на всем Западе...
...и Бэббс тоже ощущает ее эйфорию...
- Чаровница Гретхен, Королева Ила! - орет он, размахивая тростью в небесах.
- Ого-го-ооооо! Все сверкает!
- Чаровница Гретхен, Королева Ила!
- Все сверкает!
- Чаровница Гретхен!
И это прекрасно. Всех охватывает та же мания, та же эйфория, словно всеобщий контактный кайф, словно все они и сами вдруг приняли кислоту. Кизи затеял энергичную возню, принявшись сражаться с липкими от ила озерными водорослями. Бэббс и Пола - Чаровница Гретхен! - возносят к небесам торжествующие кличи. Хейджен лихорадочно снимает все это на пленку. Сэнди протянул к самому краю озера набор длиннющих проводов и записывает звук. Рон Бевёрт в поте лица делает снимки. Бэббс, Пола - Чаровница Гретхен! - и Кизи постоянно исчезают, погружаясь в грязные глубины озера.
- Назад! - принимается орать кинооператор Хейджен.- Вы вышли из кадра!
Но Бэббс, Пола и Кизи его не слышат. Кругами, они все дальше и дальше уходят в райскую грязь...
- Все сверкает!
- Чаровница Гретхен - Королева Ила!
Тем временем, однако, хейдженовская Красотка Колдунья, поддавшись разрушительному воздействию происходящего, прокралась к холодильнику и приняла немного кислоты, и теперь она вышла из автобуса на песок пустыни, в облегающей черной блузе и черной накидке, с длинными черными волосами, ниспадающими на накидку, как на картине прерафаэлитов, и с космической улыбкой на белом, как у ведьмы, лице улеглась на песок, принимает театральные позы и декламирует стихи. Одурела она до потери пульса, однако находит в себе силы выразить свое состояние безумными, маниакальными виршами в духе поэтов елизаветинской эпохи:
"Затянитесь травкой, сударь,
Вот и прошла вся ваша удаль.
Вы пали предо мной на землю.
Прикол - но сердце вам не внемлет!"
...и так далее. Ну, а охваченное манией сердце Хейджена она покоряет в ту же секунду, и вскоре, позабыв про Озеро Илистой Эйфории, он уже замирает над ней с камерой, широко расставив ноги, а она, продолжая свою мелодекламацию, лежит на полу превращенной в съемочный павильон пустыни, и камера наведена на нее так, точно это не она вовсе, а Мария Монтес в любовной сцене - вот и отправилась Красотка Колдунья в свой первый и последний кайфовый полет...
Снова в автобус и вперед, в Феникс, с субъективной илисто-эйфорической уверенностью в том, что ни они, ни фильм - Фильм! множество аллегорий жизни, ни они, ни фильм впредь свой случай не прозевают. Хейджен снимал фильм не переводя дыхания, час за часом, в трясущемся нутре автобуса. В Истории Создания Фильма были мгновения, приводившие всех в неописуемый восторг. К примеру, когда они попали в Феникс. Это было во время предвыборных волнений 1964 года, и попали они как раз в родной город Барри Голдуотера, поэтому вывесили на автобусе лозунг: "Голосуйте за Барри - со смеху помрете". Вдобавок они подняли над автобусом американские флаги, и Кэссади рванул по главной улице Феникса задним ходом - Хейджен снимал все это на пленку, а флаги развевались на ветру задом наперед. Горожане были соответственно напуганы, оскорблены, восхищены, растеряны, они оборачивались и вздрагивали или же пытались хранить невозмутимость, отводя взгляды, точно никогда и не собирались обращать внимание на всякое там н е л е п о е д е р ь м о,- а коекто улыбался, совершенно искренне, словно хотел сказать: я с вами - эх, если бы я мог быть с вами!
Тот факт, что все они тащились под винтом или травой, а то и под такими сложными комбинациями и того и другого, какие и запоминать-то в тягость, превращал их жизнь в великую тайну. Это была великая тайная жизнь. Взглядам ошарашенных граждан были доступны лишь внешние проявления тех потрясающих вещей, что творились в их головах. Все они превратились в персонажей собственных фильмов или Общего Большого Фильма. Они взяли себе новые имена и пользовались только ими.
Стив Ламбрехт стал зваться Чумой. Кэссади - Пределом Скорости, Кизи Головорезом, Бэббс - Отважным Путешественником. Хейджен, со своей вездесущей большой кинокамерой, скачущий вприпрыжку и взлетающий на крышу автобуса даже на ходу, получил прозвище Неисправность. Рон Бевёрт заведовал всей аппаратурой, рабочими инструментами, проводами, переключателями и прочей ерундой, и ему досталась кличка Аппаратурный Зануда, в дальнейшем просто Зануда. Джордж Уокер стал Еле Видимым. А Пола Сандстен была наречена... ну конечно же, Чаровницей Гретхен, Королевой Ила...
Тетрадь!.. для каждого из новых персонажей фильма - простая школьная тетрадка, и каждый персонаж этого самого кинофильма может писать в своей тетрадке сам, а могут эту тетрадку взять другие и тоже в ней писать - поди догадайся, кто что написал! - и в тетради Чаровницы Гретхен появляется такая запись:
Зарой их в ил! Она кричала, бегая в саду, в руках сжимая веточку петрушки - которую и прежде из рук не выпускала. Какое странное занятие, и с каждым днем все непонятней, она сказала, продолжив кое из кого веревки вить, а мы всегда влажны в ее руке... "Конечно,- говорит она,- ведь корни глубоки". Сюрпризом это не было, но все же ей стало любопытно разузнать, какого черта, что такое ЭТО, после чего он стал столь неуклюжим, хихикнул доверительно, о тень ее споткнулся, и оба в авантюру странную втянулись
Без малого неделю в пути, а прекрасная, полная энтузиазма, неотразимая Чаровница Гретхен, Королева Ила, Гретч, уже с и н х р о н н о входит в фильм. Кизи - лично сам Головорез - готовит для нее роль, куда уж тут вроде бы денешься, но она-то - она смотрит только на... Бэббса... на того, кто о тень ее споткнулся?.. Хм-м-м-м? Бесчисленные тени и лучи юго-западного солнца врываются в окна и падают на пол на скамейки на поднятые койки врываются из прикольного рева мотора отскакивают от двух пар глаз Гретч двух пар глаз Бэббса четырех пар глаз Гретч четырех пар глаз Бэббса восьми пар глаз Гретч восьми пар глаз Бэббса - смеющихся глаз с трепещущими ресницами - смешиваются тени и лучи, врываются друг в друга, и вот уже оба в авантюру странную втянулись, вы же понимаете. Кизи слегка мрачнеет сам Кизи, - но мрачность его вскоре отскакивает от него и раскалывается на юго-западные солнечные лучики. "В Ю т е е х а л п о у ш и в г р я з и, н а "п л и м у т е - 46" с п о д в е с н ы м к л а п а н о м", - говорит Кэссади. Со скрипом открывается дверца холодильника, буль-буль, от этого кислотного апельсинового сока кто угодно начнет губами причмокивать. Хейджен и его подружка-ведьма выпивают по чашке кислотного сока, и милое личико Хейджена закручивается в спираль: по часовой стрелке вращается милейший примерный христианин, а против часовой - милейший проныра из Дрюч-Хибары, туда и обратно, и оба они исчезают, вприпрыжку поднявшись по приставной лестнице на крышу, где под воздействием крайне неповоротливого солнца Юго-Запада и семидесяти миль в час... Хейджен довольно скоро спускается обратно, направляется к холодильнику, залпом выпивает еще одну чашку апельсинового сока, улыбается всем примерный христианин и проныра из Дрюч-Хибары, вращающиеся в обе стороны по спирали... и вновь поднимается на крышу автобуса, дабы устранить...
НЕИСПРАВНОСТЬ!
Когда б я десять долларов имел, я б поделился дозой риталина
с Марго - ведь риталин глотаю я, как аспирин.
Ну а теперь давай-ка заколдуем "Братьев Брукс",что, нравится?
Ночью треклятый автобус все еще подпрыгивает на дороге, и серебристая синева Юго-Запада уже не врывается, а тихо и незаметно проникает внутрь слабыми проблесками, тусклым дерьмом, а лучи автомобильных фар и длинные безумные тени от лучей автомобильных фар, следуя причудливым траекториям, скользят по салону, по койке любви. От койки любви никуда не денешься, если у тебя еще остались силы. На одной полке койки любви лежит спальный мешок, и любой, кому невтерпеж потрахаться, может в этот мешок вползти занимайся своей вещью, малыш, совершенно открыто, играйся себе сколько влезет,- и Сэнди всматривается во тьму и видит человеческое существо... трясущееся в спальном мешке, по которому под рев мотора скользят лучи автомобильных фар - сказочная койка любви, и все - с и н х р о н н о - видят, как спальный мешок воистину наполняется спермой, как бешено плывут в этой жиже крошечные чертенята, просачиваясь в жалкую волосяную гадость, которой они пропитывают мешок, - их миллионы, биллионы, триллионы, этих мечущихся во всех направлениях крошечных самобичующих хитрюг, стремящихся добиться о б л а д а н и я, что совершенно естественно, и заползи в этот спальный мешок вздремнуть часок-другой после обеда самая рафинированная девственница на этом свете - через три минуты она вылезет оттуда неуклюжим брюхатым чудом... однако когда же наконец прекратится это чертово п о д п р ы г и в а н и е...
Это вам не "Грейхаунд", это школьный автобус: рессоры и амортизаторы в жутком состоянии, прикольный скрежещущий мотор на последнем издыхании сотрясает автобус до основания, чудовищная вибрация, подладиться под которую не способно ни одно живое существо на свете, непрерывно колотит всех и каждого на койках и скамейках. Уснуть почти невозможно, и дни и ночи сменяются со своей тошнотворной цикличностью: весь день - слепящее солнце, всю ночь - неторопливое тоскливое скольжение причудливых лучей и теней автомобильных фар, и все время - шум. Джейн Бёртон почти всю дорогу тошнит. Заснуть никто не может, поэтому, чтобы было не так тяжело, все постоянно глотают винт психостимуляторы типа риталина, да все что угодно, а потом накуриваются травой, дабы избавиться от вызываемой винтом треклятой тахикардии, и принимают кислоту, чтобы все происходящее обернулось чем-нибудь другим. Потом все эти изматывающие тяжкие телесные наказания во время езды начинают чередоваться с необъяснимыми задержками, остановками, невыносимым чувством безысходности у обочины дороги, неизвестно где, а бессонница уже превращает тело и башку в высушенную скорлупу, заполненную кислым жирным дымом, точно в черепной коробке догорает убогое жилище. Им приходится заезжать на заправочные станции, чтобы сходить в туалет, вырулить себе возможность помочиться или испражниться... соблюдайте порядок, братва... как двенадцать?.. сколько - четырнадцать?.. мы никого не потеряли?.. а лишних нет?.. вот они вываливаются из автобуса, который, прямо скажем, выглядит довольно странно, а у этих странных типов видок это уже перебор, они же еле ноги передвигают... на все это в изумлении взирают владелец станции обслуживания и его Первый Помощник... в громкоговорителях ревет негритянская музыка, а эти странные типы вываливаются из автобуса, половина в маскарадных костюмах: огненно-яркие рубахи в краснобелую полоску, некоторые причудливо раскрасили себе лица, как индейцы из книжки комиксов, под глазами огромные круги, глаза красные, носы не синие, отнюдь не синие, зато глаза "красные... все толпой валят в сторону Чистой Уборной, да они уже выстраиваются в очередь...
- Минутку, - говорит парень. - Что это вы делаете?
- Хочу заправиться! - отвечает Кизи, весьма любезно и миролюбиво. Да, сэр, видите, какая громадина? Она жрет уйму бензина. Ага.
- Я говорю, они что делают?
- Они? По-моему, они идут в туалет. А, черт, сколько же бензина жрет эта старая громадина! - все это время он знаками просит Хейджена принести камеру и микрофон.
- Да нельзя столько народу пускать в туалет.
- Им же кроме как в туалет сходить ничего и не нужно, - вот Кизи уже берет микрофон, а Хейджен начинает съемку - жжжжжжжжжж, - но все делается как бы мимоходом, так, словно... ну, конечно же, ведь и вы наверняка запечатлели бы все, каждую деталь дружеской конфронтации, случись вам остановиться на великом американском шоссе в поисках шанса помочиться разок-другой?.. или раз десять?
- Эй, послушайте! В туалет нельзя! Вы что, оглохли?! Видите там, позади, мотель? Этот мотель тоже мой, и на все про все у нас одна выгребная яма, вы же мне ее переполните. Да уберите вы эту штуковину!
...Кизи тычет парню в нос микрофоном, словно идет съемка для шестичасовых новостей, а потом, как и положено в телеинтервью, подносит микрофон к своему лицу и говорит:
- Видите этот автобус? Каждый раз, как мы останавливаемся заправляться, нам приходится выкладывать кому-нибудь кругленькую сумму, и на этот раз мы хотели бы выложить ее вам - по причине проявленного вами гостеприимства.
- Пускаться на такие расходы - безответственная авантюра,- вставляет Бэббс.
- Уберите отсюда эти камеры и микрофоны,- говорит парень.- Я вас не боюсь!
- Смею надеяться, что не боитесь.- все так же миролюбиво и просто говорит Кизи.- Знали бы вы, сколько денег сжирает эта малютка! Уму непостижимо!
"Ш-ш-у-уууу" - все это время в унитазах спускается вода, то с одной стороны, то с другой, этот шум вперемежку с журчанием проникает сквозь шлакоблочные стены, и вскоре начинает казаться, что в бескрайних просторах Соединенных ША не осталось ничего, кроме унитазов Чистой Уборной, раскрашенных безумцев да невесть откуда взявшихся кинокамер и микрофонов, и парень не выдерживает натиска и сдается. Такое ему в его фильм о Доблестном Американском Предпринимателе никак не вставить - н е т - н е т, н и к о и м о б р а з о м...
- Ладно, пусть поторопятся, иначе будут неприятности. - И он идет заправлять автобус. - Вся треклятая страна вылетает в канализационную трубу.
Однако они и не думают торопиться. Уокер звонит по платному телефону Фэй в Ла-Хонду. Бэббс дурачится с Чаровницей Гретхен на бетонированной площадке перед заправочной станцией. У Джейн Бёртон отвратное настроение: мы ведь в Нью-Йорк собрались, разве не так? - даже на школьном автобусе 1939 года можно было добраться быстрее. Чего мы ждем, ждем, ждем, ждем, зачем разыгрываем спектакли со старыми доходягами на заправочных станциях? Ага, во-первых, мы ждем Сэнди. Какого черта, куда запропастился Сэнди? А Сэнди - он не спал уже несколько дней, он охвачен неосознанным стремлением в ы й т и и з а в т о б у с а... не поспать, просто выйти... для... чего?.. пока не случилось:::::что? Сэнди оказывается возле мотеля, он внимательно разглядывает розовую от электрического света лужу в самом центре невесть чего... наконец кто-то его находит и приводит обратно. В великом фильме Сэнди получает прозвище Пешеход.
- Еще будут моменты,- говорит Кизи,- когда мы не сможем кого-нибудь дождаться. Так вот, либо вы в автобусе, либо вне автобуса. Если вы в автобусе и при этом отстали, вы его обязательно разыщете. Если же вы с самого начала вне автобуса - то и черт с вами.
Однако подобные разъяснения никому не требовались. Все уже превращалось в аллегорию, постигаемую совместными усилиями, особенно это: "Либо вы в автобусе... либо вне автобуса".
Исключение составляет лишь девушка Хейджена Красотка Колдунья. Похоже, она вообще не выходит из автобуса, даже помочиться. Она сидит сзади, откинувшись на спинку сиденья, и на ней ничего нет, только колени прикрыты одеялом, она молча сидит, втиснув ноги в тесный угол, выставив наружу маленькие голые грудки, и смотрится настоящей ведьмой. В автобусе она или вне автобуса? Ей уже по нраву не прикрываться ничем, кроме одеяла, а при желании она сбрасывает и одеяло. Возможно, в этом заключается ее вещь, она занимается своей вещью, и г р а е т с я с е б е с к о л ь к о в л е з е т, пока автобус мчится все дальше, в сторону Хьюстона, штат Техас, и в великом фильме она становится Совершенно Голой - то и дело отключается, не закрывая, однако, глаз, глядя прямо перед собой, но в следующее мгновение уже приходит в себя и хохочет - полная жизни Совершенно Голая. Все пытаются не обращать на это ни малейшего внимания, но ей уже достаются взгляды, не имеющие никакого отношения к тому, что она ничем не прикрыта ну и что такого, подумаешь! - а она уже превращается в крайне прикольного экстрасенса. Она то и дело подходит к кому-нибудь, кто ни черта не говорит, смотрит ему в глаза всеохватным взглядом полнейшего кислотного взаимопонимания: наши мозги это единый мозг, вот мы с тобой и п о б о л т а е м, ты и я,- и говорит: "А-а-а-а-а, ты и вправду думаешь об этом, я знаю, что ты хочешь сказать, а ты-ы-ы-и-иииииииии?" - заканчивая плавным, слегка дребезжащим смехом, будто и впрямь только что прочла ваши мысли и поняла, что в мозгу у вас - ничего, кроме нелепейшего на свете дерьма, в мозгу у вас ииииииии...
СОВЕРШЕННО ГОЛАЯ в черном одеяле... Дотянувшись до самой себя, проснулась она как-то утром и видит: со всех сторон к ней липнут БОЛЬШИЕ МУЖЧИНЫ, обступают ее и ей угрожают голосами своими и видом, вожделением вечным ей внутрь проникают, непристойно облапывают ее, и она вожделеет, но вдруг начинает смеяться, СМЕЯТЬСЯ над всей этой жуткой нелепостью... ...но никто не пытался ей помешать, ни разу никто не попрекнул ее ни за параноидальные отключения с безумными взглядами, ни за маниакальные вспышки с воплями, никто ее не попрекнул - играйся себе, никто не попытался остудить сей воспаленный мозг, уже вытекающий из Совершенно Голой в эти чертовы подпрыгивающие - д а о с т а н о в и т е с ь ж e! - воздушные струи, создаваемые автобусом, несущимся со скоростью семьдесят миль в час в глубь Техаса: ведь все происходило так, как было предписано самим Кизи еще в Сан-ХуанКапистрано, так, словно в автобусе существовала некая шкала реагирования, от отрицательного до положительного, ни к чему нельзя было относиться отрицательно, на все следовало реагировать положительно - п л ы т ь п о т е ч е н и ю, - хладнокровие каждого должно было подвергнуться испытанию, и вскричать "Нет!", что бы ни произошло, означало этого испытания не выдержать. К тому же... разве Кизи не выдержал этого испытания первым? Разве Бэббс не уводил куда-то Чаровницу Гретхен и разве, вернувшись, кто-нибудь из них чувствовал хоть малейшую скованность по этому поводу? И разве не Уокер звонил в Ла-Хонду с каждой станции обслуживания в Америке? Все правильно, плыви по течению. И они плыли по течению, по всему треклятому течению Америки. Автобус вихрем врывается на станции взимания дорожных сборов за проезд по автостраде высшего класса, а микрофоны на крыше ловят всю трескотню, трезвон и невнятное бормотание служителя станции, визжат тормоза, переключаются передачи, - все звуки подлинной Америки, которые сплошь и рядом остаются незамеченными, возвращались здесь, многократно усиленные, в автобус, а хейдженская камера запечатлевала в это время лица - лица в Фениксе, полицейских, владельцев станций обслуживания, борцов и дезертиров Америки, затаскивая всех в их общий фильм, все это было завоевано и свалено в автобусе в кучу. Мчится по Америке автобус с микрофонами, которые ловят все подряд, весь грохот, и в этом стремительном движении микрофон на крыше чует приближение беды и - с к о к - к - к - к к к - к - к - несется вперед, грохоча над асфальтом, и вдруг - ц о к - и нет его, ни звука. Каким-то образом микрофон отцепился от крыши, грохнулся на асфальт и тащился некоторое время за автобусом, пока наконец совсем не оторвался... а Сэнди не в силах в это поверить. Он ждет, что кто-нибудь скажет Кэссади остановиться, вернуться и подобрать микрофон, ведь Сэнди столько времени и любви потратил на его установку, это была его вещь, его вклад в общую мощь - однако вместо этого все галдят, выкрикивая комментарии по поводу получившегося звука: "Блеск! Слыхали?.. блеск!" - словно все они синхронно настроились на нечто прежде неслыханное, нечто уникальное, звук предмета, микрофона, упавшего на американский асфальт, на нерегулируемую дорогу при скорости семьдесят миль в час,похоже, все это записалось на пленку, и в их распоряжении всегда будет момент, мгновение, в которое чтонибудь, к т о - н и б у д ь отрывается от течения и падает на Великую Автостраду на скорости семьдесят миль в час... а они записали это на пленку - и воспроизводили теперь с переменным запаздыванием: скок-к-к-к-кк-о-к-к-к-к-ок-к-к-к-к-о-к-к-к-у-у-ууууууууу.
У-у-у-у-уууууууу - Совершенно Голая ведет себя все более странно: дрожа, кутается в черное одеяло, потом его отбрасывает, в подскакивающей призрачной дымке подскакивает в безумных вибрациях маленький багровый нимб над ее головой - наконец они въезжают в Хьюстон и направляются к дому Ларри Макмёртри. Они тормозят у дома Макмёртри в пригороде, дверь дома открывается и выходит Макмёртри, худощавый, немного бледный, с виду добродушный и застенчивый, семенит на улицу вместе со своим маленьким сынишкой, Кэссади открывает дверь автобуса, чтобы все могли выйти, и вдруг Совершенно Голая испускает пронзительный крик: "Фрэнки! Фрэнки! Фрэнки! Фрэнки!" - это имя ее собственного сынишки, отнятого после развода... она сбрасывает одеяло, выпрыгивает из автобуса, несется по пригороду Хьюстона, штат Техас, совершенно голая, подбегает к малышу Макмёртри, хватает его на руки и прижимает к своей тощей груди, обливаясь слезами и крича: "Фрэнки! ох, Фрэнки! мой маленький Фрэнки! ox! ox! ox!" - а Макмёртри понятия не имеет, что же ему ради всего святого делать. Для пробы он касается рукой ее совершенно голого плеча и говорит;
"Мэм! Мэм! Минутку, мэм!" - а в это время вываливающиеся из автобуса Проказники... замирают. Автобус стоит. Ни грохота, ни безумных подпрыгиваний и вибраций, ни безумных лучей автомобильных фар, ни пленок, ни микрофонов. И только Совершенно Голая, с чужим малышом на руках, подпрыгивает и дрожит мелкой дрожью.
И там, среди мирных хьюстонских вязов на Куинбироуд, до всех вдруг дошло, что эта женщина - хоть кто-нибудь из нас ее знает? - закончила свой полет. Она уплыла по течению. Она совершенно лишилась рассудка и превратилась в буйно помешанную.
VII. НЕСАНКЦИОНИРОВАННАЯ КИСЛОТА
Совершенно Голая, Совершенно Голая; тишина. И все-таки... То, что этот и еще парочка срывов в ходе эксперимента Проказников имеют какое-то отношение все к тому же бестолковому бабуину - Наркотику, - пока еще в голову Проказникам не приходило. С у м а с ш е с т в и е не могло быть абсолютным. Все они добровольно пустились в наркотический полет, приведя свое сознание в такое состояние, которое по общепринятым меркам считается "ненормальным". Этот полет, как и все их поведение, представлял собой рискованное безоглядное погружение в неведомое, и предполагалось лишь то, что все таящееся до поры внутри человека будет постепенно выходить наружу и развиваться - в лучшую сторону или в худшую. Совершенно Голая свою вещь сделала. Она унеслась в пустоту, вскоре ее подхватили копы, потом за ней закрылись двери психиатрического отделения окружной больницы, и дело с концом - ведь Проказники были уже далеко.
Полет начался как мощный прорыв из лесной цитадели Ла-Хонды в глубь ничего не подозревающей Америки. И, во всяком случае для Сэнди. лучшими мгновениями путешествия были те. когда Проказники оказывались среди жителей страны, таращивших глаза и мучительно пытавшихся собраться с духом и отреагировать надлежащим образом - ради всего святого, скажите, чем з а н я т ы эти недоумки. Однако происходило и нечто прямо противоположное. На длинных участках американской скоростной автострады, в перерывах между представлениями, автобус напоминал скороварку, плавильный тигель, напоминал одну из тех камер, в которых первые ученые-атомщики сжимали тяжелую воду, все ближе и ближе подводили друг к другу молекулы, пока сами атомы не взрывались. В автобусе многократно усиливался любой незначительный каприз, любое соперничество, любая горечь - все на свете. Все чувства выражались совершенно открыто, это уж точно.
Джейн Бёртон, уже получившая прозвище Вечно Голодная, и Сэнди Пешеход - использовали любую возможность, чтобы пойти, как, например, в Хьюстоне, и плотно поесть. Плотно на самом высоком уровне, Тонто. Они попросту шли в добропорядочный американский ресторанчик с большой зеркальной витриной, с банальной маленькой пластмассовой ветряной мельницей в витрине - в качестве рекламы пива "Хайнекен", с афишами "Дайнерс-клуба" и "Американ экспресс" на большой двери из зеркального стекла. Они входили и заказывали сытный бифштекс, сытный жареный картофель, нежный вареный горошек, морковь и первоклассный соус. Джейн, совершенно опустошенная от недосыпания и голодная как волк - вечно голодная, - постоянно слегка раздраженная, никак не могла взять в толк, какого черта они торчат у южных границ Соединенных Штатов, когда Нью-Йорк находится совсем в другой стороне. Сэнди был охвачен подсознательным желанием выйти из автобуса и вместе с тем остаться в а в т о б у с е - на э т о м уровне, - и ни один из них понятия не имел, чего добивается Кизи... вечно этот Кизи...
И еще жара. Из Хьюстона они направились на восток через Глубинный Юг, а в июле Глубинный Юг представлял собой... сплошную лаву. Воздух, врывавшийся в открытые окна автобуса, был горячим и плотным, как невидимый дым, а когда они останавливались, он просто струился над ними настоящей лавой. Отдых в Хьюстоне принес мало хорошего, потому что от жары все начиналось сызнова, никто не спал, и похоже было, что сквозь лаву можно прорваться только с помощью винта, травы и кислоты.
В Нью-Орлеане они вздохнули с облегчением, выйдя из автобуса и прогулявшись по французскому кварталу, а потом вдоль причалов - в своих рубахах в краснобелую полоску и светящихся масках, прикалывая по дороге народ. А в районе пристани появились копы, что еще больше их развеселило, потому что встречи с копами представлялись им теперь сущими пустяками. Городские копы преуспели в демонстрации своего Полицейского Фильма не больше провинциальных. Зануда, словно выпускник университета, произнес перед ними прочувствованную речь, Кизи поговорил с ними задушевно и просто, а Хейджен снял это все на пленку, точно некий безрассудно смелый трюк в "синема-веритэ", и копы бросились улепетывать в своих новеньких фордовских патрульных машинах с вращающимися мигалками. Сайонара - все вы.
Они просто прогуливались по Нью-Орлеану в своих полосатых рубахах и шортах, и все они видели, как вышагивает на своих длинных, мускулистых, как у футболиста, ногах Кизи - точно город принадлежит ему, точно всем им принадлежит этот город, и все приободрились. Потом они направляются в сторону северной окраины Нью-Орлеана к озеру Понтчартрейн. Все приняли кислоту, правда, небольшую дозу, около 75 микрограммов,- все радостно возбуждены, все тащатся под кислотой, и вдобавок ревут на полной громкости рок-нролльные пластинки: "Марта и Ванделлас", Шёрли Эллис и прочие старые вещицы. Озеро Понтчартрейн похоже на громадный, красивый и просторный простор! парк на воде. Они загоняют автобус на стоянку, а крутом чудесные деревья, да еще это чудесное безбрежное озеро, и они надевают купальные костюмы. Уокер, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает красно-желто-черные плавки, Кизи, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает бело-голубые плавки, Чума, обладающий чертовски мощным телосложением, разве что он похудощавее, надевает оранжевые плавки, а синева воды, и выгоревшая зелень травы и листьев, и - легкий ветерок? все это плывет перед их налитыми кислотой глазами, как расплавленная почтовая открытка, - в воду! Единственное, чего они не знают, что пляж этот закрытый, только для негров. Чернокожие сидят себе на скамейках, сидят и разглядывают этих полоумных белых, выходящих из нелепого автобуса и направляющихся к запретной для белых нью-орлеанской воде - на тридцатой параллели на Глубинном Юге. Чума на этот раз и впрямь очумел, он весь горит от жары, градусов сто по Фаренгейту, и поэтому ныряет и заплывает очень далеко, и весьма скоро замечает, что его окружили темно-оранжевые люди негры, - они барахтаются вокруг, и взгляды их ничего хорошего не сулят. У одного золотой передний зуб с вырезанной в нем звездочкой, то есть в глубине золота видна покрытая эмалью звезда, и золото это начинает вспыхивать на солнце - ч и - и - и - и - и к - к - к - в такт его сердцебиению, которое с каждой минутой учащается - треклятые золотые вспышки, да еще белая звезда постоянно стоит в глазах, а Золотой Зуб говорит:
- Что-то сегодня в воде полно всякой швали, старина.
- Что верно - то верно, старина, - соглашается другой.
- Ага, полно всякой ебучей швали, старина,- добавляет третий, - и так далее.
И вдруг Золотой Зуб обращается прямо к Чуме:
- Ну и что понадобилось этой швали в воде, старина? Чума в полной растерянности, отчасти потому, что из-за кислоты день стал для него оранжевым - оранжевые плавки, оранжевая вода. оранжевое небо, грозные оранжевые негры.
- Что ты здесь делаешь, парень?! - в голосе Золотого Зуба вдруг появляются угрожающие нотки. Оранжевый, здоровенный неуклюжий оранжевый толстяк со спиной, широкой, как у оранжевого морского демона. Знаешь, парень, что мы сейчас сделаем? Мы отрежем тебе яйца. Мы вытащим тебя на берег, а там вместе п о и г р а е м с я!
- Хи-хи-х-х-х-хххх! - остальные заливаются горестным, плаксивым смехом.
Однако от этого на лице у Чумы почему-то появляется улыбка. Он чувствует, как она расплывается у него на лице, словно большая оранжевая порция засахаренного оранжевого джема, он барахтается в воде и ухмыляется, а Золотой Зуб вспыхивает, и вспыхивает, и вспыхивает. Потом Золотой Зуб говорит:
- Да, это уж точно н а с т о я щ а я ш в а л ь,- и заливается смехом, только на этот раз дружелюбным, все смеются, а Чума смеется и плывет обратно к берегу.
К тому времени сумасшедший автобус уже обступила толпа негров. В динамиках гремит потрясающая негритянская музыка - пластинка Джимми Смита. Чума влезает в автобус. Похоже, вокруг автобуса танцуют тысячи негров - кто рок-н-ролл, кто непристойное бути. Все окрашено в оранжевый цвет, но потом он смотрит на бьющуюся в корчах массу негров, смотрит из каждого окна ничего, кроме бьющихся в корчах негров, толпой собравшихся вокруг автобуса и бьющихся в корчах, - и все из оранжевого становится коричневым. У Чумы возникает ощущение, что он находится внутри громадной кишки, совершающей перистальтические сокращения. Он чувствует, что весь кайф превращается в жуткую бредятину. Даже Кизи, который вообще ничего не боится, и тот выглядит озабоченным.
- Лучше нам отсюда убраться, - говорит Кизи.
Но как, выдавливаться наружу, что ли? - в бредовых коричневых перистальтических сокращениях? К счастью для Чумы, а может, и для всех, в этот момент появляются белые копы. они разгоняют толпу и велят белым безумцам ехать дальше, этот пляж только для негров, и в кои-то веки Проказники не высыпают гурьбой из автобуса и не пытаются прервать Полицейский Фильм. Они действуют согласно сюжету Полицейского Фильма, а свой фильм оттуда увозят.
Теперь - по плоским равнинам Миссисипи и Алабамы, Билокси и Мобил. Федеральная дорога 90, равнины и поля. а жара все не ослабевает. Они держат курс на Флориду. Сэнди не спал уже несколько дней:::::сколько же:::::бессонница, похоже, не отпустит, все с в о р а ч и в а е т с я в густые кривые линии. Солнце и плоские равнины. Как же все-таки чертовски жарко - и все раздирается на противоположности. Безмолвная, вымершая от теплового удара летняя Страна Полуденного Солнца... а сердце Сэнди рвется наружу в постоянной тахикардии, рвется наружу мозг, и голова кругом, и просто необходимо... г н а т ь в п е р е д, К э с с а д и!.. но появились уже два Кэссади. Одну минуту Кэссади выглядит безумцем пятидесяти восьми лет - в и н т! - еще через минуту ему двадцать восемь и он спокоен и умиротворен к и с л о т а, - и спокойного Кэссади Сэнди может распознать мгновенно, потому что нос у того становится... длинным и гладким, почти аристократическим, а вот бешеный Кэссади выглядит весьма потрепанным. А Кизи... в е ч н о э т о т К и з и! Сэнди смотрит... а Кизи - старый и изможденный, и лицо у него перекошено... потом Сэнди смотрит еще раз - и Кизи молод и невозмутим, на лице ни морщинки, оно круглое и гладкое, как у ребенка, он сидит, целыми часами читает книжки комиксов, поглощенный созданными Стивом Дитко густыми пурпурными тенями Доктора Стрейнджа, облаченного в плащи и светотени, и говорит:
- Откуда им было знать, что этот драгоценный камень предназначен всего лишь для наведения мостов между разными измерениями! А ведь с его помощью можно было попасть в грозное ПУРПУРНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ - прямо из нашего мира!
Сэнди может мысленно... покинуть автобус, но всюду - Кизи. Доктор Стрейндж! В глазах постоянно стоят два Кизи. Кизи - Проказник и Кизи организатор. Они едут в конце июля сквозь испарения южной Алабамы, а Кизи встает, оторвавшись от книжек комиксов, и превращается в Капитана Флага. Он надевает розовую шотландскую юбку, напоминающую скорее мини-юбку. розовые носки, лакированные туфли и розовые солнцезащитные очки, закутывает голову в американский флаг и сзади закрепляет эту громадную чалму чем-то вроде стрелки, а потом влезает на крышу мчащегося по Алабаме автобуса и принимается развлекать прохожих игрой на флейте. Из алабамцев, вовлеченных в РОЗОВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ, наверняка выйдет вдвойне прикольный кинокадр, а ведь это уже перебор! - как постоянно говорит Джордж Уокер, в такой жуткой путанице это перебор. Они въезжают в Мобиле на заправочную станцию, половина Проказников выскакивает из автобуса, сверкая красными и белыми полосами, и все принимаются самозабвенно разбрасывать повсюду красные резиновые мячи - получается нечто вроде маниакального балета, наскоро украсившего собой станцию обслуживания, а служитель наполняет бак и смотрит то на Проказников, то на Капитана Флага, то на автобус, а потом получает деньги за бензин, заглядывает в окно, видит на сиденье водителя Кэссади, качает головой и говорит:
- Теперь ясно, откуда столько негров в Калифорнии.
ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИФОРНИИ-ФОРНИИ - звучит внутри автобуса с переменным запаздыванием, и все заливаются хохотом.
Это было, когда все еще шло хорошо... когда они с грохотом мчались по Алабаме, а потом Кизи вдруг кажется Сэнди старым и изможденным организатором. Сэнди видит, как он спускается по приставной лесенке с крыши автобуса и устремляет на него пристальный взгляд, и знает интерсубъективность! - о чем Кизи думает. Ты чересчур обособился, Сэнди, ты не открыт нараспашку, можно ведь сидеть здесь и с грохотом мчаться по Алабаме, но ты... вне автобуса... И он приближается к Сэнди, сгорбившись под низким потолком автобуса, а Сэнди он кажется обезьяной с мощными свободно болтающимися руками, похожей на Неуклюжую Громадину, и тут Сэнди внезапно вскакивает и принимает обезьянью позу, присев, болтая руками и передразнивая Кизи,а лицо Кизи озаряет широкая улыбка, он обхватывает Сэнди руками и сжимает его в объятиях...
Он одобряет! Кизи меня одобряет! Наконец-то я на что-то о т р е а г и р о в а л, вынес все это на всеобщее обозрение, совершенно открыто, пускай это даже обида, я это с д е л а л, сделал свою вещь, - и под влиянием этого поступка, в точности как он учил, она испарилась, обиды как не бывало... а я снова в автобусе, синхронно со всеми...
Вечно этот Кизи! И на этой своей волне эйфории К и з и о д о б р я е т! - Сэнди осознал, что Кизи - ключ к пониманию всего, что идет во время путешествия правильно, и всего, что идет неправильно, и ни у кого, ни у одного из тех, кто предпринял это путешествие и попал в этот фильм, никогда не возникнет даже намека на желание подойти к Кизи и решительно заявить: "Я вне этой... Неописуемой Вещи, которой мы с упоением занимаемся..."
Пенсакола, Флорида, сто десять градусов. У приятеля Бэббса есть домик на берегу океана, и они там останавливаются, но океан не приносит никакого облегчения. Большинство Проказников расположились в доме или во дворе. Кто-то из девушек возле автобуса жарит на вертеле мясо. Сэнди в полном одиночестве сидит в автобусе, в тени. Бессонница подтачивает его силы. Ему нужно либо немного вздремнуть, либо двигаться дальше. Невыносимо колотится сердце, невыносимо тяжело неподвижно сидеть на мели. Он подходит к холодильнику и берет апельсиновый сок. Кислоты, принятой в Нью-Орлеане, тех 75 микрограммов, не хватило. Кажется, за все путешествие он ни разу как следует не улетел, ни разу не ощутил... блаженства. Поэтому он делает добрый глоток Несанкционированной Кислоты и откидывается на спинку скамьи.
Ему бы сейчас чего-нибудь приятного и успокаивающего. что бы мягко обволакивало его здесь - одного в автобусе. Он надевает наушники. Левый наушник подключен к микрофону, находящемуся в доме, и в нем слышко, как кузен Кизи Дейл играет на пианино. Дейл. несмотря на свои провинциальные манеры, долго учился музыке и хорошо играет, и ноты текут в ухо мелодичными аметистовыми каплями, нескончаемо вибрирующими в... кислотной... атмосфере, и это очень приятно. Правый наушник подключен к микрофону, воспринимающему звуки вне дома, в основном потрескивание огня, на котором жарится мясо. Вот это потрескивание вместе с концертом Дейла и обволакивает его голову в больших. уплотненных мягкой резиной наушниках... только звуки почему-то ускользают из-под контроля. Отсутствует синхронность. Словно бы два эти звука вступили в схватку за его голову. Жарящееся на костре мясо трещит и пузырится в голове, а аметистовые капельки кристаллизуются в битое стекло, а потом в жесть, в жестяное пианино. Наушники, кажется, становятся все больше и больше, их громадные мягкие оболочки закрывают уже почти всю голову, лицо, нос - буйный яростный звук одолевает его, грозя раздавить, словно собирается прямо здесь, внутри этого мягкого шара, его и прикончить п а н и к а, - он вскакивает с сиденья, бросается вперед, пробежав несколько футов с закрепленными на голове наушниками, потом срывает их и выпрыгивает из автобуса - всюду Проказники в красно-белых полосатых рубахах в лучах послеполуденного солнца. Распоряжается Бэббс, он ставит фильм и пытается что-то снять - Кислотный Дудочник. Сэнди озирается вокруг. Ни одного человека, которому можно было бы сказать, что он без разрешения, один, принял кислоту, и его начинает одолевать наркотический бред, этого он не может сказать открыто... Он вбегает в дом - так чертовски близко прыгают стены, все углы подвергаются такому предельному давлению, что того и гляди все рухнет. В доме сидит одна раздраженная Джейн Бёртон. Джейн единственный человек, которому можно рассказать.
_ Джейн.- говорит он.- Я глотнул немного кислоты... и очень странно... - Но как же трудно говорить...
Жаркие волны твердеют в воздухе, как волны в детском мраморном шарике, все законы перспективы обезумели, стены стремительно уносятся ввысь, потом падают вновь, как в тициановском пиршественном зале. К тому же это пекло Сэнди должен что-то сделать, чтобы взять себя в руки. поэтому он принимает душ. Он раздевается и встает под душ и... под звуки флейт, Бэббс!.. из душевого рожка льются звуки флейт, а жара засела внутри него, кажется, можно посмотреть вниз и увидеть, как она там полыхает, он смотрит вниз: пара голых ног и торс, поднимающийся к нему, а он, похоже, замечает их впервые в жизни. Они существуют отдельно, точно принадлежат другому человеку, такие изгибы и углы появляются на них средь флейтовых струй, такие выпуклости и костные выступы, что кажется, ничего этого он прежде не видел - не видел он этого тела, этого чужака. От всего этого он совершенно ошарашен - только никакой это не чужак, это его... мать... и вдруг он возвращается в это тело, только это тело его матери - а потом отца - он превратился и в мать, и в отца. Не существует разницы между "Я" и "Ты" под этим потоком флейт на флоридском побережье. Он закручивает кран, и флейты умолкают. Он вновь стал самим собой - укрылся от паники - нет уж, хватит! и он одевается и возвращается в большую комнату. Джейн все еще сидит там. Господи, поговорить бы с кем-нибудь - Джейн! - но комната начинает делать "свечи", возникает бешеный крен перспективы, целая стена комнаты "свечой" взлетает вверх у него перед глазами, а потом стремительно возвращается на свое место - Джейн! - Джейн у него перед глазами, на расстоянии фута, потом снова там, на диване, потом вновь взлетает вверх, и все это взлетает и падает в свинцовой жаре - "Сэнди!" - кто-то есть в доме, кто-то ищет его Хейджен? кто это? - кажется, он нужен Бэббсу для фильма. Красно-белые полосатые Проказники пекутся на солнце. Кажется, у Бэббса появилась идея насчет очередного эпизода фильма. Бэббс в этой сцене - Пестрый Дудочник, негромко играющий на флейте, а все красно-белые полосатые дети, увлекаемые его игрой, следуют за ним в красочных танцах. Сэнди дают рубашку Проказника, а он не хочет ее надевать. Она ему жутко велика. Она так уныло висит на нем, точно он высох на солнце. Прямо на солнце... рубаха начинает сверкать у него под носом яркими вспышками солнечно-красного и солнечно-серебристо-белого, точно он движется сквозь таинственную эманацию ярчайших вспышек. Бэббс объясняет ему его роль, и он пускается в безумный пляс на фоне вывешенного на просушку белья, а камера без устали жужжит. Он чувствует, какое идиотское выражение появляется на его лице, чувствует, как закатываются и белеют глаза, и под веки проникают лишь смутные красные и серебристо-белые вспышки... ох уж эта чудовищная жара, а он танцует на солнце как безумный, но потом, пошатываясь, отходит в сторону.
Становится крайне важно, чтобы никто не узнал, что он принял Несанкционированную Кислоту. Джейн он может доверять... Все это делается не слишком-то открыто, но он должен сохранять хладнокровие. Чак Кизи марширует по двору и дует в тубу: б у у п - б у у п - а б у у п - б у у п - низко и громко, потом он подходит к Сэнди, смотрит на него, улыбается поверх мундштука и дует: б а п - б а п - б а п - а - б а п - очень тихо и нежно, и - интерсубъективность! - он з н а е т, он п о н и м ае т - и это приятно, ведь Чак - один из милейших людей на свете, и Сэнди может ему доверять. Главное не терять хладнокровия.
В консервной банке у автобуса лежит полфунта травы; желая взять немного, Сэнди становится на четвереньки, ему уже начинает нравиться резвиться на солнышке, но он нечаянно опрокидывает банку ногой, и трава просыпается в напоминающую ил бурую грязь. Все огорчены, Хейджен садится и пытается отделить траву от грязи, а Сэнди, желая помочь, становится на четвереньки и запускает пальцы в грязь, чтобы выкопать траву, но только он принимается копать, как грязь начинает становиться все более бурой, а он в экстазе от этого бурого цвета, такого густого, такого изысканного, упиваясь этим цветом, он забывает о траве и докапывается до твердого грунта, и Хейджен говорит:
- Эй! Что за чертовщина с тобой творится?
И Сэнди знает, что остается лишь во всем признаться, сказать, я торчу как шпала, старина, а этот бурый цвет просто блеск, и тогда все будет совершенно открыто, тогда все кончится. Но он не в силах заставить себя это сделать, он не в силах раскрыться до конца. Взамен ситуация оборачивается к худшему.
Подходит Кизи с футбольным мячом и баллончиком светящейся краски. Он хочет, чтобы Сэнди обрызгал мяч светящейся краской, а когда начнет темнеть, они с Бэббсом пойдут на берег перебрасываться светящимся мячом, и Сэнди принимается обрызгивать мяч из баллончика, только все это одно целое - мяч и рука Кизи, и он. одновременно увлеченно и хладнокровно, раскрашивает руку Кизи, а Кизи говорит:
- Эй! Что за чертовщина с тобой творится?.. И как только он это произносит, он уже з н а е т, и от этого вдруг становится очень плохо.
- Я... одурел. - говорит Сэнди. - Я глотнул кислоты и... перебрал немного, мне очень плохо.
- Эту кислоту мы хотели сохранить на обратную дорогу, - говорит Кизи. - Мы хотели оставить немного, чтоб принять в Скалистых горах.
- Но с т о л ь к о я не взял...- он пытается это объяснить, но из автобусного громкоговорителя уже звучит пластинка "Битлз", и музыка впивается ему в голову дождем игл...- но мне плохо.
Кизи выглядит раздраженным, но он пытается проявить сочувствие.
- Знаешь что... брось ты это. Послушай музыку...
- Послушай м у з ы к у! - кричит Сэнди. - Боже мой! Попробуй же мне помочь!
Кизи очень терпеливо продолжает:
- Я знаю, как ты себя чувствуешь, Сэнди. Я и сам заходил так далеко. Но тебе остается только с этим смириться...- От этих слов Сэнди становится лучше: о н с о м н о й. Однако Кизи добавляет: - Но если ты думаешь, что я буду руководить тобой в этом твоем полете, ты глубоко ошибаешься. - И он уходит.
Сэнди охватывает настоящая паранойя. Он идет прочь, подальше от дома, и в лесу набредает на зеленую поляну. В тени лежат на земле Бэббс и Чаровница Гретхен, просто лежат и бездельничают, однако Бэббс дрыгает ногами и шевелит руками, Гретхен дрыгает ногами, и Сэнди видит... что Бэббс и Гретхен лениво плавают в пруду. Он знает, что они на земле, и все-таки она в воде... и он говорит:
- Ну и как там?
- Мокро! - отвечает Бэббс.
...и... удивительно... это очень приятно... похоже, Бэббс точно знает, что творится у Сэнди в голове - с и н х р он и з а ц и я, - и хочет под это подстроиться. Мы все здесь - единый мозг, мы все, в конце концов, в автобусе. И вдруг там, на флоридской поляне, вся вещь Проказников вновь, похоже, оборачивается своей лучшей стороной.
К дому он вернулся уже в темноте, он вошел во двор, а в небе светили миллионы звезд, похожих на крошечные неоновые лампочки, они виднелись сквозь листву деревьев, да и деревья казались усеянными миллионами крошечных неоновых лампочек, и автобус... автобус превратился в изваяние из неоновых лампочек, миллионы лампочек собрали в кучу, чтобы построить из них автобус, казалось, вся ночь состоит из неоновой пыли, а каждая пылинка -неоновая лампочка, и все они испускают дрожащий свет и поют, словно гигантская мирная неоновая вселенная певчих цикад.
Он идет на берег океана, где собрались все Проказники. Это узкий залив, там темнота и покой. Он входит в воду и идет до тех пор, пока волны не начинают плескаться у самого рта, отчего исчезают страхи и на душе становится тепло, покойно и приятно, он смотрит на звезды, а потом на расположенный в отдалении мост. На мосту видны лишь огоньки - длинные нити огоньков. устремленные ввысь, ввысь, ввысь... и в это время к нему плавно движется по воде Чак Кизи - улыбающийся, похожий на огромную дружелюбную рыбу. Чак знает, и это очень приятно,- а огоньки моста устремляются все выше и выше, пока не сливаются наконец со звездами, пока не появляется мост, ведущий прямо на небеса.
VIII. МУЗЫКА ТОЛПЫ
В Джорджии они устроили привал на обочине дороги, у озера. Старый Братец Джон напялил на голову робин-гудовскую шляпу, пропел кучу сальных песенок и получил награду за СМП - Самый Мерзкий Полет. Бэббс прибил к столбу куклу, разрисовал ее светящейся краской, вколотил в нее кучу гвоздей и поджег - он тоже заработал награду за СМП. Потом произошло нечто, принесшее Сэнди огромную радость. Ему пришла в голову идея раскрасить руку узорами из светящейся краски, залезть в воду, а потом опрометью выскочить из воды, вытянув руку в сторону хейдженской кинокамеры. чтобы на экране вышла огромная цветная светящаяся рука, устремленная вверх в безумном ракурсе. Все пришли в восторг и принялись с упоением предаваться этому занятию, а Сэнди почудилось, что теперь власть отчасти принадлежит и ему. Каждый принялся раскрашивать себе руку светящейся краской, сжимать ее и разжимать и демонстрировать широченную, сверкающую всеми цветами ладонь добропорядочному миру, доводя его обитателей до состояния, близкого к коматозному...
Кизи провел еще один инструктаж, и никому не понадобилось произносить ни единого слова, чтобы почувствовать, что путешествие превращается в некую... миссию. Кизи сказал, что хочет, чтобы все делали свою вещь и оставались Проказниками, но при этом еще и проявляли наивысшую компетентность. Как в случае с красными резиновыми мячами, которыми они всегда перебрасывались, выйдя из автобуса. Идея насчет красных резиновых мячей заключалась в том, что каждый Проказник всегда должен быть готов поймать мяч, даже не глядя, как тот летит в его сторону. Они постоянно должны быть начеку, остро чувствовать каждый момент, постоянно быть с головой погруженными в общую групповую вещь и при этом проявлять наивысшую компетентность.
Уж одного-то Проказника никак нельзя было упрекнуть в том, что он не проявляет наивысшей компетентности. Речь идет о Кэссади. Они вихрем пронеслись через все Восточное побережье до самого Нью-Йорка, вихрем - без всякого преувеличения. Никогда еще Кэссади не был в такой превосходной форме. Если раньше у кого-то и были сомнения на его счет, то теперь все принимали его безоговорочно. В дороге Кэссади был тверд как скала и абсолютно надежен. Когда все были выбиты из седла утомительным путешествием или нескончаемыми дорожными проблемами, на Кэссади можно было положиться он гнал автобус дальше. Казалось, он ни на минуту не сомкнул глаз и сон ему вовсе не нужен. На протяжении всей этой бешеной гонки ему всегда удавалось отыскать последнюю узкую лазейку в лабиринте машин, он точно знал, что никуда она не денется,- и она никуда не девалась. Когда автобус вышел из строя, Кэссади с головой окунулся в его ветхое допотопное нутро и устранил неисправность. Он менял покрышки - сам таскал их и поднимал, насаживал и скреплял болтами, и его фантастические мускулы бугрились под кожей слой за слоем, а вздутые вены были переполнены кровью и винтом.
В горах Блу-Ридж все тащились под кислотой, в том числе и Кэссади, и именно в этот момент ему пришло в голову спуститься по самой крутой, самой страшной и извилистой горной дороге в мировой истории, не пользуясь тормозами. Огненно-яркий автобус с бешеной скоростью рванулся вниз с вирджинских гор Блу-Ридж. Кизи, желая насладиться спуском, влез на крышу. Там, наверху, ему представилась возможность ощутить движение кренящейся на виражах машины и струящуюся и извивающуюся перед ним дорогу, похожую на длинный пастуший кнут, которым кто-то щелкнул что было сил. И несмотря ни на что, его ощущения были полностью синхронизированы с ощущениями Кэссади. Казалось, начни он паниковать, и паника охватит Кэссади, она тут же, точно особая форма энергии, пронесется по всему автобусу. Однако никакой паники он не почувствовал. Это было лишь теоретическое рассуждение. Он верил в Кэссади на все сто процентов, но это было нечто большее, чем вера. Это было чувство, что Кэссади за рулем пребывает в состоянии сатори - в это самое мгновение, Сию Секунду, - в таком абсолютном, какого только способно достичь живое существо, и в данное мгновение состояния этого хватает на всех.
До Нью-Йорка они добрались в середине июля, примчавшись туда во весь опор, точно скаковые лошади на последней прямой. Все чувствовали себя превосходно. С орущими громкоговорителями они пересекли 42-ю улицу и поднялись по авеню Сентрал-парк-уэст, и даже НьюЙорк вынужден был останавливаться и таращить глаза. Проказники, не жалея разноцветных светящихся ладоней, приветствовали горожан бурными аплодисментами, а Кизи с Бэббсом, надев красно-белые полосатые рубахи, влезли на крышу автобуса и принялись исполнять музыку толпы. К тому времени подобное музицирование сформировалось в вещь, состоявшую в том, чтобы, взобравшись на крышу автобуса, и с п о л н я т ь л ю д е й, населяющих несчастный коматозный внешний мир. точно они представляют собой музыку. Встретив злобный и высокомерный взгляд, полагалось извлечь из флейты рев умирающего слона. Если же навстречу попадалась робкоя, трепещущая от волнения женщина, звуки следовало издавать робкие и трепещущие. Все это высказывалось людям прямо в глаза, совершенно открыто, и они никогда не знали, что им делать. А Нью-Йорк... что за плачевное зрелище представлял собой Нью-Йорк! Город был полон напыщенных, усталых, раздражительных людей, бредущих по тротуарам, пихая ногами дерьмо. Пихач дерьма это человек с хмурым видом и опущенными долу глазами, уныло бредущий по тротуару, шаркая башмаками точно отпихивая с дороги конское дерьмо, и бормочущий: "Ах, так я и знал, что вляпаюсь". Пихачи дерьма то и дело бросали на них возмущенные взгляды, и это был подарок пихачам дерьма от Проказников. Пихачи получили возможность взглянуть на автобус и сказать: "Вот они, т е с а м ы е ублюдки, из-за которых кругом столько дерьма". Проказники въехали на широкую аллею, ведущую к "Таверне на лугу" - большому ресторану в Центральном парке, - и принялись исполнять там музыку толпы. Так или иначе, они втягивали в свой фильм весь этот прикольный город, а Хейджен снимал все это на пленку.
Клои Скотт, входившая еще в старую перри-лейнскую компанию, приготовила для них квартиру своих друзей, которые уехали на все лето, - на Мэдисон-авеню, неподалеку от 90-й улицы. Поставив автобус у парадного, они получили возможность заняться своими делами. Кэссади пробежался по всем старым приятелям времен романа "В дороге". Двумя из этих приятелей были Джек Керуак и Аллен Гинзберг.
В квартире на Мэдисон-авеню они закатили вечеринку, и туда пришли Керуак с Гинзбергом. Пожаловал к ним и некий парень, заявивший: "Привет, я - Терри Садерн, а это - моя жена Кэрол". Он оказался довольно странным типом, способным на бесконечную любезную болтовню. Через неделю они узнали, что никакой он не Терри Садерн и даже ничуть на него не похож. Это была всего лишь чья-то безобидная прикольная проказа, и они были очень довольны тем, что не испортили ее и подыграли этому парню. Кизи и Керуак почти ничего друг другу не сказали. С одной стороны был Керуак, с другой - Кизи, а между ними - Кэссади, служивший некогда барометром для Керуака и всего блаженного Бит-Поколения, а ныне ставший барометром для Кизи и всего чего?..- чего-то еще более неистового и фантастического, уже пустившегося в дорогу. Эта первая встреча походила скорее на прощание. Керуак был старой, давно взошедшей звездой. Кизи был новой яркой кометой, бешено мчащейся Бог знает куда.
Вышли в свет "Времена счастливых озарений", и рецензенты не скупились как на неумеренные похвалы, так и на уничтожающую критику. Морис Долбьер писал в ежедневной газете "Нью-Йорк геральд трибьюн": "Это высокая секвойя, господствующая над пустыней беллетристики". Грэнвилл Хикс утверждал: "Своим первым романом "Над кукушкиным гнездом" Кен Кизи убедительно доказал, что является сильным, изобретательным и целеустремленным писателем. Все эти качества в еще большей степени обнаруживаются во "Временах счастливых озарений". В этой книге он в очаровательном стиле рассказывает очаровательную историю". Джон Баркхэм из "Сатедэй ревью" писал: "Прозаик, обладающий редким талантом и воображением... потрясающее, страстное повествование...". "Тайм" писал, что это значительный роман, неудавшийся, однако, по причине многословия. Кое-кого из критиков, по-видимому, оттолкнул тот Богом забытый медвежий угол, где разворачивается действие романа, да еще необычная тема героической борьбы штрейкбрехера с малодушными членами профсоюза. Лесли Фидлер написал в "Бук уик", приложении к "Геральд трибьюн", довольно неоднозначную в оценках рецензию, и все-таки это была большая рецензия на первой полосе, написанная крупным критиком. "Ньюсуик" утверждал, что в книге "отвергаются все законы литературного ремесла, отчего она превращается в многоречивую, чересчур обстоятельную, непомерно разбухшую псевдоэпическую подделку под жизнь". Орвилл Прескотт, назвав рецензию в "Нью-Йорк тайме" "Утомительная литературная катастрофа", писал: "Его чудовищная книга представляет собой самый претенциозный, самый скучный роман, который мне доводилось читать за многие годы". О Кизи он отзывался как о "типичном битнике". послужившем прототипом Дина Мориарти для романа Керуака "В дороге", перепутав при этом Кизи и Кэссади. Проказники от души посмеялись над этим. Старичок растерялся, а... может, и вышел из себя из-за всей этой истории с автобусом и генеральным штурмом Нью-Йорка: о с т а н о в и т е в а р в а р о в...
Да пропади все это пропадом. Кизи уже повел речь о старомодности и неестественности литературного творчества, упирая при этом на то, какую огромную роль в жизни всех, кому не лень присмотреться, играет теперь... автобус. Местная пресса, включая и газеты меньшего масштаба, зато с понятием, отразила эти рассуждения на своих страницах, однако никто так и не уразумел, что происходит на самом деле, - разве что все это увеселительная прогулка. Разумеется, это была увеселительная прогулка. Но в июле 1964 года даже в кругах людей с понятием никто еще не был как следует подготовлен к такому необыкновенному явлению, как разбитная компания, с грохотом мчащаяся через все Североамериканские Штаты в автобусе, расписанном головокружительными, сверкающими всеми цветами радуги мандалами, и направляющая кинокамеры и микрофоны на каждую прикольную вещь во всей этой прикольной стране, в то время как Нил Кэссади гонит автобус, преодолевая горные перевалы и серпантины, а страна Америка стремительно проносится мимо по ту сторону ветрового стекла, точно в одном из тех треклятых широкоформатных видовых кинофильмов, что скручивают зрительные нервы в жгут, словно резинку в игрушечном самолете... а не глотнуть ли нам еще винта и кислоты, не покурить ли травы, ведь все это, похоже, дары Космо - божества Проказников, владельца автомата, отпускающего лакомства...
Космо!
Далше.
IX. МОГИЛЬНЫЙ ПОЛЕТ
Если во всем мире и были люди, способные уразуметь то, чем занимаются Проказники, так это Тимоти Лири и его группа. Лига Духовного Развития, обосновавшаяся в Миллбруке, штат Нью-Йорк. Лири со своей группой подвергался гонениям в Гарварде, в Мексике, там и сям, и в конце концов обрел пристанище в большом викторианском особняке в Миллбруке - в частном земельном владении, в поместье, принадлежащем состоятельному нью-йоркскому семейству Хичкоков. Поэтому автобус направился в Миллбрук.
Направляясь туда, они рассчитывали на расчудеснейший прием. По прошествии стольких лет уже нелегко, вероятно, понять, как именно они себе этот расчудеснейший прием представляли. Себя и группу Лири Проказники считали двумя выдающимися тайными научными обществами, единственными в своем роде на всем белом свете, занятыми самыми фантастическими из когда-либо проводимых экспериментов с человеческим сознанием. Вещь эта была абсолютно новой. И вот два тайных общества, испытывающие на себе тяжесть энергетической волны нового мира, должны были наконец встретиться.
На дорогу, вьющуюся средь густо-зеленого готического миллбрукского парка, Проказники въехали с развевающимися флагами - весь автобус в американских флагах, динамики захлебываются рок-н-роллом... по извилистой грунтовой дороге мимо путаницы зеленых зарослей, мимо прудов и полян, словно безудержно веселящийся бродячий цирк. Когда их взорам открылся сам громадный пряничный особняк со всеми его пилонами, башенками и ажурной деревянной кровлей, Сэнди Леманн-Хаупт принялся бросать с крыши автобуса зеленые дымовые бомбы - оглушительные взрывы и ослепительное цветение зеленого, как эпифиты, дыма вокруг огненно-яркого автобуса. Мы приехали! Мы приехали!
Проказники ждали, что лиристы гурьбой повалят из дома, точно уцелевшие после осады Хартума. Но вместо этого какая-то парочка стремглав бросается с лужайки обратно в дом. Проказники останавливаются перед фасадом, и... никого, лишь стоит себе готическим надгробным памятником громадный домина, а они выпрыгивают из автобуса, все еще торжествующе вопя и отчаянно веселясь. Наконец материализуются несколько человек. Пегги Хичкок, Ричард Алперт и Сьюзан Метцнер, жена доктора Ралфа Метцнера, которому тоже принадлежит ведущая роль в группе Лири. Алперт окидывает взглядом автобус, качает головой и произносит: "Кен-н-н Ки-и-иизи..." - словно говоря: "Так я и знал, что ты станешь автором этой студенческой проказы". Настроены они дружески, но как-то все здесь, братва... сухо, что ли. Среди встречающих джазовый трубач Мэйнард Фергьюсон и его жена Фло, автобус их приводит в восторг, но остальные... от всех исходят одни и те же... флюиды: "Здесь у нас происходит нечто довольно серьезное, мы занимаемся медитацией, а вы, калифорнийские полоумные, вносите ненужную суету".
Наконец Пегги Хичкок приглашает некоторых Проказников к себе в дом большой современный дом под названием "Бунгало" неподалеку от пряничного дворца. Среди приглашенных и Бэббс. Ни Бэббс, ни Проказники не готовы к ленивому времяпрепровождению на природе, будь это хоть медитация, хоть что угодно. В "Бунгало" Бэббс обнаруживает на стене большую фотографию в рамке, напоминающую снимок студенческой группы Йельского университета, сделанный в 1903 году: множество тесно сидящих молодых людей в галстуках-шнурках. уставившихся прямо в камеру.
- Это же Кэссади! - говорит Бэббс. - А это Зануда! - А вот и Кизи! - А это Сэнди!
Под терпеливыми изучающими взглядами лиристов они обнаружили на фотографии всех до одного участников автобусного путешествия, и Бэббсу приходит в голову идея о "Родовом Поместье Проказников".
Лиристы намеревались повести их на экскурсию по громадному пряничному дворцу, однако задуманная экскурсия превратилась в экскурсию Бэббса. Руководство ею он взял на себя.
- Итак, дамы и господа,- начал он,- мы приступаем к первой ежегодной экскурсии по Родовому Поместью Проказников. Обратите внимание, здесь вы можете увидеть, - он показывает на большой, мрачный, написанный маслом портрет, или нечто в этом роде, висящий на стене,- одного из великих предков Проказников, прародителя и отпрыска легендарного древнего рода, легендарного героя, сэра Эдварда Прикольщика. Сэр Эдвард Прикольщик, неизменный объект насмешек своей эпохи. По слухам, стоит его воскресить, и он заприкалывает целый городской квартал. Сэр Эдвард Прикольщик...
...и так далее, пока лиристы со все более угрюмым видом тащились за ним, словно предчувствуя неминуемую катастрофу, а Бэббс все с большим воодушевлением выкрикивал название каждого предмета: родовая лестница, родовой оконный витраж, родовой камин, - и мощность его реостатных глаз доходила уже до трехсот ватт...
...потом вниз, в один из четырех "центров медитации". тесных убежищ, куда лиристы удалялись заниматься нешуточной процедурой созерцания внутреннего мира...
- ...а теперь, в этой части экскурсии, нам предстоит Могильный Полет... - Проказники принялись галдеть. выкрикивая слова "Могильный Полет", а Бэббс перешел к пародийному истолкованию тибетской "Книги мертвых". Это был один из наиболее глубоко почитаемых лиристами текстов.
- Вот сюда мы приводим наших гостей и вешаем их здесь, когда они тащатся, чтобы лучше летали, - говорит Бэббс.- Это Могильный Полет.
Смысл его слов был предельно ясен: "Да заебись ты, Миллбрук, со всей своей прикольной холодностью и сухостью".
Остальные Проказники резвились в лесу, под небольшим водопадом. Подружка Чумы Кэти, которую он прихватил с собой из Нью-Йорка, уселась под водопадом, и от воды бикини, или лифчик и трусики, или что уж там на ней было, элегантнейшим образом облепили ее тело. и Хейджен снял это зрелище на пленку. В великом фильме она превратилась в Чувственную Икс.
Куда подевался Лири? Все ждали исторической встречи Лири и Кизи.
Ага, пришло сообщение о том, что Лири наверху в особняке проводит исключительно серьезный эксперимент, трехдневный полет, и беспокоить его нельзя.
Рассержен Кизи не был, однако он был крайне разочарован и даже раздосадован. Это было невероятно после всего, что произошло, Миллбрук оказался сборищем чопорных, страдающих запором людишек.
Проказники предприняли еще несколько попыток оживить атмосферу Миллбрука, но создалось впечатление, что все обитатели дома попрятались по углам. В конце концов они уехали. Перед отъездом Кизи спросил Алперта, не может ли тот раздобыть еще немного кислоты. В кислоте Алперт отказал, но предложил им семена пурпурного вьюнка. Семена пурпурного вьюнка. Одна мысль о том, как семена пурпурного вьюнка болтаются в брюхе, точно зараженные трупным ядом сухие бобы в погремушке, пока автобус подпрыгивает, трясется, раскачивается и кренится вбок на поворотах,- одна эта мысль оказалась невыносимой для организма. Что ж, и на том спасибо, и сайонара все вы, члены Лиги Духовного Развития.
Х. ВОЙНА СНОВ
Обратно они поехали северным путем - через Огайо, Индиану, Иллинойс, Висконсин, Миннесоту, Южную Дакоту... Южную Дакоту! Сто девяносто одну милю по Южной Дакоте...
...что для начала принесло успокоение... И в самом деле, обратное путешествие превратилось в "кадиллак" души, уютную машину наслаждения, и вскоре все с упоением разделили общее состояние духа. Наконец-то можно было отбросить все шокирующие прикольные путы и просто ехать Далше! - В автобусе. Чума, к примеру, намеревался остаться в Нью-Йорке, но поехал с ними назад. Он не смог нарушить возникший всеобщий душевный взлет, Невысказанную Вещь, полное единение... С собой он прихватил свою блистательную белокурую подружку Кэти, наделенную телепатическими способностями, и она сразу же почувствовала скособоченный, трудноуловимый и безумный, мягко отстукиваемый ритм автобуса и в тот же миг безрассудно, безвозвратно, заразительно, ультра-инфра-сексуально стала одной из них: самой хитроумной проказницей в их рядах. Проказники нарекли ее Чувственной Икс - эту пылкую подружку, твердо решившую ехать... Далше... Кизи бросил взгляд на чувственный горизонт - полюбил его! В автобусе. После чего для Чумы она стала Чувственной Экс - потерял ее! В автобусе. Поначалу Чума взбешен, чувствует, что ему нанесли... оскорбление! Но потом, благодаря своему глубокому пониманию эксперимента Проказников, он не видит, на что тут можно обижаться. В автобусе, если человек действует совершенно открыто, не может быть никаких обид.
ЛСД оставалось совсем немного, поэтому над северными странами они летели в основном под винтом и травой, в темпе Винта. Что касается Сэнди... В Миллбруке Главный Гуру отвел Сэнди и Джейн в сторонку и по секрету сообщил: "Хорошо бы вам пуститься в миллбрукский полет одним... я имею в виду, желательно без ваших шумных спутников, то есть вне автобуса".- и Сэнди вновь... стал П е ш е х о д о м и вернулся в Миллбрук, вместе с Джейн, и Главный Гуру поднакачал его ДМТ на тридцатиминутный полет типа элэсдэпшого, но с добавлением безудержной неистово-цветовой силы осколки! У Сэнди возникло безумное ощущение, что мир на экране его век распался на осколки цветного стекла. Что бы он ни делал, с открытыми глазами или с закрытыми, мир вспыхивал электрическими осколками, а Главный Гуру сказал: "Я хочу стать частью твоей метафизической души". Но в глазах Сэнди паранойя, - он превратился в пестро раскрашенную грубую силу, нацеленную на его прямокишечно-копчиковую мышечную массу, в похотливого любителя мальчиков, а мир все взрывался, распадаясь на части, и не было никакого противоядия от этих осколков, ракетами взмывающих ввысь. ввысь, ввысь, ввысь... Они вернулись в Нью-Йорк, и Джейн высадилась из автобуса и осталась в городе, но Сэнди чувствовал, что он обязан направиться с остальными Проказниками на запад - в автобусе, ракетой взмывающем ввысь, ввысь, ввысь, ввысь - Далше... И вот на Среднем Западе все складывалось так, точно во время полета под ДМТ в Миллбруке осталась последняя ступень ракеты, и вся душа его отдавалась теперь скорости, было просто необходимо взлетать все выше и выше над северными странами. Некий резонанс колебаний трясущегося автобуса проникал ему в мозг и возвращал вдруг ощущение полета ракеты под ДМТ, и возникала необходимость увеличить скорость и м ч а т ь с я в п е р е д. Живописная сельская дорога вьется средь чудесных пшеничных полей и зеленых пастбищ Америки, и Сэнди любуется этой безмятежной красотой... а потом взгляд его случайно падает на большое наружное зеркало заднего обзора, и... поля... в огне:::::::: вздымаются и свертываются в ужасных языках оранжевого пламени::::: Он резко оборачивается и смотрит назад, вдаль, сколько видит глаз, и до самого горизонта вновь лишь безмятежно плывущая гладкая зеленая красота. Тогда он снова смотрит в зеркало - и пламя вспыхивает вновь, устремляясь ввысь, пшеница и клевер становятся бурыми, как цветная кинолента, когда перегревается и воспламеняется проектор, пшеница, кукуруза, клевер превращаются в бурый хвощ, ядовитые лилии, кровь-траву, дикий ирис, голубой ирис, гризвудский кустарник, ядоносную саклейю, аконитовую мандрагору, лунный вьюн, белену, астрагал, дикую горчицу, крапиву-молочай, волчий табак, крабий глаз, и все это охвачено пламенем - м о р е о г н я - зеркало, залитое морем огня, Нарцисс, Луна. близнецы, тезис и антитезис, непостоянство жизни, точно в любую минуту ему предстоит безропотно вынести зримое раскрытие палеопсихической тайны... и Сэнди отворачивается и заставляет себя не смотреть в сторону зеркала заднего обзора, и вновь лишь солнце и зеленое чрево Америки, проплывающие мимо с той же...
...безмятежностью. Определенные вещи проходили гладко на всех уровнях. Прежде всего, они поняли, как управлять автобусом, даже несмотря на то, что Кэссади пришлось возвращаться на машине вместе с Занудой, который должен был явиться в Форт-Орд. Проказники то и дело сворачивали с дороги. Добывали провизию, выискивали лазейки для мочеиспускания, снимали фильм, делали магнитофонные записи - со всем этим они управлялись сообща. Как только было покончено с мелкими личными конфликтами - совершенно открыто. - а автобус пересек Миссисипи и оказался далеко на Западе, все это слилось в единый Групповой Разум и превратилось в необыкновенно одухотворенную...
...Интерсубъективность!
...Сэнди и сам ведет автобус по рузианской Южной Дакоте с ее холодными тенями, проносящимися по золотисто-зеленым пастбищам и лугам. Нет больше моря огня. только безмятежное золотисто-зеленое море, оно катит свои волны от самых северных стран... и сон совершенно ни к чему, ведь времени не существует, есть только Сейчас, идеальное ощущение идеального импульса, идеально сообщаемого педали акселератора его ногой, - за рулем он проехал, согласно спидометру, сто девяносто одну милю. Потом он возвращается в салон, а там приклеена к потолку карта США, и - смотрите! - на карте проведена красная линия, она сразу бросается в глаза, а это и есть сто девяносто одна миля, что он вел автобус, это она пламенеет на потолке. Он озирается и, крайне взволнованный, принимается всех расспрашивать... Чувственная Икс признается, что линию провела она...
- Зачем?
Чувственная не знает. Какие тут могут быть "зачем"? Просто у нее был цветной мелок и получилась такая линия...
...но объяснять ни к чему. Кэти - телепатка! Сквозь весь автобус проходит одна линия, единый поток. Групповой Разум, Космический контроль в автобусе...
Потом автобус направляется в Канаду, в Калгари; они хотят поспеть на конноспортивный праздник. Неутомимый Хейджен из Дрюч-Хибары рыщет средь копытных в поисках добычи и возвращается в автобус в сопровождении миленькой девочки с губками, вожделенными, как добрый глоток виноградного вина, - еще в нежном возрасте, но готовой тем не менее ехать. И вот она в автобусе, наречена Анонимной и уже разделась до лифчика и трусиков - так ей вольготнее. Канадская королевская конная полиция получает сигнал о бегстве или пропаже несовершеннолетней девочки во время конноспортивного праздника, и полицейские останавливают автобус на дорожном контрольном пункте...
...Конечно, командиры, какие проблемы, входите, смотрите...
...А Хейджен в это время усердно жужжит кинокамерой...
...А Начальник в это время перечитывает длинный перечень примет: пять футов два дюйма, волосы темные и так далее, и сверяет его с глядящими в окно Чувственной Икс, Гретхен и Анонимной...
...Анонимная, привстав у окна, заглядывает через плечо полицейского в перечень и весело хохочет над столь потешно описанной девчонкой - лицо ее уже разрисовано проказничьими узорами, разрисована и добрая половина ее виноградного тела, так что она не слишкомто напоминает прелестную беззащитную сиротинушку, приметы которой дала полиции бабуля, и полицейские машут им на прощанье руками и смотрят на дорогу в ожидании следующей машины.
Теперь - в Бойсе, штат Айдахо, и всю дорогу - Кизи с Бэббсом на крыше автобуса с флейтами безжалостно играют на народе Америки, когда он толпится вокруг автобуса, и даже имеют большой успех. То там, то здесь кто-нибудь вздрагивает - некий тип, съежившийся в своей тесной скорлупе и вросший в хрустящие, черные, до блеска начищенные туфли, точно знает, будьте уверены, что из всей толпы они выделили именно е г о они играют мою мелодию, безысходную фонограмму моего фильма, - а Кизи с Бэббсом вновь и вновь попадают в цель, словно легендарные дзэнские лучники: ведь музыку свою они исполняют уже не д л я людей, а в н у т р и них. Они играют внутри них - о, безжалостный поток! И многое в этом потоке становится ясным. Они вознесены над толпой, они смотрят вниз с Далних вершин автобуса, а миллиард глаз Америки отвечает им сверкающими, как электрические зернышки, взглядами. И все же Проказники упиваются всей этой широкоэкранной Америкой, плывут по ее течению с развевающимися над автобусом американскими флагами, словно солнечная батарея, питаясь энергией от бессчетных лошадиных сил ее мощности и от ее неонового света, и нет предела американскому путешествию. Блеск! в том-то все и дело! - вся беда Лири и его группы в том, что они повернули н а з а д. Ну конечно же! Они повернули назад, погрузились все в ту же допотопную нью-йоркскую интеллектуальную вещь, снова с головой окунулись в романтическое прошлое, предали американское путешествие. Нью-йоркские интеллектуалы всегда искали... другую страну, отчизну разума, где все лучше, мудрее и чище, где нет технических новшеств, где все проще и аристократичней: обычно Францию или Англию - ох уж это искусство жить, ребята, к примеру во Франции. Лиристы проделали то же самое, только у них это Индия - Восток - со всеми дурацкими древними измышлениями Гаутамы Будды или "Ригведы", давно покрывшимися плесенью, а Лири призывает к тому, чтобы на улицах Нью-Йорка рос пырей, он предписывает всем перебраться в жилища с эдаким древним старомодным декором, где все сидели бы на корточках среди соломенных ковриков и пестрых обоев, да и сам Будда, придя из 485 года до нашей эры, мгновенно почувствовал бы себя там как дома. Главное соблюдайте, ради Бога, тишину, успокойтесь, шепчите, плачьте, бормочите, занимайтесь медитацией, и, ради всего святого, никаких технических новшеств - никаких магнитофонов, видео, телевизоров, фильмов, электрогитар, переменного запаздывания, американских флагов, никакого неона, никаких автомобилей "бьюик-электра", безумных центров технического обслуживания, облицованных лунным камнем, и, ради всего святого, никаких маниакальных автобусов, летящих, трах-тарарах-бум-трах, трах-тарарах-бум-трах, к самому западному краю...
А в Бойсе они продираются сквозь похороны, или свадьбу, или нечто в этом роде, и множество принарядившихся людей, разинув рты. глазеют на собравшихся у питьевого фонтанчика Проказников, и лица у всех покрыты веснушками, и там один мальчик - они продудели е г о п е с н ю, - ему это нравится, и он бежит к автобусу, а они гурьбой забиваются внутрь и отъезжают прямо у него перед носом, а он все бежит за автобусом. и Кизи то и дело тормозит, а потом снова уезжает у него из-под носа, и так шесть или восемь кварталов, потом они наконец набирают скорость, и им все еще видно. как на заднем плане он уплывает прочь, а ноги его все бегут - ни дать ни взять анонс фильма...
...аллегория жизни!.. ...толпы, которая очень скоро захочет оказаться в автобусе... сама...
Вновь у Кизи, вновь в Ла-Хонде, Глубоко в пыли неоновой, сухой и темной, Как ни разу прежде Меж собой синхронны, Глубоко в Невысказанной Вещи Выстроились Проказники ныне Вдоль строгой пограничной линии: До автобуса и После автобуса, В автобусе или Вне автобуса, Водораздел Всемирного потопа: Кто Эру Путешествия прохлопал? В один конец у нас билет Возврата из нирваны нет, Не высказана Вещь с высот секвойного престола. Все мирно в зарослях, синхронно, Вакхическая сцена безмятежна Для всех...
...кроме Сэнди. Для Сэнди остановился автобус, но не он сам. Вышло так. словно автобус врезался в стену, а он вылетел в окно и живет теперь в нескончаемом мгновении, остановленном перед тем. как сам он врежется во что? Он не знал. Знал он только одно - катастрофа неминуема, если Проказники вновь не обретут вдруг свой импульс и если этот импульс не настигнет его так же. как герой вездесущей книжки Проказников Вспышка настигал летящие пули. мчась точно с такой же скоростью, протягивая руку и собирая их, точно яйца...
Сэнди ходил возбужденный, с расширенными глазами - воплощение нескончаемой бурной деятельности, смысла которой поначалу никто не мог постигнуть. Автобус стоял перед бревенчатым домом, Кизи сидел в автобусе и был чем-то занят, а Сэнди, стоя у двери, принимался вдруг спорить с ним по поводу какого-нибудь сложного нюанса звукозаписи. По его словам, Кизи обращался с магнитофоном на провинциальном уровне. К примеру, Кизи шуршал перед микрофоном целлофаном, пытаясь создать эффект "костра", и так далее и тому подобное. Столько причин для недовольства! В конце концов Кизи раскидывает руки в стороны и, прижавшись к стене автобуса, принимает позу распятого Христа - а именно так поступал обычно один из братьев Сэнди, когда бывал чем-то недоволен, - это приводит Сэнди в ярость, он кричит: "Я т е б я в ы е б у!" - и направляет на Кизи указующий перст. Кизи опрометью выскакивает из автобуса, прижимает Сэнди к стене дома - и моментально все кончено. Сэнди ошеломлен. Ни разу еще на его глазах Кизи не применял против кого бы то ни было свою чудовищную силу, и это ошеломляет - даже подумать об этом страшно. Но все кончено в мгновение ока. Внезапно Кизи успокаивается и просит Сэнди зайти вместе с ним в надворную постройку домик у ручья. Он хочет с ним поговорить.
Они идут туда, и Кизи затевает разговор о занятой Сэнди позиции. Сэнди все еще остается П е ш е х о д о м, все еще то и дело оказывается вне автобуса, но почему? "Ты не понимаешь, - говорит Сэнди. - Ты не понимаешь, зачем я становлюсь пешеходом. Это все равно что карабкаться на гору. Что бы ты предпочел: карабкаться на гору сам или чтобы на вершину тебя доставил вертолет? Повторяющееся вновь и вновь восхождение, повторяющийся подъем в автобус обостряет восприятие и все такое прочее". Кизи рассеянно кивает и говорит; "Ладно, Сэнди, все нормально..."
Сэнди охватывает паранойя... что они н а с а м о м д е л е о нем думают? Что они затевают? Какую коварную проказу? Его преследует мысль о том, что они вынашивает замысел проказы гигантских масштабов - чтобы вволю над ним поиздеваться. Чудовищной Проказы... Спать он не может, его мозг все еще мчится с бешеной скоростью разогнавшегося на дороге автобуса, точно совершая бесконечный полет под винтом.
Потом Кизи придумал игру под названием "Власть". Он взял мишень для метания дротиков, накрыл ее фибровым картоном, поставил в центр волчок и, начертив радиусы, выделил каждому Проказнику свой сектор. В каждом секторе было написано прозвище Проказника: Отважный Путешественник - Бэббс, Неисправность Хейджен, Предел Скорости - Кэссади, Зануда - Рон Бевёрт, Чаровница Гретхен - Пола; по правде говоря, как прежнее ее имя, так и образ были окончательно позабыты и она уже превратилась в нового персонажа по имени Чаровница Гретхен, или Гретч. Сэнди заглянул в свой сектор, и надпись там гласила: "пеший ПОДЪЕМ" - "подъем" большими буквами, в точности так, как он растолковывал Кизи в домике у ручья. Охваченный чувством благодарности, он с облегчением вздохнул. Кизи з н а е т! Кизи понимает! Он вновь был в автобусе.
Каждый должен был написать на полоске бумаги какое-нибудь "задание", а потом положить эту бумажку в общую кучу. Затем запускался волчок, и тот, кому выпадало, должен был вытащить из кучи "задание" и выполнить его, а остальные ставили ему отметку по пятибалльной системе: высшая отметка "пять". Многие задания представляли собой обычные шалости типа "надень чтонибудь из чужой одежды". Была устроена счетная доска. и по мере набирания очков каждый передвигал на этой доске свою фишку. Каждый изготовил себе собственную фишку. Свою Сэнди решил сделать из куска стекломассы. Он растянул его в длинную тонкую нить, а потом вдруг сдавил в уродливый комок - именно такое его начало охватывать чувство. Поэтому Пейдж взял этот комок и придал ему изящную форму маленького мостика, и все сказали, что так и надо было сделать,- а Сэнди чувствует, как возвращается паранойя...
Призом за победу была - Власть. Тридцать минут неограниченной власти, в течение которых твое слово становилось законом и все должны были делать то, чего хочешь ты. Сплошная аллегория - вся эта игра. Малопомалу партию выиграл Бэббс, и он приказал каждому принести в гостиную все свое имущество. Все покорно направились рыться в спальнях, палатках, жилых автофургонах, спальных мешках и автобусе, приволокли оттуда все свое барахло и побросали его в отдающую убожеством кучу одежды, обуви, безделушек, банок с красками, зубных щеток, книг, коробок, капсул, заначек, писем, мусора и тряпья. Все это было свалено в центре комнаты - чудесная крысиная гора ненужного хлама.
- Теперь,- заявил Бэббс,- мы перераспределим ценности.
И он принялся вытаскивать из кучи предмет за предметом и объявлять:
- Кому одну зубную щетку "Чаровница Гретхен" 1964 года? - Кто-то поднимал руку, и предмет переходил к нему, а еще кто-то торжественно оформлял все это правовым документом.
Потом стрелка замирает напротив Сэнди, и он вытаскивает задание полоску бумаги. Почерком Гретхен там написано: "Выйди и разведи костер". Он читает записку вслух и долго таращит на нее глаза. Потом все принимаются таращить глаза на него, все ждут, когда он встанет, выйдет и разведет костер, а он чувствует, как они на него пялятся и вскоре п о н и м а е т это крайне хитроумный заговор, направленный на то, чтобы удалить его из дома, а самим отколоть Чудовищную Проказу...
И он выкладывает им все. Я н е м о г у э т о г о с д е л а т ь. Р а з в е в ы н е в и д и т е? Э т о ж е у ж а с н о - я н е м о г у с п а т ь, а в с е к р у г о м в о т т а к о е:
Он кладет пальцы одной руки на пальцы другой, образуя подобие решетки, и смотрит сквозь щели, чтобы показать, как все кругом раскалывается, разлетается на куски, все его поле зрения, с того самого полета под ДМТ в Миллбруке, да еще и море огня, и паранойя, непрерывная паранойя, он выкладывает им все, все, что вызывает у него страх и ракетой уносит - куда?
И вдруг в бревенчатом доме воцаряется полная тишина. Все взгляды Проказников устремлены на него внимательные взгляды, в которых сквозит всеобщая... Забота,- он преодолел себя и полностью раскрылся. Прекращается бешеное движение, и он вдруг ощущает::::покой.
- Сколько дадим ему очков? - спрашивает Кизи.
И все, кто сидит в кругу, один за одним произносят: - Пять! - Пять! Пять! - Пять! - Пять! - Три, - говорит Гретч, которой и обязано своим существованием это задание... а Сэнди... клещом вползает обратно крошечный микрограмм паранойи...
Наконец-то до Проказников дошло, что с Сэнди творится неладное. Кизи любил приговаривать: "Голодную пчелу надо накормить". Вот Проказники и принялись засыпать Сэнди знаками своей... Заботы, пытаясь дать ему почувствовать, что он находится в неподвижном центре всей этой круговерти. Однако он все время неверно истолковывал их действия. Ну что они пялятся? Бессонницу он переносил все более и более тяжело. Как-то ночью он направился по дороге в жилой микрорайон "Секвойный бульвар" в попытке одолжить немного соминекса. Он просто намеревался подойти среди ночи к двери, постучать и попросить немного соминекса. Так или иначе, еще в нью-йоркском многоквартирном доме у него сложилось такое представление, что можно запросто пройтись по коридору и одолжить у кого-нибудь чашку сахарного песку, даже у незнакомых. Короче, он принимается стучаться в двери и выпрашивать соминекс. Естественно, народ либо паникует и захлопывает дверь, либо велит ему уебывать. Жители "Секвойного бульвара" и сами к тому времени ощущали легкую паранойю из-за полоумных типов, собравшихся у Кизи.
Да и днем было ничуть не легче. По мере того как его все больше одолевала бессонница, видение становилось все более и более обрывочным, и наконец... он смотрит на нелепо разрисованный автобус - и огненнояркий хаос цветных водоворотов превращается в... туннель! В туннель, через который они проехали, длинный туннель, где он был одержим острой клаустрофобией и параноидальной уверенностью в том, что из туннеля им не выбраться, и вот теперь этот туннель возникает на боку автобуса со всеми ужасающими подробностями. Он оборачивается... там спокойный, ярко освещенный приют, храм в секвойном лесу, безмятежность... он вновь медленно поворачивается к автобусу::::::::ОН ВСЕ ЕЩЕ ТАМ! ТУННЕЛЬ!:::::АВТОБУС!:::::ТОЛЬКО, ПОХОЖЕ. НА ЭТОТ РАЗ РАСПИСАННЫЙ ВЕЛИКИМ ХУДОЖНИКОМ, САМИМ ТИЦИАНОМ::::ИЕР0НИМОМ БОСХОМ::::МАТТИАСОМ ГРЮНЕВАЛЬДОМ::::С ИЗОБРАЖЕНИЕМ САМЫХ УЖАСАЮЩИХ СЦЕН МОЕЙ ЖИЗНИ.
Спасение? Кизи объявляет, что они вновь садятся в автобус - опять трогаются с места - и едут в Исаленское общество, что в Биг-Суре, в четырех часах езды к югу. По слухам, Исален представлял собой "опыт существования" - нечто вроде лишенного обычных удобств курорта на отвесной скале, примерно в тысяче футов над уровнем Тихого океана. Весьма эффектный уголок природы в стиле морских пейзажей девятнадцатого века. Далеко внизу с грохотом бьются о скалы волны; здесь, наверху, - искрящийся воздух и вид на полмира: горы, океан, небо - короче, все те зрелища, которыми и знаменит Биг-Сур. Там был домик с бассейном, была выложенная дерном тропинка, ведущая к краю скалы, а ярдах в ста от домика - несколько горячих серных источников: тоже высоко на склоне утеса, там можно было купаться, созерцая при этом вечный океан. Позади домика рядами стояли крошечные лачуги и несколько жилых автоприцепов. Они предназначались для клиентуры. Для клиентов, попросту говоря. Исален был местом, куда образованные и повзрослевшие люди среднего достатка съезжались на лето в попытке вырваться из опостылевшей Рутины и слегка порастрясти скопившийся на задницах жирок.
Главным теоретиком в Исалене был гештальт-психолог по имени Фриц Перлс. Это был высокий мужчина с козлиной бородкой, которому уже перевалило за семьдесят. Он всюду расхаживал в комбинезоне, сшитом из синей махровой ткани для купальных халатов. Он производил впечатление весьма ученого, авторитетного и знающего себе цену синего плюшевого мишки. Перлс был творцом Полета в Сейчас. Теория его заключалась в том, что большинство людей живет воображаемой жизнью. Люди живут либо только прошлым, либо тем, чего ждут в будущем, а это, как правило, равносильно страху. Перле пытался научить своих пациентов, последователей и исаленских клиентов для разнообразия жить Сейчас, в настоящем времени, чтобы полностью познавать собственное тело и всю информацию, поступающую от органов чувств, и, отбросив подальше страхи, завладевать мгновением. Они устраивали "марафонские турниры", для чего группа людей собиралась на несколько дней кряду, и все выкладывали всё совершенно открыто, не прячась уже ни за какими условностями и высказывая все, что чувствовали на самом деле крики, обвинения, объятия, слезы,- само собой, с величайшим наслаждением: "Хочешь знать, что я на самом деле о тебе думаю..." Одним из упражнений в Исалене было упражнение Полет в Сейчас, в котором полагалось попытаться описать информацию, поступающую в данный момент от органов чувств. Делался ряд беглых заявлений, начинающихся со слова "Сейчас": "Сейчас я чувствую, как ветер охлаждает испарину у меня на лбу... Сейчас я слышу, как по дороге на малой скорости поднимается в нашем направлении автобус... Сейчас я слышу, как в громкоговорителе звучит пластинка "Битлз"..."
Автобус? Пластинка "Битлз"? Путешественники в Сейчас - явились Проказники. Кизи приглашен в Исален провести семинар под названием "Полет с Кеном Кизи". Никто, однако, не рассчитывал на целый электрифицированный и орущий ансамбль Проказников. За несколько недель исаленская клиентура прошла большой путь, и многие уже начинали заглядывать за край Рутины. И то, что они увидели - там, в Стране Свободы, - было страшновато. Проказники были настроены миролюбиво, но они светились в темноте. Они резвились, как маньяки, в Горячих Источниках. Лишь очень немногие подписались на Полет с Кеном Кизи - даже в форме семинара.
Сэнди тем временем с неистовой силой бросало от ощущения паранойи к ощущению собственной божественной власти. И весь его полет был связан с автобусом. В какое-то мгновение автобус оказывается расписанным босховскими сценами его глубоко личного ада. Еще через мгновение - автобус полностью ему подчиняется. Както ночью он обнаруживает, что может одним взглядом смыть с автобуса краски. Он обладает способностью к психокинезу. Его взгляд несет в себе силу жизни или смерти. Внизу с грохотом разбиваются об Исаленский утес волны - а он пристально смотрит на автобус и... с м ы в а е т к р а с к и. Весь бок школьного автобуса он очищает до первоначального ярко-желтого цвета. Исчезает все сделанное Проказниками. Больное воображение? Он отворачивается и смотрит на Тихий океан и на звезды - потом вновь резко поворачивается к автобусу:::::ОН ВСЕ ЕЩЕ ЛИШЕН РОСПИСИ::::ВСЕ ТАКОЙ ЖЕ ДЕВСТВЕННО-ЖЕЛТЫЙ ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС.
Он наделен властью - но хватит ли ее на то, чтобы отвратить Чудовищную Проказу? Проказники едут на автобусе в Монтерей посмотреть фильм "Ночь игуаны". Сэнди сидит сзади и поэтому может за ними наблюдать. Стоит любому из них попытаться что-то сделать, и он одним взглядом может... Они идут в кинотеатр, он немного отстает, а потом садится на несколько рядов позади. Смотреть в оба... На экране мультфильм "Том и Джерри". Мышонок Джерри водит за нос кота Тома, и кот срывается со скалы и в р е з а е т с я в з е м л ю, расплющившись при взрыве глаз - тысяч глаз. Все хохочут, но, с точки зрения Сэнди, это все отвратительно, невероятно жестоко. Он вскакивает, выбегает из кинотеатра и часа полтора бродит по Монтерею. Потом он возвращается назад, и у входа в кинотеатр стоит Хейджен.
- Где тебя черти носят? Кизи уже тебя обыскался.
Сэнди вбегает в кинотеатр. К и з и! Он бросает взгляд на экран - а там мышонок Джерри водит за нос кота Тома, и кот срывается со скалы и в р е з а е т с я в з е м л ю, расплющившись при взрыве глаз - тысяч глаз... Сэнди вновь пускается наутек. Кизи ждет на улице. Он уговаривает Сэнди сесть в автобус, и они возвращаются в Исалеп.
В Исалене, в своей лачуге, Сэнди погружается в полудрему, вступая в... ВОЙНУ СНОВ! Его Власть против Власти Кизи, как Доктор Стрейндж против Аггамона, и одному из них суждено в этой Войне Снов погибнуть... Он мобилизует всю психическую энергию... открывает глаза и видит в лачуге машину - обогреватель? Она п о х о ж а на обогреватель, но это установленное Кизи орудие убийства, и в это самое мгновение на машине включается термостат и загорается крошечный красный огонек - лучевой пистолет Кизи, - который празднует победу, у б и в его, и Сэнди замертво падает с кровати и лежит на полу, но потом бросает свое тело в астрал и, взлетев над океаном с Исаленского утеса, уносится вдаль миль на сорок или пятьдесят; налетает порывистый ветер - у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, - и вот сам он уже становится ветром, даже не однородным летящим духом, а рассеянным в пространстве существом, растворенным в небесной выси, его взору открыт весь залитый лунным светом океан и оставшийся позади Исален. Потом он приходит в себя - он лежит на полу лачуги, тяжело дыша - у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух.
- Сэн-ди! Сэн-ди! Сэн-ди! - солнечный свет, они возле лачуги, зовут его, Проказники... что за Чудовищная Проказа?..
И в самом деле, Кизи велел Проказникам проявлять по отношению к Сэнди всеобщую Заботу, чтобы попытаться втянуть его в центр событий. Сэнди выходит, видит, что они на него смотрят, но принимает эти взгляды за выражение злобы и агрессивности... Тем не менее в автобус, и они отправляются кататься по залитому солнцем Биг-Суру. Кизи и Проказники составили обширный документ под названием "Сэнди", состоящий из двенадцати страниц текста и рисунков: весьма причудливый, напоминающий историю душевной болезни, с полной откровенностью расписывающий все страхи Сэнди и по-товарищески их рассеивающий, - и документ начинает оказывать действие. Потом, когда они катят по дороге вдоль обрыва, Кизи приводит Сэнди на крышу автобуса, чтобы устроить Полет в Сейчас. Обдуваемые ветром, они сидят на солнышке, и Кизи с упоением описывает узоры на капоте автобуса; "Сейчас я вижу зеленое змеевидное тело, вползающее в красноту, а с краю оно переходит в..." - и так далее, а Сэнди с упоением присоединяется к Кизи в его Полете в Сейчас и, похоже, приходит наконец в себя - он чувствует, что вновь находится в а в т о б у с е. И тогда он решается пригласить Кизи в свой Полет в Сейчас - пока они парят над обрывом.
- Сейчас, - говорит Сэнди, - я вижу океан, похожий на наклоненную в сторону берега ледяную поверхность... Сейчас я вижу три солнца...
...и в самом деле! автобусная тряска вновь отбрасывает его под влияние ДМТ. От этой вибрации и тряски автобуса у него троится в глазах, но вместо того, чтобы снова сосредоточить взгляд на одном солнце, он все время видит три. Кизи смотрит на небо и, радостно соглашаясь, говорит "да, да",- и от этого Сэнди чувствует себя просто великолепно.
Но потом - ночь. "Сэн-ди! Сэн-ди!" - Они снова пытаются выманить его из лачуги. Зачем? Ну конечно Чудовищная Проказа, но... он же наделен Властью. Там, снаружи, у них свечи: Проказники держат их в руках и пускаются в шествие при свечах по тропе, пролегающей в ущелье, которое рассекает утес до самой кромки воды. Зачем? Ну конечно - Чудовищ... Но тут появляется жена Кизи Фэй - абсолютно бессловесная, улыбающаяся и нежная, дает ему свечу и зажигает ее, а Фэй - сама искренность и любовь, так что он выходит и следует за ними вниз по тропе, все несут свечи, а снизу ущелье с глухим рокотом омывает прибой. Зачем он понадобился им в этой процессии призраков? Ну конечно, для самой Чудовищной Проказы из всех - у б и т ь его у кромки воды, но о н же наделен Властью... на ветру пламя свечи меркнет, а потом она разгорается с прежней яркостью но это не ветер, это Сэнди.- он может одним взглядом заставить огонь съежиться и померкнуть - психокинез, затем вновь его разжечь, одним усилием воли, он может полностью подчинить себе пламя, а оно может подчинит себе его, ведь пламя и он - одно и то же, Б о г, и он устало бредет вниз по ущелью, с каждым шагом
становясь все могущественней... но тут впереди останавливается девушка по имени Лола. Он приближается к ней. а она держит свечу, наклонив ее так, что воск капает ей на пальцы, и она с упоением любуется стекающим с пальцев воском и улыбается, а рука ее, вся в воске, становится белой и мертвой рукой скелета, а улыбка ее, освещенная снизу пламенем свечи, становится восковой улыбкой оборотня - СМЕРТЬ НАЧИНАЕТСЯ ЗДЕСЬ,и Сэнди пускается наутек, из последних сил карабкаясь вверх по ущелью...
...не зная, что вся процессия была задумана как обряд любви, любовный полет, церемония любви к нему, чтобы вернуть его к ним, прославление Сэнди при свечах на берегу океана...
...но он давно скрылся из виду и бежит теперь вдоль края пропасти по дороге, ведущей в Монтерей, бежит, пока не перехватывает дыхание, потом идет, потом бежит к огонькам в домах, стоящих на утесах над океаном, к летним домикам Биг-Сура, и стучится в дверь, бессвязно крича, что бросится сейчас со скалы, но тут появляется полиция. Ага, попались! Это же курам на смех, ведь он в любой момент может уничтожить их психокинетическим излучением...
Они сажают его на заднее сиденье и несутся в сторону Монтерея по Дороге 1, срезая повороты, все быстрее и быстрее...
- Не надо так быстро ехать! - говорит Сэнди. - Что? - Не надо так быстро ехать! - Слушай, - говорит коп, - если ты перестанешь пялиться мне в затылок, я сбавлю скорость. - Ага-а-а-а! - В окно, что ли, посмотри. Полюбуйся пейзажем. Прекрати пялиться мне в затылок.
И он отводит глаза от черепушки полицейского. Две пышущие жаром впадины. Еще мгновение - и...
Монтерейская полиция держала его в тюрьме в Монтерее, пока из Нью-Йорка не приехал его брат Крис. У входа в тюрьму Крис столкнулся с Кизи. "Мы должны вытащить его отсюда",- сказал Кизи. "Что ты имеешь в виду?" - "Мы должны вернуть его туда, где его место,- к Проказникам". Крис увез Сэнди в Нью-Йорк лечиться. Прошло много времени, прежде чем Крис понял, о чем, черт побери, говорил Кизи.
XI. НЕВЫСКАЗАННАЯ ВЕЩЬ
Ну как об этом расскажешь!.. сегодняшняя фантазия... Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из Проказников, описывая душевное состояние, охватившее их после автобусного путешествия, и странные дни, проведенные в Биг-Суре. употребил слово р е л и г и о з н ы й. Мало того, они старались вовсе не облекать все это в слова. И все же...
Они сели в автобус и направились обратно в ЛаХонду, покинув старый летний Биг-Сур, сковавший их всех своей солнечной погодой, и никому не надо было об этом говорить: все они уже были по уши в некоем н е л е п о м д е р ь м е, как они с неменьшей охотой назвали бы все это, лишь бы снять проклятие... с Невысказанной Вещи. Все большее место в их отношениях занимала п с и х и к а. Как в случае с Сэнди, когда он проехал сто девяносто одну милю по Южной Дакоте, а потом взглянул на карту на потолке автобуса, и оказалось, что красным отмечена именно та сто девяносто одна миля... Сэнди:::::там, в Стране Изучения Мозга, Белым Халатам и через миллион лет не уразуметь, где он побывал на самом деле... там, куда теперь попали и все они, в месте, известном также как Город-Порог... Снова в бревенчатом доме Кизи в Ла-Хонде, - вечером все сидят в большой комнате, на улице становится прохладно, и Пейдж Браунинг: З а к р о ю - к а я о к н о и в то же мгновение другой Проказник встает, закрывает за него окно и при этом улыба-а-а-а-ется и не произносит ни слова... Невысказанная Вещь - и вещи эти происходят снова и снова. Они предпринимают поездку в Высокие Сьерры, и Кэссади сворачивает с магистрального пути и начинает подъем по узкой горной дороге - посмотрим, куда она ведет. Дорога старая, заброшенная, покрытие наполовину разбито, а они все тащатся вверх, в никуда, однако воздух чудесный, и в самом конце подъема автобус начинает дергаться и задыхаться и больше уже не тянет. Он попросту останавливается. Оказывается, кончился бензин - хорошенькое дело. ведь уже вечер, а они крепко застряли у черта на рогах, к западу от никуда, и на тридцать, а то и на пятьдесят миль в округе ни одной заправочной станции. Остается лишь разлечься в автобусе и погрузиться в сон... хм-м-м-ммм... скорпионы в башмаках красный "Королевский Посланник" авиакомпании Ти-Даблъю-Эй ночные туфли на его громадном "Стингере" Говард Хьюз в спальном мешке на полу мраморного особняка на крыше пустыни
РАССВЕТ
Просыпаются все одновременно, позевывают, потягиваются и вглядываются в идущую под уклон дорогу, а из-за гребня гор к ним приближается
"ШЕВРОН"
бензовоз, к тому же с цистерной чудовищных размеров. Который запросто останавливается, точно все они уже где-то встречались, наливает им полный бак бензина и без слов направляется дальше, в глубь Сьерр, в абсолютное
НИЧТО
Бэббс - К о с м и ч е с к и й к о н т р о л ь, а, З а н у д а!
А Кизи - К у д а о н е д е т? П о - м о е м у, т а м н е с т у п а л а н о г а ч е л о в е к а. М ы п о д ч и н е н ы к о с м и ч е с к о м у к о н т р о л ю, у ж е о ч е н ь, о ч ен ь д а в н о, и о н с к а ж д о й м и н у т о й р а с т е т, о н в с е б о л ь ш е и с и л ь н е е. Т у т - т о и у з н а ё ш ь... п р о К о с м о с, т у т - т о и о к а з ы в а е т с я, ч т о в с е м з а п р а вл я е т о н...
Невысказанная Вещь, роль Кизи, да и то направление, в котором двигались Проказники, - все Проказники были в курсе дела, но ни один из них не облекал это в слова. Да и само по себе это было одним из невысказанных принципов. С т о и т н а ц е п и т ь я р л ы к, к а к и с ч е з а ю т д р у г и е в а р и а н т ы... Кизи всячески старался лишить свою роль определенности. Не он был главным авторитетом, а кто-то другой: "Бэббс говорит..." "Пейдж говорит..." Он не был лидером, он был ненавигатором. Вдобавок он был неучителем. "Ты понимаешь, что ты наш учитель?" На что Кизи отвечает: "Куда уж мне, куда уж мне", - и удаляется... Учение, которое Кизи облекал в слова, сплошь состояло из загадок и метафор иносказания, афоризмы: "Либо вы в автобусе, либо вне автобуса", "Голодную пчелу надо накормить", "Ничто не вечно", "Смотри ушами, а слушай глазами", "Делай добро там, где оно принесет больше пользы", "Что сказало зеркало? Оно покончило с людьми". В известной степени все это напоминало дзэн-буддизм с его непостижимыми коанами, когда послушник спрашивает: "В чем состоит тайна дзэна?" - а наставник Хуй-нэн отвечает: "На что было похоже твое лицо до того, как родители произвели тебя на свет?" Облечь в многочисленные слова, дать точное определение, означало ограничить. Если это так, значит, это не может быть не так... Однако вот оно что! У каждого была собственная вещь. которой он занимался, но все это приспосабливалось к групповой вещи. а ею и была... "Невысказанная Вещь",- сказал Пейдж Браунинг, и в дальнейших словах уже никто не нуждался.
К тому же все это не имело отношения ни к теологии, ни к философии, по крайней мере в смысле какого-либо "изма". Не ставилось целью ни улучшение морального состояния мира, ни совершенствование общественного строя, ничего не говорилось о спасении души и уж конечно вовсе не имелись в виду ни бессмертие, ни загробная жизнь. Загробная жизнь! Смех да и только. Если и существовала когда- нибудь группа, целиком посвятившая себя жизни "здесь и сейчас", то это были Проказники. Помню, как я был этим озадачен. В воздухе, в самой атмосфере жизни Проказников присутствовало нечто в высшей степени р е л и г и о з н о е, и все же нащупать это было невозможно. На поверхности была всего лишь группа людей, которые обретали необычное психологическое состояние, опыт восприятия ЛСД...
Вот именно! В о с п р и я т и е - самое подходящее слово!.. оно все ставило на свои места. И в самом деле, ни одна из великих фундаментальных религий - христианство, буддизм, ислам, джайнизм, иудаизм, зороастризм, индуизм,- ни одна из них не начиналась ни с философского каркаса, ни даже с главной идеи. Все они начинались с потрясающего опыта н о в о г о в о с п р и я т и я, с того, что Иоахим Вах называл "восприятием, на которое способны святые", а Макс Вебер - "одержимостью божеством", ощущением сосуда божественного, Всеединого. Помню, когда я впервые прочел о подобных вещах, мне никак не удавалось до конца уразуметь, о чем идет речь. Я попросту принял их убедительные немецкие слова на веру. Иисус, Мани, Заратуштра, Гаутама Будда,- в самом начале лидер не сулил тесному кругу своих приверженцев ни лучшей доли в загробном мире, ни усовершенствованного общественного строя, ни какой-либо награды, кроме некоего "психологического состояния здесь и сейчас", как выразился Вебер. Думаю, я так и не мог уразуметь до конца именно то, что он говорил об опыте подлинного психического восприятия, который все они обрели, короче говоря, об э к с т а з е. В большинстве случаев, согласно священным книгам и легендам, это происходило наподобие мгновенной вспышки. Магомет постится и размышляет на склоне горы близ Мекки, и - в с п ы ш к а! - экстаз, величайшее откровение и зарождение ислама. Заратуштра пригубляет у дороги напиток "хаома" и - в с п ы ш к а! - наталкивается на огненное воплощение архангела Boxy Маны, посланца Ахура Мазды, и - зарождение зороастризма. Савл Тарсянин идет по дороге в Дамаск - в с п ы ш к а! - и он слышит глас Божий и становится христианином. Вдобавок, одному Богу известно, сколько за прошедшие с тех пор две тысячи лет возникало менее значительных фигур - Христиан Розенкрейц со своим "озаренным Богом" братством розенкрейцеров, Эмануэль Сведенборг, чей разум внезапно "открылся" в 1743 году, Мейстер Экхарт со своими учениками Сузо и Таулером, а в двадцатом веке Садху Сундар Сингх и его - в с п ы ш к а! - видение в возрасте шестнадцати лет, неоднократно повторявшееся впоследствии: "...нередко, выходя из состояния экстаза, я думаю, насколько же слеп весь мир, если он не видит того, что вижу я, ведь все так близко, так ясно... не существует языка, на котором можно было бы выразить то, что я вижу и слышу в божественном мире души..." Несомненно, это напоминает слова кислотного торчка. То. что все они видели во вспышке, было выходом из того ужасного положения, в которое попадает к а ж д ы й ч е л о в е к, "Я", пойманное в ловушку, смертное и беспомощное в огромном безликом "Оно", в окружающем меня мире. И вдруг! - Единение! - всеобщее слияние, "Я" - внутри "Оно", "Оно" - внутри "Меня", и в этом потоке я ощущаю могущество - так близко, так ясно, - могущество, которого слепо не замечает весь мир. Все современные религии, да, коли на то пошло, и оккультные науки, толкуют об Ином Мире будь то мир Брахмы или мир летающих тарелок, - которого не способен увидеть серый, рациональный мир. Этот - так называемый, друзья! - рациональный мир. Если бы только им, мамаше-папаше-дружку-сестренке, милым-но-замшелым, дано было познать к а й р о с, высочайшее мгновение... В ходе истории в и д е н и я истолковывались по-разному: как следствие эпилепсии, самовнушения, изменений в обмене веществ ввиду длительного поста или же действительного вмешательства богов - или наркотиков; зороастризм зародился в огромной ванне, наполненной напитком "хаома", который являлся тем же, что и индусский "сома", и бесспорно был наркотиком. В о с п р и я т и е!
А обретя опыт в о с п р и я т и я... После знакомства с Проказниками я уехал домой и прочел написанное в 1944 году исследование Иоахима Ваха о зарождении религий. и оно показалось мне оккультным предсказанием, сделанным специально для сопоставления с тем, что я узнал о Проказниках:
"Обретя опыт нового глубокого восприятия, проливающего новый свет на мир, основатель - весьма обаятельный человек - начинает вербовать учеников. Его сторонники образуют неофициальную, но характеризующуюся тесными узами организацию, членов которой связывает между собой тот опыт нового восприятия, природу которого раскрыл и истолковал основатель. Эту организацию можно назвать к р у г о м, поскольку она ориентируется на центральную фигуру, в тесном контакте с которой состоит каждый из учеников. Учеников можно считать товарищами основателя, привязанными к нему самозабвенной любовью, преданностью и дружбой. Крепнущее чувство солидарности, с одной стороны, укрепляет связи между членами организации, а с другой - обособляет их от общественных объединений любого другого типа. Звание члена круга предполагает полный разрыв с обычными жизненными устремлениями и радикальное изменение общественных отношений. Семейные и родовые узы, а также узы верности различного рода общественным установлениям были, по крайней мере временно, ослаблены или вовсе разорваны. Тяготы, лишения и гонения, грозившие тем, кто решится связать свою судьбу с такой группой, уравновешивались их благородными чаяниями и твердыми упованиями..." - и так далее. Что же до самого основателя, то для него характерны "видения, сны, нередко состояние экстаза и транса"... "необычайная впечатлительность и напряженная эмоциональная жизнь"... он "готов к истолкованию проявлений божественного"... "в нем есть нечто стихийное - бескомпромиссная позиция, а также архаичный язык и поведение"... "Он выступает в качестве обновителя утерянных связей со скрытыми силами жизни"... "обычно не имеет корней ни в среде аристократии, ни в среде образованных или благородных: нередко он является выходцем из простого люда и остается верен своему происхождению даже в изменившемся окружении"... "говорит загадками, использует малопонятные слова, жесты и множество метафор и совершает символические поступки различного свойства"... "высвечивает и истолковывает прошлое и предвидит будущее с точки зрения к а й р о с а (высочайшего мгновения)"...
К а й р о с! - о п ы т в о с п р и я т и я!
...согласно Максу Веберу, одним из двух способов: как "пророк-моралист", вроде Иисуса или Моисея, который очерчивает для своих учеников общие правила поведения и описывает Бога как сверхличность, выносящую решение о том, точно ли они следуют этим правилам в своей жизни. Или как "пророк-образец", вроде Будды, - с его точки зрения, Бог безлик, это сила, энергия, объединяющий поток, Всеединство. Пророк-образец не рекомендует никаких правил поведения. В качестве примера для подражания он рекомендует ученикам свою собственную жизнь...
Во всех этих религиозных кругах группы сплачивались все теснее, создавая собственную символику, терминологию, образ жизни и, понемногу, простые культовые обычаи, р и т у а л ы, нередко включающие в себя музыку и другие виды искусства, которые возникали благодаря о п ы т у нового в о с п р и я т и я и казались странными и непонятными для тех, кто этот опыт так и не обрел. Кроме того, на этой стадии у них... "возникало непреодолимое желание поделиться своим откровением со всеми людьми".
...со всеми людьми... Внутри религиозного круга вопрос общественного положения всегда решался просто. Мир был строго и без затей поделен на "посвященных", то есть испытавших ощущение божественного сосуда, и огромное большинство "непосвященных", "немузыкальных", "несозвучных". Или иначе: л и б о в ы в а в т о б у с е, л и б о в н е а в т о б у с а. Посвященные никогда не проявляли по отношению к непосвященным сознательного чванства, но на самом деле большая часть этой гигантской медузообразной массы добропорядочных людей казалась безнадежно больной - а м у з ы к а в а ш е й ф л е й т ы, з в у ч а в ш а я с к р ы ш и а в т о б у с а, л и ш ь у с и л и в а л а и х н е р в о з н о с т ь. Однако к любому, кто доказывал свою перспективность, кто был потенциальным братом, такие группы проявляли великодушную заботу...
...потенциально созвучные... У Кизи в Ла-Хонде стали появляться замечательные люди, и ни одного из них не прогоняли. Они могли оставаться, могли там поселиться, если только... казались созвучными. Когда автобус огибал последний поворот на Дороге 84 и въезжал в узкое секвойное ущелье, у порога дома Кизи в ожидании стояла Горянка. Это была высокая брюнетка с черным мотоциклом, в тенниске и брюках из хлопчатобумажной саржи. В свои восемнадцать она уже выросла до пяти футов девяти дюймов и располнела; к тому же была довольно крикливой и неряшливой. Но странное дело... у нее были чудесные зубы и улыбка, от которой становилось светло на душе... Звали ее Кэролин Адаме, но она сразу же превратилась в Горянку. Насколько я знаю, после этого уже никто не звал ее по-другому - до тех пор, пока по прошествии девяти месяцев полиции не пришлось заполнять протокол на нее и еще на одиннадцать Проказников...
Про обиталище Кизи Горянке рассказал Кэссади. Она работала лаборанткой в биологической лаборатории в Пало-Альто. У нее был "молодой человек", который... Вероятно, на свой отсталый обывательский манер он считал себя "битником". Вот только он никогда ничего не предпринимал, этот ее дружок. Они никогда никуда не ездили. Они никогда не бывали в обществе. Вот она и решила выйти в свет одна. Однажды вечером она очутилась на Сент-Майклз-элли, в населенных бродягами трущобах Пало-Альто, где отмечался день рождения Кэссади. Кэссади сказал, что главные события разворачиваются за горой под секвойями.
С самого начала Горянка стала любимицей Проказников. Она всегда казалась совершенно открытой, без малейшей подсказки со стороны. Она была сплошным шумным зарядом энергии. Появлялась Горянка - и у вас моментально поднималось настроение, стоило вам увидеть, как расплывается в улыбке ее лицо, а большие карие глаза открываются все шире, шире, шире, шире, пока не взрываются у вас перед глазами солнечными пятнами, и вы знали, что сейчас она пропоет своим чудесным голосом на деревенский манер:
- Эй! Угадай, что нам охота сделать! Мы тут ходили в "Боуз" универсальный магазин, - это же отпад! Нам охота отхватить где-нибудь семян и посадить в тамошний ящик для растений траву! Да пойми же ты! Через полгода весь город будет в отпаде! - И так далее.
Однако под слоем всех этих "охот" и "отпадов" она оказалась едва ли не самой смышленной девушкой из всех, за исключением, быть может, Фэй. Фэй же почти ничего не говорила, так что это был спорный вопрос. Как выяснилось, Горянка росла в весьма почтенной и зажиточной семье унитариев в Пакипси, штат Нью-Йорк. Во всяком случае, схватывала она все на лету. Человеком она была решительным, и наглости ей было не занимать. К тому же с каждым днем она хорошела. Всего лишь несколько недель нерегулярного питания тушенкой с рисом у Кизи - так сказать, все той же вынужденной диеты долголетия сделали свое дело, и она начала худеть и хорошеть. Кизи не оставлял все это незамеченным. Он был Горцем, а она - Горянкой. Она была создана для него...
Горянка поселилась в палатке на крошечном плато, венчавшем пригорок за домом, под секвойями. Там же стояла палатка Пейджа Браунинга. И еще Бэббса с Гретхен. Майк Хейджен же владел своей Дрюч-Хибарой. Дрюч-Хибара была одним из выдающихся - Н е и с п р а в н о с т ь! - творений Хейджена. Ни одна доска не была как следует пригнана, и ни один гвоздь не был вбит до конца. Казалось, доски собрали вместе, заключив с ними временное соглашение. В один прекрасный день Кизи взял молоток, вбил в крышу хибары единственный гвоздь, и вся хибара рухнула.
- Ничто не вечно, Хейджен! - воскликнула Горянка, и средь секвойного леса зарокотал ее смех.
А Пещера Отшельника... Однажды Фэй выглянула в кухонное окно и увидела у подножия холма за домом человечка, смотревшего с лесной опушки на дом, точно умирающий с голоду зверь. Это был худой малыш, едва ли пять футов ростом, однако у него была громадная черная борода, что делало его похожим на одного из озаркских гномов в "Барни Гугле". Он просто стоял и таращил на дом свои голодные большие глаза, на которые падали черные лохмы. Фэй вынесла ему тарелку жареной рыбы. Не говоря ни слова, он взял тарелку и все съел; и так и остался. Отшельник!
Отшельник почти все время молчал, однако он оказался всесторонне образованным человеком и не отказывался поговорить с людьми, которым доверял, к примеру с Кизи. Ему было всего восемнадцать. Прежде он жил с матерью где-то неподалеку от Ла-Хонды. В школе он имел кучу неприятностей. Он имел кучу неприятностей всюду. Он был Чудилой. В конце концов он ушел из дома и стал жить в лесу - босой, в одной рубашке и джинсах,- где добывал себе пропитание, охотясь на зверей и убивая острогой рыбу. Время от времени он попадался на глаза людям, а школьники то и дело пытались выследить его, разрушали его шалаши и всеми способами его изводили. Скитания привели его в лес, высящийся позади дома Кизи, - дикую местность, названную когда-то "Парком Сэма Макдональда", но так и не расчищенную.
В темном углублении мшистого, пропахшего плесенью зеленого оврага, уходящего от тропинки высоко в лес, Отшельник соорудил себе Пещеру Отшельника. Туда он натаскал вещиц, которые мигали, мерцали и ворковали. Кроме того, он стал хранителем устроенной в пещере общинной заначки кислоты. Были у него и другие тайны. к примеру, дневники... "Мемуары Отшельника", в которых подлинная жизнь и его отшельническая фантазия сливались воедино извилистыми реками, полными маленьких мальчиков и заблудившихся охотников, спасти которых было под силу одному лишь Отшельнику... Никто так и не узнал его настоящего имени до тех пор, пока полиции не пришлось, как я уже сказал, по прошествии нескольких месяцев составлять протокол...
Потом Бэббс открыл Дневное Свечение, светящиеся краски, и принялся раскрашивать ими все те же стволы секвой, заставив их сверкать зеленым, оранжевым, желтым. Черт возьми, он раскрасил даже листья, и по ночам обиталище Кизи стало светиться. И оглашаться звуками. Приезжало все больше народу - кто на денек, а кто и надолго. Кэссади привез скандинавского типа блондинку, которая постоянно твердила о "пунктиках". У каждого, мол, свой пунктик. Она получила прозвище Девица Тупица. Потом - девушка, которая носила гигантские красные шляпы с обвислыми полями и круглые "бабушкины" очки: для тех времен дело еще невиданное. Она превратилась в Мардж Баржу. Затем - скульптор по имени Рон Бойс, худощавый малый из Новой Англии с голосом, гнусавым, как у Титуса Муди, только такого Титуса Муди, который изъясняется на языке "людей с понятием": "Знаешь, старина, я, значит, вот что говорю",- и так далее. Бойс привез с собой скульптуру, изображающую повешенного, и ее, соорудив петлю, вздернули на суку. Кроме того, он изваял громадную Птицу Грома - снабженное клювом чудовище гигантских размеров, нечто среднее между Тором и Вотаном, с янтарным куполом на горбу. - и внутрь ее можно было забраться. Внутри было натянуто несколько толстых проволочных струн, которые можно было подергать, чем все и занимались, и тогда Птица Грома оглашала ущелье звуками мощнейшего в истории человечества вибрационного баса. Потом он привез изваяние из листового металла на сюжет "Камасутры" - огромный металлический парень уткнулся лицом в металлический пах крупной металлической красотки. Левая нога у нее была отведена в сторону. Скульптура была полая, и Бэббс подвел к ней шланг, пустил воду, и из ноги хлынула струя - так они ее и оставили, эту нескончаемую струю. Выглядело это так, словно красотка испытывает вечный оргазм в левой ноге.
И еще... "Шшшш-шшшш-шшшш" - Брэдли. Брэдли, Брэдли Ходжман в университете был чемпионом по теннису. При низком росте он был весьма мускулист. Приехав - точнее, нагрянув, Брэдли мог только нагрянуть, - он повел себя так странно, что даже у Кизи народ стал специально собираться на него посмотреть. Изъяснялся он сгустками слов: "Рухнули на землю у распивочной - нерастворимые летающие объекты, нитраты помятые зеленые человечки у заднего крыльца - единственная хромированная ноздря, точно по Рэю Брэдбери, вы же понимаете", - при этом он, ссутилившись, с рассеянной ухмылкой на лице и зачесанными на лоб, как у любителя сёрфинга, волосами, плавно скользил по комнате, а потом заливался застревающим где-то в глотке шипящим смехом: "Шшшш-шшшш-шшшш-шшшш", - и смеялся, пока кто-нибудь не предпринимал попытку прервать эту его череду шипящих, задав вопрос о том, как сейчас идут дела в теннисе, и тогда он, ухмыляясь уже во весь рот и округлив глаза до мыслимых пределов многозначительности, произносил: "Однажды я запустил мяч высоко вверх... а он так и не вернулся... Шшшшшшшш-шшшш-шшшш..."
По правде говоря, в начале шестидесятых находилось немало людей, которые были... да-да, созвучны. Про себя я обычно называл их Чудесными Людьми - из-за "Писем о Чудесных Людях", которые они писали своим родителям. Собирались такие детишки в основном в ЛосАнджелесе, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Каждый входил в состав регулярной команды, совершавшей постоянные переезды из города в город. Большинство было из семей среднего класса, относящихся не к крупной буржуазии, а скорее (да стерпит бумага подобную затасканную чушь) к буржуазии мелкой - из семей, где в цене была Культура, но не водилось денег, а не из семей состоятельных, где Культурой и не пахло. По крайней мере, именно эта особенность тех Чудесных Людей, которых я знал, поразила меня больше всего. Для них имели значение Культуры, Истина и Красота... "Искусство это кредо, а не ремесло", - как заметил кто-то из них... Молодость! Свобода! Господи, и откуда только брались деньги? -казалось, из воздуха, но это давало возможность жить вместе с другими ребятами и заниматься своей вещью - Нашей собственной вещью! - в нашей собственной социальной среде, где не надо ходить на с л у ж б у и можно жить на наших собственных условиях - Мы! и люди нашего возраста! - это было... чудесно, это вызывало... в о л н у ю щ е е ч у в с т в о, а добропорядочный мир никогда не понимал ее. эту вещь из чужой социальной среды, не понимал, почему те, кому всего лишь девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два или около того, не желают, чтобы им помогали начинать карьеру с нижней ступени лестницы, вовсе не желают, да и вообще посылают эту лестницу ко всем чертям, сверху донизу, поскольку уже давно поднялись на тот... уровень, который так прикольно с б и в а е т с т о л к у весь добропорядочный мир! Добропорядочные люди постоянно пытались разобраться в том, что именно здесь н е л а д н о, - ни разу не испытав этого чувства сами. Добропорядочные люди называли их битниками. Возможно, Чудесные Люди и разделяли возбуждение, владевшее в конце пятидесятых годов Бит-Поколением. но не стоит забывать, что в их специфической богемной социальной среде появился новый важнейший лейтмотив, а именно - психеделические наркотики.
Эл... Эс... Дэ... под-спуд-но... Тимоти Лири, Алперт, а также некоторые фармацевты вроде Ала Хаббарда и некоего типа, скрывавшегося под именем Доктора Сполдинга, с истинно мессианской убежденностью выплескивали ЛСД в круги людей с понятием. В жизни людей с понятием ЛСД, пейотль, мескалин, семена пурпурного вьюнка становились новой тайной вещью. Целые компании начавших ею увлекаться молодых людей уже заманивались в ампутированные квартиры, как я их называл. Столы, стулья, кровати - все эти предметы мебели всегда были лишены ножек. Это можно было назвать и общинной жизнью на полу. хотя никто не пользовался терминами типа "общинная жизнь", "коммуна" и им подобными. У них не было никакой собственной философии лишь доставшиеся им от б и т н и к о в крохи буддизма да теория Хаксли об открывании дверей разума, никакого особого образа жизни, за исключением все той же Безногости... Они были... скажем, Ч у д е с н ы м и Л ю д ь м и! не "студентами", "клерками", "продавщицами" или "стажерами на административной работе" Боже упаси, отстаньте от меня со своими ярлыками игры в профессии! - мы же Чудесные Люди, мы выше всей этой вашей свалки бездушных роботов:::::: и в этот момент они обычно садились писать домой "Письмо о Чудесных Людях". Как правило, такие письма писали девушки своим матерям. Думаю, что матери всей Калифорнии, всей Америки выучили "Письмо о Чудесных Людях" наизусть. Писалось оно так:
"Дорогая мама! Надеюсь, ты не волнуешься, но я хотела написать раньше. Сейчас я в (Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Аризоне, резервации индейцев хопи!!!! Айихике, Сан-Мигеле-де-Альенде, Масатлане, Мексике!!!!), тут просто чудесно. Такие красивые места! Здесь мы уже неделю. Не буду утомлять тебя подробным рассказом о том, как все это произошло, я правда старалась, потому что знала, что ты этого хочешь, но (со школой, с колледжем, работой, у нас с Дэнни) ничего не вышло, вот я и приехала сюда, а здесь такие красивые места! Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я познакомилась с ЧУДЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ, и...."
...и в душе каждой, даже самой недогадливой мамаши во всех СШ Америки инстинктивно рождается истерический вопль: битники, бродяги, чернокожие,.. наркотики.
День у Кизи в доме начинался - когда? Часов нигде не было, а наручных никто не носил. Стоило проснуться, и глаза слепил пробивающийся сквозь секвойный лес искрящийся яркий свет. Первыми звуками были обычно либо голос Фэй, зовущий детишек - "Джед! Шеннон!" - либо хлопанье дверцы кухонного шкафа, либо громыхание кастрюль. Неиссякаемая Фэй... Потом могла проехать по деревянному мосту и остановиться на грунтовой площадке перед домом машина. Иногда это бывал кто-то из своих, к примеру, возвращался Хейджен. Он постоянно куда-то ездил. Иногда - поднадоевшие визитеры Бог знает откуда, друзья друзей друзей: кто - из любопытства, кто - в поисках наркотиков, то ли студенты из Беркли, то ли кто-то еще - разве их разберешь. Как бы там ни было, а жители дома и окрестностей начинали просыпаться. Выходит Кизи в одних трусах, направляется прямо к ручью и с тем, чтобы окончательно взбодриться, окунается в его ласковую холодную воду. Джордж Уокер в одних джинсах сидит на веранде и, точно совершающий утреннее омовение кот, ощупывает в поисках изъянов мышцы рук, плеч, торса и все прочие и выдавливает прыщи. Ближе к вечеру начинался период бурной деятельности, и народ приступал к воплощению в жизнь множества проектов, самым сложным из которых, и вдобавок, судя по всему, затянувшимся до бесконечности, был фильм.
Большую часть осени 1964 года, зиму и начало весны 1965 года Проказники провели в работе над... Фильмом. У них было часов на сорок пять цветной пленки, отснятой во время автобусного путешествия, и при первом же просмотре материал оказался чудовищным. На Фильм Кизи возлагал большие надежды, причем во многих смыслах. Это был первый в мире кислотный Фильм, снятый в условиях полнейшей стихийности, во время вихревой езды по глубинным районам Америки, и запечатлевший все с е й ч а с, в данное мгновение. Тогдашняя фантазия заключалась в... коренном перевороте с точки зрения средств выразительности... но одновременно и в чем-то таком, что бы поразило и восхитило широкие массы - Фильм должен был годиться для коммерческого показа всюду, а не только в изолированном мире торчков. Однако Фильм, как я сказал, был чудовищным. Заниматься монтажом сорокапятичасовой пленки было невероятно трудно и утомительно. И кроме того... большая часть Фильма вышла не в фокусе. Хейджен, как и все прочие, почти все время тащился, а в особенности мало способствовало съемкам подпрыгивание автобуса - н о в е д ь т а к и м и б ы л о п у т е ш е с т в и е! И все же... Кроме того, на пленке почти не было установочных кадров кадров, показывающих, где именно находился автобус во время того или иного события. Но кому нужны все эти затасканные голливудские ухищрения с дальним, средним и крупным планом, аккуратными монтажными кадрами, наплывами, панорамированием, "наездами" и "отъездами" - кому нужно все это устаревшее дерьмо! И все же... окунуться в работу на склеечном прессе с милями подпрыгивающей, бьющей рикошетом, исходящей неистовством кинопленки было все равно что войти в джунгли, где зеленые вьющиеся стебли растут быстрее, чем вы успеваете их перед собой срубить.
Фильм уже обошелся в кругленькую сумму - около 70000 долларов, главным образом за лабораторную обработку цветной кинопленки. Все деньги, полученные за два романа и инсценировку "Над кукушкиным гнездом", Кизи вложил в компанию "Отважные Полеты". Внес некоторый капитал и брат Кизи Чак, владевший прибыльной маслобойней в Спрингфилде, штат Орегон. Отец Джорджа Уокера сделал на имя сына ограниченный кредитный вклад, и тот при возможности тоже жертвовал на общее дело. Согласно бухгалтерским книгам, которые вела Фэй, к концу 1965 года компания "Отважные Полеты" истратила на разнообразные рискованные предприятия Проказников 103000 долларов. Прожиточные расходы всей группы составляли около 20 000 долларов в год цифра небольшая, учитывая, что лишь в редких случаях приходилось обеспечивать менее десяти человек. к тому же, как правило, у них были две-три машины. И жильем, и продовольствием всех обеспечивал Кизи.
Г о р ш о к с д е н ь г а м и у в х о д н о й д в е р и... На полках в гостиной постепенно собиралась небольшая, но любопытная библиотека, в основном из научной фантастики и прочих таинственных вещей, и, взяв в руки практически любую из этих книг, можно было ощутить поистине удивительные флюиды. Как напоминает все, что творится здесь, эту книгу на полке Кизи роман Роберта Хайнлайна "Чужой в чужой стране". Это же в голове не укладывается. Получается, будто Хайнлайна и Проказников связывают некие непостижимые, не обусловленные никакими причинами неразрывные узы. Это роман о марсианине, который прилетает на Землю, подлинном Супергерое, рожденном, на самом деле, от земных матери и отца после космического полета с Земли на Марс, однако воспитанном существами, обладающими безграничным могуществом - марсианами. В научнофантастических романах существа с других планет всегда обладают безграничным могуществом. Как бы там ни было, вокруг него сплачивается мистическое братство, основанное на таинственном обряде, известном как "дележ общей воды". Живут члены братства в... Л а - Х о н д е! У К и з и! Жилище их называется "Гнездо". Жизнь их выходит за рамки привычных земных игр в общественое положение, секс и деньги. Ни одного человека, однажды разделившего со всеми воду и ставшего частью жизни в "Гнезде", уже не волнуют больше подобные пошлые состязания. Внутри, у входной двери, стоит горшок с деньгами, предоставленными Супергероем в общее распоряжение... Все в "Гнезде" делается совершенно открыто - ни секретов, ни вины, ни ревности, ни унижений, какая бы ни была причина: "...многоженство групповая теогамия... Поэтому, что бы ни происходило или должно было произойти... все относилось не к общественной жизни, а к личной. "Кроме нас, здесь богов Нет",- разве можно было при этом кого-то обидеть? Вакханалия, беззастенчивые обмены партнерами, общинная жизнь... все на свете".
К тому времени Кизи оборудовал звуковой аппаратурой не только автобус, но и сам лес. Вверх по склону холма тянулись, пропадая в зарослях секвой, провода, а там, наверху, микрофоны могли ловить случайные звуки. В секвойном лесу, на вершине отвесной скалы, на другой стороне шоссе, были установлены мощные громкоговорители с театральными рупорами, вполне способные озвучить все ущелье. И каждая древняя сфеноидальная пазуха листвы секвойного леса оглашалась нутряным джазом Роланда Кёрка и его полдюжины саксофонов.
С у м е р к и! Гигантские зеленые и оранжевые полосы светящейся краски поднимались по стволам парящих в вышине секвой и мерцали в темноте так, словно Природа сказала наконец: "Пора бы и приколоться",- и прикололась до галлюцинаций. Наверху, в овраге за домом, позади Пещеры Отшельника, были разрисованные светящейся краской маски, коробки, механизмы и прочие штуковины, которые светились, мигали, жужжали, свистели, ревели, там были микрофоны, способные улавливать звуки, издаваемые животными, отшельниками, кем угодно, и транслировать их с верхушек деревьев, словно безумную невнятную тарабарщину макак-резусов на фонограмме старых радиоспектаклей о "Джиме из джунглей". С у м е р к и! С наступлением сумерек можно было надеть что-нибудь типа шлема авиатора времен первой мировой войны, только размалеванного режущими глаз светящимися красками, разрисовать лицо светящимися созвездиями - Медведица, Козерог, - и таким великим светящимся героем направиться в сухие темные леса, а из глубины леса, с вершины холма, можно было произнести, только голосом призрака, как Тень, любую речь, к примеру, такую: "Говорит пост управления, говорит пост управления, освободите взлетно-посадочную Полосу Один, приближаются микробы-пантеры, каждая пора кровоточит древней корпией, умоляют дать им высокооктановый бензин, берегитесь, будьте осторожны, все, кто спит в казармах на главной полосе, комки в ваших матрасах - это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке... Заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем, как войско муравьев..." - и с удовольствием сознавать, что кто-нибудь, любой, может ответить из дома или откуда-нибудь еще. через другой микрофон, пророкотав над холмами ЛаХонды: "Помогите, помогите, поменяйте полюса в каждом косяке, спрячьтесь в складных метрах, сверьте мозги для подсчета присутствующих..." А в сфеноидах какого-то жуткого места вовсю гнусавил и изгилялся над музыкой Боб Дилан...
С наступлением вечера все Проказники заходят в дом, из рук в руки переходят несколько косяков, слюна-нана-на-на, вся вещь как будто еще глубже погружается в м г н о в е н и е, и народ работает над записями, записи воспроизводятся, останавливаются, перематываются, снова воспроизводятся, щелкает пластмассовая рукоятка и останавливаются опять... передается по кругу небольшая доза винта - какая роскошная волна прихода под секвойями! - в основном бензедрин и декседрин, после чего наступает пик работоспособности, и ты озвучиваешь ночь... ставя всевозможные эксперименты, которые здесь в особом почете - прикладываются, например, к голому животу контактные микрофоны и прослушивается бульканье ферментов. У большинства Проказников в животах происходит "буль-скок-ур-р-рр" и так далее, однако у Кэссади - "жжж! - динь-дон! - дзинь!", точно его запустили на 78 оборотов в минуту, тогда как все крутятся на 33, что, по общему мнению, вполне естественно. А потом они ставят запись под телевизионную передачу. То есть включают телевизор, скажем, "Вечер Эда Салливана", но выключают звук и ставят пленку с записью того, как, скажем, Бэббс и кто-то еще галдят, громко повторяя произнесенные друг другом слова. Изображение "Вечера Эда Салливана" и слова на пленке внезапно принуждают разум выискивать связи между двумя абсолютно разными видами восприятия. На телевизионном экране Эд Салливан держит в своих руках руки Эллы Фицджеральд, слегка поглаживая их, точно это не руки вовсе, а первые весенние ласточки, и шевелит губами, вероятно, говоря: "Элла, это было великолепно! Правда великолепно! Дамы и господа, поаплодируем величайшей леди!" Но голос, который звучит, произносит, обращаясь к Элле Фитцджеральд, абсолютно синхронно: "Комки в ваших матрасах - это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке... дамы и господа, заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем..."
Превосходно! Настоящее откровение!..
...Хотя посторонним подобная сверхъестественная синхронность казалась всего лишь случайным совпадением, а то и попросту лишенной всякого смысла причудой. Они не могли понять, чему это так дружно радуются Проказники. Неизбежный конфуз несозвучных, - как и большинство уникальных ритуалов Проказников, этот тоже возник из опыта восприятия ЛСД, без которого был абсолютно непонятен. Под ЛСД, если она действовала надлежащим образом, "я" и "не-я" начинали сливаться воедино. Сливались и многие вещи. казавшиеся прежде несовместимыми: звук становился... ц в е т о м! - голубым... цвета становились запахами, стены начинали д ы ш а т ь, как поверхность листа, поглощая воздух, выдыхаемый людьми. Занавеска превращалась в бетонную колонну, и все-таки струилась вниз мелкой рябью - эта удивительная бетонная масса струится мелкими гармоническими волнами, точно звуковая перемычка Пуже перед аварией, и можно ощутить ее, всю гармонию вселенной. где все гармоники, от грандиознейшей до самой мелкой глубоко личной - presque vu! сливаются в это самое мгновение воедино....
Эта сторона восприятия ЛСД - о щ у щ е н и е! связана с юнговской теорией синхронности. Юнг пытался объяснить смысл совпадений, которые происходят в жизни и не могут быть истолкованы с помощью причинно-следственной аргументации, к примеру, феномен экстрасенсорного восприятия. Он выдвинул гипотезу о том, что подсознание воспринимает определенные архетипические модели, которые ускользают от сознания. Эти модели, по его мнению, и есть то, что объединяет субъективные или психические явления с реально существующими объектами чувственного восприятия - "я" с "не-я", как в психосоматической медицине или в явлениях современной микрофизики, при которых глаз наблюдателя становится неотъемлемой частью эксперимента. В прошлом ту же идею пытались выдвинуть бесчисленные философы, пророки, древние ученые, не говоря уже об алхимиках и оккультистах: Платон, Лао-цзы, Пико делла Мирандола, Агриппа, Кеплер, Лейбниц. Согласно этой идее, как каждый объект восприятия, так и каждый субъект представляют собой микрокосм единой модели вселенной. То есть каждый человек как бы является атомом в молекуле ногтя на пальце некоего исполинского существа. Большинство людей всю жизнь пытаются понять, как действует молекула, в которой они появились на свет, и единственное, что они понимают наверняка это причинно-следственный характер поведения атомов в этой молекуле. Немногим выдающимся людям удается постичь строение всего ногтя. Немногие гении, вроде Эйнштейна, могут даже увидеть, что они являются частью некоего пальца - отсюда п р о с т р а н с т в о тождественно в р е м е н и, хм-м-м-ммм... Однако при всем при этом многим нет-нет да и удается мельком увидеть внезапно промелькнувший перед глазами ноготь другого пальца, а то и весь палец, или даже выражение лица исполинского существа, и они инстинктивно осознают. что это часть модели, в которой все они заключены, хотя они и совершенно не в состоянии истолковать ее с помощью причины и следствия. И т о г д а - у какого-нибудь провидца, благодаря некоей случайности...
...с л у ч а й н о с т и, Махавира?..
...благодаря некоему выверту обмена веществ, а может, и благодаря некоему н а р к о т и к у, приоткрываются на мгновение двери восприятия, и он почти видит presque vu! - все существо целиком и впервые понимает, что перед ним... с о в е р ш е н н о д р у г а я м о д е л ь... Каждое мгновение его жизни накрепко связано лишь с причинно-следственной цепочкой внутри его крошечного молекулярного мира. Каждое мгновение, сумей он только его проанализировать, полностью раскрывает модель движения исполинского существа, и с этим движением строго синхронизирована его жизнь...
...И КОГДА БЕНЗОВОЗ "ШЕВРОН" СЛЕДУЕТ ЗА АВТОБУСОМ В... НИКУДА.. ТОГДА УДАЕТСЯ МЕЛЬКОМ УВИДЕТЬ МОДЕЛЬ. НОВЫЙ УРОВЕНЬ... А УРОВНЕЙ ЗДЕСЬ МНОЖЕСТВО...
Проказники никогда не упоминали в разговоре синхронность, однако они становились все более и более созвучными этому закону. Ясно, что, согласно этому закону, человек не обладает свободой воли. Ему нет смысла всю жизнь вести борьбу за изменение структуры той тесной окружающей среды, в которую он, по-видимому, заточен. Но важно у в и д е т ь более масштабную модель и п о д ч и н и т ь с я ритму ее движения - П л ы т ь п о т е ч е н и ю! принять ее и подняться над своим непосредственным окружением, а то и изменить его, приняв эту более масштабную модель и с упоением ей подчинившись - Д е л а й д о б р о т а м, г д е о н о п р и н е с е т б о л ь ш е п о л ь з ы!
Постепенно позиция Проказников стала включать в себя те основные вещи, которые издавна были известны религиозным мистикам,- вещи, общие для индуистов, буддистов, христиан, а вдобавок и для сторонников теософии и даже приверженцев культа летающих тарелок. А именно - о п ы т в о с п р и я т и я Иного Мира, более высокого уровня реальности. И осознание космического единства этого высшего уровня. И ощущение вечности, чувство, что нечто, известное нам как время, является всего лишь результатом наивной веры в причинную связь - убеждение в том, что А в прошлом является причиной В в настоящем, которое явится причиной С в будущем, тогда как на самом деле А, В и С являются частями модели, правильно понять которую можно, лишь открыв двери восприятия и обретя опыт этого восприятия... в данное мгновение... данное высочайшее мгновение... данный к а й р о с...
Долгое время я не мог разобраться в одном полюбившемся Проказникам восточном ритуале - бросании и-цзинских монет. "И-цзин" - это древнекитайский текст. Называется он "Книга перемен". В нем содержатся шестьдесят четыре пророческие формулировки, в высшей степени метафорические. Вы задаете "И-цзин" вопрос, трижды бросаете три монеты и получаете гексаграмму и номер, который указывает на определенное место в книге. Оно содержит "ответ" на ваш вопрос... да; однако по всем признакам "И-цзин" была не совсем в духе Проказников. Мне никак не удавалось поставить ее в один ряд с электрифицированным, осененным развевающимися американскими флагами, сверкающим электро-пастельным набегом Проказников на великую американскую автостраду. И все-таки - ну конечно! - "И-цзин" была не чем иным, как книгой, отражающей "Сейчас", данное мгновение. Ведь, как сказал Юнг. то, как выпадают монеты, неизбежно связано со свойствами всего мгновения, в которое они выпадают, всей модели, и "образует часть этого мгновения - часть, для нас ничего не значащую, однако полную смысла на взгляд китайца"... эти вещи
ДОСТУПНЫЕ ЛИШЬ СЧАСТЛИВЧИКАМ ДА ВЕСЕЛЫМ ПРОКАЗНИКАМ
...и еще многие тайны синхронизации с той поры... На полке в гостиной Кизи стоит еще одна книга, в которую, похоже, заглядывают все, - маленькая книжка Германа Гессе под названием "Паломничество в Страну Востока". Гессе написал ее в 1932 году, и все же... с и н х р о н и з а ц и я!.. это же книга... именно... о Проказниках! и великом автобусном путешествии 1964 года! "Раз уж суждено мне было пережить вместе с другими нечто великое, начинается книга. - Раз уж имел счастье принадлежать к Братству и быть одним из участников того единственного в своем роде странствия". Дальше там рассказывается о странном кружном путешествии по Европе, в восточном направлении, которое предприняли члены этого Братства. Начиналось оно вроде бы как обычное путешествие с целью добраться из одного места в другое, но мало-помалу приобрело глубокий, хотя и не поддающийся определению, смысл: "Ведь блаженство мое в самом деле состояло из той же тайны, что и блаженство сновидений, оно состояло из свободы иметь все вообразимые переживания, одновременно играючи перемешивать внешнее и внутреннее, распоряжаться Временем и Пространством, как кулисами. Подобно тому как мы, члены Братства, совершали наши кругосветные путешествия без автомобилей и пароходов, как силой нашей веры мы преображали сотрясенный войной мир и претворяли его в рай, в акте такого же чуда мы творчески заключали в одном мгновении настоящего все прошедшее, все будущее, все измышленное". Мгновение настоящего! К а й р о с! Как будто этот парень и сам торчал под кислотой и был в а в т о б у с е.
Каждую пятницу вечером они проводили инструктаж. Словечко "инструктаж" привез со своей вьетнамской военной службы Бэббс. Фэй готовит ужин из риса с бобами, мяса или тушенки, все идут на кухню, накладывают из кастрюли на тарелку еду и принимаются есть. По кругу передаются два-три косяка - слюна-на-на-на-на. Потом все поднимаются в одну из палаток, стоящих на плато, в палатку Пейджа, туда втискиваются все, усаживаются где придется, прижав колени к подбородку, и начинают предлагать темы для дискуссии. Как ни странно, на каком-то уровне все это напоминает летний лагерь, совещание Почетного Совета в лесу, после ужина, все пропахло обуглившимися головешками, брезент пропитался росой, громко поют сверчки и цикады, а народ колотит себя по щиколоткам, отгоняя комаров, жуков и прочую дрянь. С другой стороны, запах горящей свежескошенной травы, да и еще... множество уровней... все это уже не совсем летний лагерь. Как правило, все ждут, когда начнет Кизи. Начинает он обычно с чего-то конкретного - с того, что видел, с того, что делал... и постепенно переходит к тому, что он по этому поводу надумал.
Он начинает с рассказа о системах запаздывания, которые пытается разработать с использованием магнитофонов. В надворной постройке им сконструированы системы переменного запаздывания, в которых звук с микрофона идет на динамик, а перед динамиком стоит второй микрофон. Этот микрофон улавливает то, что вы только что передали на динамик, но мгновением позже. Если вы наденете наушники, отведенные от второго динамика, то, благодаря эхо-эффекту, сможете прослушать все, что только что произнесли. Того же можно добиться и с помощью магнитофонной ленты, пропустив ленту через звуковые головки двух магнитофонов, прежде чем она начнет наматываться на приемную катушку, а можно испробовать три микрофона и три динамика, четыре магнитофона и четыре звуковые головки, а можно и больше, пока не добьетесь полного ощущения запаздывания...
Как говорит Кизи. в человеке заключены всевозможные системы запаздывания. Одна из них, самая важная, это сенсорное запаздывание промежуток между моментом, когда органы чувств что-то воспринимают, и моментом, когда вы оказываетесь способны на это отреагировать. Будь вы самым проворным из всех живущих на земле людей, для вас это время составит одну тридцатую долю секунды, а большинство людей куда медлительнее. Вот Кэссади вплотную приблизился к этому барьеру в одну тридцатую секунды. Он действует настолько быстро, насколько способен простой смертный, но и ему этот барьер не одолеть. Кэссади - живой пример того, как близко можно подойти к барьеру, но барьер непреодолим. Быстрее действовать уже невозможно. С помощью одной только скорости запаздывание не одолеешь. Все мы на протяжении всей жизни обречены смотреть фильм про собственную жизнь все наши поступки основаны на событиях, которые только что закончились. Они произошли по меньшей мере одну тридцатую секунды тому назад. Мы думаем, что живем в настоящее время, но это не так. То настоящее, которое мы знаем,это всего лишь фильм о прошлом, а управлять обычными способами настоящим мы никогда не сможем. Одолевать это запаздывание надо другим путем - с помощью некоего тотального прорыва. А наряду с ним существуют другие разновидности запаздывания, из него проистекающие. Существуют историческое и социальное запаздывания, когда люди живут тем, что осознавали их предки или кто-то еще, они могут отставать на двадцать пять, на пятьдесят лет, а то и веков, и никто не сможет стать творческим человеком, если прежде всего не преодолеет все эти системы запаздывания. С помощью интеллекта, теоретических знаний, изучения истории и тому подобного человек может преодолеть это препятствие и таким способом довольно глубоко проникнуть в настоящее, но и тогда он упрется в одно из худших запаздываний психологическое. Из-за воспитания, образования, того, как вас растили в семье, из-за заторможенности, навязчивых идей и прочей ерунды ваши эмоции все время отстают, и в результате, если разум хочет что-то предпринять, то эмоции этого не хотят... Слово берет Кэссади:
- Синие носы, красные глаза, и не о чем тут больше говорить.
В кои-то веки он произносит столь короткий монолог.
Н у к о н е ч н о ж е! - в с е т о ж е э м о ц и о н а л ь н о е з а п а з д ы в а н и е - а Кэссади, сам многословный царь Вулкан, внезапно выразил все это с помощью одного непосредственного образа, напоминающего дзэнский стих или стихотворение раннего Паунда, - г о р я щ и е з в е р и н ы е к р а с н ы е г л а з к и, с д е р ж и в а е м ы е н а в я з ч и в ы м и и д е я м и м а л е н ь к о г о х о л о д н о г о с и н е г о н о с а ...
Брэдли, ученик Кэссади, произносит:
- Бог красен,- и даже он на этом умолкает. И этого сукина сына в кои-то веки п р о н я л о - в этих двух словах уместилось все, они даже короче, чем стих Кэссади, похоже, Брэдли даже не пришлось их выдумывать, они сами вырвались как каламбур, сотворенный из фразы "Бог прекрасен", они сказаны для тех из нас, кто понимает вещи, основанные на аналогии: Бог не прекрасен, Бог красен, Бог - красный зверь, сдерживаемый внутри каждого из нас, все чувствующий, совершенный, полностью открытый, только он краснеет от злости на все эти запаздывания...
Кизи негромко хихикает и говорит:
- По-моему, сегодня синхронизация удалась на славу...
Кто-то начинает рассказывать о некоем общем знакомом, которого повязали за хранение травы,- копы ему что-то сказали, он что-то сказал в ответ, и копы принялись его избивать. Все сочувствуют заключенному в темницу бедолаге и высказывают недовольство гнусной склонностью полиции избивать людей, а Бэббс говорит:
- Да! Да! Именно! Именно! Именно! Но все это в его фильме.
В е г о ф и л ь м е - и м е н н о и м е н н о и м е н н о - и все начинают обмозговывать эти слова. О б м о з г о в а л и - и все стало ясно, не нужно больше слов. Для каждого человека, для каждого человека везде и повсюду, запущен его собственный фильм, ставится его собственный киносценарий, и каждый с бешеной энергией в своем фильме играет, только большинство не знает, что этот маленький сценарий - ловушка, из которой не выбраться. Все, кто сидит в палатке, оглядываются по сторонам, и никто не произносит этого вслух, потому что никому этого делать не нужно. И все же каждый мгновенно понимает::::: так или иначе, все это непосредственно связано, с и н х р о н и з и р о в а н о, с тем, что Кизи только что говорил о киноэкране нашего восприятия, который закрывает от нас нашу собственную сущность:::: и в то же время, в это самое мгновение, непосредственно с и н х р о н и з и р о в а н о с настоящим, существующим в реальности фильмом - Фильмом, над которым они работали до изнеможения, не фильмом, а глубокой трясиной, с милями и милями закручивающейся в спираль, склеенной и переклеенной пленки и свежими склейками, опутывающими их, словно множество переплетенных между собой, синхронизированных и все-таки хаотичных и нелегких человеческих жизней, их жизней, жизней всех людей в этом ебучем мире - в э т о с а м о е м г н о в е н и е... Кэссади в своем фильме, называющемся "Предел скорости", одновременно и торчок, чья вещь прибавляющий скорости винт, то есть амфетамины, и единственное в своем роде существо, чья цель - Скорость: быстрее, черт подери, закрутиться в спираль и, подергиваясь и брыкаясь, подойти вплотную к киноэкранному барьеру нашего сознания в одну тридцатую секунды и попытаться проникнуть в... С е й ч а с...
...Фильм Горянки называется "Большая девчонка", и героиня ее сценария - девушка, которая росла импульсивной и сильной девчонкой в благовоспитанном светском окружении - ax, fin de siecle, Пакипси, штат НьюЙорк, ах, вассарские ученые, - и которая никак не вписывалась в тамошние понятия о воспитанных девочках в легких полосатых джемперах средь тусклых солнечных лучиков на каплях воды с трескучих дождевальных установок на зеленых газонах Пакипси, большая девчонка, которой пора совершать побег, и она становится страшно крикливой и наглой, чтобы придать себе сил в этой неравной борьбе, - а потом, согласно сюжету, выясняется, что она стала совсем большая, но уже в другом смысле, что она веселая и красивая...
...Если как следует присмотреться, то можно увидеть Отшельника, который сидит съежившись в углу палатки. Отшельника, которого все любят, но он действует всем на нервы - почему? - и ему говорят: "Отъебись, Отшельник", после чего сами же и раскаиваются, а его фильм называется "Общий неудачный полет". Отшельник - это общий неудачный полет, он берет его на себя, он пускается вместо вас в ваш неудачный полет, в такой, о каком вы и помыслить боялись...
А Пейдж с его черной курткой, на которой висит "Железный крест": его фильм называется - ну конечно! "Зи-лот". Кажется, все, кто сидит в палатке и вдыхает запах горящей травы, вспоминают вдруг рассказанный Пейджем сон, который он видел, когда лежал на узкой тюремной койке в Аризоне за то, что э-э... ну, скажем, морочил гражданам голову, - так вот, ему приснилось, что в городе появился молодой человек по имени Зи-лот, весь в черном, и он до того перебудоражил граждан, что они принялись совершать все те нечеловеческие злодеяния, при мысли о которых прежде содрогались от страха, - бить, к примеру, стекла в магазине компании "Ювелирные изделия для толстых" и сгреба-а-а-а-а-ать все с витрин, набрасываться, к примеру, на маленьких высокозадых мулаточек, совершать все запрещенные поступки, и он воодушевлял их, увлекая за собой все дальше и дальше, мчащийся во весь опор сверкающий черный всадник, Зилот, - а потом, когда настало странное холодное унылое утро, все смотрят друг на друга - к т о э т о с д е л а л? кто устроил всю эту наркотическую вакханалию, все эти грабежи и погромы? ради всего святого, что это на нас нашло? - что случилось с городом? - ну и ну - ч е р т п о д е р и! - это же не мы, это все он, это он заморочил нам голову и чем-то заразил наши мозги, этот гнусный негодяй, З и - л о т, - и они бросаются на улицу, колотя себя то в грудь, то по лысинам, в жажде разыскать Зи-лота, громко выкрикивая его имя как символ крайней степени подлости, - а Зи-лот в это время скачет себе преспокойненько прочь, удаляясь в черный полдень, и им остается лишь провожать взглядом его черную спину и черный зад его коня и смотреть, как они скрываются за очередным холмом, отправляясь в следующий крестовый поход с целью... перебудоражить... жителей очередного города... ...да...
- Да, сегодня синхронизация удалась на славу.
...и все, кто находится в палатке, конечно, смотрят на Кизи и задают себе один и тот же вопрос. Что у него за фильм? Ну как же, начнем с того, что назвать его можно "Рэндл Макмёрфи". Макмёрфи - подлиза и подстрекатель, увлекающий людей за собой надеждой на фильм получше, где будет хоть какое-то действие, сдвигающий сюжет с уютной мертвой точки. Здесь, в Городе-Пороге, малыш, тебя ждут чертовски захватывающие кинокадры. Но и на этом не останавливайся...
...и все эти вещи закрывают от нас настоящее время, говорит Кизи, наш собственный мир, нашу подлинную сущность, а пока мы не проникнем в наш собственный мир, мы не сможем им распоряжаться. Вы это поймете, доведись вам когда-нибудь совершить этот прорыв. Представьте, что у вас есть механическое пианино, и оно играет с бешеной скоростью, все клавиши сами нажимаются у вас на глазах в фантастических аккордах, мелодию эту вы слышите впервые, но так глубоко в нее проникли. что руки сами начинают безошибочно ее исполнять. Когда вы совершите этот прорыв, вы начнете контролировать пианино...
.. .и делиться своим откровением со всеми людьми.
XII. АРЕСТ
ПОСКОЛЬКУ Ла-Хонда манит, как магнит,
Что всего лишь говорит об интересе
к вооруженным Младшим Братьям;
и ПОСКОЛЬКУ Эти наглые воришки
Захватили городишко, но открыли путь простой
Заплатить нам за постой;
и ПОСКОЛЬКУ Современный магазин - вот что от отцов-злодеев нам досталось;
Но как были они Младшими Братьями,
так и остались,
Да еще бандитами - вот беда; и ПОСКОЛЬКУ
Теперь этот Кизи
Обосновался поблизости и парни с ним
хоть куда
Испохабили Дикий Запад
Наркоманы и психопаты
И битники загнивающие
Деревья красят чем-то мерцающим;
и ПОСКОЛЬКУ
В жестяные они бьют барабаны ветками
И корнями, а мужик жестяной
С детородной жестянкой
Прячет улыбку в паху жестяной куртизанки,
А у той в большом пальце ноги эякуляция;
и ПОСКОЛЬКУ
Психопаты шумят, голосят, все
порушить готовы,
Завывают, хохочут да еще издеваются
Хуже бандитов, честное слово; и ПОСКОЛЬКУ Мы знаем, чем они занимаются, НАСТОЯЩИМ ПОДТВЕРЖДАЕМ ВАШИ
ПОЛНОМОЧИЯ::::::::::::
К тому времени Проказников охватил такой наступательный порыв, что они стали чувствовать себя защищенными даже от такой очевидной опасности, как полиция.
Кизи и Проказники доставляли все больше и больше хлопот жителям Ла-Хонды, а заодно - шерифу округа Сан-Матео и чиновникам федеральной службы по борьбе с наркотиками. Не имея представления о том, какой чертовщиной объясняется столь безумная жизнь в доме Кизи, они, вероятно, предположили, что там вовсю употребляют вызывающие привыкание наркотики морфий, кокаин или героин. В конце 1964 года за домом было установлено наблюдение. Проказники об этом знали и с удовольствием затевали веселые игры с копами. Главным агентом федеральной службы по борьбе с наркотиками в районе был сан-францисский китаец, Агент Уильям Вонг. Проказники написали и вывесили на стене дома громадное объявление:
МЫ ЧИСТЫ, УИЛЛИ!
Весьма интересной она была, эта полицейская игра. Ночью копы таились в лесу, неподалеку от ручья, кто-то из них мог случайно промочить в ручье ноги и что-то по этому поводу сказать. Проказники прослушивали все это с помощью установленных в лесу дистанционных микрофонов, после чего среди секвой раздавался пропущенный через усилитель глумливый голос Горянки, вещающий из домика:
- Эй, копы! Почему бы вам не войти в дом и не обсохнуть! Бросайте свою полицейскую игру, входите и угоститесь чудесным горячим кофе!
А копы играли себе в свою вечную полицейскую игру. По крайней мере, на взгляд Проказников все это выглядело именно так.
Примерно 21 апреля 1965 года до Проказников дошли слухи о том, что уже выписан ордер и копы готовят налет. Превосходно! Копы и впрямь намеревались играть в свою игру, пока шары на лоб не полезут. Проказники вывесили на воротах огромное объявление:
ВХОД ВОСПРЕЩЕН! ИДЕТ ПЯТИДНЕВНЫЙ ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ
точно затевали самую отвратительную, самую чудовищную наркотическую оргию в истории человечества. На самом-то деле они взялись за уборку помещения. На третий день обратного отсчета, 23 апреля 1965 года, в 10:50 вечера, налет начался. Боже праведный, так вдохновенно полицейские еще никогда не играли. Вот это было зрелище! В совершенстве обученные полицейской игре копы, Федеральный Агент Вонг, восемь немецких овчарок, автомобили, полицейские фургоны, револьверы, вспомогательные группы граждан, лассо, переносные рации, сирены - Космо, донельзя прикольная сцена налета! - и до самого конца Проказники играли ее именно так, как ее и видели: как высокий фарс, оперу-буфф. Копы утверждали, что застигли Кизи за тем, как он пытался спустить в туалет дозу марихуаны. Кизи утверждал, что он всего лишь расписывал унитаз цветами. Ванная комната уже превратилась в сумасшедший дом, украшенный коллажем из фотографий, газетных вырезок, стенной росписи, мандал и всех прочих нелепейших вещей, и стала домашней разновидностью автобуса, и вот туда ворвались копы, и Агент Вонг схватил Кизи со спины. Впоследствии Кизи среди прочих обвинений было предъявлено обвинение в сопротивлении при аресте, на что он возразил, что находился в ванной, и тут возникло некое неопознанное лицо мужского пола, которое сзади заключило его в объятия, за что, естественно, пришлось ему как следует врезать. Смех да и только! По словам Кизи, оказанное им сопротивление привело к тому, что Вонг перевернулся вверх тормашками и с шумом плюхнулся в ванну, прямо на плескавшегося там Пейджа Браунинга. Браунинга тоже взяли за сопротивление при аресте. Это уже был перебор.
Даже после того, как налетчики выстроили всех, кто был в доме, всего тринадцать человек, у стены и принялись обыскивать их на предмет наркотиков, все это еще оставалось самой эксцентричной полицейской игрой, какую кто-либо видел в исполнении копов. Один из налетчиков сунул руку в карман Майка Хейджена, а когда вынул, в ней оказался пузырек с какой-то прозрачной жидкостью, после чего все Проказники подняли крик:
"Эй! Играйте честно! Играйте честно! Будьте честными копами! Играйте усердно, но честно..." - и так далее. О пузырьке, что бы там ни находилось или подразумевалось, не было с тех пор ни слуху ни духу. Во дворе, в ящике для инструментов, налетчики обнаружили шприц, наполненный какой-то жидкостью - это оказалось масло для смазки магнитофонов,- в результате чего Кизи и еще двенадцать человек, включая Бэббса, Гретхен, Хейджена, Уокера, Горянку. Пейджа, Кэссади и Отшельника, были взяты под стражу на основе многочисленных обвинений, в том числе в хранении марихуаны и принадлежностей для приема наркотиков (шприц), сопротивлении при аресте и причинении ущерба нравственному облику несовершеннолетних (Горянка и Отшельник). Даже после этого все происходящее оставалось не больше чем игрой в полицейских и тюрьму, судью и адвоката, в которой были и высокие моменты, вроде того, когда всех их выпустили под залог из тюрьмы в Сан-Матео, и только они вышли, как появилась мать Отшельника. Из журнала регистрации приводов они узнали, что Отшельника зовут Энтони Дин Уэллс. Прежде его именем никто не интересовался. Как бы там ни было, мать влепила ему оплеуху дешевым изданием романа "Над кукушкиным гнездом" и завопила:
- Убирайся в свой кукушкин притон! Надо было сидеть в гнезде, а не летать над ним, тоже мне кукушка!
Да, все это уже был перебор. Когда копы их регистрировали, Бэббс на вопрос о роде занятий ответил "кинопродюсер", Горянка заявила, что она "кинолаборантка". В результате местные газеты на полном серьезе назвали Бэббса известным продюсером, арестованным во время облавы вместе с известным прозаиком - Кизи. Это уже была популярность. Сан-францисские газеты проявили к этому делу весьма живой интерес и послали людей взять у Кизи интервью в Наркотическом Притоне, после чего сведения об образе жизни Проказников впервые были преданы гласности, хотя и в извращенном виде.
О лучшей рекламе нельзя было и мечтать, по крайней мере в среде интеллектуалов с понятием, где Проказники могли рассчитывать на приобретение немалого авторитета. Обвинить кого-то в хранении марихуаны было все равно что заявить: "Я видел, как он выпил рюмку спиртного". О Кизи писали как о некоем "Христе-хипстере", "современном мистике" по образцу Джека Керуака и Уильяма Барроуза. Как всем стало ясно из прессы, Кизи даже пошел дальше. Он прекратил писать. Теперь он работал над большим экспериментальным кинофильмом под названием - как на полном серьезе сообщали газеты - "Отважный Путешественник и его Веселые Проказники едут в поисках прохлады". "Писатели,- заявил он репортеру,- зажаты в тисках искусственно созданных правил. Мы зажаты в тисках синтаксиса. Над нами властвует воображаемый учитель с красной шариковой ручкой, который при малейшем отступлении от правил с позором снижает оценку. Даже "Кукушка" похожа скорее на тщательно продуманную рекламную брошюру".
Об ЛСД при этом ни разу не упоминалось. Кизи был представлен публике прежде всего как фантазер, который отказался от своего состояния и карьеры прозаика ради изучения новых форм выражения. В калифорнийской прессе он из писателя, пользующегося известностью в литературных кругах, вырос в настоящую знаменитость. Если цель налета состояла в том, чтобы искоренить битников-наркоманов,- более плачевным исходом для копов полицейская игра обернуться не могла.
После того как Кизи и Проказников освободили под залог, бесконечные юридические споры не прекратились - хотя все они оставались на свободе. На стороне Кизи была целая команда напористых и способных молодых адвокатов: зять Чумы Пол Робертсон в Сан-Хосе, а также Пат Халлинэн и Брайен Роэн из Сан-Франциско. Халлинэн был сыном адвоката Винсента Халлинэна прославленного защитника обездоленных. Мало-помалу обвинения против всех, кроме Кизи и Пейджа Браунинга, отпали, но и им в конце концов было предъявлено лишь одно обвинение - в хранении марихуаны. По подсчетам Роэна, за последние восемь месяцев 1965 года их пятнадцать раз вызывали в Редвуд-сити, в суд округа СанМатео. Да, длилось это бесконечно, зато все оставались на свободе...
Да! Кроме того, к Кизи в Ла-Хонду зачастили торчки, молодежь, чудаки и туристы-интеллектуалы всех мастей.
Вернулся даже Сэнди Леманн-Хаупт. Минуло около года, он вновь пришел в норму и прилетел в Сан-Франциско. Кизи с четырьмя или пятью другими Проказниками приехал в сан-францисский аэропорт его встречать. По дороге в Ла-Хонду Сэнди вкратце поведал о том, что творилось с ним в Биг-Суре перед тем, как он столь неожиданно сбежал.
- ...а потом я вступил в войну снов... кое с кем,сказал Сэнди. С кем именно, он говорить не хотел.
- Да, я знаю, - сказал Кизи. - Со мной.
О н з н а л!
И со стороны залива вновь потянулся мистический туман...
Норман Хартвег и его друг Ивэн Энгбер приехали в Ла-Хонду из Лос-Анджелеса с намерением недельки две позаниматься тибетской вещью и разобраться в происходящем. Намерение позаниматься тибетской вещью вместе с Кизи было довольно странным. Тем не менее Нормана такая идея посетила. Норман был двадцатисемилетним драматургом из Анн-Арбора, штат Мичиган, худощавым малым пяти футов семи дюймов ростом, с заострившимся худым лицом и бородой. Однако слегка вздернутый нос делал его похожим на мальчишку. Он кое-как перебивался тем, что вел раздел в лосанджелесском еженедельнике "Фри пресс", аналогичном нью-йоркскому "Вилледж войс", и работал над авангардистскими фильмами, а жил он на Сансет-стрит, в комнате, расположенной прямо под танцплощадкой дискотеки. Он случайно встретил приятельницу Кизи Сьюзан Брустман, а потом и самого Кизи, и Кизи пригласил его в Ла-Хонду монтировать фильм и... отведать жизни... Норман почему-то вбил себе в голову, что люди, собравшиеся у Кизи, являются кем-то вроде монахов, послушников; все, видите ли, сидят по-турецки и медитируют, занимаются монотонными песнопениями, едят рис, воспринимают флюиды, совершают тихие прогулки в лесу и говорят о высоких материях. С чего бы им иначе было селиться в лесу, в самом центре неизвестно чего?
Короче, Норман приехал из Лос-Анджелеса вместе с Ивэном Энгбертом, который время от времени ставил театральные спектакли, а позже сделался членом "Шумового оркестра доктора Уэста", но главным образом мужем киноактрисы Иветты Мимье. Они поехали прибрежным маршрутом: по калифорнийской Дороге 1, потом - Сан-Грегорио, вернулись на Дорогу 84 и поднялись в секвойные леса; поворот - и они у Кизи. Но, Господи, как-то здесь все не совсем по-тибетски. Дело даже не в повешенном на суку человеке и не в изваянии парня, пожирающего известно что. Тибетцев, черт возьми, на мякине не проведешь. Дело, скорее, в разбросанных там и сям мелких деталях. Почтовый ящик Кизи, к примеру, разрисован красным, белым и синим - звездами и полосами. И большой, на подставке, плакат на крыше дома: "НАС ПОДСТАВИЛИ". И въездные ворота на деревянном мосту. Ворота сделаны из полотен огромных пил, и на них висит чья-то посмертная маска... и еще большой плакат, футов пятнадцать длиной, который гласит: "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА". Из установленного на крыше дома громкоговорителя раздается оглушительная музыка - пластинка "Битлз": "На помощь, кто-о-о-о-нибудь..."
В этот момент, в это самое мгновение, Энгберт чувствует резкую боль в плече.
- Ума не приложу, что такое, Норман,- говорит он, - но боль адская.
Они проезжают мост, вылезают из машины и в поисках Кизи входят в дом. Во дворе скулят от обилия блох и отфыркиваются от плодовых мушек коричневые псы. Внутри - на первозданный хаос струится сквозь застекленные створчатые двери золотисто-зеленый свет. В большой комнате на стропилах висят громадные трубы - целая шеренга труб, напоминающих некий гигантский вертикальный ксилофон. А также куклы - на стропилах висят куклы, перемонтированные куклы, куклы с головами, торчащими из бедренных суставов, руками - из ножных сочленений, еще ногами - из плечевых суставов и тому подобное, и вдобавок с выкрашенными светящейся краской пупками. А также воздушные шары, а также бутылки из-под кьянти, каким-то образом застрявшие на стропилах под непостижимым углом, точно в самом начале падения на пол их внезапно сковало морозом. А на полу, на стульях, на столах, на кушетке детские игрушки, магнитофоны, детали магнитофонов, детали деталей магнитофонов, киноаппаратура, детали деталей деталей киноаппаратуры, пол завален магнитной лентой и кинопленкой, переплетенными проводами и розетками, все это в виде громадных спутанных клубков, громадных целлулоидных волн, а на стене наклеен большой кусок вырезанного газетного заголовка: "ПРИВЕТ ВСЕМ ПОРОГАМ"...
Посреди всего этого сидит, повернувшись к стене, долговязая девица, очень похожая на скандинавку, и дурачится с гитарой, на которой абсолютно не умеет играть. Она поднимает глаза на Нормана и говорит:
- У каждого из нас свой пунктик... и от него надо избавляться.
Ага... ага... готов согласиться. А там... у дальней стены - маленькая фигурка с огромной черной бородой. Гномик смотрит на Нормана снизу вверх. Глаза его прищуриваются, и лицо озаряется необъяснимой широкой улыбкой, предназначенной Норману, а потом и Энгберу, после чего он поспешно удаляется за дверь, о чем-то гнусаво говоря сам с собой и при этом хихикая. Ага... ага... готов согласиться и с этим.
- Не пойму, что за чертовщина со мной творится, говорит Энгбер, стиснув рукой плечо,- но болит еще сильнее.
Норман продолжает слоняться по дому и наконец попадает в ванную. Только это не ванная, а настоящий сумасшедший дом. Стены, потолок и все прочее - один громадный коллаж, огненно-яркие красные и оранжевые пятна, огненно-яркая реклама, огненно-яркие цветные фотографии из журналов, куски пластмассы, ткани, обрывки бумаги, полосы светящейся краски, а с потолка наискось спускается по стене нелепая оживленная процессия носорогов, словно тысячи крошечных носорогов гоняются друг за другом по Сумасшедшей Огненно-Яркой Стране. В верхней части висящего над умывальником зеркала находится маленькая посмертная маска, разрисованная светящимися красками. Маска висит на шарнире. Норман поднимает маску, а под ней к зеркалу приклеена напечатанная на машинке записка:
"Теперь, когда я привлек твое внимание..."
Норман с Энгбером выходят из дома и направляются разыскивать Кизи вверх по тропинке, ведущей в лес. Вверх, мимо размалеванных кричащими красками стволов деревьев и разбросанных там и сям палаток, мимо какой-то нелепой пещеры в овраге со сверкающими раскрашенными предметами у входа, а потом через густозеленые поляны под секвойями, сквозь листву которых пробивается яркий свет,- и всюду им попадаются странные предметы. Вдруг целая кровать: старомодный железный остов, матрас, покрывало, но все сверкает безумными полосами и водоворотами оранжевой, красной, зеленой, желтой красок дневного свечения. Потом сумасшедшая игрушечная лошадка в дупле. Потом телефон т е л е ф о н, - стоящий на пне, сверкающий своими зеленоватыми недрами, из которых тянутся наружу чудесные сверкающие многоцветные провода. Потом телевизор, только с безумными светящимися узорами, намалеванными на экране. Потом - на прогалину, вспышка солнечного света, а навстречу с холма спускается Кизи. Кажется, с тех пор как Норман видел его в Лос-Анджелесе, он стал по меньшей мере вдвое выше. На нем белые джинсы и белая футболка. Шагает он до предела распрямившись и свободно размахивая громадными мускулистыми руками. Кругом высятся секвойи. Норман произносит:
- Привет...
Но Кизи лишь едва заметно кивает и слабо улыбается, точно хочет сказать: "Ты же говорил, что приедешь, вот и приехал". Кизи оглядывается вокруг, а потом устремляет взгляд вниз, в сторону палаточного плато, дома и шоссе, и говорит;
- Мы тут работаем на множестве уровней.
Энгбер держится за плечо и говорит:
- Не знаю, что это такое, Норман, но боль адская. Придется мне вернуться в Лос-Анджелес.
- Что ж, ладно, Ивэн...
- Как пройдет, я сразу приеду.
Норман, в общем-то, знал, что он не приедет, он и не приехал, однако Норману уезжать уже не хотелось.
Ну что ж, Монтажер, Автор Статей, Участник-Наблюдатель, вот ты и здесь. Приступай к своим монтажу статьям наблюдениям. Однако Норман все никак не начнет ни кромсать кинопленку, ни писать статьи для своего раздела. Почти с первых минут его обволакивает удивительная атмосфера этого места. Эта атмосфера - ну как ее опишешь? - мы тут кое-чем з а н я т ы, кое-чем п о г л о щ е н ы, но никто и не подумает ради тебя облекать это в слова. Облекать это в слова, - главная беда в том, что, как сразу же выясняется, здесь, в доме и в лесу, не так-то просто кого бы то ни было разговорить. Все настроены весьма дружелюбно, и большинство - довольно общительные люди. Но все они говорят о - ну как это опишешь? - о... ж и з н и, о вещах, которые здесь происходят, о вещах, которыми они занимаются или о в е щ а х столь отвлеченных и метафорических, что ему не под силу на них сосредоточиться. Потом он понимает: все дело в том, что им не интересна ни одна из тех общепринятых интеллектуальных тем, которые составляют основу разговоров лос-анджелесских интеллектуалов с понятием - стандартные проблемы, книги, кинофильмы, новые политические течения... Долгие годы и он, и его друзья только и говорили, что о продуктах интеллектуальной деятельности, об идеях, небылицах, несбыточных мечтах, неизвестных сторонах жизни, и подменяли этими разговорами саму жизнь - да. А здесь они даже не пользуются общепринятыми интеллектуальными терминами - для них это большей частью попросту в е щ и.
В е щ ь Кэссади состоит... Боже правый, Кэссади!.. именно Кэссади дано первому почувствовать аллегорию начинающегося у Кизи дня, аллегорическую жизнь, и каждый его поступок становится наглядной иллюстрацией к жизненному уроку - к примеру, его ГештальтЕзда - но это твой термин... Если кому-то и надо сесть за руль, это делает только Кэссади. Такова вещь Кэссади точнее, такова его вещь на одном из уровней. С какой-то целью они едут в гору, в Скайлонду, что на вершине хребта Кахилл. На обратном пути, на спуске с горы, Норман сидит на заднем сиденье, еще двое или трое разместились на заднем и на переднем, а за рулем Кэссади. Они начинают спуск, разгоняясь все быстрее и быстрее, деревья мелькают мимо, точно они кружатся в парке на каком-то аттракционе, только Кэссади совсем не смотрит на дорогу. И не пытается удержать руль. Правой рукой он крутит шкалу приемника. Вот попадется один рок-н-ролл - "шу-би-ду-ба" - вот шкала натыкается на другой - "у-у-у бэ-би да-ди да-да" - все это время Кэссади левой рукой отстукивает на рулевом колесе ритм, отчего, кажется, содрогается вся машина при этом голова его повернута назад, он смотрит Норману прямо в глаза и ухмыляется так, словно они сошлись во вкусах во время преприятнейшей беседы, разве что говорит один Кэссади, и это невероятная устная фибрилляция слов, безумная ностальгия: ""Плимут-46", ты же понимаешь, переключение передач, как у "дэри куин", поравнялся с "крайслером-47". а в нем какой-то нервный коротышка с зефирной харей, тащится на малой скорости и мечтает весь мир затормозить, ты же понимаешь",все это, глядя Норману в глаза, с самой счастливой на всем белом свете улыбкой...
К р е т и н б е з м о з г л ы й - г р у з о в и к...
...в последнее мгновение Кэссади каким-то чудом выворачивает машину на внутреннюю сторону виража, и грузовик массивным черным снарядом проносится мимо, точно громадная десятитонная смоляная слеза - Кэссади все не умолкает, он вцепился в рулевое колесо, барабанит по нему и извергает потоки слов. Норман в ужасе, Норман смотрит на остальных - может, и они... но на протяжении всей этой маниакальной поездки они сидят себе так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло.
А может, вот в чем дело - первый из приступов стужасной паранойи,может, вот в чем дело, может, его заманила в какую-то неслыханную ловушку компания сумасшедших наркоманов, которые намерены им поиграть, только вот зачем...
Вернувшись в дом, он решает войти в свою роль Журналиста Репортера Обозревателя. По крайней мере, он будет что-то делать и при этом оставаться п о с т о р о н н и м, нормальным, независимым. Он принимается задавать вопросы о том о сем, о Кэссади, о Бэббсе, о не упоминаемых всуе в е щ а х, о том, почему...
Внезапно у Горянки вырывается:
-Почему! Почему! Почему! Почему! Почему! восклицает она, вскидывая руки и качая головой с таким властным и уверенным видом, что Норман попросту раздавлен.
Позже появляется Кизи и в ходе какого-то разговора ненароком вставляет: "Кэссади уже думать ни к чему", после чего удаляется. Словно по неведомой причине он делится с Норманом частичной разгадкой головоломки.
Подобными вещами Кизи занимается непрерывно. Точно пойманный лучом радара, Кизи материализуется в решающий момент, будь то в домике, во дворе, в надворной постройке или в лесу. Кризис может быть вызван как чьей-нибудь личной, так и некой коллективной проблемой - и тут внезапно возникает Кизи и, подобно капитану Шотоверу из пьесы Шоу "Дом, где разбиваются сердца", выдает фразу - как правило, что-нибудь загадочное, иносказательное или же попросту описательное, не высказывая при этом ни своего мнения, ни окончательного суждения. Нередко он цитирует сентенции какого-нибудь местного мудреца - Пейдж говорит, Бэббс говорит - Б э б б с г о в о р и т, е с л и в ы н е з н а е т е, к а к о в а с л е д у ю щ а я в е щ ь, в а м н а д о л и ш ь... и так же внезапно он исчезает.
К примеру - скажем, создается впечатление, что здесь не бывает ни разногласий, ни споров, ни конфликтов, хотя по дому мечутся из угла в угол столь несхожие друг с другом, а в некоторых случаях и довольно странные индивидуумы, бесятся и что есть мочи галдят. И все-таки это всего лишь иллюзия. Все дело в том, что друг с другом они свои вопросы не решают. Делать это они доверяют Кизи, все они вечно ждут Кизи, все они вечно вокруг него вертятся.
Один малый, известный как Панчо Подушка, был кайфоломщиком. Он постоянно ломал людям кайф своей несносной манерой вмешиваться не по делу, после чего те обязаны были посылать его подальше, после чего он мог обидеться и обвинить их во... в с е м. Таким был его фильм. Как-то вечером Пакчо сидит в комнате с книгой о восточных коврах, полной красивых цветных иллюстраций, и непрерывно что-то об этих чудесных коврах выкрикивает...
- ...ого, я, значит, старина, говорю, эти пижоны уже д е с я т ь в е к о в назад знали что к чему, они чуяли всю вещь целиком, у них были мандалы, которые нам и не с н и л и с ь - верно? - только посмотри, старина, ты у меня сейчас будешь в трансе, нет, ты только взгляни...
...И он тычет книгой в нос кому-то из Проказников вот, мол, прекрасное цветное изображение исфаханского ковра, так и сверкает красными, оранжевыми и золотистыми вибрирующими нитями, расходящимися от центрального медальона, как солнечные лучи...
- Спасибо, Панчо, я уже видел.
- Нет, ты посмотри, старина! Я, значит, говорю, я должен п о д е л и т ь с я этой вещью, я должен з а с т а в и т ь тебя ее увидеть, не могу же я всю эту вещь держать при себе! Вот я, значит, и говорю: хочу ею с тобой п о д е л и т ь с я - усек? - теперь посмотри на эту картинку...
И так без конца - подсовывает треклятую книгу всем подряд и ждет, когда же кто-нибудь велит ему уёбывать подальше, после чего он сможет торжественно, с сознанием выполненного долга, удалиться.
Г о л о д н у ю п ч е л у н а д о н а к о р м и т ь - но Господи Боже мой, такая кайфоломка - это уже перебор. Поэтому все Проказники пока что б е з р о п о т н о терпят и ждут только одного - ждут, когда появится Кизи. Немного погодя открывается дверь, и Кизи тут как тут.
- Эй, старина! - восклицает Панчо, бросаясь к нему.- Ты должен посмотреть, какие я нашел вещи! Я просто обязан их тебе показать, старина! Правда-правда обязан, ты, бля, сейчас б у д е ш ь в т р а н с е! - и он тычет книгой Кизи в лицо.
Кизи бросает взгляд на изображение исфаханского, ширазского, бахтиярского или какого-то другого ковра и делает вид, что внимательно его изучает. А потом мягко, растягивая на орегонский манер слова, произносит:
- К чему мне пускаться в твой неудачный полет?
...не отрывая при этом взгляда от книги, словно то, что он говорит, имеет какое-то отношение к изображенному там ромбовидному медальону или окаймляющим его пальмам и черепахам...
- Неудачный полет! - орет Панчо. - По-твоему, это неудачный полет! - и он швыряет книгу на пол, однако Кизи уже удалился в свою надворную постройку. И Панчо понимает, что вся его вещь заключается на самом деле вовсе не в том, чтобы делиться со всеми красотой ковров, а попросту в его неудачном полете, и каждый из н и х знает, в чем тут дело, а он з н а е т, что об этом знают они, игра окончена, прости-прощай, Панчо Подушка.
И все-таки Норману начинало казаться, что даже Панчо проникся коллективной вещью глубже, чем он. Он чувствовал собственную никчемность. К монтажу фильма он так и не приступил. Кизи с Бэббсом просили его просто-напросто сделать кое-какие сокращения. Однако ему хотелось сперва посмотреть весь фильм, устроить его просмотр целиком и понять, зачем он вообще сделан. Та же проблема возникала и со всей компанией. Ему хотелось погонять всю группу на своем личном внутреннем монтажном столе, увидеть всю картину целиком и понять, в чем состоит их цель. А они все это время, казалось, испытывали его - испытывали, отыскивая в нем ту или иную слабость. Брэдли, так тот и вовсе взъярился на него как-то утром, явно нарываясь на ссору. В тот момент Норман читал учебник санскрита, пытаясь выучить алфавит. Он рассудил, что, поскольку ничего другого не делает, такое занятие ничуть не хуже всех прочих. При этом он еще и курил. Тут Брэдли на него и набрасывается.
- Каждый раз, как ты читаешь книгу или куришь сигарету,- орет он,- ты в ы в о д и ш ь м е н я и з с е б я. Посмотри хотя бы на Панчо. Панчо занят делом. Панчо все время пишет стихи, и каждый день он приносит мне стихотворение...
...что просто смешно, ведь стихи Панчо т а к и е скверные. Это до того смешно, что и Брэдли не в силах сдержать улыбку. И тем не менее суть ясна. Она в том, что Норман ленив и "эгоистичен". Чтение доставляет удовольствие одному лишь читателю. На всю компанию оно не рассчитано. Да и курение вещь, которая ничего, кроме как самоё себя, не порождает. Вот Брэдли и говорит Норману, что тот ленив и не принимает участия в общем деле. И э т о п р а в д а. О н с о в е р ш е н н о п р а в. Однако он, кажется, готов затеять по этому поводу драку. Нормана это забавляет, и он смеется над Брэдди Б р э д л и, - и хотя это всего лишь Брэдди, его слова, судя по всему, отражают настроение остальных. В противном случае Брэдли вряд ли что-нибудь сказал бы вообще. Норман становится тише воды ниже травы. К тому же ему всегда казалось, что они над ним смеются...
- Не н а д тобой - в м е с т е с тобой,- неустанно твердил ему Кизи, пытаясь шуткой развеять его нервозность и комплекс неполноценности.
Однако единственное, что по-настоящему помогло. это появление Пола Фостера.
Фостер был высоким кудрявым парнем без малого лет тридцати, страдающим ужасным заиканием. Он был математиком, раньше работал в Пало-Альто программистом и получал, по-видимому, кучу денег. Потом он связался с какими-то музыкантами, и те возбудили в нем неподдельный интерес к некоторым веществам... раздвигающим границы сознания, после чего жизнь Фостера стала, судя по всему, состоять из сменяющих друг друга периодов нормальной добросовестной работы с компьютерами, в течение которых он носил галстук и цирконополистерэтиленовый костюм с зеленоватым отливом и пользовался большим уважением в добропорядочном мире, и периодов существования с... Винтом, Великим Богом Скорости, в течение которых носил свой Пышный Мундир. Это была куртка, которую он превратил в коллаж. Она была усеяна многочисленными слоями лент, эмблем, отражателей и знаков различия, громоздившихся один на другой и развевающихся на ветру, отчего становилась похожей на безумный пышный мундир, снятый с кого-то из придворных Людовика Пятнадцатого. Поселился Фостер на дереве. Сэнди устроил себе в ветвях дерева жилище - помост, на который поставил палатку. Чуть ниже соорудил себе жилище Пол: превосходно - двухквартирный дом в ветвях. Пол Фостер натаскал туда несусветное количество всякой всячины. Свалив там все пожитки, он взялся за оборудование своего высотного жилища. Он приделал на дереве окно, калитку и книжные полки. Книги у него были удивительные. Энциклопедия, только это была энциклопедия 1893 года, а также книги на престранных языках - тагальском, урду, - и похоже, обо всех этих языках он имел какое-то представление... и еще, кроме того, в с я к а я в с я ч и н а. У него был громадный, набитый диковинками, мешок, который он всюду таскал с собой, - мешок, полный самых таинственных предметов - кусочков блестящего стекла и жести, корпусов транзисторных приемников, гвоздей и шурупов, крышечек и трубочек, а внутри этого мешка с таинственным хламом находился маленький мешочек, который представлял собой миниатюрную копию большого мешка и содержал о ч е н ь м а л е н ь к и й таинственный хлам... и это наводило на мысль, что где-то внутри обязательно должен быть еще и к р о х о т н ы й мешочек, который содержит к р о х о т н ы й таинственный хлам, и так до бесконечности... Кроме того, он владел множеством авторучек, среди которых были и ручки с разноцветными стержнями, и, сидя в своем доме среди ветвей, в то время как неугомонный старый Винтяра, великодушный Бог Скорости, выплескивал наружу таившиеся у него в башке каламбуры, каламбуры, каламбуры, он сочинял вывески вроде той, что приспособил перед въездными воротами, там, где от Дороги 84 отделяется ведущая к мосту просека, и вывеска эта гласила: "Тем, кто тащится еле-еле, поворот налево запрещен". Потом его навещал народ, и в своем доимке на ветвях он с удовольствием принимал гостей, а вечерами было видно, как дом его освещается безумным светом и мерцает резкими, в духе Дали, мазками светящейся краски, и тогда он сидел у себя наверху и рисовал, рисовал, рисовал или же наклеивал вырезки в имевшийся у него невероятных размеров альбом...
С Полом Фостером у Нормана нашлось много чего общего. Оба они были неплохими художниками, оба обладали известным запасом эрудиции эрудиции эрудиции. Фостер, с его чудовищным заиканием, превыше всего ценил уединение - точно так же, как и Норман. Разумеется, Фостер оказался способен стать настоящим Проказником намного раньше Нормана. В этом отношении все происходило довольно странно. Не было никаких правил. Не было ни официалього испытательного срока, ни голосования по поводу того, наш, мол, это человек или не наш, никаких тебе черных шаров, никакого дружеского похлопывания по плечу. И все-таки существовал некий период времени, за который следовало себя проявить, все знали, что этот период идет, и никто не произносил по этому поводу ни слова. Как бы там ни было, с Фостером Норман мог общаться, и это существенно меняло дело. Он уже чувствовал себя таким безнадежно одиноким. К тому дже он внезапно понял, что дело не только в нем,Проказники подвергали испытанию всех и каждого, понуждая людей откровенно выкладывать все свои пунктики, пока они сами не начнут действовать совершенно открыто, жить в данное мгновение, стихийно, и если для того, чтобы завести человека так далеко, требовалось его язвительно подзадорить...
Фостер дебютирует в домашней обстановке с присущими ему абсурдными логическими головоломками, только при этом страшно заикаясь:
- Пред-по-по-по-ложим, все, что вы воспри-припри-принимаете, это всего лишь... - такая вот нескончаемая запутанная вещь, и тогда вмешивается Горянка:
- Н-н-н-н-н-но, П-П-П-П-П-П-Пол, я никак не пп-п-п-п-пойму суть всего этого вос-вос-вос-вос-вос-восвосприятия. Охота его д-д-д-д-д-добиться, н-н-н-н-н-нно все это одни с-с-с-с-с-с-слова. Может, п-п-п-п-п-пп-п-п-п-п-п-п-п-повторишь е щ е р а з о к?
Фостер не верит своим ушам. Он стоит, застыв как вкопаный, глаза его лезут, лезут, лезут, лезут на лоб, и в конце концов он взрывается:
- По-твоему, это смешно! У тебя пунктик похуже заикания, Горянка! У тебя язык без костей, и ты не знаешь, к чему его приспособить! Гнусный вот какой у тебя полет, гнусный полет! А я знаю только одно...
- Вот видишь!- говорит Горянка. Она торжествующе ухмыляется, скорее даже смеется, и хлопает в ладоши - так довольна она достигнутыми результатами. Когда ты злишься, ты не заикаешься!
Фостер вновь застывает как вкопанный. Он таращит на нее глаза. Потом поворачивается и, ни слова ни говоря, выходит за дверь.
Самое смешное, что она права.
Что это было? Это было похоже... ну да!.. на г р у п п о в у ю п с и х о т е р а п и ю, на марафонский турнир по групповой психотерапии, когда люди несколько дней кряду сидят вместе, выведывают слабости друг друга и выладывают все начистоту, совершенно открыто. Только эта групповая психотерапия предназначена была не для пожилых и заёбанных жизнью, а для Молодых! и Защищенных! - словно они и не пытались собрать обломки, оставшиеся после крушения, а напротив - проводили переустройство своей жизни, готовясь к некоему неслыханому прорыву, прорыву в мир п о т у с т о р о н у катастроф. С незапамятных времен важнейшей заботой человечества являлась борьба с катастрофами, болезнями, войной, рабством, и всегда на горизонте маячили всадники Апокалипсиса. Но что делать в жуткой пустоте п о т у с т о р о н у к а т а с т р о ф, где якобы все возможно,и Норману попадается на глаза еще одна странная пророческая книга с полки Кизи "Конец детства" Артура Кларка, в которой на Земле рождается поколение Тотального Прорыва, и еще в младенческом возрасте представители этого поколения демонстрируют способности, намного превосходящие способности своих родителей, они отделяются в собственную колонию, однако не как индивидуумы, а как огромное единое колониальное существо, колониальный организм в биологическом смысле этого термина, и в конце концов Земля, выполнив свое предназначение, содрогается и начинает разваливаться на куски, а они - дети: "Что-то происходит. Тускнеют звезды. Словно поднялась громадная туча и быстро все собой закрывает, закрывает все небо. Но это, на самом деле, не туча. Кажется, она имеет свою структуру - я уже могу разглядеть подернутое дымкой переплетение линий, которые непрерывно меняют свое положение. Впечатление такое, словно кто-то сплел призрачную паутину из звезд. Вся эта сеть начинает светиться, пульсировать светом, она совсем как живая... А над западным горизонтом высится огромный пылающий столб, точно огненное дерево. Он очень далеко отсюда, в другом полушарии. Я знаю, где он возник: они, наконец, уже на пути к тому, чтобы стать частью Сверхразума. Кончился их испытательный срок: они избавляются от последних остатков материи... Весь ландшафт освещен - ярче, чем днем,- в небе носятся красные, золотистые и зеленые сполохи - о, этого не выразить словами, как несправедливо, что я единственный, кому дано это увидеть, - никогда не думал, что такие краски..."
Короче, выскочили они, старина, как чумовые, из своих любвеобильных тыквенных бутылей и направляются в сторону... вот именно, Города-Порога, синхронизация сегодня удалась на славу.
...И никаких тут тебе фонтанов красноречия, столь свойственных херувимам из Французской Академии, никаких рядящихся в просторную льняную тогу поклонения Гаутаме Будде жителей Востока, от которых за версту несет тухлым рокфорным запахом духовной отрешенности. Взамен они намерены испытать все это прямо на главной магистрали, на восьмиполосном шоссе, где всюду, сколько видит глаз, высятся фонарные столбы с дуговыми лампами, где они будут вести радиопередачи на всех частотах, размахивать американскими флагами, придавать яркость светящейся краске и неоновому свету электропастельной Америки шестидесятых, и радиофицированный, снабженный усилителями и двигателями мощностью 327 000 лошадиных сил автобус фантазии в их научно-фантастическом фильме радушно примет на борт всех, голосуй на дороге хоть самый распоследний босяк и гуляка...
XIII. АНГЕЛЫ АДА
Не думаю, чтобы кто-то из Проказников, за исключением Кизи, по-настоящему понимал Горянку. Она почти всегда вела себя на сто процентов открыто, все выкладывала начистоту, громогласно перла напролом, как грузовик, и никому не приходило в голову, что какаято сторона ее жизни целиком скрыта от посторонних глаз. За исключением, как я уже сказал, Кизи. Время от времени Кизи с Горянкой удалялись от всех в надворную постройку, валялись там на матрасах и просто разговаривали. Кизи без умолку болтал о том, как он понимает всевозможные вещи, жизнь, судьбу, "Сейчас", а Горянка - одна ее мысль все время пыталась прорваться сквозь ленивый поток слов, исходивший от растянувшегося на матрасе Кизи, - да, так вот, со всей искренностью, на какую только была способна, она рассказала Кизи о последних пяти годах своей жизни. Кое-что из этого рассказа Кизи так и не понял. А именно то, что временами она бывала чертовски одинока.
Одинока? Да Бог с вами, ведь Горянка в любую ситуацию встревала с налета, точно раскачивалась на лиане, как Шина, Королева Джунглей. Высоко поднялась она и в иерархии Проказников. Нередко казалось, что никто так не близок Кизи, как Горянка, даже Фэй. Но ничего не поделаешь: Кизи... Кизи составлял важнейшую часть всей жизни Горянки с Проказниками. Без него, да еще без Чумы, ее вполне могло одолеть фатальное одиночество... Чума был единственным человеком, с которым она могла поговорить. Без Чумы... Но под чудесной на одном из уровней жизнью общины могут таиться внутренние нелады, и нужно быть готовым приложить кое-какие усилия, чтобы эту чудесную жизнь не разрушить.
Что-то здесь не так. Вовсю трещат сегодня дождевальные установки, все влажно и чопорно на газонах Пакипси. В августе там, где деревья не заслоняют траву от солнца, на ней образуются такие бурые пятна, ты же понимаешь. Однако приколись. Вышло так, что облегчение, Доктор, носит имя Кизи. А от этого звука, что уже заглушает трескотню дождевальных установок, Доктор, вполне может затрепетать слабенькое сердечко с его нитевидным пульсом. Словно меж секвой мчится из Скайлонды по змеистой Дороге 84 локомотив. А если начистоту - Ангелы Ада походным порядком, полчища уродов на "харли-дэвидсонах-74". Мисс Кэролин Адаме из Пакипси, штат Нью-Йорк, уже готова взглянуть в лицо этой первобытной опасности, с презрением рявкать на Ангелов Ада и грубо ими помыкать, и они подчинятся, ведь чудовищ ослепляют солнечные пятна, вспыхивающие в их глазах. Кизи фонтанирует энергией, Доктор, и нет на белом свете такой треклятой вещи, которая заставила бы это маленькое сердечко забиться от страха.
С Ангелами Ада Кизи познакомился в Сан-Франциско через Хантера Томпсона, который писал о них книгу. Книга, кстати, вышла замечательная, она называлась "Ангелы Ада: странная и ужасная сага". Как бы там ни было, Кизи с Томпсоном пили пиво, Томпсон сказал, что ему надо зайти в гараж под названием "Тюряга" и повидать кое-кого из Ангелов, и Кизи отправился туда вместе с ним. Там колдовали над своими мотоциклами Ангел Ада по имени Френчи и еще четверо или пятеро парней, и все они с первых же минут потянулись к Кизи. Кизи был такой же стреляный воробей, как и они. Недавний арест за марихуану относил его в глазах Ангелов к разряду Классных Парней. Они сказали ему. что человеку, который не мотал срок, доверять нельзя, а Кизи грозила, по крайней мере, перспектива срок получить. Впоследствии Кизи говорил, что арест за марихуану на них впечатление произвел, однако на тот факт, что он писатель, им было в высшей степени наплевать. И все-таки и об этом им было известно - как-никак знаменитость, дружески расположен и интересуется ими. и ведь вроде никакой не педрила, не репортер, да и не из тех гнусных шестерок, что сшиваются здесь все лето.
А кто только не сшивался там летом 1965 года! Калифорнийское лето 1965 года принесло Ангелам Ада печальную известность. Популярность их как отъявленных негодяев достигла небывалого размаха. Благодаря серии инцидентов - сопровождавшихся поразительной серией газетных и журнальных статей, в том числе в "Лайф" и "Сатердей ивнинг пост", - жители Дальнего Запада рассматривали каждое субботнее развлечение Ангелов как нашествие варваров-детоубийц. Интеллектуалы из окрестностей Сан-Франциско, особенно в Беркли, в Калифорнийском университете, уже отзывались об Ангелах в романтическом духе и сыпали терминами типа "отчуждение" и "мятежное поколение". Томпсона начали донимать желающие познакомиться с Ангелами - не со всей шайкой, Хантер, хотя бы с одним-двумя. Что же до Кизи, то ему одного-двух было маловато. Они с ребятами сделали по паре затяжек марихуаны, и Ангелы Ада были в автобусе.
Жители Ла-Хонды и ахнуть не успели, как владения Кизи украсились гигантским плакатом - пятнадцать футов длиной, три фута высотой, в красном, белом и синем цветах:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА
Субботний день 7 августа 1965 года выдался светлым и ясным, и все плоды вдохновенных трудов Творца залиты были в Ла-Хонде, штат Калифорния, ярким летним солнцем. Граждане готовились к наступающему дню, запираясь на все замки. Копы готовились, запустив на полные обороты двигатели десятка полицейских машин с мигалками и боеприпасами. Проказники готовились, до одури заряжаясь наркотиками. Они собрались внизу, в зеленом ущелье, в домике и вокруг него, и заряжались, пока у них не затрещали тыквы. Вдобавок они испытывали радостный и мощный прилив адреналина, коим их наделил Господь. Никто не заявлял об этом в открытую, никто об этом даже не говорил, но виной всему было то, что к ним ехали настоящие живые Ангелы Ада, человек сорок, пустившиеся в полноценный ангельский "поход" - ту самую загородную прогулку, во время которой Ангелы делали свою вещь, всю свою прикольную вещь, целиком, в с е м паршивым чумазым умопомрачительным, брызжущим пламенем похабным неотесанным с к о п о м. По такому случаю к Проказникам понаехала куча гостей. В сущности, они представляли собой самую настоящую публику, с нетерпением ожидающую появления знаменитых актеров. Собрались и многие из старой перри-лейнской компании: Вик Ловелл, Эд Маккланахэн и другие. Приехал Аллен Гинзберг. а также Ричард АлПерт и множество интеллектуалов из Сан-Франциско и Беркли. У всех т а х и к а р д и я - однако Кизи был невозмутим, даже посмеивался, выглядел в своей рубахе с начесом крепким как бык, истинным Горцем, а с его легкой руки все это стало казаться уместным и неизбежным - неизбежной составляющей течения, вполне уместной сейчас, в данный момент. Да черт побери, если добропорядочный мир округа Сан-Матео, штат Калифорния, вознамерился объявить их всех вне закона и превратить в изгоев из-за такой сущей безделицы, как марихуана, то они имели полное прикольное право плыть по течению и демонстрировать им, что представляет собой на самом деле сага под названием "Изгои". Благодаря Ангелам поддались синхронизации многие вещи. По определению, Изгоями были люди, которые сдвинулись с мертвой точки и добрались, в некотором роде, до Города-Порога. Вся прелесть была в том, что Ангелы, как и Проказники, сделали свой выбор добровольно. Сперва они стали изгоями - вышли н а р а з в е д к у, снялись с мертвой точки,- а уже потом были за это биты. Кайфовый полет Ангелов заключался в мотоцикле, а Проказников - в ЛСД, но и те и другие совершали потрясающее погружение в оргазменное мгновение, в с е й ч а с, а в течение ближайших сорока восьми часов Ангелам предстояло приобщиться вдобавок и к кислоте. Проказникам же предстояло приобщиться к... Стужу, старинному ужасу, страху мальчика из приличной семьи перед Ангелами Ада - А н г е л а м и А д а - во плоти, в их грязной плоти, и окажись они способны вовлечь в свою орбиту эту темную и грубую таинственную силу...
Кизи! Что за прикол - у всех тахикардия!..
Из громкоговорителей на верхушках секвой, растущих над крутым земляным обрывом по ту сторону шоссе, раздается трескучий, гнусавый голос Боба Дилана, на невероятной громкости предающегося своим сомнительным протяжным напевам: "Э-э-э-эй, мис-тер там-бу-ринщик" - это передается программа Нерадиостанции КЛСД Сэнди Леманн-Хаупта, неукротимого диск-прикольного-жокея, самого Пеностиролового Лорда Байрона. Он вещает в домике в микрофон и крутит для вас пластинки - Кэссади на таком взводе, что это уже не он, а механический человек-винт на шарнирах - Горянка наготове "Э й, К и з и!" - Отшельник ухмыляется - Пейдж разгорячен - мужчины, женщины, дети. раскрашенные, в пух и прах разодетые, - носятся по ярко освещенной лощине - Агггррррррррр - этот звук донесся до них в три часа дня.
Это было похоже на мчащийся в десяти милях от них локомотив. Это Ангелы Ада надвигались "походным порядком", спускаясь с горы на "харли-дэвидсонах-74". Где-то там, наверху, Ангелы петляли по змеистой Дороге 84, снижая скорость - тррррраг - и взвинчивая ее до предела, а рев локомотива делался все громче и громче, и вот уже невозможно стало расслышать ни собственный голос, ни гнусавое пение Боба Дилана, и трраааааггггг - вот они показались из-за последнего поворота, Ангелы Ада, на мотоциклах, бородатые, длинноволосые, в джинсовых куртках-безрукавках с черепами - эмблемами смерти - и всем прочим, во всем своем отвратном великолепии, а потом один за одним вихрем миновали деревянный мост и, кренясь на бок, затормозили перед домом средь взметнувшихся ввысь пыльных туч, и происходило это все как в кино - все изгои, подпрыгивая, выжимают на мосту полный газ, раскинув руки под немыслимым углом к рулю, а потом тормозят один за другим, один за другим.
Ангелы, со своей стороны, знать не знали, чего им ждать. Раньше их никто никуда не приглашал, по крайней мере всей шайкой. Не столь уж часто доводилось им значиться в списках приглашенных. Им мнилось, что они разузнают, в чем там суть да дело, и все вполне может кончиться жестоким побоищем, в котором будет проломлена не одна башка, но это, во всяком случае, был бы нормальный ход событий. Оказавшись на чужой территории, Ангелы всегда вели себя злобно и настороженно, в каждом подозревая врага, но здесь не было даже намека на чтолибо подобное. Столько народу уже тащилось неизвестно под чем, что одно это обезоруживало почти мгновенно. У Проказников было явно не меньше миллиона порций любимого наркотика Ангелов - пива, - а заодно, для всех, кто не прочь попробовать, и ЛСД. От пива Ангелы пришли в веселое расположение духа, а ЛСД подействовала на них умиротворяюще и едва не парализовала, что резко отличало их от Проказников и прочих собравшихся там интеллектуалов, которые, зарядившись, летали как чумовые.
Девица Тупица дала Ангелу Ада по прозвищу Вольный Фрэнк немного ЛСД, которую он считал чем-то вроде винта с повышенным числом оборотов,- и он пережил самое необыкновенное ощущение в жизни. Когда сгустились сумерки, он влез на секвойю и прильнул к установленному в ветвях громкоговорителю, с упоением отдавшись на волю звуков и вибраций, производимых песней Боба Дилана "Подземный блюз тоски по дому".
Пит, мотогонщик из сан-францисских Ангелов Ада, сказал, ухмыляясь и всматриваясь в бадью с пивом:
- Старина, место тут - лучше не бывает. Когда мы приехали, мы знать не знали, что нас ждет, но все оказалось на высшем уровне. Наконец-то можно вволю повеселиться и никого не дубасить.
Вскоре ущелье уже оглашалось характерным для упившихся пивом Ангелов жизнерадостным утробным смехом: "Хо! - Хо! - Хо! - Хо! -- Хо! - Хо!"
Сэнди Леманн-Хаупт, Пеностирольный Лорд Байрон, не выпускал из рук микрофон, и его диск-прикол-жокейская скороговорка оглушительно гремела в лесу по обе стороны шоссе:
- Говорит Нестанция КЛСД, в вашей голове 800 микрограммов, у станции задание пробудить ваше сознание и освободить от нудного наказания, прямо отсюда, с верхушек секвой Венеры! '
Потом он перешел на длинный блюзовый речитатив на тему Ангелов Ада, куплетов на пятьдесят, куда входила как невразумительная кислотная болтовня, так и абсурдные легенды, к примеру, какая-то дикая чушь о раздавленных на шоссе черепахах, а заканчивался каждый куплет таким рефреном:
"Ах, как рад я, что я - Ангел,
все время весь в грязи!"
Что за дьявольщина - какой-то сумасброд имел наглость объявлять по радио на все дороги Калифорнии о том, что Ангелы все время все в грязи,- но разве устоишь против этого безрассудного прикольного маньяка, черти его раздери, - и очень скоро Ангелы уже подхватывали вместе со всеми;
Ах, как рад я, что я - Ангел,
все время весь в грязи!"
Потом перед микрофоном возник Аллен Гинзберг с кастаньетами на пальцах и пустился в пляс, тряся длинной, до пуза, бородой и распевая протяжные индусские напевы, а микрофон разносил их по всей Калифорнии, США: "Х а р е К р и ш н а... Х а р е К р и ш н а... Х а р е К р и ш н а" - ну, и что это, интересно знать, за харя у какого-то там вшивого Кришны - что это за прикольный тип с такой уж выдающейся харей - однако что тут поделаешь, злись не злись, а тебя одолевает тот же экстаз, что и этого пижона. Гинзберг и впрямь привел Ангелов в замешательство. Он воплощал в себе многое из того, что Ангелы ненавидели: еврей, интеллектуал, житель Нью-Йорка, и всетаки он был неподражаем - самый нормальный из всех ненормальных парней, каких они когда-либо встречали.
"И все время весь в грязи!"
Гнусные экстремисты - с наступлением темноты копы выстроились в ряд вдоль шоссе, машина за машиной, прямо за ручьем, у ворот, и делали попытки разобраться во всей этой чертовщине. Там и впрямь творилось нечто невообразимое. Проказники пустили в ход весь свой электронный арсенал, средь верхушек деревьев неистовствовал рок-н-ролл, по ущелью носились лучи прожекторов. над головами копов исступленно вопила Станция КЛСД, во мраке сверкали, пошатываясь, люди, размалеванные светящейся краской, Ангелы заливались своим "Хо-Хо-Хо-Хо", Кэссади, сбросив с себя все, кроме чертовски мощного телосложения - только и одежды, что чертовски мощное телосложение,- размахивал руками и дергался, как на шарнирах, стоя в луче прожектора на веранде бревенчатого дома с бутылкой пива в одной руке, а другой угрожающе потрясая в сторону копов:
- Ах вы трусливые сукины дети! Что с вами стряслось, ублюдки ебучие?! Ну идите же сюда, вы у нас сейчас получите... ага, обосрались! Да в ваших подлых душонках и без того полно дерьма! - заливаясь при этом хохотом и дергаясь, как на шарнирах. - Меня не наебете, сынки говноедов! Идите сюда! Получите по своим ебучим заслугам!
Суть в том, ребята, что перед нами в высшей степени непотребный пример деградации, компрометации и подрыва репутации, мы видим живьем доведенную до безумия распущенность в комплекте с самими Ангелами Ада, и при этом нам ничего не остается, кроме как сдерживать противника. Строго говоря, они вполне могли совершить вторжение на том основании, что Кэссади находился на людях в непристойном виде или еще что-нибудь в этом роде, однако при этом не был нарушен ни один из существующих законов, кроме разве что всех до одного законов Божьих и человеческих, - и все-таки лучшим выходом представлялась простая политика сдерживания. Вторгнуться во владения этих полоумных за такое ничтожное преступление, как демонстрация непристойностей, да еще и в десяти машинах, битком набитых вооруженженными копами, - такой опрометчивый поступок нелепо было даже вообразить. И полицейские мигалки вращались и отбрасывали яркие красные блики на крутой склон земляного утеса, создавая стробоскопический эффект, а рации связи с полицейским управлением работали на всю катушку, и оттуда, наряду с атмосферным свистом, то и дело раздавался язвительный двухсотдвадцативольтный электрический баритон-колючка: "Э-э-ээй, мис-тер там-бу-рин-щик" - чего как раз недоставало, чтобы довести ущелье Ла-Хонда до полнейшего исступления.
Ангелам, тем временем, открывалась непостижимая вещь. Как правило, куда бы ни направлялись они во время своих походов, они везде подвергали испытанию людское хладнокровие. Ну чего вылупилась, мать твою! Обычно они бывали удовлетворены, как только отмечался шок или неприкрытый ужас. А если не было ни шока, ни ужаса, и взамен какой-нибудь смельчак пытался слегка огрызнуться, тогда-то и наступала пора проламывать головы и рвать задницы всем, кто попадется под руку. Но этим неженкам Проказникам все их испытания были что Божья роса. Пока Ангелы не попали к Кизи, они понятия не имели, что дозволительно, а что - нет. П л ы в и п о т е ч е н и ю! Самым здоровенным, гнусным, крутым и отталкивающим из всех Ангелов Ада был уродливый гигант по прозвищу Крошка. После него самым здоровенным, гнусным, крутым и отталкивающим Ангелом Ада был высокий костлявый детина по прозвищу Канюк, имевший благодаря черным волосам и бороде, спутанным и косматым, весьма мрачный вид, при этом нос у него торчал как клюв, а кадык свисал не меньше чем на фут, что делало его похожим на гигантского канюка. У Крошки с Канюком был прикол подойти друг к другу в компании не-Ангелов, высунуть языки и начать их друг у друга облизывать - такой вот нечистоплотный заглот с целью шокировать добропорядочных обывателей, и это в самом деле вызывало потрясение,- и вот они подошли вплотную к этой высокой девчонке Кизи, Горянке, за-гло-о-о-о-о-от - и дальнейшее им представилось невероятным. Она всего лишь пристально посмотрела на них, ухмыльнулась, сверкнула глазами и принялась над ними хохотать: "Хо-хо-хо", - словно нормальным языком хотела сказать: "Что за чушь собачья!" Это было просто неслыханно. Потом кто-то из них пустил по кругу косяк, они передали его Горянке, а та громко выпалила:
- Нет уж, черта с два! Какого черта вы суете чистый косяк в свой грязный рот! Это чистый косяк, а вы касаетесь его своими грязными ртами!
Никто еще на памяти живущего поколения не отказывался затянуться марихуаной после Ангелов, по крайней мере под предлогом санитарного состояния косяка, и вот на это решилась эта полоумная девица, которая попросту ослепила их своим презрением, и им это пришлось по душе.
Дошло даже до того, что, когда Горянка увидела, как Крошка с двумя банками пива направляется в сумасшедшую ванную, собираясь, похоже, там запереться и попить в спокойной обстановке пивка - а ведь ванной этой пользовались все здешние девушки,- так вот, видит Горянка такое дело и кричит Сонни Барджеру, первейшему предводителю Ангелов Ада: "Эй, Сонни! Скажи этому недоноску, чтоб держался подальше от нашей чистой ванной!" разумеется, в издевательском тоне,- и Сонни подхватывет: "Слыхал, ты, недоносок! Держись-ка подальше от чистой ванной! Кто тебя туда пускал?!" и Крошка выскальзывает за дверь - с презрительным видом, но ведь выскальзывает...
Такие-то вот дела! Все идет как по маслу. Ангелы Ада уже в нашем фильме, мы их туда затащили. Горянка, а с ней и многие Проказники провернули с Ангелами идеальную комбинацию. Проказники отнеслись к ним подружески, быть может, так, как никто еще в жизни к ним не относился, но в этом не было и намека на малодушие, и любые подлянки пресекались в зародыше. Это и была идеальная комбинация, однако Проказникам даже не пришлось эту комбинацию задумывать. Они попросту делали свою вещь, и вещь обернулась именно так. Все те принципы, что они разрабатывали и обсуждали в своем ла-хондском уединении - все они до прикола здорово действовали.
Плыви по течению... а течение-то каково! - каковы ребятишки эти Проказники!.. На подобных шумных сборищах Ангелов частенько ждал еще один гвоздь программы под названием "Кого бы тут выебать? " - и не успели они об этом вспомнить, как некая городская блондиночка, одна из приехавших издалека гостей, премиленькая и уступчивая сладострастная смесь гормонов, взяла да и дала понять троим Ангелам, что она совсем не против с ними уединиться, так что они гурьбой направились в надворную постройку и получили там массу удовольствия. Вскоре уже все Ангелы знали о "новой мамочке", и целая куча их набилась в надворную постройку, где все принялись, дожидаясь своей очереди, накачиваться пивом, хохотать и отпускать разнообразные критические замечания. Красно-белое платье девицы задралось до груди, и на ней в бледном коричневато-желтом свете хибары возились двое или трое разом - кто между ног, кто усаживался ей на лицо, сплошняком шли заглоты, вожделенные взгляды, прерывистое дыхание и журчание сквозь колючки лобковых волос, а на световых пятнах ее бедер и живота блестели сперма и пот, она корчилась и стонала, однако вовсе не в знак протеста, с ней случился какой-то пьяный приступ Бог знает чего, а вокруг, то подбадривая ее, то журя, толпились парни без штанов и дожидались своей очереди, кое-кто и по второму заходу, кое-кто и по третьему, пока все ее отверстия не были использованы по меньшей мере полсотни раз. Ктото из Ангелов сходил за ее бывшим мужем. Тот так зарядился, что его шатало от ветра. Под хитрыми и свирепыми взглядами находящихся в половой охоте самцов они ввели его в пропахшую удушливым мускусным запахом похоти хибару, и ему было сказано поднапрячься и валять. Все молчат - черт подери, кажется, дело зашло слишком далеко, - однако девица поднимается и с затуманенным взором просит его ее поцеловать, что он и делает, целуя сверкающие продукты секреции, после чего накреняется, взбирается на нее верхом и засовывает, а Ангелы устраивают овацию: "Хо-хо..."
...но ведь это ее фильм, чей же еще, а мы только плыли по течению.
Так много пива... а пиво для Проказников напиток экзотический. Горянка и Кизи поднялись в приют, где свет рампы, где сквозь силуэты верхушек деревьев виднеется полная луна. Они просто болтают при свете луны, а потом туда нетвердой походкой поднимается Сэнди, который вовсю тащится под кислотой, он усаживается рядом с ними и смотрит вниз, дно леса покрыто рябью лунного света, земля в волшебном приюте блестит и струится, словно воды реки, а они сидят себе там... к а н ю к! Вверх по склону бредет по направлению к ним Канюк, и во тьме волшебного приюта, при свете луны он... и есть канюк, да еще и огромный, с клювом, смертельно черный, с отвисшим зобом, чешуйчатой спиной, висящими крыльями, жилистыми узловатыми лапами Кар-р-р-р! - и Кизи вскакивает, принимается махать на него руками, будто и впрямь отпугивая канюка. и кричит:
- А-а-а-а!.. канюк! Эй! Пошел прочь, ты же канюк! Уберите отсюда этого канюка!
Конечно же, все это из той же серии издевательских поступков - и Канюк смеется - Хо! - Хо! - Хо! это же не взаправду, и все-таки это... в з а п р а в д у, это взаправдашний канюк, ведь можно посмотреть на все это дело и по-другому - Кар-Кар-Ка-а-а-р-р-р - и Канюк принимается прыгать и размахивать руками - и тогда устанавливается полнейшая... взаимосвязь - с и н х р о н и з а ц и я - прозвища человека и птицы, и уже неважно, канюк он или человек, потому что все это слилось воедино, и все они это видят...
Все они видят многое. Уходит Канюк, уходит и Сэнди, а Кизи с Горянкой остаются в покрытом рябью лунного света приюте. И постепенно - где? - Кизи с Горянкой... ах, многое сливается воедино от всего этого света. беспамятства и свистящих внизу атмосферных помех, многое становится ясным, многое - уместным и справедливым, в такую-то ночь, в ночь полнолуния, высоко над незатихающей далеко внизу круговертью...
Прием в честь Ангелов Ада длился два дня, а копы вторжения так и не совершили. Все - и Ангелы, и Проказники - вели себя паиньками, и ни одна башка не была проломлена. Был, правда, один хоровой пистон, но ведь девица вызвалась добровольно. Это был ее фильм. Строго говоря, еще шесть или семь недель продолжалась сплошная вечеринка с Ангелами. Весть о ней разнеслась в среде интеллектуалов с понятием, населяющих район Сан-Франциско - Беркли, как легенда. Так или иначе, легенда эта раз и навсегда высоко подняла Кизи и Проказников над разрядом обычных чокнутых интеллектуальных групп. Им удалось избавиться от самого скверного из всех известных интеллектуалам "пунктиков" от пунктика р е а л ь н о й ж и з н и. Интеллектуалы вечно зацикливались на том, что они далеки от реальной жизни. Реальной жизнью безраздельно владели разве что азартные чернокожие, боксеры, матадоры, портовые рабочие, сборщики винограда да мексиканские иммигранты. Nostalgic de la boue. Ну, а Ангелы Ада были реальной жизнью. Реальней уж некуда, а Кизи с ней совладал. Народ из Сан-Франциско и Беркли стал еще чаще наведываться в Ла-Хонду. В сущности, Ла-Хонда превратилась в приманку для туристов-интеллектуалов. Кизи рассказывал об Ангелах.
- Я спросил Сонни Барджера, как он подбирает себе новых членов, и он ответил: "Мы их не подбираем. Мы их узнаём".
И все разевали рты и принимались это обмозговывать.
Приехав к Кизи, гости вполне могли застать там и Ангелов Ада. Ангелы уже вносили ЛСД в тщательно продуманный список излюбленных своих услад: пиво, вино, марихуана, бензедрин, секонал, амитал, нембутал, туинал. Кое-кого из них охватывала тяжелая бредятина - "бредятиной" Ангелы называли неудачную поездку на мотоцикле, и весьма скоро в мире людей с понятием так стали называть неудачный полет под ЛСД. В доме Кизи был только один неудачный момент - когда кто-то из Ангелов обезумел, не выдержав первого наркотического возбуждения, и пытался придушить на крыльце свою подружку. Но к тому времени он уже так обессилел, что был вообще мало на что способен.
Короче, образовался удивительный и чудесный союз нечестивых - Веселых Проказников и Ангелов Ада, - и в любое время дня и ночи можно было услышать, как Ангелы Ада с ревом спускаются к обиталищу Кизи по Дороге 84, а жителям Ла-Хонды казалось, что городок охватила эпидемия бубонной чумы и нет от нее спасения. Возникал молчаливый протест и кое у кого из Проказников - и далеко не у одного. Ангелы напоминали бомбу замедленного действия. Пока все шло хорошо - как-то раз Ангелы даже подмели и навели порядок в доме, однако они были способны в любой момент сорваться и устроить кровавую баню. От этой мысли в глотке чувствовался прилив адреналина. И ведь такая возможность не исключалась, поскольку, по правде говоря, лишь немногие из Проказников могли общаться с Ангелами понастоящему - разве что Кизи да Горянка. Главным образом - Кизи. Кизи был и магнитом, и источником силы, человеком обоих миров. Ангелы его уважали и вовсе не намеревались обводить вокруг пальца. Столь хладнокровных парней им попадалось не так уж много. В конце концов и хладнокровие Кизи в общении с Ангелами подверглось испытанию, и это было странное мгновение.
Кизи и Проказники вместе с Ангелами взяли в привычку собираться в надворной постройке, садиться в круг и заниматься вещью Проказников галдеть, перекрикиваясь друг с другом, распевать песни и тащиться под травой, и каждый раз неизвестно было, во что все это выльется. Как правило, все проходило на высшем уровне. Ангелы сразу же пристрастились к вещи Проказников. Казалось, они обладают интуитивной способностью мгновенно воспринимать что к чему. Как-то раз Кизи принялся играть на обычной гитаре, Бэббс стал подыгрывать ему на четырехструнном басе, и Кизи что было сил загорланил песню о "флюидах" на блюзовый мотив, а Ангелы ее подхватили, и тогда все с подлинно религиозным благоговением затянули: "О, флю-и-ды... О, флю-и-ды..."
А в тот раз Кизи, несколько Проказников и целая куча Ангелов, включая Сонни Барджера из Окленде кого Отделения, первейшего предводителя всех Ангелов, сидели в надворной постройке, пускали по кругу косяки и галдели. Дискуссия велась на тему "кто из людей дерьмо". Среди людей попадается явное дерьмо, и узнать таких проще простого, говорил Кизи, а Ангелы согласно кивали: "Ага, что правда, то правда".
- Возьмите хотя бы ......- сказал Кизи, назвав одного из Ангелов, которого в тот день не было. - Вот вам дерьмовый тип.
Дерьмовый тип... и человек...
- Слушай, Ккзи.- говорит Барджер, стопроцентный Ангел Ада,- .....Ангел, а никто - н и к т о - не называет Ангела дерьмовым типом.
...Прикольный вызов брошен. Это похоже на начало вечной вражды, все взгляды устремлены на Кизи, и слышно, как струится в жилах кровь. Но Кизи и глазом не моргнул, и голос его не меняется и на полтона - все та же старая орегонская манерная медлительность:
- Но ведь я его з н а ю, Сонни. Если бы я его не з н а л, я бы не назвал его дерьмовым типом.
А г а... н у д а... так-то вот, Ангелы и Проказники... ну что ж... Кизи его з н а е т... остается только обмозговать это заявление, и все сидят, в полнейшей тишине, и пытаются его обмозговать, и через секунду момент, когда должно было изрыгнуться пламя и начаться проламывание голов, безнадежно упущен... Ну да, ну да, а г а...
Через два-три дня до кого-то из Проказников доходит, что они д о с и х п о р понятия не имеют, что именно Кизи хотел этим сказать. Ну, з н а е т он этого парня. Но в этом же нет ни малейшего смысла. Сколько голову ни ломай, все равно не поймешь - ну и что с того! В тот момент, когда он это сказал, это были единственно нужные слова. Кизи был настолько погружен в мгновение, что сумел эти слова найти, сумел нарушить исторически сложившийся порядок: "а ну, вдарь!", "ну, я тебе...", "что-ты-сказал!" - и спустя минуту это мгновение, это гнуснейшее мгновение, было позади.
Проказники по-человечески сблизились с некоторыми Ангелами. Особенно с Кишкой, Вольным Фрэнком и Терри Бродягой. Время от времени кто-нибудь приводил того или иного Ангела в домик на дереве и по-настоящему посвящал в тайны психеделических средств. У Проказников были огромные запасы ДМТ. Кто-то однажды сказал, что если ЛСД - это долгое удивительное путешествие, то ДМТ - это как если бы тобой выстрелили из пушки. Там, в домике на ветвях, среди мерцающих прикольных штучек, они угощали Ангелов ДМТ, и Горянка видела некоторых из них, к примеру Вольного Фрэнка, после того, как те спускались с дерева. Слегка накренившись, они бродили без всякой цели с вытаращенными, подернутыми пеленой глазами.
- И все были голые, как и положено Ангелам,полный отпад, рассказывала она Кизи.
XIV. ЧУДО ЗА СЕМЬ ДНЕЙ
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
К чему испуг и оцепенение? Будите допотопных старцев - пора воскресения, Смакуйте Проказников и Ангелов Ада... Ной до цели добрался, И вот результат: Сегодня и ежедневно на горе Арарат "После нас хоть потоп", в главной роли бык Апис Классный фильмец, в нем парий не счесть: А н г е л о в о т к у д а?.. Ангелов Ада... Пора, Господь, готовься к взлету В ангельскую синеву. О, флю-и-ды...
Среди тех, кто искал с изумлением разгадку ла-хондской мистерии, Было несколько священников-унитариев, известных как младотурки; Боб Кимбалл. Дик Уэстон и Пол Сойер сказали:
Приколите наши мозговые монастыри и выходите!
Посмотрим, как действует мнимая марихуанная магия Кизи.
Младотурки видели, что унитарии застряли в духовной семинарии
На засушенном кантианстве,
отколовшемся от раннего христианства.
Ах, всего сотню лет мы составляли авангард
и громили подлых Фундаменталистов - а сегодня? - зевота
разбирает Молодежное Сословие
от нашего пустословия.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии...
Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
Сойер нашел наших размалеванных героев на пляже в Пескадеро В чудесный солнечный денек вместе с Алленом Гинзбергом в наилучшем бородатом состоянии. Все кругом было заряжено энергией, но там царила странная безмятежность Даже когда прикатили Ангелы Ада, гнусные, но приветливые, как праведники. Сойер привез с собой юную дочь, и та не смогла свой страх превозмочь. Когда Кизи крикнул: "Все в автобус!" - она говорит: "Папа, мне... ехать не хочется". Дочку с собой не смогли они взять, но Сойер твердо решил разузнать Секрет полной жизни связи Ангелов черноты и Проказников пестроты.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
В автобус!.. ах, до чего же славно, когда Ангелы пьют вино из огромных стаканов И, точно помешанные на Природе, любуются солнечным океаном, Передают косяки, хо-хо-хо-хохочут, но хриплые глотки дерут, будто кто их зарезать хочет... Раннецерковное гностическое прозрение: э к с т а т и ч е с к о е у м и р о т в о р е н и е!
Кизи точно известно, что он задумал! Никаких мотоциклов и битников, никакого шума, Но полет, да такой, чтоб смешон стал и детям весь кантианский лепет на свете. Он достиг недостижимого! Учился и учит непостижимому! Младотурки обязаны Церкви тем, что в полете Проказники закружились в вихре.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
К чему испуг и оцепенение? Будите допотопных старцев - пора воскресения, Смакуйте Проказников и Ангелов Ада... Ной до цели добрался, И вот результат: Сегодня и ежедневно на горе Арарат "После нас хоть потоп", в главной роли бык Апис Классный фильмец, в нем парий не счесть: А н г е л о в о т к у д а?..
Ангелов Ада... Пора, Господь, готовься к взлету В ангельскую синеву. О, флю-и-ды...
Короче, Кизи был приглашен принять участие в ежегодной калифорнийской конференции унитарианской церкви в Асиломаре - живописном парке на берегу океана в Монтерее. В тот год темой конференции было "Потрясение основ".
Унитариям, собравшимся у моря, на зеленых полянах Асиломара, и даже их старейшинам, был глубоко безразличен тот факт, что Кизи недавно был арестован по обвинению, связанному с наркотиками. В подобных вопросах унитарии имели давнюю традицию либерализма и даже находились в авангарде движения за гражданские права в Калифорнии. Эта борьба нередко включала в себя как гражданское неповиновение, так и неприятности с полицией: да, сэр. Но э т о...
...э т о... Унитарии, съехавшиеся туда, представляли собой толпу интеллектуалов в спортивных рубахах - вы же понимаете, интеллектуалы мужественно терпят лишения, натянув спортивные рубахи с короткими рукавами и легкомысленные эластичные брюки с просторной задницей и поясом аж на грудной клетке и небрежно покуривая трубки. И вот явился Кизи. Но не один, так уж вышло. Он прибыл на автобусе, в ослепительных водоворотах светящейся краски, с толпой Проказников в ярких костюмах, запрудившей все входы и выходы. Когда унитарии средних лет, священники и миряне, набивавшие свои трубки, готовясь к чудесной расслабляющей Неделе Спортивных Рубах, наблюдали за тем, как на территорию лагеря, испытывая бортовую и килевую качку, въезжает причудливое транспортное средство, почти в каждом лице отражались страх и оцепенение. С того момента, как Проказники туда добрались, там воцарилась... нервозность.
"Сдается мне. что придется ткнуть их носом в их собственные идеи,размышлял Кизи.- Унитарии люди, которые отстаивают право на инакомыслие, нонконформизм и кучу других замечательных вещей, а мы ткнем их в это носом - компания наркоманов, парочка бывших арестантов, один гомосексуалист: люди, живущие в автобусе..."
Однако унитарианская... Молодежь - подростки никакой нервозности не испытывала. Они обступили автобус, как только тот появился. Что, разумеется, лишь добавило нервозности их родителям. К наступлению темноты унитарианская церковь в Калифорнии раскололась на два лагеря: в автобусе и вне автобуса.
Первое же появление Кизи на кафедре вселило в души трех четвертей Спортивных Рубах такую нервозность, что конференция оказалась на грани срыва. Основные заседания проводились в аляповатом здании типа летнего театра на территории лагеря. Кизи поднялся на кафедру в яркой куртке "инь-ян". Это была отливающая всеми цветами радуги куртка с изображенным на спине в красном, белом и синем цветах огромным символом "инь" и "ян".
- Мы намерены пробыть здесь семь дней, - заявил Кизи,- и поэтому постараемся сотворить чудо за семь дней...
...и не разговорами, малыш, а делом, общими усилиями, и не тем, что я буду вам говорить, а совместно делая нашу вещь, не таясь, совершенно открыто, играясь сколько влезет.
Многие из съехавшихся на конференцию женщин начали бросать восхищенные взгляды на этого крепко сбитого, мужественного человека дела, который уже занял кафедру проповедника. Спортивные Рубахи не преминули также отметить и румянец восторга на их щечках.
От Пола Сойера, сидевшего в первом ряду, растущая напряженность не укрылась; но пока все шло как нельзя лучше. Конференция называлась "Потрясение основ": значит, так тому и быть. Сойер сидел рядом с Горянкой. Что за удивительное создание сидело рядом с ним в просторном пурпурном платье! По странному совпадению - совпадению? - она и сама воспитывалась в семье унитариев и состояла членом истинной надежды церкви, организации ЛРМ - Либеральной религиозной молодежи. А теперь... но вправду ли она сбилась с пути истинного, далеко ли ушла оттого, какой д о л ж н а быть ЛРМ? Вопрос спорный...
На сцене Кизи не произносит никаких формальных речей, а скорее выступает с ф о к у с а м и, творит волшебство - рассказывает о символах, которыми мы пользуемся, об играх, в которые мы втянуты, и о том, почему нельзя по-настоящему узнать, что такое эмоция, пока не испытаешь ее с обеих сторон, после чего он срывает висящий на сцене большой американский флаг, в с т а е т н а н е г о и принимается втаптывать в пол...
...громкий вздох изумления в публике, немалую часть которой составляют подростки...
Сойер уже погружен в эту вещь, он видит, что пытается сделать Кизи, мало просто описать эмоцию, надо ее пробудить, заставить их ее переживать, манипулируя символом этой эмоции, а ведь нередко нам приходится красться к осознанию чего-либо с черного хода. Сойер слышит в с х л и п ы в а н и я, поворачивается в кресле, видит позади себя группу подростков из Солт-Лейк-сити, всматривается в их лица, читает там переполняющий их ужас Ф л а г! - потом ощущает маниакальную энергию, исходящую от той дикой ерунды, которой даже в таком возрасте забивали головы этим детишкам, словно искривилось время и до него донеслись флюиды салемских судов над ведьмами, первобытный крик "Умри, неверный!" - и он им этого так не оставит. И вот он встает и обращается к толпе:
- ...Минутку внимания. Этот флаг - символ того, с чем мы связываем нашу эмоцию, но он не является ни самой эмоцией, ни тем, что нас в самом деле волнует. Бывает, мы даже не осознаём, что именно нас в самом деле волнует, потому что мы сбиты с толку символами. Помню, когда я учился в школе, мы часто пели "Америку прекрасную", и кто-то шел между рядами с флагом в руках. Я всегда хотел быть на месте того, кто проносит между рядами флаг, но мне это так и не удалось. Так что же я испытывал на самом деле? Чувство патриотизма? Или это было...
Но закончить ему не удается. Раздается крик: "Сделай же это!"
...что?
- Сделай же это!
Горянка улыбается ему из пурпурных складок своего платья, весьма довольная таким поворотом событий.
Не успев сообразить что к чему, он уже распевает, а все подхватывают "Америку прекрасную", в зале оглушительно гремит: "О, красота под необъятным небом", а он, крепко сжимая в руках древко флага, вышагивает туда и обратно в проходе между рядами, выражая этим что? Какая разница! Вот именно! Не надо ничего объяснять. С д е л а й ж е э т о!
Как и большинство конференций, эта тоже имела тщательно разработанное и отпечатанное расписание питания, бесед, семинаров, работы по группам. Проказники, глазом не моргнув, превратили все это в чудесную мешанину. Они никакого расписания не имели и открыто провозглашали, что его не следует иметь никому. Спортивные Рубахи намеревались провести большой семинар, рассчитанный на то, чтобы захватить воображение Молодежи,- в повестке дня значилось примерно следующее: "Студенческий бунт в век посредственности: вызов и ответственность",- только в назначенный час Молодежь, студенческие бунтари в век посредственности, собралась на берегу, вокруг этого мерзкого автобуса, где у Проказников была своя программа, и никакого расписания, друзья и соседи, все происходит в час под названием Данный Момент, и все желающие могут принять участие в игре во Власть:::::
Кто-то выигрывает Власть и приказывает провести на пляже футбольный матч, только вместо мяча будет Отшельник. Через минуту все - Проказники, священники, участники конференции - подбирают с земли хихикающего Отшельника, перепасовывают его вперед, словно заправские защитники, устраивают свалку, пытаясь завладеть им, как потерянным футбольным мячом, и так далее и тому подобное. Но вскоре они стали задумываться над тем, как это, в сущности, печально - а л л е г ор и я! - когда в игре во Власть превращают в фишку живого человека, и всегда слабейшего... Ах-х! Следующим Власть завоевывает один из молодых священников, один из младотурков, и он приказывает всем войти в тихоокеанский прибой и умыть друг другу ноги. Ритуал покорности, аллегория жизни, но не требуется ни единого слова, все они просто садятся в прибой и умывают друг другу ноги, особенно тщательно моют ноги Отшельнику, и этому занятию Проказники предаются с истинным упоением. По их мнению, это великолепно. И теперь ребята смотрят на младотурка, которого осенила эта вдохновенная мысль, совсем другими глазами. Он добился своего. Проказники одобряют его идею!
Младотурки проводили с Проказниками все больше и больше времени, вплоть до глубокой ночи, под звучащую в автобусе музыку, а Проказники приносили из океана огромные пряди бурых водорослей, сплетали из них канаты и молотили ими по бокам автобуса, словно по гигантскому барабану, играли во Власть и пускались в Полет в Сейчас, устраивали неигры в жизнь и толковали по душам, но не просто толковали - ж и л и, с у щ е с т в о в а л и, младотурки поистине были в автобусе. Из-за недосыпания, бешеного темпа и фантастического потрясения основ они стали невероятно глубоко чувствовать м и с т и ч е с к у ю вещь.
Как-то утром, часов в семь, когда Пол Сойер шел отсыпаться после бессонной ночи с Проказниками, навстречу ему попалась депутация от участников конференции. Они хотели объясниться. Они хотели просить Кизи и Проказников уехать. "Кто знает, - сказали они, может, Кизи все делает искренне, а может, и нет. Но в любом случае он срывает конференцию, вносит раскол в ряды делегатов и подает ужасный пример Молодежи. По слухам, один из величайших либералов Церкви и лидер движения за гражданские права доктор..... уже покинул конференцию в знак протеста, прихватив с собой еще парочку священников".
"... Минутку,- говорит Сойер.- Мы созвали эту конференцию с тем, чтобы потрясти основы. И как раз теперь, когда они начинают сотрясаться, самое время проверить, хватит ли у нас мужества следовать нашим убеждениям".
"...Да-да, Пол, разумеется, но ведь они занимаются этими своими в е щ а м и, да и администрация парка весьма встревожена. Прежде всего, есть основания подозревать, что они увлекаются марихуаной. Возле автобуса стоит довольно своеобразный запах. Ну да оставим это. Как бы там ни было, этот автобус определенно опасен для здоровья - все эти люди живут вместе в одном автобусе, да еще и у самой воды. Это же антисанитарно. Но оставим и это. Был еще и инцидент в душевой. Работники парка застали двоих из этих... Проказников, когда они вместе принимали душ, мужчина и женщина,- в мужской душевой. Ну, м ы - т о можем смотреть на подобные вещи сквозь пальцы, но какой пример они подают молодым людям? А та, что они зовут Горянкой! Как только она завидит доктора Джорджа Вашингтона Генри, который как-никак является одним из самых выдающихся наших негритянских священников и мыслителей, она тут же принимается кричать: "А р б у з н ы й Г е н р и!""
".. .Арбузный Генри ? "
"...Да, кажется, она на днях видела, как он ел арбуз и при этом, по ее утверждению, "получал удовольствие", и вот теперь, завидев его, она всякий раз напевает: "Арбузный Генри!" А вам известно, что у нее за голосок. Полагаю, это и значит "действовать совершенно открыто" или как там это у них называется... но п р а в о ж е... А р б у з н ы й Г е н р и..."
Короче, вывод такой: они хотят прогнать всю компанию. Но Сойер стоит на своем и заявляет, что, если будут изгнаны Кизи и Проказники, он тоже уедет. А это предполагает возможность демонстративного ухода младотурков, что лишь усугубит раскол. Поэтому старейшины, посовещавшись, идут на попятный.
"...Мы считаем, ты делаешь ошибку, Пол, Кизи м а н и п у л и р у е т нашей конференцией".
Кизи в тот момент и вправду страшно заинтересовался феноменом... Контроля. Он обнаружил, что Проказники в состоянии контролировать ход конференции, причем не строя никаких макиавеллиевских планов, а попросту затаскивая конференцию в свой фильм. Конференция проводилась строго по расписанию, но Проказники всегда приходили... в Данный Момент, и все в два счета становились актерами в их фильме. Кизи начал ежедневно проводить с Проказниками инструктаж.
"...С этой минуты,- говорит он,- мы должны все время носить одни и те же костюмы. Для всех, кто здесь собрался, каждый Проказник должен иметь свое четкое и определенное лицо, чтобы, где бы они вас ни увидели, вы были для них р е а л ь н ы и они настраивались на вашу вещь - на вещь, которой вы занимаетесь".
На Кизи надета куртка "инь-ян". На Горянке - пурпурное платье. На Бэббсе - невообразимые брюки, сшитые Гретхен из разноцветных полосок. И так далее.
Горянка возражает:
"...По-моему, нам стоит позабыть про всякое там четкое лицо и костюмы и попросту открыто делать нашу вещь".
"...Это верно, но все будет без толку, если они не получат четкого представления о том, в чем наша вещь заключается".
Короче, все стали носить одни и те же костюмы, и это подействовало. С каждым часом становилось ясно, что Проказники приближаются к раскрытию тайны... Контроля, во всех без исключения ситуациях.
Кизи обладал идеальным чувством времени. К пятнице Кизи наговорил кучу всякой всячины: он говорил на сцене, за кулисами, возле автобуса - и дело шло к тому, что народ вполне мог начать судачить: мол, парень, который столько говорит, никакого дела не сделает, он только и знает, что заниматься болтовней. В тот день Кизи вышел из автобуса, залепив рот огромным куском пластыря. Так он и ходил весь день - молча, с заклеенным ртом. точно хотел сказать: "Я больше не разговариваю".
Все малыши в Асиломаре решили, что это тоже великолепно. Все больше и больше их болталось возле автобуса, пока Проказники разбрасывали повсюду водоросли и резвились, словно и сами были детьми. Ночь одна девочка по-настоящему погружается в вещь и ничего так на свете не желает, как пуститься вместе с Проказниками в кислотный полет. Кислоту она не пробовала еще ни разу. Дав ей немного, они принимают кислоту все вместе, возле автобуса, на берегу океана,и, Господи, у нее начинается прикольный бред. Она принимается вопить во весь голос. Только этого им и не хватало. Одно это может разрушить все, чего они добились. Поэтому Кизи поспешно велит окружить ее всеобщей Заботой. Тогда они обступают ее - все Проказники, купают в любви и Заботе, и она прорывается сквозь безумие, выходит с другой стороны и с упоением предается экстазу, и это прекрасно. Все происходит так, словно все теории и убеждения, которые исповедуют Проказники, подверглись испытанию на прочность во внешнем мире, вдали от Ла-Хонды, и вот они действуют, и Проказники владеют... Контролем.
В последний день, в воскресенье, малыши, съехавшиеся на конференцию, устраивают спектакль, что, судя по всему, в традициях конференций. Однако на сей раз спектакль посвящен Проказникам. На роль почти каждого Проказника нашелся малыш. Лучше всего была сыграна роль Отшельника, который постоянно от чего-то увиливает, куда-то крадется и хихикает. Но они сыграли и Кизи, и Бэббса, и некоторых других. Апофеозом спектакля стал музыкальный номер "За водорослью кто-нибудь!", спетый на мотив песни "Битлз" "На помощь!"
Спортивные Рубахи переносили это зрелище безропотно. Они пошли на попятный и по крайней мере избежали раскола. Избежали? Хммммм...
Пол Сойер взглянул на Кизи... и увидел пророка. Ведь он не у ч и л и не п р о п о в е д о в а л. Скорее, он дал им... опыт восприятия, осознание, приходящее на уровне более глубоком, чем мозговая деятельность. Так или иначе, он действовал в традициях великих пророков. Современному миру пророки знакомы только благодаря почтительному, церемонному стилю канонических текстов да научным описаниям различных религий. Кизи же каким-то образом удалось создать саму ауру пророчества, и через Проказников многие люди на конференции, не просто наблюдали, но в о с п р и н и м а л и, впитывали мистическое братское единение, хоть и всегда весьма эксцентричное... чудо за семь дней.
На следующий год состоялись две конференции унитарианской церкви. Одна, как всегда, проводилась в Асиломаре. И, как всегда, там собрались Спортивные Рубахи. Другая была созвана в Высоких Сьеррах, в разреженной горной атмосфере. Однако желаемого эффекта добиться не удалось. Недоставало каких-то духовных децибел. И тем не менее с эпохой собачьего бреда было покончено. Все они были в автобусе, и уже навсегда. Еще через год Сойер прожил месяц в Хейт-Эшбери, где исследовал возможности нового вида духовного пастырства в среде молодежи: в автобусе, так сказать.
О, флю-и-ды...
Вышло так, что одна из делегаток конференции унитариев в Асиломаре опубликовала собственный краткий конспект конференции, а потом разослала его делегатам. Этот конспект Проказники зачитали вслух, сидя в гостиной у Кизи:
"И предстал перед нами Пророк Кизи" - и сделал то-то и то-то. "И сказал Пророк Кизи" - то да се. "И сделал Пророк Кизи знак" - означающий Бог знает что. "И было это хорошо, потому что, как говорит Пророк Кизи"...
...она постоянно повторяла эту фразу, "Пророк Кизи", и украшала ее библейской риторикой - только на полном серьезе! искренне! восторженно! как настоящая правоверная! и при этом наверняка думала, что Кизи, прочтя это, просияет от удовольствия.
Все Проказники смотрят на Кизи. Он сидит, опустив голову, и грустно произносит:
- Ни к чему нам Христов Полет. Это уже было, и ничего не вышло. Доказываешь свою правоту, а потом получаешь две тысячи лет сплошных войн. Известно, куда заводят такие полеты.
И все-таки момент был щекотливый. Эта милая девушка попыталась выразить все весьма многословно и роль Кизи, и то направление, которому следовали Проказники. Все Проказники... В и д и т Б о г, м ы в с е у ч а с т в у е м в к а к о м - т о п о л е т е. Верно, у них была религия. Это было... так, словно вся вещь Проказников приближалась к некоему логическому завершению, некой... гармонии, и никто не смог бы дать этому точного названия и одновременно считаться человеком со здравым рассудком. Быть может, огромный пылающий столб, который высится над западным горизонтом...
Да и сам Кизи был как одержимый. Одной здешней обстановки хватит, чтобы кто угодно почувствовал себя не в своей прикольной тарелке. Это уже превращается в цирк, сюда наведываются все прикольщики Калифорнии - торчки, бродяги, студенты, приезжают за острыми ощущениями нечесаные девчонки, желающие то ли улететь в космос под ЛСД, то ли Бог знает чего еще. Появляются даже чернокожие, к примеру, Тумба, который в разгар ночи возникает в лесу среди палаток и квакает, точно лягушка-бык: Н е в о л н у й т е с ь, в с е в п о р я д к е, э т о Т у м б а к у р и т т р а в у...
Даже Бэббса, и того достало это разношерстное сборище.
- Это же зоопарк! - говорит он Кизи. - Я уже по горло сыт этой дребеденью со всеобщей любовью!
Но Кизи отвечает:
- Когда ты обладаешь тем. чем обладаем мы, ты не можешь сиднем на этом сидеть. Ты должен подвинуться. Ты не можешь просто владеть этим и на этом сидеть, ты должен подвинуться и поделиться этим с другими. Все это действует, только если ты зовешь других разделить это с тобой.
Поэтому каждый, кто пожелает, Проказник он или нет, мог оставаться сколько заблагорассудится, в тесноте да не в обиде - к чертям собачьим. Вдобавок Кизи вынужден был являться в суд и бороться против растущих как снежный ком лжи доносов, подтасовок и политиканства полицейских. Для одного человека все это было чересчур, и он выглядел так, словно за три месяца постарел на десять лет. Он уже достиг некоего неопределенного возраста между тридцатью и сорока. Он принимал огромные количества винта и выкуривал огромные количества травы. Выглядел он очень изможденным, а когда он выглядел изможденным, лицо его казалось перекошенным. Как-то раз он, спотыкаясь, выбрался из надворной постройки, и Сэнди явственно увидел, как один глаз его смотрит в одну сторону, а другой в другую, точно его скрутила щемящая тоска... да и на самого Сэнди уже вновь начинало накатывать все это зловещее, мрачное дерьмо...
Назад пути нет, старина! Мы летим в космическом корабле, летим с помощью... Контроля... и Заботы... плывем по течению, нам нельзя нырять в нелепое дерьмо, каким бы нелепым оно ни было. Кизи нередко принимал ударные дозы кислоты - вместо положенных по норме 100-250 микрограммов он поглощал 500, 1000, 1500. Раньше он всегда был противником подобных вещей. Кислотным выпендрежникам, прикольщикам, которые устраивали состязание, кто сможет принять больше кислоты, всем подобным типам явно грозило размягчение мозгов. Однако настал, похоже, момент, когда нельзя было оставить без внимания ни одного эксперимента. Както вечером Кизи проглотил около 1500 микрограммов, некоторые другие Проказники довольствовались дозами поменьше, они улеглись на пол и затеяли передачи Гуманоидного Радио. Они принялись издавать невнятные бормотания, подкрепляемые эхолалией, завываниями и всевозможными бессловесными формами излияния чувств, как будто общаясь на несуществующих языках. В их намерения входила попытка попасть в тот диапазон, в тот режим, который позволил бы выйти на связь с обитателями других планет, других галактик... Тащились все, разумеется, чудовищно, однако сквозь маниакальный ветвистый галдеж подсознательной легендой пробивалась одна мысль: А ч т о, е с л и... в е д ь п о к а э т о г о н е с д е л а е ш ь, к а к у з н а т ь, е с т ь л и у т е б я...
Власть! Они сидят в гостиной Кизи за большим круглым столом. Это большой деревянный стол, уже сплошь испещренный инициалами и памятными надписями, вырезанными Ангелами Ада: "Ралф Оклендский", к примеру, и все такое прочее. Идет игра во Власть. Пейдж Браунинг выигрывает и приказывает: "Всем принять ДМТ и, сев за круглый стол. взяться за руки".
И прррриход - фантастические неоновые пузырьки стремительно хлынули из сердца прямиком в тыкву и уже прорываются в - ч е р е п н о е З а з е р к а л ь е! Дар японского калейдоскопа, высыпанный на орнамент Ангелов Ада на столе, сквозь мозаичную соломенную дверь уже затянут в Фильм, ведь сейчас, Хондо, в космическом корабле, можно столкнуться с кем у г о д н о, стоит лишь вообразить его в Фильме, так погрузиться в м г н о в е н и е, чтобы, куда бы ты ни двинулся, все мгновение двигалось за тобой, и не н а п р я г а й с я, малыш, просто п л ы в и - П л ы в и п о т е ч е н и ю - П л ы в и
НАРУЖУ
Кизи слышит голос, голос велит ему встать из-за стола, и он повинуется, а там Пейдж и с ним еще Проказники, вылетевшие, взявшись за руки, из своих тыкв и... вопящие, с закрытыми глазами, ведь открывай глаза, не открывай - под ДМТ это а б с о л ю т н о н и ч е г о н е м е н я е т, все равно будут струиться наружу с экранов век фильмы, Кизи выходит во тьму и прохладу поросшей секвойями лощины, и вот уже...
Я - ТУЗ. А ФЭЙ - ДАМА КРАСНОЙ МАСТИ
ЧТО ЗА ШУМ?
на мгновение - водонагреватель во тьме за домом... з н а ч и т... стоит взмахнуть рукой, и он
ВЗОРВЕТСЯ
и он делает взмах рукой, и водонагреватель взрывается, разлетается вдребезги, чудовищный взрыв - а голос произносит
ВЫЙДИ НА ГЛАВНУЮ ДОРОГУ
и он переходит деревянный мост и выходит на Дорогу 84 - во тьме, в которой виден лишь тускнеющий отблеск произошедшего возле дома взрррррыва, и тут поднимается ветер. Нелепое дерьмо, майор, - в этом узком ущелье со всеми его холмами и деревьями никогда не поднимается ветер к тому же ветер как ни странно поднимается и внутри грудной клетки и под каждым выпуклым листом и под шарообразными шатрами беседок-храмов и вот; он; уже;
БОГ
В этой мешанине безумия, бреда, одурманивания и реальности одна половина центральных долей мозга говорит
ТЫ ПОПРОСТУ ТАЩИШЬСЯ
тогда как другая утверждает
ТЫ - БОГ
Со стороны Ла-Хонды спускается с холма, делая последний поворот на Дороге 84, машина, поверх секвой струится свет фар
ВРАГ
устремившийся прямо на него со скоростью пятьдесят миль в час, а он балансирует, трамбуя ногами землю, на средней разделительной линии шоссе. Однако особых причин для тревоги и беспокойства нет. Ему надо лишь
ВЗМАХНУТЬ РУКОЙ
И МАШИНА СБАВЛЯЕТ СКОРОСТЬ
и ползет, объезжая его и содрогаясь на таинственном ветру, пытаясь не развалиться на части наперекор этой гигантской
ВОЛНЕ
а он абсолютно убежден, что наделен... безграничной Властью и может сделать с Врагом все что захочет - он делает резкий
ВЗМАХ РУКОЙ
машина останавливается. Враг выглядывает наружу. В этот момент он может сделать все
УНИЧТОЖИТЬ СОТВОРИТЬ ОТПРАВИТЬ ОБРАТНО ПРОПУСТИТЬ ДАЛЬШЕ
...надо только решить, ведь Власть слишком велика, чтобы ею воспользоваться, и слишком страшна, чтобы попусту ее растрачивать. Он шагает по мосту обратно к дому, и ветер затихает. Черепные зеркала... з в е н я т...
Впоследствии он осознаёт, что это произошло под действием наркотика. И все же - в то самое мгновение Уокер ехал на машине недалеко от Скайлонды, внезапно почувствовал, как поднимается ветер, и сказал: "До чего же странно! Явный перебор!"
Да-да, майор, это был наркотик, вы же понимаете... и все же... там, на дороге, его целиком поглотила раскрытая пасть Иллюзорного Мгновения, там::::: были и Власть и Зов, и фильм этот так велик, что может вместить в себя весь мир - актеров миллионы, парий биллионы... Башня Контроля Орбитальной Ракете Один
КОНТРОЛЬ
XV. ОБЛАКО
Громадный плакат на въездных воротах, совершенно открытых:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
"Битлз" должны были выступить в "Кау-пэлэс" близ СанФранциско вечером 2 сентября. И газеты, и радио, и телевидение шумели только об этом. Идея Кизи, сегодняшняя фантазия, заключается в том, что после концерта "Битлз" приедут в Ла-Хонду на грандиозный прикольный раут у Веселых Проказников. А теперь о том, как все обернется на самом деле...
Во-первых, нельзя не признать, что плакат производит впечатление.
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
На Дороге 84 мамаши-папаши-дружки-сестренки в своих седанах модели "бешеный оцелот-400" с жестким верхом притормаживают, останавливаются и таращат глаза. Когда висел предыдущий плакат, гласивший "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА", почти все они лишь ненадолго притормаживали. Ведь там не говорилось, когда. Они вполне могли появиться и через тридцать секунд - сотни скотов покажутся из-за горы в потоке спирохет и лобковых вшей, выплевывая на ходу куски костного мозга, застрявшие в зубах во время акта насилия и каннибализма, только что совершенного за поворотом.
Что ж, с Ангелами Ада все вышло как нельзя лучше. Они повесили плакат "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА", а Ангелы и в самом деле приехали - явились эти невероятные страшилища, жупелы представителей среднего класса, явились во плоти, а явившись, стали частью фильма Проказников, в роскошной, зрелой, осязаемой ангельской плоти. Вот они и повесили плакат "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ" - быть может, и "Битлз" приедут. Конечно, это не совсем одно и то же. Ангелов Ада Кизи з н а л. Лично он их и пригласил. Ах, приходит, однако, время подвергать испытанию кое-какие открыто провозглашенные постулаты вероучения. Контроль, Заботу, Представление о том, что этих мелких приколыциков можно затащить в фильм...
Кизи толкует по душам с Горянкой в надворной постройке. Они лежат на матрасах, Кизи все говорит и говорит, а Горянка старательно впитывает его слова. Сразу после Азиломара Кизи глубоко погрузился в религиозную вещь. Чудеса - Контроль - С е й ч а с - Фильм - без конца растолковывает он что-то Горянке, говорит о чемто очень глубоком и нездешнем. Горянка пытается сосредоточиться, но слова катятся, точно огромные волны... Слова плывут мимо, она слышит звуки, но кора ее головного мозга не настроена, как видно, на их смысл. Разум ее крутится-вертится вокруг совсем другого набора данных, все время одних и тех же. Все те же вечные отчаянные подсчеты. Короче, Горянка беременна.
И все же, при том, что непрерывно крутится-вертится все это отчаяние, кое-что из сказанного до нее доходит. Они такие причудливые, грезы Кизи, но и такие правдоподобные! Главное - вообразить, что они попали в фильм. "Битлз". Похоже на эксперимент над всем, чему к данному моменту научились Проказники. Мы не можем з а с т а в и т ь "Битлз" приехать к нам. В привычном смысле мы не можем этого от них д о б и т ь с я. Но мы можем вообразить себе, что они попали в фильм, затянуть их в бурное течение беспричинных связей, и тогда все произойдет само собой. Фильм начинается с рекламы: "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ", наш фильм становится их фильмом, фильмом мамашпапаш-дружков-сестренок, всех студентов Беркли, всех торчков и проторчков полуострова Сан-Франциско, и в результате наша фантазия становится фантазией "Битлз"... Интересно, когда они ее впервые почувствуют... Несмотря на кручение-верчение и все прочее, Горянка не в силах удержаться от восторга перед сегодняшней фантазией, ведь столько уже было... нелепого дерьма... и оно срабатывало. Принять у себя Ангелов, как это сделал Кизи, самых страшных дьяволов в Америке... найти среди них Хороших Людей вроде Канюка и Сонни. Крошки, Фрэнка и Терри Бродяги, которые Вели Себя Хорошо, да и Чудесных Людей вроде Кишки... Вдобавок эти несчастные измученные ангелы в Асиломаре, от Арбузного Генри до прикольной Рэчел,- целую неделю Кизи занимался мистификацией, вроде бы м и с т и ф и к а ц и е й, и взял верх над всей унитарианской церковью Калифорнии. Прежними унитарии уже никогда не будут - так им и надо. Истинное чудо, в самом деле, ведь они не менялись чертовски долго. Контроль:::: так все о нем правдоподобно в устах Кизи с его неизменным орегонским протяжным произношением. Мало у кого из смертных хватит в ы с о к о м е р и я, чтобы диктовать течению свою волю - таких людей на всей планете, быть может, не больше сорока в любое данное время. Земля я в н о плоская, ее явно держат сорок человек, а то и четыре, каждый в своем углу, как космические черепахи и слоны в книгах по мифологии, потому что никто, кроме них, на это не осмеливается. Горянке восемнадцать, она беременна, но это же Кизи...
А Ч у д е с а? Пока не увидишь, как Проказники затаскивают в свой фильм "Битлз", Иов, считай, что чудес ты еще не видал.
2 сентября. Первое, что все слышат, проснувшись,швейная машинка Фэй. Фэй и Гретхен выволакивают на свет Божий большой платяной сундук, битком набитый всевозможным уродливым театральным старьем: там покоятся шпаги головорезов и украшенные плюмажем шляпы, дуэльные рубахи в духе Эррола Флинна и башмаки в духе Робин Гуда, колчаны и маски страшилищ, размалеванные светящимися красками жилеты дорожных рабочих и орденские ленты, клювы и колокольчики, каски сталеваров и шлемы авиаторов времен первой мировой войны, плащи Доктора Стрейнджа и абордажные сабли, гульфики и костюмы парашютиста, шерстяные футболки и фартуки, широкие галстуки и парики, трещотки колдунов и брюки-галифе Джима-Джунгли, эполеты Капитана Весельчака и трико Бесстрашной Четверки - а заодно и особые, в стиле "Веселый Проказник", румяна Пейджа Браунинга. Веселые Проказники готовятся нырнуть, основательно подзарядившись, в величайшее и безумнейшее столпотворение в истории Сан-Франциско попасть на концерт "Битлз" в "Кау-пэлэс".
Один из представителей, так сказать, внешнего круга Проказников, некто по имени С..... из Пало-Альто... Этот С..... провернул какую-то аферу и раздобыл для Проказников тридцать билетов на концерт "Битлз", хотя предполагалось, что достать билеты будет невозможно. С..... был одним из тех, кто поставлял Проказникам кислоту. Кроме него, этим занималось одно старое пугало, которое все звали Безумным Химиком - гениальный химик-любитель, имевший, вдобавок, болезненную страсть к оружию. Как бы там ни было, этот С..... провернул какую-то аферу и раздобыл еще и кислоты в количестве, вполне достаточном каждому на полет. Перед тем как Проказники внутренний круг и внешний - и еще кое-какие ребята поднялись в автобус, Кизи ухмыльнулся и раздал кислоту. Она была в капсулах, однако концентрация была столь высока, что слой кислоты покрывал внутреннюю поверхность капсул и создавалось впечатление, что внутри ничего нет. Проказники назвали это кислотным газом. Короче, все приняли кислоту и сели в автобус. Кэссади куда-то запропастился, поэтому за руль сел Бэббс. Кизи взобрался на крышу автобуса и принялся режиссировать фильм. А фильм этот, надо сказать, получился весьма красочным. Автобус был супервооружен: вся звуковая аппаратура, два больших динамика на крыше, пластинки и пленки, плюс на крыше оркестр Проказников в полном составе - барабаны Джорджа Уокера, гитары, бас-гитары, тромбоны, летящие из окон перья от плюмажей. вспышки светящейся краски, развевающиеся эполеты, прикольные сверкающие эполеты, музыка "Битлз" из фильма "На помощь!", орущая из динамиков, а на крыше Кизи, Сэнди, Горянка, Уокер, Чума и новая Проказница, маленькая девочка по прозвищу Мэри Микрограмм, гитары и барабаны - "На по-о-о-омощь, кто-о-о-о-о-нибудь" - весь колышущийся и орущий автобус-карнавал тащится, подпрыгивая и трясясь, вверх через Скайлонду и Кахилл-Ридж, летит вниз через Пало-Альто и выезжает на Портовую Автостраду, ведущую в Сан-Франциско.вновь этот треклятый странствующий цирк. Все уже тащились под кислотой, более того, все уже вовсю т о р ч а л и, и их, одного за одним и Горянку, и Сэнди, и Нормана, который сидел в автобусе, - начинало охватывать то чувство, когда движение и рев автобуса, ритм музыки и ее звучание сливаются в единую круговерть, и Бэббс вроде бы ведет автобус строго в темпе и со скоростью музыки "Битлз", потому что все они - единое целое, все тащатся, как бабуины, и несутся мимо прикольных мотелей, электрической рекламы, высоких огней в Берлингейме, что возле аэропорта, мимо взметнувшихся ввысь шпилей суперамериканских мотелей компании "Хайет-хаус" - мчатся, испытывая килевую и боковую качку, с т р о г о в размере битловской музыки, ставшей уже фонограммой к этому фильму, вы же понимаете, а потом съезжают со скоростной магистрали у выхода из "Кау-пэлэса" и на боковую дорожку - "кто-о-о-они-будь" - спуск, под уклон, вниз по склону холма, к сумеркам, а по автостраде лихорадочным потоком движутся к югу миллионы машин, а солнце бомбой зависло над самыми холмами, явно вконец одуревшее. И вниз, до самого знака "стоп", тормоза звучат как чугунная флейта. взявшая "ля" ниже верхнего "до", - и в то самое мгновение, в то самое мгновение, когда останавливается автобус - кончается песня "Битлз" "На помощь!", в то самое мгновение и начинается таинственная музыка к тому эпизоду фильма "На помощь!", где за спиной Ринго крадется араб, и в это таинственное мгновение над автострадой поднимается ветер, а справа стоит заброшенная фабрика, вся кирпич и стекло, больше стекло, громадная фабрика двадцатых годов с застекленными окнами, и все стекла таинственно прогибаются на ветру, и тысячеглазая сверкающая пелена этого огромного предвечернего солнца вспыхивает пульсирующими взрывами солнечного света с т р о г о в размере этой таинственной арабской музыки - и в это самое мгновение Кизи, Горянка, Сэнди, Чума. все они - никому даже не нужно смотреть друг на друга, потому что они не только з н а ю т, что это видят одновременно и все остальные, они ч у в с т в у ю т, они чувствуют, как течет это сквозь единый мозг, Атман и Брахман, все едины в автобусе и все едины с корчащимся массовым солнечным отражателем, пульсацией солнечных бомбовых призм, кирпичом, стеклом, со всей этой дребеденью. Проказники, "Битлз" и солнечные бомбы вспыхивают арабской музыкой - и тогда, в т о самое мгновение, все они, слившись воедино, в единый мозговой поток, видят, как на фоне неба над зданием вырисовывается распадающаяся на части надпись:
ОБЛАКО
Внезапно показалось, что Проказники способны затащить всю вселенную... в фильм...
А потом, как ни странно, Горянке, уторчавшейся уже до прикола, приходит в голову мысль: "Что за поеботина, это же смахивает на скотобойню". На самом-то деле это "Кау-пэлэс". Ей даже не удается сосредоточить взгляд на этом массивном здании - мешают окружающие его бесконечными кольцами заборы скотобойни, заборы и колючая проволока, и еще миллион машин, втискивающихся и втискиваемых в холодный краешек сумерек. Как ни странно, однако, Горянку это совсем не пугает. Это же просто скотобойня, только и всего.
Однако для других Проказников - концентрационный лагерь. Мы направляемся в тюрьму, только на этот раз пожизненно. Все выползают из автобуса, все всё еще в движении вместе с поверхностью земли, заборы концлагеря вертятся в ужасных сумерках, а миллиарды подростков-фанатов проносятся мимо них, прикалываясь и вопя. У каждого в руке билет, словно это единственный оставшийся шанс на спасение, но сейчас они не в силах разобрать и слова "мама". Они уторчались. Буквы на билете расплываются и уносятся прочь в потоке подростков-фанатов. Тридцать Проказников в развевающихся на ветру эполетах и плюмажах отчаянно вглядываются в крошечные, исчезающие в руках билетики, стоя в обнесенной колючей проволокой запретке концлагеря. Нас сейчас арестуют и на всю жизнь посадят за решетку. Это кажется неизбежным - ради чего же еще мы сюда приехали? Тридцать кислотных торчков, имеющие на своем попечении невинных детишек, при всех регалиях Проказников, до того заряженные грозной ЛСД, что у всех опустели тыквы, вертятся, пошатываясь, на одном месте в исступленной солнечной пульсации. На людях, очумевшие от ЛСД, да не просто на людях, а в этой ликующей, вздымающейся волнами битловской толпе, среди двух тысяч мрачных судейских копов, к тому же в полном облачении, один вид которого посылает всех к черту у н и ч т о ж и т ь у р о д о в...
...однако... никто и не думает их хватать, никто с ними даже не заговаривает, тысячи копов - и ни один не пристает... потому что мы с л и ш к о м заметны. Для Нормана это вдруг становится яснее ясного. Мы слишком заметны, мы сбили их с толку. Они не могут сосредоточить на нас внимание... или... мы втянули их в фильм и в нем ублюдков п о т о п и л и...
Внутри "Кау-пэлэса" самый настоящий ревущий ад. Каким-то образом Кизи и Бэббсу удается провести раскрашенных безумцев на их места. Проказники сидят плотной группой на каком-то шатком насесте, сидят высоко, а от их мест пол круто спускается вниз к сцене, и впереди миллион орущих подростков-фанатов. Подростки-фанаты, десятки тысяч маленьких девочек уже во власти буйного помешательства, хотя "Битлз" еще и не думали выходить на сцену. Пока еще туда одна за другой валят другие группы, в качестве подготовительных номеров. И в о т - "Марта и Ванделлас", в аорте возникает электрическая вибрация, кости прочищает звуковой пылесос, а подростки-фанаты орут - громадная пелена крика, словно пелена дождя при шквалистом ветре ииу, ииу, пау, пау, пау,- как чудесно, думает Норман, как искусно. Из самой толпы собравшихся в "Кау-пэлэсе", из пелены кричащих подростков-фанатов исходит этот чудесный, искусно устроенный свет, сотни вспыхивающих огней на фоне освещения большого накала, бьющих отовсюду рикошетом, до чего же чудесную, искусно сделанную вещь придумали здесь, чтоб нас...
...Горянка улыбается, перед ней вспыхивают невообразимые огни, целое море огней, а потом они начинают вспыхивать на ее сетчатке громадными солнечными зеленовато-желтыми ракетами сетчатой оболочки глаз, образы и последовательные образы, которые она не забудет, пока жива, и в самом деле...
...чтоб нас развлечь, и лишь минут через двадцать или тридцать до Нормана, вконец одуревшего, доходит, что это фотовспышки, сотни, тысячи подростков-фанатов со снабженными вспышками камерами, нацеленными на сцену, а то и просто снимающими впустую в оптическом оргазме. Пелена крика, рок-н-ролл, блям-блям, море фотовспышек - ну конечно, настоящее безумие.
...Горянка улыбается и во все это верит...
Однако прочих Проказников, вконец одуревших, постепенно начинает одолевать тревога, в том числе Кизи и Бэббса. Уж слишком скверные флюиды, в воздухе ядовитое безумие...
Уходит со сцены очередная группа музыкантов толпа думает: т е п е р ь "Битлз", но "Битлз" не выходят, появляется другая группа, море девочек становится все более бурным и нетерпеливым, а крик все более резким, и в вертящийся, раздраженный вспышками мозговой ствол Нормана закрадывается мысль::: для человеческого голоса это предел:::: и все-таки, когда звучит объявление: "А т е п е р ь - "Б и т л з"" - чему же еще было прозвучать? и на сцену выходят они - они Джон, Джордж, Ринго и э-э еще один - по правде говоря, с таким же успехом они могли бы оказаться заграничными виниловыми куклами,- высота звука, которую он считал предельной, удваивается, его барабанные перепонки звенят, как штампованный металл, и вдруг Ууууууааааааууууу - похоже, вся толпа сорвалась с цепи, а вся передняя часть арены превращается в бьющуюся в корчах, бурлящую массу девочек, машущих поднятыми вверх руками, только и видно, что эту массу розовых рук, она похожа на одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев - это и есть одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев...
...испускающих ядовитое безумие и заполняющих вселенную вытянутой из них подростковой агонией. Вот что доходит до сознания Кизи: это о д н о с у щ е с т в о. Все они превратились в одно существо.
...Горянка улыбается и подбадривает толпу - крик не затихает ни на мгновение, ни во время, ни после, ни между номерами, с тем же успехом "Битлз" могли бы обойтись и пантомимой. Однако важно... другое... И Кизи это видит. Один из Битлов - Джон, Джордж, Пол направляет в определенную сторону длинный гриф своей электрогитары, и вся орущая толпа подростков мелкой рябью струится точно по прочерченной им энергетической линии - а потом по той же линии, но в другом направлении. Это вызывает у них ухмылку - у Джона, Пола, Джорджа и Ринго,- они ухмыляются, пуская во все стороны рябь по этому несчастному гигантскому ошалевшему зверю-подростку...
Контроль - это же совершенно ясно,- они привели всю эту массу человеческих существ в такое состояние, при котором те спятили и слились в единое целое, единую душу, они владеют абсолютным контролем над этими существами - но они ни черта не знают, что с этим контролем делать, не имеют ни малейшего понятия, и они его потеряют. Кизи охватывает инстинктивное жуткое предчувствие: зверь сорвется с цепи...
Уууууууууааааааааууууууу, тысячи подростковых тел с воем бросаются к сцене, к ограждению и плотной шеренге полицейских, пытающихся отразить штурм, а "Битлз" все разевают рты и неистово вихляют бедрами, как в немом представлении, идущем под всеобщий крик. В этой гигантской волне, как раз тогда, когда, казалось бы, сквозь этот вой не суждено уже прорваться ни единому звуку во вселенной, раздается - т р р р а х т р р р а х - звук падающих и ломающихся на полу арены складных стульев, обломки их там, внизу, среди розовых щупальцев, раздавленные в кашу, разнесенные в щепки, на мелкие кусочки, бывшие некогда складными стульями, обломки передаются из рук в руки, путешествуют от одного розового щупальца к другому, точно пораженные отвратительными болезнями пошатывающиеся уродливые тараканы. А потом девочки начинают падать в обморок, как видно, от удушья, их затаптывают, и тела их передают наружу - тараканьи обломки стульев и тела маленьких фанатичек плывут взад и вперед по наклонному морю, как удаленные со шкуры зверя раздавленные вши, крики и обмороки, и Уууууууаааааауууууу вновь на штурм полицейского заграждения, а "Битлз" жеманничают с деланными улыбками в своем немом представлении, не в силах больше покрыть их рябью, не способные уже ни на что, утратившие весь контроль...
РАК - с первого взгляда Кизи становится совершенно ясно - все они, и подростки-фанаты, и "Битлз", это одно существо, больное самым настоящим ядовитым безумным раком. "Битлз" - голова этого существа. Подростки-фанаты - тело. Но голова утратила контроль над телом, и тело бунтует и буйствует, а это и есть рак, флюиды его достигают Проказников, сидящих плотной группой, с чумовыми тыквами, - обрушиваются на них тошнотворными волнами. Кизи... Бэббс... все чувствуют это одновременно, и Норман тоже.
...Лицо Горянки выражает крайнее изумление. Она хочет досмотреть до конца. Но Кизи с Бэббсом решили, что всем надо уходить - пока Чудовище окончательно не сорвалось с цепи и все происходящее не превратилось в огромную раковую опухоль.
"...Подождите минутку",- говорит Горянка.
Но Проказники все как один встают - толчея плюмажей, эполет и светящихся красок, - вконец очумевшие от кислоты, и многие из публики начинают подниматься со своих мест - но впереди б е т о н. Чем ближе они к выходу, тем сильнее давит на них тюремная клаустрофобия - бесконечная череда тюрем. Они продвигаются по длинным коридорам; все коридоры бетонные, уже забиты сотнями людей, и все выглядят какими-то потрепанными... потому что... Им передаются все флюиды Проказников - всех охватывает одно и то же чувство: а вдруг эта зверюга сорвется с цепи с е й ч а с, поднимается паника, и все пускаются наутек, мечутся в поисках выхода. но выхода нет, только бетонные стены и бетонные потолки, которые давят на них всеми своими тысячами тонн, и еще наклонные проходы - в никуда - ведущие вниз - потом вверх всей толпой беглецов - а потом вниз, наружу, там небо, но оно черное, уже ночь и бледный коричневато-желтый свет прожекторов, однако они попали всего лишь в еще одну тюрьму, опять заборы, колючая проволока и обезумевшие потрепанные люди все с п а с а ю т с я б е г с т в о м - кружат в неволе, как крысы, пытаются добраться до выхода, а там турникет, вертикальный турникет с решетками, напоминающий средневековое орудие пытки, в турникет приходится втискиваться по одному, в страшной давке, и все равно за ним ждет еще одна тюрьма, автостоянка, с новым забором, с новой колючей проволокой, здесь толкотня машин и подростков-фанатов, все пытаются выбраться, семь или восемь машин борются за просвет, способный вместить лишь одну. Тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, бесконечные клетки. Даже там, вдали, где машины уже, кажется, вырвались на волю и, включив фары, выстроились в ряд все равно они с обеих сторон зажаты холмами, а это еще одна огромная тюрьма, заключившая всю эту местность в... в... От ужаса перед сорвавшейся с цепи Раковой Опухолью Проказники не в силах вымолвить ни слова...
...Разве что Горянка говорит: "Подождите минутку..."
...и Чума - Чума с его широкой эйфорически-чумовой улыбкой с бешеной энергией братается с каждым из потока выходящих подростков-фанатов и всем, кто желает слушать, сообщает:
- Отсюда "Битлз" едут прямо к Кизи... "Битлз" едут к Кизи...- и слух этот с сумасшедшей скоростью разносится по толпе...
Кизи бросается назад за уцелевшими. Проверить, не заблудился ли кто-нибудь из Проказников. Остальным он велит идти к автобусу и никуда оттуда не уходить, а сам бросается внутрь. Проказники добираются до автобуса, и их моральный дух немного восстанавливается. Они запускают усилители и динамики, влезают в своих безумных нарядах на крышу и принимаются лениво упражняться на барабанах и электрогитарах. На стоянку тысячами валят растрепанные девочки, все еще взвинченные и заведенные, как мотоциклы, никакого облегчения, и, разумеется, все они да и прочие подростки-фанаты не могут пройти мимо этих чудных, размалеванных светящимися красками людей. Какая-то группа юнцов протестует против нечестных сделок в музыкальном бизнесе, они несут плакаты, что-то выкрикивают и явно рассчитывают на поддержку Проказников - Проказники ухмыляются и машут им руками - все считают, что эти чудные размалеванные люди одобряют то же, что и они. Вокруг автобуса начинает скапливаться народ, малышифанаты забрасывают автобус леденцами - довольно большими, взятыми с собой, чтобы швырять в "Битлз". Проказники сидят на крыше, от бока автобуса с грохотом отскакивают леденцы, а возбужденные малыши-фанаты сгрудились вокруг и орут - так вот, что чувствуют "Битлз", вся эта бестолковая и бесконтрольная энергия устремляется на них мощной волной, чтобы - зачем?
Наконец возвращается Кизи вместе с последней из тех, кто нуждался в спасении,- Мэри Микрограмм, с виду напоминающей сельскую местность после затяжной и жестокой войны, и Кизи говорит: "Поднимаем задницы и уносим ноги". Бэббс заводит мотор, и они трогают, медленно пробиваясь к свободе.
Р а к! Мы его видели. Он там был. Все говорят: "Скверные флюиды". Бесконечные клетки. Все трясутся и раскачиваются, одурев от кислоты.
"Черт возьми. - думает Горянка. - Надо было прийти сюда в компании стариков, которые ни разу не видели рок-н-ролльного концерта".
На обратном пути они вновь включили запись "Битлз" из альбома "На помощь!", но это было бесполезно. Слишком все были подавлены. Кроме Горянки и Чумы. Горянка сказала, что ей хотелось остаться и досмотреть представление до конца. Ну и какого черта... Чума расплывался в улыбке в предвкушении приезда "Битлз". А как же - ведь он всему миру об этом поведал. Да и куда е щ е им было оттуда ехать? На самом-то деле сегодняшняя фантазия - неминуемый приезд "Битлз" - вряд ли хоть раз за последний час пришла кому-нибудь в голову, даже Кизи. Свалить оттуда ко всем чертям - вот что было главное. Где были в это время "Битлз"? Да какая разница, черт подери! Может, эти виниловые куколки попали со своим жеманничаньем и деланными улыбками в искривленное время... В любом случае, было не так уж много шансов на то, что они направляются в Ла-Хонду.
Наконец автобус со скрежетом одолевает последний, огибающий гору вираж, поворачивает к дому Кизи, проезжает мост, фары освещают двор зрелище одновременно и ужасное, и комичное. Оно походит на супервариант кошмара, привидевшегося человеку, который только и хочет, что добраться домой и улечься спать. У Проказников гости. Мало того, у них три или четыре сотни гостей. Все они набились в большой двор между главным домом и надворной постройкой, все страшно таращат расширенные глаза. Похоже, в одном месте собрались все торчки, приколыцики, бродяги и психи Запада первое общее собрание, куда для пущего кворума пригласили сотню-другую подростков-фанатов. Половина сидит на корточках, закатив свои расширенные вытаращенные глаза, точно кто-то шмякнул их о стену дома и они сползли на землю, как слизняки. Ясно, что все они явились на грандиозную гулянку с Битлами. На пикник. Чума выполнил свою задачу в лучших традициях Проказников. Плакат на воротах еще висит:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
Кизи не расположен ни к какой треклятой вещи, он направляется к дому. Все торчково-фанато-бродяжнослизняковое сборище пялит на него глаза, все эти вытаращенные глаза, как будто он сейчас извлечет им "Битлз" из рукава. Потом они принимаются ворчать, точно толпа пленников, которым не дали поесть, но они не знают, пришло ли время поднимать восстание рабов. Это настоящая катастрофа, разве что чертовски комичная. Чего стоит одно выражение их лиц!
Это, да еще появление Аузли.
Нахальный коротышка, темноволосый, одетый, как кислотный торчок, в обычное бродяжье шмотье, однако обладающий странным возбужденно-гнусавым голосом, отчего становится похож на торчка со способностями владельца зала для катания на роликах,- этот типчик материализуется перед Кизи, отделившись от грязно-бродяжной толпы, и объявляет:
- Я - Аузли.
Кизи не говорит: "Привет, а я - Кизи". Он просто смотрит на него, как бы говоря: "Прекрасно, ты - Аузли и ты здесь - ну и что?"
Кажется. Аузли потрясен... Я - А у з л и. Кизи явно о нем слыхом не слыхивал. Аузли словно очутился вдруг в таком месте, где никто о нем не слыхал, и теперь не знал, что ему делать. Так они с Кизи и стоят, вперив друг в друга взоры, пока Аузли не извлекает откуда-то маленький мешочек, а когда он его открывает, оказывается, там полно капсул с кислотой. Он Аузли, величайший в мире производитель ЛСД, что, судя по всему, чистая правда, даже если учитывать химическую корпорацию "Сэндоз".
Горянка смотрит себе и улыбается. Битловская вылазка принимает все более удивительный и забавный оборот! У этого типа есть мешочек кислоты. С первых минут Горянка оценила Аузли как умника. Кизи смотрит на набитый кислотой мешочек. По крайней мере одно у этого маленького умника есть кислота.
Величайший в мире - без всяких исключений производитель кислоты стоит во тьме, где-то в неведомой глуши, под темными секвойями.
Мало-помалу удалось выдворить с территории почти всех грязных бродяг, и те исчезли во тьме шоссе в поисках Бог знает чего, так и не поняв, почему это "Битлз" сюда не добрались. Кизи, Аузли и Проказники расселись вокруг костра возле большого пня. И тут, черт возьми, появляется не кто иной, как Безумный Химик. Они с Аузли принимаются принюхиваться и приглядываться друг к другу. Впечатление такое, будто молодой. умелый и сообразительный гений неврологии из клиники Майо столкнулся лицом к лицу со старым и неряшливым сельским домашним врачом - причем по поводу самого тяжелого и запутанного случая в истории медицины. Аузли и Безумный Химик затевают спор о наркотиках. Скорее даже дискуссию. Все Проказники, и даже Кизи, от участия в ней воздерживаются, и эти двое углубляются в непролазные дебри. А ну-ка, Безумный Химик, задай перцу этому маленькому унику, думает Горянка, и большинство Проказников того же мнения. Однако Аузли, маленький умник, не оставляет от оппонента камня на камне. Аузли молод, сообразителен и обладает быстрой реакцией, а Безумный Химик... Безумный Химик уже старик, и вдобавок он перебрал наркотиков. Он туго соображает. Когда он пытается возражать, мозги его не шевелятся, точно смазаны клеем. Аузли по своему характеру Проказникам ближе - правда, сам он, вероятно, кислоту ни разу не пробовал. А может, и принял разок, не больше. Просто они что-то в нем чувствуют. А несчастный старый Безумный Химик перебрал наркотиков поглаживал свои револьверы и глотал наркотики, - и теперь он туго соображает, и Аузли попросту не оставляет от него камня на камне. Безумного Химика сотрут сейчас в порошок. После этого случая Безумный Химик всего разок-другой приезжал к Кизи - слишком велико было унижение. Итак, Проказники, хотели они того или нет, заполучили в свое распоряжение этого маленького умника Аузли. Однако он и вправду изготавливал качественную кислоту и вдобавок имел деньги. Объединившись. Аузли и Проказники были готовы к тому, чтобы познакомить с кислотой всех обитателей земного шара.
Понемногу стало вырисовываться прошлое Аузли. Ему было тридцать лет, хотя выглядел он моложе, и имя у него было длинное и звучное: Аугустус Аузли Стэнли III. Дед его был сенатором Соединенных Штатов от Кентукки. В детстве Аузли жилось, судя по всему, нелегко он переходил из одной частной школы в другую, а потом попал в бесплатную среднюю школу, где так и не доучился, однако поступил в Политехнический колледж при Вирджинском университете, по-видимому, благодаря своей склонности к наукам - правда, не доучился и там. В конце концов он был зачислен в Калифорнийский университет в Беркли, где сошелся с умной, красивой студенткой, изучавшей химию, по имени Мелисса. Они бросили университет, и в Беркли, на Вирджиния-стрит, 1647, Аузли основал свою первую кислотную фабрику. Дело его процветало - до тех пор, пока 21 февраля 1965 года на фабрику не был совершен налет полиции. Однако он выпутался, поскольку до октября 1966 года в Калифорнии не существовало закона против изготовления, употребления или хранения ЛСД. Свое производство он перевел в Лос-Анджелес, на Лафлер-роуд, 2205, назвался Научноисследовательской группой "Баэр" и выплатил 20 000 долларов стодолларовыми банкнотами химической корпорации "Сайкл" за 500 граммов моногидрата лизергиновой кислоты, главной составляющей ЛСД. которые ему удалось превратить в полтора миллиона доз ЛСД по оптовой цене 1-2 доллара за грамм. Еще 300 граммов он купил у корпорации "Интернэшнл кемикл энд ньюклеа". Первую большую партию товара он получил 30 марта 1965 года.
Он обладал-таки чутьем, этот Аузли. Мало-помалу он изготовил несколько миллионов доз ЛСД, в капсулах и таблетках. На них были разнообразные причудливые эмблемы, обозначающие концентрацию кислоты. В среде торчков наибольшей популярностью пользовались "синие Аузли" с изображением Бэтмана - 500 микрограммов Супергероя в черепушке торчка. Наглотавшись "синих Аузли", торчки сидели и вели задушевные разговоры, точно старые алкаши, беседовавшие, растягивая слова, за бутылочкой знаменитого некогда бурбона "Фэрфэкс каунти", производившегося с гарантией качества на родине Аузли - в Вирджинии. Аузли делает качественную кислоту, утверждали торчки. Сам-то он не стремился снискать популярность ни среди торчков, ни среди копов. Наверно, он слишком высокомерен; к тому же он умник; однако высокомерный маленький умник делает качественную кислоту.
Более того, кислота Аузли приобрела международную известность. Когда в конце 1966-го - начале 1967 года волна кислотного бума докатилась до Англии, считаться истинным человеком с понятием стало возможным лишь в том случае, если ты обладаешь "кислотой Аузли". В кислотном мире это и была гарантия качества; проверенная; обеспеченная; и символ положения в обществе. Именно в этом торчковом мире впервые приняли кислоту... "Битлз". Забежим немного вперед: после того как Аузли сошелся с Кизи и Проказниками, он собрал группу музыкантов, назвавшуюся "Благодарные Мертвецы". В результате общения Мертвецов с Проказниками родился звук, известный как "кислотный рок". И именно этот звук подхватили "Битлз" после того, как начали принимать кислоту, выпустив знаменитую серию кислотно-роковых пластинок: "Револьвер", "Резиновая душа" и "Оркестр Клуба одиноких сердец под управлением сержанта Пеппера". В начале 1967 года у "Битлз" возник потрясающий замысел. Они раздобыли огромный школьный автобус, набились в него, затащив туда тридцать девять друзей, и покатили, раскачиваясь, через всю британскую сельскую местность, с очумевшими от кислоты тыквами. Они намеревались... снять фильм. Не обычный фильм, а абсолютно стихийный, с помощью ручных камер, запечатлевая все так, как оно было на самом деле.- ни о чем не задумываясь! - все прыжки и ужимки, галдеж, улеты в мгновение, фантастический хаос - воздушные замки! "черное" искусство! хаос! В конце концов в руках у них оказались мили и мили кинопленки, не фильм, а чудовище, настоящая трясина, все дрожит, все снято не в фокусе - блаженный Дурман! - что они сочли тотальным прорывом с точки зрения выразительных средств, но решили, что фильм годится и для коммерческого показа - он и был показан по Британскому телевидению, - что его по достоинству оценят и за пределами тайного мира торчков...
ФИЛЬМ
...под названием "Волшебно-таинственное путешествие". А... огромный стяг реял по ночам на воротах Проказников, покрываясь рябью и межгалактическими волнами колоссальной электро-безумно-химической аузли-синхронности...
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
XVI. ЗАСТЫВШИЙ ШУМОВОЙ ОРКЕСТР
Вот и произнесено слово "синхронность"!
...А Проказники сидят ночью в гостиной Кизи и взволнованно обсуждают разнообразные удивительные события. К примеру, день Великого Затемнения в Нью-Йорке, грандиозной аварии электросети, которая вывела из строя подземки, лифты, освещение, кондиционеры, телевизоры, часы, здания и всю прочую дребедень в гигантской раковой столице востока. Проказники увлеченно обсуждали этот катаклизм и пытались в нем разобраться. Какой ужас царил в раковой столице! Сильнейший электрический и м п у л ь с вырвался вдруг из проводов и с о к р у ш и л все. Коммунальные службы никак не могли понять, что именно вызвало этот и м п у л ь с, но Господи, над этим у них работают специалисты, они-то во всем разберутся, и такой импульс больше никогда не возникнет.
И м п у л ь с, Махавира?..
Между тем, в газетах появилась одна история, которая привела Проказников в полнейший восторг. Оказывается, какой-то малыш улизнул в тот день в Нью-Йорке с уроков и в конце концов отправился в кино. Из кинотеатра он вышел примерно в 5:15 вечера и направил стопы в сторону дома, уже чувствуя за собой вину. По дороге он подобрал в канаве палку и принялся колотить ею по счетчикам автостоянок. Дойдя до угла, он ударил по стоявшему так высокому коммунальному столбу и
В ЭТО САМОЕ МГНОВЕНИЕ
весь свет в Нью-Йорке погас
В ДАННЫЙ МОМЕНТ
а малыш в темноте прибежал домой и со слезами на глазах во всем признался матери - это сделал я, я, но я н е х о т е л...
И Кизи с Проказниками были в полном восторге. Смешная сторона этой истории состояла в том, что малыш был прав. Прав, по крайней мере, настолько же, насколько правы были коммунальные службы. Поскольку г и г а н т с к и й и м п у л ь с, друзья, вне всяких сомнений возник - возник и насквозь пробил каждый предмет, каждое живое существо, находившиеся в том мгновении. Ведь точно так же и Северн Дарден в т о с а м о е м г н о в е н и е задул свечи на своем именинном пироге и они пробили все аварийные трансформаторы в сети, а п р и ч и н а так и не была найдена.
КОСМО!
...А к а к т о л ь к о т ы у з н а ё ш ь п р о К о с м о, т у т - т о и о к а з ы в а е т с я, ч т о в с е м з а п р а в л я е т о н... Все мы как бы проволочные жилы, переплетенные внутри гигантского кабеля, который протянут внутри длинного узкого канала: Проказники, "Битлз". Комитет Вьетнамского Дня - К о м и т е т В ь е т н а м с к о г о Д н я? - кабель протянут внутри длинного канала, а Космо вызывает резонанс колебаний всех жил. Большинство людей ведет двухмерную жизнь. Все, что им дано увидеть, это срез канала, его поперечное сечение, отчего проволочные жилы становятся похожи на скопище отдельных кружочков, кажущихся то большими, то маленькими, в зависимости от того, с какого расстояния на них смотреть. Им не видно, не дано увидеть, что эти "кружочки" - всего лишь срезы жил, которые бесконечно тянутся назад и вперед, увидеть, что через весь кабель проносится гигантский импульс, что любой, кто достиг всей полноты погружения в голую сущность...
"Тин" содержит пищу. Мои товарищи завистливы. Но они не смогут причинить мне никакого вреда. Удача. "И-цзин"
"...Склонен оказывать сопротивление массовым политическим беспорядкам, потому что он заботится о главном - о глубинном опыте религиозного восприятия, глубочайших основах жизни; преходящие политические события не представляют для него интереса". Иоахим Вах
Вот на этом фоне - на фоне споров о конечном и бесконечном организация под названием "Комитет Вьетнамского Дня" пригласила Кизи выступить на массовом антивоенном митинге в Беркли, на территории Калифорнийского университета. Трудно сказать, что за блестящий ум додумался пригласить Кизи. Никто не смог выяснить этого и впоследствии. По крайней мере, несмотря на бесчисленные допросы, взаимные обвинения и всеобщую суматошную беготню, добиться признания не удалось ни от кого. Точная формулировка звучала так: "Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?!" Сцепились все не на шутку. Вся беда Комитета Вьетнамского Дня была в том, что его члены знать ничего не желали, кроме той невообразимой политической шумихи, которую сами и подняли. Да и к чему им было что-то иное? С наблюдательного пункта, который они заняли осенью 1965 года, просматривалась практически вся страна. Беркли, Новые Левые, Движение за свободу слова. Марио Савио, Бунтующее Поколение, Студенческая Революция, в ходе которой студенты намеревались, как в Латинской Америке, захватить власть в университетах и раздуть хорошенький костер под отсыревшей прямой кишкой американской жизни - обо всем этом можно было прочесть в любом журнале. А если вы, мистер Джонс, во все это не верите, приходите и послушайте нас - ну, и так далее.
Как я уже сказал, кроме этого, они знать ничего не желали, да и знали бы - все равно толку было бы мало. А способа довести до сознания Комитета Вьетнамского Дня то, как смотрели на все их гулянки Кизи и Проказники, и вовсе не существовало. С п л о т и м с я н а б о р ь б у п р о т и в в о й н ы в о В ь е т н а м е - с космических высот, которых достигли Проказники, эта мелкая шарада гляделась довольно жалкой, ведь они даже не знали, с чего начать...
Как бы то ни было, Кизи был приглашен, тут-то и началась вся потеха. Участники марша стекались в Беркли из семидесяти одного города и двадцати восьми штатов, за точность этих цифр я, правда, не ручаюсь - во всяком случае, там собрались тысячи студентов и профессоров отовсюду. Планировалось целый день проводить диспуты-семинары, вдобавок рано утром начинался массовый митинг, куда с целью накалить страсти было призвано тридцать или сорок ораторов, после чего, в 7:30 вечера, то есть по достижении высшей степени нервного возбуждения, все должны были покинуть университетский городок Беркли и стройными рядами, примерно пятнадцать-двадцать тысяч человек, направиться в Окленд для совершения марша на оклендский армейский перевалочный пункт. С этого перевалочного пункта отправлялись во Вьетнам люди, провиант и боевая техника. Некую пикантность предстоящему событию придавало то, что незадолго до него была украдена готовая к отправке большая партия гелигнита, и каждому уже виделось, как взлетают на воздух в едином гелигнитовом взрыве Окленд, Беркли и Сан-Франциско вместе со всеми копами, борцами за мир, реакционерами, а может, и с неграми, невинными женщинами и детьми. Никто не имел ни малейшего понятия о том, какая из сторон похитила гелигнит, но это было только к лучшему.
Судя по всему, гелигнитовый психоз и вдохновил Кизи на эту проказу. Кизи, надо отдать ему должное, ни к какому делу не относился серьезно, если была возможность превратить его в космическую шутку. В данном случае фантазия Кизи состояла в том, чтобы совершить на этот массовый антивоенный митинг прикольное вооруженное нападение. В этой фантазии крылась подлинно вдохновенная идея. Автобус Проказники намеревались превратить в крепость на колесах с торчащими из окон орудиями, и все должны были нарядиться в военную форму. Кроме того, надо было раздобыть легковые машины и снарядить их таким же образом, а во главе колонны предполагалось пустить... Ангелов Ада, походным порядком, увешанных свастиками. С в а с т и к а м и. Это наверняка должно было посеять в толпе прикольную панику или, по крайней мере, подвергнуть всеобщее хладнокровие неслыханному испытанию.
Перво-наперво они выкрасили автобус в неяркий красный цвет, цвет высохшей крови. Эта кровавая мерзость была нанесена прямо на самое пестрое в истории светящееся произведение искусства. Но кому какое дело! И с к у с с т в о н е в е ч н о. Потом, поверх высохшей крови, они принялись изображать милитаристские символы: свастики, американских орлов, Железные кресты, кресты викингов, Красные кресты, серпы и молоты, черепа и кости все, что подходило под эту гнусную категорию. Естественно, той же ночью начался период осенних дождей, что лишь доказало правоту слов Вождя о том, что искусство не вечно. Вся краска расплылась, и роспись превратилась в конце концов в самое грязное месиво, какое только можно себе вообразить. Однако, на худой конец, годилось и это. На следующий день заявился Кишка со своей подружкой Феей. Кишка переживал своего рода переходный период, болтаясь между Ангелами и Проказниками. На нем была старая джинсовая курткабезрукавка, униформа Ангелов Ада, однако он содрал с нее знаки отличия, надписи и эмблемы с изображением черепа в шлеме, хотя и нетрудно было догадаться по светлым пятнам на джинсовке, где именно все это располагалось. Это была куртка Ангелов Ада в стиле "прощай, но не забывай". Как бы там ни было, Кишка изумил Проказников, изобразив на автобусе большого красивого американского орла, немного примитивного, но могучего. Этот здоровенный неуклюжий Божий ангел оказался весьма талантливым. Проказники были чертовски довольны. По их мнению, его талант проявился благодаря им. Кишка перебудоражил всех. На крыше автобуса они установили поворачивающуюся орудийную башню, оснастив ее двумя большими серыми пушками. Норман сделал из дерева и картона пулемет и выкрасил его в защитный цвет. Другие занимались тем, что сколачивали деревянные ружья одно нелепее другого. Швейная машинка Фэй работала безостановочно. Отовсюду съезжались Проказники - как внутренний круг, так и внешний. Ли Кворнстрём, из внешнего круга, явился с целой партией армейских знаков отличия: погон, нарукавных эмблем, нашивок, орденских планок, звезд, эполет. Кизи оснащал автобус магнитофонами, усилителями, наушниками и электрогитарами. Хейджен готовил к работе свою шестнадцатимиллиметровую кинокамеру и пленку. Из громкоговорителей. установленных через дорогу, над земляным обрывом, гудели и громыхали Боб Дилан. "Битлз", Джоан Баэз. Роланд Кёрк и Миссисипи Джон Хант. Потом вдруг приехал из Биг-Сура Аллен Гинзберг со своим спутником Питером Орловски и целой свитой индусов из Школы Честера А. Артура. Гинзберг всю ночь распевал мантры и бряцал бубенчиками и кастаньетами. Кэссади наглотался винта и с места в карьер принялся взвинчиваться, подергиваясь, дрыгая ногами и приплясывая, казалось, движется он в ритме строчащей длинный шов швейной машинки. Гинзберг же, судя по всему, монотонно распевал в ритме волосяной метелочки одного из джайнистов. Кэссади начал разрабатывать голосовые связки, все время увеличивая темп так, что, прибавь он еще немного к восходу солнца, и не миновать бы ему, как сказал старик Чарлз Форт, расщепления и мгновенного перехода в сущий абсолют. Причудливая компания повеселилась на славу.
Настало утро знаменательного дня 16 октября. - Проказники, как и следовало ожидать, все утро продрыхли, уснув предшествующей ночью в самых разнообразных позах, и опоздали с выездом в Беркли. Искусство не вечно, друзья. Согласно плану, в Пало-Альто они должны были встретиться с Ангелами и дальше двигаться по автостраде единым строем. Они завели записи Проказников, и Кэссади уселся за руль. Напялив свою маскарадную военную форму, в автобус набились все - Зануда, Хейджен, Бэббс, Гретхен, Чума, Девица Тупица, Рой Себёрн, Дейл Кизи и еще множество разных людей, даже Безумный Химик - ради такого случая явился и он, - а в последнюю минуту успела и Мэри Микрограмм. Последним занял свое место Кизи. На нем был просторный оранжевый мундир, напоминающий спецовку, которую одевают дорожные рабочие, чтобы их издалека замечали автомобилисты. На рукавах у него были нашивки, а на плечах болтались небрежно пришитые эполеты. На голове красовался большой, выкрашенный оранжевой светящейся краской шлем времен первой мировой войны. Шлем был ему так велик, так низко сидел на лбу, что глаза его казались двумя крошечными мигающими лампочками. Кизи влез в орудийную башню, и автобус тронулся в путь. Еще до Пало-Альто, точнее, в Вудсайде, их остановили и пристали с проверкой копы. Проказники, как и положено, выскочили из автобуса с камерами, дальнобойными микрофонами и магнитофонами и принялись снимать и записывать все, что говорили копы, потом копы смотались, но время было потеряно.
- Ага, - сказал Безумный Химик, - первая стычка.
- Проказники к бою готовы,- заявил Бэббс. И долго ждать не пришлось. Их то и дело останавливали и приставали с проверкой, а они теряли время. Прибыв на место сбора в Пало-Альто, никаких Ангелов они там не застали. Они принялись ждать и ждали довольно долго, а потом махнули рукой и направились по скоростной магистрали в сторону Беркли.
Когда они добрались до Беркли, уже начинали сгущаться сумерки, и поначалу их прибытие особого впечатления не произвело. Конечно, окажись с ними целая фаланга Ангелов Ада, с виду представляющих собой нечто вроде помеси гестаповцев и тонтон-макутов, это было бы совсем другое дело. Шум поднялся бы неимоверный. Однако ничего не поделаешь, автобус попросту въехал на автостоянку возле здания Студенческого союза, и Проказники принялись выкрутасничать на чем свет стоит, открыв огонь из своих деревянных ружей по птицам и самолетам. Массовый митинг шел с самого утра. Толпа собралась на просторном газоне, или площади, на территории университетского городка, и насчитывала тысяч пятнадцать представителей богемы в дорожных куртках, и всех их обстреливали своим оглушительным бессвязным рокотом мощные громкоговорители. Для ораторов был сооружен большой помост. Их было человек сорок, и все орали, метали громы и молнии или же, что еще хуже, приводили неоспоримые доводы. Цель подобных сборищ состоит в том, чтобы непрерывно наращивать наступательный порыв, напряжение и тревогу ожидания до тех пор, пока не настанет, наконец, время для решительных действий - в данном случае для марша, и тогда одно мановение руки превращает толпу в единый сплоченный монолит, и все готовы к маршу, готовы получать по макушкам полицейскими дубинками и все такое прочее.
Там собрались все яростные мастера красноречия, ораторы вроде Пола Джекобса и М. С. Арнони, который вышел на трибуну в арестантской одежде, потому что его семья была уничтожена во время второй мировой войны в немецком концлагере,- а прямо перед ними бушевало море студентов и прочей Молодежи, море представителей богемы в дорожных куртках - дорожные куртки, ботинки для похода по пустыне, гражданские права, долой войну во Вьетнаме "... взывают к вам из своих могил, взывают с полей и рек. где развеян их прах, они умоляют нынешнее поколение Америки не хранить молчание перед лицом чудовищного геноцида. которому подвергается народ Вьетнама..." - и мощные динамики разносили громовые раскаты этих обвинений по всей толпе.
Первым из членов Комитета Вьетнамского Дня, заметившим, как Кизи приближается к помосту, был редактор журнала "Реалист" Пол Красснер. Почти все Проказники еще сидели в автобусе и дурачились с ружьями к вящему удовольствию оказавшихся поблизости зевак. Кизи, Бэббс, Чаровница Гретхен и Джордж Уокер подошли к помосту - Кизи в своем светящемся оранжевом мундире и шлеме времен первой мировой войны. Красснер, который один и составлял всю редакцию своего журнала, знал, что Кизи является его подписчиком. Поэтому он был не слишком удивлен, когда Кизи его узнал. Поразило его только то, что Кизи сразу же заговорил с ним так, как будто они уже давно вели беседу, потом что-то им помешало, и теперь они ее возобновили... В этом есть нечто потустороннее. С первых же минут ощущается, если можно так выразиться, притягательная сила этого парня, она прорывается наружу даже сквозь идиотскую светящуюся краску, а может, и засасывает человека внутрь, ведь именно так кто-то описывал Гурджиева: "К нему просто невозможно было не тянуться, почти физически... вас словно затягивал гигантский духовный пылесос". Однако в тот момент Красснеру вспомнился Флеш Гордон.
- Взгляни-ка туда, - говорит Кизи, жестом показывая на помост.
Там стоит Пол Джекобс. Джекобс и без того имеет склонность к обвинительным речам, а тут еще неплохо помогают оратору микрофоны и громкоговорители. Стоит услышать, как твой голос, мощный, как у Вотана, раскатисто гремит над океаном обратившихся в слух напряженных лиц, и ты уже всесилен, способен на еще более страшные обвинения, а голос твой с каждой минутой делается все более звучным и грозным: "Пускай это уже написано, но я скажу вам... подлые шакалы истории-рии-рии-рии-рии..." Оттуда, где они стоят, сбоку от платформы, слов Джекобса почти не слышно, однако они слышат лающий, ревущий, грохочущий звук, слышат, как послушно ревет и лает в ответ толпа, и еще видят Джекобса - припавшего к микрофону упитанного коротышку, для пущей выразительности рубящего ладонями воздух,- и там, в лучах заходящего солнца, на фоне красноватого неба четко вырисовывается его нижняя челюсть, выдающаяся вперед, похожая на мускусную дыню...
Кизи обращается к Красснеру:
- Не вслушивайся в слова, важен только звук, и еще жесты... кого ты видишь?
Красснеру почему-то страшно не хочется ошибиться. Это зов все той же притягательной силы. Ему необходимо дать правильный ответ.
- Муссолини?
Кизи принимается кивать: именно, именно, - но взгляда от выступающей челюсти не отводит.
К этому времени Проказников у помоста прибавилось. Они отыскали несколько электрических розеток и протянули на помост длинные провода для гитар, басгитар и электродуховых. Кизи предстоит выступать предпоследним. За ним должен выйти некий подлинно Зажигательный Оратор, а потом последний импульс и марш на Окленд.
С того мгновения, как Кизи поднимается на помост, наступает прикольная дисгармония. Френч его светится в сумерках, светится и шлем. За спиной у него выстроились другие светящиеся психи в шлемах авиаторов, защитных очках, костюмах пилотов и военных мундирах Бэббс, Гретхен, Уокер, Чума, Мэри Микрограмм и маленькие светящиеся детишки, у половины из них в руках электрические гитары и духовые инструменты, они гримасничают и переходят с места на место в полосках разноцветного свечения. Дисгармонию вносит и голос Кизи: в нем нет обвинительных ноток. Начинает он тихо, по-орегонски растягивая слова, точно запросто беседует с пятнадцатитысячной толпой:
- Да будет вам известно, что ни митингами, ни маршами войну не остановишь... Этим занимаются они... Они проводят митинги и марши... Они воюют уже десять тысяч лет, и таким способом их не остановишь... Десять тысяч лет, и с той же целью они затеяли эту игру... игру в митинги и марши... и в ту же самую игру играете вы... в их игру...
После чего он извлекает из недр своего гигантского, ярко светящегося френча губную гармошку и принимается дудеть на ней прямо в самый микрофон: "Дом в степи", - без устали пиликая на этой треклятой штуковине... "Дом... дом... в степи-и-и-и-и пиликпилик..."
Толпа превращается вдруг в рыхлую массу, большинство задает себе вопрос, уж не ослышались ли они, все вытягивают шеи и вертят головами, глядя друг на друга. Во-первых, что это за неожиданный доверительный тон, во-вторых - что за беспорядочные ноты извлекают стоящие позади него размалеванные психи, бешено дергающие струны электрогитар, явно наобум, и микрофон улавливает и многократно усиливает нарастающий всеобщий гомон... может, мы просто ослышались...
...все это время Кизи стоит у микрофона и вовсю пиликает на своей прикольной гармонике. "Дом, дом в степи-и-и-и-и-и-и-и..."
...ах, вот оно что - народу начинает казаться, что это приготовленный заранее концертный номер: "Дом, дом в степи" - ну конечно же! что ж тут непонятного! Знаем мы, что это за дом! Знаем мы, что это за степь! Это же гнусный американский дом и гнусная американская степь!..
...но тут вновь слышится тот же непринужденный протяжный голос...
- Я тут смотрел на оратора, который только что был на моем месте... мне не было слышно то, что он говорил... но я слышал то, как звучали его слова... и еще я слышал, как звучала ваша реакция на них... видел я и его жесты...
...и Кизи принимается пародировать Пола Джекобса с его рубящими воздух ручонками и ссутулившейся у микрофона фигуркой, и...
- ...видел, как выпячивается его нижняя челюсть вот так... как вырисовывается она на фоне неба... и знаете, кого я увидел... и кого услышал?.. Муссолини... Вот на этом самом месте, всего несколько минут назад я видел и слышал Муссолини... Ага... вы играете в их игру...
Потом он вновь принимается пиликать, пиликает и пиликает "Дом, дом в степи", в извечном заунывном темпе "гармоники у костра" - а Проказники подыгрывают ему на своих инструментах: Бэббс, Гретхен, Джордж, Чума, раскачивающиеся на сцене в полнейшем светящемся одурении...
...но что за чертовщина - всего несколько нестройных неодобрительных возгласов, а так - сплошное замешательство... что эти придурки, черт возьми, себе...
- ...Все мы уже это слышали и видели, но продолжаем это делать... Месяц назад я ходил на концерт "Битлз"... И я услышал, как при появлении "Битлз" кричат сразу двадцать тысяч девочек... там я тоже не слышал, что именно они кричат... Но это и ни к чему... Они кричат: "Я! Я! Я! Я!... Это Я!.." Это крик самомнения, таков и крик сегодняшнего митинга!.. "Я! Я! Я! Я!..." Вот почему не прекращаются войны... из-за самомнения, изза того, что стольким людям хочется крикнуть: "Обратите внимание на Меня!.." Ага, вы играете в их игру...
...и вновь п и л и к п и л и к п и л и к п и л и к п и л и к...
...и в толпе начинается разброд. Словно на этом митинге весь день непрерывно, старательно накачивали гелием огромный воздушный шар, и вот, когда он уже был готов взлететь, кто-то взял да и вытащил затычку. Дело даже не в том, ч т о о н там говорит. Дело в звуке, в этом безумном зрелище, в этой треклятой заунывной гармонике, в этой идиотской китайской музыке стоящих у него за спиной придурков. Это единственное, что способно подорвать боевой дух, - пародия, проказа, шарлатанство, шпилька в задний проход.
Члены Комитета Вьетнамского Дня в полнейшем смятении собираются на краю помоста:
- Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?'.
- Это ты его пригласил!
- Мы думали, раз он, черт подери, писатель, значит, он против войны!
- Неужели вам без него мало ораторов! - говорит Красснер.
- Чтобы повести толпу за собой, нужно собрать как можно больше популярных людей.
- Ну и разъебывайтесь теперь сами со своими знаменитостями! - орет Красснер.
Будь при них сейчас хоть один из тех громил, что во времена увлечения эстрадой служили им вышибалами на любительских представлениях, они бы незамедлительно стащили Кизи со сцены. И все-таки почему никто не поднимется и не спихнет его оттуда! Он же погубит весь треклятый замысел! Но потом они видят всех этих размалеванных психов, мужчин, женщин и детей, раскачивающихся и наэлектризованных, терзающих струны гитар, дующих в дудки, сверкающих безумным светом в лучах заходящего солнца... И вся картина величайшего антивоенного митинга в истории Америки выливается в сверкающее разноцветное бесчинство под мотив "Дом, дом в степи"...
...внезапно пиликанье прикольной гармоники прекращается. Кизи наклоняется к микрофону...
- ...Остается только одно... только одна вещь, которая будет иметь хоть какой-то смысл... Всем надо просто посмотреть на нее, посмотреть на эту войну, повернуться к ней спиной и сказать: "Насрать на нее..."
... пиликпиликпиликпилик...
...Они не ослышались. Эта фраза - Н а с р а т ь н а н е е - звучит так странно, так скандально, даже здесь. в цитадели Свободы Слова,- раздавшись так запросто из публичного громкоговорителя, прогремев над головами пятнадцатитысячной толпы...
..."Дом, дом в степи пиликпиликпилик", - теперь Проказники принимаются наяривать на своих инструментах в бешеном темпе, подыгрывая гармонике, словно взявшейся за безумную кабацкую интерпретацию Хуана Карильо, который придумывал мелодии на девяносто шесть тонов на заднем сиденье джипа "виллис" - всю войну откладывал деньги на его покупку, вы же понимаете, копил цинковые монеты, пока подушечки его лимонножелтых пальцев не покрылись синими гнойничками, вы же понимаете...
...П р о с т о п о с м о т р и т е, о т в е р н и т е с ь и с к аж и т е... Н а с р а т ь н а н е е ...с к а ж и т е... Н а с р а т ь н а н е е... п и л и к п и л и к п и л и к б л я м ...Н а с р а т ь н а н е е... П и л и к н а с р а т ь н а н е е... д р у з ь я м о и...
Доказать, что во всем виноват Кизи, не смог бы ни один человек. И тем не менее антивоенный митинг лишился чего-то очень важного. Произнес свою речь Зажигательный Оратор, Комитет Вьетнамского Дня сделал последнюю попытку массового внушения прежнего боевого духа, а потом был дан сигнал, и в сумерках начался великий марш на Окленд. Пятнадцать тысяч человек... плечом к плечу, как на старых забастовочных плакатах. На границе Окленда и Беркли стреловидной фалангой выстроились полиция и Национальная гвардия. Комитет Вьетнамского Дня, неистовой сплоченной группой маршировавший во главе колонны, пытался решить, то ли пробиваться силой, затеять ф и з и ч е с к о е с т о л к н о в е н и е, с проломленными черепушками и применением оружия, - то ли по первому требованию повернуть назад. Твердой решимости никто проявить не сумел. Скажи ктонибудь: "У нас нет выбора, придется поворачивать назад", - и кто-то другой обозвал бы его Мартином Лютером Кингом. В среде Новых Левых не было в то время оскорбления более страшного. На мосту в Селме Мартин Лютер Кинг в решающий момент повернул назад.
"Мы не вправе рисковать черепами преданных нам людей, ведь их могут избить и покалечить те, кто не стыдится трусливо бряцать оружием", - сказал он своим замогильным голосом, как и подобает негру, изучавшему общественные науки,- напыщенному Дяде Тому, приходящему в восторг от собственных нравоучений. Вот оно что! ах ты, пустоголовый Дядя Том, ах ты, Букер Т. Вашингтон доморощенный, только и знаешь, что лекции читать, Нобелевский лауреатишка - Д я д я Т о м, вот ты кто! - после этого Мартин Лютер Кинг превратился в глазах Новых Левых в жалкого балаганного Негра-Подхалима - и вот они сами пришли к тому же, принялись обзывать друг друга Мартином Лютером Кингом и наносить прочие неслыханные оскорбления - но железной решимостью, страстным желанием выиграть бой похвастаться было некому... Ах, где же наш Зи-лот, кто расцветил бы наш разум всеми красками, кто заебал бы нам мозги... и не оставалось ничего, кроме как поворчать на Национальную гвардию и повернуть назад, что они и сделали. Что с нами случилось, черт подери? Кто это сделал? Ну конечно, это же тот Человек в маске...
Короче, все многочисленные участники марша развернулись и направились в Центральный городской парк Беркли, а там разбрелись и принялись лакомиться гамбургерами, слушать музыку, исполняемую шумовым оркестром группой, которая позже стала известной под названием "Деревенщина Джо и Рыбы", - и удивляться, что за чертовщина с ними творилась. Потом кто-то начал швырять с крыши гранаты со слезоточивым газом, и Боб Шир храбро повелел всем лечь на газон, поскольку слезоточивый газ поднимается вверх,однако шумовой оркестр остался стоять на месте, окаменев, руки и инструменты музыкантов застыли в том положении, в каком их поразил газ. Не исключено, что весь шумовой оркестр тащился под тем или иным наркотиком, а в момент взрыва смесь газа с тем. от чего они торчали, превратила их в к а м е н ь, и они так и остались стоять в напряженных. окоченевших medias res, словно позируя Айво Химе для памятника крупнейшему антивоенному митингу в истории американского народа. А сам митинг уже казался всем нелепой кучей недоделанного дерьма, над которой символом того, до чего дошли его участники, возвышается застывший шумовой оркестр.
XVII. РАССТАВАНИЯ
Готовьтесь к Мексике
А потом на домашней доске объявлений Кизи вывесил загадочное сообщение: Готовьтесь к Мексике, пусть все наши мысли, их направление подчинятся этому устремлению.
Пусть каждый кусочек, что вы съедаете, каждая книга, что вы читаете, каждый прикольный поступок всюду мысль об отъезде внушать вам будет...
Но не удосужился он сказать, когда отъезда следует ждать.
Горянка возвращается в Пакипси
Ну, а Горянка глубоко разбирается в духовном взлете Проказников, Кому как не ей быть радиометром их супердуховного ритма, Кто же еще с головой окунался в психеделическую опасность, Кто путь проложил так блестяще в духовный космос, в мир настоящий! Но и Исиду, знает Озирис, тоже порой настигает кризис. Что полностью в женской душе отразится, если ребенок должен родиться. В Пакипси придется ей нелегко, до Кизи три тысячи миль далеко! Но надо сказать себе: Стоп! Попытатся Как можно глубже во всем разобраться... и ненадолго на Восток возвращаться.
Сэнди возвращается в Нью-Йорк
Мягкой, как бархат, была тропа, но Сэнди услышал, как он приближается... Стуж! он все ближе, он появляется во мгле его увлечений страстных. Вовсю уже крутится дьявольский Винт, и Сэнди в тяжелом бреду дрожит. В который раз он стал одержимым после полубезумного дээмтэшного взрыва,
Вызывающего психосоматические, психоцидные корковые синдромы, Даже синартротический паралич одной стороны его худого лица. Он пробует с помощью самолечения совершить обряд очищения от духовного яда, Но все бесполезно - не действует магия залитого светом жилища Проказников.
И энцефалограммы не нужно: "И-цзин" говорит, что мозг разлагается и наблюдается полная клиническая картина, А лечение стоит денег... Кизи! Позволь мне заложить "Ампекс", Магнитофон за четыре тысячи, ведь как-никак я его Сюда и принес - а потом - в синартротической коре его мозга застревает Мысль: Кизи не дал ему "Ампекс", магнитофон, спасающий души Проказников. Он едет на Восток, где в клинику ложится, но это не конец, все еще продлится, Рыцарь Мечты...
XVIII. СУМЧАТАЯ ДЬЯВОЛЬЩИНА КОСМО
"А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?.."
Клич брошен, слышны голоса, Горят у Проказников наших глаза, в них призывно сверкает зеленый готический шрифт, А мы лишь стенаем На кладбище, средь лунного камня могильных плит. и философствуем: Бог, мол, не выдаст, свинья не съест... А ты пройдешь Кислотный Тест?
Бэббс и Кизи слоняются По калифорнийскому кладбищу, где погружаются в глубины Синхронизации В полной элэсдэшной прострации, и брезжит пред ними прикольный Миссионерский крест: А ты пройдешь Кислотный Тест?
Могильные плиты! Склепы, гробы и бренных останков флюиды. слияние грез Тайных потусторонних мест: А ты пройдешь Кислотный Тест?
Коллективному воображению, Парящему высоко, майор, но не в ослеплении пьяного лунного бреда. Ниспослано было наитие Насчет ритуала, что станет событием, способным в лунном сиянии Распространить Идеи Проказников тонкую нить На самый край света. Души манифест; лунный корабль Кислотный Тест...
...и Кизи выбрался из этой таинственной кладбищенской ночи с мечтой одурманить буквально весь мир и фантастически реальным способом осуществления этой мечты, получившим название
КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
Ведь написано же было: "...у него возникает непреодолимое желание поделиться своим откровением со всеми людьми... он создает ритуал, нередко включающий в себя музыку, танцы, литургию, жертвоприношение, и имеющий целью найти предметное, стереотипное выражение первого стихийного опыта религиозного восприятия".
Господи!.. сколько движений сталкивалось уже до них с той же самой проблемой! Вся способность к предвидению, вся проницательность, коей были наделены... исконные... члены круга, всегда являлась следствием н о в о г о о п ы т а в о с п р и я т и я... к а й р о с а... а разве о нем расскажешь! Как передать его широким массам, которым не дано было обрести этот опыт самим? Ведь словами его не выразить. Оставалось создать такие условия, при которых они ощутят нечто, приблизительно соответствующее т о м у ч у в с т в у, возвышенному к а й р о с у. Оставалось привести их в экстаз... Буддийские монахи погружаются в космическую любовь с помощью поста и созерцания; индусы, одурманенные Бхакти, то есть пылкой любовью во славу Бога, исступленно впихивают в себя Кришну с помощью сексуальных оргий или безоглядно предаваясь вакханалии; христиане добираются до своего Города-Порога с помощью гностического онанизма, или Сердца Иисуса, или Младенца Иисуса, с его гноящейся раной - или...
КИСЛОТНЫХ ТЕСТОВ
И внезапно Кизи видит, что они, Проказники, обладают уже эрудицией и оборудованием, достаточным для того, чтобы привести весь мир в такое возбужденное состояние, какого еще никому не доводилось испытывать, до крайности взвинтить его, осветить и озвучить и при этом... контролировать к тому же в руках у них самый действенный из когда-либо изобретенных ключей к дверям мирового сознания, а именно - ЛСД Аузли.
Не один месяц вынашивается Кизи... фантазию... Купола. Имеется в виду огромный каркасный купол, венчающий цилиндрический столб. С виду это должно напоминать громадный гриб. Множество уровней. Люди будут подниматься по лестнице внутри цилиндра - п о к у п а т ь б и л е т?.. д а к а к в а м с к а з а т ь, - а пол под куполом будет пенорезиновый, и на нем можно будет лежать. Ниже уровня пола в пенорезине будут утоплены кинопроекторы, видеомагнитофонные проекторы, проекционные фонари. Все помещение, в том числе и купол, будет оснащено громкоговорителями, микрофонами, магнитофонами, звучащими живьем, в записи, с переменным запаздыванием. Народ сможет принять ЛСД или винт или выкурить травы, а потом улечься и испытывать всевозможные ощущения, замкнувшись, растворившись в планете света и звука, какой не знала еще вселенная. Прожекторы, кинофильмы, видеофильмы, - видеофильмы, запечатлевшие их самих, ярко вспыхивают и вихрем носятся по куполу благодаря направленным на него с пола лучам проекционных аппаратов, расположенных меж их телами. Звуки резвятся внутри этого шара, точно подхваченные мощным тайфуном. Фильмы и записи прошлого, магнитофонные и видеозаписи, радиотрансляция и картины настоящего, записи и гуманоидные звуки будущего - но все собрано воедино в д а н н ы й м о м е н т здесь и сейчас - К а й р о с - внутри этой расширенной коры головного мозга...
Вдохновенная идея каркасного купола принадлежала, разумеется, Бакминстеру Фуллеру. Мысль же о светопроекции осенила впервые Герда Штерна - Герда Штерна из организации лиц, отказавшихся от военной службы, хотя с проекторами уже работал, и довольно неплохо, Рой Себёрн, а Пейдж Браунинг, тот и вовсе проявил талант, удививший всех. Однако волшебный купол новая планета - целиком принадлежал Кизи и Проказникам. Эта идея превосходила то, что позднее стало известно как представление с использованием нескольких средств информации, ныне широко распространенное в "пскхеделических дискотеках" и прочих подобных местax. Проказники владели суперсредством, четвертым измерением - кислотой - Космо - Единением Контролем - Фильмом...
Но почему именно купол? Объяснение всех фантазий Проказников, открытых и тайных, решение загадки, было уже найдено; им стала вечеринка с Ангелами Ада. Хотя то двухдневное сборище было скорее не вечеринкой, а спектаклем. И даже больше, чем спектаклем. Это был потрясающий сгусток энергии. Не только Проказники, но и люди, съехавшиеся отовсюду, торчки, не-торчки, интеллектуалы, любопытные, даже копы - все, кто там оказался, были втянуты в невероятный сгусток энергии, образованный всем происходящим. Они попали в фильм Проказников. Это был спектакль, где не происходило деления на артистов и зрителей, никто не покупал билет, никто не говорил: "Отлично, теперь меня развлекайте". На вечеринке в честь Ангелов все тащились вместе и каждый делал свою вещь, развлекая всех остальных, Ангелы оставались Ангелами, Гинзберг оставался Гинзбергом, Проказники оставались Проказниками, а копы оставались копами. Даже копы делали свою вещь, расцвечивая земляной обрыв яркими зловещими огнями своих вращающихся красных мигалок, рыча, лая и понося на чем свет стоит проезжающие машины.
А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?
Любой, кто способен, впервые приняв ЛСД, не впасть в безумие под ее воздействием... Лири и Алперт проповедовали "настрой и обстановку". При приеме ЛСД, при стремлении получить плодотворный, свободный от безумия элэсдэшный опыт, все зависит от настроя и обстановки. Кислоту следует принимать в некоей спокойной, привлекательной обстановке, в доме или квартире, убранной подлинно добротными вещами - гобеленами в турецком стиле, греческими коврами из козлиной шкуры, дорогими голубоватыми кувшинами,- залитой мягким рассеянным светом, однако никаких круглых бумажных японских фонариков, только полотняные китайские абажуры без кисточек, - словом, в идеале требуется уединенное богемное загородное пристанище стоимостью тысяч эдак, шестьдесят в год, с "Реквиемом" Моцарта, льющимся с литургической торжественностью из аппаратуры высшего класса, "Настрой" означал душевный настрой. Готовиться к приобретению опыта следует с помощью размышлений о состоянии своей души, о том, что вы надеетесь познать, чего достичь во время этого путешествия в собственную внутреннюю сущность. Кроме того, вам необходим руководитель, который уже принимал ЛСД и знаком с каждой стадией приобретения опыта, руководитель, которого вы знаете, которому доверяете... да насрать на все это! Все это лишь запором прошлого, вечными з а п а з д ы в а н и я м и цеплялось за то, что должно произойти в Д а н н ы й М о м е н т. Пускай обстановка будет такой неспокойной и мрачной, какой ее в состоянии сделать коварное искусство Проказников, пускай твой настрой зависит только от того, что творится в твоем... м о з г у, старина, и пускай твоим руководителем, ведущим тебя за руку, и оберегающим твой разум проводником будет компания размалеванных светящихся психов, одним из многочисленных девизов которых является следующий; "Никогда не доверяй Проказнику". Кислотные Тесты должны были напоминать вечеринку в честь Ангелов с добавлением тех идей, что вошли в фантазию Купола. Все будут принимать кислоту, когда им заблагорассудится, хоть за шесть часов до начала Теста, хоть сразу по приезде на место - в тот момент путешествия, когда им захочется попасть на другую планету. Так или иначе, на другую планету они попадут.
Тайны синхронизации! Как ни удивительно... Кислотные Тесты вылились на деле в тот вид искусства, появление которого было предсказано в упомянутой странной книге "Конец детства", в жанр, названный "полным отождествлением": "Ключом к разгадке их представлений была история кинематографа. Сначала звук, потом цвет, стереоскопия, синерама - все это делало старые "движущиеся картинки" все больше и больше похожими на саму реальность. Чем это должно было кончиться? Несомненно, последняя стадия может быть достигнута лишь тогда, когда зрители позабудут о том, что они зрители, и превратятся в участников представления. Чтобы добиться этого, следует воздействовать на все органы чувств, не исключено, что и с помощью гипноза... Когда цель будет достигнута, произойдет невероятное обогащение человеческого опыта. Человек сможет - по крайней мере на время превратиться в любого другого человека и принять участие в любом мыслимом приключении, реальном или воображаемом... А когда "представление" будет окончено, оно останется в его памяти, как и любой опыт, приобретенный в действительности, - и ничем не будет отличаться от самой реальности".
Чистейшая прикольная правда!
Первый Кислотный Тест вылился в нечто похожее на прежние кислотные вечеринки в Ла- Хонде - иначе говоря, дело сугубо частное и в значительной степени аморфное. Предполагалось пригласить широкую публику, однако Проказники отнюдь не были величайшими в мире специалистами по аренде залов. Первый из намеченных залов находился в Санта-Крусе. Однако снять его вовремя не удалось. Пришлось перенести Тест в загородный дом Бэббса, называвшийся "Размах" и стоявший близ Санта-Круса, в общине под названием "Сокель". С виду "Размах" напоминал захудалую птицеферму. Участок постепенно отвоевывали себе дикая вика и сухие плети повилики - по крайней мере там, где земля не выгорела или не превратилась в глиняное месиво. Во дворе находились упитанные бурые псы и сломанные автомобили, проржавевшие механизмы и гниющие корыта, снятые с колес покрышки и ветхий жилой домик с линолеумными полами и старыми засаленными мягкими креслами, над которыми пушистыми тучами роились гнездящиеся в обивке мушки, не отлетавшие, как от них ни отмахивайся, дальше, чем на три четверти дюйма. Однако при всем при том стены и потолок были расписаны нелепейшими произведениями светящегося искусства, принадлежащими кисти Бэббса, к тому же владения были частные и изолированные от внешнего мира. Так или иначе, они попали в "Размах" и деваться было некуда.
Всю рекламную кампанию им пришлось проводить непосредственно в день Теста. Норман Хартвег намалевал на куске картона объявление, прибил его к нескольким дощечкам, с помощью которых во время съемок фильма Бэббс подсказывал реплики, и выставил в книжной лавке "Задний карман". "А Т Ы П Р О Й Д Е Ш Ь К И С Л О Т Н Ы Й Т Е С Т ?" Книжная лавка "Задний карман", торговавшая дешевыми изданиями, находилась в Санта-Крусе и принадлежала Зануде и Питеру Демме из внешнего круга Проказников. Днем они оставили в лавке объявление о сборище, намечавшемся у Бэббса. Оно попалось на глаза нескольким местным босякам, и те приехали, однако в тот вечер в "Размахе" собрались главным образом Проказники и их друзья, в том числе многочисленная компания из Беркли, которая неоднократно наезжала и в Ла-Хонду. Плюс Аллен Гинзберг со своей свитой.
Началось все как обычная вечеринка с демонстрируемыми на стенах фрагментами фильма, театральным освещением, магнитофонными записями и Проказниками, исполняющими собственную музыку, не говоря уже об ЛСД. Причудливая атонально-китайская, а-ля Джон Кейдж, музыка Проказников транслировалась на всех частотах. Все это напоминало очередную вечеринку в Ла-Хонде - но потом, часа в три утра, что-то произошло... Посторонние, те, кто явился туда на простую гулянку, люди, которые никогда не видели Главного, к примеру, гости из Беркли, - все они к трем часам ушли, и проводить Тест осталось некое ядро... В конце концов Кизи обосновался у одной стены общей комнаты Бэббса, Гинзберг у другой, а все остальные сгруппировались вокруг этих двух полюсов, как притянутые магнитом,люди Кизи и люди Гинзберга - супер-Запад и суперВосток,- и предметом разговора стал Вьетнам. Кизи выложил свою теорию о том, что людям надо собраться вместе и, взявшись за руки, всей толпой двинуться прочь с войны. Гинзберг же считал все эти вещи, все эти войны, результатом отсутствия взаимопонимания. Никто из тех, кто сражается на войне, никогда не х о т е л сражаться, и, если бы только все могли сесть и по-дружески все обсудить, они добрались бы до корней этого непонимания и устранили их - и тогда из глубины контингента Кизи раздался голос единственного человека в комнате, который подходил к этой войне ближе, чем на тысячу миль, голос Бэббса;
- Ну да, это же я с н е е я с н о г о.
Э т о ж е я с н е е я с н о г о...
Какой волшебной показалась в тот момент реплика Бэббса! Волшебный восьмой час кислоты - все стало предельно ясно: Гинзберг это высказал, а Бэббс, воин Бэббс, его слова подтвердил. Бэббс увенчал своей репликой разговор, и все вдруг стало... предельно... ясно...
Кислотный Тест в "Размахе" был, разумеется, всего лишь репетицией. Пока еще он по существу не вырвался... во внешний мир... Однако! Вскоре... в Сан-Хосе, что в сорока милях от Сан-Франциско, должна была приехать вторая по популярности английская группа "Роллинг Стоунз" и 4 декабря дать концерт в Городском Зале. Все это Кизи уже мог себе представить, поскольку все это видел. Он мог представить себе всех этих взвинченных, наэлектризованных подростков-фанатов и разношерстную толпу вроде той, что валила в тот вечер из "Кау-пэлэс" после концерта "Битлз", представить развалившегося на части зверя с розовыми щупальцами, выползающего наружу, все еще сотрясаясь в порыве исступленного восторга, с бесполезными леденцами наготове, не имея течения, с которым стоит уплыть... Это же яснее ясного.
Три или четыре дня искали Проказники зал в СанХосе и никак не могли найти - чего и следовало ожидать, - казалось совершенно естественным и почти справедливым, что ничего не решается до самой последней минуты. Несомненно было одно: в последнюю минуту они зал найдут. Уж в этом им Фильм способен помочь. Но что, если широкие массы до самой последней минуты не будут з н а т ь, где все будет происходить? Ну что ж, те, кому суждено туда попасть - кто создан из того же теста и является частью общего пирога, - те доберутся. Либо вы в автобусе, либо вне автобуса - и закон этот действовал во всем мире, даже в Сан-Хосе, штат Калифорния. В самую последнюю минуту Кизи уговорил тамошнюю достопримечательность, безработного босяка по прозвищу Большой Ниггер, разрешить им воспользоваться его огромным старым доминой.
Кизи был связан с рок-н-ролльным ансамблем "Благодарные Мертвецы" под руководством Джерри Гарсиа - того самого пострела, что некогда в Пало-Альто жил в "Замке" вместе с Пейджем Браунингом и прочими, тоже, по-видимому, не графьями, скорее - люмпен-битниками, которых приходилось вышвыривать на улицу, когда они являлись без приглашения на перри-лейнские вечеринки. Гарсиа не забыл, как они туда приходили и как "Кизи со своими пьянчугами" гнали их оттуда взашей. П ь я н ч у г и - это зажиточные представители перри-лейнской богемы. Оба они, и Кизи, и Гарсиа, все это время стремились все к тому же пирогу - правда, с разных сторон, - и вот теперь Гарсиа стал, да-да, чудесным парнем, скромным, стал частью пирога и вдобавок великолепным гитаристом. Первое время Гарсиа называл свою группу "Маги", считая их кудесниками, чародеями, и они пробавлялись тем, что развлекали своей музыкой любителей пива в джазовых забегаловках и прочих подобных заведениях Пало-Альто и окрестностей. Для "Магов" музыка любителей пива, даже если именовать ее джазом, была всего-навсего замшелой традицией. Они стремились выработать собственный стиль. А с точки зрения Кизи, они имели право просто играть, делать свою вещь.
У "Мертвецов" был органист по прозвищу Свинарник, владевший электроорганом "Хаммонд". Этот орган они и приволокли в старинный дом Большого Ниггера, куда были также доставлены все электрические гитары и басгитары "Мертвецов", а заодно и принадлежащие Проказникам электрические гитары и бас-гитары, флейты и медные духовые, осветительная аппаратура и кинопроекторы, магнитофоны, микрофоны и проигрыватели, и все это на глазах изумленного Большого Ниггера превратилось в безумное нагромождение извивающихся проводов, поблескивающей нержавеющей стали и мигающих индикаторов. Дом у него старый, и проводка может и тостера не выдержать. Проказники уже при всех своих регалиях. Пол Фостер облачен в свой Пышный Мундир, к тому же он отрастил громадную копну вьющихся волос и гигантские усищи, закрученные так, что они сливаются с гигантскими вьющимися бакенбардами. Королем грима, несомненно, является Пейдж Браунинг. Он превращается в истинного дьявола с ярко-оранжевым лицом, глаза его образуют центры двух больших серебристых звезд, изображенных поверх оранжевой краски, волосы посеребрены серебристым порошком, и теперь он красит губы серебристой губной помадой. Той же ночью все Проказники берут цветную пастель и разноцветные авторучки, садятся и принимаются в бешеном темпе, на листках бумаги 8,5 х 11 дюймов, выводить печатными буквами объявления: "А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?" - и адрес Большого Ниггера. Когда обезумевшие народные массы со своими бесполезными леденцами в карманах начинают валить из Городского Зала после концерта "Роллинг Стоунз". Проказники отважно врезаются в толпу. Серебристо-оранжевый дьявол, дикарь в застегнутом на тысячу пуговиц мундире - Проказники. Проказники!..- с вызовом вручающие объявления, точно некие демоны-искусители, воистину колдуны: приходите, у нас вы направите в нужное русло ту бессмысленную бешеную энергию, что бурлит в вас после выступления "Роллинг Стоунз".
Толпа валит в дом Большого Ниггера, и через минуту в нем царят кислота и всеобщее помешательство, в каждом брюхе вибрируют звуки электрооргана, малыши танцуют, но не р о к - танцы, не "фраг" и не - как его? "с в и м", мама, они танцуют "э к с т а з", скачут, впадают в транс, вскидывают руки над головой не хуже придворных льстецов самого Папаши Грейса - да! - волны света, включенного Роем Себёрном, окатывают каждую голову, Кэссади что-то горланит, Пол Фостер раздает народу чудные штучки из своего Причудливого Мешка: старые свистульки, оловянных сверчков, обгоревшие ключи, призрачные синтетические рукоятки. Глаза у всех вспыхивают, как электрические лампочки, перегорают пробки, темнота - ой-ёй-ёй! - все трясется и вибрирует, кружится и одурманивается в темноте - потом кто-то с шумом вставляет новые пробки, и старая домина вновь содрогается, электропроводка извивается и разваливается, как множество сбрасывающих шкуру змей, органы проводят повторный вибромассаж брюха, перегорают пробки, вопят души, раскалываются изнутри головы, соседи вызывают полицию, 200, 300, 400 человек из внешнего мира втянуты в Фильм, хоть и на краешек пирога, но все из того же теста, из такой плотной и уторчавшейся массы, какой не была ни одна масса в истории, это не вызывает сомнений, и Кизи производит мелкую регулировку - вот он, маленький рычажок, смазанный вазелином No 643-3, разбавленным четыреххлористым углеродом,- и они покрываются р я б ь ю, майор, р я б ь ю, но со смыслом, 400 человек, составляющие созвучную, гармоничную толпу, единый пирог, первый опыт массового кислотного восприятия, рождение Психеделии. Цветочного Поколения и всего прочего, а Большой Ниггер требует арендную плату.
- Как по-твоему?
К а к п о - т в о е м у...
- Я, значит, чего говорю-то, - обращается Большой Ниггер к Гарсиа. - Я же вроде как с Кизи за помещение ничего не запрашивал, вроде как бесплатно, понятно я говорю? А теперь, раз такая процедура пошла, пускай, значит, старина, каждый пижон пожертвует немного на арендную плату.
Н а а р е н д н у ю п л а т у...
- Ну да, я, значит, чего говорю-то,- произносит Большой Ниггер. Большой Ниггер пристально смотрит на Гарсиа. и это самый глубокий взгляд всепроникающей негритянской духовной властности, какой только можно себе вообразить, к тому же страшно назойливый...
Н у д а, я, з н а ч и т, ч е г о г о в о р ю - т о... Что до Гарсиа, то он, однако, никак не может понять, что раздается сначала - музыка или оранжевый смех. Краешком глаза он видит собственные черные волосы, обрамляющие его лицо, - они такие длинные, до плеч, и растекаются во все стороны, как у суданского солдата, - а потом прямо перед ним черным пятном возникает широкое серьезное лицо Большого Ниггера, оно колышется и комично уплывает в сверкающее, кислотно-ликующее красное море человеческих лиц, которое бушует вдали от них обоих, средь галактических красных озер на стенах...
- Ну да, я, значит, чего говорю-то, я насчет а р е н д н о й п л а т ы, старина,- гнет свое Большой Ниггер,вы уже шесть пробок с о ж г л и.
С о ж г л и! Ш е с т ь п р о б о к! Гарсиа вонзает руку в свою электрогитару, и извлеченные из нее ноты звучат оглушительным оранжевым смехом, весь искровой электрический разряд сгоревших пробок обрушивается на сверкающее море лиц. Прикольный смех да и только! Рождается новая звезда, как электрическая лампочка в утробе матери, а Большому Ниггеру подавай арендную плату - рождается новая звезда, образуется новая планета, Ахура Мазда сияет в мировой утробе, здесь, прямо у нас на глазах,- а Большому Ниггеру, бедному несчастному чернокожему, подавай его арендную плату.
Какая, однако, странная мысль! Здоровенный косматый негритос выглядит несчастным и добропорядочным. А ведь целых двадцать лет в жизни людей с понятием ни один негр ни разу даже н е в ы г л я д е л добропорядочным. Все они исконно олицетворяли собой негритянский дух. Однако что нам их дух или Нутряной Джаз, что нам их Джаз Прохладный, что нам их тягучее "кро-о-о-шка" - в новом мире экстаза, Единения... к а й р о с а...
Если бы только нашлось идеальное место, просторное помещение, способное вместить массу народа, и достаточно изолированное, чтобы избежать нашествия копов с их комендантским часом и неизменным занудством! Вскоре они отыскали идеальное место, совершенно слу...
С л у ч а й н о, Махавира?
Третий Кислотный Тест намечено было провести в Стинсон-Бич, в пятнадцати милях к северу от Сан-Франциско. Стинсон-Бич уже превратился в место сборищ тамошних торчков. За самую пустяковую плату там можно было всю зиму жить в маленьких коттеджах на взморье. Стоял на взморье и массивный кирпичный танцевальный зал, просто чудесный,- все славненько... однако в самую последнюю минуту сделка сорвалась, и они переместились на несколько миль к югу в Муир-Бич. Среди всех торчковых подразделений Сан-Франциско уже были распространены объявления: "А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?" - в афише значились "Кэссади и варьете Энн Мёрфи", а также знаменитости, которые м о г л и б ы там объявиться, включая всех, кто случайно оказался в городе, и всех, кто мог бы там оказаться: "Фагз", Гинзберг, Роланд Кёрк. Риторика объявлений Проказников всегда пестрела чудесными воздушными сослагательными наклонениями, а также условными наклонениями будущего времени, однако разве можно с уверенностью сказать, кто именно мог бы быть затянут в Фильм...
Как бы то ни было, в самую последнюю минуту они перенесли Тест в Муир-Бич. То, что многие, не зная о переезде, заявятся в Стинсон-Бич и будут попросту мерзнуть в темноте, так и не узнав, где находится новое место, - все это почему-то не вызывало никаких угрызений совести. Такова уж была часть некоего странного аналогического порядка, заведенного во вселенной. Нормай Хартвег проглотил свою дозу ЛСД - в тот вечер это были капсулы с кислотным газом - и подумал о Гурджиеве. Гурджиев вообще не трубил бы сбор до самой последней минуты. Мы намерены собраться сегодня вечером. Кто приедет, тот приедет: уже в этом таится откровение. И звучит оно, естественно, так: л и б о в ы в а в т о б у с е, л иб о в н е а в т о б у с а.
Те, кто был в автобусе, пусть они даже не были Проказниками, как Маршалл Эфрон - упитанный посланец калифорнийцев с понятием, или Ангелы Ада... все отыскали нужное место. А вот копам этого так и не удалось. Вероятно, их сбили с толку объявления насчет Стинсон-Бича.
В Муир-Биче был домик типа бревенчатой хижины, предназначенный для танцев, банкетов и прочих подобных вещей. Домик этот стоял на сваях на пустыре, поросшем помороженной болотной травой. Просторный пустынный пляж зимней ночью. Несколько бревенчатых туристских хибарок с синей дверью в каждой стене все пустые. В домике было три больших комнаты, длина его составляла футов сто, сплошь бревна, стропила и открытые балки - корабль из темного дерева без единой течи, но и без привычных удобств. "Благодарные Мертвецы" приволокли свою аппаратуру, Проказники свою, в том числе новый электроорган "Хаммонд" для Гретхен и большой строб.
С т р о б! Строб, или стробоскоп, был придуман как инструмент для исследования движения - к примеру: каким образом движутся ноги человека, когда он бежит. Предположим, в темном помещении вы направляете на ноги бегуна яркий, то вспыхивающий, то гаснущий свет. Свет вспыхивает и гаснет с очень большой частотой, быть может, в три раза быстрее нормального сердцебиения. Каждый раз, когда свет вспыхивает, вы видите новую фазу движения ног бегуна. Эти следующие одно за другим изображения остаются у вас в голове, поскольку свет гаснет прежде, чем вы успеваете уловить привычные глазу расплывчатые очертания движения. В мире кислотных торчков строб приобретает некие волшебные свойства. При определенной частоте свет стробоскопа настолько синхронизируется с колебаниями мозгового излучения, что у эпилептика может начаться припадок. Торчки обнаружили, что стробоскопы способны вызывать у них многие ощущения, связанные с опытом восприятия ЛСД, без всякого приема ЛСД. Строб!
Людям, стоявшим под мощным стробом, казалось, что все разваливается на части. Исступленные танцоры ладони их отлетели от рук и застыли в воздухе сверкающие лица раскололись на мелкие кусочки - там мерцающий овал зубов, здесь пара отполированных ярко освещенных скул - все трепещет и распадается на отдельные образы, как в мелькании старых фильмов нарезанный ломтиками человек! - вся история, словно бабочка, пришпилена булавкой к картонке: о п ы т в о с п р и я т и я, какие сомнения! Строб, проекционные аппараты, микрофоны, магнитофоны, усилители, "Ампекс" в режиме переменного запаздывания - все это в линкольновском бревенчатом домике представляло собой единое, переплетенное и мерцающее целое, все принадлежало общине. Бэббс что-то говорил в микрофон и следил за индикаторами. Уже повалили в домик торчки. Пришли Маршалл Эфрон и Норман - Норман уже совершенно чумовой от кислоты... И тут входит Кизи, в главную дверь...
Все настораживаются. Лицо его неподвижно, голова слегка приподнята. Он намерен что-то с д е л а т ь; все настораживаются, ведь это кажется страшно важным. Затянул-таки их харизмагический пылесос. Кизи, ни слова не говоря, идет к центру управления, окунается в галактику индикаторов, производит... незначительную регулировку... да! один рычажок, двухполюсный, одноходовой переключатель двойного действия, аллегория Контроля...
Рядом Бэббс, основательно заряженный, но управляющийся с перепутанной сверкающей магнитной лентой, проекционными аппаратами и всем остальным. Перед каждым Проказником, основательно заряженным, стоит строго определенная задача. Норман таращит глаза на индикаторы - зарядился он так, что даже не различает цифр, цифры корчатся и ускользают от взгляда, точно огромные светящиеся паразиты под микроскопом, - но... ф у н к ц и о н и р у ю т п о д к и с л о т о й. Бэббс говорит: "Мы занимаемся этим в основном для того, чтобы научиться функционировать под кислотой". Ну конечно! Готовьтесь к Великому дню - когда широкие массы, миллионы, целые цивилизации будут торчать под кислотой, стремиться отыскать сатори, этот день уже близок, волна накатывается на весь мир.
Все торчки сидят на полу - человек триста. И кружатся в вихре! Да. У Большого Ниггера в Сан-Хосе многие из малышей, которых Проказники загнали к себе в тот вечер после концерта "Роллинг Стоунз", к кислоте не притронулись, хотя у Большого Ниггера собралось немало торчков, одуревших от самых разных вещей, что и создавало располагающую атмосферу, известную под названием "контактная таска". Но здесь все по-другому. Почти каждый, кто отыскал это место после отмены Стинсон-Бича, погружен в вещь по крайней мере настолько, чтобы догадываться, что за "кислота" имеется в виду в Кислотном Тесте. Многие приняли кислоту часа четыре назад, пережили ее первый стремительный натиск и теперь готовы... с упоением тащиться... Два проектора демонстрируют Фильм. Автобус с Проказниками принимается раскатывать по стенам домика, Бэббс и Кизи взволнованно все это обсуждают, громадный неуклюжий автобус трясется и подпрыгивает на высоких пригорках света и торчковых голов - Нормой, совершенно чумовой, в полуиспуге-полуэкстазе сидит на полу и все-таки подсознательно догадывается, что это и есть его модель Кислотного Теста: сидеть и смотреть, выдерживая стремительный натиск, часов до трех или четырех утра, до волшебной минуты, а потом пуститься в пляс - однако натиск на этот раз такой бурный! Фильм и осветительная аппаратура Роя Себёрна погружают каждый уголок домика в межгалактические красные научно-фантастические моря; накрытые стеклянными тарелками, окрашенные в причудливые цвета масло, вода и пища с огромным увеличением спроецированы на стену, так что сам процесс сотворения клеток переносится с помощью мистической эктоплазмы в небесную высь, а потом появляются "Мертвецы", вибрируя своим оглушительным подводным вибрато, сотрясающим все, от алеутских скал до населенных мифическими грифонами утесов Калифорнийского залива. Сверхъестественная музыка "Мертвецов"!.. агония в экстазе!.. почему-то подводная, почти всегда мутная и туманная, оглушительно громкая, словно на тебя обрушивается водопад, но в то же время вибрато ее напоминает аккомпанемент к спектаклю про вурдалаков, как будто каждая струна их электрогитары тянется не меньше, чем на полквартала, и звенит в помещении, наполненном природным газом, не говоря уже об их великолепном электрооргане "Хаммонд", который звучит как киношный "Вёрлитцер", аппарат для диатермии, "Оркестр Гражданского радио" и грузовик-мусоросборник в четыре утра, работающие на одной частоте... Потом вдруг другой фильм ЧЕЛОВЕК-ЛЯГУШКА Бэббс, Гретхен и Хейджен сняли его в Санта-Крусе. Это история про Бэббса-Лягушку, выходящего из Тихого океана в черном костюме аквалангиста - неопреновом лягушачьем костюме, в ластах, с бессмысленно выпученными глазами, - озорное чудовище, полюбившее Принцессу, Гретхен. При этом стробоскопически мелькают взявшиеся невесть откуда - из Автобусного Фильма? - кадры. Человек-Лягушка обхаживает ее, покоряет ее сердце и в борьбе со злыми духами Тихого океана уступает ее им в подводной проекции изображения БЭББС! ГРЕТХЕН! Норман никогда еще не смотрел кино под кислотой, а изображение становится все глубже, глубже и глубже, с соблюдением всех законов перспективы - ну и фильм, самый лучший стереоскопический фильм на свете, и вот они уже прямо перед ним, все их предельно-неопреновые лягушачьи сказки, а Тихий океан далеко-далеко за болотами, окружающими домик в Муир-Биче, сгущается тьма, а потом в комнате появляются Бэббс и Гретхен во плоти, теперь они одновременно в двух местах - прямо передо мной на берегу океана и там, в этой самой комнате, в этом самом домике на берегу океана, Бэббс у микрофона, а Гретхен неподалеку, у органа "Хаммонд", - какова с и н х р о н н о с т ь!.. вот как надо повествовать о своей жизни, вот как надо ее инструментовать, с переменным запаздыванием, со сплошными напластованиями переменных запаздываний ХА-ХА! в водовороте оказывается не кто иной, как Аузли. Аузли, в своем шестисотдолларовом торчковом наряде, выбрался из боевого паранойно-шпионе кого подполья, чтобы своими глазами увидеть эксперимент Проказников, и в разгар заразного вихря он принимает ЛСД. Они никогда не видели, как он это делает. Он принимает кислоту, и МУТНЫЙ водоворот подхватывает его и с глубоким переменным запаздыванием затягивает в стробоскопически-стереоскопический паноптикум Проказников ЧТО ЗА ТВАРИ пошатываясь, вваливаются размалеванные светящимися красками Ангелы Ада, в лучах невидимого света они тесной группой усаживаются на пол и принимаются с самым кротким и блаженно-буддийским видом передавать друг другу всевозможные тайные ангельские символы: цепочки, Железные кресты и ножи, пуговицы и монеты, ключи простые, ключи гаечные и запальные свечи размышляя над чудесными тайнами этих мерцающих разноцветных предметов. Серебристо-оранжевый дьявол плавно скользит меж танцующих, каждому улыбаясь едкой ухмылкой Зи-лота, улыбаясь и Кизи, склонившемуся средь спутанных поблескивающих проводов над регуляторами, чтобы установить КОНТРОЛЬ Кизи бросает взгляд на стробоскопический водоворот танцоры! вертящиеся и вертимые! в э к с т а з е! двигающиеся по спирали! взлетающие ввысь! ломтиками! пингпонговыми шариками! очищенным кремовым субстратом - и при этом достигается такая СИНХРОННОСТЬ какой ему никогда не доводилось видеть. Вот собрались торчки со всего кислотного мира, и всех их закружило в водовороте, затянуло в пирог. Пора показать им, что такое настоящий КОНТРОЛЬ Кизи регулирует строб, переводя рычаг-барометр ВВЕРХ и все ускоряют движение В ТОТ ЖЕ МИГ весь водоворот - так глубоко их туда затянуло. Они танцуют все быстрее, в стробоскопических вспышках ладони вскинуты вверх отдельно от рук, как конфетти, блаженные лица распадаются на части и меняются местами, ведь я это ты, а ты это я в сумчатой дьявольщине Космо. Перевод рычага ВНИЗ и они сбавляют скорость - или: мы тормозимся... это... Космо... тормозит, все с той же синхронностью.- один мозг, одна энергия, единый поток интерсубъективности. Оказывается, она в о з м о ж н а, эта алхимия, мечта всех торчков. Она творится у них на глазах, действует КОНТРОЛЬ
Как ни странно, после первого бурного натиска в Кислотном Тесте стали наступать длительные перерывы, сопровождавшиеся совершенно невыносимой скукой. Невыносимой потому, что после всеобщего неистовства ее никто не ожидал. Ничего не происходило, по крайней мере с точки зрения здравого смысла. Те, кто не был... в автобусе... приходили к заключению, что не существует никакого расписания. "Благодарные Мертвецы" играли без всяких о т д е л е н и й; никаких восьми песен на отделение, никакого потом двадцатипятиминутного антракта, и так далее; четыре-пять отделений и несколько вещей "на бис". "Мертвецы" могли играть одну вещь и пять минут, и тридцать. Да и кто следил за временем? Кто м о г уследить за временем, когда вся история была нарезана ломтиками? "Мертвецы" могли быть такими же чумовыми от кислоты, как и все остальные. Люди... несозвучные озирались по сторонам и видели всевозможных торчков, включая тех, что всем здесь заправляют, Проказников, испещренных полосами на фоне стен, точно нарезанное ломтиками желе "Джелло". Люди ждали; но никто, как видно, и не думал становиться на их сторону. Те, у кого не было настроения ждать, как чумовые, так и не очень, постепенно расходились, и Тест обретал равновесие за счет однородности пирога. Ансамбль Проказников с Гретхен на электрооргане взялся исполнить причудливую китайскую какофонию собственного сочинения. Норман поднялся и пустился в пляс, настал и его черед. Он даже подурачился немного, выдумав новую световую проекцию, хотя и считал, что получается у него не слишком-то здорово, однако надвигавшаяся волшебная минута уже окутывала его электрическим бархатом. Кизи негромко говорил в микрофон. Они находились в ураганной тиши, в пироге.
На заре - прикольный холодный свет над заболоченными лугами и взморьем. Пурпурная тень на поверхности океана, словно один гигантский, холодный как лед кровоподтек. Внезапно распахивается входная дверь, и на пороге - Аузли.
Аузли, пошатываясь, ощупью входит в комнату и вопит:
- Выжил!
Вопль звучит как паровой свисток с чрезвычайно узким отверстием:
- Выжил!
Аузли, Кислотный Король, в своем шестисотдолларовом наряде, ощупью пробирается сквозь унылый кровоподтечный рассвет, с глазами как бомбовые воронки, и шипит:
- Выжил!
Однако при виде Кизи он явно ощущает прилив адреналина, поскольку к нему возвращается голос, и он принимается наседать на Кизи:
- Кизи!
Суть в том, что Кизи уже не в состоянии начать все сызнова. Это конец. С Кислотными Тестами покончено. Кизи - маньяк, а Тесты его маниакальные, и крыша уже поехала. Прием ЛСД в такой многочисленной компании отнимает слишком много сил, слишком много агрессивной энергии, отчего происходят пагубные, абсолютно бредовые вещи - и все такое прочее. Это его кислота, и он говорит, что это конец. Никто не может до конца уразуметь, о чем он говорит. Разве что о том, что все спятили, и это заслуга Кизи.
Мало-помалу обрывки собираются в единую картину. Неплохой полет под собственной ЛСД устроил себе этот Аузли. Оказывается. Аузли принял ЛСД и, как видно, изрядную дозу, после чего свет стробоскопа и невероятные напластования переменного запаздывания начали его трясти и покрывать мелкой рябью, и он был выброшен в искривленное время, то есть попал в параллельное временное измерение. О подобных вещах торчки говорили постоянно. У них была возможность ссылаться на серьезных мыслителей, даже ученых, таких как С. Д. Брод с его теорией в т о р о г о в р е м е н н о г о и з м е р е н и я: "События, разделенные временным интервалом в одном измерении, могут смыкаться без всякого интервала в другом, так же как две точки на поверхности земли при различной долготе могут характеризоваться одной и той же широтой"... Или теория Дж. У. Данна - теория сериализма или бесконечного регресса... или Морис Метерлинк. Торчки постоянно говорили о подобных вещах, и Аузли был к ним подготовлен. И вот он уторчался. Потом он был захвачен водоворотом, штопором вылетел из своей тыквы под характерным воздействием включенного Проказниками устройства переменного запаздывания и в итоге легенда о предпринятом им полете звучала так:
Он попал в восемнадцатый век - граф Калиостро! уже не простой Джузеппе Бальзамо из Палермо, средиземноморского Окленда, а добродетельный граф, алхимик, пророк, чародей, знаменитый провидец, предсказатель лотерейных выигрышей, путем алхимии создающий нечто новое из основых элементов... э т о г о б р и л л и а н т а, самого большого, самого ослепительного в истории - п о ж а л у й т е с ю д а, кардинал Луи де Рося о д н а к о! подвергаемый гонениям как чудотворец брошенный в вертящуюся черную башню, в Бастилию, где полно грязно-бурой воды, насыщенного углекислотой мха и дергающихся, разодранных на части крыс, анатомированных в лучах ослепительно сияющего бриллианта, в который никто не верил, там крысиная лапка, здесь крысиная пасть, крысиные зубки, крысиные глазки, крысиные хвосты, трепещущие и застывающие в воздухе, как огни большого города, - что за шум? - на улицах толпится чернь... либо спасение - либо... Бастилия начинает распадаться на гигроскопические войлочные кубики...
...и так далее. Мир начал разваливаться у него на глазах. Весь мир стал раскалываться на куски, разлагаться на составные части, а он еще даже не вернулся в двадцатый век, он попал в ловушку - где? - в Париже 1786 года?.. Весь мир разлетался на куски, молекула за молекулой, и плавал, как пузырьки жира в чашке кофе, постепенно исчезая в межгалактических болотах и газах вместе с его собственным телом. Он лишился кожи, скелета, легочных вен - угрями ускользали они в липкую грязь болот, воняя фосфором, его нервные узлы распутывались, как клубки обожженных червей, и, извиваясь, пропадали в галактической канализации, все его существо растворялось в газообразном небытии, пока, наконец, от него не осталась одна-единственная клетка. О д н а ч е л о в е ч е с к а я к л е т к а: его; это все, что оставалось от известного ему мира. и, потеряй он контроль над этой единственной клеткой, не осталось бы ничего. То есть наступил бы к о н е ц с в е т а. Он обязан колоссальным усилием воли вновь сотворить самого себя и весь мир по одной этой клетке - слишком непосильная задача. С чего надо начинать? С калифорнийской Дороги 1, чтобы выбраться отсюда на своей машине? а вдруг она окажется просто-напросто грязной Рю-Вентру с поджидающей у Бастилии толпой? может, начать с автомобиля? с дифференциала? как делается эта гадость? или с пляжа? со всеми его прикольными песчинками? заболоченными лугами? туристскими домиками? придется ставить на место к а ж д у ю синюю дверь? или с океана? или пускай себе остается высохшим? не создавать же всех этих мерзких слепых глубоководных животных... а может, с неба? интересно, докуда оно простирается? до Большой Медведицы? до Медведицы Малой? до Дельфина? а что, если это и вправду бесконечный ряд концентрических хрустальных сфер, вызывающих бесконечные студенистые подводные вибрации? с "Мертвецов"? с Проказников? с Кизи - нет, Кизи и с ч е з раз и навсегда, Кизи и глубоководные твари - и все-таки, сделав над собой сверхгероическое усилие, он начинает. Но когда ему удается, наконец, восстановить самого себя, он понимает, что ему эта задача не по плечу. Слишком непосильный труд. Он создает свой автомобиль. Он создает автостоянку и начало шоссе. По дороге он доделает его до конца. Д а и ч т о з а п р и к о л? Р а з л е т и с ь о н о в с е в щ е п к и! Предоставим остальной мир самому себе, пускай остается в газообразном виде. Он впрыгнул в машину и дал полный газ: и врезался в дерево. В дерево, которое он еще даже не поставил н а м е с т о. Однако эта авария какимто образом внезапно возвращает на свое место весь мир. Вот же он: вернулся из покрытого жирными пузырями болота. Машина вдребезги, но он выжил. Выжил!
ВЫЖИЛ!
и он врывается в домик, чтобы отыскать этого маньяка Кизи. Оказывается, и этот сукин сын ухитрился вернуться на место!
XIX. ФЕСТИВАЛЬ ПОЛЕТОВ
Безумный полет Аузли! Он и у самого Аузли превратился в навязчивую идею. Как только речь заходила об элэсдэшном опыте - а в компании Аузли речь о нем заходила практически постоянно, - он принимался подробно описывать приключение, пережитое в МуирБиче. Похоже, оно ужасало его и в то же время заинтриговывало - такие отвратительные, но чудесные подробности! Все слушают... разве такое бывает? Во всяком случае, из рассказов Аузли выходило, что Кизи он считает демоном и намерен прекратить поставлять Проказникам ЛСД.
Кислотные Тесты пришлись не по душе и Ричарду Алперту. Ричард Алперт, как и Тимоти Лири, ради психеделического движения пожертвовал университетской карьерой психолога. Даже при наилучшем стечении обстоятельств было весьма нелегко удержать широкие массы добропорядочных людей от впадания в истерику по поводу ЛСД - не говоря уже о тех случаях, когда кислоту применяли в общественных местах для шумных маниакальных оргий. Торчки, стоявшие на позиции Лири и Алперта, не могли поверить даже своим прикольным ушам, когда слышали, что Проказники откалывают такие прикольные номера. Они ждали, что тех того и гляди постигнет какая-нибудь катастрофа, какое-нибудь массовое наркотическое безумие, за которое сможет ухватиться пресса, и тогда психеделическое движение будет похоронено навеки. За ними пристально следила полиция, однако она мало что могла поделать, если не считать случайных арестов за хранение марихуаны, поскольку в ту пору еще не было закона, запрещающего ЛСД. Проказники провели Тесты еще и в Пало-Альто, Портленде, штат Орегон, два в Сан-Франциско - и три в Мексике, - и при этом не был нарушен ни один закон, лейтенант,- р а з в е ч т о в с е з а к о н ы Б о ж ь и и ч е л о в е ч е с к и е, - короче, вопиющее нарушение справедливости, а мы н и ч е г о н е м о ж е м п о д е л а т ь...
Кислотные Тесты были из разряда тех возмутительных событий, тех с к а н д а л ь н ы х происшествий, которые приводят к новой моде, к новому взгляду на жизнь. Все кудахчут, кипят от злости, скрежещут зубами по поводу безвкусицы, распущенности, наглости, вульгарности, ребячества, безумия, жестокости, безответственности, а сами при этом приходят в такое возбуждение, в такой эпитасис, так бессмысленно брызжут слюной, что избавиться от этого состояния уже не в силах. Оно превращается в форменное наваждение. И вдобавок им демонстрируют, как это все н а д о б ы л о делать.
Кислотные Тесты стали п о в о р о т н ы м п у н к т о м в истории психеделического стиля и почти всего, что с ним связано. Дело не просто в том, что Проказники начали первыми, а, скорее, в том, что Кислотные Тесты по прямой привели к "Фестивалю Полетов", состоявшемуся в январе 1966 года. Там-то все и было предано полной гласности. "Представления с использованием нескольких средств информации" вытекали непосредственно из применявшегося на Кислотных Тестах сочетания освещения, кинопроекции, стробоскопов, магнитофонных записей, рок-н-ролла, невидимого инфракрасного света. Что до "кислотного рока" - звука, известного по альбому "Битлз" "Сержант Пеппер" и резкому вибрато "Аэроплана Джефферсона", "Матерей всех изобретений" и многих других групп, - то он берет начало с выступлений "Благодарных Мертвецов" на Кислотных Тестах. "Мертвецы" делали з в у к о в ы е копии световых проекций Роя Себёрна. Кое в чем есть и косвенная заслуга Аузли. Ошалевший Аузли, чудом спасшись во время своего знаменитого Безумного Полета, тут же принялся щедро вкладывать деньги в "Благодарных Мертвецов", а значит, и в Тесты. Быть может, несмотря на случившийся с ним приступ наркотического безумия, он считал Тесты новой волной, которой суждено большое будущее. Быть может, он решил, что "кислотный рок" - это звук будущего, а сам он станет для "Благодарных Мертвецов" кем-то вроде Брайена Эпстайна. Сие мне неведомо. Как бы там ни было, он начал покупать "Мертвецам" аппаратуру, какой еще не было ни у одного рок-н-ролльного ансамбля, включая "Битлз": всевозможные тюнеры, усилители, приемники, динамики, микрофоны, магнитофоны, катушки, театральные рупоры, микрофонные журавли, осветительные приборы, станки для грамзаписи, инструменты, пульты, демпферы, всякие вспомогательные штуковины все, что было в продаже. Звук принимался столькими микрофонами, регулировался столькими пультами и устройствами переменного запаздывания, проходил через столько усилителей, смешивался и взбалтывался в стольких динамиках и через столько микрофонов шел обратной связью, что на выходе казался прошедшим химическую очистку. В звучании, которого добивались "Мертвецы", было нечто совершенно незнакомое и безумно таинственное, и именно из этого звучания вышло почти все то новое, что есть в рок-н-ролле,- я слышал, что этот стиль стали называть рок-джаз.
Кислотным Тестам обязаны своим появлением на свет даже такие явления, как искусство психеделического плаката - вихри надписей, узоров и вибрирующих оттенков, электропастельных тонов и светящихся спектральных цветов якобы в стиле "арт-нуво". Позднее другие импресарио и исполнители воссоздали основанное Прсжйзниками направление с такой утонченностью, какая не снилась и самим Проказникам. И с к у с с т в о н е в е ч н о, р е б я т а. Плакаты стали произведениями искусства, вошедшими в общепризнанную культурную традицию. Более того, другие музыканты стали с большим успехом, по крайней мере коммерческим, чем "Мертвецы", использовать придуманную "Мертвецами" манеру звучания. Другие стали устраивать представления с различными средствами информации, превратив их, в конце концов, в приторно-сладкие конфетки с мягкой начинкой для мозгов. На что Кизи впоследствии заметил:
"Они знают, г д е это находится, но не знают, ч т о это такое".
Идея состоявшегося в январе 1966 года Фестиваля Полетов принадлежала, строго говоря, Стюарту Бранду. Бранду и сан-францисскому художнику Рамону Сендеру. Двадцатисемилетний бывший биолог Бранд к тому времени уже сталкивался в Аризоне и Нью-Мексико с индейскими религиозными обрядами, связанными с культом пейотля. Бранд основал организацию под названием "Америке нужны индейцы". А в один прекрасный день, как раз после того, как с целью сфотографировать Землю был запущен спутник "Исследователь", он принял ЛСД, и, когда синапсы внутри его черепушки замельтешили со скоростью 5000 мыслей в секунду, там возник один из тех вопросов, что воспламеняют людские мозги: "П о ч е м у м ы д о с и х п о р н е в и д е л и ф о т о г р а ф и и в с е г о з е м н о г о ш а р а?" - и тогда он сел в машину и проехал всю Америку, от Беркли, штат Калифорния, до 116-й улицы в Нью-Йорке, продавая по дороге значки с этой надписью левым, правым, фундаменталистам. теософам, оппозиционерам - всем, у кого душа чиста или темна, охвачена паранойей или полна притворства...
Вместе с его приятелем Сендером они задумали свести воедино все бытовавшие в мире людей с понятием, но в ту пору еще разрозненные, новые виды выразительных средств и устроить для всех желающих Суперкислотный Тест. Снять зал и пригласить туда широкие массы. Для этой цели они нашли импресарио - Билла Грэхэма из Нью-Йорка, добившегося немалой популярности в мире людей с понятием в качестве члена сан-францисской "Мимической труппы", не раз попадавшей в полицию за постановку политических пантомим в парке такое уж у них было направление. Фестиваль Полетов намечалось провести в течение трех вечеров - в пятницу, субботу и воскресенье, 21-23 февраля, в сан-францисском "Портовом зале". В афишах Фестиваль Полетов был объявлен как грандиозный праздник, имеющий целью воспроизвести опыт восприятия ЛСД, но без самой ЛСД, а с помощью, главным образом, световых эффектов и музыки. Главное представление, в субботу вечером, должно было называться "Кислотный Тест с участием Кена Кизи и Веселых Проказников".
Кизи и Проказники подготовились к Фестивалю заранее. Приехала даже Горянка. Она справилась со своими проблемами и вновь была в автобусе. Проказники только что провели Кислотный Тест в "Филмор Аудиториум", большом танцевальном зале в самом центре одной из густонаселенных негритянских трущоб Сан-Франциско - района Филмор. Ночка выдалась бурная. Собрались сотни торчков и босяков со всего побережья залива, чумовых до остекленения. До Пола Красснера, уже вернувшегося в город, дошла весть, передававшаяся из уст в уста в... Обществе. В четыре или пять вечера все должны "глотнуть кислоты" и готовиться к Кислотному Тесту, который начнется в девять часов в "Филмор Аудиториум". Красснер приезжает туда и - черт побери! видит:
...в танцевальном зале сюрреалистически бурлят несколько тысяч тел, уторчавшихся до последнего вечно преданного микроба, в безумных нарядах и непотребном гриме, оглушительный рок-н-ролльный ансамбль, стробоскопический свет, гром-машина, воздушные шары, торчки, транспаранты, электронная аппаратура и пиджак какого-то парня с начертанным на спине воззванием "П о ж а л у й с т а, н е в е р ь в в о л ш е б с т в о", обращенным к танцующей девице с четырехдюймовыми ресницами, - так что даже треклятые гвардейцы Пинкертона и те испытывают контактную таску.
Кизи просит его взять микрофон и сказать что-нибудь для радиорепортажа с места события. "Я понял только одно, - заявляет он средь всеобщего шума, - будь я копом и приди я сюда, я не знал бы, с чего начать".
Ну что ж, копы пришли, и они не знали, с чего начать. А явились они, чтобы в соответствии с местным законом прикрыть Тест в два часа ночи, когда все происходящее как раз достигло крайней степени безумия. Горянка с микрофоном в руках пронзительными криками подбадривала кружившийся в танце народ. Бэббс направлял лучи прожекторов на торчков, которые, вконец одурев, болтались по залу, и потусторонним голосом задавал им вопросы в другой микрофон: "Эй, в чем дело?.. Ты что, н е в с в о е м у м е!" С лица Пейджа Браунинга не сходила ухмылка Зи-лота. Копы принялись орать, что пора прикрывать лавочку, но, как они глотку ни драли, их никто не услышал, и тогда они начали выдергивать провода: микрофонные провода и провода громкоговорителей, провода усилителей и провода стробоскопов однако проводов оказалось дьявольски много, самая гигантская в истории змеиная яма проводов и штепсельных выключателей, к тому же, пока они успевали выдернуть восемь проводов, Горянка вставляла обратно десять, а в конце концов она взобралась с микрофоном куда-то на верхнюю галерею и оттуда принялась выкрикивать распоряжения танцующим и копам: "Г р о м ч е м у з ы к у, е щ е в и н а !" - а копы никак не могли ее отыскать. Наконец они велели Проказникам очистить помещение, что те и начали делать - кроме Бэббса, который уселся в кресло и упорно отказывался сдвинуться с места. "А тебе что, надо особое приглашение?" - сказали копы.
- Мне этим заниматься не пристало, - заявил Бэббс.- Здесь я хозяин. Они работают на м е н я.
В о т к а к? - и один из копов хватает Бэббса за светящийся жилет, в который он облачен, но всего лишь отделяет Бэббса от жилета. Бэббс маниакально ухмыляется, однако дело неожиданно принимает весьма серьезный оборот.
- Ты арестован!
- За что?
- За с о п р о т и в л е н и е.
- Сопротивление чему?
- Сам пойдешь, или тебя тащить?
- Как вам будет угодно, - говорит Бэббс, ухмыляясь на этот раз весьма угрожающе, точно следующим его шагом будут восемь резких ударов каратэ в глотки и потроха. Внезапно противоборство оборачивается мексиканской ничьей - обе стороны свирепо смотрят друг на друга, но удар пока никто не наносит. Столкновение, однако, нешуточное. В самую последнюю минуту на место происшествия прибывают два или три адвоката Кизи, они разряжают обстановку, уговаривают копов не кипятиться, уговаривают не кипятиться и Бэббса, и назревший было скандал улетучивается в долину, растворяясь во всемирной вражде.
Ну да, адвокаты. Первое дело по обвинению Кизи в хранении марихуаны, связанное с массовым арестом в Ла-Хонде, девять месяцев путешествовало в судебных инстанциях округа Сан-Матео. Адвокаты Кизи не признавали правомочия налета, совершенного полицейскими из различных ведомств. Рассмотрение дела началось с заседания большого жюри, что согласно уставу судопроизводства является процедурой секретной. Судебные власти округа утверждали, что располагают разнообразными доказательствами, позволяющими обвинить Кизи и Проказников в предоставлении наркотиков несовершеннолетним. Адвокаты Кизи, со своей стороны, пытались доказать незаконность обвинения на том основании, что распоряжение о налете было получено обманным путем. Однако их усилия ни к чему не привели, и теперь Кизи стоял перед выбором: либо согласиться на судебное разбирательство и выслушивать целую кучу зловещих свидетельских показаний, либо отказаться от открытого разбирательства и позволить судье решать дело на основании расшифровки судебных протоколов, составленных на заседании большого жюри. В конце концов было решено, что Кизи отдает судьбу дела в руки судьи. Ожидалось, что приговор будет вынесен мягкий. И даже при таком исходе дела Кизи мог подать апелляционную жалобу на том основании, что обвинение было сфабриковано по подложному ордеру. Вся эта задумка с судьей была равносильна выраженному окольным путем отказу от подачи состязательной бумаги. 17 января 1966 года, за четыре дня до Фестиваля Полетов, судья, как и следовало ожидать. признал Кизи виновным и приговорил его к шести месяцам исправительно-трудовой колонии и трем годам условно. Примерно этого его адвокаты и ожидали. Это было не так уж и плохо. По иронии судьбы колония находилась в непосредственной близости от Ла-Хонды, и заключенные занимались главным образом тем, что убирали мусор в лесу позади дома Кизи. Во всем этом было нечто весьма забавное. Ярко освещенные беседки-приюты для добропорядочных широких масс. Таилась в этом и скрытая ирония. В романе "Над кукушкиным гнездом" приключения Макмёрфи начались именно с шестимесячного срока в исправительно-трудовой колонии. Четыре года Кизи знал Макмёрфи снаружи. Теперь же у него могла появиться возможность понять Макмёрфи изнутри, узнать всю его подноготную. Могла ... как бы там ни было, до светопреставления было еще чертовски далеко. И тут произошло непредвиденное событие.
Вечером 19 января, за два дня до Фестиваля Полетов, Кизи, Горянка и кое-кто из Проказников отправились в квартиру Стюарта Бранда на Норт-Бич в Сан-Франциско разрабатывать тактику действий на Фестивале. Когда миновала полночь, Кизи с Горянкой поднялись на крышу дома, расстелили там ветхий синий коврик, который нашли в чьем-то фургончике, невесть как оказавшемся на посыпанной гравием крыше, растянулись на этом коврике и принялись любоваться мирными развалинами ПортБича. До чего же он славный и уютный, этот чудной босяцкий Норт-Бич. Какой чудесный вид на трущобы. Вдалеке огни залива, рыбачьи лодки, забегаловки и еще огни, тянущиеся вверх по склонам холмов Сан-Франциско, а вблизи квадраты других крыш, квадраты, плоскости и лестницы - они любуются композицией, чудесной и мирной, немного, правда, вычурной, но таков уж НортБич. Горянка - сплошь темно-каштановые волосы и взгляд больших карих глаз, ленивый и одновременно веселый - так кажется Кизи, - г л а з а с о в с е м к а к у щ е н к а и р л а н д с к о г о с е т т е р а, т о л ь к о ч т о о с т а в и в ш е г о н е у к л ю ж и е б е з з а б о т н ы е ш а л о с т и, ч т о б ы д о к а з а т ь п р е д а н н о с т ь х оз я и н у.
Горянка с энтузиазмом говорит о предстоящем Фестивале Полетов:
- С нашим новым большим динамиком мы так озвучим зал, что будет слышно, как перднет б л о х а!
Н е у к л ю ж и е б е з з а б о т н ы е ш а л о с т и, ч т о б ы д о к а з а т ь... Кизи чувствует себя стариком. А в е д ь к а к о й б ы л ж е р е б е ц, к а к и м м ы ш е ч н ы м т о н у с о м о б л а д а л... он чувствует, что лицо его перекошено от переутомления, вызванного... нескончаемыми склоками, судебными заковырками, дозволенной законом повсеместной ложью, политиканством, настырностью подлиз, выслушиванием нотаций - вечно приходится кривить рот в дипломатической улыбке...
- ...слышно, как перднет б л о х а!
- Погоди радоваться,- говорит Кизи.
- Да ведь у нас еще столько дней на подготовку! Вот раньше мы всегда приходили в зал в тот же вечер, и аппаратуру удавалось отладить разве что к утру, когда уже пора было закругляться.
И так далее и тому подобное. Кизи с Горянкой лежат на брюхе, уткнувшись подбородками в руки, глазеют на расположенный четырьмя этажами ниже переулок и изредка отдирают от крыши гравий и бросают его вниз...
...да... хм.... в 1:53 ночи копы 19-го участка отозвались на телефонный звонок женщины с Маргрейв-плейс, 18, которая сообщила, что какие-то пьяные хулиганы швыряются в ее окно камнями. В самом начале третьего в переулок въезжает полицейская машина. Что ж, Кизи с Горянкой и это зрелище по душе. Эге, прямо под нами полицейская машина, полицейская машина приехала. На склоне холма, ярдах в пятидесяти от дома, мигает на аллее красный огонек. Мигает красный огонек, а в переулок въезжает полицейская машина. Ах, друзья, постоянная с и н х р о н н о с т ь. Копы входят именно в этот дом. Хотелось бы знать, какого дьявола им тут надо. Способен я хоть чему-нибудь н а у ч и т ь с я? И л и о п я т ь б у д у п р е с п о к о й н е н ь к о с е б е в а л я т ь с я, ч у м о в о й и н и в о ч т о н е в е р я щ и й, п о к а к о п ы н е о д о л е ю т п я т ь э т а ж е й и н е у в о л о к у т м е н я в к а т а л а ж к у... Ох уж эта логика экстаза и синхронности. Кизи и Горянка осознают все мгновенно, в данный момент, совершенно отчетливо. Все происходящее настолько ясно, что оно зачаровывает. Они все видят, все проигрывают в мозгу... С м а т ы в а т ь с я, у н о с и т ь н о г и, б е ж а т ь, в а л и т ь, и с ч е з н у т ь, р а с т а я т ь в в о з д у х е - так ясно виден красный сигнал тревоги, он мигает и мигает, красный, пусто, красный, пусто, красный, пусто, красный, пусто, и все же у й т и ? и все это у п у с т и т ь? не увидеть, как все неторопливо вращается в интерферометрической синхронизации? Все это напоминает то странное время, когда он участвовал в отборочных олимпийских соревнованиях 1960 года по борьбе в сан-францисском Олимпийском Клубе, первая схватка с массивным неуклюжим жеребцом, а перед тем, как лезть в драку, он принял парочку-другую витаминов, газуем, газуем, нет, не н а р к о т и к и, мамаши-папашидружки-сестренки-милые-но-замшелые, все спортсменыолимпийцы накачиваются допингом, все они невольные таблеточники, полюбуйтесь-ка, разве таких одолеешь, сплошь налитые мышцы со вздутыми венами, стрижка бобриком, их подводят к тренерскому столику, а там таблички, и возле каждой таблички капсулы, рядком, точно рюмки на дегустации вин, капсулы для железа, капсулы для кальция, капсулы для сжатия толстой кишки и расслабления сердечной мышцы, капсулы В12, мощные, как чистый амфетамин, превращающие кровеносные сосуды в черных змей, капсулы, от которых скалятся зубы в жестокой ухмылке, резко дергаются руки, набираешься наглости, как спятившая обезьяна, роешь землю, как вепрь, пантерой стоишь в ряду сверкающих солнечными сплетениями коротко стриженых быков-жеребцов, насильно взвинчиваемых химикатами, каждый день, у каждой таблички - газуем, газуем, газуем в ожидании, когда судья, вскинув вверх руку и щелкнув в воздухе пальцами, даст сигнал к началу состязания, щ е л ч о к... ах, как все это очаровательно... теперь он словно мотор, работающий на предельных оборотах, с включенным сцеплением... это очень увлекательно и совсем не страшно - то, как этот здоровенный жеребец хватает его повыше колена своей гигантской пятерней и начинает тащить вниз,- Кизи превращается в двух разных людей, один возбужденно газует здесь, на ковре, другой возбужденно газует здесь, в небесной выси, словно астральное тело интересно! - нет человека сильнее этого малого, никому не под силу провести прием и захватом опустить его на колено - никакой опасности, друзья, сплошное очарование - потому-то этот малый и выиграл приз за самую быструю победу в турнире, пока мотор газовал с и н х р о н н о с совсем другой бредятиной...
... о ч а р о в а т е л ь н о! - поэтому...
...в вычурной золотушной двери на крыше возникают два копа, точнее, полицейские Фред Парделла и Томас Л. 0'Доннелл из 19-го участка...
Дальнейшее стало предметом разбирательства на двух судебных заседаниях в Сан-Франциско - правда, позднее, спустя много месяцев изгнания, - на обоих присяжные так и не достигли согласия, причем на втором одиннадцать из двенадцати были против Кизи. По словам полицейских Парделлы и 0'Доннелла, они обнаружили подозреваемых Кизи и девицу Адаме, а также полиэтиленовый пакетик, содержавший некоторое количество коричневатого вещества растительного происхождения. После чего полицейский 0'Доннелл попытался завладеть вещественным доказательством, а Кизи, проведя против него борцовский прием, зашвырнул пакетик на соседнюю вычурную прямоугольную крышу, едва не швырнув вслед за ним и Парделлу. Тогда полицейский 0'Доннелл вытащил револьвер и взял обоих, Кизи и девицу, под арест. Найденный и конфискованный полиэтиленовый пакетик содержал 3,54 грамма марихуаны.
Ситуация была пренеприятнейшая и абсолютно безвыходная. Повторное обвинение в хранении марихуаны автоматически влекло за собой приговор к пяти годам заключения без всяких перспектив на условное освобождение. При самом лучшем исходе дела Кизи теперь грозила полная трехлетняя отсидка в округе Сан-Матео, причем одним из условий, поставленных перед ним судьей, был запрет на дальнейшее общение с Проказниками. Да и Горянка могла получить немалый срок. "Мы как раз собирались разбежаться,- сказала она журналистам. - Да и вообще Кизи вовсе не обязан был и дальше якшаться с такими распущенными и легкомысленными людьми, как мы. После того раза мы и не собирались с ним больше видеться". Что ж... она делала все, что было в ее силах. Чиновник из Сан-Матео, осуществлявший надзор за Кизи как за условно осужденным, категорически не советовал ему появляться на Фестивале Полетов, иначе он попадет в тюрьму, однако задуманная вещь была невероятно далека от всяческих тюрем, мало того, это была свобода, прямая дорога к Городу-Порогу.
20 января Кизи, Горянка и Стюарт Бранд вышли из здания муниципального суда Сан-Франциско, влезли в автобус, уже переполненный Проказниками, и принялись колесить по городу, рекламируя предстоящий Фестиваль Полетов. На Юнион-сквер они вышли из автобуса. На Кизи были белые джинсы с украшенной роскошной надписью задницей: слева ГОРЯЧО, справа ХОЛОДНО и в центре ТИБЕТ, - а также пара небесно-голубых башмаков. На Юнион-сквер. в трепещущем сердце Сан-Франциско, все принялись упражняться в игре на Гром-Машине Рона Бойса.
Что-что, а рекламу Фестивалю Полетов второй арест Кизи сделал превосходную. О предстоящем событии писали все сан-францисские газеты. В мире людей с понятием, в интеллектуальном мире и даже в великосветских кругах весть о Фестивале Полетов разносилась с быстротой лихорадки. Г р о з н ы й н а р к о т и к Л С Д. Кислотные торчки. Опыт восприятия ЛСД без ЛСД, как было объявлено в афишах, - более того, народ и в самом деле в это верил. Но главное было в том, что дала о себе знать идея нового образа жизни. Как по-вашему, это - н о в а я в о л н а?..
К у п и т е б и л е т и к Х р и с т а р а д и - нелепая мысль для Нормана Хартвега - а у н а с е с т ь и м п р е с а р и о - сплошная нелепость, однако народ тысячами валит в Портовый зал на Фестиваль Полетов тысячами даже в первый вечер, оказавшийся большей частью индейским, причудливым представлением, поставленным организацией Бранда "Америке нужны индейцы", но теперь, в субботний вечер, желающие попасть на Кислотный Тест устроили и вовсе невообразимую давку. Норман совершенно чумовой от кислоты - а полюбуйтесь на приколыциков, которые вбегают в зал! Норман отнюдь не одинок. "Опыт восприятия ЛСД без ЛСД" - ну-ну, смех да и только. Более того, в зал уже повалили сотни торчков, и впервые совершенно открыто, нимало не таясь. Это напоминает тот вечер, когда Проказники при полном параде явились на концерт "Битлз" и смотрелись так эксцентрично, такими смотрелись вдрызг п ь я н ы м и, что никто не мог поверить в их существование. Кто же р и с к н е т появиться в таком виде на людях? Ну и ладно, малыши попросту приобретают элэсдэшный опыт без ЛСД, только и всего, так это все и выглядит. Чудовищный безумный водоворот. Ну и чудесно. По залу мечутся лучи прожекторов и кинопроекторов; работают пять кинопроекторов и Бог знает сколько осветительной аппаратуры, интерферометров, все стены залиты межгалактическими научно-фантастическими морями, зал напичкан громкоговорителями, напоминающими горящие люстры, вспыхивают стробоскопы, источники инфракрасного излучения направлены на выкрашенные светящейся краской предметы, а светящейся краски еще сколько угодно - раскрашивай все, что в голову взбредет, у каждого входа сверкают красные и желтые уличные фонари, два ансамбля - "Благодарные Мертвецы" и "Старший Брат и Компания-учредитель", а также группа странных девиц в трико, скачущих по краям сцены и свистящих в собачьи свистульки, - и Проказники. Пол Фостер обмотал башмаки и щиколотки черной изоляционной лентой, запеленал ею также ноги, бедра и торс до самой грудной клетки, где начинается белая рубашка, переходящая затем в белую марлевую повязку, закрывающую лицо и голову, за исключением лишь щели для глаз, на которую он напялил темные очки. При нем также костыль и плакат с надписью: "Вы Поколение Пепси, а я - прыщавый приколыцик!" Ротор! Кроме того, торчки отовсюду - в ярких мексиканских шалях, с вышитыми бисером мандалами. индейскими головными повязками и индейскими бусами, великая эпоха для подобных вещей, а один - в короткой кожаной куртке со сделанной по трафарету надписью на спине: "Чародей Поджопников, Индейский Мохо-Воин". Мохо! Ох уж эти прикольные стробы, превращающие каждый мозговой ствол в кочан цветной капусты, который разлетается на сморщенные пинг-понговые шарики - э т о ж е н е в ы н о с и м о! - и одна девица срывает с себя блузку и танцует по пояс голая, а ее огромные груди превращаются в бесконечный поток возбужденно торчащих ярко-красных сосков, струящийся в свете стробов из неиссякаемого млеко-медового изобилия. Танцующие уже впали в транс, дрожит чудесное желе лишенных лифчиков грудей, вихляют пирожки попок, извивается и взмывает ввысь множество рук. Тысячи добропорядочных интеллигентов, представителей интеллектуальной элиты и консервативных, в стиле Норт-Бича, хиппи глазеют, разинув рты, и усваивают происходящее. Психиатр БитПоколения, доктор Фрэнсис Ригни, внимательно наблюдает, а все Важные Птицы, оставшиеся со времен битников, - Эрик "Важная Птица" Норд и Том "Важная Птица" Донахью, а заодно и журналисты, раскачиваются под звуки гром-машины Рона Бойса. Шумит грандиозное сборище, вы же понимаете.
А в центре зала - башня Контроля, принадлежащая Проказникам. Она наконец-то появилась и была само совершенство. Возведение в центре зала громадных лесов из труб и платформ велось под наблюдением Бэббса. Она все росла и росла, эта башня, а Проказники затаскивали туда аппаратуру, все микрофоны и усилители, прожекторы и проекторы - все свое оборудование, и наконец возникло архитектурное сооружение, олицетворяющее собою Контроль. Бэббс за рычагами управления, Хейджен сверху снимает фильм. Фильм продолжается. Кизи тем временем занимал еще более высокое положение, он находился на верхней галерее и был одет в серебристый скафандр космонавта, увенчанный большим прозрачным космическим шлемом. Поначалу он считал, что этот костюм послужит хорошей маскировкой и он сможет появиться там, не вызвав шумного возмущения ни в одной судебной инстанции, однако Космонавт был, разумеется, тотчас же узнан, и тогда он расположился высоко над бушующим водоворотом, прихватив с собой проекционный аппарат, с помощью которого можно было с громадным увеличением проецировать на стену написанные на ацетатной пленке послания.
Чума танцует в круговороте чистого, неподдельного блаженства, он тащится так, как не тащился еще ни разу в жизни,- значит, вот где место Чумы! Норман оглушен кислотой, но ему дано ответственное поручение. Норман должен кружить в толпе с кинокамерой. Только у него нет блока питания, поэтому приходится подключить камеру к настенной розетке и волочить за собой длиннющий провод. Глаз его прижат к окуляру, и понемногу весь водоворот проникает в один этот глаз - единство. Я, сосуд воспринимающий все, Атман и Брахман, позволяющий всему этому втекать внутрь до тех пор, пока с а т о р и - не достигается идеальное состояние и до его сознания не доходит, что он - Бог. Не одну милю пропутешествовал он сквозь эту бьющуюся в корчах экстазно-макаронную массу, неужели камера еще включена? а разве это имеет значение? deus ex machina, и весь мир втекает в один глаз. Непременно нужно добраться до Центрального Пункта, Башни Контроля, громадный электрический журавль направленного микрофона ловит виднеющийся на вершине башни ансамбль - вот о н о г д е - в данный момент все там. Он начинает карабкаться вверх, цепляясь за трубы лесов, все еще с прижатой к глазу огромной камерой на плече - все втекает в глаз, как в воронку,- а позади него змеится сквозь толпу провод вместе со штепсельной вилкой. А э т о еще что за разгневанные фигуры?.. Ну, конечно, Бэббс и Хейджен, Бэббс жестами показывает Норману, чтобы тот слезал с платформы и не путался под ногами, з д е с ь и т а к т е с н о, у б и р а й с я к о в с е м ч е р т я м - космический смех, ведь они знать не знают, кто он такой, то есть Бог. Норман, кроткий, мягкий, застенчивый тихоня Норман, заливается над ними космическим смехом и продолжает подъем. Он вполне осознает, что в любой момент может заставить их исчезнуть в... его глазу, ведь они всего лишь два сгустка в мировом потоке, Бэббс и Хейджен.
- Норман, если ты не уберешься отсюда ко всем чертям, я тебя в ы к и н у! - Бэббс, принявший ту же самую угрожающую позу, что и во время конфликта с сан-францисскими копами в Филморе, кажется огромным и неукротимым, и сознание Нормана на миг раздваивается, разделенное оптическим хиазмом, как при дефекте Свитого Андрея: в одной части прочно засел страх быть скинутым вниз и свернуть себе шею - это ему-то, Норману, зато в другой - Космический Смех Бога над тем, насколько бессмысленна сейчас поза Бэббса. Сознание слабо колеблется между Богом и не-Богом, но потом на него накатывает волна смеха, это же космическое явление -- он, Норман, отваживается уже и на это, на д е м о н с т р а т и в н о е н е п о в и н о в е н и е, таков новый Я, и ничегошеньки они с этим не поделают, Бэббс пристально смотрит на эту ухмыляющуюся чумовую фигурку с огромной камерой, карабкающуюся вверх по лесам. Бэббс лишь вскидывает вверх руки, он сдается, Норман поднимается. Б о г! в настоящей Башне Контроля. Н у ч т о ж, р а з я - Б о г, з н а ч и т, я м о г у к о н т р о л и р о в а т ь в с е, ч т о з д е с ь п р о и с х о д и т. Он вглядывается вниз, в водоворот. Делает взмах рукой и это происходит! - т а м пробегает по толпе мелкая рябь, теперь рябь пробегает з д е с ь, к тому же совершенно ясно, что б у д е т дальше, он может предсказать ее, сильнейшую вспышку экстаза в т о й группе танцующих, в лучах стробоскопов, вот с е й ч а с о н а п р о и з о й д е т, и, конечно, она происходит - вибрация вдоль трещины, дефекта, произнесено слово с и н х р о н н о с т ь, а мы играем, но они же это д е л а ю т - м у з ы к а! и музыка начинает звучать - сатори, в Центральном Пункте, как и было написано,- но я же вам говорю... и в это самое мгновение на стене появляются огромные красные буквы:
ПУСТЬ КАЖДЫЙ, КТО ЗНАЕТ, ЧТО ОН БОГ, ПОДНИМЕТСЯ НА СЦЕНУ
К а ж д ы й? - Колеблются хиазмагические половинки, Бог и не-Бог, а потом до него доходит: это написал Кизи. Кизи на верхней галерее в своем скафандре космонавта написал это и с помощью проекционного аппарата направил на стену - в то самое мгновение. Что же делать, архангелы мои; Норман таращит глаза, не веря не веря чему? - на сцену поднимается негритос с натуральной копной растрепанных негритянских волос на голове, с головной повязкой по линии волос, отчего волосы вздымаются, как гигантский серый одуванчик, огромная рубаха плавает в свете направленных на него прожекторов, это Гэйлорд, один из немногих пришедших сюда чернокожих, сияющий лучезарной улыбкой кислотного дурмана и начинающий чудесный божественный танец, этот Гэйлорд - Бог... Что за черт! Норман делает знак толпе, но она не покрывается рябью. Ни там, ни здесь. Он предсказывает, что та группа воспарит сейчас в экстатическом подъеме, а она не воспаряет. Мало того, она попросту опускается ниже, точно в полу вырыли яму, взгляд печальных лунных глаз в кислотном недоумении устремлен вниз. Сайонара, Боже... И все-таки... И всетаки...
Три ночи длился грандиозный безумный карнавал. Событие было во всех отношениях значительное. Во-первых, за три дня доход от фестиваля Полетов составил 12 500 долларов почти без накладных расходов, а также произошло рождение нового жанра для ночных клубов и танцевальных залов. По прошествии двух недель Билл Грэхэм подписал с залом "Филмор" контракт на еженедельные Фестивали Полетов, на которых стал неизменно царить аншлаг. Для самих кислотных торчков Фестиваль Полетов был чем-то вроде первого национального съезда участников подпольного движения, которое до этого существовало на сугубо нелегальной, келейной основе. Торчки были крайне удивлены тем, как выросли их собственные ряды, - а также испытывали подлинную эйфорию, осознав, что могут, наконец, действовать в открытую, тащиться, как бабуины, и при этом ни небеса, ни закон на них не обрушатся. Пресса продолжала держаться того мнения, что это был опыт восприятия ЛСД без ЛСД. Однако ни один представитель сан-францисского мира людей с понятием подобным заблуждением не страдал, и тот уик-энд послужил началом эпохи Хейт-Эшбери.
Фестиваль Полетов изменил очень многое. Однако, как только утих водоворот, Кизи оказался на том же самом месте, откуда пришел, о чем позаботились окружные суды Сан-Матео и Сан-Франциско. Эти ублюдки вели под него настоящий подкоп. Они уже успели выбить почву у него из-под ног, отобрав Ла-Хонду. В своем распоряжении судья де Маттей обязал Кизи выехать из Ла-Хонды, продав дом человеку, не имеющему ничего общего ни с ним, ни с его книгами, возвращаться в округ Сан-Матео только по вызову своего чиновника, надзирающего за условно осужденными, а также при проезде по Портовой автостраде или при перелете территориальных границ округа Сан-Матео на самолете и не распространять на указанный округ сферу своего влияния. Поэтому Кизи вместе с Фэй и детьми переехал в "Размах" - дом Бэббса в Санта-Крусе. 23 января он направился в СантаКрус - а там его поджидал ордер на арест за нарушение правил отбытия условного наказания.
Ну что ж, таков их Фильм, Тонто, и все мы знаем, чем такие фильмы кончаются. Три года в башне тюремного замка Сан-Матео плюс пять, восемь, а то и двадцать, которые ему готовят в Сан-Франциско, вознамерившись ковать железо пока горячо, что послужит хорошим уроком дерзким любителям наркоманских фестивальных полетов. Кизи устроил чрезвычайный инструктаж вы, конечно, помните небольшое отступление по поводу подготовки к Мексике, сделанное два-три месяца тому назад?..
Итак, все собрались в "Размахе".
- Если общество намерено объявить меня вне закона, - сказал Кизи, тогда я сделаюсь изгоем, причем чертовски хорошим. Людям только этого и нужно. Во все времена люди нуждаются в изгоях.
Проказники поняли все с первого слова.
Так что сегодняшняя фантазия такова: вечером Кизи собирается бежать в Мексику. Границу он пересечет в кузове грузовика Бойса. У Бойса, находившегося в те дни вместе с ними, был грузовик, служивший ему чем-то вроде передвижной мастерской. Там хранились все сварочные агрегаты, ацетиленовые горелки и тому подобное оборудование, и там, в кузове, отогнав грузовик на заболоченные равнины за домом, он и работал, придавая крыльям старых автомобилей эротические позы из "Камасутры". В конце концов и психеделический автомобиль Роя Себёрна, его миниатюрный автобус, тоже был пущен под сварочную горелку, когда окончательно вышел из строя. Ничто не вечно. И искусство не вечно. Они направятся в Пуэрто-Валларту. На тот случай, если Кизи понадобится там удостоверение личности, он возьмет с собой водительские права кого-нибудь из Проказников. Между тем источником официальной версии происшедшего послужит последняя грандиозная проказа. Самоубийственный Полет.
Кизи напишет предсмертную записку. Потом за дело примется Д., человек, необычайно похожий на Кизи, Д., нарядившись под Кизи, сядет за руль старенького бортового грузовичка, направится вдоль побережья в сторону Орегона, по дороге выберет подходящий крутой обрыв, разобьет грузовичок, врезавшись в дерево, и удалится, оставив на сиденье предсмертную записку и бросив на берегу небесно-голубые башмаки, чтобы все это выглядело так, как будто он прыгнул в воду и исчез в морской пучине, не желая больше возвращаться в болото своих невзгод. Суть всего замысла состояла в том, что Д., особенно в костюме Проказника, будет очень похож на Кизи, и случись кому-нибудь увидеть его за рулем, его запомнят как человека, чьи приметы соответствуют приметам Кизи. Пускай полиция ломает себе голову. Даже если она не попадется на эту удочку, то уж со следа собьется наверняка. К чему нам лишние хлопоты - этот придурок с к о р е е в с е г о лежит на дне морском, ох уж эти треклятые наркоманы...
- Надеюсь, у этого Д. мозги раком не встанут, сказала Горянка. Однако настроена она была оптимистически. Весь замысел от начала до конца был вдохновенной Проказой.
В тот вечер Кизи с Горянкой накурились травы и принялись сочинять замечательную предсмертную записку:
"Последние слова. Голосуйте за Барри - со смеху помрете. Я, Кен Кизи, будучи (гм!) в здравом уме и твердой памяти, настоящим действительно завещаю все на свете: корпорацию, деньги и произведения - Фэй (и мне кажется, что никто не примет эту проказу за чистую монету, а теперь мне кажется, что из-за этого она мне тем более по душе)..."
До чего же было весело, черт подери! Пародия за пародией рождались в их головах, бредовые метафоры судьбы, бредовые строчки, достойные собачьего бреда хорошего поэта, заглянувшего в задницу неотвратимому року:
"Ветер, ветер, унеси меня отсюда, вперед, пусть даже путь далек!.."
Еще! Еще! Громче музыку, еще вина!
"...Океан, океан, океан, я все-таки тебя одолею, я сокрушу тебя на сей раз. Пятками попру я бесплодные ребра твои..."
Росла и росла записка, словно подробный отчет о предстоящей безрассудной поездке вдоль побережья в поисках столь полюбившегося ему крутого обрыва, чтобы броситься с него в океан, вся эта картина отчетливо представлялась неистощимому воображению Кизи и Горянки, устроившихся на потрепанном ковре в общей комнате Бэббса. Черт возьми, надо бы вставить туда малость кислоты - они п о в е р я т в то, что треклятый придурок-наркоман наглотался грозной ЛСД и сломал наконец себе шею,- и еще, черт возьми, шмякнем-ка мы как следует о дерево этот прикольный автомобиль, зальем все калифорнийское побережье кровавым правдоподобием:
"...И вновь я потерял океан. Прекрасно! Сотни миль проехал я в поисках особенного, только моего, обрыва, кислота застилает мне глаза, и я не в силах отыскать океан, кончилось тем, что я врезался в секвойю..."
Прекрасно! Готов, Рон? Он влезает в грузовик Бойса, и они направляются на юг, в сторону Сан-Диего, мексиканской границы, Тихуаны и страны всех компетентных Изгоев.
XX. ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
То, что произошло с Проказниками после бегства Кизи в Мексику, весьма походило на то, что в книге Германа Гессе "Паломничество в Страну Востока" произошло с Братством после того, как сбежал Лео,да, в такой четкой синхронности было нечто прикольно сверхъестественное... вот именно... Проказники! и великое автобусное путешествие 1964 года! весь их Фильм. Хотя нет: Фильм продолжался. Фантазия Гессе во всем совпадала с их собственной. Она продолжалась - вплоть до этого странного рубежа...
Лидера Братства в "Паломничестве" звали Лео. Открыто никто его лидером не признавал: как и Кизи, он был "ненавигатором" образовавшегося Братства. А исчез Лео внезапно, "нежданно покинул нас в опасном ущелье Морбио Инфериоре (Скверного недуга)", в тот момент, когда Братство было как никогда глубоко погружено в свое Паломничество в Страну Востока, на критической стадии полета, то осуждавшегося, то вызывавшего изумление. "С этого часа в нашей общности больше не было ни устойчивости, ни единомыслия, хотя наша великая идея пока еще не давала нам разбрестись. Ах, как хорошо помню я наши первые споры! Они были чем-то совершенно новым и неслыханным в нашем доселе столь ненарушимо единодушном Братстве. Их вели со взаимным уважением, с учтивостью по крайней мере сначала, они еще не вели ни к стычкам, ни к личным попрекам или оскорблениям; пока мы еще готовы были стоять против всего мира как неразрывно сроднившиеся братья..." Однако вражда становилась все более ожесточенной, и рассказчик Г. уехал после того, как всех поразил Скверный Недуг. А рассказчик Хартвег уехал после...
До чего же сверхъестественна подобная с и н х р о н н о с т ь!
В отсутствие Кизи лидером стал Бэббс. Не проводилось ни собрания, ни выборов, не было даже прощального распоряжения Кизи. Лидером становится Бэббс, - до... коллективного сознания это дошло мгновенно, не требовалось никаких раздумий. Все оставшееся в Ла-Хонде имущество они упаковали и отвезли в Орегон родителям Кизи. Архивы они заныкали в "Размахе", а позднее переправили их в Орегон, в дом Чака. Завещали они кое-что и другим торчкам, к примеру, громадный круглый стол, сплошь покрытый резным орнаментом работы Ангелов Ада. Стол они вручили новой психеделической группе "Анонимные Художники Америки", обосновавшейся в Скайлонде, в усадьбе под названием "Ранчо Диабло". Себе они взяли все, что могло сгодиться для Кислотных Тестов.
Бэббс назначил местом проведения Кислотных Тестов Лос-Анджелес, и туда с грохотом покатил автобус. Не успели они доехать до места, как начались мелкие дрязги - "в нашей общности больше не было ни устойчивости, ни единомыслия, хотя наша великая идея пока еще не давала нам разбрестись. Ах, как хорошо помню я наши первые споры!" Б э б б с ч е р е с ч у р м н о г о п р и к а з ы в а е т - Кизи, ненавигатор, попросту высказывал свое желание и дожидался, когда оно дойдет до Коллективного Сознания. Б э б б с к о м а н д у е т, к а к в а р м и и... м ы ж е н е б о й с к а у т ы". Все издевки Бэббса обернулись вдруг сплошным ядовитым сарказмом. Его загадочные замечания, его прямота обернулись жестокостью. Кое-кто из Проказников даже начал сочувствовать бедолагам вроде Панчо Подушки, жалеть этого всеми унижаемого кислотно-болтливого придурка Панчо.
Панчо, вечно терзаемый мучительным самокопанием, все еще отчаянно стремился оказаться в а в т о б у с е. Бедняга истратил все до последнего гроша, чтобы добраться из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, и в один прекрасный день догнал автобус в Лемон-Гроуве. Растянув рот в выражающей самые братские чувства улыбке, Панчо засеменил к автобусу, но, когда он уже поднимался по ступенькам, в двери его встретил Бэббс.
- По-моему, тебя сюда никто не звал, - сказал Бэббс.
- Что ты имеешь в виду? - говорит Панчо. - Я что, не могу войти в автобус?
- В автобусе никто не хочет видеть тебя в автобусе.
Улыбка с лица Панчо, разумеется, стерта, и забегавшими, как шары в бильярде-автомате, глазами он пытается разглядеть, кто сидит в автобусе, в ы в с е м е н я з н а е т е, я ж е П а н ч о!
- Ну конечно... я знаю, что кое-кому я действую на нервы, - говорит Панчо, - но я столько проехал, чтобы быть вместе с вами, ребята, к тому же я потратил на дорогу все деньги...
- Нас это не волнует,- раздается голос одного из тех, кто находится в а в т о б у с е.
- Послушайте, - говорит Панчо. - Я буду молчать. Я буду делать все, что вы захотите. Мне просто хочется помогать вам с Тестами. Я буду выполнять любую...
- Нас это не волнует. - Голос кого-то д р у г о г о, в а в т о б у с е.
- ...любую работу, буду у вас на побегушках, да мало ли будет разных дел...
- Нас это не волнует.
Потеряв дар речи, Панчо стоит как вкопанный, и лицо его заливается краской.
- Вот видишь, - говорит Бэббс, - что я тебе говорил! По-моему, никто тебя в автобус не звал.
Панчо в оцепенении спускается по ступенькам обратно и устало плетется прочь.
Что ж, посмеялись они от души. Ох уж этот прикольный Панчо Подушка! Вот уж кто охоч до скверных полетов! Исключительный кайфоломщик! Живая бредятина::::::однако смех, вызванный сыгранной над Панчо шуткой, оставлял во рту металлический привкус:::::
Бэббс снял в Лос-Анджелесе старый особняк, называвшийся "Сан-Суси", невероятных размеров ветхий, полуразрушенный дом с куполом и каменной балюстрадой, сплошь обваливающийся и рассыпающийся, однако сохранивший стиль. Когда владелец обнаружил в доме компанию битников, он пришел в ярость, но это было потом. Так или иначе, в один прекрасный день все собрались там, и один из Проказников высказал совершенно не свойственную Проказникам вещь. Громко и отчетливо он заявил:
- Хочу выразить вот какую мысль: я терпеть не могу Марджи и не хочу, чтобы она оставалась с нами.
Неприкольновероятно! Он говорил о Мардж Барже. И вот все взгляды обратились на Бэббса, который взял на себя принадлежавшую раньше Кизи роль человека, принимающего решения. Бэббс поворачивается к Мардж Барже и произносит:
- Что ты об этом думаешь? Мардж говорит:
- Я думаю, что это просто глупо, - причем с такой спокойной, ровной уверенностью, что никто больше об этом не заговаривает.
Происшествие незначительное - но и оно приближало назревавший раскол, приверженцы Бэббса против тех, кому Бэббс уже надоел. Позже они поймуг, что нередко винили Бэббса только за таинственное чувство утраты, охватившее их в разгар смелого предприятия. Они судорожно искали объяснение, и причиной всему казался Бэббс. А что они наверняка утратили, так это магическую цементирующую основу, коей была притягательная сила Кизи. "Чем несомненнее делалась утрата, тем необходимее представлялся он сам,- без Лео, без его приветливого лица, без его веселости и его песен, без его веры в наше великое предприятие само это предприятие по какой-то неизъяснимой причине казалось обессмысленным".
На самом-то деле, Бэббс перенес Кислотные Тесты в Лос-Анджелес с поразительной решимостью. Теперь Проказники оказались за пределами обжитой территории, района Сан-Франциско, однако роли свои они исполняли с таким артистизмом, о наличии которого у себя прежде и не подозревали. Казалось, все они следуют давнему призыву Бэббса: "Мы должны научиться функционировать под кислотой". Они постоянно напрочь вылетали из собственных тыкв, но им удавалось устраивать Кислотные Тесты, которые казались оркестрованными заранее.
Бэббс был, как я уже упоминал, в великолепной форме, а кроме того, он сошелся с замечательным торчком по имени Хью Ромни - поэтом, актером и сочинителем комедий, который прошел большой путь, начавшийся еще во времена Бит-Поколения, и теперь, погрузившись в элэсдэшную вещь, по его словам, "открыл Дирекцию" "а когда открываешь Дирекцию, не остается ничего, кроме как на нее работать". Так что Ромни со своей подругой Бонни Джин были теперь в автобусе, и все общими усилиями вознамерились ни более ни менее как п р и в л е ч ь Л о с - А н д ж е л е с н а с л у ж б у Д и р е к ц и и... М-да... Первый Тест проходил в церкви Пола Сойера в Нортбридже неподалеку от Лос-Анджелеса в долине Сан-Фернандо... Сойер, так и не утративший способности экспериментировать, и сам находится в автобусе. И будь у Спортивных Рубах возможность увидеть эти... н о в ы е э к с п е р и м е н т а л ь н ы е о б р я д ы... в к л ю ч а ю щ и е в с е б я м у з ы к у, т а н ц ы и ж е р т в о п р и н о ш е н и е... жертвоприношение? - ну да... строго говоря, это был не совсем Кислотный Тест, а скорее "хэппенинг" термин этот уже стал привычным и безобидным в Культурных кругах, доже в унитарианско-универсалистской церкви Сойера в долине. Это было удивительно современное сооружение, похожее на гигантскую бермудскую луковицу, на самом деле представлявшую собой огромный, возвышающийся над долиной... Купол с такой фантастической акустикой, точно был создан именно для сегодняшней фантазии. Итак, Проказники заняли помещение, напичкали его аппаратурой и проводами, и сотни людей собрались на "хэппенинг" отведать магии Проказников и жгучего ананасового перца, блюда, приготовленного Проказниками, довольно мерзкого на вкус, и все же а н а н а с о в ы й п е р е ц - мысль сама по себе неординарная. Кэссади схватил микрофон и принялся горланить, Ромни схватил микрофон и принялся горланить, и он был великолепен, а Бэббс и Пол Фостер летали в объятиях Бога Ротора, ничуть при этом не запинаясь... Люди танцевали как никогда исступленно и так глубоко погружались в вещь, даже добропорядочные широкие массы, что даже о н и стали хватать микрофоны, и внезапно стерлась грань между теми, кто развлекал, и теми, кто развлекался, напрочь исчезло снисходительное отношение к напуганной добропорядочной публике, столь характерное для обычного хэппенинга. Сотни людей были подхвачены о п ы т о м в о с п р и я т и я, нараставшим, словно тайфун грез, а на ровном и гладком краю центробежного вихря царил покой. Словом, все - в Фильме, в автобусе, и это было прекрасно... Все как бы... п о д с е л и н а к а й ф! А Проказники они теперь хорошо знали, как завлечь сотни, тысячи, миллионы людей в опыт нового в о с п р и я т и я, и в последующие дни публика начала стремительно прибывать:::::
::::: Скажем, Клер Браш. Да. Эта хорошенькая рыжеволосая девушка двадцати с небольшим лет работала у Арта Кункина, редактора популярного в кругу людей с понятием лос-анджелесского еженедельника "Фри пресс". Перед Тестом в церкви Сойера ей позвонил ее старый друг Док Стэнли и сказал: "Клер, в унитарианской церкви в долине будет хэппенинг, который ни в коем случае нельзя пропустить", - и так далее... Однако одной из обязанностей Клер во "Фри пресс" являлось составление календаря примечательных событий для людей с понятием, а сезон "хэппенингов" был в самом разгаре, она побывала уже на десятках подобных представлений, каждое из которых значилось в афишах как новая волна с большим будущим и на деле неизбежно выливалось в невыносимую скучищу. Словом, она не пошла.
Гмм::::: И тем не менее:::::
:::::Послушав тех, кто там все-таки побывал, она решила пойти на следующий хэппенинг:::::
:::::который намечено было провести в Уоттсе в день рождения Линкольна, 12 февраля 1966 года. У о т т с! Тот самый Уоттс, где месяцев за пять до того произошла прикольная негритянская революция - символ всего катастрофического и безысходного, что творилось в американской жизни, и ч т о э т о з а с т р а н н ы й к о с м и ч е с к и й к о р а б л ь п р и б л и ж а е т с я с е й ч а с к У о т т с у, ц е н т р у "Ш а н с о в М ол о д е ж и" Ш а н с о в М о л о д е ж и! - ч т о б ы о т п р а в и т ь с я в п о л ет з а п р е д е л ы к а т а с т р о ф ы:::::
::::: "Думаю, что конец моим сомнениям,- вспоминает по моей просьбе Клер,- положил чей-то рассказ о добровольном участии во всем этом Арта Кункина и о наслаждении, полученном тем вечером в церкви. Большинство собравшихся, как и положено, предавалось импровизации, но мы с Артуром поначалу просто смешались с толпой и смотрели.
И все же. Район Уоттса - точнее, это был Комптон, населенный пункт близ Уоттса со статусом города, - был выбран по совершенно неизвестным мне причинам. Самыми правдоподобными я считала догадки о том, что подобная вечеринка устраивается в районе недавних столкновений по политическим причинам, как пропаганда дружелюбия; к тому же выбор именно этого места для подобных нелепых выходок был сделан не без юмора... или иронии?
Это было здание товарного склада, входившее в центр "Шансы Молодежи", но в то время оно еще пустовало. Они - люди из Центра - использовали или намеревались использовать здание в качестве производственных мастерских, кажется, связанных с автомобильной промышленностью. Трудовая переподготовка и все такое прочее. Группа Кизи на законных основаниях, за деньги, взяла помещение в аренду на 24 часа или на 48, и во время Кислотного Теста там неотлучно находился смотритель центра.
Объявления были даны обычным путем: во "Фри пресс", в календаре и так далее, и собралось человек двести. Когда я пришла, ничего еще не началось... люди собирались маленькими группками, сидели вдоль стен на ковриках и одеялах. Помещение, точнее, главное помещение, было огромным... я имею довольно смутное представление о футах, ярдах и прочих подобных вещах, но, по-моему, не меньше, чем 50 на 25. На восточной стороне была комната поменьше, а на западной - ванная, кроме того, вдоль южной стены большой комнаты тянулся коридор с открытыми окнами на уровне пояса, без стекол... через эти окна можно было наблюдать за тем, что происходит внутри.
Я приехала туда на своей машине и подвезла заодно еще двоих, но их я тут же покинула... подошла к своим друзьям, у которых было немного розового вина, они расстелили коврик и сидели на полу. Я уже говорила, что не было еще никаких эффектов... но вскоре прозвучало объявление (по-моему, его сделал Нил Кэссади, но тогда я его еще не знала), что вечер начинается. На южной стене стали показывать фильмы с дикторским текстом... фильмы о "Далше", об автобусе, о людях в автобусе... текст представлял собой довольно скучную лекцию о путешествии, а фильм показался мне абсолютно банальным и запутанным.
Не забывайте, что я новичок. Раньше я ни разу не "тащилась" ни под "дурью", ни под таблетками, ни под чем другим... Самые сильные впечатления у меня были от алкоголя. Я знала нескольких "торчков", но мало обо всем этом задумывалась... дурь я несколько раз пробовала, но не чувствовала ничего, кроме неприятного вкуса во рту.
Отсюда можно понять, почему многие врубались в фильм и хохотали, да и вообще, почему там собралось столько народу... Я уверена, что была одной из немногих, кто понятия не имел, чего надо ждать. Слухи, может, и ходили, но до меня они не дошли. К тому же, я думаю, многие из собравшихся слыхали о вещах Кизи и хорошо отдавали себе отчет в том, что там творилось. Только старушка Клер вечно не от мира сего. И так у меня всю жизнь.
Фильм продолжался, показывали еще слайды с цветами и узорами, то да се... потом на середину комнаты вынесли большой пластмассовый мусорный бак, и всем предложили угощаться содержавшимся в нем прохладительным напитком. Ажиотажа у буфетной стойки не возникло... люди подходили не торопясь, напиток подавался в бумажных стаканчиках, а так как в домах Дела Клоуса, Хью Ромни и прочих моих друзей подавать прохладительные напитки считалось обычным делом, ничего удивительного я в этом не усмотрела... выпила стаканчик, выпила другой, немного побродила и поболтала, выпила еще один..."
Так или иначе, по иронии судьбы именно Хью Ромни принадлежала вдохновенная идея, как он его называл, Электропрохладительного Напитка. В напиток... да... была подмешана изрядная доза ЛСД. Отчасти это была проказа, но главное - такова была естественная кульминация Кислотных Тестов. Это был широкий жест, подобная раздача всей этой кислоты была поступком подлинно великодушным, так и впрямь садился на кислоту весь мир, все приглашались разделить с Проказниками бурный восторг Единения... все в полном согласии становятся божественными сосудами, и все это там, в Прохладительном Напитке, в бумажном стаканчике. Кэссади не раздумывая вылакал не меньше галлона. На самом деле там было два бака. Ромни взял микрофон и сказал: "Этот бак для детишек, а этот - для взрослых. Этот бак для котят, а этот - для тигров", - и так далее, и тому подобное. Что касается Ромни, то он делал все на свете, разве что не вешал на баки с крепким замесом табличку с надписью "ЛСД". Сам Ромни был глубоко погружен в общий пирог, и ему не приходило в голову, что некоторые простодушные люди могли случайно забрести на этот неожиданный полустанок в Уоттсе и попросту не знать... или подумать, что все его завуалированные инструкции относятся к джину, налитому в два сосуда, как наливают пунш в два хрустальных кубка, которые ставят по краям длинного белого стола во время свадебной церемонии... а то и вовсе не услышать, как Клер Браш...
"Там был Северн Дарден, был, конечно, и Дел Клоус, с ними я познакомилась еще в Секонд-сити, в Чикаго. Мы с Северном стояли под стробоскопом (я тогда впервые увидела строб, а его свет возбуждает) и занимались импровизацией... он был ревнивым мужем, а я неверной женой, нечто бесхитростное и смешное. Он душил меня и отшвыривал прочь (разумеется, осторожно), а я вдруг начала смеяться... и смеяться... и смех этот был самым примитивным, самым опустошающим из всего, что я знала в жизни. Он исходил из таких глубин, о каких я и сама не подозревала... и он все продолжался... смех был безудержный... и чудесный. И вдруг меня будто что-то оборвало, до меня дошло, что ничего смешного нет... нет причин для смеха... над чем я смеялась?
Я огляделась - лица у людей были перекошены... повсюду сверкали огни... на экране (из простыней) в другом конце комнаты одновременно показывали три или четыре разных фильма, а свет стробоскопа вспыхивал еще быстрее, чем раньше... играл ансамбль, "Благодарные Мертвецы", но музыку я не слышала... народ танцевал... кто-то подошел ко мне, я закрыла глаза, а он каким-то аппаратом спроецировал изображение на внутреннюю сторону моих век (я действительно считаю, что это произошло... я спрашивала, такой аппарат есть)... но была нарушена перспектива, все было абсолютно ненормальным, нереальным... Я испугалась, потому что решила, что все это происходит в моем сознании и я наконец-то спятила.
Я попыталась найти человека, которому можно доверять, принялась останавливать людей и спрашивать, что происходит... почти все смеялись, никто не верил, что я ничего не знаю. Я разыскала человека, которого не очень хорошо знала, но к которому с первого знакомства чувствовала симпатию. Его я тоже спросила, что происходит и не во мне ли все дело, а он рассмеялся, очень крепко обнял меня и сказал, что напиток "заряжен" и я попросту приобретаю мой первый элэсдэшный опыт... что нужно не пугаться, но при этом ничего не принимать на веру и не отвергать... быть постоянно открытой, не сопротивляться и не пытаться это остановить. Он долго держал меня в объятиях, и мы стали ближе, чем могут стать друг другу два человека... наши кости слились, наша кожа стала нашей общей кожей, не осталось места, где мы могли бы отделиться друг от друга, где кончался он и начиналась я. Эту близость описать невозможно, не впадая в мелодраму... и все же - я действительно чувствовала, что мы слились воедино, в прямом смысле, что нет силы. которая могла бы нас разлучить, и что в этом заложен высший смысл, лежащий за пределами всего сущего. (Обратите внимание, через год и два месяца... три месяца... короче, позже я прочла про "отпечаток" и про то, что мы и впоследствии могли много друг для друга значить, независимо от обстоятельств... Я думаю, это правда... человек, о котором идет речь, до сих пор занимает особое место в моей жизни, а я - в его, хотя мы не поддерживаем связь и видимся очень редко... нас объединяет что-то бесконечное и прочное. Ах, черт! Просто невозможно рассказывать об этом без того, чтобы не показаться набитой дурой.)
Я уже не боялась и начала осматриваться. Все описанное выше происходило в маленькой комнате, которая была освещена только невидимым инфракрасным светом, от которого люди приобретают красивый цвет и структуру. Я увидела человек десять, сидящих прямо под инфракрасным фонарем, на который была накинута белая (превратившаяся в светящуюся и бледно-лиловую) простыня, они раскрашивали флюоресцирующей краской бесплотные манекены... и друг друга - одежду и все прочее. Я стояла под фонарем, на мою ногу и туфлю падали капли краски, и я испытывала необычное ощущение. Я часто возвращалась к этому свету... он был умиротворяющий и невыразимо прекрасный. В этом свете моя кожа приобретала глубину и структуру... становилась насыщенно-пурпурной. Помню, я еще жалела, что она не всегда такого цвета. (И жалею до сих пор.)
В большой комнате царило оживление. Люди танцевали, ансамбль играл но я его не слышала. Не могу припомнить ни одной ноты из их музыки, потому что слишком сильные были флюиды. К музыке я вообще-то неравнодушна - пою, играю на разных инструментах и тому подобное, - вот почему мне все это кажется странным. Я стояла рядом с ансамблем и отдавалась флюидам. Они возникали у меня в ногах и вызывали дрожь во всем теле... путешествовали по нервной системе (помню, я еще представляла себя в виде одной из тех схем, что мы изучали на уроках биологии - схем, где были изображены переплетения нервов), продвигались по всем мельчайшим нервным путям и наконец попадали в голову, где распускались восхитительными узорами с живописными контурами и тонами... возможно, напоминавшими этюды Стейнберга?.. Я помню насыщенные тона, но неизменно с черными контурами... и даже не просто узоры, а узоры определенных очертаний и формы.
В разгар вечера сломался стробоскоп... кажется, у них там что-то перегорело... но это принесло облегчение, потому что, хотя меня к нему и тянуло, его свет выводил из равновесия ту часть моего сознания, которая стремилась уцепиться за реальность... до той поры я никогда не затевала шуток с ощущением времени... и я обнаружила, что они необычайно привлекательны, хотя и страшноваты.
Прохладительный Напиток подавали часов в десять. Почти с самого начала в дверях толпился входящий и выходящий народ, а также полицейские. Весь вечер там дежурило не меньше шести разных групп полицейских... начиная с городской полиции Комптона, потом дорожный патруль, помощники шерифа, полицейские из лос-анджелесского департамента и из отдела по борьбе с проституцией и наркоманией. Если мне не изменяет память, они толпились в дверях, группами по пять-шесть человек, и наблюдали, иногда заговаривая с проходившими мимо людьми, но не совершали никаких враждебных действий и не позволяли себе никаких угроз. Как мне сейчас кажется, они наверняка понимали, что со всем происходящим им попросту не справиться... а тащить в тюрьму полторы сотни человек, ошалевших от кислоты, было крайне нежелательно... вот они и смотрели, недовольно бурчали, а потом уходили, и на их место приходили другие... и так продолжалось всю ночь.
Прибыли представители местной знати... по-моему, где-то около полуночи, хотя я до сих пор не могу точно сказать, когда что происходило, и вот так до шести утра, когда я наконец-то присела (всю ночь, с десяти часов вечера, я ходила, танцевала, либо просто стоя , и мне ни разу не захотелось присесть... сама не пойму, по какой причине). Среди них были две-три женщины и человек семь мужчин. На одном из мужчин был белый костюм и ермолка - я еще решила, что это Илия Мухаммед. Они улыбались, смотрели, болтали с кем-то из публики... побыли полчасика и ушли, пожелав нам приятно провести вечер. Конечно, в тот момент никакого Прохладительного Напитка и в помине не было... его поспешно убрали. Эти люди, как и все жители в округе, были, естественно, неграми. Похоже, они понятия не имели, что это за сборище, и приняли его за обычную молодежную вечеринку, вдобавок им, судя по всему, доставляло удовольствие оказывать нам радушный прием в их районе. Помню, у одной из женщин на руках был ребенок, и многие наклонялись, чтобы с ним поиграть... кажется, духлетний мальчик.
До самого конца в комнате находился смотритель здания. Кажется, он иногда удалялся в служебное помещение немного вздремнуть, а может, просто хотел удрать от шума и хаоса... но время от времени проверял, все ли в порядке. Человек он был веселый и дружелюбный, однако необычность всего происходящего приводила его в крайнее смятение.
Должна сказать, что почти весь Кислотный Тест был поставлен мастерски. Все было тщательно продумано и рассчитано на то, чтобы вызвать эффект ЛСД, и поэтому я понятия не имела, где кончается постановка и начинается то, что творится у меня в голове. Фильмы, которые показывали, были очень яркими, с узорами, фрагментами цветов и деревьев, а зачастую на экране просто появлялись разные цвета, обведенные черными контурами, а также движущийся пейзаж, фрагменты рук и тому подобное... и мне опять-таки удалось не зациклиться на этих фильмах.
Народ стоял и снаружи... ночь была холодная и светлая... кто-то впал в панику, сел в машину и пулей умчался прочь... мне захотелось вернуться домой, но я знала, что садиться за руль было бы полным безумием. В абсолютном одиночестве стояла Бонни (дама Хью Ромни)... я коснулась ее руки, и мы улыбнулись друг другу, понимающе и заботливо... на улице стоял "Далше". Я села в автобус одна, и там я услышала и почувствовала души живущих в нем людей... мы (я и автобус) отправились в путешествие во времени, и я очень хорошо узнала всех... я прошла в глубь салона и обнаружила человека, чье лицо было выкрашено наполовину в золотистый, наполовину в серебристый цвет, с густой копной вьющихся волос, человека, который прежде казался мне страшным и непонятным"...
...это был Пол Фостер... "посмотрела на него и поняла. Раньше костюмы Веселых Проказников казались странными, а теперь они были прекрасны и вполне уместны. Я вспомнила афишу, которая была приклеена на потолке во "Фри пресс", когда наша редакция располагалась под радиокорпорацией... это афиша к постановке "Бороды" с надписью "Грах рур ограрх... лев-львица... ох грар..." (что-то вроде того) ...и в то мгновение я точно знала, что это значит.
Я вдруг прозрела. Сейчас я уже этого не помню, но в тот момент все встало на свои места и наполнилось смыслом, и я вслух сказала: "Ах, ну конечно же!"... как же я раньше всего этого не видела, как же я не понимала всех этих вещей и противилась им. Продолжалось это недолго и больше не повторялось.
Была там одна колдунья, очень добрая, она излучала самые теплые и приятные флюиды. Она носила одеяние из красного бархата и была уже немолода - ни дать ни взять настоящая колдунья. Я была рада, что она тоже там. а она улыбалась, все понимала, получала удовольствие и по-матерински опекала тех немногих, кто не очень хорошо на все реагировал.
Еще была одна девушка, которая вела борьбу с Богом. С ней были друзья, и, по-моему, через несколько часов у нее все прошло. А один человек полностью ушел в себя... я хочу сказать, впал в ступор, потому что мы пытались вывести его из этого состояния, но так и не смогли установить с ним контакт... он был моим приятелем, и в какой-то степени на мне лежала ответственность за его возвращение в город... в прошлом он не раз лежал в психиатрической лечебнице - отсутствие связи с реальностью и тому подобное, и, когда я поняла, что происходит, я стала умолять его не пить Прохладительный Напиток, но он меня не послушался... и вышло очень скверно. Насколько я знаю, скверно восприняли кислоту только эти двое, правда, я уверена, что общалась далеко не со всеми.
Я уже рассказывала о магнитофонной записи ("А мне все равно!.. мне все равно...") и о том, как она использовалась впоследствии. Шоу-бизнес".
...Шоу-бизнес - да - и нет - Клер летала под ЛСД, пыталась разобраться в том, что с ней происходит, не сошла ли она с ума и так далее, и тут раздался абсолютно безумный вопль:
- А мне все равно!
И потом:
- Рэй!.. Рэ-з-э-э-эй!.. Мне все равно!
Даже и такой маниакальный вопль в обычных условиях невозможно было бы расслышать из-за всеобщего грохота и суматохи Теста, из-за оглушительной музыки "Благодарных Мертвецов", по крайней мере он ни за что не прозвучал бы так явственно, не будь он принят микрофонами, не пройди через усилители и не выйди из гигантских театральных рупоров...
- А мне все равно!
Это было как раз то что надо для таких, как Клер, Клер, которая думала, что она сходит с ума,- голос впавшей в бредовое состояние женщины женщины, испытывающей наркотическое возбуждение, да к тому же усиленный так, точно рвался из нутра каждого, кто был в комнате, точно раздавался в каждом мозгу. А покровитель Клер, ее импровизированный гид, вновь заключил ее в объятия и сказал: "Это они сделали такую запись. Это всего лишь мистификация. Ее Хью Ромни придумал". Ну что ж, это было похоже на правду. Хью был актером, превосходным сатириком, а также мистификатором и проказником... И действительно, в промежутках между воплями несомненно раздавался усиленный микрофоном голос Хью:
- Дамы
Том Вулф
Еще две вещи, которые все разглядывают, - это надпись на заднем бампере, гласящая: "Кастер умер за ваши грехи", и, за рулем, Лоисова страсть, Стюарт Бранд худой светловолосый малый с таким же сверкающим кружком на лбу и галстуком из индейских бус на шее. Рубашки, правда, нет, только галстук из индейских бус на голое тело да белая куртка мясника с орденами от шведского короля. ...
Вулф Том
Электропрохладительный кислотный тест
Том Вулф
Электропрохладительный кислотный тест
Содержание
I. ЧЕРНЫЕ НАЧИЩЕННЫЕ ТУФЛИ ФБР
II. ТОТЕМ МОЧЕВОГО ПУЗЫРЯ
III. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ КОСТЮМ
IV. ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ О МОЕМ БУДДЕ?
V. СУХАЯ ТЕМНАЯ НЕОНОВАЯ ПЫЛЬ
VI. АВТОБУС
VII. НЕСАНКЦИОНИРОВАННАЯ КИСЛОТА
VIII. МУЗЫКА ТОЛПЫ
IX. МОГИЛЬНЫЙ ПОЛЕТ
Х. ВОЙНА СНОВ
XI. НЕВЫСКАЗАННАЯ ВЕЩЬ
XII. АРЕСТ
XIII. АНГЕЛЫ АДА
XIV. ЧУДО ЗА СЕМЬ ДНЕЙ
XV. ОБЛАКО
XVI. ЗАСТЫВШИЙ ШУМОВОЙ ОРКЕСТР
XVII. РАССТАВАНИЯ
XVIII. СУМЧАТАЯ ДЬЯВОЛЬЩИНА КОСМО
XIX. ФЕСТИВАЛЬ ПОЛЕТОВ
XX. ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
XXI. БЕГЛЕЦ
XXII. DIABLO!
XXIII. КРАСНЫЙ ПРИЛИВ
XXIV. МЕКСИКАНСКИЙ АРЕСТ
XXV. ТАЙНЫЙ АГЕНТ НОМЕР ОДИН
XXVI. ПОЛИЦЕЙСКИЕ И ВОРЫ
XXVII. ВЫПУСКНОЙ БАЛ
ЭПИЛОГ
ОТ АВТОРА
ТОМ ВУЛФ "ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ"
I. ЧЕРНЫЕ НАЧИЩЕННЫЕ ТУФЛИ ФБР
Стоит подумать, Ветерок. Ветерок - парень с трех-четырехдневной щетиной, сидящий рядом со мной на штампованном металлическом дне открытого пикапа. Машина подпрыгивает на дороге. Опускается, поднимается и испытывает благодаря своим проржавевшим рессорам бортовую качку, словно корабль. Позади грузовичка подпрыгивает на склоне холма город Сан-Франциско - все его бесчисленные уступы с окнами-фонарями, трущобы с чудесным видом из окон. - подпрыгивает и стремительно уносится вниз, к подножью. Одна за другой - электрические рекламные вывески со светящимися неоновыми бокалами мартини - сан-францисским символом "бара", тысячи неоново-фуксиновых бокалов мартини подпрыгивают и уносятся вниз по склону холма, а под ними сотни, тысячи людей вертят головами, пытаясь разглядеть прикольный чудной грузовичок, в котором едем мы, их белые лица норовят оторваться от лацканов одежды и напоминают белый зефир, они подпрыгивают и уносятся вниз по склону холма... и, видит Бог, им есть на что посмотреть.
Потому-то и кажутся мне странными слова Ветерка. которые он очень серьезно произносит, пытаясь перекричать грохот колымаги:
- Даже не знаю... не знаю, стоит ли мне появляться у Склада, когда выйдет Кизи.
- А что?
- Да ведь там наверняка объявятся копы, да еще и злющие как собаки, а у меня условный срок, вот я и не знаю.
Да, стоит подумать, Ветерок. Не дразни ублюдков. Лучше не высовываться - вот как сейчас. А сейчас Ветерок испытывает такой страх перед полицией, что садится, выпрямившись, прямо на виду у тысяч и без того потрясенных сограждан, а на нем шляпа из тех, что носили в своем Дремучем Лесу семь гномов, к тому же утыканная перьями и расписанная флюоресцирующими красками. Напротив нас в кузове, тоже на виду у всех, стоит на коленях девушка, полуиндианка из племени оттава по имени Лоис Дженнингс: голова ее запрокинута, а лицо так и светится радостью. К тому же на лбу у нее сверкающий серебристый кружок, то вспыхивающий ярким светом, когда на него падает солнечный луч, то излучающий все цвета радуги благодаря заключенной в нем дифракционной решетке. И еще - да-да! - в руке у нее длинноствольный револьвер "кольт-45"; вот только ни одна живая душа на улице не догадывается, что стреляет он игрушечными пистонами, а она палит без разбору - пиф-паф! - во все эти зефирные лица, словно Дебора Пейджет в фильме... в фильме...
- Кизи выходит из тюрьмы!
Еще две вещи, которые все разглядывают, - это надпись на заднем бампере, гласящая: "Кастер умер за ваши грехи", и, за рулем, Лоисова страсть, Стюарт Бранд худой светловолосый малый с таким же сверкающим кружком на лбу и галстуком из индейских бус на шее. Рубашки, правда, нет, только галстук из индейских бус на голое тело да белая куртка мясника с орденами от шведского короля.
Тут появляется красавчик: атташе-кейс и все такое прочее, всегдашний возмущенный взгляд и... туфли - начищенные до блеска! - да кто они такие, эти дурацкие битники!.. и Лоис всаживает пулю прямо в его зефирную харю, и он уносится, подпрыгивая, вниз по склону холма...
А грузовичок вздымается на волнах, сверкая серебристым и красным и красками дневного свечения, и я серьезно сомневаюсь, Ветерок, сыщется ли сегодня во всем Сан-Франциско хоть один полицейский, который не знал бы, что этот сумасшедший автомобиль - партизанский дозор, высланный грозной ЛСД.
Копам известен уже весь антураж, даже стиль одежды: длинные иисусовы волосы, индейские бусы, индейские головные повязки, бисер, колокольчики, амулеты, мандалы, божественные взоры, флюоресцирующие жилеты, рога единорога, дуэльные рубахи в стиле Эррола Флинна, - но им пока еще ничего не известно о башмаках. Насчет башмаков у торчков пунктик. Хуже всего нечищенные черные туфли со шнурками. От них иерархия восходит вверх и, хотя практически все низкие ботинки считаются нехипповым фуфлом, заканчивается башмаками, которые нравятся торчкам,- легкими причудливыми башмаками, английскими башмаками из ассортимента стиляг, если больше ничего нельзя достать, но лучше - что-нибудь типа мексиканских башмаков ручной работы с пижонским носком "кальенте" в форме буквы А. Так что представьте себе ФБР... черные... начищенные до блеска... зашнурованные... туфли ФБР... когда ФБР схватило наконец Кизи...
С нами в кузове грузовичка еще одна девушка невысокая смуглая девушка с черными волосами по прозвищу Черная Мария. Она похожа на мексиканку, однако обращается ко мне на чистом вкрадчивом калифорнийском наречии:
- Когда у тебя день рождения?
- Второго марта.
- Рыба, - говорит она. И добавляет: - Никогда бы не подумала, что ты Рыба.
- Почему?
- По-моему, для Рыбы ты слишком... обстоятельный.
Но я понимаю, что она хочет сказать "уравновешенный". Я начинаю чувствовать себя уравновешенным. Знаешь, Черная Мария, у себя в Нью-Йорке я даже заработал себе репутацию пижона. И все-таки синий шелковый блейзер, широкий галстук с клоунами и... пара начищенных до блеска низких черных туфель почему-то не подвигают никого из торчков Сан-Франциско на Студенческие Издевки. Лоис расстреливает по одному всю эту зефирную команду; Ветерок прячет голову в самое нутро своей гномиковой шляпы; Черная Мария, которая сама - Скорпион, тщательно изучает знаки зодиака; Стюарт Бранд, сидя за рулем, петляет по улицам; вспыхивают блестки - и в этом нет ничего особенного; обычное дело, обычное для торчкового мира Сан-Франциско, всего лишь заведенный порядок, попутно приводящий в смятение граждан, не более чем пища для души чудесных людей, согласившихся подбросить некоего нью-йоркца до Склада, где он намерен дожидаться Вождя, Кена Кизи, который выходит из тюрьмы.
Почти все мои тогдашние представления о Кизи заключались в том, что он пользуется большим уважением как писатель и имеет постоянные неприятности из-за наркотиков. Он написал романы "Над кукушкиным гнездом" (1962), который в 1963 году был переделан в пьесу, и "Времена счастливых озарений" (1964). В компании с Филипом Ротом, Джозефом Хеллером, Брюсом Джеем Фридманом и парочкой других он всегда считался одним из молодых прозаиков, которым суждено большое будущее. Затем он был дважды арестован за хранение марихуаны - в апреле 1965-го и в январе 1966-го - и сбежал от сурового приговора в Мексику. Похоже, как рецидивисту, ему грозило не меньше пяти лет. Однажды в руки мне попали письма, которые Кизи писал из Мексики своему другу Ларри Макмёртри, автору книги "Скачи дальше, всадник", по которой потом был поставлен фильм "Скорлупа". Письма были сумасбродные и иронические, нечто среднее между Уильямом Барроузом и Джорджем Эйдом. говорилось в них об укрытиях, маскировке, паранойе, бегстве от полиции, курении марихуаны и поисках сатори в Крысиных землях Мексики. Было там одно место, написанное в стиле Джорджа Эйда от третьего лица в качестве пародии на то мнение, какое должно было сложиться о нем в тогдашнем добропорядочном мире США.
"Короче говоря, этот молодой, красивый, преуспевающий, счастливый в браке отец троих прелестных детишек превратился в одержимого страхом наркомана, находящегося в бегах из-за судебного преследования за три тяжких преступления и Бог знает сколько мелких, да к тому же еще и пытается вылепить новое сатори из старого прибоя - говоря еще короче, он попросту не в своем уме.
Бывший атлет, столь ценимый, что ему доверяли подавать сигналы с линии, и участвовавший в состязаниях за национальную борцовскую корону, ныне он не уверен, сможет ли сделать дюжину отжиманий. Бывший обладатель феноменального банковского счета, загребавший деньги со всех сторон, ныне только и может, что просит свою бедную женушку наскрести и выслать ему восемь долларов на бегство в Мексику. И хотя еще несколько лет назад его вносили в справочник "Кто есть кто" и просили выступить в таких благопристойных собраниях, как "Уэлесли-клуб" в Дале, ныне ему не позволят выступить даже на митинге КВД (Комитета Вьетнамского Дня). Так что же привело человека, подававшего столь болышие надежды, в столь незавидное состояние за столь короткое время? Что ж, друзья, ответ заключен в одном-единственном не слишком длинном слове, в четырех затертых от употребления слогах:
Наркотики!
И несмотря на утверждения некоторых безмозглых сторонников этих химикатов о том, что, как известно, наш герой не отказывал себе в наркотиках и до того, как добился успеха на литературном поприще, следует подчеркнуть, что задолго до появления в его жизни так называемой психеделии существовали свидетельства его высокого литературного мастерства, однако не было никаких свидетельств тех безумных мыслей, которые мы обнаруживаем впоследствии!" После чего он добавил:
"(О, ветер шумит как давно... как давно... стропила гудят и стены имеют глаза ...а дверь к этой птичке в молоде-е-е-еющем небе как давно я там не был... О, хихикают волны как давно как давно над прошлым убитым когда дурное изгнали и все двери к птичкам пропали тогда - как давно.)"
Я задумал поехать в Мексику, попытаться его разыскать и подготовить материал о Молодом Прозаике, а в жизни - Беглеце. Я принялся повсюду расспрашивать о том, где именно в Мексике его можно найти. Каждый ушлый знаток в Нью-Йорке имел на этот счет верные сведения. По-видимому, в то лето не знать этого было попросту неприлично. Он в Пуэрто-Балларте. Он в Айихике. Он в Оахаке. Он в Сан-Мигель-де-Альенде. Он в Парагвае. Он только что отплыл на пароходе из Мексики в Канаду. И каждый знал наверняка.
Я еще занимался своими расспросами, когда Кизи в октябре тайно вернулся в Штаты и на Бэйшорском шоссе, южнее Сан-Франциско, его накрыло ФБР. Один из агентов пустился за ним в погоню и на насыпи схватил: Кизи оказался в тюрьме. Я немедленно отправился в окружную тюрьму Сан-Матео в Редвуд-сити, и обстановка в тамошней приемной напомнила мне служебный вход театра "Музыкальная шкатулка". Там царило радостное оживление. Среди ожидавших был молодой психолог Джим Фейдиман - как оказалось, племянник Клифтона Фейдимана. Джим со своей женой Дороти увлеченно запихивали три монеты для гадания по "И-цзину" в корешок некоего необыкновенно пухлого тома по восточному мистицизму, а меня они попросили передать Кизи, что монеты в книге. Была там и невысокая круглолицая брюнетка по имени Мерилин, которая сообщила мне, что подростком постоянно сшивалась с рок-н-ролльной группой "Полевые Цветы", а теперь большей частью живёт с Бобби Петерсеном. Музыкантом Бобби Петерсен не был. Насколько я понял, он был святым. Он сидел в тюрьме в Санта-Крус и пытался защищаться от обвинения в хранении марихуаны, пользуясь тем предлогом, что для него курение марихуаны является религиозным таинством. Я так толком и не разобрался, зачем она сидела в приемной тюрьмы Сан-Матео, разве что дело было в том, что приемная эта, как я уже сказал, напоминала служебный вход театра с Кизи в качестве ведущего актера, а он еще не появился.
Возникла небольшая неувязка с надзирателями - они сомневались, пускать ли меня к нему на свидание. Да и какая польза была копам от того, что они меня впустят? Репортер из Нью-Йорка означал лишь дополнительное прославление и без того прославленного битника. Такое навязали Кизи амплуа. Он был прославленным битников, обвинявшимся в двух преступлениях, связанных с наркотиками, и ни к чему делать из него героя. Должен сказать, что копы в Калифорнии весьма приятные. Все они молодо выглядят, высокие, аккуратно подстриженные, белокурые и голубоглазые - короче, словно только что сошли с рекламы сигарет. Тюрьмы их совсем не похожи на тюрьмы - по крайней мере те места, что доступны взорам публики. Там сплошь светлое дерево, лампы дневного света и рыжевато-коричневый металл, из какого делают шкафы для хранения документов - ни дать ни взять кабинет в новом здании почтовой конторы, где принимают на государственную службу. Все копы говорят на вкрадчивом калифорнийском, все чистенькие и правильные, как кубики льда. Все строго по инструкции. Короче, дождавшись, когда начнутся часы посещения, они в конце концов впустили меня на свидание с Кизи. Мне дали десять минут. Я помахал на прощанье рукой Мерилин, Фейдиманам и их развеселому окружению и в сопровождении полицейских поднялся в лифте на третий этаж.
Лифт открылся, и я сразу же очутился в небольшой комнате свиданий. Она оказалась довольно странной. Передо мной был ряд из четырех или пяти изолированных кабинок, напоминающих те, что использовались в старых телевикторинах, в каждой было окошко из зеркального стекла, а по ту сторону каждого окошка находился заключенный в синей арестантской робе. Их выстроили в линию, словно кегли. Возле каждого окошка была полочка с телефоном. Именно с его помощью и следовало разговаривать. Парочка посетителей уже ссутулилась над своими аппаратами. И тут я увидел Кизи.
Он стоит, скрестив руки на груди, и взгляд его обращен вдаль, то есть на стену. У него толстые запястья и большие руки, а то, что он держит их скрещенными, делает их просто гигантскими. Он кажется выше своего роста, быть может, из-за шеи. У него крупная шея с парой стерноклеидомастоидных мышц, поднимающихся из-под арестантской робы как два портовых троса. У него массивные челюсти и подбородок. Он немного похож на Пола Ньюмана, разве что более мускулист и толстокож, и вдобавок голову его обрамляют жесткие светлые кудри. На макушке волос уже почти не осталось, но это какимто образом прекрасно гармонирует с его крупной шеей и борцовским телосложением. Потом он едва заметно улыбается. Странно: на лице у него ни одной морщинки.
После стольких преследований и переделок он выглядит так, словно третью неделю лечится на водах. Вид у него, я бы сказал, безмятежный.
Затем я беру свою трубку, а он свою - поистине времена прогресса! Мы находимся всего в двадцати четырех дюймах друг от друга, но между нами кусок зеркального стекла, толстый, как телефонная книга. С таким же успехом мы могли бы разговаривать по видеотелефону, находясь на разных материках. В трубке постоянно что-то трещит, и слышимость очень плохая, особенно если учесть, что связь установлена на расстоянии в два фута. Предполагалось, естественно, что полиция прослушивает каждый разговор. Я хотел порасспросить его о тех временах, когда он скрывался в Мексике. Мой предполагаемый материал все еще должен был называться "Восемь мексиканских месяцев молодого прозаика-беглеца". Однако при такой причудливой телефонной связи подобный рассказ ему вряд ли бы удался, к тому же у меня было только десять минут. Я достал блокнот и принялся расспрашивать его - обо всем на свете. В газетах было приведено его заявление о том, что пора, мол, психеделическому движению выйти "за пределы кислоты", вот об этом я его и спросил. После чего я принялся бешено выводить в своем блокноте стенографические каракули. Я видел, как в двух футах от меня он шевелит губами. Его голос трещал в трубке так, словно доносился из Брисбена. Все это было сплошным безумием. Казалось, каждый из нас выполняет упражнения для развития артикуляции.
- Мое мнение такое, - сказал он, - что пора заканчивать ту школу, где мы учились, и поступать в следующую. Волна психеделии возникла шесть-восемь месяцев назад, когда я уехал в Мексику. Она все еще нарастает, однако стоит на месте. Когда я вернулся, то обнаружил, что ничего не изменилось. Разве что масштабы покрупнее...
Говорит он вкрадчивым голосом с провинциальным акцентом, который был бы вполне провинциальным, не будь треска и скрежета, не три его, как сыр на терке, двухфутовый телефонный кабель; он говорит...
- ...полностью отсутствовало всякое творчество.говорит он, - а я, по-моему, призван оказать помощь в сотворении следующей ступени. Не думаю, что начнется уход из наркотической среды, пока не появится нечто, куда можно будет перейти...
...с явным провинциальным акцентом о том... откровенно говоря, я ни черта не понимал, о чем идет речь. Время от времени он начинал говорить загадками и сыпать афоризмами. Я сказал ему, что слышал о его намерении не возвращаться к литературе. Почему?
- Лучше быть молниеотводом, чем сейсмографом, ответил он.
Он рассказал о чем-то, называющемся Кислотным Тестом, и о формах выражения, при которых не будет разобщения между ним и аудиторией. Это будет единое, общее переживание, все чувства будут нараспашку, будут слова, музыка, свет. звуки, соприкосновение м о л н и я.
- Вы имеете в виду нечто вроде того, чем занимается Энди Уорхол? спросил я. ...Пауза.
- Не в обиду будь сказано,- говорит Кизи,- но Нью-Йорк отстал года на два.
Он произнес это очень терпеливо, с особой провинциальной учтивостью, как бы... Не хочу, мол, вас, ребята из Большого Города, оскорбить, но здесь происходят такие вещи, до каких вам и через миллион лет не додуматься, дружище...
Десять минут подошли к концу, и я удалился. Я не добился ничего, кроме первого легкого столкновения с удивительным явлением, необыкновенной провинциальной притягательной силой - обществом Кизи. Мне оставалось лишь убивать время в надежде на то, что Кизи как-нибудь удастся выйти под залог и я смогу поговорить с ним и выяснить подробности жизни Прозаика-Беглеца в Мексике. Такая возможность в тот момент казалась сомнительной, ведь Кизи было предъявлено два марихуанных обвинения, к тому же за ним уже числился один побег из страны.
Поэтому я взял напрокат машину и принялся колесить по Сан-Франциско. Мои самые яркие воспоминания о Сан-Франциско состоят почему-то в том, как я с грохотом мчусь вверх и вниз по холмам в ужасном, взятом напрокат седане, осторожно пересекая трамвайные пути. Как плавно спускаюсь в Норт-Бич легендарный Норт-Бич, древнюю отчизну богемы Западного побережья, где всегда полно важных персон имярек, пляжных повес, юных длинноволосых "стопроцентных американцев" и еврейских парней, которые трахают чернокожих шлюх,- а теперь Норт-Бич умирал. Норт-Бич превратился в сплошную выставку сисек. В знаменитой штабквартире бит-поколения, книжном магазине "Огни большого города", сидел в качестве местной достопримечательности японец Сиг Мурао с сердитым взглядом и бородой, свисающей нитями, как папоротник или утесник на чертеже архитектора. Он сидел за кассовым аппаратом, склонившись над томами Халила Джебрана, а съехавшиеся на свой профессиональный конгресс зубные врачи паслись там, разыскивая битников среди засилья балаганов с сиськами. Все в Норт-Биче было отдано голым грудям, исполнительницам стриптиза, накачивающим грудь инъекциями силоксановой эмульсии. Все главное - то есть те группировки, что создали когда-то здешнюю атмосферу и стиль,- все главное переместилось в Хейт-Эшбери. Довольно скоро туда отправятся и все вожаки преуспевающей богемы, помчатся бампер к бамперу автомобили с глазеющими по сторонам пассажирами, помчатся туристские автобусы: "а это... Прибежище Хиппи... вот и один из них",- отправятся туда и педики, и чернокожие проститутки, и книжные магазины, и модные лавки. Все уже состояло только из ХейтЭшбери и кислотных торчков.
Однако умирал не только Норт-Бич. Всю старомодную жизнь людей с понятием - джаз, кофейни, гражданские права, клич "пригласи негра на обед", Вьетнам,- все это, как я обнаружил, подстерегала внезапная смерть, ее призрак витал даже над студентами в Беркли, на другом берегу залива, в самом сердце "студенческого бунта" и всего прочего. Дошло уже до того, что негры перестали принадлежать к избранному обществу, даже в качестве тотема. В это невозможно было поверить. Н е г р ы, составляющие душу общества Избранных, душу джаза, да и самой лексики: "чувак" и "балдеж", "врубись" и "чувиха", "каюк" и "расчухать", "дал дуба" и "клево",душу борьбы за гражданские права; негры, оканчивающие Рид-колледж, живущие в Мэйзоне в Норт-Биче и трахающие своих чернокожих шлюх, - ах, эти тщательно продуманные ласки и шлепки, вселяющие душу в каждого негра,- всему этому конец. Невероятно!
Короче, я начинал улавливать тенденцию всех этих катаклизмов в богемном мире Сан-Франциско. Между тем, как ни удивительно, три молодых адвоката Кизи Пат Халлинен, Брайен Роэн и Пол Робертсон - были близки к тому, чтобы заполучить Кизи под залог. Они убедили судей в Сан-Матео и Сан-Франциско в том, что Кизи, движимый заботой об интересах общества, разработал прекрасный план. Он вернулся из изгнания только с одной целью: созвать в "Уинтерленд-арена" в СанФранциско многолюдный митинг наркоманов и хиппи и объявить Молодежи о том, что пора прекратить прием ЛСД, поскольку она опасна и может лишить мозгов, ну и все такое прочее. Этот митинг должен был стать церемонией "окончания кислотной школы". Они должны выйти "за пределы кислоты". Сдается мне, именно об этом Кизи мне и толковал. Одновременно шестеро близких друзей Кизи из района Пало-Альто пустили свои дома с торгов под обеспечение 35 000 долларов - залога, потребованного окружным судом Сан-Матео. Я думаю, судьи рассчитывали на то, что Кизи в любом случае никуда не денется. Если он, будучи отданным на поруки, снова сбежит, то подложит такую свинью своим друзьям, которые из-за этого лишатся крыши над головой, что будет окончательно дискредитирован и как наркоманский апостол, и во всех прочих смыслах. Если же нет, то он будет обязан произнести свою речь перед Молодежью что ж, тем лучше. Как бы там ни было, Кизи выходил на свободу.
Однако в Хейт-Эшбери такой оборот дела особой популярности не имел. Вскоре я обнаружил, что торчковая жизнь в Сан-Франциско достигла уже такого размаха, что возвращение Кизи и его план "окончания кислотной школы" грозили вызвать первый в среде торчков крупный политический кризис. Все взоры были обращены на Кизи и его группу, известную как "Веселые Проказники". Тысячи молодых людей приезжали в СанФранциско пожить на ЛСД и психеделической вещи. Главным абстрактным словом в Хейт-Эшбери было слово "вещь". Оно могло означать л ю б у ю вещь, "измы", образ жизни, привычки, пристрастия, дела, половые органы; в е щ ь и еще п р и к о л; прикол имел отношение к вкусам и навязчивым идеям: к примеру, "у Стюарта Бранда индейский прикол" или "знаки зодиака - вот ее прикол", а для торчков - и просто к стилю одежды. Слово это не имело негативного смысла. Как бы там ни было, всего за две недели до описываемых событий торчки провели в парке "Золотые ворота", у подножия холма, на вершине которого расположен Хейт-Эшбери, свой первый крупный "сходняк", где устроили шуточное празднование дня запрещения ЛСД в Калифорнии. Там сошлись все кланы, все общины. Собрались все прикольщики и занялись своей вещью. Затеял все это торчок по имени Майкл Боуэн, и туда направились тысячные толпы - роскошно разодетые, звеня колокольчиками, распевая песни, исступленно танцуя, несмотря ни на что одурманив себе мозги и с присущей им язвительностью совершая излюбленные свои благородные поступки по отношению к копам, одаривая их цветами и с головой погружая ублюдков в нежные ароматные лепестки любви. Господи, Том, вещь получилась просто фантастическая, прикольный кайф, тысячи торчков своей любовью свернули копам мозги набекрень, сплошная фиеста любви и эйфории. Даже Кизи, который в то время еще был в бегах, и тот мелькнул там на мгновение и смешался с толпой, и наступило полнейшее е д и н е н и е... а теперь вдруг вот те на! полюбуйтесь-ка на него, он в руках у ФБР и прочих суперкопов, - Кизи, самый знаменитый человек в Жизни, заявляет, что пришло время "заканчивать школу кислоты". Что за черт, может, это хитрый ход? И даже в мире людей с понятием стало зарождаться движение "Остановите Кизи!".
На сумасшедшем грузовичке мы подъезжаем к Складу, и... ну, для начала до меня доходит, что люди типа Лоис, Стюарта и Черной Марии составляют умеренное, склонное к осторожности крыло "Веселых Проказников". Склад расположен на Харриет-стрит, между Ховардом и Фолсом. Как и почти весь Сан-Франциско, Харриетстрит застроена деревянными домами с окнами-фонарями, и все дома выкрашены в белый цвет. Однако Харриет-стрит находится в районе притонов и, несмотря на весь свой грим, выглядит так. словно на нее выползли в сумерках человек сорок пять пьянчуг, умерли там, почернели, раздулись и лопнули, выпустив наружу целый поток спирохет, которые проникли в каждую доску, каждую планку, каждую щель, каждую щепку, каждую каплю распыляемой краски. Оказывается, Склад - это, на самом деле, гараж на первом этаже заброшенной гостиницы. В последний раз коммерчески он использовался как пекарня. Мы останавливаемся у гаража, а там стоит грузовик, выкрашенный синей, желтой, оранжевой и красной красками дневного свечения, с выведенным громадными буквами на капоте словом "ОБМАН". Из темного нутра гаража доносятся звуки пластинки Боба Дилана с его небрежной гармоникой и голосом, как у Эрнеста Табба: фальшивящим и осипшим от монотонных полулюбительских песнопений...
Внутри, в громадном помещении, полнейший беспорядок, который отчасти создает нечто, похожее поначалу во мраке на десять-пятнадцать ходячих американских флагов. Флаги оказываются мужчинами и женщинами, большинству из которых едва за двадцать, в белых комбинезонах того типа, что носят рабочие в аэропорту, только с пришитыми где только возможно кусками американского флага - в основном звезды на синем фоне. но кое у кого на штанинах вертикальные красные полосы. Кругом стоят театральные подмостки, завешенные вместо занавеса одеялами, вдоль стен свалены грудами целые ряды выдранных где-то с корнем театральных кресел, металлолом, канаты и балки.
Одно из приспособленных под занавес одеял отодвигается, и со сцены высотой футов девять спрыгивает на пол невысокая фигура. Оказывается, это паренек футов пяти ростом с чем-то вроде авиаторского шлема времен первой мировой войны на голове... он весь в светящихся вихрях, зеленых и оранжевых. Даже башмаки. Такое впечатление, будто он подпрыгивает над двумя флюоресцирующими шарами. Наконец он останавливается. У него славное личико с большими усами и огромными глазами. Глаза прищуриваются, и на лице вдруг появляется ухмылка.
- Я только что пристукнул там, наверху, восьмилетнего мальчика,говорит он.
После чего он принимается гнусаво хихикать и, весь сверкая, вприпрыжку несется в угол, в самую груду мусора.
Все смеются. По-видимому, это нечто вроде традиционной семейной шутки. По крайней мере, я единственный, кто оглядывает подмостки в поисках останков.
- Это Отшельник.
Через три дня я вижу, что он соорудил себе в углу пещеру.
В центре гаража - еще более яркое свечение. С трудом различаю школьный автобус... светящийся оранжевым, зеленым, фуксиновым, лавандовым, голубоватозеленым, всеми мыслимыми флюоресцирующими пастельными тонами в тысячах узоров, крупных и мелких, некая смесь Фернана Леже и Доктора Стрейнджа, то с шумом сливающихся воедино, то с трепетом расходящихся в стороны, словно кто-то вручил Иерониму Босху полсотни ведер краски дневного свечения и школьный автобус "Интернэшнл Харвестер" образца 1939 года и велел как следует поработать. На полу возле автобуса растянут пятнадцатифутовый транспарант, гласящий: "ОКОНЧАНИЕ КИСЛОТНОГО ТЕСТА"; над ним трудятся два или три Человека-Флага. Фальшивит и сипит голос Боба Дилана, ходят с места на место люди, плачут младенцы. Мне их не видно, но они где-то здесь, они плачут. У стены - парень лет сорока, обладающий грудой мышц; это видно, потому что он без рубашки - в одних брюках защитного цвета и каких-то красных кожаных башмаках, - сложен он чертовски крепко. Кажется, он впал в кинетический транс: снова и снова подбрасывает в воздух небольшую кувалду и каждый раз успевает поймать ее за ручку, непрерывно дрыгая при этом ногами, поводя плечами и подергивая головой,- и все это в рваном ритме, словно где-то Джо Кьюба играет "Бац! Бац!", хотя на самом-то деле не поет уже и Боб Дилан, а из громкоговорителя, где бы он там ни был, доносится запись некоего призрачного голоса:
"Нигдешняя Шахта... у нас есть обертки от жевательной резинки... - фон создает потусторонняя электронная музыка с восточными интервалами, напоминающая музыку Хуана Карильо,- ... Мы вытаскиваем все это из земных недр... работаем в Нигдешней Шахте... сегодня, ежедневно..."
Подходит один из Людей-Флагов.
- Эй, Горянка! Это же с ума сойти!
Горянка - высокая девушка, крупная и красивая, с ниспадающими на плечи темно-каштановыми волосами. Вот только нижние две трети ее ниспадающих волос напоминают кисть художника, которую обмакнули в кадмиево-желтую краску,- в Мексике она заделалась крашеной блондинкой. Она поворачивается и демонстрирует на спине своего комбинезона круг, составленный из звезд.
- Мы купили их в магазине военного обмундирования, - говорит она, правда, отпад? Тамошний старикан говорит: "Уж не хотите ли вы разрезать эти флаги и пустить их на свои наряды?" А я ему отвечаю: "Что вы! Нам охота раздобыть несколько горнов и устроить парад". Но посмотрите вот на это! Вот из-за чего мы их купили.
Она показывает пуговицу на комбинезоне. Все наклоняются. чтобы как следует ее разглядеть. В глубине пуговицы гравировка в стиле "арт-нуво": "Их не арестуешь".
И х н е а р е с т у е ш ь!.. девиз весьма своевременный. После стольких случаев, когда Проказников арестовывали - копы округа Сан-Матео. копы Сан-Франциско, копы Мехикале Федерале, копы ФБР, копы, копы, копы. копы...
А младенцы все плачут. Горянка поворачивается к Лоис Дженнингс:
- Что делают индейцы, когда плачет ребенок?
- Хватают его за нос.
- Да ну?
- Так его отучают.
- Надо попробовать... Это кажется логичным...
И Горянка направляется к одной из разборных, трубчато-сетчатых детских кроваток, берет на руки своего ребенка, четырехмесячную девочку по имени Саншайн - Солнечный Свет, и усаживается в театральное кресло. Однако вместо того. чтобы применить индейский метод обхождения с детьми, она расстегивает комбинезон "Их не арестуешь" и принимается кормить ребенка.
"Нигдешняя Шахта... Ни чувств, ни криков и ни слез... - баммм, биммм и опять я пришел на Нигдешнюю Шахту..."
Жонглер с кувалдой дергается что есть сил...
- Кто это?
- Кэссади.
Я поражен, мне это кажется непостижимым. Я же помню, кто такой Кэссади. Кэссади, Нил Кэссади, был героем, Дином Мориарти, романа "В дороге" Джека Керуака - Денверский Малый, парень, который без устали носился на машине по всей стране, догоняя, а то и обгоняя "жизнь", и вот передо мной тот же самый парень, уже сорокалетний, - в гараже, подбрасывает в воздух кувалду, пританцовывает под своего собственного Джо Кьюбу и...говорит. Говорит Кэссади без остановки. Однако этим еще ничего не сказано. Кэссади непрерывно произносит монологи, только ему абсолютно безразлично, слушает кто-нибудь или нет. Он попросту окунается в монолог, причем если нет другого выхода - то в одиночку, хотя рад и любому слушателю. Он ответит на все вопросы, правда, не совсем в том порядке, в каком они заданы, ведь здесь нельзя останавливаться, следующий привал через сорок миль, вы же понимаете, он раскручивает воспоминания, метафоры, литературные. восточные, хипповые аллюзии, перемежая все это неуместным оборотом: "Вы же понимаете"...
II. ТОТЕМ МОЧЕВОГО ПУЗЫРЯ
Вот в таком духе я провел два-три дня в гараже с Веселыми Проказниками в ожидании Кизи. Проказники приняли меня как нечто само собой разумеющееся. Среди Людей-Флагов была одна блондинка, похожая на Дорис Дэй, но известная как Дорис Копуша. Она сказала мне, что мой внешний вид должен стать более... ярким, что ли. Обидно, Дорис Копуша, однако я знаю, что ты сказала это в качестве доброго совета. Да, она дала мне добрый совет. Поэтому, желая доказать, что обладаю чувством собственного достоинства, я не снимал галстук. Но всем на это было наплевать. Я околачивался там без всякого дела, Кэссади подбрасывал в воздух свою кувалду, звучали призрачные записи, орали младенцы, ярко светился автобус, расхаживали Люди-Флаги, приколыцики петляли на солнышке по старой Харриет-стрит, а у меня только и дел было, что вздремнуть часок-другой да сходить в уборную.
Да, в уборную. На Складе не было водопровода, даже холодной воды. Можно было выйти на расположенный рядом, за деревянным забором, маленький пустырь и принять соответствующую позу в налетающем порывами резком запахе людской мочи, которой уже давно пропиталась тамошняя грязь, а можно было подняться по приставной лестнице и через люк в потолке попасть в бывшую гостиницу с мертвыми ночлежными коридорами и комнатами, разделенными стенами из отжившего свой век рыхлого полусгнившего дерева, которое от одного взгляда расползалось во все стороны таящимися в нем неизвестными линялыми паразитами. Все это вызывало отвращение даже у Проказников. Большей частью они ходили на угол, на бензозаправочную станцию компании "Шелл". Вот и я направился на станцию "Шелл" - на угол Шестой и Ховард. Я спрашиваю, где тут туалет, тамошний парень окидывает меня Взглядом мрачным взглядом, говорящим: так-так, бензин он не покупает, а туалетом воспользоваться ему подавай, - и наконец показывает пальцем в глубину конторы, на большую канистру. Ключ от туалета висит на цепи, прикрепленной к большой пустой канистре из-под бензина. Я беру ее и выхожу из конторы на бетонированную автостоянку, где обладающая кредитными карточками элита наполняет баки и выходит размять ноги и выдрать трусы из старческих восковых складок своих мошонок, а я выхожу туда, держа двумя руками бензиновую канистру, словно тотем мочевого пузыря, поворачиваю за угол к туалету и... все в порядке, ничего особенного. Однако внезапно до меня доходит, что для Проказников эта процедура превратилась в п о с т о я н н у ю. Они попросту так живут. Мужчины, женщины, юноши, девушки, большей частью воспитанные в семьях среднего достатка,- мужчины и женщины, юноши и девушки, дети и младенцы,- так они живут уже много месяцев, а кое-кто и годы; на автобусе через всю Америку и обратно, в Крысиные земли Мексики и обратно, словно цыгане, прогуливаясь в стороне от станции техобслуживания, отыскивая лазейку для мочеиспускания, натыкаясь на мрачные взгляды, мало того, оказывается, у них есть фильмы и магнитные ленты, где запечатлены их дуэли с владельцами станций обслуживания в американской глубинке, пытающимися уберечь свои бетонные толчки и пустые автоматы для бумажных салфеток от нашествия этих раскрашенных безумцев...
И снова на Складе. Ничего не меняется. Все происходящее постепенно вселяет в меня все более странное чувство. Дело, однако, не только в нарядах, магнитофонных записях, автобусе и всем прочем. На моем счету немало уик-эндов времен студенческого братства, отмеченных куда более фантастическими зрелищами и звуками, да и к тому же безумными попойками. Это чувство возникает, когда Люди-Флаги начинают подходить ко мне и говорить вещи типа... ну, допустим, когда Кэссади не переставая подбрасывает в воздух кувалду и вдруг с головой уходит в раздумья о вселенских проблемах, то все остальное ни черта не значит, и - бац! - он не успевает кувалду поймать, она с грохотом падает на цементный пол гаража, и кто-то из Людей-Флагов произносит:
- Знаешь, Вождь говорит, если Кэссади промахивается, это всегда не случайно...
Сперва о слове "Вождь". Говоря о Кизи, Проказники называют его двумя разными именами. Если они обсуждают обычные земные дела, то он просто Кизи, например, "Кизи выбили зуб". Но если они говорят о Кизи как о лидере или учителе всей компании, он становится Вождем. Поначалу мне это показалось фальшью. Однако впоследствии стало походить на... м и с т и к у, голова моя словно наполнилась неким мистическим туманом. Я даже слышу, как шипит этот туман у меня в голове - такое громкое шипение случается, если принять слишком много хинина. Не знаю, происходит ли то же самое с остальными. Но если случается нечто потрясающее, нечто ужасное, внушающее благоговение, необыкновенное или же попросту нелепое, нечто, с чем, как я чувствую, я не смогу совладать, тогда словно включается сигнал тревоги и возникает этот постепенно густеющий туман...
- ...если Кэссади промахивается, это всегда не случайно. Он что-то говорит. В помещении что-то происходит, возникает какая-то напряженность, кругом дурные флюиды, и он хочет их разогнать.
Они не шутят. В жизни каждого все... имеет значение. И каждый бдительно отыскивает этот скрытый смысл. И флюиды. Флюидам нет конца. Через некоторое время я оказался в Хейт-Эшбери с одним приятелем - не из Проказников, парнем из другой общины... - так вот, этот парень пытался открыть старый секретер, из тех, что, открываясь, превращаются в конторку, на которой можно писать, и при этом прищемил палец. Однако вместо того, чтобы выругаться: "А, черт!.." - или как-нибудь в таком же духе, он делает из этого случая целую притчу и говорит:
- Это же с и м в о л и ч н о. Разве не видишь? Даже бедолага, придумавший эту штуковину, и тот играл в ту игру, в которую его заставляли играть. Видишь, как эта штуковина сделана? Она открывается н а р у ж у! Только н а р у ж у, она должна выскакивать наружу, чтобы войти в т в о ю жизнь, все время вот так в о н з а т ь с я... понимаешь?.. они об этом даже не д у м а ю т... понимаешь?.. просто они делают вещи именно так, ты находишься здесь, а они там, и они собираются постоянно на тебя нападать. Видишь тот кухонный стол? - За дверью виден старый кухонный стол, покрытый эмалью. - Так вот, он наверняка з а д у м а н л у ч ш е, да-да, это так, я имею в виду - лучше всего этого цветистого дерьма, этот кухонный стол мне правда по душе, потому что все в нем находится в н у т р и... понимаешь? оно внутри, чтобы п о л у ч а т ь, вот в чем все дело, он пассивен, ведь что из себя представляет стол? Фрейд говорил. что стол - символ женщины, женщины с раздвинутыми ногами, и в своих снах ты его трахаешь... понимаешь?.. А э т о что символизирует? - он показывает на секретер. - Это символизирует то, что ебут тебя. Ебут т е б я, верно? - И так далее, до тех пор, пока у меня не возникает желание положить ему руку на плечо и сказать: "Почему бы тебе не дать ему хорошего пинка, и дело с концом?"
Однако подобные разговоры неистребимы. Каждый хватается за любое, самое незначительное происшествие так, словно оно представляет собой метафору самой жизни. Каждую минуту жизнь каждого человека содержит в себе больше вымысла, чем самая фантастическая книга. Это же фальшивка, черт побери... но м и ст и ч е с к а я... Проходит немного времени, и вы подхватываете ее, как заразу, как зуд, как краснуху.
К тому же кругом сплошные игры. Добропорядочный мир снаружи состоит, похоже, из миллионов людей, обманным путем втянутых в игры, о которых они даже не имеют ни малейшего представления. Из-за завесы солнечного света, заливающего Харриет-стрит, появляется и входит в гараж парень, которого все зовут Зануда, и бац! - не дожидается даже метафор. Никогда в жизни я так быстро не вступал в отвлеченную дискуссию с абсолютно незнакомым человеком. С места в карьер мы заводим разговор об играх. Зануда - парень молодой, красивый, широколицый и длинноволосый, с челкой в точности как у принца Вэльянта из комиксов, на нем свитер из джерси с высоким воротом и металлическими звездами, напоминающими те, что носят на погонах генералы. Он говорит:
- Игры так глубоко проникли в нашу культуру, что... - слухи слухи самомнение шмоны промывка мозгов приговоры законы - ... надо постоянно сопротивляться... - тут Зануда напрягает ладони и резко, словно приемом каратэ, сводит вместе кончики пальцев...
Однако мысли мои разбредаются. Мне трудно слушать, потому что я зачарованно гляжу на пластмассовый футлярчик с зубной щеткой и пастой, который Зануда держит одним большим пальцем. Футлярчик дрожит у меня перед глазами, когда сходятся руки Зануды... Ну и чудные же собрались здесь бродяги! Вот парень с генеральскими звездами на джерси читает нечто вроде вечерней проповеди о прегрешениях рода человеческого, и вдруг - зубная щетка! - ну конечно же! - он чистит зубы после каждой еды! - в самом деле, чистит. Он чистит зубы после каждой еды, невзирая на то что они живут в этом гараже, как цыгане, без горячей воды, туалета и кроватей, если не считать парочки матрасов, с набивкой которых давно слились в единое целое грязь, пыль, сырость и порывистый ветер, и они лежат, растянувшись на подмостях, в автобусе, в кузове пикапа, и ноздри их забиваются плесенью...
- ...но знаешь, что мне пришло в голову? Люди уже начинают разгадывать приемы ведения игр. Не только торчки и им подобные - все люди. Взять ту же Калифорнию. Здесь испокон веков существует такая пирамида...
При этом Зануда руками чертит в воздухе контур пирамиды, и я зачарованно смотрю, как скользит вверх по одной из ее граней пластмассовый футлярчик с зубной щеткой, блестящий-блестящий...
- ...надо переступить границы этого дерьма,- говорит Зануда, а голос у него искренний, звонкий и мелодичный, как у выпускника школы, произносящего прощальную речь, словно он только и сказал, что: п у с к а й б у д у щ и е с т а р ш е к л а с с н и к и з а п о м н я т н а ш д е в и з...переступить границы этого дерьма...
...на пластмассе чудесная полоска света, ровный, неподвижный луч из прошлого, откуда явился Зануда. И вот я уже испытываю его вновь, ах, этот приятный зуд, я только что извлек метафору - кусок трансцендентального дерьма - из его прикольного футлярчика для зубной щетки...
- ...переступить границы этого дерьма."
В помещение Склада входит рослый парень - весь в оранжево-синем, как паяц в пантомиме, и с намалеванной на лице оранжевой маской дневного свечения, отчего он удивительно напоминает Духа. если вы, конечно, еще помните ту серию комиксов. Мне говорят, что это Кен Бэббс, который во Вьетнаме был пилотом вертолета. Я завожу с ним разговор и спрашиваю, как там было, во Вьетнаме, и он мне отвечает, совершенно серьезно:
- Ты и вправду хочешь знать, как там было?
- Да.
- Иди сюда. Я тебе покажу.
Он уводит меня в глубь гаража и показывает на картонную коробку, стоящую на полу, просто на полу, среди всеобщей разрухи и безумия.
- Все там, внутри.
- Все там, внутри?
- Именно, именно, именно.
Я запускаю руку в коробку и извлекаю оттуда машинописный манускрипт страниц в четыреста-пятьсот Принимаюсь листать. Это роман, о Вьетнаме. Я смотрю на Бэббса. Он одаривает меня теплой дружеской улыбкой, и его маска ярко светится и морщится.
- Все там, внутри? - говорю я.- Тогда, сдается мне, нужно время, чтобы во всем разобраться.
- Да, да, именно! именно! именно! - говорит Бэббс заливаясь таким смехом, точно в жизни ничего забавнее не слыхал. - Да! Да! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Именно! Именно! - и маска на его лице светится и дергается. Я снова кладу роман в коробку, и теперь мне предстоит целыми днями рецензировать роман Бэббса о Вьетнаме лежа на полу гаража среди всей этой сумятицы, словно в ожидании смерча, который наконец выхватит рукопись у меня из рук и расшвыряет по всему округу Сан-Франциско, а Бэббс где-то поблизости будет твердить очередной одураченной жертве: "Да, да, именно! именно! именно!".
В ожидании Кизи спешно собирались все Веселые Проказники. Прибывает Джордж Уокер. На Уокере ни какого театрального наряда. Он похож всего лишь н подтянутого светловолосого студента и одет в рубашку с короткими рукавами и вельветовые штаны. Он улыбчивый и общительный - ни дать ни взять славный многообещающий юноша с Западного побережья, за исключением кое-каких необязательных деталей типа оставленной им на улице гоночной машины "лотос", покрытой краской дневного свечения так, что она вспыхивает в сумерках, когда скользит на своих четырех колесах по закоулкам калифорнийских предместий. И еще Пол Фостер. Фостер, насколько я понял, своего рода безумный гений, гений в области компьютеров, и всевозможные фирмы с названиями типа "Технифлекс", "Дигитрон", "Солартекс", "Автоматон" охотятся за ним, пытаясь его заполучить и заставить за громадные деньги что-то там для них делать... Ну, гений он или не гений - этого мне не понять. А безумцем он смотрится стопроцентным. Ссутулившись, он сидит в углу, в театральном кресле чахлая фигурка, облаченная, однако, в немыслимое количество одежд. Кажется, на нем не меньше восьми клоунских панталон, натянутых друг на друга, одни грязнее других, все черные, покрытые сажей, рваные, лоскутные, эфемерные. Голова его почти начисто выбрита. Он настолько худ, что кажется, и плоти на голове не осталось, и, когда он сокращает челюстные мускулы, возникает эффект приведенной в движение искусно сработанной схемы анатомического строения с мелкими лицевыми мышцами, ушными косточками, оболочками, связками, мышечной тканью, узелками, наружным покровом, о нагромождении которых никто прежде и не подозревал; все это внезапно открывается взору и, следуя некоей сложной цепной реакции, приобретает четкость изображения. А челюстные мускулы он сокращает непрерывно, сосредоточиваясь - с опущенной головой и горящими глазами,- сосредоточиваясь на чертеже, который делает в блокноте, чертеже чрезвычайно мелком, но, судя по тому, как он сосредоточен, имеющем решающее значение...
Черная Мария сидит на складном стуле с невыразимой улыбкой на лице, но не произносит ни слова. Один из Людей-Флагов, худощавый малый, рассказывает мне о том, как мексиканцы помешаны на гуарачес. Дорис Копуша рассказывает мне...
- У них свой собственный прикол,- продолжает Зануда. - может, он не такой уж и крутой, но они уже начинают переступать границы этого дерьма. Старое триединство-то все еще остается: Сила, Положение, Власть, а к чему им поклоняться этим старым богам и этим отжившим формам власти?..
- Поебать Бога... э-э-э... Поебать Бога... Этот голос раздается сбоку, из-за одеяльного занавеса. Там кто-то разбавляет бранью сказанное только что Занудой.
- Поебать Бога. Да здравствует Дьявол.
Голос, однако, вялый, убаюкивающий. Занавес отодвигается, а там стоит невысокий жилистый паренек, похожий на пирата. Позади него, в глубине за занавесом, - всевозможные провода, инструменты, приборные панели, колонки, все свалено в кучу, в сверкающую груду электронной аппаратуры, и там снова включена запись... "В Нигдешней Шахте..." Паренек, как я уже сказал, похож на пирата, у него длинные черные волосы, зачесанные назад на манер Тарзана, усы, в мочке левого уха - золотое кольцо. Взгляд у него сонный. Вообще-то он из Ангелов Ада. Его зовут Вольный Фрэнк. Одет он в "цвета" Ангелов Ада, то есть в куртку со знаками отличия - куртку с отрезанными рукавами, на которой изображен череп в шлеме, крылья и множество других тайных эмблем.
- Поебать Бога,- говорит Вольный Фрэнк,- поебать все формы... формы...- и слова замирают, словно в туманной дали, хотя он еще шевелит губами и, странно наклонив голову, устало удаляется во мрак, в сторону автобуса, руки болтаются из стороны в сторону, как у Кэссади, он ловит свой кайф, как Кэссади. все в норме, обычный Ангел Ада... а Зануда чистит зубы после каждой еды и заодно экономно пользуется канистрой на станции "Шелл".
Тут-то и появляется Кизи.
III. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ КОСТЮМ
Прорвавшись сквозь пелену солнечного света у ворот и спустившись по наклонной плоскости в мрачную тень, к гаражу подъезжает грузовик; и на переднем сиденье - Кизи. Вождь. Освобожденный под залог. Я почти уверен, что весь шальной карнавал вспыхнет сейчас флюоресцирующими огнями и огласится безудержными воплями восторга. На самом же деле все хранят молчание. Встреча проходит на редкость спокойно.
Кизи вылезает из машины опустив глаза. На нем спортивная рубашка, старые брюки и тяжелые ботинки. Мне кажется, что на мгновение он задерживает на мне взгляд, однако не следует ни приветствия, ни малейшего признака узнавания. Это вызывает досаду, но тут я вижу, что он ни с кем не здоровается. Никто не говорит ни слова. Никто и не думает к нему бросаться. Все происходит так, словно... ну, вернулся Кизи, о чем же тут еще говорить.
Потом Горянка отчетливо произносит: - Ну и как тебе тюрьма, Кизи? Кизи лишь пожимает плечами. - Где моя рубашка? - спрашивает он.
Горянка принимается рыться в груде хлама, сваленного рядом с театральными креслами, и извлекает оттуда рубаху,- коричневую хлопчатобумажную рубаху с начесом, с открытым воротом и красной кожаной шнуровкой. Кизи снимает рубашку, в которой приехал. У него громадные спинные мышцы, отчего верхняя часть спины похожа на крылья морского демона. Надев рубаху с начесом, он поворачивается.
Однако вместо того, чтобы что-то сказать, он делает выразительный жест головой, направляется через весь гараж к скоплению проводов, динамиков и микрофонов и с минуту что-то регулирует. "...Нигдешняя Шахта..."
Словно теперь все наконец под контролем и ведется лишь точная настройка.
Из некоего укромного уголка гаража - я и понятия не имел, что там кто-то есть, - выходит женщина с тремя детьми. Жена Кизи Фэй, их шестилетняя дочь Шеннон и два мальчика - пятилетний Зейн и трехлетний Джед. У Фэй длинные рыжевато-каштановые волосы, она одна из самых прекрасных, самых блаженных женщин, которых я когда-либо видел. Кажется, что она излучает свет и святость. Кизи подходит к ней и по очереди берет на руки каждого ребенка, а потом Горянка приносит свою малютку Саншайн, и он минуту держит на руках Саншайн. Все нормально...
Потом Кизи приходит в себя и улыбается, словно его посетила какая-то мысль. Словно он только теперь услышал вопрос Горянки о том, как ему тюрьма.
- Единственное, что меня волновало, - это зуб, говорит он. Он слегка выдвигает вперед верхнюю вставную челюсть и языком вынимает изо рта искусственный передний зуб. - Я испытывал чудовищнейшее волнение. Мне предстояло выступать в суде, разговаривать с репортерами - да мало ли что, а эта штуковина того и гляди выпадет, как сейчас, и тогда пришлось бы жевать слова, как резинку.
Через три недели ему суждено заменить этот зуб на другой, с оранжевой звездой и зелеными полосками покрытый эмалью "зуб резцовый боковой", украшенный цветами флага Проказников. Однажды у бензоколонки ее хозяин, белый малый, проявляет к этому зубу интерес, зовет своего помощника, чернокожего малого, и говорит: "Эй, Чарли, иди-ка сюда, покажи этому парню свой зуб". Короче, Чарли ухмыляется и обнажает верхние зубы, демонстрируя золотой зуб с вырезанным в золоте сердечком, то есть сквозь золото проглядывает белое сердечко, покрытое эмалью. Кизи ухмыляется в ответ, а потом обнажает свой зуб - какое-то время чернокожий пристально смотрит на него и не произносит ни слова. Даже не улыбается. Он попросту отворачивается. Немного погодя, уже в пути, Кизи совершенно серьезно, даже грустно, говорит: "Я был неправ. Не стоило мне этого делать".- "Что именно?" - "Я его перенегритянил", - говорит Кизи.
Перенегритянил! Свои провинциализмы типа "чудовищнейшего волнения" Кизи сохранил даже после колледжа, аспирантуры и периода литературной славы.
- Как это случилось? - спрашивает, имея в виду зуб, Вольный Фрэнк.
- Он подрался с одним Ангелом Ада,- говорит Горянка.
- Что?! - Вольный Фрэнк искренне обескуражен.
- Да! - продолжает Горянка. - Тот ублюдок ударил его цепью!
- Что?! - орет Фрэнк.- Где? Как его звали?! Кизи бросает взгляд на Горянку.
- Ну ладно,- говорит она.
- Как его звали?! - настаивает Фрэнк. - Как он выглядел?!
- Горянка плетет сама не знает что,- говорит Кизи. - Я попал в аварию.
Всем своим видом Горянка выражает полнейшее раскаяние. Поединки с участием Ангелов для Фрэнка не шутка. Кизи разгоняет... флюиды. Он усаживается в одно из старых театральных кресел. Разговор он начинает в мягких, спокойных тонах, словно обращается к одной Горянке, а может, и к кому-то еще.
- До смешного доходит,- говорит он,- в тюрьме есть ребята, которые провели там столько времени, что никакой другой вещи не знают. Тюрьма - вот их прикол. Они нахватались тюремных выражений.
...все обступают Кизи, рассаживаясь по старым театральным креслам или на полу. Сгущается мистический туман...
- ...только это не их выражения, это язык надзирателей, копов, прокурора, судьи. Это сплошные цифры. Один, например, говорит: "Что стряслось с бедолагой таким-то?" А другой отвечает: "Да он же в 34-м",- это тюремный корпус. "Его взяли по 211-й"...- для каждой вещи у них свои цифры, полиция по радио так общается...- "его взяли по 211-й, но он может отвертеться и сесть по 213-й, получит от трех до пяти, а при хорошем поведении - полтора". Копам это все по душе. Если вы играете в их игру, у них улучшается самочувствие. Гонятся они, к примеру, за каким-нибудь малым, ловят его, наставляют пистолеты, и дернись у него хоть один мускул, тут же с готовностью вышибут ему мозги, зато потом, как только они упекут его в тюрягу, кто-нибудь из них его навестит и спросит о здоровье жены, а тому полагается отвечать: спасибо, мол, хорошо, а как ваши детишки, то есть, наигрались мы с тобой в "полицейских и воров", а теперь вполне можем друг другу понравиться. И многие из тех, что там сидят, этим правилам следуют; ведь других-то они не знают. Когда ты в бегах, ты тоже играешь по их правилам. Как-то раз в Хейт-Эшбери я услышал, как что-то ударилось позади меня о тротуар, - оказалось, это выпал из окна ребенок. Сбежалась куча народу, а одна женщина плачет и пытается его поднять, причем я знаю, что мне надо подойти и сказать, чтобы она его не трогала, но я этого не сделал. Я боялся, что меня узнают. А потом я увидел, как неподалеку, на той же улице, коп оформляет штраф за неположенную стоянку, и хотел подойти и попросить его вызвать "скорую помощь". Но и этого я не сделал. Я пошел себе дальше. А вечером я слушал по телевизору новости, и там рассказали о ребенке, который выпал из окна и умер в больнице.
Так вот что делает с человеком игра в "полицейских и воров". Только это уже моя мысль. Разгадывая притчи, я смотрю вокруг, на лица сидящих. Взоры всех устремлены на Кизи, и все они, я в этом ничуть не сомневаюсь, думают: так вот что делает с человеком игра в "полицейских и воров". Несмотря на скептицизм, который я принес в их среду, я начинаю вдруг испытывать их чувства. Я в этом уверен. Я чувствую, что становлюсь искушенным в чем-то таком, чего внешний мир - мир, откуда я пришел, вероятно, не в состоянии уразуметь, а это и есть метафора - все происходящее,- древняя и глубокая, глубже, чем...
С залитой солнцем Харриет-стрит входят два парня, с виду явные торчки, и направляются к Кизи. Один молодой, в спортивном свитере и индейских бусах, на которых висит амулет.- короче, типичный кислотный торчок. Однако другой, постарше, чрезвычайно опрятен. У него длинные черные волосы, однако аккуратно расчесанные, слегка подкрученные, как у галантного кавалера, усы, однако аккуратные, расписанная немыслимыми цветами рубашка, однако чистая, хорошо сшитая и дорогая, черная кожаная куртка, только не мотоциклетная, а больше похожая на пиджак, и пара английских ботинок, которые наверняка обошлись ему долларов в 25-30. Поначалу здесь, в Норт-Биче, он выглядит чужаком, этаким бродягой с тысячедолларовым гардеробом. Однако взгляд у него абсолютно честный. Резкие черты его худого лица дополняются парой глаз, горящих огнем истины. Он говорит, что зовут его Гэри Голдхилл и он хочет взять у Кизи интервью для выходящей в Хейт-Эшбери газеты "Оракул", когда, мол, можно это сделать?.. Но совершенно очевидно, что снять камень с души ему необходимо немедленно - дело неотложное.
- Дело в том, Кен,- говорит он с английским акцентом, но это акцент людей среднего класса, приятный акцент жителей центральных графств. - Дело в том, Кен, что многие люди обеспокоены твоими словами или тему как пишут о твоих словах газеты,- об "окончании кислотной школы". Тебя многие уважают. Кен, ты один из героев психеделического движения, - у него типичная для жителей английских центральных графств манера разбивать длинные слова на слоги: пси-хе-де-ли-чес-кое дви-же-ние, - и они хотят знать, что ты имеешь в виду. В Хейт-Эшбери происходит прекраснейшая вещь, Кен. Многие впервые открывают двери своего разума, но такие люди, как ты, должны им помочь. У нас только два пути, Кен. Мы можем либо изолировать себя от мира, уйдя в монастырь, либо основать религию на основе деятельности Лиги Духовного Развития,- Лиги Ду-ховно-го Раз-ви-тия,- и употреблять кислоту и траву законным образом, в качестве священных ритуалов, и тогда никому не придется изо дня в день пугаться каждого стука в дверь.
- Может, употреблять все это в качестве священных ритуалов еще хуже, говорит Кизи.
- Тебя не было почти год, Кен.- говорит Голдхилл. - Ты можешь и не знать, что происходит в ХейтЭшбери. Движение ширится, Кен, и тысячи людей уже нашли для себя нечто прекрасное, они очень искренни и преисполнены любви, однако страх и паранойя, Кен, ожидание стука в дверь приводят к страшным вещам, Кен. Все это ответственно за множество скверных улетов. Люди ловят не тот кайф, Кен, ведь стоит им принять кислоту как они начинают чувствовать, что в любой момент может раздаться стук в дверь. Мы должны объединиться. Ты должен помочь нам, Кен, а не действовать против нас.
Кизи поднимает голову и смотрит не на Голдхилла, с куда-то в дальний угол погруженного в темноту гаража. Потом, все еще глядя вдаль, он начинает говорить тихим отрешенным голосом:
- Если вы не понимаете, что я помогал вам всеми фибрами своей души... если вы не понимаете, что я для этого сделал, через что мне пришлось пройти...
...сгущается, сгущается...
- Я знаю, Кен, но репрессия...
- Мы сейчас переживаем период, подобный периоду Святого Павла и раннего христианства, - говорит Кизи. - Святой Павел сказал: если тебя обосрут в одном городе, иди в другой город, если же и в том городе тебя обосрут, иди в третий...
- Я знаю, Кен, но ты велишь людям прекратить прием кислоты, а они прекращать не собираются. Они открыли двери своего разума, о существовании которых и не подозревали, и это прекраснейшая вещь, а потом они читают в газетах, что человек, которого они всегда уважали, вдруг велит им остановиться.
- Есть куча вещей, о которых я не могу рассказать газетчикам,- говорит Кизи. Он по-прежнему смотрит вдаль, а не на Голдихилла.- Как-то ночью в Мексике, в Мансакильо, я принял немного кислоты и бросил на "И-цзин". А "И-цзин"... самое замечательное в "И-цзин" то, что любовных посланий она не признает, она влепит тебе оплеуху, если ты ее заслужил... так вот, по книге вышло, что мы подошли к какому-то пределу, мы больше никуда не движемся, настало время искать новый путь... и я вышел на улицу, а там разразилась гроза, повсюду сверкали молнии, я поднял руку к небу, сверкнула еще одна молния, и внезапно у меня появилась вторая кожа из молнии, из электричества, словно костюм из электричества, и я понял, что внутри нас находятся ростки супергероизма и что мы можем стать либо супергероями, либо ничем. - Он опускает глаза. - Этого я газетчикам сказать не мог. Разве им это скажешь? Тогда бы в тюрьму меня уже не посадили, меня отправили бы в Пескадеро.
...сгущается... сгущается...
- Но большинство к этому еще не готово, Кен,говорит Голдхилл. - Они только начинают открывать двери своего разума...
- Однако нельзя же, войдя в эту дверь, все время возвращаться и снова в нее входить...
- ...и кто-то должен помочь им в эту дверь войти...
- Только не говори, что не надо углубляться в дебри, - говорит Кизи. Только не говори, что надо перестать быть первопроходцем, вернуться и помочь этим людям войти в дверь. Если Лири хочет этим заниматься, вот и хорошо. Это хорошая вещь. кому-то же это надо делать. Но кому-то надо быть и первопроходцем и оставлять зарубки, чтобы за ним могли пойти другие. Кизи вновь поднимает голову и смотрит далеко во тьму. Нужно обладать хоть какой-то верой в то, что ты пытаешься делать. Проще простого верить, когда идешь по проторенной дорожке. Но вы не должны терять веры в нас на всем пути. Кто-нибудь типа Глизона... вот такое расстояние Глизон прошел вместе с нами, - Кизи разводит дюйма на два большой и указательный пальцы. Он был с нами до тех пор, пока наша фантазия соответствовала его собственной. Но как только мы пошли дальше, он перестал нас понимать и поэтому начал чинить нам препятствия. Он... потерял веру.
Потерял веру!.. туман залива превращается в пар и шипит внутри моего старого черепа...
Вера! Далше! Да, крайне необычное ощущение возникает, когда сидишь в окружении светящихся красок на жалкой, пузырящейся от нарывов Харриет-стрит и вдруг осознаешь, что, сидя в этом неправдоподобном хлебозаводе-складе-гараже, находишься в среде общины, исповедующей вероучение Цон-Иша-па, и в среде сангхи, в среде манихейства и черни, подвергаемой гонениям у Врат, в среде Заратуштры, Майдхиоймаонгхи и пятерых правоверных перед Виштапу, в среде Магомета, Абу-Бекира и апостолов среди фарисействующих корейш Мекки, в среде Гаутамы и собратьев в пустыне, оставляющих родню свою по крови ради семьи истинной - тайного сообщества сангхи... короче говоря, в среде истинного мистического братства... Только пребывают братья в несчастной старой Америке шестидесятых, заваленной полиэтиленом фирмы "Формика", без единой песчинки пустыни, без единого обрывка пальмового листа, без единого кусочка плода хлебного дерева, без манны небесной в пустыне, лишь ловя флюиды, исходящие от магнитофона "Ампекс" и фокусов с кувалдой "Уильяме Лок-Хед", глотая приготовленные с математической точностью в лабораториях наркотики ЛСД-25. ИТ-290, ДМТ, а вовсе не напиток "сома", устремляясь вдаль в аэропортовских комбинезонах с американскими флагами и в автобусе "Интернейшнл Харвестер" - да мало того! - средь скопления зефирных лиц и до блеска начищенных черных туфель...
IV. ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ О МОЕМ БУДДЕ?
Сегодняшняя фантазия... Уже поздний вечер, и большинство Проказников смоталось со Склада: кто принять душ в квартире Кишки, бывшего Ангела Ада, который держит психеделическую лавку под названием "Совместные авантюры", кто - туда, кто - сюда... На Складе остались лишь Кизи и еще человека два. Кизи стоит у дальней стены, во мраке Центральной Аппаратной, среди магнитофонных пленок, коробок с кинофильмом, маркированных липкой лентой, блокнотов, микрофонов, проводов, катушек, динамиков, усилителей. Архивы Проказников... а на записи монотонно, словно на спиритическом сеансе, бубнит потусторонний голос:
"...удачный контрудар... новое важное сообщение..." Новое важное сообщение... Сегодняшняя фантазия... "Фантазия" - слово, которое Кизи все шире и шире употребляет для обозначения планов, авантюр, суждений о мире, честолюбивых замыслов. Это хорошее слово. Оно и ироническое, и нет. Означать оно может все что угодно; от того, как бы раздобыть грузовичок-пикап - "такая у нас фантазия на этот уик-энд", - до какой-нибудь жуткой нелепости на пороге чего-то... вроде сегодняшней фантазии, которую каким-то образом надо облечь в слова на Окончании Кислотного Теста. Но как ее высказать? Кизи роется в коробках с кинопленкой и рассортированных... Архивах... Разве можно попросту выйти и о б ъя в и т ь сегодняшнюю фантазию - нет, этого нельзя было сделать даже в прежние времена, когда это казалось проще простого! Вот, к примеру, Голдхилл. который только что был здесь с истиной в глазах. Он пойдет дальше большинства прочих. Кизи смог это увидеть. Голдхилл был полностью открыт... он попал в самую точку. У него есть своя фантазия - Лига Ду-хов-но-го Раз-ви-тия, к тому же он как раз тот редкий тип, у которого может появиться желание действовать даже в соответствии с их фантазией - его и Проказников. На т а к о е способен лишь редкий тип людей. Потому что неизбежно настает минута, когда необходимо передвинуть манеж цирка Проказников еще дальше в сторону Города-Порога. И в такой момент некоторые неплохие ребята непременно пугаются: "Эй, постойте!" К примеру, Ралф Глизон с его статьями в "Кроникл" и собственной хипповой командой. Глизон - один из тех людей... Кизи нетрудно припомнить каждого из них - людей, которые считали его великим до тех пор, пока его фантазия соответствовала их собственной. Но как только он продвигался дальше - а он постоянно продвигался дальше, - они приходили в замешательство и обижались... Пленка все наматывается:
"...удачный контрудар... сквозь конские затруднения и дружеские сношения... кровь, что пригодилась ему при сношении... наводит на мысль о его двадцатилетнем сидении в яблочном пюре..."
Только счастливчикам да Веселым Проказникам под силу разобраться в этих сверхзвуковых трелях!.. скорее всего...
"...удачный контрудар..."
...Сегодняшняя фантазия... Даже тогда, на Перрилейн, где все были молоды, интеллигентны и обладали аналитическим умом, а пределом всему мнилось лишь небо, - и то он никоим образом не мог просто выйти и сказать; "Подойдите поближе, друзья..." На его счет у них имелась собственная фантазия; он был "неотшлифованным алмазом". Ну что ж-ж-ж, неотшлифованным алмазом быть не так уж плохо. В 1958 году он поступил на семинар по писательскому мастерству Стэнфордского университета, и на Перри-лейн его приняли, потому что он был первосортным неотшлифованным алмазом. На Перри-лейн обосновалась стэнфордская богема. Как говорят представители богемы, Перри-лейн была настоящей Аркадией - Аркадией по соседству с площадкой для гольфа. Она представляла собой скопление обшитых прогнившим гонтом двухкомнатных коттеджей в дубраве, но не просто средь зеленеющих деревьев, а средь вьющихся растений, усиков жимолости, множества почек, побегов, устремленных к земле усиков и щебечущих птиц, как на лучших иллюстрациях Артура Рэкама к "Медведю-лакомке". Мало того, место это было отмечено печатью истинной культуры. Некогда там жил Торстен Веблен. Жили и два лауреата Нобелевской премии, о которых знал каждый, хотя никто и не мог вспомнить, как их звали. Коттеджи сдавались всего за шестьдесят долларов в месяц. Поселиться на Перри-лейн было все равно что добиться членства в престижном клубе. Каждый из живущих там знал кого-то еще из живущих там, другой возможности пробраться туда попросту не было, а со временем между всеми, естественно, налаживалось очень тесное общение, и атмосфера, царившая там, напоминала атмосферу жизни в коммуне. Ни одна дверь на Перри-лейн не запиралась, за исключением тех редких случаев, когда возникала ссора.
Не жизнь была, а благоденствие. Перри-лейн представляла собой типичную богему пятидесятых. Все сидели и, покачивая головами, обсуждали то, как поколебали тамошнюю веру в Христа прошедшаяся по Европе механистическая американская цивилизация и однотипное жилищное строительство... и что из того, что не работает водопровод, главное - они овладели искусством жить. Изредка кто-нибудь устраивал оргию или просто трехдневную пьянку, но образцом жизни служил добрый старый романтизм в духе грека Зорбы с сандалиями, простотой и возвратом к изначальным ценностям. Время от времени они предпринимали паломничество на сорок миль к северу, в Норт-Бич, чтобы воочию увидеть, как это происходит на самом деле.
Главными знаменитостями Перри-лейн были два прозаика - Робин Уайт, который как раз в то время написал удостоенный Харперовской премии роман "Слоновья горка", и Гвен Дэвис, нечто вроде Дона Пауэлла Западного побережья. Так или иначе, все именитые обитатели Перри-лейн понимали, что Кизи до них далеко.
В нем с первого взгляда можно было признать провинциала типа джек-лондоновского Мартина Идена, провинциала со страстным стремлением к интеллектуальности. Родом он был из Орегона - какого черта, кто и когда хоть раз был родом из Орегона? - и обладал провинциальным орегонским протяжным произношением, чересчур развитой мускулатурой, мозолистыми руками, а лоб его, когда он долго думал, покрывался морщинами все это было просто великолепно.
Уайт взял Кизи под свое крылышко и раздобыл им на двоих с женой Фэй коттедж на Перри-лейн. Перрилейнское общество одобрило эту идею не раздумывая. От Кизи в любую минуту можно было ждать в е л и к ол е п н ы х поступков. Как в тот раз, когда они вместе обедали - совместные обеды устраивались там частенько, - а некий приезжий разглагольствовал о непередаваемой утонченности творений Джеймса Болдуина, Кизи, не переставая жевать, не преминул ввернуть словечко типа "ну-да, ну-да, малыш, не знаю, не знаю, я не со всем, что ты говоришь, согласен". Тогда гость аккуратно положил на стол нож и вилку и, обращаясь к остальным, говорит:
- Я буду счастлив выслушать л ю б о е мнение, которое сочтет нужным высказать мистер Кизи, - как только он научится есть с тарелки и не прижимать при этом большим пальцем мясо.
Великолепно! В средней школе в Спрингфилде, штат Орегон, он был признан "наиболее способным преуспеть", а потом окончил Орегонский университет, где целиком отдавался спорту и развлечениям студенческой братии - всему, чем полагается заниматься среднему молодому американцу. Он был на первых ролях в борцовских состязаниях в весе до 174 фунтов и в студенческих спектаклях. Окончив колледж, он даже отправился в Лос-Анджелес и какое-то время склонялся по Голливуду, всерьез подумывая заделаться кинозвездой. Однако стремление писать, творить, словно непостижимым образом расцветший портулак, прорвалось-таки сквозь весь его густой наносный среднеамериканский вздор, и он начал писать и даже закончил один роман о студенческом спорте под названием "Конец осени". Опубликован роман так и не был и, вероятно, уже никогда не будет, но Кизи долго не отпускало страстное желание написать эту вещь. Что же до его происхождения, то оно тоже было прекрасным. Перри-лейнское общество каким-то образом разузнало, что родители его были переселенцами, выбравшимися во времена Депрессии из района пыльных бурь и осевшими в Орегоне невозделанном, пропитанном влагой Орегоне, где они принялись обрабатывать неподатливую землю и охотиться на медведей, а реки были быстрыми, и лосось бился серебром в двужильных весенних реках.
Что касается его жены Фэй, то и она вышла из подобной семьи, только из Айдахо, полюбили они друг друга в средней школе в Спрингфилде и на первом курсе колледжа сбежали и поженились. Однажды у них зашел спор о том, кто из них двоих рожден в самой неприглядной собачьей конуре - он в своей развалюхе в Ла-Хунте или она в Айдахо. Он был абсолютно уверен, что Рандаун в этом смысле и в подметки Ла-Хунте не годится но стоило им добраться до Айдахо, как ему немедленно пришлось признать свое поражение. Разговаривала Фэй еще тише, чем Кизи. Да она попросту почти ничего и не говорила. Хорошенькая, необыкновенно привлекательная, она была настоящей мадонной тех холмистых мест. А их коттедж на Перри-лейн... кстати, все прочие коттеджи были тщательно, в духе богемы, доведены до жалкого состояния, до крайней п р о с т о т ы - круглые бумажные японские абажуры, грубая рогожа, светлые соломенные коврики, ножи и вилки из шведской нержавеющей стали и васильки в горшках собственного изготовления. Их же коттедж представлял собой попросту дешевую лачугу. На задней веранде постоянно ржавело что-нибудь типа сломанной стиральной машины, а двор зарастал амарантом, фукусом и гниющим горохом. Так или иначе, было просто... в е л и к о л е п н о... иметь их с Фэй под рукой в качестве у ч е н и к о в во время перрилейнских софистических упражнений на темы жизни и искусства.
Прекрасно!.. сегодняшняя фантазия... Но как растолковать им?.. как раскрыть такие доступные тайны, как Капитан Чудо Вспышка... как Жизнь... да и та же С уп е р м о л о д е ж ь...
"...новое важное сообщение... удачный контрудар..." ...если они составили о нем четкое и ясное представление как о толстокожем неотесанном сыне западной земли, только что явившемся из Спрингфилда, штат Орегон? Отец его, Фред Кизи, и вправду приучил их с младшим братом Джо по прозвищу Чак к охоте, рыбалке и плаванию в том возрасте, когда все это у них еще едва получалось, к тому же он заставлял их заниматься боксом, бегом и борьбой, мчаться на надувных плотах из автомобильных камер средь порогов рек Уилламет и Маккензи - полноводных, с множеством камней и с верной смертью, пенящейся совсем рядом, внизу. Но все это делалось не для того, чтобы они смогли приручить зверей, леса, реки, дикий, мятущийся, содрогающийся Орегон. Главная цель состояла в том, чтобы дать им шанс добиться большего, чем отец, а отец добился очень многого всегда, как и подобает мужчине, требуя того, что полагается ему по праву, к тому же вовсе не на передовых рубежах продвижения переселенцев... Кизи-старший составлял часть хлынувшей в сороковых годах с Юго-Запада миграционной волны, но был он не из странствующих рабочих, а из тех предприимчивых протестантов, которые смотрели на Западное побережье как на страну деловых возможностей. Начав чуть ли не на голом месте, он создал в долине Уилламет торговый кооператив фермеров, разводящих молочный скот, - Кооперативное общество фермеров "Юджин",- влив его впоследствии в крупнейшую в округе компанию по розничной торговле молочным скотом "Дэригоулд". Он был одним из тех, кто крупно преуспел в послевоенные годы, и на склоне лет он поселился не в старой усадьбе с деревянной обшивкой и громоотводами, а в современном пригородном доме пастельных тонов, уютном и неброском, на улице под названием Дебора-лейн. Потрясающая послевоенная американская электропастельная волна, накатившая на пригороды! - она пронеслась по долине, оставляя за собой скоростные автострады, невиданные автомобили, торговые центры, взмывавшие на тридцать футов ввысь электрические суперизваяния компании "Сайн-энд-Сигнал" - "Восемь Новых Плексигласовых Выставочных Экспонатов!" волна свободы и мобильности, волна автомобилей, денег, чтобы за них платить, и времени, чтобы ими наслаждаться; хочешь - плюй в потолок, утопая в роскоши собственных четырех стен, хочешь носись по стране технологических чудес на моторных катерах, а то и, как в случае с людьми вроде его отца, в личных самолетах...
Есть вещи, которые так или иначе заставляют его вспомнить вдруг родной городок. - вот, к примеру, стоит старый белый, обшитый досками дом, где они жили, а позади него. немного подальше,- вышка радиостанции "Кей-Оу-Ар-И" с мерцающим на верхушке красным огоньком - по ночам он опускался на колени помолиться и видел небо и мерцающий огонек,- и его нередко посещала мысль, что этому красному огоньку он и возносит свои молитвы. Как раз здесь поворачивало старое шоссе, и казалось, что кто-то постоянно едет мимо в три или четыре утра, борясь со сном, а им были видны огни в городке, там, где шло строительство, и дорога, казалось, ведет прямиком к этим огням, но они убегают в сторону от поворота, и Кизи с отцом выходили посмотреть, не нужно ли помочь этому малому выбраться из навозной жижи - бегом вдоль уличных фонарей! - вознося молитвы красному сигнальному огоньку радиовышки! - по короткой прямой к "Ресторану Грегга для автомобилистов", как он назывался тогда, теперь он называется "Ресторан Спока", на проспекте Франклина, у моста через реку. Это был большой ресторан для школьников на открытом воздухе - с громадной новейшей объемной рекламной вывеской пастельных тонов с бегущим светящимся курсивом, с прожекторами, подносами, снабженными зажимами, официантками в свободных синих брюках, гамбургерами, завернутыми в нечто вроде вощеной оберточной бумаги,- дымящимися, прессованными и поджаренными на рашпере, с луком, а также с горчицей и кетчупом, который выдавливался из пластиковых тюбиков. Субботние вечера, когда все наслаждаются путешествиями, - какой-то малый на стоянке у Грегга двинулся на своей машине не в ту сторону, отчего никто не может двинуться с места. Чем громче все сигналили, тем большую непреклонность этот малый проявлял. Словно бы э т о и был тест. Он поднимает стекла и запирает двери, так что теперь до него уже не добереться, и протискивается дальше своей дорогой. Этот малый против Кизи. Короче, Кизи идет на кухню, берет одну из картофелин, из которых там готовят картофель по-французски, выходит и затыкает малому выхлопную трубу, отчего глохнет двигатель, и теперь уже стоп, малыш, приехали. Малыш предъявляет Кизи обвинение в преднамеренной порче мотора, и Кизи попадает в суд для малолетних и пытается растолковать судье, что происходит в субботний вечер в ресторане Грегга: Жизнь... то ч у в с т в о... Жизнь... Жизнь подростковой Америки конца сороковых - начала пятидесятых, автомобильно-ресторанная Жизнь - именно в этом она и заключалась... но разве это кому-нибудь растолкуешь?
Ну конечно же! - то ч у в с т в о - ночной простор, свобода, работает мотор и прибывает адреналин, путешествие в неоновом великолепии новой американской ночи, верх блаженства - оказаться в первой волне самой необычной молодежи в мировой истории, всего лишь в 15, 16, 17 лет, облачившись в сверхмодные наряды в виде розовых рубашек из ткани "Оксфорд", брюк с безупречными стрелками, полудюймовых плетеных ремней, башмаков-скороходов... со всей этой шестью- и восемьюцилиндровой мощностью под ногами и со всем этим неоновым волшебством над головой, что так или иначе неотделимо от таких супергероических поэм технологического века, как реактивный двигатель, телевидение, атомные субмарины, ультразвуковая техника... Послевоенные американские городские предместья восхитительный мир!.. и пускай ко всем чертям катятся интеллектуальные хулители американской автомобильной цивилизации... Откуда им было знать, что это такое, а знали бы - давно взлелеяли бы его в себе... то чувство... принадлежности к подлинной Супермолодежи!.. к первому поколению чертенят... чувствующих себя защищенными от всех горестей и катастроф. Родители еще помнили болото всеобщего порядка, Войну и Депрессию - но Супермолодежь знала лишь волнующий прилив великого воздаяния, когда не осталось уже ничего всеобщего... Жизнь! Восхитительное место, восхитительная эпоха, скажу я вам! Подлинный Неоновый Ренессанс... А мифы, которые в то время брали за душу,не Геракл, не Орфей, Одиссей или Эней... а Супермен, Капитан Чудо, Бэтман, Человек-факел, Подводник, Капитан Америка, Пластмассовый Человек, Вспышка... ну конечно же! Там, на Перри-лейн, что это было, на их взгляд, - причуда? - когда он говорил о Супергероях комиксов как о настоящих американских мифах? Уже т о г д а этот мир фантазии, этот электропастельный мир мамы-папы-дружка-сестренки в предместье. Полюбуйтесь, вот они в семейном автомобиле, белом седане "понтиак-бонне виль" - с е м е й н ы й а в т о м об и л ь! - начать с того, что это немыслимое, обладающее чудовищной мощностью творение фантазии, 327 лошадиных сил. а внешний вид двадцать семь ночей обольщения в гладкой роскошной карете... Т ы у ж е т а м, в с т р а н е ф а н т а з и и, так почему бы не сдвинуться с этой уютной, как стеганое одеяло, мертвой точки, почему бы не дать себе волю ну же, действуй, скажи этой машине: "Сезам!" - сделай ее такой, какой она жаждет стать давно: 327000 лошадиных сил, длиной во всю автостраду, пусть в з м о е т с о с в и с т о м в сторону... Города-Порога и самых далеких фантазий, сегодняшних и грядущих... Билли Батсон сказал: "С е з а м!" и превратился в Капитана Чудо. Джей Гаррик надышался в научно-исследовательской лаборатории полученным экспериментальным путем газом...
...и начал передвигаться и мыслить со скоростью света, как... Вспышка... сегодняшняя фантазия. Да. Фантазия насчет того, что Кизи неотшлифованный алмаз, долго не протянула. Что касается самого интересного человека на Перри-лейн. то им был не романист и не литераторинтеллектуал, а молодой аспирант-психолог по имени Ловелл. Ловелл напоминал молодого психоаналитика из Вены или по крайней мере его калифорнийско-аспирантский вариант. Худощавый, с растрепанными черными волосами, он обладал одновременно крайне холодным умом и взбалмошным характером. Он познакомил Кизи с фрейдистской психологией. Прежде Кизи никогда не сталкивался с подобной системой мышления. Ловеллу удалось на примере обитателей Перри-лейн очень убедительно показать, как обыкновенные земные черты характера и мелкие склоки вписываются в самую глубокую. самую сложную из когда-либо разработанных метафор, а именно - в метафору Фрейда... И еще немного газа, полученного экспериментальным путем... Да. Ловелл рассказал ему о некоторых экспериментах, проводимых Ветеранским госпиталем в Менло-парке с "психомиметиками" - препаратами, которые вызывают временное состояние, напоминающее психоз. Добровольцам там платили семьдесят пять долларов в день. Кизи вызвался добровольцем. Все было идеально, по-больничному, выбелено. В белой палате его укладывали на кровать и давали серию капсул, не сообщая, что это такое. Одна могла оказаться пустышкой, плацебо. Другая - диграном, который всегда вызывал страшно неприятные ощущения. Кизи не составляло труда предвидеть их возникновение, потому что шерсть на одеяле, которым он был укрыт, внезапно становилась похожей на поле, заросшее отвратительными, пораженными какой-то болезнью колючками, и тогда он засовывал себе в глотку два пальца и тужился, пытаясь вызвать рвоту. Но вот одна из капсул - первое, что он помнит после ее приема, это как за окном белка уронила с дерева желудь, только звук был необычно громким - таким, словно это происходило не за окном, а рядом с ним, прямо в палате, мало того, это был не просто звук, это было всеохватывающее присутствие: зримое, почти осязаемое; внезапно нахлынувшая... с и н е в а... она окутала его, и тут он перекочевал в ту область сознания, которая прежде ему и не снилась, и это был не сон, не бред, а часть воспринимаемой им реальности. Он смотрит на потолок. Потолок начинает шевелиться. Паника и в то же время никакой паники. Потолок движется - не кружится в сумасшедшем вихре а движется в собственных плоскостях в собственных плоскостях света и тени и поверхность вовсе не такая ровная и гладкая как задумал штукатур - Суперштукатур с непогрешимым пузырьком плотничьего уровня плавающим в матовой медово-сиропной трубке Каро не такой уж надежной как ты думал малыш и еще линии линии похожие на гребни белых песчаных барханов в киношной пустыне и на каждом бархане снятый дальним планом компанией "Метро-Голдвин-Майер" силуэт араба идущего через гребень ведь только гнусный сарацин и разберет дорогу а ты и не знал сколько побочных сюжетных линий оставляешь там наверху Штукатур пытаясь разгладить в с е это - в с е до конца - своим пузырьком в медовой трубке плотничьего уровня, чтобы все мы здесь смотрели наверх и не видели ничего, кроме потолка, потому что потолок нам известен, потому что у него есть н а з в а н и е "потолок", а значит, это и есть всего лишь потолок - и там, в Стране Уровня, нет места арабам, а, Штукатур? Вдруг он ощущает себя пинг-понговым шариком в потоке возбуждающих раздражителей, сердце бьется, кровь течет, дыхание учащается, зубы скрипят, руки мечутся над перкалевой простыней, над этими тысячами мельчайших переплетенных нитей ткани, словно пожар в подлеске, ярко светит солнце, и на стержне из нержавейки - световой блик, там, в этом блике, тоже показывают кино, объемное, цветное, выдернуть оттуда каждый цвет - все равно что пытаться поднять паровым экскаватором неоновые леденцы в Городке аттракционов, пинг-понговый шарик в потоке возбуждающих раздражителей, в общем-то обычных, но... о т к р ыв а ю щ и х с я впервые и действующих... в Д а н н ы й М о м е н т... словно он впервые в жизни проник в некое мгновение и точно узнал, что происходит сейчас, в данный момент, с его органами чувств, и с каждым новым открытием кажется, что он и сам стал частью всего этого, со всем этим с л и л с я, киношная белая пустыня потолка становится чем-то значительным, личным, принадлежащим ему, неописуемо прекрасным, как оргазм внутри глазных яблок, а его арабы арабы на полуприкрытых веках, фильмы на экранах век, им, да и много чему еще найдется место в стробоскопных синапсах, рассчитанных на пять миллиардов мыслей в секунду,- его арабские герои, замечательные, каждодневно подкручиваемые усы из конского волоса вокруг кольцевых мускулов их ртов...
Лицо! Снова входит доктор, и...- чудеса, док, несчастный подопытный кролик - Кизи теперь может заглянуть в н е г о. Впервые он замечает, что у доктора с левой стороны дрожит нижняя губа, но он не просто в и д и т дрожание, он может - и, кажется, не впервые! - разглядеть, как становится крестообразным каждое мышечное волокно, отпихивая влево слабое желе губы, как волокна устремляются друг за другом назад, в инфракрасные каверны тела, сквозь транзисторные внутренности нервных сплетений, каждое по сигналу воздушной тревоги, а внутренние крючочки несчастного дурачка отчаянно цепляются за этих корчащихся маленьких ублюдков, пытаясь у д е р ж а т ь их и у с п о к о и т ь, я же доктор, передо мной опытный человеческий образец внутри несчастного дурачка показывают его собственное кино про пустыню, только каждый араб с усами из конского волоса представляет собой угрозу, лишь бы губа, лицо оставались на одном уровне, на том уровне, который гарантировал ему медовый пузырек Официального Штукатура...
Чудеса! Он впервые обрел способность з а г л я д ыв а т ь в н у т р ь л ю д е й...
Ах да, та маленькая капсула, что блаженно скользнула вниз по пищеводу, содержала ЛСД.
Весьма скоро пришло время двигаться дальше, за пределы и этой фантазии, фантазии клиницистов из "Менло-парка". Фантазия клиницистов состояла в том, что добровольцы являются подопытными животными, требующими беспристрастного, научного подхода. Не составляло никакого секрета, что люди, добровольно подвергающиеся экспериментам с лекарственными препаратами, и без того склонны к неустойчивому поведению. Поэтому доктора появлялись в белых халатах, с журналами для записей, измеряли кровяное давление и частоту пульса, брали мочу на анализ, заставляли их решать простые логические и математические задачи вроде сложения цифр в столбик или оценки времени и расстояния, а кое-что и просили наговаривать на магнитофон. И все же доктора были с о в е р ш е н н о н е в к у р с е д е л а. Сами они ЛСД никогда не принимали, абсолютно ничего уразуметь не могли, да и в любом случае словами этого не выразить.
И н о г д а х о т е л о с ь и з о б р а з и т ь э т о к р у пн о... Ловелл находится в клинике под действием ЛСД и принимается рисовать на стене громадного Будду. Какимто образом Будда заключает в себе все... Белый Халат входит и даже не смотрит на рисунок, он принимается задавать все те же записанные в журнале вопросы, тогда Ловелл бесцеремонно его прерывает:
- Что вы скажете о моем Будде?
Какое-то мгновение Белый Халат смотрит на рисунок и говорит:
- Он слишком женоподобный. А теперь посмотрим, как быстро вы сложите этот столбик цифр...
С л и ш к о м ж е н о п о д о б н ы й... Избавьте нас от тех штампов, что наглухо заперли снаружи мозги даже этих так называемых экспериментаторов, подобно ставнямгармошкам в витрине меховой лавки... и Кизи приходилось решать со своими мальчиками ту же проблему. Один из них был совсем молодой, с короткой приглаженной челкой и наисерьезнейшим лицом - наисерьезнейшим, наидобрейшим, самым гладким и отвратительным лицом, какое когда-либо удавалось выровнять медовому пузырьку Штукатура, так вот, он входил и на секунду широко раскрывал глаза, словно желая убедиться, что этот мускулистый медведь на кровати еще с п о с о б е н м ы с л и т ь, а потом начинал говорить самодовольным голосом зубрилы, и голос этот рассыпался по палате, как испачканная мелом гигроскопическая вата с выбиваемых в Спрингфилдской средней школе тряпок для стирания с доски.
- Теперь я скажу "начали", а вы, когда, по-вашему, пройдет минута, скажете "готово". Вам это понятно?
Понятно-то понятно. Но Кизи летал под действием ЛСД, и чувство времени у него было у т р а ч е н о, тысячи мыслей в секунду носились от синапса к синапсу, счет шел на доли секунды, так что какая тут к чертям собачьим минута - но в тот миг одна мысль там застряла, ее удалось на мгновение задержать... злоб-ную, чудес-ную. Он вспомнил, что каждый раз, как ему измеряли пульс, неизменно выходило семьдесят пять ударов в минуту, поэтому, когда д-р Туман произносит "начали", палец Кизи потихоньку соскальзывает на пульс; он считает до семидесяти пяти и говорит;
- Готово! Д-р Дым смотрит на свой секундомер.
- Поразительно! - говорит он и выходит из палаты. Сказать-то ты сказал, малыш, но, как и большинство остальных, ты ничего не понимаешь.
ЛСД; ну и что такого? - нынче, когда эти большие жирные буквы в любом газетном киоске выплескивают все секреты на головы представителей пиджачного племени... Однако было-то это в конце 1959-го - начале 1960 года, за целых два года до того, как мамаши-папаши-дружки-сестренки впервые услышали об этих наводящих ужас буквах и принялись беспокойно кудахтать, потому что доктора Тимоти Лири и Ричард Алперт с их помощью уже сдвигали набекрень мозги гарвардских студентов. Это было даже раньше, чем д-р Хамфри Осмонд выдумал термин "психоделический", который затем был исправлен на "психеделический", чтобы избавиться от ассоциации с дурдомом - "психо"... ЛСД! Да, тайна была раскрыта хоть куда!.. огромнейшая супертайна, в самом деле - замечательная победа подопытных кроликов! За короткое время они с Ловеллом перепробовали весь ассортимент препаратов: ЛСД, псилоцибин, мескалин, пейотль, ИТ-290 - суперамфетамин, дитран - бредятина, семена пурпурного вьюнка. Они были на пороге открытия, которого сами клиницисты из "Менло-парка" никогда бы... какая тонкая ирония: Белые Халаты якобы использовали их. На деле же Белые Халаты вручили им тот ключ, который искали сами. Т ы ж е н и ч е г о н е п о н и м а е ш ь, м а л ы ш... с п о м о щ ь ю э т и х м ед и к а м е н т о в т в о е в о с п р и я т и е и з м е н я е т с я н а с т о л ь к о, ч т о т ы в д р у г н а ч и н а е ш ь с м о тр е т ь н а в с е с о в е р ш е н н о д р у г и м и г л а з ам и. У в с е х у н а с н а к р е п к о з а п е р т а о г р о мн а я д о л я р а з у м а. М ы о т д е л е н ы о т н а ш е г о с о б с т в е н н о г о м и р а. Н у, а л е к а р с т в а э т и и е с т ь, к а ж е т с я, к л ю ч к э т и м з а к р ы т ы м д в ер я м. Сколько? - не больше двух десятков человек во всем мире были близки к раскрытию этой потрясающей тайны. Одним из них был Олдос Хаксли, который принял мескалин и написал об этом в "Дверях восприятия". Он сравнил мозг с "редукционным клапаном". При нормальном восприятии органы чувств посылают в мозг огромный поток информации, а затем превращают этот поток в струйку, которую в состоянии выдержать, не погибнув в мире сплошной конкуренции. Человек сделался настолько рациональным, настолько утилитарным, что струйка эта становится все тоньше и слабее. Это имеет смысл лишь в целях выживания, однако одновременно лишает человека той самой чудесной части его потенциального жизненного опыта, о которой он не имеет ни малейшего представления. М ы о т д е л е н ы о т н аш е г о с о б с т в е н н о г о м и р а. Некогда первобытный человек в полной мере испытывал обильный, пенящийся поток ощущений. Дети испытывают его несколько месяцев - до тех пор, пока "нормальное" воспитание и прочая обработка не захлопнут двери в тот, иной мир: обычно раз и навсегда. Так или иначе, утверждал Хаксли, наркотики открывают эти древние двери. И современный человек может наконец в них войти и вновь узнать правду о своем священном и неотъемлемом праве...
Однако это всё слова, старина! А с л о в а м и э т о г о н е в ы р а з и т ь. Белым Халатам нравилось облекать это в такие слова, как г а л л ю ц и н а ц и я и д и с с о ц и ат и в н ы е я в л е н и я. Их пониманию были доступны воспринимаемые зрением сигнальные ракеты. Стоило предоставить им убедительные доказательства превращения пепельницы в венерианскую мухоловку или глазного кино про хрустальные храмы, и они с упоением втискивали все это в теоретическую колею: "Клювер. ор. cit., стр. 43". Ну, и на здоровье. Т о л ь к о р а з в е н е я с н о?-в случае с ЛСД зрительное восприятие было всего лишь декором. Мало того, можно было испытать все ощущения без единой настоящей галлюцинации. Все состояло из... о щ ущ е н и я... этого неизбежного непередаваемого ч у в с тв а... Непередаваемого, потому что слова способны лишь пробуждать воспоминания, а если воспоминаний нет... Ощущение исчезновения грани между субъективным и объективным, личным и безличным, "я" и "не-я"... то самое ч у в с т в о!.. Попробуй вспомнить, ведь ребенком ты видел, как кто-нибудь касается карандашом листа бумаги, чтобы нарисовать картинку... и линия начинает превращаться...- в нос! - и это не просто рисунок грифелем на бумаге, но само чудо сотворения, и собственные твои сны втекали тогда в эту волшебную... изменяющуюся... линию, и не картинкой это было, но ч у д о м... п е р еж и в а н и е м... а теперь, когда ты воспаряешь под действием ЛСД, то ч у в с т в о возникает вновь - только на этот раз происходит сотворение целой вселенной...
Тем временем на Перри-лейн был уже не тот Ученик-Провинциал, которого все знали и любили. Кизи вдруг...- ну, конечно, в нем сохранились мягкость и подобострастность, однако он появился на сцене с неисчерпаемым запасом жизненных сил. Мало-помалу вся Перри-лейн сконцентрировалась вокруг Кизи. Там, в Ветеранском госпитале "Менло-парк", Кизи отдал всего себя на благо науки - и оттуда на Перри-лейн начали каким-то образом просачиваться наркотики: главным образом ЛСД, мескалин, ИТ-290. Чтобы прослыть на Перрилейн человеком с понятием, теперь надо было включать в свой обиход компонент, который еще недавно никому и не снился: несусветные, шокирующие медикаменты. Было подвергнуто испытанию х л а д н о к р о в и е некоторых старых перри-лейнских знаменитостей, и обнаружилось, что они вовсе не против. Противниками нового наркотического увлечения были лишь Робин Уайт и Гвен Дэвис. Особых проблем это не вызвало, потому что Кизи успел многих склонить на свою сторону и власть принадлежала Кизи. Перри-лейн приняла в свою среду человека с раздвоением личности, то есть Кизи. Поначалу все это походило на типичные шумные развлечения студенческой братии - в чудесный субботний осенний день все выходили на травку, в рассеянную тень деревьев и усиков жимолости и принимались играть в футбол или баскетбол с силовыми приемами. Однако через часок Кизи и его сторонники уже находились под воздействием того, о самом существовании чего в целом мире знали лишь они да несколько передовых исследователей в области нейрофармакологии, наркотиков будущего, центробежной утопии нейрофармакологов, грядущей эпохи...
А, чер-р-рт! Сдается мне, ребята, что самое время наплевать на все это французское искусство жить. Ведь, как сказал Генри Миллер, каждый лягушатник должен иметь брюшко и вечером ложиться спать в пижаме с воротничком и кантом - лучше напишите от моего имени письмо и отправьте его старику Моррису в "Орхидеи Морриса", Ларедо, штат Техас, ребята, расскажите ему о кактусепейотле, пускай усадит им все заброшенные вдовьи могилы в бедном мирном Пало-Альто. Да. Они выяснили, что есть возможность написать в загородный дом под названием "Орхидеи Морриса" в Ларедо и получить в ответ пейотль, и одна из новых игр на Перри-лейн - прощай, Робин, прощай, Гвен,стала заключаться в том, кому выпадет идти на станцию встречать "Железнодорожный экспресс" и забирать товар, так как в Калифорнии хранение пейотля, в отличие от ЛСД, было уже запрещено законом. Приходили чертовски большие ящики этой дряни. 1000 ростков и корней - 70 долларов; одни ростки - немного дороже. Если тебя схватят - ты с х в ач е н, потому что никакого оправдания не было. Не могло быть никакой другой цели приобретения этих гнусных вонючих растений, кроме как уторчаться до умопомрачения. И все они садились и принимались резать эту гадость на длинные узкие куски, а потом выносили их на улицу сушиться, это отнимало не один день. после чего они стирали все это в порошок, который расфасовывали в капсулы из-под желатина или кипятили в воде до состояния смолы и тогда уже запихивали в капсулы, а то и попросту готовили нечто вроде гнуснейшего на свете бульона, такого мерзкого, такого невероятно отвратительного, что приходилось с целью отбить дурной вкус замораживать его до состояния студня да еще и целый день поститься, пока не опустеет желудок, - и все для того, чтобы проглотить восемь унций этого дерьма и не сблевать. Но зато потом - улет. Перри-лейн, Перри-лейн.
Мили Мили Мили Мили Мили Мили Мили под чудесными растениями из "Орхидей Морриса" и появляются образы Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц Лиц так много лиц появляется внезапно на экранах век, лиц, которых он никогда прежде не видел обладающих призрачными скулами, полными смысла глазами, вязкими двойными подбородками, и вдруг: Вождь Метла. По неизвестной причине так действует пейотль... Кизи начинает воспринимать на экране век фильмы, состоящие из лиц, целые портретные галереи причудливых лиц, проносящихся перед глазами, лиц ниоткуда. Ему ничего не известно об индейцах, ни с одним индейцем он не знаком, но внезапно возникает пышущий здоровьем индеец Вождь Метла, - разрешение всех сомнений, вожделенный авторский ключ, ключ к роману.
Он вовсе не имел намерения писать эту книгу. Больше того, он работал над другой, под названием "Зоопарк", о Норт-Биче. Ловелл советовал ему устроиться ночным санитаром в психиатрическое отделение "Менло-парка". Там можно было подзаработать, а поскольку ночью работы в отделении не так уж много, то и заниматься "Зоопарком". Однако жизнь психиатрического отделения захватила Кизи. Вся тамошняя система - если они задались целью изобрести идеальное антилечение болезней, которыми страдали обитатели отделения, то лучшего способа выдумать не могли. Держать больных в страхе и покорности. Играть на тех слабых струнках, которые и послужили причиной их безумия. Одурманивать ублюдков транквилизаторами, а попробуют отбиться от рук перевести наверх, в "шоковый цех", и примерно наказать. Великолепно...
Иногда он приходил на работу, приняв кислоты. Он мог з а г л я д ы в а т ь в н у т р ь и х л и ц. Иногда он писал, иногда рисовал портреты больных, и по мере того, как в бумагу вдавливались выводимые шариковой ручкой жирные контуры, превращаясь в контуры их лиц, он мог... эти контуры, оставленные шариковой ручкой пустоты, заполнялись в н у т р е н н и м м и р о м этих людей, возникало потрясающее чувство, физические и душевные страдания внезапно становились зримыми и втекали в пустоты на их лицах и в пустоты, оставленные шариковой ручкой, уже одни и те же - о б щ и е! пустоты: черные провалы ноздрей, черные провалы глаз, и на каждом лице слепой, кромешно-черный, отвратный вопль: "Я! Я! Я! Я! Я - это я!"... он с легкостью мог в них заглянуть. И... разве кому-нибудь об этом расскажешь?.. самого тут же психом признают... но и впоследствии, уже без всяких наркотиков, он в с е - т а к и м о г з а г л я д ы в а т ь в н у т р ь л ю д е й.
В романе "Над кукушкиным гнездом" рассказывается о работяге по имени Рэндд Макмёрфи. Это здоровенный звероподобный детина, и все же он решает симулировать душевную болезнь, чтобы перебраться из трудовой колонии, где отбывает небольшой срок заключения, в государственную психиатрическую лечебницу, рассчитывая зажить там легкой, праздной жизнью. Он появляется в отделении, тряся выбивающимися из-под шапки непослушными огненно-рыжими кудрями, и сходу принимается откалывать шуточки, а заодно пытается хоть как-то расшевелить очумевших от дурдомовской жизни кретинов. Устоять они не в силах. У них вдруг появляется желание что-то д е л а т ь. Местный тиран, Старшая Сестра, ненавидит Макмёрфи за то, что он подрывает... Контроль и Систему. Со временем многие больные с возмущением отворачиваются от него, не желая прилагать усилий для возвращения к нормальному человеческому существованию. В конце концов Старшая Сестра вынуждена пустить в ход свой последний козырь и покончить с Макмёрфи, отправив его на лоботомию. Однако подобная мучительная казнь вселяет в одного из пациентов шизоидного типа, индейца по прозвищу Вождь Метла, решимость взбунтоваться, вырваться из лечебницы и обрести рассудок: то есть сломя голову броситься бежать куда глаза глядят.
Вождь Метла. Тот самый. С точки зрения мастерства, Вождь Метла был прекрасной, вдохновенной идеей Кизи. Если бы он рассказал эту историю от лица Макмёрфи, ему пришлось бы покончить с этим задиристым детиной, введя в повествование кучу никому не нужных сведений из своей доморощенной теории психотерапии. Вместо этого он повел рассказ от лица индейца. Это дало ему возможность показать состояние шизофрении так, как чувствует его сам шизофреник, Вождь Метла, и в то же время более искусно описать Метод Макмёрфи.
Орхидеи Морриса! Некоторые места книги он писал под пейотлем и ЛСД. Он даже нашел человека, который подверг его воздействию электрошока нелегальным образом,- и тогда смог написать то место, где Вождь Метла возвращается из "шокового цеха". Пожирал ростки из Ларедо - под наркотиками он писал с бешеной энергией. А выйдя из этого безумия, он увидел, что большая часть книги - просто-напросто макулатура, однако кое-какие места к примеру, Вождь Метла, окутанный своим шизофреническим туманом, - отражали истинное видение, частицу того, что можно увидеть, друзья, если открыть двери восприятия...
Сразу после того, как Кизи закончил "Над кукушкиным гнездом", он сдал в поднаем свой коттедж на Перрилейн, и они с фэй вернулись в Орегон. Это было в июне 1961 года. Чтобы скопить немного денег, он все лето проработал в Спрингфилде, на маслобойне своего брата Чака. Потом они с Фэй обосновались в маленьком домике во Флоренсе, штат Орегон, милях в пятидесяти от Спрингфилда - на берегу океана, в местности, где велись лесозаготовки. Кизи начал собирать материал для своего второго романа "Времена счастливых озарений" - о семье лесорубов. Он взял себе за привычку вечерами и спозаранку ездить на "дешевках". Это грузовики-пикапы, которые служили лесорубам автобусами и возили их на работу и обратно. Вечерами он околачивался в барах, куда ходили лесорубы. Он и сам был такой же босяк, как они. и поэтому вполне мог чесать с ними языки. Прожив такой жизнью месяца четыре, они вновь отправились на Перри-лейн. где Кизи намеревался засесть за книгу.
Роман "Над кукушкиным гнездом" вышел в феврале 1962 года и мгновенно принес Кизи литературную славу: "Потрясающий успех" - Марк Шорер "Новый великий американский прозаик" - Джек Керуак "Яркий поэтический реализм" "Лайф" "Поразительный первый роман" - "Бостон трэвеллер" "У этого первого романа особые достоинства" "Нью-Йорк геральд трибьюн"
"Его талант рассказчика так впечатляет, его стиль так стремителен, его способность схватывать характеры столь несомненна, что читатель не в состоянии оторваться... У него крепкий, щедрый талант, и он написал крепкую, щедрую книгу" - "Сатердей ревью".
А на Перри-лейн - там все это рассматривалось в свете того, чем они занимались вместе с Кизи. Для начала возникла добрая старая Наркотическая Паранойя страх перед тем. что эта несусветная, до конца не исследованная наркотическая вещь, которой они увлеклись, может постепенно... п о в р е д и т ь м о з г. Нашлось тому и подтверждение. Вождь Метла!
А Макмёрфи... ну, конечно же! Сегодняшняя фантазия... Кизи был человеком типа Макмёрфи, он пытался сдвинуть их с насиженной мертвой точки, заставить бросить дурацкую никчемную игру в эрзац-отвагу и эрзацжизнь, игру интеллектуалов среднего достатка, и направиться в сторону... Города-Порога... где не безопасно, но где люди являются полноценными людьми. А если именно наркотики отпирают двери и дают возможность совершить такой поступок и понять все, что заключено внутри тебя, значит, так тому и быть...
Даже на Перри-лейн. похоже, мало кто понял суть новой книги, над которой работал Кизи,- "Времена счастливых озарений". В ней говорилось о главе клана лесорубов Хэнке Стампере, который бросает вызов профсоюзу, а через него - и всей общине, в которой живет, продолжая работать в лесу во время забастовки. Книга была необычная. Это был роман, в котором отрицательные герои - забастовщики, а положительный штрейкбрехер. Стиль книги был экспериментальным, местами трудным для восприятия. А главным ее "мифологическим" источником был не Софокл и даже не сэр Джеймс Фрэзер, а... да-да, Капитан Чудо. Профсоюзные лидеры, забастовщики и жители городка были тарантулами, радостно дающими общую клятву: "Клянемся жестоко отомстить всем, кто не считает нас равными себе... и лишь "стремление к равенству" будет отныне зваться добродетелью; и против всех, в чьих руках власть, направим мы меч народного гнева!". Хэнк Стампер был создан, и совершенно намеренно, как Капитан Чудо. Известный некогда как... Ubermensch. Сегодняшняя фантазия...
...на Перри-лейн. Ночной порой - в ту ночь, когда они с Фэй и детьми вернулись на Перри-лейн из Орегона, подъезжают они к своему старому коттеджу, а во дворе некий подозрительный субъект - улыбается, подергивает плечами, размахивает руками, словно где-то неподалеку стучит совершенно особый барабанщик, не такой, как все, вы же понимаете, - вырвался на волю и давай барабанить, вот именно... а, да-да, привет, Кен, да, э-э, тебя, значит, не было, вот-вот, н е б ы л о, ты же понимаешь, что-же-сказать-то, что-же-сказать-то, ну да, мне сказали, ты не будешь возражать, благородство не знает... хм... да, у меня тоже был когда-то "понтиак-47", на дороге держался, как доисторическая птица, ты же понимаешь... да-да, Нил Кэссади появился в их старом коттедже, словно только что соскочил со страниц романа "В дороге", и... что же дальше, Вождь? Ах... множество прикольных цветных светящихся узоров...
На Перри-лейн стал съезжаться всевозможный народ. Для Калифорнии с понятием она превратилась в настоящую подпольную сенсацию. Кизи, Кэссади, Ларри Макмёртри; два молодых писателя - Эд Маккланахен и Боб Стоун: танцовщица Клои Скотт, художник Рой Сэбёрн, Карл Леманн-Хаупт, Вик Ловелл... и сам Ричард Алперт... какие только люди не появлялись, чтобы потом исчезнуть, ведь все уже обо всем прослышали, к примеру, местные битники - термин этот еще был в ходу,компания молодежи из хибарки под названием "Замок", лохматый малый по имени Джерри Гарсиа и Труп Ковбоя Пейдж Браунинг. Всех привлекал удивительный кайф, о котором они уже были наслышаны... легендарная перри-лейнская Острая Оленина, блюдо, изобретенное Кизи и состоящее из тушеной оленины, сдобренной ЛСД, наевшись которой можно было пойти, растянуться ночью на матрасе в разветвлении огромного дуба на самой середине улицы и играть в китайский бильярд с небесными светилами... Перри-лейн.
И вот туда стал наведываться заинтригованный народ... Поначалу все были покорены. Перри-лейн, казалось, слишком хороша, чтобы существовать взаправду. Это был Уолденский пруд, только вокруг - ни единого мизантропа типа Торо. Наоборот - общество разумных, гостеприимных, открытых людей все употребляли слово "открытый", - открытых людей, которые питали глубокий интерес друг к другу и д е л и л и н а в с е х... к тому же с невероятным размахом, и осуществлялис к а ж е м, общее рискованное предприятие - жизнь. Боже мой, смотришь - они пытаются схватить суть дела, а... потом... мало-помалу соображают, что существует нечто, о чем они и п о н я т и я н е и м е ю т... К примеру, девушка в чьем-то коттедже, в тот день, когда туда зашел Алперт. Это было через год после того, как он начал работать вместе с Тимоти Лири. Девушка познакомилась с Алпертом года за два до этого, и тогда он на все сто процентов был серьезным молодым психологом-клиницистом легионы крыс и кошек, чьи мозги, тельца и зрительные хиазмы нарезались ломтиками и кубиками, сшивались и замораживались, и все это во имя Научного Метода. Теперь же Алперт был на Перри-лейн, сидел на полу в древней бродяжьей позе лотоса и с величайшей серьезностью истолковывал поведение младенца, вслепую ползающего по комнате. Вслепую? Что значит вслепую? Что значит - вслепую? Этот младенец - существо глубоко чувствующее... Этот младенец воспринимает мир в такой его полноте, какой нам с вами уже не видать. Двери его восприятия еще не закрыты. Он еще в состоянии ощущать мгновение, в котором живет. Неизбежное в будущем дерьмо еще не вызвало запор коры его головного мозга. Он все еще видит мир таким, каков он на самом деле, а мы вот сидим здесь, и нам остается лишь его туманный повествовательный вариант, сфабрикованный для нас с помощью слов и официального дерьма собачьего, и так далее и тому подобное, Алперт в своих рассуждениях о младенце набирает высоту, делая мертвые петли в духе Успенского, а младенец, насколько видит девушка, попросту что-то лепечет, пускает слюни, ворочается и раскачивается на полу... Но она начинает понимать... что мир четко делится на тех, кто имеет опыт в о с п р и я т и я, и тех, кто его не имеет, на тех, кто побывал за дверью, и...
Странное чувство возникало у всех этих доброжелательных друзей, когда они вдруг начинали понимать, что именно здесь, на маленькой Перри-лейн с ее деревянными домиками, среди жимолости и стрекоз, сучьев, листьев и тысяч крошечных пятачков, куда заглядывает солнце, в то время как доброжелательные зануды, выйдя из Стэнфордского эвкалиптового тоннеля, бредут, не отклоняясь от курса, через площадку для гольфа, - именно здесь сознание подвергается такому поразительному эксперименту, да еще и доведенному до таких пределов, о каких ни они, ни кто-либо другой никогда прежде не слыхали.
ПАЛО-АЛЬТО. КАЛИФОРНИЯ. 21 июля 1963 года... И вдруг, в один прекрасный день, кончилась, как любят писать газетчики, целая эпоха. Некий предприниматель купил большую часть Перри-лейн и задумал снести коттеджи, чтобы построить современные дома, и вот уже надвигались бульдозеры.
У газетчиков появилась возможность описать последнюю ночь на Перри-лейн, на превосходной старой Перри-лейн, они уже приготовили вечное безотказное клише: "Конец эпохи", рассчитывая обнаружить там новоявленных озабоченных интеллектуалов в духе Торстена Веблена с проникнутыми горечью высокопарными рассуждениями о том, как наша машинная цивилизация разрушает собственное прошлое.
Вместо этого, однако, там оказались какие-то психи. Они валялись на матрасе, высоко на дереве, все до одного в стельку, и каждому - всем репортерам и фотографам - предлагали отведать нечто вроде острой оленины, но что-то все-таки было во всей этой с и т у а ц и и...
а когда настало время для горьких сентиментальных рассуждений, этот детина Кизи взамен выволок из своего домика пианино, все уселись и принялись оглушительно на нем бренчать, а потом его подожгли, именуя при этом "старейшей живой вещью на Перри-лейн", только все время почему-то глупо хихикали и торжествующе вопили,
в полнейшую стельку, только какие-то странные, все до одного, словно с луны свалились, и чертовски трудно было дать в газеты нормальную историю о конце эпохи, с этим чудным материалом в духе Ольсена и Джонсона разве поработаешь,
однако им удалось привезти назад ту же историю, с какой они приехали: "Конец эпохи", клише не пострадало, разве что в ушах еще долго стояли крики: 0-стра-я 0-ле-ни-на...
...и даже объясни им кто-нибудь, что происходит, они бы все равно ничего не поняли. Кизи уже купил новый дом в Ла-Хонде, в Калифорнии. Он уже предложил дюжине друзей с Перри-лейн поехать с ним, перенести все место действия, всю буйно-маниакальную Эпоху туда, в...
...Версаль, в его уцененный Версаль, что за горами, за лесами - в Ла-Хонде. Туда... туда, где... в свете:::::
рампы::::: в неоновой пыли...
"...новое важное сообщение... удачный контрудар..."
V. СУХАЯ ТЕМНАЯ НЕОНОВАЯ ПЫЛЬ
Картинка, как в календаре, Ну и местечко выбрал Кизи близ Ла-Хонды. Бревенчатый дом, горный ручей, деревянный мостик, В пятнадцати милях от Пало-Альто За горой Кахилл, где сквозь заросли секвой Бежит Дорога 84 Секвойи в собственном дворе! Картинка, как в календаре!
И...Стратегический простор.
Ни души кругом на милю.
Как в вестерне в Ла-Хонде жили.
Один рассадник работяг
Застроенный участок,
Но он был за густым секвойным лесом.
И работяг не слишком многих
С чудесной разглядишь Дороги 84
Лишь парочка дико-западных придорожных заведений,
Магазин Боу, Мотель "Хиллтом" для туристов на западный манер.
У деревянных бурых вывесок неровно отпилены края,
Неровно - зато аккуратно,
Словно в этом скрыт намек:
Дикий Запад грубоват, дорогие автогости,
Зато сортиры - высший сорт,
Аммиачные кружочки в каждом писсуаре.
Наш девиз: "Дикий Запад - оплот чистоты и гигиены".
Кто Запад покорил? Антисептика, я же говорил.
Ла-Хонда манит, как магнит,
Что всего лишь говорит об интересе к вооруженным
Младшим Братьям.
Эти наглые воришки
Захватили городишко, но открыли путь простой
Заплатить нам за постой.
Деревянный магазин - вот что от отцов-злодеев нам досталось.
Но как были они Младшими Братьями, так и остались,
Да еще и бандитами - вот беда.
А теперь этот Кизи
Обосновался поблизости, и парни с ним хоть куда...
...в:::::свете:::::рампы:::::
В начале 1964-го при нем пока лишь небольшая группа. После полудня Фэй, верная блаженная подруга первопоселенца, в доме, у плиты, у швейной машинки, у стиральной машины, с детьми - Шеннон и Зейном, не отходящими от ее юбки. В деревянном домике у ручья стоит стол с пишущей машинкой, там Кизи только что закончил переработку книги "Времена счастливых озарений", в которой уже почти 300000 слов. Здесь же и друг Кизи из Орегона Джордж Уокер - типичный белокурый средний американец двадцати с лишним лет, хорошо сложенный, сын состоятельного строительного подрядчика. Характер у Уокера, что называется, жизнерадостный, и он то и дело с нескрываемым восторгом произносит: "Э т о у ж е п е р е б о р!" И еще - Сэнди Леманн-Хаупт. Сэнди - младший брат Карла ЛеманнХаупта, которого Кизи знавал на Перри-лейн. Сэнди красивый парень двадцати двух лет. высокий, худой и легко возбудимый. С Кизи он познакомился тремя месяцами раньше. 14 ноября 1963 года, через Карла, когда Кизи ездил в Нью-Йорк на премьеру инсценировки "Над кукушкиным гнездом", Макмёрфи играл Кёрк Дуглас. К тому времени Сэнди бросил Нью-йоркский университет и работал звукооператором. Он обладал особым талантом орудовать магнитофонами, фонограммами, звукоаппаратурой и прочими подобными вещами, однако переживал тогда не лучший период своей жизни. Дошло до того, что однажды он попытался лечь в психиатрическое отделение, и отговорил его лишь Карл, который повел брата на премьеру спектакля "Над кукушкиным гнездом". А там был Рэндл Макмёрфи... Кизи... и Карл попросил Кизи взять Сэнди с собой на Запад, в Ла-Хонду, чтобы вытащить его из всей этой нью-йоркской трясины. А если и существовало место, где можно было излечиться от Нью-Йорка, то только там, позади приюта Кизи в:::::свете:::::рампы:::::вверх по тропинке за домом, вверх по склону холма - в секвойный лес, Сэнди вдруг попал в сказочный приют, словно бы окруженный стеной и увенчанный куполом, какие наверняка и имеют в виду, когда говорят о "храме средь сосен", только секвойи куда более величественны. А каковы закаты сквозь листья секвой! - казалось, стволы и листья тянутся к небу в сотнях футов над головой. Всегда было одновременно солнечно и прохладно, словно круглый год стоял чудесный осенний день. Заходящее солнце виднелось сквозь мили листьев и распадалось на кусочки, как на картине пуантилиста,- густо-зеленые пятнистые тени, но ослепительный свет в парящем в вышине густо-зеленом суперприюте, негаснущий зеленый свет рампы, золотистозеленый день, тишина, вертикальный покой, напоенный ароматом леса, а с Дороги 84 слышалось лишь воздушное звуковое сопровождение машин - ш-ш-ш-и-и-и-иу-у-у - словно легкий ветерок. Тишина и покой: очень утешает!
Сэнди, Кизи и Уокер несколько раз уходили в лес с топорами нарубить дров для дома - но из подобных походов Кизи культа не делал. Сэнди видел, что Кизи не так уж нелюдим. Он вовсе не был помешан на девственной Природе. Лес он представлял себе. скорее, фантастической декорацией... на фоне которой будет ежедневно
происходить некий хэппенинг, рождаться новый вид искусства...
На крыше дома он установил высококлассные громкоговорители. и вдруг в здешний божественный зеленый горный озон врывается чернокожий маньяк, дующий в прирученный саксофон,- это пластинка Орнетта Коулмана. Тропа, по которой поднимаются три дровосека, имеет довольно причудливое обрамление: на низких ветвях висят немыслимые мобили, а к стволам деревьев прибито множество фантастических картинок. Дальше громадное дерево с дуплом у основания, а в дупле, поблескивая в зеленоватой тьме,- оловянная лошадка, причем олово изогнули так, что нелепое маленькое животное выдохлось и, споткнувшись, рухнуло на колени.
Однако территория, к которой Кизи питал особый интерес, находилась в самом доме. Он был срублен из бревен, но походил скорее не на хижину, а на охотничий домик. В большой комнате были широкие застекленные створчатые двери, создававшие эффект окон, из которых открывается красивый вид, открытые балки и огромный каменной кладки камин у стены. На каждом шагу попадалась всевозможная аппаратура - магнитофоны, кинокамеры, проекторы, к тому же Сэнди понавез каких-то сложнейших релейных систем и всякой всячины. Частенько подкатывали на машинах бывшие соседи по Перри-лейн - хотя никто из них пока в Ла-Хонду не переехал. Эд Маккланахен, Боб Стоун, Вик Ловелл, Клои Скотт, Джейн Бёртон, Рой Себёрн. Изредка наведывались из Орегона брат Кизи Чак и кузен Дейл. Оба они походили на Кизи, но были пониже ростом. Чак был человек спокойный и сообразительный. Несерьезный и непритязательный Дейл обладал мощным телосложением и был непритязателен донельзя. Кизи пытался найти новые формы самовыражения. Они занимались чем-то вроде... ложатся все, к примеру, на пол и принимаются перекрикиваться, а Кизи сует в каждый рукав по микрофону и делает у них над головой пассы руками, словно колдун, и их голоса по мере движения рук записываются то громче, то тише. Иногда результаты получались довольно...
...скорее всего, для нормального человеческого уха это была невнятная тарабарщина. А для восприимчивого образцового интеллектуала, который слыхал об "Арморишоу" 1913 года, об Эрике Сати, Эдгаре Варезе и Джоне Кейдже, все это должно было звучать... в какой-то степени, знаете ли, п о - а в а н г а р д и с т с к и. Но на самом деле это, как и все прочее здесь, обязано восприятию, вызванному к жизни ЛСД. Весь и н о й м и р, куда ЛСД впускала разум, существовал лишь в данное мгновение С и ю С е к у н д у,- и любая попытка спланировать, задумать, инструментовать, написать сценарий лишь отторгала от этого мгновения и отбрасывала назад, в мир обучения и воспитания, где мозг - всего лишь редукционный клапан...
Поэтому они испробовали и более фантастические импровизации... вроде Человеческих Лент - громадных рулонов кровенепроницаемой бумаги для упаковки мяса, развернутых на полу. Они брали цветные карандаши для вощеной бумаги и чертили друг другу непонятные знаки для импровизации: Сэнди видел розовый барабанный бой и издавал звуки типа - ч и - у н - ч ан, ч и - у н ч а н и так далее, Кизи видел гитарные стрелы: б р о и н ь - б р ои н ь, б р е н ь - б р е н ь. Джейн Бёртон видела взрывы джазового вокала, а Боб Стоун - устные рассказы в сопровождении Живого Джаза... все это записывалось на пленку... а потом все летали под - чем? - кислотой, пейотлем, семенами пурпурного вьюнка, проглотить которые было адски трудно, миллиарды отвратных семян, прорастающих во вздутом животе в намокшие одуванчики - но летали ведь! - или ИТ-290, или декседрином, бензедрином, метедрином - Винт! - или под винтом с травой - бывало, примешь винт в сочетании с травой, и оказывается, что... элэсдэшные двери открываются в разуме без того неукротимого смятения чувств, что вызывает ЛСД... А Сэнди принимает ЛСД, и свет:::::рампы:::::и волшебный приют превращются в... н е о н о в у ю п ы л ь... теперь уже точно: пуантилистские пылинки. Золотые пылинки, яркие зеленовато-лесные пылинки, каждая подхватывает свет, и все струятся и блестят неоновой мозаикой - чистая калифорнийская неоновая пыль. Невозможно описать, какое это замечательное открытие - впервые в самом деле у в и д е т ь а т м о с ф е р у, в которой жил долгие годы, а заодно почувствовать ее в н у т р и себя, почувствовать, как струится она вверх от сердца, через туловище в мозг электрический фонтан... И... ИТ-290 - они с Джорджем Уокером сидят, оседлав сук, на высоком дереве перед домом, и он ощущает... интерсубъективность - он точно знает, о чем думает Уокер. Нет нужды обсуждать общий замысел, просто каждый должен сделать свое дело.
- Ты рисуешь паутину,- говорит Сэнди,- а я на ее фоне рисую листья.
- Это перебор! - говорит Джордж, ведь ему-то, конечно, известно: всех нас то охватывают, то отпускают эти комбинации обоюдного сознания, интерсубъективность, мы идем с магнитофоном в надворную постройку у ручья и принимаемся г а л д е т ь - некий вид беседы по спонтанной ассоциации, как джазовая перекличка, а то и монолог, обращенный к каждому, да к кому угодно, схватываем слова, символы, идеи, звуки, гоняем их туда и обратно и перекидываем через... стену традиционной логики... Один из нас находит набор деревянных шахматных фигур. Фигурки резные, нечто вроде древних человечков, каждая - резной человечек старинной работы, только кто-то забыл их во дворе, они намокли и покоробились, отчего выступила наружу их истинная сущность. У этого, несмотря на то что он в мантии и с копьем, торчат наружу гениталии...
...Нет, какова у меня дочурка! Утверждает, что стесняется меня. Говорит, всему свету известно, что у меня на уме одна пизда. В мои-то годы... ...Да, сэр, нам это известно. Ваша дочь - потаскушка, каких мало, однако я - король, я просто вынужден отрезать вам яйца... ...Да я вас, король... за них с престола сброшу. ...За яйца? ...Именно! Что это за король такой с гвоздями?
...Именно! И в п р я м ь п о т р я с а ю щ е. Каждый из нас держит в руке шахматную фигуру и превращается в этого персонажа, все принимаются галдеть, обращаясь к тем, кого видят в этих фигурках, и начинают думать об одном и том же. И я т о ж е в и д е л з а б а в н ы е к р у ж о ч к и п о д р у к о й у э т о й ф и г у р к и, не больше шляпки крошечного гвоздика... Я д а ж е х о т е л о б э т о м с к а з а т ь...
С а м о е у д и в и т е л ь н о е о щ у щ е н и е в м о е й ж и з н и - интерсубъективность, словно раскрылось сознание каждого и все они слились, и теперь достаточно лишь взглянуть на шевеление губ. мерцание глаз или на шахматную фигуру, которую кто-нибудь, раскачивая, держит в руке...
...Вы ведь не стали бы верить девице с электрическими угрями вместо сисек, а, король? ...Это те, что ионизировали меч короля Артура на дне болота? ...Они самые. Вымя с тысячью мельчайших кровососных банок грудастая потаскушка. Боюсь, сто двадцать бытовых вольт тюремной наживки, если я видел ее... ...ну как, даже при самом невероятном стечении обстоятельств, могло всем сразу прийти в голову выражение типа сто двадцать бытовых вольт тюремной наживки...
Но ведь и болота тоже - для старой компании с Перри-лейн все это уже не только Сад Эдема и чудесное открытие. Более того, в волшебной лесистой лощине уже слышится ропот. Кизи начинает о р г а н и з о в ы в а т ь н а ш и п о л е т ы. Он выдает наркотики каждому персонально - вот тебе доза, а вот тебе... и только расслабишься и начнешь тащиться, как он уже входит "А ну-ка всем встать!" - и затевает утомительный поход в лес...
Когда все это подходит к концу, кое-кто просит Кизи дать им с собой в Пало-Альто немного кислоты и ИТ-290. "Не-е-е-е-е-ет",- говорит Кизи и многозначительно подмигивает, словно хочет сказать, что никак нельзя, ведь дело деликатное... Лучше примешь еще, когда вернешься...
Позже, на обратном пути, кто-то говорит: "Раньше мы все были равны. А теперь полет ведет Кизи. Мы приезжаем к нему домой. Мы принимаем его кислоту. Мы делаем то, что хочет он".
Но чего он хочет? Постепенно на ум приходит смутная догадка, что фантазия Кизи вновь продвинулась вперед, даже за пределы их собственных, возникших еще на старой Перри-лейн. Как бы там ни было, никто не испытывает желания следовать генеральному плану Кизи. согласно которому все должны переехать к нему, поставить палатки и так далее, короче - переселение Перрилейн в Ла-Хонду. Жилище Кизи стало представляться всем чем-то вроде Версаля среди холмов, а сам Кизи Королем-солнцем, с каждым днем приобретающим все более важный вид со своей огромной челюстью в профиль на фоне секвой и горных вершин. До окончательного разрыва и даже до освобождения от чар дело, однако, так и не доходит. Они чувствуют, что Кизи устремился вперед, еще дальше, к фантазии, изучать которую они могут и не захотеть.
У Кизи стали появляться и новые люди, и это стало еще одной причиной для беспокойства. Кое-кто из перрилейнской компании с трудом представлял себе, кто такой этот Кэссади. Вот он перед нами, в Версале Кизи, подходит, подходит, без рубахи, размахивая руками, а его брюшные мышцы выступают по бокам, как у штангиста... Мы же люди с понятием, мы ценим святого первобытного человека. Один Кизи намекает, что у Кэссади следует у ч и т ь с я, что он с в а м и р а з г о в а р и в а е т. Что он и делал. Кэссади хотелось интеллектуального общения. Однако интеллектуалам хотелось одного чтобы он был святым первобытным человеком, денверским малым, к р е т и н о м среди нас. Временами Кэссади чувствовал, что в интеллектуальном смысле его не признают, и удалялся в угол, не прерывая своего маниакального монолога и бормоча: "Ладно, отправлюсь в собственный полет, пора в собственный полет, это мой собственный полет, вы же понимаете..."
Или Пейдж Браунинг. Труп Ковбоя тоже перебрался через гору. На Перри-лейн он был всего лишь неприметным типом, время от времени заворачивавшим туда по дороге. А теперь Кизи намекает, что у Пейджа Браунинга следует учиться. Кизи видит некую преданность, смелость и творческую, т в о р ч е с к у ю силу за этим мертвеннобледным лицом и адамовым яблоком, за черной мотоциклетной курткой, оставшейся, видимо, с тех времен, когда он разъезжал вместе с Ангелами Ада, - и за его хриплым голосом смотровой волчьей ямы... Вечные волчьи ямы... неужели, в конце концов, это он, презренный классовый страх в среде людей с понятием... людей благовоспитанных... интеллектуалов? Презренный Стуж, как называл его Артур Кёстлер, - Старинный Ужас, с самого детства: благовоспитанный провинциальный мальчик подъезжает на велосипеде к бензоколонке, а там, в смотровой яме, где смазывают машины, сидят на корточках крутые ребята и рассказывают анекдоты про пиздятину, время от времени бесстрастно упоминая медицинские подробности. касающиеся дефекации и хрустящих хрипов. И Боже мой. разве забыл ты их руки с базиликой вен, оплетающих их, как хирургические трубки, переполненных непостижимой крутой силой низших классов, готовой в любой момент заставить их поднять голову и безошибочно о п о з н а т ь нас... благовоспитанных трусоватых детишек. Но Кизи любил эту низкопробную шваль. Он с готовностью с ними тусовался. В свое время он еще потусуется со скотами из бездонных Стужасных глубин волчьих ям - с самими Ангелами Ада...
На самом-то деле, лишь немногие из новой свиты, съехавшейся в Ла-Хонду, были такого уж низкого происхождения, и все-таки жизнь там пошла куда более простая, чем на Перри-лейн.
Появился один из старых друзей Кизи Кеннет Бэббс, только что из Вьетнама, где он был офицером морской пехоты и летал на вертолетах. Бэббс с отличием окончил университет в Майами, где специализировался по английскому языку. К тому же он был прекрасным спортсменом. Он принимал участие в творческом писательском семинаре в Стэнфорде, где Кизи с ним и познакомился. Бэббс был высоким, мощным, раблезианского типа человеком. Вернувшись с войны, он набросился на всех, подобно огромному доброму медведю-гризли, оглашающему округу рыком космического хохота. Иногда он, независимо от того, где находился, целыми днями не снимал форму пилота - л е т и м с о м н о й. А Бэббс был способен на безрассудные полеты. Он много сделал для выработки нового стиля колонии Кизи... Да. Он выдвинул идею п р о к а з, грандиозных публичных пародийных представлений, которые они могли бы устраивать...
Приехал и Майк Хейджен. Это был парень, которого Кизи знал еще в Орегоне, красивый, воспитанный, обходительный, из хорошей семьи, довольно богатый,когда такие парни уводят на первое свидание юных дочерей, им улыбаются папаши: "Я ее чертовски здорово воспитал, Юп, скажешь не так? Подонков я к моей девочке близко не подпущу, ей подойдут только славные мальчики, примерные христиане, которые говорят "Да, сэр", "Да, мэм" и причесываются, намочив расческу". Минут через десять после того, как Хейджен появился у Кизи, позади домика была выстроена его Дрюч- Хибара сбитая из старых досок пристройка с односкатной крышей, убранная внутри остатками ковра, тюфяком с индийским ситцевым покрывалом, свечами, блестящими безделушками, высококлассным громкоговорителем все ради услады и уюта Девушек Хейджена. Господи, ох уж эти Девушки Хейджена и связанные с ними неприятности! - Совершенно Голая, Анонимная,- но все это будет позже. Хейджен был кротким, но вдохновенным мошенником с обезоруживающе приятными манерами. Он обладал особым талантом торговаться, обмениваться, стоять над душой, он имел обыкновение внезапно приезжать в машине, битком набитой сверкающими магнитофонами. киноаппаратурой, микрофонами, динамиками, усилителями, даже видеоаппаратурой, примерно тогда и начал повышаться аудиовизуальный уровень...
И еще, например, в один прекрасный день приехал на выходные из армейского лагеря Форт-Орда старый перри-лейнский приятель Кизи, писатель Гарни Норман, и привез с собой одного из своих армейских друзей двадцатичетырехлетнего старшего лейтенанта пехотных войск Рона Бевёрта. Поначалу Бевёрт ничего, кроме отвращения, у всех не вызывал, поскольку выглядел стопроцентным воякой. Был он толстым, с виду глуповатым. отличался чрезвычайно непристойной короткой армейской стрижкой и полнейшей наивностью. Они, однако, Бевёрту пришлись по душе, и он стал приезжать каждый уик-энд и привозить с собой кучу еды. которой с удовольствием делился со всеми, к тому же он непрерывно улыбался и хохотал, и народ просто не мог его не полюбить. Через некоторое время он демобилизовался и стал появляться чуть ли не каждый день. Он даже начал худеть и крепнуть, а волосы его отрастали до тех пор, пока не стали такими, как у принца Бэльянта из комиксов, и тогда оказалось, что он очень красивый малый и совершенно без ума от... кровяной колбасы. Мало-помалу к нему пристало прозвище "Зануда", и настоящее его имя было почти забыто...
Разумеется, вскоре обитателей Ла-Хонды, да и не только их, начал мучить вопрос... чем там эти лоботрясы з а н и м а ю т с я? Как об этом расскажешь? Ведь о в о сп р и я т и и рассказать невозможно. Словами этого не выразить. У обывателей всегда была одна и та же фантазия, известная как фантазия патологии. Эти л об о т р я с ы - п а т о л о г и ч е с к и е д у р а ч к и. Иногда она носила психологический оттенок - откуда взялись эти ребята, может, из неблагополучных семей? Иногда была социальной - может, эти детишки о т о р в а л и с ь о т о б щ е с т в а?.. неужели наше общество гниет на корню?.. неужели? Обывателям не дано было знать о восприятии ЛСД, поскольку ни разу не приоткрывалась для них та дверь. Оказаться на пороге того, что... Господи! да разве расскажешь им о здешней жизни! Молодежь всегда могла выбирать лишь одно из трех: ходить в школу, устроиться на работу или сидеть дома. И... как же все это было скучно! - по сравнению с ощущением... бесконечности... и жизнью, в которой человек - не ученый, не бюрократ, а... Я и Мы, гармоничные существа среди не чувствующей музыку толпы людей в начищенных до блеска черных туфлях, Я - с глазами, глядящими в почти невидимое отверстие там, в с-с-с-секвойном небе...
Как-то вечером Боб Стоун сидел у себя дома в Менлопарке - он еще посещал писательский семинар в Стэнфорде, - и зазвонил телефон: звонил Бэббс из Ла-Хонды. "Приезжай,- сказал он.- у нас тут кое-что затевается"."Да нет. пожалуй".- сказал Стоун, он не был настроен ехать, он немного устал, к тому же поездка по горной дороге займет не меньше часа, да час обратно, может, как-нибудь в другой раз...
- Давай, Боб, - говорит Бэббс. - Какой там час. Ты вполне доберешься за тридцать минут.
Настроение у Бэббса весьма приподнятое, а на заднем плане Боб слышит музыку и голоса - похоже, и впрямь они что-то затевают.
- Я знаю, сколько это занимает времени, - говорит Стоун. - Минут сорок пять или час, ночью-то уж точно час.
- Слушай! - Бэббс смеется и уже почти орет в трубку: - Отважный путешественник может добраться сюда и за тридцать минут! Отважный путешественник может добраться сюда со скоростью света!
Боб слышит, как на заднем плане несколько голосов скандируют: "Отважный путешественник! Отважный путешественник! "
- Отважный путешественник, - орет Бэббс. - Отважный путешественник встает, выходит из дома, и он уже здесь!
И так до тех пор, пока сопротивление Стоуна наконец не сломлено, - он садится в машину и едет. Он приезжает: разумеется, через час.
Как только он. подъехав к дому, выбирается из машины, изнутри и сверху, из леса, до него доносится Большой Галдеж - вроде бы бьют барабаны, трубят горны, а Проказники завывают и выкрикивают: "Отважный Путешественник!"
"Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник!"
Он входит в створчатые двери передней - безумный огненно-яркий свет, гонги, дудки, барабаны, гитары, по которым колотят, как по ударным инструментам...
"Отважный Путешественник!" "Отважный Путешественник - путешествует за миг!" "Отважный Путешественник..." "...выпрямляет кривизну!" "Отважный Путешественник..." "...искривляет прямизну!" "Отважный Путешественник..." "...луч света!" "Отважный Путешественник..." ".. .вспышка молнии!" "Отважный Путешественник..." "...накоротко замыкает цепь!" "Отважный Путешественник..." "...собирает коротковолновый оркестр!" "Отважный Путешественник..." "...и его оркестр Веселых Проказников!" "Отважный Путешественник!.." ...и его оркестр Веселых Проказников отравляются в паломничество в Страну Востока.
VI. АВТОБУС
Точно не знаю. кому из Веселых Проказников пришла в голову идея насчет автобуса, но и здесь чувствуется почерк Бэббса. Во всяком случае, это была суперпроказа. Первоначальная фантазия, возникшая весной 1964 года, состояла в том, что Кизи и четыре-пять его спутников раздобудут многоместный автомобиль фургонного типа и отправятся в Нью-Йорк на Всемирную ярмарку. В дороге они смогут снять фильм, сделать коекакие магнитофонные записи, поприкалываться на ярмарке и посмотреть, что происходит вокруг. К тому же они окажутся в Нью-Йорке в начале июля, в момент выхода второго романа Кизи "Времена счастливых озарений". Такова была первоначальная фантазия.
Потом кто-то - Бэббс? - увидел в газете объявление о продаже школьного автобуса "Интернэшнл Харвестер" 1939 года. Автобус принадлежал какому-то человеку из Менло-парка. У него были большой дом с обширным участком земли, элегантный твидово-фланелевый комплект одежды и одиннадцать детей. Для детей он автобус и оборудовал. Там были койки, скамейки, холодильник, раковина для мытья посуды, шкафчики, полки и множество других чудесных приспособлений для жизни в дороге. Кизи купил его за полторы тысячи долларов - назвавшись представителем компании "Отважные полеты".
Кизи отдал необходимые распоряжения, и в один прекрасный день Проказники принялись за дело. Они начали тщательно разрисовывать и расписывать автобус, вырезать в крыше дыру и оборудовать крышу так, чтобы там можно было сидеть на свежем воздухе и либо музицировать - хоть на барабанах, хоть на электрогитарах и прочих инструментах, - либо просто ехать. Сэнди поколдовал с проводами и соорудил систему, с помощью которой можно было вести радиопередачу из автобуса с пленок или через микрофоны - с тем, чтобы она гремела на всю округу через мощные динамики на крыше. Кроме того, были установлены наружные микрофоны, чтобы ловить звуки во время езды и слушать их в автобусе. Был озвучен и салон автобуса, что давало возможность вести радиоразговор друг с другом, не обращая внимания на рев мотора и шум дорожного движения. Был еще и некий магнитофонный механизм, устроенный так, что, если что-нибудь сказать, можно было через секунду услышать собственный голос с запаздыванием и при желании вновь выкрикнуть то же самое. Или еще: можно было надеть наушники и одновременно выкрикивать звуки вовне, и они входили в одно ухо, а звуки изнутри, то есть твои собственные звуки, входили в другое. На протяжении всего путешествия не должно было оставаться ни единого треклятого звука - ни вне автобуса, ни в автобусе, ни внутри твоей собственной прикольной гортани,- который нельзя было бы поймать и прокричать потом, ему подражая.
Тем временем автобус был общими усилиями с энтузиазмом расписан, что вылилось в неистовство спектральных цветов - желтого, оранжевого, синего, красного, причем чертовски неряшливое, за исключением тех мест. которые Рой Себёрн расписал чудесными маниакальными мандалами. Да, роспись вышла неряшливая, однако в одном ей никак нельзя было отказать: она пылала, как прикольный пожар. А манифест - спереди, где обозначается конечный пункт,гласил: "Далше", без мягкого знака.
Они предприняли короткую испытательную поездку в северную Калифорнию, и их безумная с виду вещь. набитая безумными с виду людьми, с первых же километров оказалась способной заставить обывателей цепенеть от ужаса и вызывать у них смутное, неосознанное чувство негодования. Проказники выбрались наконец в вотчину обывателей, что возбуждало и кружило голову только посмотрите, как уставились на нас эти мамаши! а страну уже охватывал священный ужас. Однако в любом городке должны были попадаться и трудяги, которые в состоянии позабыть на минуту о своей никчемной жизни какой-нибудь славный малый, чья-нибудь стенографистка - и, увидев автобус, прийти в... восторг или хотя бы попросту разинуть рот от изумления. Так или иначе, Отважные Путешественники считали, что у таких людей еще есть надежда. Что они еще не окончательно потеряны. Кроме того, автобус обладал большими возможностями для изменения обычного порядка вещей. Существовали, например, полицейские.
Как-то днем Проказники совершали испытательную поездку, автобус ехал на север через лес, и вдруг начался лесной пожар. Из леса уже повалил дым все как положено. Все, кто был в автобусе, уже приняли кислоту и были чумовые. Кэссади сидел за рулем, несся через горящий лес и выворачивал рулевое колесо то туда. то обратно, повинуясь своему внутреннему барабанному ритму, а сквозь этот ритм с воем проплывала сирена.
С и р е н а? Дорожный полицейский, который тотчас же начинает казаться самой большой несуразицей в мировой истории. Из леса валит дым. они плывут сквозь вспыхивающую в небе листву, а коп прицепился к их прикольному автобусу. Коп загоняет автобус на обочину и принимается проводить нечто вроде техосмотра этой неуклюжей громадины на предмет безопасности движения, а дыма над лесом все больше и больше. Так-так, номерной знак закреплен неправильно, к тому же над ним нет освещения, и сигнал поворота мне что-то не нравится, а что там с тормозами, посмотрим-ка на ручной тормоз. Кэссади, водитель, уже исполняет специально для этого малого длинный монолог, испещренный всевозможными "сэрами": "Да-да, сэр, это двухклапанный зубчатый тормоз "Хаммонд", вы же понимаете, сэр, проверен на ро-де-о грузовиков в Спрингфилде, штат Орегон, задним ходом по слаломной трассе с воротами из бутылочек для грудных детишек и желтых пеленок, в экзистенциальном апогее Орегона, там ведь полно приколыциков сортирного уровня, вы же понимаете, сэр, якобы аккуратнейший штат, сэр, да, сэр, останавливает до 28 000 фунтов до 28000 фунтов, только взгляните сюда, сэр, проверен первосортным механиком со станции обслуживания компании "Шелл" в Спрингфилде, штат Орегон, зимой 62-го, а у него даже в кедах ноги не мерзли, вы же понимаете, сэр, тормозит 28 000 фунтов, смотрите..." - После чего он дергает на себя ручной тормоз с таким видом, словно тот к чему-нибудь прикреплен - а это вовсе не так, тормоз болтается сам по себе,- а ногой жмет на нормальный тормоз, и автобус начинает трясти так, словно ручной тормоз обладает чертовски мощным сцеплением, однако коп уже и без того совершенно сбит с толку, прежде всего потому, что вконец запутался в монологе Кэссади, да и вообще, какого черта!.. чем эти... люди занимаются. К этому моменту все уже вышли из автобуса и валяются в бурой траве у обочины, гогочут, хихикают, торжествующе вопят, совершенно одурев от кислоты, а как же иначе, старина, ведь горит лес, весь мир объят пламенем, и монолог Кэссади, посвященный безопасной езде, валит у него из глотки, как дым от копченых сосисок, точно во внутренностях у него поджаривается всемогущий бог Скорости, а коп, типичный представитель населения Калифорнии, попавший в эту прикольнейшую ситуацию, окончательно зациклился на ручном тормозе, которого и в природе-то не существует. Что же до копа, то все, что он в состоянии увидеть,- это сборище полоумных в кричащих оранжево-зеленых одеждах и масках - мальчишек и девчонок, мужчин и женщин, человек двенадцать-четырнадцать, лежащих на травке и издающих отвратно безумные звуки - Господи Боже мой!.. да какого черта он станет спорить с... Короче, он оборачивается и говорит;
- Вы что, э-э... бродячие артисты?
- Вот именно, командир, - говорит Кизи. - Мы бродячие артисты. Скажу по секрету, пришлось как следует потрудиться и еще п р е д с т о и т как следует потрудиться, но работа есть работа.
- Ладно,- говорит коп,- вы почините то, что я вам сказал, и... Бросив последний взгляд на полоумных, он направляется к машине. - ...И смотрите у меня в следующий раз...
И он дает полный газ и мчится прочь.
А как же иначе! Попробуй оштрафуй людей, если они валяются на бурой траве, напялив светящиеся маски ни дать ни взять маски древнегреческого театра, только с буйством фосфоресцирующих красок,- хихикают и голосят в своих костюмах, в своем отдельном мире, пока бог Скорости шипит, точно картошка на сковороде, в брюхе парня, который говорит не переводя дыхания. Какой там штраф! Никогда еще Проказники не чувствовали себя такими защищенными. Раз уж они отделались от взглядов выпученных глаз обитателей Ла-Хонды, не было больше причин жить в изоляции. Теперь они могли отправиться в путь, смело глядя в лицо Америке и сбивая с толку народ, но прекрасный этот миг преходящ - и автобус исчезнет, и все, что невероятным образом пенится сейчас у них в головах, вновь осядет и спрячется в глубине мозга.
И вот от обиталища Кизи отчалил босховский автобус с табличкой конечного пункта спереди, гласящей: "Далше", с табличкой сзади, предупреждающей: "Осторожно: Потусторонний Груз". Груз был потусторонний, какие сомнения?... однако в автобусе царила эйфория, ведь он был в дороге и стремительно мчался, купаясь в теплых лучах июльского калифорнийского солнца. К тому же все, с чем они прежде имели дело у Кизи, было теперь на борту автобуса, держащего курс Далше. Вдобавок по кругу ходили косяки и было чудесно и радостно пуститься в путь по Америке. Когда они отъезжали, за рулем сидел Кэссади, а в салоне находились Кизи, Бэббс, Пейдж Браунинг, Джордж Уокер, Сэнди, Джейн Бёртон, Майк Хейджен, Зануда, брат Кизи Чак с кузеном Дейлом, парень по прозвищу Братец Джон и три новичка, которые просто хотели то ли покататься, то ли попасть в НьюЙорк.
Один из них был молодой, довольно красивый парень. слегка напоминавший раннего, еще худого Майкла Кейна в "Зулусе", - его звали Стив Ламбрехт. Он был шурином адвоката Кизи Пола Робертсона и в Нью-Йорк ехал к знакомой девушке по имени Кэти. Новенькой была и девушка по имени Пола Сандстен. Она была молоденькой, пухленькой, полной энтузиазма и весьма привлекательной. Кизи был знаком с ней еще в Орегоне. И в-третьих, была некая девица, которую подцепил в Норт-Биче в Сан-Франциско Хейджен из Дрюч-Хибары. Она была прямой противоположностью Полы Сандстен. Худая, с длинными черными волосами, она могла минуту побыть угрюмой и молчаливой, а еще через минуту внезапно разволноваться и начать беситься. Красоты в ней было примерно столько же, сколько в какой-нибудь телевизионной колдунье.
К тому моменту, как они попали в Сан-Хосе, до которого едва ли наберется тридцать миль пути, уже в немалой степени была создана атмосфера всего путешествия. Была ночь, большинство путешественников уже одурели, а автобус сломался. Они въехали на станцию техобслуживания, и вот один из механиков уже скрылся с головой под капотом и изучает мотор, Кэссади не дает двигателю заглохнуть, а фонари дневного света на окружающих станцию столбах отбрасывают на автобус причудливые фосфоресцирующие блики, по шоссе движется поток автомобильных фар, Кэссади еще раз запускает мотор, и из автобуса доносится непрерывный таинственный вой - то ли через громкоговорители, то ли просто из окон. Пола Сандстен схватила микрофон от устройства переменного запаздывания, обнаружила, что может извлекать из него потусторонние звуки, напоминающие страшный хохот некоего радиоупыря, и принимается издавать леденящие душу стоны и крики: "Как вам живется-ца-ца-ца в Сан-Хосе-се-се-се-се",- а аппарат переменного запаздывания подхватывает эти "ца-ца-ца" и "се-се-се", удваивает их, учетверяет и увосьмеряет. Бесконечное, бьющее рикошетом эхо, и все это время потусторонний, отчасти истерический смех, а сквозь все это вместе едва заметно выплывает звон мандолины, извлекаемый из инструмента подругой Хейджена, которая в автобусе перебирает струны, откинувшись на спинку скамейки, и смеется - вот таким манером...
К автобусу подошел какой-то тип, явно местный, однако вся беда в том, что сам автобус на него никакого впечатления не производит, он попросту обязан совершить поступок Типичного Американца: если сломалась чья-то машина, ты должен подойти и поставить диагноз.
И он говорит, обращаясь к Кизи и Кэссади:
- Знаете, что вам, по-моему, нужно? По-моему, вам нужен хороший механик. Ну, я не то чтобы хороший механик, но я...- И, как и следовало ожидать, он приступает к установлению диагноза, а в это время Пола завывает, превращая автобус в дом с привидениями, и Красотка Колдунья бесится и голосит... и...
- ...я говорю, по-моему, вам нужен хороший механик, а я не то чтобы хороший механик, но...
И - ну, конечно же! - Нелюди. Весь этот прикольный мир был населен людьми, в любую минуту готовыми заявить, что они совершенно некомпетентны в том или ином деле, и все-таки полными решимости несмотря ни на что немедленно этим делом заняться. Кизи решил, что он - Ненавигатор. Бэббс был Недоктор. Автобусное путешествие уже становилось аллегорией жизни.
Прежде чем направиться через всю страну на восток, они остановились у Бэббса в Сан-Хуан-Капистрано под Лос-Анджелесом. Там у Бэббса и его жены Аниты был дом. Они загнали автобус в гараж Бэббса и расселись на последний большой инструктаж перед тем, как взять курс на восток.
Кизи начинает разговор, растягивая слова на старый орегонский манер, а все остальные хранят молчание.
- Вот что, как я надеюсь, произойдет во время путешествия,- говорит он. - Точнее, как я надеюсь, будет продолжаться, потому что это уже начинается. Все мы начинаем делать общую вещь. и мы будем продолжать ее делать, совершенно открыто, причем ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие.
- Чушь собачья, - говорит Джейн Бёртон. Эти слова заставляют Кизи на мгновение умолкнуть, однако он попросту проглатывает обиду.
- Вот такова Джейн.- говорит он.- Она делает свою вещь. Чушь собачья. Такова ее вещь, и она ее делает. Ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие. Если чья-то вещь - говорить "чушь собачья", он говорит "чушь собачья". Если кому-то нравится давать пинка под зад, этим он во время путешествия и будет заниматься - давать пинка всем подряд. Он будет делать это совершенно открыто, и никто не станет по этому поводу кипятиться. Он просто может сказать: "Сожалею, что дал тебе пинка, но ничуть не сожалею, что мне нравится это делать. Это мое занятие, я даю людям пинка под зад". Каждый будет тем, кто он есть на самом деле, кем бы он ни был, не должно быть поступков, за которые пришлось бы извиняться. Во время всего путешествия мы будем мириться с тем, какие мы есть.
Отрываем задницы от стульев, и, какие мы есть,вперед, через весь Юго-Запад, и все снимаем на пленку и пишем на магнитофон. Холодильник, плита, раковина, откидные койки, одеяла, кислота, винт, трава - при всем при этом Хейджен заведует кинокамерой, все орут в микрофоны, а рев мотора перекрывает оглушительная музыка - рок-н-ролл, Джимми Смит. Кэссади возбужден как никогда, он без рубахи, с соломенным вариантом ковбойской шляпы на голове, подпрыгивает на сиденье водителя, переключает передачи трах-тарарахбум-трах, колотит по рулевому колесу и коробке передач, орет, словно одержимый экскурсовод, в микрофон, установленный возле его сиденья, отпуская комментарии по поводу каждой проезжающей машины;
- ...а вот катит по шоссе парикмахер, сам себя стрижет на скорости пятьсот миль в час, вы же понимаете...
- И запомните эти слова: жертвенный, прекрасный и тщетный! произносит Бэббс.
- Пища! Пища! Пища! - орет Хейджен.
- Уберите свою мазь против затяжек, сержант,кричит Бэббс, обращаясь к Стиву Ламбрехту. - Это же единственное лекарство от затяжки травой, вырывает косяк изо рта в моментальной Антизатяжке...
...и так далее, ведь Стив не выпускает косяк изо рта и вообще тащится как никто из живущих на земле, поглощая все, что попадется под руку, и на время путешествия получает прозвище Чума.
- .., Антизатяжку для Чумы!..
...А потом Бэббс пародирует Кэссади...
- ...а вот "кадиллак" с Марией-Антуанеттой... ...и завывают динамики, завывает ветер, завывает мандолина, завывает потусторонний смех, завывает-ваетвает-вает переменное запаздывание и еще кто-то кто? - да все, черт возьми, завывают...
- ...Наконец-то мы тронулись с места - после этих трех ебучих дней!
На второй день они добрались до Уикиапа - древнего оазиса Дикого Запада посреди пустыни Аризона у Дороги 60. Кругом была только серо-бурая пустыня и солнце, да еще озеро, больше похожее на огромный илистый, заросший водорослями пруд, но воздух был потрясающий. Сэнди чувствовал себя великолепно. Там Кизи устроил следующий инструктаж. Было решено именно там впервые за это путешествие принять кислоту и организовать серьезные киносъемки. Кизи с Бэббсом и блистательной сексуальной Полой Сандстен намеревались принять кислоту - П р и в а л! - а остальные должны были запечатлеть то, что произойдет. Хэйджен и Уокер должны были снять все это на пленку. Сэнди отвечал за звукозапись, а Рону Бевёрту предстояло заняться фотографированием.
У Сэнди впервые возникает неприятное чувство, что... что? Вроде как впредь будет только Санкционированная Кислота. И вроде как... все они будут разделены на артистов и работяг, на звезд и рабочих сцены. Вроде как... существует тесный крут избранных и все прочие. Это было нелогично, ведь Хейджен и Уокер, несомненно, водили с Кизи дружбу более тесную, чем все остальные Проказники, не исключая Бэббса, а им тоже досталась роль "работяг", однако такое у него возникло чувство. Правда, он никому ничего не говорит. Не выступает... открыто.
Кизи, Бэббс и Пола проглатывают немного кислотного апельсинового сока из холодильника и принимаются дожидаться флюидов. У Полы превосходное настроение. Она еще ни разу не пробовала ЛСД, однако выглядит абсолютно бесстрашной, защищенной и готовой на все, она делает добрый глоток напитка. Они ждут флюидов... и долго ждать не приходится.
У Бэббса есть длинная палка, точнее, трость, он принимается ею размахивать, и все трое - Бэббс, Кизи и Пола - с криками вприпрыжку бросаются к озеру, Пола прыгает в воду - и выныривает в образе водяного, с головой, покрытой какой-то дрянью и прядями зеленого ила. и вдобавок сияет такой лучезарной улыбкой, что свет ее заливает всю поверхность озера и едва ли не всю пустыню. Всплыв, она ощущает эйфорию...
- Ого-го-ооо! Все сверкает!
...и вытягивает в сторону длинные пряди своих илистых скользких волос, что приносит ей прикольное наслаждение...
- Ого-го-ооооо! Все сверкает!
...капли воды на ее илистых прядях кажутся ей бриллиантами, и все в тот же миг начинают чувствовать то же, что и она, даже Сэнди...
- Ого-го-ооооооо! Все сверкает! ...всплыв, она ощущает эйфорию!.. в своей эйфории она украшена длинными сальными гирляндами озерного ила самая счастливая илистая прикольщица на всем Западе...
...и Бэббс тоже ощущает ее эйфорию...
- Чаровница Гретхен, Королева Ила! - орет он, размахивая тростью в небесах.
- Ого-го-ооооо! Все сверкает!
- Чаровница Гретхен, Королева Ила!
- Все сверкает!
- Чаровница Гретхен!
И это прекрасно. Всех охватывает та же мания, та же эйфория, словно всеобщий контактный кайф, словно все они и сами вдруг приняли кислоту. Кизи затеял энергичную возню, принявшись сражаться с липкими от ила озерными водорослями. Бэббс и Пола - Чаровница Гретхен! - возносят к небесам торжествующие кличи. Хейджен лихорадочно снимает все это на пленку. Сэнди протянул к самому краю озера набор длиннющих проводов и записывает звук. Рон Бевёрт в поте лица делает снимки. Бэббс, Пола - Чаровница Гретхен! - и Кизи постоянно исчезают, погружаясь в грязные глубины озера.
- Назад! - принимается орать кинооператор Хейджен.- Вы вышли из кадра!
Но Бэббс, Пола и Кизи его не слышат. Кругами, они все дальше и дальше уходят в райскую грязь...
- Все сверкает!
- Чаровница Гретхен - Королева Ила!
Тем временем, однако, хейдженовская Красотка Колдунья, поддавшись разрушительному воздействию происходящего, прокралась к холодильнику и приняла немного кислоты, и теперь она вышла из автобуса на песок пустыни, в облегающей черной блузе и черной накидке, с длинными черными волосами, ниспадающими на накидку, как на картине прерафаэлитов, и с космической улыбкой на белом, как у ведьмы, лице улеглась на песок, принимает театральные позы и декламирует стихи. Одурела она до потери пульса, однако находит в себе силы выразить свое состояние безумными, маниакальными виршами в духе поэтов елизаветинской эпохи:
"Затянитесь травкой, сударь,
Вот и прошла вся ваша удаль.
Вы пали предо мной на землю.
Прикол - но сердце вам не внемлет!"
...и так далее. Ну, а охваченное манией сердце Хейджена она покоряет в ту же секунду, и вскоре, позабыв про Озеро Илистой Эйфории, он уже замирает над ней с камерой, широко расставив ноги, а она, продолжая свою мелодекламацию, лежит на полу превращенной в съемочный павильон пустыни, и камера наведена на нее так, точно это не она вовсе, а Мария Монтес в любовной сцене - вот и отправилась Красотка Колдунья в свой первый и последний кайфовый полет...
Снова в автобус и вперед, в Феникс, с субъективной илисто-эйфорической уверенностью в том, что ни они, ни фильм - Фильм! множество аллегорий жизни, ни они, ни фильм впредь свой случай не прозевают. Хейджен снимал фильм не переводя дыхания, час за часом, в трясущемся нутре автобуса. В Истории Создания Фильма были мгновения, приводившие всех в неописуемый восторг. К примеру, когда они попали в Феникс. Это было во время предвыборных волнений 1964 года, и попали они как раз в родной город Барри Голдуотера, поэтому вывесили на автобусе лозунг: "Голосуйте за Барри - со смеху помрете". Вдобавок они подняли над автобусом американские флаги, и Кэссади рванул по главной улице Феникса задним ходом - Хейджен снимал все это на пленку, а флаги развевались на ветру задом наперед. Горожане были соответственно напуганы, оскорблены, восхищены, растеряны, они оборачивались и вздрагивали или же пытались хранить невозмутимость, отводя взгляды, точно никогда и не собирались обращать внимание на всякое там н е л е п о е д е р ь м о,- а коекто улыбался, совершенно искренне, словно хотел сказать: я с вами - эх, если бы я мог быть с вами!
Тот факт, что все они тащились под винтом или травой, а то и под такими сложными комбинациями и того и другого, какие и запоминать-то в тягость, превращал их жизнь в великую тайну. Это была великая тайная жизнь. Взглядам ошарашенных граждан были доступны лишь внешние проявления тех потрясающих вещей, что творились в их головах. Все они превратились в персонажей собственных фильмов или Общего Большого Фильма. Они взяли себе новые имена и пользовались только ими.
Стив Ламбрехт стал зваться Чумой. Кэссади - Пределом Скорости, Кизи Головорезом, Бэббс - Отважным Путешественником. Хейджен, со своей вездесущей большой кинокамерой, скачущий вприпрыжку и взлетающий на крышу автобуса даже на ходу, получил прозвище Неисправность. Рон Бевёрт заведовал всей аппаратурой, рабочими инструментами, проводами, переключателями и прочей ерундой, и ему досталась кличка Аппаратурный Зануда, в дальнейшем просто Зануда. Джордж Уокер стал Еле Видимым. А Пола Сандстен была наречена... ну конечно же, Чаровницей Гретхен, Королевой Ила...
Тетрадь!.. для каждого из новых персонажей фильма - простая школьная тетрадка, и каждый персонаж этого самого кинофильма может писать в своей тетрадке сам, а могут эту тетрадку взять другие и тоже в ней писать - поди догадайся, кто что написал! - и в тетради Чаровницы Гретхен появляется такая запись:
Зарой их в ил! Она кричала, бегая в саду, в руках сжимая веточку петрушки - которую и прежде из рук не выпускала. Какое странное занятие, и с каждым днем все непонятней, она сказала, продолжив кое из кого веревки вить, а мы всегда влажны в ее руке... "Конечно,- говорит она,- ведь корни глубоки". Сюрпризом это не было, но все же ей стало любопытно разузнать, какого черта, что такое ЭТО, после чего он стал столь неуклюжим, хихикнул доверительно, о тень ее споткнулся, и оба в авантюру странную втянулись
Без малого неделю в пути, а прекрасная, полная энтузиазма, неотразимая Чаровница Гретхен, Королева Ила, Гретч, уже с и н х р о н н о входит в фильм. Кизи - лично сам Головорез - готовит для нее роль, куда уж тут вроде бы денешься, но она-то - она смотрит только на... Бэббса... на того, кто о тень ее споткнулся?.. Хм-м-м-м? Бесчисленные тени и лучи юго-западного солнца врываются в окна и падают на пол на скамейки на поднятые койки врываются из прикольного рева мотора отскакивают от двух пар глаз Гретч двух пар глаз Бэббса четырех пар глаз Гретч четырех пар глаз Бэббса восьми пар глаз Гретч восьми пар глаз Бэббса - смеющихся глаз с трепещущими ресницами - смешиваются тени и лучи, врываются друг в друга, и вот уже оба в авантюру странную втянулись, вы же понимаете. Кизи слегка мрачнеет сам Кизи, - но мрачность его вскоре отскакивает от него и раскалывается на юго-западные солнечные лучики. "В Ю т е е х а л п о у ш и в г р я з и, н а "п л и м у т е - 46" с п о д в е с н ы м к л а п а н о м", - говорит Кэссади. Со скрипом открывается дверца холодильника, буль-буль, от этого кислотного апельсинового сока кто угодно начнет губами причмокивать. Хейджен и его подружка-ведьма выпивают по чашке кислотного сока, и милое личико Хейджена закручивается в спираль: по часовой стрелке вращается милейший примерный христианин, а против часовой - милейший проныра из Дрюч-Хибары, туда и обратно, и оба они исчезают, вприпрыжку поднявшись по приставной лестнице на крышу, где под воздействием крайне неповоротливого солнца Юго-Запада и семидесяти миль в час... Хейджен довольно скоро спускается обратно, направляется к холодильнику, залпом выпивает еще одну чашку апельсинового сока, улыбается всем примерный христианин и проныра из Дрюч-Хибары, вращающиеся в обе стороны по спирали... и вновь поднимается на крышу автобуса, дабы устранить...
НЕИСПРАВНОСТЬ!
Когда б я десять долларов имел, я б поделился дозой риталина
с Марго - ведь риталин глотаю я, как аспирин.
Ну а теперь давай-ка заколдуем "Братьев Брукс",что, нравится?
Ночью треклятый автобус все еще подпрыгивает на дороге, и серебристая синева Юго-Запада уже не врывается, а тихо и незаметно проникает внутрь слабыми проблесками, тусклым дерьмом, а лучи автомобильных фар и длинные безумные тени от лучей автомобильных фар, следуя причудливым траекториям, скользят по салону, по койке любви. От койки любви никуда не денешься, если у тебя еще остались силы. На одной полке койки любви лежит спальный мешок, и любой, кому невтерпеж потрахаться, может в этот мешок вползти занимайся своей вещью, малыш, совершенно открыто, играйся себе сколько влезет,- и Сэнди всматривается во тьму и видит человеческое существо... трясущееся в спальном мешке, по которому под рев мотора скользят лучи автомобильных фар - сказочная койка любви, и все - с и н х р о н н о - видят, как спальный мешок воистину наполняется спермой, как бешено плывут в этой жиже крошечные чертенята, просачиваясь в жалкую волосяную гадость, которой они пропитывают мешок, - их миллионы, биллионы, триллионы, этих мечущихся во всех направлениях крошечных самобичующих хитрюг, стремящихся добиться о б л а д а н и я, что совершенно естественно, и заползи в этот спальный мешок вздремнуть часок-другой после обеда самая рафинированная девственница на этом свете - через три минуты она вылезет оттуда неуклюжим брюхатым чудом... однако когда же наконец прекратится это чертово п о д п р ы г и в а н и е...
Это вам не "Грейхаунд", это школьный автобус: рессоры и амортизаторы в жутком состоянии, прикольный скрежещущий мотор на последнем издыхании сотрясает автобус до основания, чудовищная вибрация, подладиться под которую не способно ни одно живое существо на свете, непрерывно колотит всех и каждого на койках и скамейках. Уснуть почти невозможно, и дни и ночи сменяются со своей тошнотворной цикличностью: весь день - слепящее солнце, всю ночь - неторопливое тоскливое скольжение причудливых лучей и теней автомобильных фар, и все время - шум. Джейн Бёртон почти всю дорогу тошнит. Заснуть никто не может, поэтому, чтобы было не так тяжело, все постоянно глотают винт психостимуляторы типа риталина, да все что угодно, а потом накуриваются травой, дабы избавиться от вызываемой винтом треклятой тахикардии, и принимают кислоту, чтобы все происходящее обернулось чем-нибудь другим. Потом все эти изматывающие тяжкие телесные наказания во время езды начинают чередоваться с необъяснимыми задержками, остановками, невыносимым чувством безысходности у обочины дороги, неизвестно где, а бессонница уже превращает тело и башку в высушенную скорлупу, заполненную кислым жирным дымом, точно в черепной коробке догорает убогое жилище. Им приходится заезжать на заправочные станции, чтобы сходить в туалет, вырулить себе возможность помочиться или испражниться... соблюдайте порядок, братва... как двенадцать?.. сколько - четырнадцать?.. мы никого не потеряли?.. а лишних нет?.. вот они вываливаются из автобуса, который, прямо скажем, выглядит довольно странно, а у этих странных типов видок это уже перебор, они же еле ноги передвигают... на все это в изумлении взирают владелец станции обслуживания и его Первый Помощник... в громкоговорителях ревет негритянская музыка, а эти странные типы вываливаются из автобуса, половина в маскарадных костюмах: огненно-яркие рубахи в краснобелую полоску, некоторые причудливо раскрасили себе лица, как индейцы из книжки комиксов, под глазами огромные круги, глаза красные, носы не синие, отнюдь не синие, зато глаза "красные... все толпой валят в сторону Чистой Уборной, да они уже выстраиваются в очередь...
- Минутку, - говорит парень. - Что это вы делаете?
- Хочу заправиться! - отвечает Кизи, весьма любезно и миролюбиво. Да, сэр, видите, какая громадина? Она жрет уйму бензина. Ага.
- Я говорю, они что делают?
- Они? По-моему, они идут в туалет. А, черт, сколько же бензина жрет эта старая громадина! - все это время он знаками просит Хейджена принести камеру и микрофон.
- Да нельзя столько народу пускать в туалет.
- Им же кроме как в туалет сходить ничего и не нужно, - вот Кизи уже берет микрофон, а Хейджен начинает съемку - жжжжжжжжжж, - но все делается как бы мимоходом, так, словно... ну, конечно же, ведь и вы наверняка запечатлели бы все, каждую деталь дружеской конфронтации, случись вам остановиться на великом американском шоссе в поисках шанса помочиться разок-другой?.. или раз десять?
- Эй, послушайте! В туалет нельзя! Вы что, оглохли?! Видите там, позади, мотель? Этот мотель тоже мой, и на все про все у нас одна выгребная яма, вы же мне ее переполните. Да уберите вы эту штуковину!
...Кизи тычет парню в нос микрофоном, словно идет съемка для шестичасовых новостей, а потом, как и положено в телеинтервью, подносит микрофон к своему лицу и говорит:
- Видите этот автобус? Каждый раз, как мы останавливаемся заправляться, нам приходится выкладывать кому-нибудь кругленькую сумму, и на этот раз мы хотели бы выложить ее вам - по причине проявленного вами гостеприимства.
- Пускаться на такие расходы - безответственная авантюра,- вставляет Бэббс.
- Уберите отсюда эти камеры и микрофоны,- говорит парень.- Я вас не боюсь!
- Смею надеяться, что не боитесь.- все так же миролюбиво и просто говорит Кизи.- Знали бы вы, сколько денег сжирает эта малютка! Уму непостижимо!
"Ш-ш-у-уууу" - все это время в унитазах спускается вода, то с одной стороны, то с другой, этот шум вперемежку с журчанием проникает сквозь шлакоблочные стены, и вскоре начинает казаться, что в бескрайних просторах Соединенных ША не осталось ничего, кроме унитазов Чистой Уборной, раскрашенных безумцев да невесть откуда взявшихся кинокамер и микрофонов, и парень не выдерживает натиска и сдается. Такое ему в его фильм о Доблестном Американском Предпринимателе никак не вставить - н е т - н е т, н и к о и м о б р а з о м...
- Ладно, пусть поторопятся, иначе будут неприятности. - И он идет заправлять автобус. - Вся треклятая страна вылетает в канализационную трубу.
Однако они и не думают торопиться. Уокер звонит по платному телефону Фэй в Ла-Хонду. Бэббс дурачится с Чаровницей Гретхен на бетонированной площадке перед заправочной станцией. У Джейн Бёртон отвратное настроение: мы ведь в Нью-Йорк собрались, разве не так? - даже на школьном автобусе 1939 года можно было добраться быстрее. Чего мы ждем, ждем, ждем, ждем, зачем разыгрываем спектакли со старыми доходягами на заправочных станциях? Ага, во-первых, мы ждем Сэнди. Какого черта, куда запропастился Сэнди? А Сэнди - он не спал уже несколько дней, он охвачен неосознанным стремлением в ы й т и и з а в т о б у с а... не поспать, просто выйти... для... чего?.. пока не случилось:::::что? Сэнди оказывается возле мотеля, он внимательно разглядывает розовую от электрического света лужу в самом центре невесть чего... наконец кто-то его находит и приводит обратно. В великом фильме Сэнди получает прозвище Пешеход.
- Еще будут моменты,- говорит Кизи,- когда мы не сможем кого-нибудь дождаться. Так вот, либо вы в автобусе, либо вне автобуса. Если вы в автобусе и при этом отстали, вы его обязательно разыщете. Если же вы с самого начала вне автобуса - то и черт с вами.
Однако подобные разъяснения никому не требовались. Все уже превращалось в аллегорию, постигаемую совместными усилиями, особенно это: "Либо вы в автобусе... либо вне автобуса".
Исключение составляет лишь девушка Хейджена Красотка Колдунья. Похоже, она вообще не выходит из автобуса, даже помочиться. Она сидит сзади, откинувшись на спинку сиденья, и на ней ничего нет, только колени прикрыты одеялом, она молча сидит, втиснув ноги в тесный угол, выставив наружу маленькие голые грудки, и смотрится настоящей ведьмой. В автобусе она или вне автобуса? Ей уже по нраву не прикрываться ничем, кроме одеяла, а при желании она сбрасывает и одеяло. Возможно, в этом заключается ее вещь, она занимается своей вещью, и г р а е т с я с е б е с к о л ь к о в л е з е т, пока автобус мчится все дальше, в сторону Хьюстона, штат Техас, и в великом фильме она становится Совершенно Голой - то и дело отключается, не закрывая, однако, глаз, глядя прямо перед собой, но в следующее мгновение уже приходит в себя и хохочет - полная жизни Совершенно Голая. Все пытаются не обращать на это ни малейшего внимания, но ей уже достаются взгляды, не имеющие никакого отношения к тому, что она ничем не прикрыта ну и что такого, подумаешь! - а она уже превращается в крайне прикольного экстрасенса. Она то и дело подходит к кому-нибудь, кто ни черта не говорит, смотрит ему в глаза всеохватным взглядом полнейшего кислотного взаимопонимания: наши мозги это единый мозг, вот мы с тобой и п о б о л т а е м, ты и я,- и говорит: "А-а-а-а-а, ты и вправду думаешь об этом, я знаю, что ты хочешь сказать, а ты-ы-ы-и-иииииииии?" - заканчивая плавным, слегка дребезжащим смехом, будто и впрямь только что прочла ваши мысли и поняла, что в мозгу у вас - ничего, кроме нелепейшего на свете дерьма, в мозгу у вас ииииииии...
СОВЕРШЕННО ГОЛАЯ в черном одеяле... Дотянувшись до самой себя, проснулась она как-то утром и видит: со всех сторон к ней липнут БОЛЬШИЕ МУЖЧИНЫ, обступают ее и ей угрожают голосами своими и видом, вожделением вечным ей внутрь проникают, непристойно облапывают ее, и она вожделеет, но вдруг начинает смеяться, СМЕЯТЬСЯ над всей этой жуткой нелепостью... ...но никто не пытался ей помешать, ни разу никто не попрекнул ее ни за параноидальные отключения с безумными взглядами, ни за маниакальные вспышки с воплями, никто ее не попрекнул - играйся себе, никто не попытался остудить сей воспаленный мозг, уже вытекающий из Совершенно Голой в эти чертовы подпрыгивающие - д а о с т а н о в и т е с ь ж e! - воздушные струи, создаваемые автобусом, несущимся со скоростью семьдесят миль в час в глубь Техаса: ведь все происходило так, как было предписано самим Кизи еще в Сан-ХуанКапистрано, так, словно в автобусе существовала некая шкала реагирования, от отрицательного до положительного, ни к чему нельзя было относиться отрицательно, на все следовало реагировать положительно - п л ы т ь п о т е ч е н и ю, - хладнокровие каждого должно было подвергнуться испытанию, и вскричать "Нет!", что бы ни произошло, означало этого испытания не выдержать. К тому же... разве Кизи не выдержал этого испытания первым? Разве Бэббс не уводил куда-то Чаровницу Гретхен и разве, вернувшись, кто-нибудь из них чувствовал хоть малейшую скованность по этому поводу? И разве не Уокер звонил в Ла-Хонду с каждой станции обслуживания в Америке? Все правильно, плыви по течению. И они плыли по течению, по всему треклятому течению Америки. Автобус вихрем врывается на станции взимания дорожных сборов за проезд по автостраде высшего класса, а микрофоны на крыше ловят всю трескотню, трезвон и невнятное бормотание служителя станции, визжат тормоза, переключаются передачи, - все звуки подлинной Америки, которые сплошь и рядом остаются незамеченными, возвращались здесь, многократно усиленные, в автобус, а хейдженская камера запечатлевала в это время лица - лица в Фениксе, полицейских, владельцев станций обслуживания, борцов и дезертиров Америки, затаскивая всех в их общий фильм, все это было завоевано и свалено в автобусе в кучу. Мчится по Америке автобус с микрофонами, которые ловят все подряд, весь грохот, и в этом стремительном движении микрофон на крыше чует приближение беды и - с к о к - к - к - к к к - к - к - несется вперед, грохоча над асфальтом, и вдруг - ц о к - и нет его, ни звука. Каким-то образом микрофон отцепился от крыши, грохнулся на асфальт и тащился некоторое время за автобусом, пока наконец совсем не оторвался... а Сэнди не в силах в это поверить. Он ждет, что кто-нибудь скажет Кэссади остановиться, вернуться и подобрать микрофон, ведь Сэнди столько времени и любви потратил на его установку, это была его вещь, его вклад в общую мощь - однако вместо этого все галдят, выкрикивая комментарии по поводу получившегося звука: "Блеск! Слыхали?.. блеск!" - словно все они синхронно настроились на нечто прежде неслыханное, нечто уникальное, звук предмета, микрофона, упавшего на американский асфальт, на нерегулируемую дорогу при скорости семьдесят миль в час,похоже, все это записалось на пленку, и в их распоряжении всегда будет момент, мгновение, в которое чтонибудь, к т о - н и б у д ь отрывается от течения и падает на Великую Автостраду на скорости семьдесят миль в час... а они записали это на пленку - и воспроизводили теперь с переменным запаздыванием: скок-к-к-к-кк-о-к-к-к-к-ок-к-к-к-к-о-к-к-к-у-у-ууууууууу.
У-у-у-у-уууууууу - Совершенно Голая ведет себя все более странно: дрожа, кутается в черное одеяло, потом его отбрасывает, в подскакивающей призрачной дымке подскакивает в безумных вибрациях маленький багровый нимб над ее головой - наконец они въезжают в Хьюстон и направляются к дому Ларри Макмёртри. Они тормозят у дома Макмёртри в пригороде, дверь дома открывается и выходит Макмёртри, худощавый, немного бледный, с виду добродушный и застенчивый, семенит на улицу вместе со своим маленьким сынишкой, Кэссади открывает дверь автобуса, чтобы все могли выйти, и вдруг Совершенно Голая испускает пронзительный крик: "Фрэнки! Фрэнки! Фрэнки! Фрэнки!" - это имя ее собственного сынишки, отнятого после развода... она сбрасывает одеяло, выпрыгивает из автобуса, несется по пригороду Хьюстона, штат Техас, совершенно голая, подбегает к малышу Макмёртри, хватает его на руки и прижимает к своей тощей груди, обливаясь слезами и крича: "Фрэнки! ох, Фрэнки! мой маленький Фрэнки! ox! ox! ox!" - а Макмёртри понятия не имеет, что же ему ради всего святого делать. Для пробы он касается рукой ее совершенно голого плеча и говорит;
"Мэм! Мэм! Минутку, мэм!" - а в это время вываливающиеся из автобуса Проказники... замирают. Автобус стоит. Ни грохота, ни безумных подпрыгиваний и вибраций, ни безумных лучей автомобильных фар, ни пленок, ни микрофонов. И только Совершенно Голая, с чужим малышом на руках, подпрыгивает и дрожит мелкой дрожью.
И там, среди мирных хьюстонских вязов на Куинбироуд, до всех вдруг дошло, что эта женщина - хоть кто-нибудь из нас ее знает? - закончила свой полет. Она уплыла по течению. Она совершенно лишилась рассудка и превратилась в буйно помешанную.
VII. НЕСАНКЦИОНИРОВАННАЯ КИСЛОТА
Совершенно Голая, Совершенно Голая; тишина. И все-таки... То, что этот и еще парочка срывов в ходе эксперимента Проказников имеют какое-то отношение все к тому же бестолковому бабуину - Наркотику, - пока еще в голову Проказникам не приходило. С у м а с ш е с т в и е не могло быть абсолютным. Все они добровольно пустились в наркотический полет, приведя свое сознание в такое состояние, которое по общепринятым меркам считается "ненормальным". Этот полет, как и все их поведение, представлял собой рискованное безоглядное погружение в неведомое, и предполагалось лишь то, что все таящееся до поры внутри человека будет постепенно выходить наружу и развиваться - в лучшую сторону или в худшую. Совершенно Голая свою вещь сделала. Она унеслась в пустоту, вскоре ее подхватили копы, потом за ней закрылись двери психиатрического отделения окружной больницы, и дело с концом - ведь Проказники были уже далеко.
Полет начался как мощный прорыв из лесной цитадели Ла-Хонды в глубь ничего не подозревающей Америки. И, во всяком случае для Сэнди. лучшими мгновениями путешествия были те. когда Проказники оказывались среди жителей страны, таращивших глаза и мучительно пытавшихся собраться с духом и отреагировать надлежащим образом - ради всего святого, скажите, чем з а н я т ы эти недоумки. Однако происходило и нечто прямо противоположное. На длинных участках американской скоростной автострады, в перерывах между представлениями, автобус напоминал скороварку, плавильный тигель, напоминал одну из тех камер, в которых первые ученые-атомщики сжимали тяжелую воду, все ближе и ближе подводили друг к другу молекулы, пока сами атомы не взрывались. В автобусе многократно усиливался любой незначительный каприз, любое соперничество, любая горечь - все на свете. Все чувства выражались совершенно открыто, это уж точно.
Джейн Бёртон, уже получившая прозвище Вечно Голодная, и Сэнди Пешеход - использовали любую возможность, чтобы пойти, как, например, в Хьюстоне, и плотно поесть. Плотно на самом высоком уровне, Тонто. Они попросту шли в добропорядочный американский ресторанчик с большой зеркальной витриной, с банальной маленькой пластмассовой ветряной мельницей в витрине - в качестве рекламы пива "Хайнекен", с афишами "Дайнерс-клуба" и "Американ экспресс" на большой двери из зеркального стекла. Они входили и заказывали сытный бифштекс, сытный жареный картофель, нежный вареный горошек, морковь и первоклассный соус. Джейн, совершенно опустошенная от недосыпания и голодная как волк - вечно голодная, - постоянно слегка раздраженная, никак не могла взять в толк, какого черта они торчат у южных границ Соединенных Штатов, когда Нью-Йорк находится совсем в другой стороне. Сэнди был охвачен подсознательным желанием выйти из автобуса и вместе с тем остаться в а в т о б у с е - на э т о м уровне, - и ни один из них понятия не имел, чего добивается Кизи... вечно этот Кизи...
И еще жара. Из Хьюстона они направились на восток через Глубинный Юг, а в июле Глубинный Юг представлял собой... сплошную лаву. Воздух, врывавшийся в открытые окна автобуса, был горячим и плотным, как невидимый дым, а когда они останавливались, он просто струился над ними настоящей лавой. Отдых в Хьюстоне принес мало хорошего, потому что от жары все начиналось сызнова, никто не спал, и похоже было, что сквозь лаву можно прорваться только с помощью винта, травы и кислоты.
В Нью-Орлеане они вздохнули с облегчением, выйдя из автобуса и прогулявшись по французскому кварталу, а потом вдоль причалов - в своих рубахах в краснобелую полоску и светящихся масках, прикалывая по дороге народ. А в районе пристани появились копы, что еще больше их развеселило, потому что встречи с копами представлялись им теперь сущими пустяками. Городские копы преуспели в демонстрации своего Полицейского Фильма не больше провинциальных. Зануда, словно выпускник университета, произнес перед ними прочувствованную речь, Кизи поговорил с ними задушевно и просто, а Хейджен снял это все на пленку, точно некий безрассудно смелый трюк в "синема-веритэ", и копы бросились улепетывать в своих новеньких фордовских патрульных машинах с вращающимися мигалками. Сайонара - все вы.
Они просто прогуливались по Нью-Орлеану в своих полосатых рубахах и шортах, и все они видели, как вышагивает на своих длинных, мускулистых, как у футболиста, ногах Кизи - точно город принадлежит ему, точно всем им принадлежит этот город, и все приободрились. Потом они направляются в сторону северной окраины Нью-Орлеана к озеру Понтчартрейн. Все приняли кислоту, правда, небольшую дозу, около 75 микрограммов,- все радостно возбуждены, все тащатся под кислотой, и вдобавок ревут на полной громкости рок-нролльные пластинки: "Марта и Ванделлас", Шёрли Эллис и прочие старые вещицы. Озеро Понтчартрейн похоже на громадный, красивый и просторный простор! парк на воде. Они загоняют автобус на стоянку, а крутом чудесные деревья, да еще это чудесное безбрежное озеро, и они надевают купальные костюмы. Уокер, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает красно-желто-черные плавки, Кизи, обладающий чертовски мощным телосложением, надевает бело-голубые плавки, Чума, обладающий чертовски мощным телосложением, разве что он похудощавее, надевает оранжевые плавки, а синева воды, и выгоревшая зелень травы и листьев, и - легкий ветерок? все это плывет перед их налитыми кислотой глазами, как расплавленная почтовая открытка, - в воду! Единственное, чего они не знают, что пляж этот закрытый, только для негров. Чернокожие сидят себе на скамейках, сидят и разглядывают этих полоумных белых, выходящих из нелепого автобуса и направляющихся к запретной для белых нью-орлеанской воде - на тридцатой параллели на Глубинном Юге. Чума на этот раз и впрямь очумел, он весь горит от жары, градусов сто по Фаренгейту, и поэтому ныряет и заплывает очень далеко, и весьма скоро замечает, что его окружили темно-оранжевые люди негры, - они барахтаются вокруг, и взгляды их ничего хорошего не сулят. У одного золотой передний зуб с вырезанной в нем звездочкой, то есть в глубине золота видна покрытая эмалью звезда, и золото это начинает вспыхивать на солнце - ч и - и - и - и - и к - к - к - в такт его сердцебиению, которое с каждой минутой учащается - треклятые золотые вспышки, да еще белая звезда постоянно стоит в глазах, а Золотой Зуб говорит:
- Что-то сегодня в воде полно всякой швали, старина.
- Что верно - то верно, старина, - соглашается другой.
- Ага, полно всякой ебучей швали, старина,- добавляет третий, - и так далее.
И вдруг Золотой Зуб обращается прямо к Чуме:
- Ну и что понадобилось этой швали в воде, старина? Чума в полной растерянности, отчасти потому, что из-за кислоты день стал для него оранжевым - оранжевые плавки, оранжевая вода. оранжевое небо, грозные оранжевые негры.
- Что ты здесь делаешь, парень?! - в голосе Золотого Зуба вдруг появляются угрожающие нотки. Оранжевый, здоровенный неуклюжий оранжевый толстяк со спиной, широкой, как у оранжевого морского демона. Знаешь, парень, что мы сейчас сделаем? Мы отрежем тебе яйца. Мы вытащим тебя на берег, а там вместе п о и г р а е м с я!
- Хи-хи-х-х-х-хххх! - остальные заливаются горестным, плаксивым смехом.
Однако от этого на лице у Чумы почему-то появляется улыбка. Он чувствует, как она расплывается у него на лице, словно большая оранжевая порция засахаренного оранжевого джема, он барахтается в воде и ухмыляется, а Золотой Зуб вспыхивает, и вспыхивает, и вспыхивает. Потом Золотой Зуб говорит:
- Да, это уж точно н а с т о я щ а я ш в а л ь,- и заливается смехом, только на этот раз дружелюбным, все смеются, а Чума смеется и плывет обратно к берегу.
К тому времени сумасшедший автобус уже обступила толпа негров. В динамиках гремит потрясающая негритянская музыка - пластинка Джимми Смита. Чума влезает в автобус. Похоже, вокруг автобуса танцуют тысячи негров - кто рок-н-ролл, кто непристойное бути. Все окрашено в оранжевый цвет, но потом он смотрит на бьющуюся в корчах массу негров, смотрит из каждого окна ничего, кроме бьющихся в корчах негров, толпой собравшихся вокруг автобуса и бьющихся в корчах, - и все из оранжевого становится коричневым. У Чумы возникает ощущение, что он находится внутри громадной кишки, совершающей перистальтические сокращения. Он чувствует, что весь кайф превращается в жуткую бредятину. Даже Кизи, который вообще ничего не боится, и тот выглядит озабоченным.
- Лучше нам отсюда убраться, - говорит Кизи.
Но как, выдавливаться наружу, что ли? - в бредовых коричневых перистальтических сокращениях? К счастью для Чумы, а может, и для всех, в этот момент появляются белые копы. они разгоняют толпу и велят белым безумцам ехать дальше, этот пляж только для негров, и в кои-то веки Проказники не высыпают гурьбой из автобуса и не пытаются прервать Полицейский Фильм. Они действуют согласно сюжету Полицейского Фильма, а свой фильм оттуда увозят.
Теперь - по плоским равнинам Миссисипи и Алабамы, Билокси и Мобил. Федеральная дорога 90, равнины и поля. а жара все не ослабевает. Они держат курс на Флориду. Сэнди не спал уже несколько дней:::::сколько же:::::бессонница, похоже, не отпустит, все с в о р а ч и в а е т с я в густые кривые линии. Солнце и плоские равнины. Как же все-таки чертовски жарко - и все раздирается на противоположности. Безмолвная, вымершая от теплового удара летняя Страна Полуденного Солнца... а сердце Сэнди рвется наружу в постоянной тахикардии, рвется наружу мозг, и голова кругом, и просто необходимо... г н а т ь в п е р е д, К э с с а д и!.. но появились уже два Кэссади. Одну минуту Кэссади выглядит безумцем пятидесяти восьми лет - в и н т! - еще через минуту ему двадцать восемь и он спокоен и умиротворен к и с л о т а, - и спокойного Кэссади Сэнди может распознать мгновенно, потому что нос у того становится... длинным и гладким, почти аристократическим, а вот бешеный Кэссади выглядит весьма потрепанным. А Кизи... в е ч н о э т о т К и з и! Сэнди смотрит... а Кизи - старый и изможденный, и лицо у него перекошено... потом Сэнди смотрит еще раз - и Кизи молод и невозмутим, на лице ни морщинки, оно круглое и гладкое, как у ребенка, он сидит, целыми часами читает книжки комиксов, поглощенный созданными Стивом Дитко густыми пурпурными тенями Доктора Стрейнджа, облаченного в плащи и светотени, и говорит:
- Откуда им было знать, что этот драгоценный камень предназначен всего лишь для наведения мостов между разными измерениями! А ведь с его помощью можно было попасть в грозное ПУРПУРНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ - прямо из нашего мира!
Сэнди может мысленно... покинуть автобус, но всюду - Кизи. Доктор Стрейндж! В глазах постоянно стоят два Кизи. Кизи - Проказник и Кизи организатор. Они едут в конце июля сквозь испарения южной Алабамы, а Кизи встает, оторвавшись от книжек комиксов, и превращается в Капитана Флага. Он надевает розовую шотландскую юбку, напоминающую скорее мини-юбку. розовые носки, лакированные туфли и розовые солнцезащитные очки, закутывает голову в американский флаг и сзади закрепляет эту громадную чалму чем-то вроде стрелки, а потом влезает на крышу мчащегося по Алабаме автобуса и принимается развлекать прохожих игрой на флейте. Из алабамцев, вовлеченных в РОЗОВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ, наверняка выйдет вдвойне прикольный кинокадр, а ведь это уже перебор! - как постоянно говорит Джордж Уокер, в такой жуткой путанице это перебор. Они въезжают в Мобиле на заправочную станцию, половина Проказников выскакивает из автобуса, сверкая красными и белыми полосами, и все принимаются самозабвенно разбрасывать повсюду красные резиновые мячи - получается нечто вроде маниакального балета, наскоро украсившего собой станцию обслуживания, а служитель наполняет бак и смотрит то на Проказников, то на Капитана Флага, то на автобус, а потом получает деньги за бензин, заглядывает в окно, видит на сиденье водителя Кэссади, качает головой и говорит:
- Теперь ясно, откуда столько негров в Калифорнии.
ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИ-ФОРНИИФОРНИИ-ФОРНИИ - звучит внутри автобуса с переменным запаздыванием, и все заливаются хохотом.
Это было, когда все еще шло хорошо... когда они с грохотом мчались по Алабаме, а потом Кизи вдруг кажется Сэнди старым и изможденным организатором. Сэнди видит, как он спускается по приставной лесенке с крыши автобуса и устремляет на него пристальный взгляд, и знает интерсубъективность! - о чем Кизи думает. Ты чересчур обособился, Сэнди, ты не открыт нараспашку, можно ведь сидеть здесь и с грохотом мчаться по Алабаме, но ты... вне автобуса... И он приближается к Сэнди, сгорбившись под низким потолком автобуса, а Сэнди он кажется обезьяной с мощными свободно болтающимися руками, похожей на Неуклюжую Громадину, и тут Сэнди внезапно вскакивает и принимает обезьянью позу, присев, болтая руками и передразнивая Кизи,а лицо Кизи озаряет широкая улыбка, он обхватывает Сэнди руками и сжимает его в объятиях...
Он одобряет! Кизи меня одобряет! Наконец-то я на что-то о т р е а г и р о в а л, вынес все это на всеобщее обозрение, совершенно открыто, пускай это даже обида, я это с д е л а л, сделал свою вещь, - и под влиянием этого поступка, в точности как он учил, она испарилась, обиды как не бывало... а я снова в автобусе, синхронно со всеми...
Вечно этот Кизи! И на этой своей волне эйфории К и з и о д о б р я е т! - Сэнди осознал, что Кизи - ключ к пониманию всего, что идет во время путешествия правильно, и всего, что идет неправильно, и ни у кого, ни у одного из тех, кто предпринял это путешествие и попал в этот фильм, никогда не возникнет даже намека на желание подойти к Кизи и решительно заявить: "Я вне этой... Неописуемой Вещи, которой мы с упоением занимаемся..."
Пенсакола, Флорида, сто десять градусов. У приятеля Бэббса есть домик на берегу океана, и они там останавливаются, но океан не приносит никакого облегчения. Большинство Проказников расположились в доме или во дворе. Кто-то из девушек возле автобуса жарит на вертеле мясо. Сэнди в полном одиночестве сидит в автобусе, в тени. Бессонница подтачивает его силы. Ему нужно либо немного вздремнуть, либо двигаться дальше. Невыносимо колотится сердце, невыносимо тяжело неподвижно сидеть на мели. Он подходит к холодильнику и берет апельсиновый сок. Кислоты, принятой в Нью-Орлеане, тех 75 микрограммов, не хватило. Кажется, за все путешествие он ни разу как следует не улетел, ни разу не ощутил... блаженства. Поэтому он делает добрый глоток Несанкционированной Кислоты и откидывается на спинку скамьи.
Ему бы сейчас чего-нибудь приятного и успокаивающего. что бы мягко обволакивало его здесь - одного в автобусе. Он надевает наушники. Левый наушник подключен к микрофону, находящемуся в доме, и в нем слышко, как кузен Кизи Дейл играет на пианино. Дейл. несмотря на свои провинциальные манеры, долго учился музыке и хорошо играет, и ноты текут в ухо мелодичными аметистовыми каплями, нескончаемо вибрирующими в... кислотной... атмосфере, и это очень приятно. Правый наушник подключен к микрофону, воспринимающему звуки вне дома, в основном потрескивание огня, на котором жарится мясо. Вот это потрескивание вместе с концертом Дейла и обволакивает его голову в больших. уплотненных мягкой резиной наушниках... только звуки почему-то ускользают из-под контроля. Отсутствует синхронность. Словно бы два эти звука вступили в схватку за его голову. Жарящееся на костре мясо трещит и пузырится в голове, а аметистовые капельки кристаллизуются в битое стекло, а потом в жесть, в жестяное пианино. Наушники, кажется, становятся все больше и больше, их громадные мягкие оболочки закрывают уже почти всю голову, лицо, нос - буйный яростный звук одолевает его, грозя раздавить, словно собирается прямо здесь, внутри этого мягкого шара, его и прикончить п а н и к а, - он вскакивает с сиденья, бросается вперед, пробежав несколько футов с закрепленными на голове наушниками, потом срывает их и выпрыгивает из автобуса - всюду Проказники в красно-белых полосатых рубахах в лучах послеполуденного солнца. Распоряжается Бэббс, он ставит фильм и пытается что-то снять - Кислотный Дудочник. Сэнди озирается вокруг. Ни одного человека, которому можно было бы сказать, что он без разрешения, один, принял кислоту, и его начинает одолевать наркотический бред, этого он не может сказать открыто... Он вбегает в дом - так чертовски близко прыгают стены, все углы подвергаются такому предельному давлению, что того и гляди все рухнет. В доме сидит одна раздраженная Джейн Бёртон. Джейн единственный человек, которому можно рассказать.
_ Джейн.- говорит он.- Я глотнул немного кислоты... и очень странно... - Но как же трудно говорить...
Жаркие волны твердеют в воздухе, как волны в детском мраморном шарике, все законы перспективы обезумели, стены стремительно уносятся ввысь, потом падают вновь, как в тициановском пиршественном зале. К тому же это пекло Сэнди должен что-то сделать, чтобы взять себя в руки. поэтому он принимает душ. Он раздевается и встает под душ и... под звуки флейт, Бэббс!.. из душевого рожка льются звуки флейт, а жара засела внутри него, кажется, можно посмотреть вниз и увидеть, как она там полыхает, он смотрит вниз: пара голых ног и торс, поднимающийся к нему, а он, похоже, замечает их впервые в жизни. Они существуют отдельно, точно принадлежат другому человеку, такие изгибы и углы появляются на них средь флейтовых струй, такие выпуклости и костные выступы, что кажется, ничего этого он прежде не видел - не видел он этого тела, этого чужака. От всего этого он совершенно ошарашен - только никакой это не чужак, это его... мать... и вдруг он возвращается в это тело, только это тело его матери - а потом отца - он превратился и в мать, и в отца. Не существует разницы между "Я" и "Ты" под этим потоком флейт на флоридском побережье. Он закручивает кран, и флейты умолкают. Он вновь стал самим собой - укрылся от паники - нет уж, хватит! и он одевается и возвращается в большую комнату. Джейн все еще сидит там. Господи, поговорить бы с кем-нибудь - Джейн! - но комната начинает делать "свечи", возникает бешеный крен перспективы, целая стена комнаты "свечой" взлетает вверх у него перед глазами, а потом стремительно возвращается на свое место - Джейн! - Джейн у него перед глазами, на расстоянии фута, потом снова там, на диване, потом вновь взлетает вверх, и все это взлетает и падает в свинцовой жаре - "Сэнди!" - кто-то есть в доме, кто-то ищет его Хейджен? кто это? - кажется, он нужен Бэббсу для фильма. Красно-белые полосатые Проказники пекутся на солнце. Кажется, у Бэббса появилась идея насчет очередного эпизода фильма. Бэббс в этой сцене - Пестрый Дудочник, негромко играющий на флейте, а все красно-белые полосатые дети, увлекаемые его игрой, следуют за ним в красочных танцах. Сэнди дают рубашку Проказника, а он не хочет ее надевать. Она ему жутко велика. Она так уныло висит на нем, точно он высох на солнце. Прямо на солнце... рубаха начинает сверкать у него под носом яркими вспышками солнечно-красного и солнечно-серебристо-белого, точно он движется сквозь таинственную эманацию ярчайших вспышек. Бэббс объясняет ему его роль, и он пускается в безумный пляс на фоне вывешенного на просушку белья, а камера без устали жужжит. Он чувствует, какое идиотское выражение появляется на его лице, чувствует, как закатываются и белеют глаза, и под веки проникают лишь смутные красные и серебристо-белые вспышки... ох уж эта чудовищная жара, а он танцует на солнце как безумный, но потом, пошатываясь, отходит в сторону.
Становится крайне важно, чтобы никто не узнал, что он принял Несанкционированную Кислоту. Джейн он может доверять... Все это делается не слишком-то открыто, но он должен сохранять хладнокровие. Чак Кизи марширует по двору и дует в тубу: б у у п - б у у п - а б у у п - б у у п - низко и громко, потом он подходит к Сэнди, смотрит на него, улыбается поверх мундштука и дует: б а п - б а п - б а п - а - б а п - очень тихо и нежно, и - интерсубъективность! - он з н а е т, он п о н и м ае т - и это приятно, ведь Чак - один из милейших людей на свете, и Сэнди может ему доверять. Главное не терять хладнокровия.
В консервной банке у автобуса лежит полфунта травы; желая взять немного, Сэнди становится на четвереньки, ему уже начинает нравиться резвиться на солнышке, но он нечаянно опрокидывает банку ногой, и трава просыпается в напоминающую ил бурую грязь. Все огорчены, Хейджен садится и пытается отделить траву от грязи, а Сэнди, желая помочь, становится на четвереньки и запускает пальцы в грязь, чтобы выкопать траву, но только он принимается копать, как грязь начинает становиться все более бурой, а он в экстазе от этого бурого цвета, такого густого, такого изысканного, упиваясь этим цветом, он забывает о траве и докапывается до твердого грунта, и Хейджен говорит:
- Эй! Что за чертовщина с тобой творится?
И Сэнди знает, что остается лишь во всем признаться, сказать, я торчу как шпала, старина, а этот бурый цвет просто блеск, и тогда все будет совершенно открыто, тогда все кончится. Но он не в силах заставить себя это сделать, он не в силах раскрыться до конца. Взамен ситуация оборачивается к худшему.
Подходит Кизи с футбольным мячом и баллончиком светящейся краски. Он хочет, чтобы Сэнди обрызгал мяч светящейся краской, а когда начнет темнеть, они с Бэббсом пойдут на берег перебрасываться светящимся мячом, и Сэнди принимается обрызгивать мяч из баллончика, только все это одно целое - мяч и рука Кизи, и он. одновременно увлеченно и хладнокровно, раскрашивает руку Кизи, а Кизи говорит:
- Эй! Что за чертовщина с тобой творится?.. И как только он это произносит, он уже з н а е т, и от этого вдруг становится очень плохо.
- Я... одурел. - говорит Сэнди. - Я глотнул кислоты и... перебрал немного, мне очень плохо.
- Эту кислоту мы хотели сохранить на обратную дорогу, - говорит Кизи. - Мы хотели оставить немного, чтоб принять в Скалистых горах.
- Но с т о л ь к о я не взял...- он пытается это объяснить, но из автобусного громкоговорителя уже звучит пластинка "Битлз", и музыка впивается ему в голову дождем игл...- но мне плохо.
Кизи выглядит раздраженным, но он пытается проявить сочувствие.
- Знаешь что... брось ты это. Послушай музыку...
- Послушай м у з ы к у! - кричит Сэнди. - Боже мой! Попробуй же мне помочь!
Кизи очень терпеливо продолжает:
- Я знаю, как ты себя чувствуешь, Сэнди. Я и сам заходил так далеко. Но тебе остается только с этим смириться...- От этих слов Сэнди становится лучше: о н с о м н о й. Однако Кизи добавляет: - Но если ты думаешь, что я буду руководить тобой в этом твоем полете, ты глубоко ошибаешься. - И он уходит.
Сэнди охватывает настоящая паранойя. Он идет прочь, подальше от дома, и в лесу набредает на зеленую поляну. В тени лежат на земле Бэббс и Чаровница Гретхен, просто лежат и бездельничают, однако Бэббс дрыгает ногами и шевелит руками, Гретхен дрыгает ногами, и Сэнди видит... что Бэббс и Гретхен лениво плавают в пруду. Он знает, что они на земле, и все-таки она в воде... и он говорит:
- Ну и как там?
- Мокро! - отвечает Бэббс.
...и... удивительно... это очень приятно... похоже, Бэббс точно знает, что творится у Сэнди в голове - с и н х р он и з а ц и я, - и хочет под это подстроиться. Мы все здесь - единый мозг, мы все, в конце концов, в автобусе. И вдруг там, на флоридской поляне, вся вещь Проказников вновь, похоже, оборачивается своей лучшей стороной.
К дому он вернулся уже в темноте, он вошел во двор, а в небе светили миллионы звезд, похожих на крошечные неоновые лампочки, они виднелись сквозь листву деревьев, да и деревья казались усеянными миллионами крошечных неоновых лампочек, и автобус... автобус превратился в изваяние из неоновых лампочек, миллионы лампочек собрали в кучу, чтобы построить из них автобус, казалось, вся ночь состоит из неоновой пыли, а каждая пылинка -неоновая лампочка, и все они испускают дрожащий свет и поют, словно гигантская мирная неоновая вселенная певчих цикад.
Он идет на берег океана, где собрались все Проказники. Это узкий залив, там темнота и покой. Он входит в воду и идет до тех пор, пока волны не начинают плескаться у самого рта, отчего исчезают страхи и на душе становится тепло, покойно и приятно, он смотрит на звезды, а потом на расположенный в отдалении мост. На мосту видны лишь огоньки - длинные нити огоньков. устремленные ввысь, ввысь, ввысь... и в это время к нему плавно движется по воде Чак Кизи - улыбающийся, похожий на огромную дружелюбную рыбу. Чак знает, и это очень приятно,- а огоньки моста устремляются все выше и выше, пока не сливаются наконец со звездами, пока не появляется мост, ведущий прямо на небеса.
VIII. МУЗЫКА ТОЛПЫ
В Джорджии они устроили привал на обочине дороги, у озера. Старый Братец Джон напялил на голову робин-гудовскую шляпу, пропел кучу сальных песенок и получил награду за СМП - Самый Мерзкий Полет. Бэббс прибил к столбу куклу, разрисовал ее светящейся краской, вколотил в нее кучу гвоздей и поджег - он тоже заработал награду за СМП. Потом произошло нечто, принесшее Сэнди огромную радость. Ему пришла в голову идея раскрасить руку узорами из светящейся краски, залезть в воду, а потом опрометью выскочить из воды, вытянув руку в сторону хейдженской кинокамеры. чтобы на экране вышла огромная цветная светящаяся рука, устремленная вверх в безумном ракурсе. Все пришли в восторг и принялись с упоением предаваться этому занятию, а Сэнди почудилось, что теперь власть отчасти принадлежит и ему. Каждый принялся раскрашивать себе руку светящейся краской, сжимать ее и разжимать и демонстрировать широченную, сверкающую всеми цветами ладонь добропорядочному миру, доводя его обитателей до состояния, близкого к коматозному...
Кизи провел еще один инструктаж, и никому не понадобилось произносить ни единого слова, чтобы почувствовать, что путешествие превращается в некую... миссию. Кизи сказал, что хочет, чтобы все делали свою вещь и оставались Проказниками, но при этом еще и проявляли наивысшую компетентность. Как в случае с красными резиновыми мячами, которыми они всегда перебрасывались, выйдя из автобуса. Идея насчет красных резиновых мячей заключалась в том, что каждый Проказник всегда должен быть готов поймать мяч, даже не глядя, как тот летит в его сторону. Они постоянно должны быть начеку, остро чувствовать каждый момент, постоянно быть с головой погруженными в общую групповую вещь и при этом проявлять наивысшую компетентность.
Уж одного-то Проказника никак нельзя было упрекнуть в том, что он не проявляет наивысшей компетентности. Речь идет о Кэссади. Они вихрем пронеслись через все Восточное побережье до самого Нью-Йорка, вихрем - без всякого преувеличения. Никогда еще Кэссади не был в такой превосходной форме. Если раньше у кого-то и были сомнения на его счет, то теперь все принимали его безоговорочно. В дороге Кэссади был тверд как скала и абсолютно надежен. Когда все были выбиты из седла утомительным путешествием или нескончаемыми дорожными проблемами, на Кэссади можно было положиться он гнал автобус дальше. Казалось, он ни на минуту не сомкнул глаз и сон ему вовсе не нужен. На протяжении всей этой бешеной гонки ему всегда удавалось отыскать последнюю узкую лазейку в лабиринте машин, он точно знал, что никуда она не денется,- и она никуда не девалась. Когда автобус вышел из строя, Кэссади с головой окунулся в его ветхое допотопное нутро и устранил неисправность. Он менял покрышки - сам таскал их и поднимал, насаживал и скреплял болтами, и его фантастические мускулы бугрились под кожей слой за слоем, а вздутые вены были переполнены кровью и винтом.
В горах Блу-Ридж все тащились под кислотой, в том числе и Кэссади, и именно в этот момент ему пришло в голову спуститься по самой крутой, самой страшной и извилистой горной дороге в мировой истории, не пользуясь тормозами. Огненно-яркий автобус с бешеной скоростью рванулся вниз с вирджинских гор Блу-Ридж. Кизи, желая насладиться спуском, влез на крышу. Там, наверху, ему представилась возможность ощутить движение кренящейся на виражах машины и струящуюся и извивающуюся перед ним дорогу, похожую на длинный пастуший кнут, которым кто-то щелкнул что было сил. И несмотря ни на что, его ощущения были полностью синхронизированы с ощущениями Кэссади. Казалось, начни он паниковать, и паника охватит Кэссади, она тут же, точно особая форма энергии, пронесется по всему автобусу. Однако никакой паники он не почувствовал. Это было лишь теоретическое рассуждение. Он верил в Кэссади на все сто процентов, но это было нечто большее, чем вера. Это было чувство, что Кэссади за рулем пребывает в состоянии сатори - в это самое мгновение, Сию Секунду, - в таком абсолютном, какого только способно достичь живое существо, и в данное мгновение состояния этого хватает на всех.
До Нью-Йорка они добрались в середине июля, примчавшись туда во весь опор, точно скаковые лошади на последней прямой. Все чувствовали себя превосходно. С орущими громкоговорителями они пересекли 42-ю улицу и поднялись по авеню Сентрал-парк-уэст, и даже НьюЙорк вынужден был останавливаться и таращить глаза. Проказники, не жалея разноцветных светящихся ладоней, приветствовали горожан бурными аплодисментами, а Кизи с Бэббсом, надев красно-белые полосатые рубахи, влезли на крышу автобуса и принялись исполнять музыку толпы. К тому времени подобное музицирование сформировалось в вещь, состоявшую в том, чтобы, взобравшись на крышу автобуса, и с п о л н я т ь л ю д е й, населяющих несчастный коматозный внешний мир. точно они представляют собой музыку. Встретив злобный и высокомерный взгляд, полагалось извлечь из флейты рев умирающего слона. Если же навстречу попадалась робкоя, трепещущая от волнения женщина, звуки следовало издавать робкие и трепещущие. Все это высказывалось людям прямо в глаза, совершенно открыто, и они никогда не знали, что им делать. А Нью-Йорк... что за плачевное зрелище представлял собой Нью-Йорк! Город был полон напыщенных, усталых, раздражительных людей, бредущих по тротуарам, пихая ногами дерьмо. Пихач дерьма это человек с хмурым видом и опущенными долу глазами, уныло бредущий по тротуару, шаркая башмаками точно отпихивая с дороги конское дерьмо, и бормочущий: "Ах, так я и знал, что вляпаюсь". Пихачи дерьма то и дело бросали на них возмущенные взгляды, и это был подарок пихачам дерьма от Проказников. Пихачи получили возможность взглянуть на автобус и сказать: "Вот они, т е с а м ы е ублюдки, из-за которых кругом столько дерьма". Проказники въехали на широкую аллею, ведущую к "Таверне на лугу" - большому ресторану в Центральном парке, - и принялись исполнять там музыку толпы. Так или иначе, они втягивали в свой фильм весь этот прикольный город, а Хейджен снимал все это на пленку.
Клои Скотт, входившая еще в старую перри-лейнскую компанию, приготовила для них квартиру своих друзей, которые уехали на все лето, - на Мэдисон-авеню, неподалеку от 90-й улицы. Поставив автобус у парадного, они получили возможность заняться своими делами. Кэссади пробежался по всем старым приятелям времен романа "В дороге". Двумя из этих приятелей были Джек Керуак и Аллен Гинзберг.
В квартире на Мэдисон-авеню они закатили вечеринку, и туда пришли Керуак с Гинзбергом. Пожаловал к ним и некий парень, заявивший: "Привет, я - Терри Садерн, а это - моя жена Кэрол". Он оказался довольно странным типом, способным на бесконечную любезную болтовню. Через неделю они узнали, что никакой он не Терри Садерн и даже ничуть на него не похож. Это была всего лишь чья-то безобидная прикольная проказа, и они были очень довольны тем, что не испортили ее и подыграли этому парню. Кизи и Керуак почти ничего друг другу не сказали. С одной стороны был Керуак, с другой - Кизи, а между ними - Кэссади, служивший некогда барометром для Керуака и всего блаженного Бит-Поколения, а ныне ставший барометром для Кизи и всего чего?..- чего-то еще более неистового и фантастического, уже пустившегося в дорогу. Эта первая встреча походила скорее на прощание. Керуак был старой, давно взошедшей звездой. Кизи был новой яркой кометой, бешено мчащейся Бог знает куда.
Вышли в свет "Времена счастливых озарений", и рецензенты не скупились как на неумеренные похвалы, так и на уничтожающую критику. Морис Долбьер писал в ежедневной газете "Нью-Йорк геральд трибьюн": "Это высокая секвойя, господствующая над пустыней беллетристики". Грэнвилл Хикс утверждал: "Своим первым романом "Над кукушкиным гнездом" Кен Кизи убедительно доказал, что является сильным, изобретательным и целеустремленным писателем. Все эти качества в еще большей степени обнаруживаются во "Временах счастливых озарений". В этой книге он в очаровательном стиле рассказывает очаровательную историю". Джон Баркхэм из "Сатедэй ревью" писал: "Прозаик, обладающий редким талантом и воображением... потрясающее, страстное повествование...". "Тайм" писал, что это значительный роман, неудавшийся, однако, по причине многословия. Кое-кого из критиков, по-видимому, оттолкнул тот Богом забытый медвежий угол, где разворачивается действие романа, да еще необычная тема героической борьбы штрейкбрехера с малодушными членами профсоюза. Лесли Фидлер написал в "Бук уик", приложении к "Геральд трибьюн", довольно неоднозначную в оценках рецензию, и все-таки это была большая рецензия на первой полосе, написанная крупным критиком. "Ньюсуик" утверждал, что в книге "отвергаются все законы литературного ремесла, отчего она превращается в многоречивую, чересчур обстоятельную, непомерно разбухшую псевдоэпическую подделку под жизнь". Орвилл Прескотт, назвав рецензию в "Нью-Йорк тайме" "Утомительная литературная катастрофа", писал: "Его чудовищная книга представляет собой самый претенциозный, самый скучный роман, который мне доводилось читать за многие годы". О Кизи он отзывался как о "типичном битнике". послужившем прототипом Дина Мориарти для романа Керуака "В дороге", перепутав при этом Кизи и Кэссади. Проказники от души посмеялись над этим. Старичок растерялся, а... может, и вышел из себя из-за всей этой истории с автобусом и генеральным штурмом Нью-Йорка: о с т а н о в и т е в а р в а р о в...
Да пропади все это пропадом. Кизи уже повел речь о старомодности и неестественности литературного творчества, упирая при этом на то, какую огромную роль в жизни всех, кому не лень присмотреться, играет теперь... автобус. Местная пресса, включая и газеты меньшего масштаба, зато с понятием, отразила эти рассуждения на своих страницах, однако никто так и не уразумел, что происходит на самом деле, - разве что все это увеселительная прогулка. Разумеется, это была увеселительная прогулка. Но в июле 1964 года даже в кругах людей с понятием никто еще не был как следует подготовлен к такому необыкновенному явлению, как разбитная компания, с грохотом мчащаяся через все Североамериканские Штаты в автобусе, расписанном головокружительными, сверкающими всеми цветами радуги мандалами, и направляющая кинокамеры и микрофоны на каждую прикольную вещь во всей этой прикольной стране, в то время как Нил Кэссади гонит автобус, преодолевая горные перевалы и серпантины, а страна Америка стремительно проносится мимо по ту сторону ветрового стекла, точно в одном из тех треклятых широкоформатных видовых кинофильмов, что скручивают зрительные нервы в жгут, словно резинку в игрушечном самолете... а не глотнуть ли нам еще винта и кислоты, не покурить ли травы, ведь все это, похоже, дары Космо - божества Проказников, владельца автомата, отпускающего лакомства...
Космо!
Далше.
IX. МОГИЛЬНЫЙ ПОЛЕТ
Если во всем мире и были люди, способные уразуметь то, чем занимаются Проказники, так это Тимоти Лири и его группа. Лига Духовного Развития, обосновавшаяся в Миллбруке, штат Нью-Йорк. Лири со своей группой подвергался гонениям в Гарварде, в Мексике, там и сям, и в конце концов обрел пристанище в большом викторианском особняке в Миллбруке - в частном земельном владении, в поместье, принадлежащем состоятельному нью-йоркскому семейству Хичкоков. Поэтому автобус направился в Миллбрук.
Направляясь туда, они рассчитывали на расчудеснейший прием. По прошествии стольких лет уже нелегко, вероятно, понять, как именно они себе этот расчудеснейший прием представляли. Себя и группу Лири Проказники считали двумя выдающимися тайными научными обществами, единственными в своем роде на всем белом свете, занятыми самыми фантастическими из когда-либо проводимых экспериментов с человеческим сознанием. Вещь эта была абсолютно новой. И вот два тайных общества, испытывающие на себе тяжесть энергетической волны нового мира, должны были наконец встретиться.
На дорогу, вьющуюся средь густо-зеленого готического миллбрукского парка, Проказники въехали с развевающимися флагами - весь автобус в американских флагах, динамики захлебываются рок-н-роллом... по извилистой грунтовой дороге мимо путаницы зеленых зарослей, мимо прудов и полян, словно безудержно веселящийся бродячий цирк. Когда их взорам открылся сам громадный пряничный особняк со всеми его пилонами, башенками и ажурной деревянной кровлей, Сэнди Леманн-Хаупт принялся бросать с крыши автобуса зеленые дымовые бомбы - оглушительные взрывы и ослепительное цветение зеленого, как эпифиты, дыма вокруг огненно-яркого автобуса. Мы приехали! Мы приехали!
Проказники ждали, что лиристы гурьбой повалят из дома, точно уцелевшие после осады Хартума. Но вместо этого какая-то парочка стремглав бросается с лужайки обратно в дом. Проказники останавливаются перед фасадом, и... никого, лишь стоит себе готическим надгробным памятником громадный домина, а они выпрыгивают из автобуса, все еще торжествующе вопя и отчаянно веселясь. Наконец материализуются несколько человек. Пегги Хичкок, Ричард Алперт и Сьюзан Метцнер, жена доктора Ралфа Метцнера, которому тоже принадлежит ведущая роль в группе Лири. Алперт окидывает взглядом автобус, качает головой и произносит: "Кен-н-н Ки-и-иизи..." - словно говоря: "Так я и знал, что ты станешь автором этой студенческой проказы". Настроены они дружески, но как-то все здесь, братва... сухо, что ли. Среди встречающих джазовый трубач Мэйнард Фергьюсон и его жена Фло, автобус их приводит в восторг, но остальные... от всех исходят одни и те же... флюиды: "Здесь у нас происходит нечто довольно серьезное, мы занимаемся медитацией, а вы, калифорнийские полоумные, вносите ненужную суету".
Наконец Пегги Хичкок приглашает некоторых Проказников к себе в дом большой современный дом под названием "Бунгало" неподалеку от пряничного дворца. Среди приглашенных и Бэббс. Ни Бэббс, ни Проказники не готовы к ленивому времяпрепровождению на природе, будь это хоть медитация, хоть что угодно. В "Бунгало" Бэббс обнаруживает на стене большую фотографию в рамке, напоминающую снимок студенческой группы Йельского университета, сделанный в 1903 году: множество тесно сидящих молодых людей в галстуках-шнурках. уставившихся прямо в камеру.
- Это же Кэссади! - говорит Бэббс. - А это Зануда! - А вот и Кизи! - А это Сэнди!
Под терпеливыми изучающими взглядами лиристов они обнаружили на фотографии всех до одного участников автобусного путешествия, и Бэббсу приходит в голову идея о "Родовом Поместье Проказников".
Лиристы намеревались повести их на экскурсию по громадному пряничному дворцу, однако задуманная экскурсия превратилась в экскурсию Бэббса. Руководство ею он взял на себя.
- Итак, дамы и господа,- начал он,- мы приступаем к первой ежегодной экскурсии по Родовому Поместью Проказников. Обратите внимание, здесь вы можете увидеть, - он показывает на большой, мрачный, написанный маслом портрет, или нечто в этом роде, висящий на стене,- одного из великих предков Проказников, прародителя и отпрыска легендарного древнего рода, легендарного героя, сэра Эдварда Прикольщика. Сэр Эдвард Прикольщик, неизменный объект насмешек своей эпохи. По слухам, стоит его воскресить, и он заприкалывает целый городской квартал. Сэр Эдвард Прикольщик...
...и так далее, пока лиристы со все более угрюмым видом тащились за ним, словно предчувствуя неминуемую катастрофу, а Бэббс все с большим воодушевлением выкрикивал название каждого предмета: родовая лестница, родовой оконный витраж, родовой камин, - и мощность его реостатных глаз доходила уже до трехсот ватт...
...потом вниз, в один из четырех "центров медитации". тесных убежищ, куда лиристы удалялись заниматься нешуточной процедурой созерцания внутреннего мира...
- ...а теперь, в этой части экскурсии, нам предстоит Могильный Полет... - Проказники принялись галдеть. выкрикивая слова "Могильный Полет", а Бэббс перешел к пародийному истолкованию тибетской "Книги мертвых". Это был один из наиболее глубоко почитаемых лиристами текстов.
- Вот сюда мы приводим наших гостей и вешаем их здесь, когда они тащатся, чтобы лучше летали, - говорит Бэббс.- Это Могильный Полет.
Смысл его слов был предельно ясен: "Да заебись ты, Миллбрук, со всей своей прикольной холодностью и сухостью".
Остальные Проказники резвились в лесу, под небольшим водопадом. Подружка Чумы Кэти, которую он прихватил с собой из Нью-Йорка, уселась под водопадом, и от воды бикини, или лифчик и трусики, или что уж там на ней было, элегантнейшим образом облепили ее тело. и Хейджен снял это зрелище на пленку. В великом фильме она превратилась в Чувственную Икс.
Куда подевался Лири? Все ждали исторической встречи Лири и Кизи.
Ага, пришло сообщение о том, что Лири наверху в особняке проводит исключительно серьезный эксперимент, трехдневный полет, и беспокоить его нельзя.
Рассержен Кизи не был, однако он был крайне разочарован и даже раздосадован. Это было невероятно после всего, что произошло, Миллбрук оказался сборищем чопорных, страдающих запором людишек.
Проказники предприняли еще несколько попыток оживить атмосферу Миллбрука, но создалось впечатление, что все обитатели дома попрятались по углам. В конце концов они уехали. Перед отъездом Кизи спросил Алперта, не может ли тот раздобыть еще немного кислоты. В кислоте Алперт отказал, но предложил им семена пурпурного вьюнка. Семена пурпурного вьюнка. Одна мысль о том, как семена пурпурного вьюнка болтаются в брюхе, точно зараженные трупным ядом сухие бобы в погремушке, пока автобус подпрыгивает, трясется, раскачивается и кренится вбок на поворотах,- одна эта мысль оказалась невыносимой для организма. Что ж, и на том спасибо, и сайонара все вы, члены Лиги Духовного Развития.
Х. ВОЙНА СНОВ
Обратно они поехали северным путем - через Огайо, Индиану, Иллинойс, Висконсин, Миннесоту, Южную Дакоту... Южную Дакоту! Сто девяносто одну милю по Южной Дакоте...
...что для начала принесло успокоение... И в самом деле, обратное путешествие превратилось в "кадиллак" души, уютную машину наслаждения, и вскоре все с упоением разделили общее состояние духа. Наконец-то можно было отбросить все шокирующие прикольные путы и просто ехать Далше! - В автобусе. Чума, к примеру, намеревался остаться в Нью-Йорке, но поехал с ними назад. Он не смог нарушить возникший всеобщий душевный взлет, Невысказанную Вещь, полное единение... С собой он прихватил свою блистательную белокурую подружку Кэти, наделенную телепатическими способностями, и она сразу же почувствовала скособоченный, трудноуловимый и безумный, мягко отстукиваемый ритм автобуса и в тот же миг безрассудно, безвозвратно, заразительно, ультра-инфра-сексуально стала одной из них: самой хитроумной проказницей в их рядах. Проказники нарекли ее Чувственной Икс - эту пылкую подружку, твердо решившую ехать... Далше... Кизи бросил взгляд на чувственный горизонт - полюбил его! В автобусе. После чего для Чумы она стала Чувственной Экс - потерял ее! В автобусе. Поначалу Чума взбешен, чувствует, что ему нанесли... оскорбление! Но потом, благодаря своему глубокому пониманию эксперимента Проказников, он не видит, на что тут можно обижаться. В автобусе, если человек действует совершенно открыто, не может быть никаких обид.
ЛСД оставалось совсем немного, поэтому над северными странами они летели в основном под винтом и травой, в темпе Винта. Что касается Сэнди... В Миллбруке Главный Гуру отвел Сэнди и Джейн в сторонку и по секрету сообщил: "Хорошо бы вам пуститься в миллбрукский полет одним... я имею в виду, желательно без ваших шумных спутников, то есть вне автобуса".- и Сэнди вновь... стал П е ш е х о д о м и вернулся в Миллбрук, вместе с Джейн, и Главный Гуру поднакачал его ДМТ на тридцатиминутный полет типа элэсдэпшого, но с добавлением безудержной неистово-цветовой силы осколки! У Сэнди возникло безумное ощущение, что мир на экране его век распался на осколки цветного стекла. Что бы он ни делал, с открытыми глазами или с закрытыми, мир вспыхивал электрическими осколками, а Главный Гуру сказал: "Я хочу стать частью твоей метафизической души". Но в глазах Сэнди паранойя, - он превратился в пестро раскрашенную грубую силу, нацеленную на его прямокишечно-копчиковую мышечную массу, в похотливого любителя мальчиков, а мир все взрывался, распадаясь на части, и не было никакого противоядия от этих осколков, ракетами взмывающих ввысь. ввысь, ввысь, ввысь... Они вернулись в Нью-Йорк, и Джейн высадилась из автобуса и осталась в городе, но Сэнди чувствовал, что он обязан направиться с остальными Проказниками на запад - в автобусе, ракетой взмывающем ввысь, ввысь, ввысь, ввысь - Далше... И вот на Среднем Западе все складывалось так, точно во время полета под ДМТ в Миллбруке осталась последняя ступень ракеты, и вся душа его отдавалась теперь скорости, было просто необходимо взлетать все выше и выше над северными странами. Некий резонанс колебаний трясущегося автобуса проникал ему в мозг и возвращал вдруг ощущение полета ракеты под ДМТ, и возникала необходимость увеличить скорость и м ч а т ь с я в п е р е д. Живописная сельская дорога вьется средь чудесных пшеничных полей и зеленых пастбищ Америки, и Сэнди любуется этой безмятежной красотой... а потом взгляд его случайно падает на большое наружное зеркало заднего обзора, и... поля... в огне:::::::: вздымаются и свертываются в ужасных языках оранжевого пламени::::: Он резко оборачивается и смотрит назад, вдаль, сколько видит глаз, и до самого горизонта вновь лишь безмятежно плывущая гладкая зеленая красота. Тогда он снова смотрит в зеркало - и пламя вспыхивает вновь, устремляясь ввысь, пшеница и клевер становятся бурыми, как цветная кинолента, когда перегревается и воспламеняется проектор, пшеница, кукуруза, клевер превращаются в бурый хвощ, ядовитые лилии, кровь-траву, дикий ирис, голубой ирис, гризвудский кустарник, ядоносную саклейю, аконитовую мандрагору, лунный вьюн, белену, астрагал, дикую горчицу, крапиву-молочай, волчий табак, крабий глаз, и все это охвачено пламенем - м о р е о г н я - зеркало, залитое морем огня, Нарцисс, Луна. близнецы, тезис и антитезис, непостоянство жизни, точно в любую минуту ему предстоит безропотно вынести зримое раскрытие палеопсихической тайны... и Сэнди отворачивается и заставляет себя не смотреть в сторону зеркала заднего обзора, и вновь лишь солнце и зеленое чрево Америки, проплывающие мимо с той же...
...безмятежностью. Определенные вещи проходили гладко на всех уровнях. Прежде всего, они поняли, как управлять автобусом, даже несмотря на то, что Кэссади пришлось возвращаться на машине вместе с Занудой, который должен был явиться в Форт-Орд. Проказники то и дело сворачивали с дороги. Добывали провизию, выискивали лазейки для мочеиспускания, снимали фильм, делали магнитофонные записи - со всем этим они управлялись сообща. Как только было покончено с мелкими личными конфликтами - совершенно открыто. - а автобус пересек Миссисипи и оказался далеко на Западе, все это слилось в единый Групповой Разум и превратилось в необыкновенно одухотворенную...
...Интерсубъективность!
...Сэнди и сам ведет автобус по рузианской Южной Дакоте с ее холодными тенями, проносящимися по золотисто-зеленым пастбищам и лугам. Нет больше моря огня. только безмятежное золотисто-зеленое море, оно катит свои волны от самых северных стран... и сон совершенно ни к чему, ведь времени не существует, есть только Сейчас, идеальное ощущение идеального импульса, идеально сообщаемого педали акселератора его ногой, - за рулем он проехал, согласно спидометру, сто девяносто одну милю. Потом он возвращается в салон, а там приклеена к потолку карта США, и - смотрите! - на карте проведена красная линия, она сразу бросается в глаза, а это и есть сто девяносто одна миля, что он вел автобус, это она пламенеет на потолке. Он озирается и, крайне взволнованный, принимается всех расспрашивать... Чувственная Икс признается, что линию провела она...
- Зачем?
Чувственная не знает. Какие тут могут быть "зачем"? Просто у нее был цветной мелок и получилась такая линия...
...но объяснять ни к чему. Кэти - телепатка! Сквозь весь автобус проходит одна линия, единый поток. Групповой Разум, Космический контроль в автобусе...
Потом автобус направляется в Канаду, в Калгари; они хотят поспеть на конноспортивный праздник. Неутомимый Хейджен из Дрюч-Хибары рыщет средь копытных в поисках добычи и возвращается в автобус в сопровождении миленькой девочки с губками, вожделенными, как добрый глоток виноградного вина, - еще в нежном возрасте, но готовой тем не менее ехать. И вот она в автобусе, наречена Анонимной и уже разделась до лифчика и трусиков - так ей вольготнее. Канадская королевская конная полиция получает сигнал о бегстве или пропаже несовершеннолетней девочки во время конноспортивного праздника, и полицейские останавливают автобус на дорожном контрольном пункте...
...Конечно, командиры, какие проблемы, входите, смотрите...
...А Хейджен в это время усердно жужжит кинокамерой...
...А Начальник в это время перечитывает длинный перечень примет: пять футов два дюйма, волосы темные и так далее, и сверяет его с глядящими в окно Чувственной Икс, Гретхен и Анонимной...
...Анонимная, привстав у окна, заглядывает через плечо полицейского в перечень и весело хохочет над столь потешно описанной девчонкой - лицо ее уже разрисовано проказничьими узорами, разрисована и добрая половина ее виноградного тела, так что она не слишкомто напоминает прелестную беззащитную сиротинушку, приметы которой дала полиции бабуля, и полицейские машут им на прощанье руками и смотрят на дорогу в ожидании следующей машины.
Теперь - в Бойсе, штат Айдахо, и всю дорогу - Кизи с Бэббсом на крыше автобуса с флейтами безжалостно играют на народе Америки, когда он толпится вокруг автобуса, и даже имеют большой успех. То там, то здесь кто-нибудь вздрагивает - некий тип, съежившийся в своей тесной скорлупе и вросший в хрустящие, черные, до блеска начищенные туфли, точно знает, будьте уверены, что из всей толпы они выделили именно е г о они играют мою мелодию, безысходную фонограмму моего фильма, - а Кизи с Бэббсом вновь и вновь попадают в цель, словно легендарные дзэнские лучники: ведь музыку свою они исполняют уже не д л я людей, а в н у т р и них. Они играют внутри них - о, безжалостный поток! И многое в этом потоке становится ясным. Они вознесены над толпой, они смотрят вниз с Далних вершин автобуса, а миллиард глаз Америки отвечает им сверкающими, как электрические зернышки, взглядами. И все же Проказники упиваются всей этой широкоэкранной Америкой, плывут по ее течению с развевающимися над автобусом американскими флагами, словно солнечная батарея, питаясь энергией от бессчетных лошадиных сил ее мощности и от ее неонового света, и нет предела американскому путешествию. Блеск! в том-то все и дело! - вся беда Лири и его группы в том, что они повернули н а з а д. Ну конечно же! Они повернули назад, погрузились все в ту же допотопную нью-йоркскую интеллектуальную вещь, снова с головой окунулись в романтическое прошлое, предали американское путешествие. Нью-йоркские интеллектуалы всегда искали... другую страну, отчизну разума, где все лучше, мудрее и чище, где нет технических новшеств, где все проще и аристократичней: обычно Францию или Англию - ох уж это искусство жить, ребята, к примеру во Франции. Лиристы проделали то же самое, только у них это Индия - Восток - со всеми дурацкими древними измышлениями Гаутамы Будды или "Ригведы", давно покрывшимися плесенью, а Лири призывает к тому, чтобы на улицах Нью-Йорка рос пырей, он предписывает всем перебраться в жилища с эдаким древним старомодным декором, где все сидели бы на корточках среди соломенных ковриков и пестрых обоев, да и сам Будда, придя из 485 года до нашей эры, мгновенно почувствовал бы себя там как дома. Главное соблюдайте, ради Бога, тишину, успокойтесь, шепчите, плачьте, бормочите, занимайтесь медитацией, и, ради всего святого, никаких технических новшеств - никаких магнитофонов, видео, телевизоров, фильмов, электрогитар, переменного запаздывания, американских флагов, никакого неона, никаких автомобилей "бьюик-электра", безумных центров технического обслуживания, облицованных лунным камнем, и, ради всего святого, никаких маниакальных автобусов, летящих, трах-тарарах-бум-трах, трах-тарарах-бум-трах, к самому западному краю...
А в Бойсе они продираются сквозь похороны, или свадьбу, или нечто в этом роде, и множество принарядившихся людей, разинув рты. глазеют на собравшихся у питьевого фонтанчика Проказников, и лица у всех покрыты веснушками, и там один мальчик - они продудели е г о п е с н ю, - ему это нравится, и он бежит к автобусу, а они гурьбой забиваются внутрь и отъезжают прямо у него перед носом, а он все бежит за автобусом. и Кизи то и дело тормозит, а потом снова уезжает у него из-под носа, и так шесть или восемь кварталов, потом они наконец набирают скорость, и им все еще видно. как на заднем плане он уплывает прочь, а ноги его все бегут - ни дать ни взять анонс фильма...
...аллегория жизни!.. ...толпы, которая очень скоро захочет оказаться в автобусе... сама...
Вновь у Кизи, вновь в Ла-Хонде, Глубоко в пыли неоновой, сухой и темной, Как ни разу прежде Меж собой синхронны, Глубоко в Невысказанной Вещи Выстроились Проказники ныне Вдоль строгой пограничной линии: До автобуса и После автобуса, В автобусе или Вне автобуса, Водораздел Всемирного потопа: Кто Эру Путешествия прохлопал? В один конец у нас билет Возврата из нирваны нет, Не высказана Вещь с высот секвойного престола. Все мирно в зарослях, синхронно, Вакхическая сцена безмятежна Для всех...
...кроме Сэнди. Для Сэнди остановился автобус, но не он сам. Вышло так. словно автобус врезался в стену, а он вылетел в окно и живет теперь в нескончаемом мгновении, остановленном перед тем. как сам он врежется во что? Он не знал. Знал он только одно - катастрофа неминуема, если Проказники вновь не обретут вдруг свой импульс и если этот импульс не настигнет его так же. как герой вездесущей книжки Проказников Вспышка настигал летящие пули. мчась точно с такой же скоростью, протягивая руку и собирая их, точно яйца...
Сэнди ходил возбужденный, с расширенными глазами - воплощение нескончаемой бурной деятельности, смысла которой поначалу никто не мог постигнуть. Автобус стоял перед бревенчатым домом, Кизи сидел в автобусе и был чем-то занят, а Сэнди, стоя у двери, принимался вдруг спорить с ним по поводу какого-нибудь сложного нюанса звукозаписи. По его словам, Кизи обращался с магнитофоном на провинциальном уровне. К примеру, Кизи шуршал перед микрофоном целлофаном, пытаясь создать эффект "костра", и так далее и тому подобное. Столько причин для недовольства! В конце концов Кизи раскидывает руки в стороны и, прижавшись к стене автобуса, принимает позу распятого Христа - а именно так поступал обычно один из братьев Сэнди, когда бывал чем-то недоволен, - это приводит Сэнди в ярость, он кричит: "Я т е б я в ы е б у!" - и направляет на Кизи указующий перст. Кизи опрометью выскакивает из автобуса, прижимает Сэнди к стене дома - и моментально все кончено. Сэнди ошеломлен. Ни разу еще на его глазах Кизи не применял против кого бы то ни было свою чудовищную силу, и это ошеломляет - даже подумать об этом страшно. Но все кончено в мгновение ока. Внезапно Кизи успокаивается и просит Сэнди зайти вместе с ним в надворную постройку домик у ручья. Он хочет с ним поговорить.
Они идут туда, и Кизи затевает разговор о занятой Сэнди позиции. Сэнди все еще остается П е ш е х о д о м, все еще то и дело оказывается вне автобуса, но почему? "Ты не понимаешь, - говорит Сэнди. - Ты не понимаешь, зачем я становлюсь пешеходом. Это все равно что карабкаться на гору. Что бы ты предпочел: карабкаться на гору сам или чтобы на вершину тебя доставил вертолет? Повторяющееся вновь и вновь восхождение, повторяющийся подъем в автобус обостряет восприятие и все такое прочее". Кизи рассеянно кивает и говорит; "Ладно, Сэнди, все нормально..."
Сэнди охватывает паранойя... что они н а с а м о м д е л е о нем думают? Что они затевают? Какую коварную проказу? Его преследует мысль о том, что они вынашивает замысел проказы гигантских масштабов - чтобы вволю над ним поиздеваться. Чудовищной Проказы... Спать он не может, его мозг все еще мчится с бешеной скоростью разогнавшегося на дороге автобуса, точно совершая бесконечный полет под винтом.
Потом Кизи придумал игру под названием "Власть". Он взял мишень для метания дротиков, накрыл ее фибровым картоном, поставил в центр волчок и, начертив радиусы, выделил каждому Проказнику свой сектор. В каждом секторе было написано прозвище Проказника: Отважный Путешественник - Бэббс, Неисправность Хейджен, Предел Скорости - Кэссади, Зануда - Рон Бевёрт, Чаровница Гретхен - Пола; по правде говоря, как прежнее ее имя, так и образ были окончательно позабыты и она уже превратилась в нового персонажа по имени Чаровница Гретхен, или Гретч. Сэнди заглянул в свой сектор, и надпись там гласила: "пеший ПОДЪЕМ" - "подъем" большими буквами, в точности так, как он растолковывал Кизи в домике у ручья. Охваченный чувством благодарности, он с облегчением вздохнул. Кизи з н а е т! Кизи понимает! Он вновь был в автобусе.
Каждый должен был написать на полоске бумаги какое-нибудь "задание", а потом положить эту бумажку в общую кучу. Затем запускался волчок, и тот, кому выпадало, должен был вытащить из кучи "задание" и выполнить его, а остальные ставили ему отметку по пятибалльной системе: высшая отметка "пять". Многие задания представляли собой обычные шалости типа "надень чтонибудь из чужой одежды". Была устроена счетная доска. и по мере набирания очков каждый передвигал на этой доске свою фишку. Каждый изготовил себе собственную фишку. Свою Сэнди решил сделать из куска стекломассы. Он растянул его в длинную тонкую нить, а потом вдруг сдавил в уродливый комок - именно такое его начало охватывать чувство. Поэтому Пейдж взял этот комок и придал ему изящную форму маленького мостика, и все сказали, что так и надо было сделать,- а Сэнди чувствует, как возвращается паранойя...
Призом за победу была - Власть. Тридцать минут неограниченной власти, в течение которых твое слово становилось законом и все должны были делать то, чего хочешь ты. Сплошная аллегория - вся эта игра. Малопомалу партию выиграл Бэббс, и он приказал каждому принести в гостиную все свое имущество. Все покорно направились рыться в спальнях, палатках, жилых автофургонах, спальных мешках и автобусе, приволокли оттуда все свое барахло и побросали его в отдающую убожеством кучу одежды, обуви, безделушек, банок с красками, зубных щеток, книг, коробок, капсул, заначек, писем, мусора и тряпья. Все это было свалено в центре комнаты - чудесная крысиная гора ненужного хлама.
- Теперь,- заявил Бэббс,- мы перераспределим ценности.
И он принялся вытаскивать из кучи предмет за предметом и объявлять:
- Кому одну зубную щетку "Чаровница Гретхен" 1964 года? - Кто-то поднимал руку, и предмет переходил к нему, а еще кто-то торжественно оформлял все это правовым документом.
Потом стрелка замирает напротив Сэнди, и он вытаскивает задание полоску бумаги. Почерком Гретхен там написано: "Выйди и разведи костер". Он читает записку вслух и долго таращит на нее глаза. Потом все принимаются таращить глаза на него, все ждут, когда он встанет, выйдет и разведет костер, а он чувствует, как они на него пялятся и вскоре п о н и м а е т это крайне хитроумный заговор, направленный на то, чтобы удалить его из дома, а самим отколоть Чудовищную Проказу...
И он выкладывает им все. Я н е м о г у э т о г о с д е л а т ь. Р а з в е в ы н е в и д и т е? Э т о ж е у ж а с н о - я н е м о г у с п а т ь, а в с е к р у г о м в о т т а к о е:
Он кладет пальцы одной руки на пальцы другой, образуя подобие решетки, и смотрит сквозь щели, чтобы показать, как все кругом раскалывается, разлетается на куски, все его поле зрения, с того самого полета под ДМТ в Миллбруке, да еще и море огня, и паранойя, непрерывная паранойя, он выкладывает им все, все, что вызывает у него страх и ракетой уносит - куда?
И вдруг в бревенчатом доме воцаряется полная тишина. Все взгляды Проказников устремлены на него внимательные взгляды, в которых сквозит всеобщая... Забота,- он преодолел себя и полностью раскрылся. Прекращается бешеное движение, и он вдруг ощущает::::покой.
- Сколько дадим ему очков? - спрашивает Кизи.
И все, кто сидит в кругу, один за одним произносят: - Пять! - Пять! Пять! - Пять! - Пять! - Три, - говорит Гретч, которой и обязано своим существованием это задание... а Сэнди... клещом вползает обратно крошечный микрограмм паранойи...
Наконец-то до Проказников дошло, что с Сэнди творится неладное. Кизи любил приговаривать: "Голодную пчелу надо накормить". Вот Проказники и принялись засыпать Сэнди знаками своей... Заботы, пытаясь дать ему почувствовать, что он находится в неподвижном центре всей этой круговерти. Однако он все время неверно истолковывал их действия. Ну что они пялятся? Бессонницу он переносил все более и более тяжело. Как-то ночью он направился по дороге в жилой микрорайон "Секвойный бульвар" в попытке одолжить немного соминекса. Он просто намеревался подойти среди ночи к двери, постучать и попросить немного соминекса. Так или иначе, еще в нью-йоркском многоквартирном доме у него сложилось такое представление, что можно запросто пройтись по коридору и одолжить у кого-нибудь чашку сахарного песку, даже у незнакомых. Короче, он принимается стучаться в двери и выпрашивать соминекс. Естественно, народ либо паникует и захлопывает дверь, либо велит ему уебывать. Жители "Секвойного бульвара" и сами к тому времени ощущали легкую паранойю из-за полоумных типов, собравшихся у Кизи.
Да и днем было ничуть не легче. По мере того как его все больше одолевала бессонница, видение становилось все более и более обрывочным, и наконец... он смотрит на нелепо разрисованный автобус - и огненнояркий хаос цветных водоворотов превращается в... туннель! В туннель, через который они проехали, длинный туннель, где он был одержим острой клаустрофобией и параноидальной уверенностью в том, что из туннеля им не выбраться, и вот теперь этот туннель возникает на боку автобуса со всеми ужасающими подробностями. Он оборачивается... там спокойный, ярко освещенный приют, храм в секвойном лесу, безмятежность... он вновь медленно поворачивается к автобусу::::::::ОН ВСЕ ЕЩЕ ТАМ! ТУННЕЛЬ!:::::АВТОБУС!:::::ТОЛЬКО, ПОХОЖЕ. НА ЭТОТ РАЗ РАСПИСАННЫЙ ВЕЛИКИМ ХУДОЖНИКОМ, САМИМ ТИЦИАНОМ::::ИЕР0НИМОМ БОСХОМ::::МАТТИАСОМ ГРЮНЕВАЛЬДОМ::::С ИЗОБРАЖЕНИЕМ САМЫХ УЖАСАЮЩИХ СЦЕН МОЕЙ ЖИЗНИ.
Спасение? Кизи объявляет, что они вновь садятся в автобус - опять трогаются с места - и едут в Исаленское общество, что в Биг-Суре, в четырех часах езды к югу. По слухам, Исален представлял собой "опыт существования" - нечто вроде лишенного обычных удобств курорта на отвесной скале, примерно в тысяче футов над уровнем Тихого океана. Весьма эффектный уголок природы в стиле морских пейзажей девятнадцатого века. Далеко внизу с грохотом бьются о скалы волны; здесь, наверху, - искрящийся воздух и вид на полмира: горы, океан, небо - короче, все те зрелища, которыми и знаменит Биг-Сур. Там был домик с бассейном, была выложенная дерном тропинка, ведущая к краю скалы, а ярдах в ста от домика - несколько горячих серных источников: тоже высоко на склоне утеса, там можно было купаться, созерцая при этом вечный океан. Позади домика рядами стояли крошечные лачуги и несколько жилых автоприцепов. Они предназначались для клиентуры. Для клиентов, попросту говоря. Исален был местом, куда образованные и повзрослевшие люди среднего достатка съезжались на лето в попытке вырваться из опостылевшей Рутины и слегка порастрясти скопившийся на задницах жирок.
Главным теоретиком в Исалене был гештальт-психолог по имени Фриц Перлс. Это был высокий мужчина с козлиной бородкой, которому уже перевалило за семьдесят. Он всюду расхаживал в комбинезоне, сшитом из синей махровой ткани для купальных халатов. Он производил впечатление весьма ученого, авторитетного и знающего себе цену синего плюшевого мишки. Перлс был творцом Полета в Сейчас. Теория его заключалась в том, что большинство людей живет воображаемой жизнью. Люди живут либо только прошлым, либо тем, чего ждут в будущем, а это, как правило, равносильно страху. Перле пытался научить своих пациентов, последователей и исаленских клиентов для разнообразия жить Сейчас, в настоящем времени, чтобы полностью познавать собственное тело и всю информацию, поступающую от органов чувств, и, отбросив подальше страхи, завладевать мгновением. Они устраивали "марафонские турниры", для чего группа людей собиралась на несколько дней кряду, и все выкладывали всё совершенно открыто, не прячась уже ни за какими условностями и высказывая все, что чувствовали на самом деле крики, обвинения, объятия, слезы,- само собой, с величайшим наслаждением: "Хочешь знать, что я на самом деле о тебе думаю..." Одним из упражнений в Исалене было упражнение Полет в Сейчас, в котором полагалось попытаться описать информацию, поступающую в данный момент от органов чувств. Делался ряд беглых заявлений, начинающихся со слова "Сейчас": "Сейчас я чувствую, как ветер охлаждает испарину у меня на лбу... Сейчас я слышу, как по дороге на малой скорости поднимается в нашем направлении автобус... Сейчас я слышу, как в громкоговорителе звучит пластинка "Битлз"..."
Автобус? Пластинка "Битлз"? Путешественники в Сейчас - явились Проказники. Кизи приглашен в Исален провести семинар под названием "Полет с Кеном Кизи". Никто, однако, не рассчитывал на целый электрифицированный и орущий ансамбль Проказников. За несколько недель исаленская клиентура прошла большой путь, и многие уже начинали заглядывать за край Рутины. И то, что они увидели - там, в Стране Свободы, - было страшновато. Проказники были настроены миролюбиво, но они светились в темноте. Они резвились, как маньяки, в Горячих Источниках. Лишь очень немногие подписались на Полет с Кеном Кизи - даже в форме семинара.
Сэнди тем временем с неистовой силой бросало от ощущения паранойи к ощущению собственной божественной власти. И весь его полет был связан с автобусом. В какое-то мгновение автобус оказывается расписанным босховскими сценами его глубоко личного ада. Еще через мгновение - автобус полностью ему подчиняется. Както ночью он обнаруживает, что может одним взглядом смыть с автобуса краски. Он обладает способностью к психокинезу. Его взгляд несет в себе силу жизни или смерти. Внизу с грохотом разбиваются об Исаленский утес волны - а он пристально смотрит на автобус и... с м ы в а е т к р а с к и. Весь бок школьного автобуса он очищает до первоначального ярко-желтого цвета. Исчезает все сделанное Проказниками. Больное воображение? Он отворачивается и смотрит на Тихий океан и на звезды - потом вновь резко поворачивается к автобусу:::::ОН ВСЕ ЕЩЕ ЛИШЕН РОСПИСИ::::ВСЕ ТАКОЙ ЖЕ ДЕВСТВЕННО-ЖЕЛТЫЙ ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС.
Он наделен властью - но хватит ли ее на то, чтобы отвратить Чудовищную Проказу? Проказники едут на автобусе в Монтерей посмотреть фильм "Ночь игуаны". Сэнди сидит сзади и поэтому может за ними наблюдать. Стоит любому из них попытаться что-то сделать, и он одним взглядом может... Они идут в кинотеатр, он немного отстает, а потом садится на несколько рядов позади. Смотреть в оба... На экране мультфильм "Том и Джерри". Мышонок Джерри водит за нос кота Тома, и кот срывается со скалы и в р е з а е т с я в з е м л ю, расплющившись при взрыве глаз - тысяч глаз. Все хохочут, но, с точки зрения Сэнди, это все отвратительно, невероятно жестоко. Он вскакивает, выбегает из кинотеатра и часа полтора бродит по Монтерею. Потом он возвращается назад, и у входа в кинотеатр стоит Хейджен.
- Где тебя черти носят? Кизи уже тебя обыскался.
Сэнди вбегает в кинотеатр. К и з и! Он бросает взгляд на экран - а там мышонок Джерри водит за нос кота Тома, и кот срывается со скалы и в р е з а е т с я в з е м л ю, расплющившись при взрыве глаз - тысяч глаз... Сэнди вновь пускается наутек. Кизи ждет на улице. Он уговаривает Сэнди сесть в автобус, и они возвращаются в Исалеп.
В Исалене, в своей лачуге, Сэнди погружается в полудрему, вступая в... ВОЙНУ СНОВ! Его Власть против Власти Кизи, как Доктор Стрейндж против Аггамона, и одному из них суждено в этой Войне Снов погибнуть... Он мобилизует всю психическую энергию... открывает глаза и видит в лачуге машину - обогреватель? Она п о х о ж а на обогреватель, но это установленное Кизи орудие убийства, и в это самое мгновение на машине включается термостат и загорается крошечный красный огонек - лучевой пистолет Кизи, - который празднует победу, у б и в его, и Сэнди замертво падает с кровати и лежит на полу, но потом бросает свое тело в астрал и, взлетев над океаном с Исаленского утеса, уносится вдаль миль на сорок или пятьдесят; налетает порывистый ветер - у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, - и вот сам он уже становится ветром, даже не однородным летящим духом, а рассеянным в пространстве существом, растворенным в небесной выси, его взору открыт весь залитый лунным светом океан и оставшийся позади Исален. Потом он приходит в себя - он лежит на полу лачуги, тяжело дыша - у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух, у-у-у-уууу-ух.
- Сэн-ди! Сэн-ди! Сэн-ди! - солнечный свет, они возле лачуги, зовут его, Проказники... что за Чудовищная Проказа?..
И в самом деле, Кизи велел Проказникам проявлять по отношению к Сэнди всеобщую Заботу, чтобы попытаться втянуть его в центр событий. Сэнди выходит, видит, что они на него смотрят, но принимает эти взгляды за выражение злобы и агрессивности... Тем не менее в автобус, и они отправляются кататься по залитому солнцем Биг-Суру. Кизи и Проказники составили обширный документ под названием "Сэнди", состоящий из двенадцати страниц текста и рисунков: весьма причудливый, напоминающий историю душевной болезни, с полной откровенностью расписывающий все страхи Сэнди и по-товарищески их рассеивающий, - и документ начинает оказывать действие. Потом, когда они катят по дороге вдоль обрыва, Кизи приводит Сэнди на крышу автобуса, чтобы устроить Полет в Сейчас. Обдуваемые ветром, они сидят на солнышке, и Кизи с упоением описывает узоры на капоте автобуса; "Сейчас я вижу зеленое змеевидное тело, вползающее в красноту, а с краю оно переходит в..." - и так далее, а Сэнди с упоением присоединяется к Кизи в его Полете в Сейчас и, похоже, приходит наконец в себя - он чувствует, что вновь находится в а в т о б у с е. И тогда он решается пригласить Кизи в свой Полет в Сейчас - пока они парят над обрывом.
- Сейчас, - говорит Сэнди, - я вижу океан, похожий на наклоненную в сторону берега ледяную поверхность... Сейчас я вижу три солнца...
...и в самом деле! автобусная тряска вновь отбрасывает его под влияние ДМТ. От этой вибрации и тряски автобуса у него троится в глазах, но вместо того, чтобы снова сосредоточить взгляд на одном солнце, он все время видит три. Кизи смотрит на небо и, радостно соглашаясь, говорит "да, да",- и от этого Сэнди чувствует себя просто великолепно.
Но потом - ночь. "Сэн-ди! Сэн-ди!" - Они снова пытаются выманить его из лачуги. Зачем? Ну конечно Чудовищная Проказа, но... он же наделен Властью. Там, снаружи, у них свечи: Проказники держат их в руках и пускаются в шествие при свечах по тропе, пролегающей в ущелье, которое рассекает утес до самой кромки воды. Зачем? Ну конечно - Чудовищ... Но тут появляется жена Кизи Фэй - абсолютно бессловесная, улыбающаяся и нежная, дает ему свечу и зажигает ее, а Фэй - сама искренность и любовь, так что он выходит и следует за ними вниз по тропе, все несут свечи, а снизу ущелье с глухим рокотом омывает прибой. Зачем он понадобился им в этой процессии призраков? Ну конечно, для самой Чудовищной Проказы из всех - у б и т ь его у кромки воды, но о н же наделен Властью... на ветру пламя свечи меркнет, а потом она разгорается с прежней яркостью но это не ветер, это Сэнди.- он может одним взглядом заставить огонь съежиться и померкнуть - психокинез, затем вновь его разжечь, одним усилием воли, он может полностью подчинить себе пламя, а оно может подчинит себе его, ведь пламя и он - одно и то же, Б о г, и он устало бредет вниз по ущелью, с каждым шагом
становясь все могущественней... но тут впереди останавливается девушка по имени Лола. Он приближается к ней. а она держит свечу, наклонив ее так, что воск капает ей на пальцы, и она с упоением любуется стекающим с пальцев воском и улыбается, а рука ее, вся в воске, становится белой и мертвой рукой скелета, а улыбка ее, освещенная снизу пламенем свечи, становится восковой улыбкой оборотня - СМЕРТЬ НАЧИНАЕТСЯ ЗДЕСЬ,и Сэнди пускается наутек, из последних сил карабкаясь вверх по ущелью...
...не зная, что вся процессия была задумана как обряд любви, любовный полет, церемония любви к нему, чтобы вернуть его к ним, прославление Сэнди при свечах на берегу океана...
...но он давно скрылся из виду и бежит теперь вдоль края пропасти по дороге, ведущей в Монтерей, бежит, пока не перехватывает дыхание, потом идет, потом бежит к огонькам в домах, стоящих на утесах над океаном, к летним домикам Биг-Сура, и стучится в дверь, бессвязно крича, что бросится сейчас со скалы, но тут появляется полиция. Ага, попались! Это же курам на смех, ведь он в любой момент может уничтожить их психокинетическим излучением...
Они сажают его на заднее сиденье и несутся в сторону Монтерея по Дороге 1, срезая повороты, все быстрее и быстрее...
- Не надо так быстро ехать! - говорит Сэнди. - Что? - Не надо так быстро ехать! - Слушай, - говорит коп, - если ты перестанешь пялиться мне в затылок, я сбавлю скорость. - Ага-а-а-а! - В окно, что ли, посмотри. Полюбуйся пейзажем. Прекрати пялиться мне в затылок.
И он отводит глаза от черепушки полицейского. Две пышущие жаром впадины. Еще мгновение - и...
Монтерейская полиция держала его в тюрьме в Монтерее, пока из Нью-Йорка не приехал его брат Крис. У входа в тюрьму Крис столкнулся с Кизи. "Мы должны вытащить его отсюда",- сказал Кизи. "Что ты имеешь в виду?" - "Мы должны вернуть его туда, где его место,- к Проказникам". Крис увез Сэнди в Нью-Йорк лечиться. Прошло много времени, прежде чем Крис понял, о чем, черт побери, говорил Кизи.
XI. НЕВЫСКАЗАННАЯ ВЕЩЬ
Ну как об этом расскажешь!.. сегодняшняя фантазия... Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из Проказников, описывая душевное состояние, охватившее их после автобусного путешествия, и странные дни, проведенные в Биг-Суре. употребил слово р е л и г и о з н ы й. Мало того, они старались вовсе не облекать все это в слова. И все же...
Они сели в автобус и направились обратно в ЛаХонду, покинув старый летний Биг-Сур, сковавший их всех своей солнечной погодой, и никому не надо было об этом говорить: все они уже были по уши в некоем н е л е п о м д е р ь м е, как они с неменьшей охотой назвали бы все это, лишь бы снять проклятие... с Невысказанной Вещи. Все большее место в их отношениях занимала п с и х и к а. Как в случае с Сэнди, когда он проехал сто девяносто одну милю по Южной Дакоте, а потом взглянул на карту на потолке автобуса, и оказалось, что красным отмечена именно та сто девяносто одна миля... Сэнди:::::там, в Стране Изучения Мозга, Белым Халатам и через миллион лет не уразуметь, где он побывал на самом деле... там, куда теперь попали и все они, в месте, известном также как Город-Порог... Снова в бревенчатом доме Кизи в Ла-Хонде, - вечером все сидят в большой комнате, на улице становится прохладно, и Пейдж Браунинг: З а к р о ю - к а я о к н о и в то же мгновение другой Проказник встает, закрывает за него окно и при этом улыба-а-а-а-ется и не произносит ни слова... Невысказанная Вещь - и вещи эти происходят снова и снова. Они предпринимают поездку в Высокие Сьерры, и Кэссади сворачивает с магистрального пути и начинает подъем по узкой горной дороге - посмотрим, куда она ведет. Дорога старая, заброшенная, покрытие наполовину разбито, а они все тащатся вверх, в никуда, однако воздух чудесный, и в самом конце подъема автобус начинает дергаться и задыхаться и больше уже не тянет. Он попросту останавливается. Оказывается, кончился бензин - хорошенькое дело. ведь уже вечер, а они крепко застряли у черта на рогах, к западу от никуда, и на тридцать, а то и на пятьдесят миль в округе ни одной заправочной станции. Остается лишь разлечься в автобусе и погрузиться в сон... хм-м-м-ммм... скорпионы в башмаках красный "Королевский Посланник" авиакомпании Ти-Даблъю-Эй ночные туфли на его громадном "Стингере" Говард Хьюз в спальном мешке на полу мраморного особняка на крыше пустыни
РАССВЕТ
Просыпаются все одновременно, позевывают, потягиваются и вглядываются в идущую под уклон дорогу, а из-за гребня гор к ним приближается
"ШЕВРОН"
бензовоз, к тому же с цистерной чудовищных размеров. Который запросто останавливается, точно все они уже где-то встречались, наливает им полный бак бензина и без слов направляется дальше, в глубь Сьерр, в абсолютное
НИЧТО
Бэббс - К о с м и ч е с к и й к о н т р о л ь, а, З а н у д а!
А Кизи - К у д а о н е д е т? П о - м о е м у, т а м н е с т у п а л а н о г а ч е л о в е к а. М ы п о д ч и н е н ы к о с м и ч е с к о м у к о н т р о л ю, у ж е о ч е н ь, о ч ен ь д а в н о, и о н с к а ж д о й м и н у т о й р а с т е т, о н в с е б о л ь ш е и с и л ь н е е. Т у т - т о и у з н а ё ш ь... п р о К о с м о с, т у т - т о и о к а з ы в а е т с я, ч т о в с е м з а п р а вл я е т о н...
Невысказанная Вещь, роль Кизи, да и то направление, в котором двигались Проказники, - все Проказники были в курсе дела, но ни один из них не облекал это в слова. Да и само по себе это было одним из невысказанных принципов. С т о и т н а ц е п и т ь я р л ы к, к а к и с ч е з а ю т д р у г и е в а р и а н т ы... Кизи всячески старался лишить свою роль определенности. Не он был главным авторитетом, а кто-то другой: "Бэббс говорит..." "Пейдж говорит..." Он не был лидером, он был ненавигатором. Вдобавок он был неучителем. "Ты понимаешь, что ты наш учитель?" На что Кизи отвечает: "Куда уж мне, куда уж мне", - и удаляется... Учение, которое Кизи облекал в слова, сплошь состояло из загадок и метафор иносказания, афоризмы: "Либо вы в автобусе, либо вне автобуса", "Голодную пчелу надо накормить", "Ничто не вечно", "Смотри ушами, а слушай глазами", "Делай добро там, где оно принесет больше пользы", "Что сказало зеркало? Оно покончило с людьми". В известной степени все это напоминало дзэн-буддизм с его непостижимыми коанами, когда послушник спрашивает: "В чем состоит тайна дзэна?" - а наставник Хуй-нэн отвечает: "На что было похоже твое лицо до того, как родители произвели тебя на свет?" Облечь в многочисленные слова, дать точное определение, означало ограничить. Если это так, значит, это не может быть не так... Однако вот оно что! У каждого была собственная вещь. которой он занимался, но все это приспосабливалось к групповой вещи. а ею и была... "Невысказанная Вещь",- сказал Пейдж Браунинг, и в дальнейших словах уже никто не нуждался.
К тому же все это не имело отношения ни к теологии, ни к философии, по крайней мере в смысле какого-либо "изма". Не ставилось целью ни улучшение морального состояния мира, ни совершенствование общественного строя, ничего не говорилось о спасении души и уж конечно вовсе не имелись в виду ни бессмертие, ни загробная жизнь. Загробная жизнь! Смех да и только. Если и существовала когда- нибудь группа, целиком посвятившая себя жизни "здесь и сейчас", то это были Проказники. Помню, как я был этим озадачен. В воздухе, в самой атмосфере жизни Проказников присутствовало нечто в высшей степени р е л и г и о з н о е, и все же нащупать это было невозможно. На поверхности была всего лишь группа людей, которые обретали необычное психологическое состояние, опыт восприятия ЛСД...
Вот именно! В о с п р и я т и е - самое подходящее слово!.. оно все ставило на свои места. И в самом деле, ни одна из великих фундаментальных религий - христианство, буддизм, ислам, джайнизм, иудаизм, зороастризм, индуизм,- ни одна из них не начиналась ни с философского каркаса, ни даже с главной идеи. Все они начинались с потрясающего опыта н о в о г о в о с п р и я т и я, с того, что Иоахим Вах называл "восприятием, на которое способны святые", а Макс Вебер - "одержимостью божеством", ощущением сосуда божественного, Всеединого. Помню, когда я впервые прочел о подобных вещах, мне никак не удавалось до конца уразуметь, о чем идет речь. Я попросту принял их убедительные немецкие слова на веру. Иисус, Мани, Заратуштра, Гаутама Будда,- в самом начале лидер не сулил тесному кругу своих приверженцев ни лучшей доли в загробном мире, ни усовершенствованного общественного строя, ни какой-либо награды, кроме некоего "психологического состояния здесь и сейчас", как выразился Вебер. Думаю, я так и не мог уразуметь до конца именно то, что он говорил об опыте подлинного психического восприятия, который все они обрели, короче говоря, об э к с т а з е. В большинстве случаев, согласно священным книгам и легендам, это происходило наподобие мгновенной вспышки. Магомет постится и размышляет на склоне горы близ Мекки, и - в с п ы ш к а! - экстаз, величайшее откровение и зарождение ислама. Заратуштра пригубляет у дороги напиток "хаома" и - в с п ы ш к а! - наталкивается на огненное воплощение архангела Boxy Маны, посланца Ахура Мазды, и - зарождение зороастризма. Савл Тарсянин идет по дороге в Дамаск - в с п ы ш к а! - и он слышит глас Божий и становится христианином. Вдобавок, одному Богу известно, сколько за прошедшие с тех пор две тысячи лет возникало менее значительных фигур - Христиан Розенкрейц со своим "озаренным Богом" братством розенкрейцеров, Эмануэль Сведенборг, чей разум внезапно "открылся" в 1743 году, Мейстер Экхарт со своими учениками Сузо и Таулером, а в двадцатом веке Садху Сундар Сингх и его - в с п ы ш к а! - видение в возрасте шестнадцати лет, неоднократно повторявшееся впоследствии: "...нередко, выходя из состояния экстаза, я думаю, насколько же слеп весь мир, если он не видит того, что вижу я, ведь все так близко, так ясно... не существует языка, на котором можно было бы выразить то, что я вижу и слышу в божественном мире души..." Несомненно, это напоминает слова кислотного торчка. То. что все они видели во вспышке, было выходом из того ужасного положения, в которое попадает к а ж д ы й ч е л о в е к, "Я", пойманное в ловушку, смертное и беспомощное в огромном безликом "Оно", в окружающем меня мире. И вдруг! - Единение! - всеобщее слияние, "Я" - внутри "Оно", "Оно" - внутри "Меня", и в этом потоке я ощущаю могущество - так близко, так ясно, - могущество, которого слепо не замечает весь мир. Все современные религии, да, коли на то пошло, и оккультные науки, толкуют об Ином Мире будь то мир Брахмы или мир летающих тарелок, - которого не способен увидеть серый, рациональный мир. Этот - так называемый, друзья! - рациональный мир. Если бы только им, мамаше-папаше-дружку-сестренке, милым-но-замшелым, дано было познать к а й р о с, высочайшее мгновение... В ходе истории в и д е н и я истолковывались по-разному: как следствие эпилепсии, самовнушения, изменений в обмене веществ ввиду длительного поста или же действительного вмешательства богов - или наркотиков; зороастризм зародился в огромной ванне, наполненной напитком "хаома", который являлся тем же, что и индусский "сома", и бесспорно был наркотиком. В о с п р и я т и е!
А обретя опыт в о с п р и я т и я... После знакомства с Проказниками я уехал домой и прочел написанное в 1944 году исследование Иоахима Ваха о зарождении религий. и оно показалось мне оккультным предсказанием, сделанным специально для сопоставления с тем, что я узнал о Проказниках:
"Обретя опыт нового глубокого восприятия, проливающего новый свет на мир, основатель - весьма обаятельный человек - начинает вербовать учеников. Его сторонники образуют неофициальную, но характеризующуюся тесными узами организацию, членов которой связывает между собой тот опыт нового восприятия, природу которого раскрыл и истолковал основатель. Эту организацию можно назвать к р у г о м, поскольку она ориентируется на центральную фигуру, в тесном контакте с которой состоит каждый из учеников. Учеников можно считать товарищами основателя, привязанными к нему самозабвенной любовью, преданностью и дружбой. Крепнущее чувство солидарности, с одной стороны, укрепляет связи между членами организации, а с другой - обособляет их от общественных объединений любого другого типа. Звание члена круга предполагает полный разрыв с обычными жизненными устремлениями и радикальное изменение общественных отношений. Семейные и родовые узы, а также узы верности различного рода общественным установлениям были, по крайней мере временно, ослаблены или вовсе разорваны. Тяготы, лишения и гонения, грозившие тем, кто решится связать свою судьбу с такой группой, уравновешивались их благородными чаяниями и твердыми упованиями..." - и так далее. Что же до самого основателя, то для него характерны "видения, сны, нередко состояние экстаза и транса"... "необычайная впечатлительность и напряженная эмоциональная жизнь"... он "готов к истолкованию проявлений божественного"... "в нем есть нечто стихийное - бескомпромиссная позиция, а также архаичный язык и поведение"... "Он выступает в качестве обновителя утерянных связей со скрытыми силами жизни"... "обычно не имеет корней ни в среде аристократии, ни в среде образованных или благородных: нередко он является выходцем из простого люда и остается верен своему происхождению даже в изменившемся окружении"... "говорит загадками, использует малопонятные слова, жесты и множество метафор и совершает символические поступки различного свойства"... "высвечивает и истолковывает прошлое и предвидит будущее с точки зрения к а й р о с а (высочайшего мгновения)"...
К а й р о с! - о п ы т в о с п р и я т и я!
...согласно Максу Веберу, одним из двух способов: как "пророк-моралист", вроде Иисуса или Моисея, который очерчивает для своих учеников общие правила поведения и описывает Бога как сверхличность, выносящую решение о том, точно ли они следуют этим правилам в своей жизни. Или как "пророк-образец", вроде Будды, - с его точки зрения, Бог безлик, это сила, энергия, объединяющий поток, Всеединство. Пророк-образец не рекомендует никаких правил поведения. В качестве примера для подражания он рекомендует ученикам свою собственную жизнь...
Во всех этих религиозных кругах группы сплачивались все теснее, создавая собственную символику, терминологию, образ жизни и, понемногу, простые культовые обычаи, р и т у а л ы, нередко включающие в себя музыку и другие виды искусства, которые возникали благодаря о п ы т у нового в о с п р и я т и я и казались странными и непонятными для тех, кто этот опыт так и не обрел. Кроме того, на этой стадии у них... "возникало непреодолимое желание поделиться своим откровением со всеми людьми".
...со всеми людьми... Внутри религиозного круга вопрос общественного положения всегда решался просто. Мир был строго и без затей поделен на "посвященных", то есть испытавших ощущение божественного сосуда, и огромное большинство "непосвященных", "немузыкальных", "несозвучных". Или иначе: л и б о в ы в а в т о б у с е, л и б о в н е а в т о б у с а. Посвященные никогда не проявляли по отношению к непосвященным сознательного чванства, но на самом деле большая часть этой гигантской медузообразной массы добропорядочных людей казалась безнадежно больной - а м у з ы к а в а ш е й ф л е й т ы, з в у ч а в ш а я с к р ы ш и а в т о б у с а, л и ш ь у с и л и в а л а и х н е р в о з н о с т ь. Однако к любому, кто доказывал свою перспективность, кто был потенциальным братом, такие группы проявляли великодушную заботу...
...потенциально созвучные... У Кизи в Ла-Хонде стали появляться замечательные люди, и ни одного из них не прогоняли. Они могли оставаться, могли там поселиться, если только... казались созвучными. Когда автобус огибал последний поворот на Дороге 84 и въезжал в узкое секвойное ущелье, у порога дома Кизи в ожидании стояла Горянка. Это была высокая брюнетка с черным мотоциклом, в тенниске и брюках из хлопчатобумажной саржи. В свои восемнадцать она уже выросла до пяти футов девяти дюймов и располнела; к тому же была довольно крикливой и неряшливой. Но странное дело... у нее были чудесные зубы и улыбка, от которой становилось светло на душе... Звали ее Кэролин Адаме, но она сразу же превратилась в Горянку. Насколько я знаю, после этого уже никто не звал ее по-другому - до тех пор, пока по прошествии девяти месяцев полиции не пришлось заполнять протокол на нее и еще на одиннадцать Проказников...
Про обиталище Кизи Горянке рассказал Кэссади. Она работала лаборанткой в биологической лаборатории в Пало-Альто. У нее был "молодой человек", который... Вероятно, на свой отсталый обывательский манер он считал себя "битником". Вот только он никогда ничего не предпринимал, этот ее дружок. Они никогда никуда не ездили. Они никогда не бывали в обществе. Вот она и решила выйти в свет одна. Однажды вечером она очутилась на Сент-Майклз-элли, в населенных бродягами трущобах Пало-Альто, где отмечался день рождения Кэссади. Кэссади сказал, что главные события разворачиваются за горой под секвойями.
С самого начала Горянка стала любимицей Проказников. Она всегда казалась совершенно открытой, без малейшей подсказки со стороны. Она была сплошным шумным зарядом энергии. Появлялась Горянка - и у вас моментально поднималось настроение, стоило вам увидеть, как расплывается в улыбке ее лицо, а большие карие глаза открываются все шире, шире, шире, шире, пока не взрываются у вас перед глазами солнечными пятнами, и вы знали, что сейчас она пропоет своим чудесным голосом на деревенский манер:
- Эй! Угадай, что нам охота сделать! Мы тут ходили в "Боуз" универсальный магазин, - это же отпад! Нам охота отхватить где-нибудь семян и посадить в тамошний ящик для растений траву! Да пойми же ты! Через полгода весь город будет в отпаде! - И так далее.
Однако под слоем всех этих "охот" и "отпадов" она оказалась едва ли не самой смышленной девушкой из всех, за исключением, быть может, Фэй. Фэй же почти ничего не говорила, так что это был спорный вопрос. Как выяснилось, Горянка росла в весьма почтенной и зажиточной семье унитариев в Пакипси, штат Нью-Йорк. Во всяком случае, схватывала она все на лету. Человеком она была решительным, и наглости ей было не занимать. К тому же с каждым днем она хорошела. Всего лишь несколько недель нерегулярного питания тушенкой с рисом у Кизи - так сказать, все той же вынужденной диеты долголетия сделали свое дело, и она начала худеть и хорошеть. Кизи не оставлял все это незамеченным. Он был Горцем, а она - Горянкой. Она была создана для него...
Горянка поселилась в палатке на крошечном плато, венчавшем пригорок за домом, под секвойями. Там же стояла палатка Пейджа Браунинга. И еще Бэббса с Гретхен. Майк Хейджен же владел своей Дрюч-Хибарой. Дрюч-Хибара была одним из выдающихся - Н е и с п р а в н о с т ь! - творений Хейджена. Ни одна доска не была как следует пригнана, и ни один гвоздь не был вбит до конца. Казалось, доски собрали вместе, заключив с ними временное соглашение. В один прекрасный день Кизи взял молоток, вбил в крышу хибары единственный гвоздь, и вся хибара рухнула.
- Ничто не вечно, Хейджен! - воскликнула Горянка, и средь секвойного леса зарокотал ее смех.
А Пещера Отшельника... Однажды Фэй выглянула в кухонное окно и увидела у подножия холма за домом человечка, смотревшего с лесной опушки на дом, точно умирающий с голоду зверь. Это был худой малыш, едва ли пять футов ростом, однако у него была громадная черная борода, что делало его похожим на одного из озаркских гномов в "Барни Гугле". Он просто стоял и таращил на дом свои голодные большие глаза, на которые падали черные лохмы. Фэй вынесла ему тарелку жареной рыбы. Не говоря ни слова, он взял тарелку и все съел; и так и остался. Отшельник!
Отшельник почти все время молчал, однако он оказался всесторонне образованным человеком и не отказывался поговорить с людьми, которым доверял, к примеру с Кизи. Ему было всего восемнадцать. Прежде он жил с матерью где-то неподалеку от Ла-Хонды. В школе он имел кучу неприятностей. Он имел кучу неприятностей всюду. Он был Чудилой. В конце концов он ушел из дома и стал жить в лесу - босой, в одной рубашке и джинсах,- где добывал себе пропитание, охотясь на зверей и убивая острогой рыбу. Время от времени он попадался на глаза людям, а школьники то и дело пытались выследить его, разрушали его шалаши и всеми способами его изводили. Скитания привели его в лес, высящийся позади дома Кизи, - дикую местность, названную когда-то "Парком Сэма Макдональда", но так и не расчищенную.
В темном углублении мшистого, пропахшего плесенью зеленого оврага, уходящего от тропинки высоко в лес, Отшельник соорудил себе Пещеру Отшельника. Туда он натаскал вещиц, которые мигали, мерцали и ворковали. Кроме того, он стал хранителем устроенной в пещере общинной заначки кислоты. Были у него и другие тайны. к примеру, дневники... "Мемуары Отшельника", в которых подлинная жизнь и его отшельническая фантазия сливались воедино извилистыми реками, полными маленьких мальчиков и заблудившихся охотников, спасти которых было под силу одному лишь Отшельнику... Никто так и не узнал его настоящего имени до тех пор, пока полиции не пришлось, как я уже сказал, по прошествии нескольких месяцев составлять протокол...
Потом Бэббс открыл Дневное Свечение, светящиеся краски, и принялся раскрашивать ими все те же стволы секвой, заставив их сверкать зеленым, оранжевым, желтым. Черт возьми, он раскрасил даже листья, и по ночам обиталище Кизи стало светиться. И оглашаться звуками. Приезжало все больше народу - кто на денек, а кто и надолго. Кэссади привез скандинавского типа блондинку, которая постоянно твердила о "пунктиках". У каждого, мол, свой пунктик. Она получила прозвище Девица Тупица. Потом - девушка, которая носила гигантские красные шляпы с обвислыми полями и круглые "бабушкины" очки: для тех времен дело еще невиданное. Она превратилась в Мардж Баржу. Затем - скульптор по имени Рон Бойс, худощавый малый из Новой Англии с голосом, гнусавым, как у Титуса Муди, только такого Титуса Муди, который изъясняется на языке "людей с понятием": "Знаешь, старина, я, значит, вот что говорю",- и так далее. Бойс привез с собой скульптуру, изображающую повешенного, и ее, соорудив петлю, вздернули на суку. Кроме того, он изваял громадную Птицу Грома - снабженное клювом чудовище гигантских размеров, нечто среднее между Тором и Вотаном, с янтарным куполом на горбу. - и внутрь ее можно было забраться. Внутри было натянуто несколько толстых проволочных струн, которые можно было подергать, чем все и занимались, и тогда Птица Грома оглашала ущелье звуками мощнейшего в истории человечества вибрационного баса. Потом он привез изваяние из листового металла на сюжет "Камасутры" - огромный металлический парень уткнулся лицом в металлический пах крупной металлической красотки. Левая нога у нее была отведена в сторону. Скульптура была полая, и Бэббс подвел к ней шланг, пустил воду, и из ноги хлынула струя - так они ее и оставили, эту нескончаемую струю. Выглядело это так, словно красотка испытывает вечный оргазм в левой ноге.
И еще... "Шшшш-шшшш-шшшш" - Брэдли. Брэдли, Брэдли Ходжман в университете был чемпионом по теннису. При низком росте он был весьма мускулист. Приехав - точнее, нагрянув, Брэдли мог только нагрянуть, - он повел себя так странно, что даже у Кизи народ стал специально собираться на него посмотреть. Изъяснялся он сгустками слов: "Рухнули на землю у распивочной - нерастворимые летающие объекты, нитраты помятые зеленые человечки у заднего крыльца - единственная хромированная ноздря, точно по Рэю Брэдбери, вы же понимаете", - при этом он, ссутилившись, с рассеянной ухмылкой на лице и зачесанными на лоб, как у любителя сёрфинга, волосами, плавно скользил по комнате, а потом заливался застревающим где-то в глотке шипящим смехом: "Шшшш-шшшш-шшшш-шшшш", - и смеялся, пока кто-нибудь не предпринимал попытку прервать эту его череду шипящих, задав вопрос о том, как сейчас идут дела в теннисе, и тогда он, ухмыляясь уже во весь рот и округлив глаза до мыслимых пределов многозначительности, произносил: "Однажды я запустил мяч высоко вверх... а он так и не вернулся... Шшшшшшшш-шшшш-шшшш..."
По правде говоря, в начале шестидесятых находилось немало людей, которые были... да-да, созвучны. Про себя я обычно называл их Чудесными Людьми - из-за "Писем о Чудесных Людях", которые они писали своим родителям. Собирались такие детишки в основном в ЛосАнджелесе, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Каждый входил в состав регулярной команды, совершавшей постоянные переезды из города в город. Большинство было из семей среднего класса, относящихся не к крупной буржуазии, а скорее (да стерпит бумага подобную затасканную чушь) к буржуазии мелкой - из семей, где в цене была Культура, но не водилось денег, а не из семей состоятельных, где Культурой и не пахло. По крайней мере, именно эта особенность тех Чудесных Людей, которых я знал, поразила меня больше всего. Для них имели значение Культуры, Истина и Красота... "Искусство это кредо, а не ремесло", - как заметил кто-то из них... Молодость! Свобода! Господи, и откуда только брались деньги? -казалось, из воздуха, но это давало возможность жить вместе с другими ребятами и заниматься своей вещью - Нашей собственной вещью! - в нашей собственной социальной среде, где не надо ходить на с л у ж б у и можно жить на наших собственных условиях - Мы! и люди нашего возраста! - это было... чудесно, это вызывало... в о л н у ю щ е е ч у в с т в о, а добропорядочный мир никогда не понимал ее. эту вещь из чужой социальной среды, не понимал, почему те, кому всего лишь девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два или около того, не желают, чтобы им помогали начинать карьеру с нижней ступени лестницы, вовсе не желают, да и вообще посылают эту лестницу ко всем чертям, сверху донизу, поскольку уже давно поднялись на тот... уровень, который так прикольно с б и в а е т с т о л к у весь добропорядочный мир! Добропорядочные люди постоянно пытались разобраться в том, что именно здесь н е л а д н о, - ни разу не испытав этого чувства сами. Добропорядочные люди называли их битниками. Возможно, Чудесные Люди и разделяли возбуждение, владевшее в конце пятидесятых годов Бит-Поколением. но не стоит забывать, что в их специфической богемной социальной среде появился новый важнейший лейтмотив, а именно - психеделические наркотики.
Эл... Эс... Дэ... под-спуд-но... Тимоти Лири, Алперт, а также некоторые фармацевты вроде Ала Хаббарда и некоего типа, скрывавшегося под именем Доктора Сполдинга, с истинно мессианской убежденностью выплескивали ЛСД в круги людей с понятием. В жизни людей с понятием ЛСД, пейотль, мескалин, семена пурпурного вьюнка становились новой тайной вещью. Целые компании начавших ею увлекаться молодых людей уже заманивались в ампутированные квартиры, как я их называл. Столы, стулья, кровати - все эти предметы мебели всегда были лишены ножек. Это можно было назвать и общинной жизнью на полу. хотя никто не пользовался терминами типа "общинная жизнь", "коммуна" и им подобными. У них не было никакой собственной философии лишь доставшиеся им от б и т н и к о в крохи буддизма да теория Хаксли об открывании дверей разума, никакого особого образа жизни, за исключением все той же Безногости... Они были... скажем, Ч у д е с н ы м и Л ю д ь м и! не "студентами", "клерками", "продавщицами" или "стажерами на административной работе" Боже упаси, отстаньте от меня со своими ярлыками игры в профессии! - мы же Чудесные Люди, мы выше всей этой вашей свалки бездушных роботов:::::: и в этот момент они обычно садились писать домой "Письмо о Чудесных Людях". Как правило, такие письма писали девушки своим матерям. Думаю, что матери всей Калифорнии, всей Америки выучили "Письмо о Чудесных Людях" наизусть. Писалось оно так:
"Дорогая мама! Надеюсь, ты не волнуешься, но я хотела написать раньше. Сейчас я в (Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Аризоне, резервации индейцев хопи!!!! Айихике, Сан-Мигеле-де-Альенде, Масатлане, Мексике!!!!), тут просто чудесно. Такие красивые места! Здесь мы уже неделю. Не буду утомлять тебя подробным рассказом о том, как все это произошло, я правда старалась, потому что знала, что ты этого хочешь, но (со школой, с колледжем, работой, у нас с Дэнни) ничего не вышло, вот я и приехала сюда, а здесь такие красивые места! Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я познакомилась с ЧУДЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ, и...."
...и в душе каждой, даже самой недогадливой мамаши во всех СШ Америки инстинктивно рождается истерический вопль: битники, бродяги, чернокожие,.. наркотики.
День у Кизи в доме начинался - когда? Часов нигде не было, а наручных никто не носил. Стоило проснуться, и глаза слепил пробивающийся сквозь секвойный лес искрящийся яркий свет. Первыми звуками были обычно либо голос Фэй, зовущий детишек - "Джед! Шеннон!" - либо хлопанье дверцы кухонного шкафа, либо громыхание кастрюль. Неиссякаемая Фэй... Потом могла проехать по деревянному мосту и остановиться на грунтовой площадке перед домом машина. Иногда это бывал кто-то из своих, к примеру, возвращался Хейджен. Он постоянно куда-то ездил. Иногда - поднадоевшие визитеры Бог знает откуда, друзья друзей друзей: кто - из любопытства, кто - в поисках наркотиков, то ли студенты из Беркли, то ли кто-то еще - разве их разберешь. Как бы там ни было, а жители дома и окрестностей начинали просыпаться. Выходит Кизи в одних трусах, направляется прямо к ручью и с тем, чтобы окончательно взбодриться, окунается в его ласковую холодную воду. Джордж Уокер в одних джинсах сидит на веранде и, точно совершающий утреннее омовение кот, ощупывает в поисках изъянов мышцы рук, плеч, торса и все прочие и выдавливает прыщи. Ближе к вечеру начинался период бурной деятельности, и народ приступал к воплощению в жизнь множества проектов, самым сложным из которых, и вдобавок, судя по всему, затянувшимся до бесконечности, был фильм.
Большую часть осени 1964 года, зиму и начало весны 1965 года Проказники провели в работе над... Фильмом. У них было часов на сорок пять цветной пленки, отснятой во время автобусного путешествия, и при первом же просмотре материал оказался чудовищным. На Фильм Кизи возлагал большие надежды, причем во многих смыслах. Это был первый в мире кислотный Фильм, снятый в условиях полнейшей стихийности, во время вихревой езды по глубинным районам Америки, и запечатлевший все с е й ч а с, в данное мгновение. Тогдашняя фантазия заключалась в... коренном перевороте с точки зрения средств выразительности... но одновременно и в чем-то таком, что бы поразило и восхитило широкие массы - Фильм должен был годиться для коммерческого показа всюду, а не только в изолированном мире торчков. Однако Фильм, как я сказал, был чудовищным. Заниматься монтажом сорокапятичасовой пленки было невероятно трудно и утомительно. И кроме того... большая часть Фильма вышла не в фокусе. Хейджен, как и все прочие, почти все время тащился, а в особенности мало способствовало съемкам подпрыгивание автобуса - н о в е д ь т а к и м и б ы л о п у т е ш е с т в и е! И все же... Кроме того, на пленке почти не было установочных кадров кадров, показывающих, где именно находился автобус во время того или иного события. Но кому нужны все эти затасканные голливудские ухищрения с дальним, средним и крупным планом, аккуратными монтажными кадрами, наплывами, панорамированием, "наездами" и "отъездами" - кому нужно все это устаревшее дерьмо! И все же... окунуться в работу на склеечном прессе с милями подпрыгивающей, бьющей рикошетом, исходящей неистовством кинопленки было все равно что войти в джунгли, где зеленые вьющиеся стебли растут быстрее, чем вы успеваете их перед собой срубить.
Фильм уже обошелся в кругленькую сумму - около 70000 долларов, главным образом за лабораторную обработку цветной кинопленки. Все деньги, полученные за два романа и инсценировку "Над кукушкиным гнездом", Кизи вложил в компанию "Отважные Полеты". Внес некоторый капитал и брат Кизи Чак, владевший прибыльной маслобойней в Спрингфилде, штат Орегон. Отец Джорджа Уокера сделал на имя сына ограниченный кредитный вклад, и тот при возможности тоже жертвовал на общее дело. Согласно бухгалтерским книгам, которые вела Фэй, к концу 1965 года компания "Отважные Полеты" истратила на разнообразные рискованные предприятия Проказников 103000 долларов. Прожиточные расходы всей группы составляли около 20 000 долларов в год цифра небольшая, учитывая, что лишь в редких случаях приходилось обеспечивать менее десяти человек. к тому же, как правило, у них были две-три машины. И жильем, и продовольствием всех обеспечивал Кизи.
Г о р ш о к с д е н ь г а м и у в х о д н о й д в е р и... На полках в гостиной постепенно собиралась небольшая, но любопытная библиотека, в основном из научной фантастики и прочих таинственных вещей, и, взяв в руки практически любую из этих книг, можно было ощутить поистине удивительные флюиды. Как напоминает все, что творится здесь, эту книгу на полке Кизи роман Роберта Хайнлайна "Чужой в чужой стране". Это же в голове не укладывается. Получается, будто Хайнлайна и Проказников связывают некие непостижимые, не обусловленные никакими причинами неразрывные узы. Это роман о марсианине, который прилетает на Землю, подлинном Супергерое, рожденном, на самом деле, от земных матери и отца после космического полета с Земли на Марс, однако воспитанном существами, обладающими безграничным могуществом - марсианами. В научнофантастических романах существа с других планет всегда обладают безграничным могуществом. Как бы там ни было, вокруг него сплачивается мистическое братство, основанное на таинственном обряде, известном как "дележ общей воды". Живут члены братства в... Л а - Х о н д е! У К и з и! Жилище их называется "Гнездо". Жизнь их выходит за рамки привычных земных игр в общественое положение, секс и деньги. Ни одного человека, однажды разделившего со всеми воду и ставшего частью жизни в "Гнезде", уже не волнуют больше подобные пошлые состязания. Внутри, у входной двери, стоит горшок с деньгами, предоставленными Супергероем в общее распоряжение... Все в "Гнезде" делается совершенно открыто - ни секретов, ни вины, ни ревности, ни унижений, какая бы ни была причина: "...многоженство групповая теогамия... Поэтому, что бы ни происходило или должно было произойти... все относилось не к общественной жизни, а к личной. "Кроме нас, здесь богов Нет",- разве можно было при этом кого-то обидеть? Вакханалия, беззастенчивые обмены партнерами, общинная жизнь... все на свете".
К тому времени Кизи оборудовал звуковой аппаратурой не только автобус, но и сам лес. Вверх по склону холма тянулись, пропадая в зарослях секвой, провода, а там, наверху, микрофоны могли ловить случайные звуки. В секвойном лесу, на вершине отвесной скалы, на другой стороне шоссе, были установлены мощные громкоговорители с театральными рупорами, вполне способные озвучить все ущелье. И каждая древняя сфеноидальная пазуха листвы секвойного леса оглашалась нутряным джазом Роланда Кёрка и его полдюжины саксофонов.
С у м е р к и! Гигантские зеленые и оранжевые полосы светящейся краски поднимались по стволам парящих в вышине секвой и мерцали в темноте так, словно Природа сказала наконец: "Пора бы и приколоться",- и прикололась до галлюцинаций. Наверху, в овраге за домом, позади Пещеры Отшельника, были разрисованные светящейся краской маски, коробки, механизмы и прочие штуковины, которые светились, мигали, жужжали, свистели, ревели, там были микрофоны, способные улавливать звуки, издаваемые животными, отшельниками, кем угодно, и транслировать их с верхушек деревьев, словно безумную невнятную тарабарщину макак-резусов на фонограмме старых радиоспектаклей о "Джиме из джунглей". С у м е р к и! С наступлением сумерек можно было надеть что-нибудь типа шлема авиатора времен первой мировой войны, только размалеванного режущими глаз светящимися красками, разрисовать лицо светящимися созвездиями - Медведица, Козерог, - и таким великим светящимся героем направиться в сухие темные леса, а из глубины леса, с вершины холма, можно было произнести, только голосом призрака, как Тень, любую речь, к примеру, такую: "Говорит пост управления, говорит пост управления, освободите взлетно-посадочную Полосу Один, приближаются микробы-пантеры, каждая пора кровоточит древней корпией, умоляют дать им высокооктановый бензин, берегитесь, будьте осторожны, все, кто спит в казармах на главной полосе, комки в ваших матрасах - это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке... Заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем, как войско муравьев..." - и с удовольствием сознавать, что кто-нибудь, любой, может ответить из дома или откуда-нибудь еще. через другой микрофон, пророкотав над холмами ЛаХонды: "Помогите, помогите, поменяйте полюса в каждом косяке, спрячьтесь в складных метрах, сверьте мозги для подсчета присутствующих..." А в сфеноидах какого-то жуткого места вовсю гнусавил и изгилялся над музыкой Боб Дилан...
С наступлением вечера все Проказники заходят в дом, из рук в руки переходят несколько косяков, слюна-нана-на-на, вся вещь как будто еще глубже погружается в м г н о в е н и е, и народ работает над записями, записи воспроизводятся, останавливаются, перематываются, снова воспроизводятся, щелкает пластмассовая рукоятка и останавливаются опять... передается по кругу небольшая доза винта - какая роскошная волна прихода под секвойями! - в основном бензедрин и декседрин, после чего наступает пик работоспособности, и ты озвучиваешь ночь... ставя всевозможные эксперименты, которые здесь в особом почете - прикладываются, например, к голому животу контактные микрофоны и прослушивается бульканье ферментов. У большинства Проказников в животах происходит "буль-скок-ур-р-рр" и так далее, однако у Кэссади - "жжж! - динь-дон! - дзинь!", точно его запустили на 78 оборотов в минуту, тогда как все крутятся на 33, что, по общему мнению, вполне естественно. А потом они ставят запись под телевизионную передачу. То есть включают телевизор, скажем, "Вечер Эда Салливана", но выключают звук и ставят пленку с записью того, как, скажем, Бэббс и кто-то еще галдят, громко повторяя произнесенные друг другом слова. Изображение "Вечера Эда Салливана" и слова на пленке внезапно принуждают разум выискивать связи между двумя абсолютно разными видами восприятия. На телевизионном экране Эд Салливан держит в своих руках руки Эллы Фицджеральд, слегка поглаживая их, точно это не руки вовсе, а первые весенние ласточки, и шевелит губами, вероятно, говоря: "Элла, это было великолепно! Правда великолепно! Дамы и господа, поаплодируем величайшей леди!" Но голос, который звучит, произносит, обращаясь к Элле Фитцджеральд, абсолютно синхронно: "Комки в ваших матрасах - это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке... дамы и господа, заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем..."
Превосходно! Настоящее откровение!..
...Хотя посторонним подобная сверхъестественная синхронность казалась всего лишь случайным совпадением, а то и попросту лишенной всякого смысла причудой. Они не могли понять, чему это так дружно радуются Проказники. Неизбежный конфуз несозвучных, - как и большинство уникальных ритуалов Проказников, этот тоже возник из опыта восприятия ЛСД, без которого был абсолютно непонятен. Под ЛСД, если она действовала надлежащим образом, "я" и "не-я" начинали сливаться воедино. Сливались и многие вещи. казавшиеся прежде несовместимыми: звук становился... ц в е т о м! - голубым... цвета становились запахами, стены начинали д ы ш а т ь, как поверхность листа, поглощая воздух, выдыхаемый людьми. Занавеска превращалась в бетонную колонну, и все-таки струилась вниз мелкой рябью - эта удивительная бетонная масса струится мелкими гармоническими волнами, точно звуковая перемычка Пуже перед аварией, и можно ощутить ее, всю гармонию вселенной. где все гармоники, от грандиознейшей до самой мелкой глубоко личной - presque vu! сливаются в это самое мгновение воедино....
Эта сторона восприятия ЛСД - о щ у щ е н и е! связана с юнговской теорией синхронности. Юнг пытался объяснить смысл совпадений, которые происходят в жизни и не могут быть истолкованы с помощью причинно-следственной аргументации, к примеру, феномен экстрасенсорного восприятия. Он выдвинул гипотезу о том, что подсознание воспринимает определенные архетипические модели, которые ускользают от сознания. Эти модели, по его мнению, и есть то, что объединяет субъективные или психические явления с реально существующими объектами чувственного восприятия - "я" с "не-я", как в психосоматической медицине или в явлениях современной микрофизики, при которых глаз наблюдателя становится неотъемлемой частью эксперимента. В прошлом ту же идею пытались выдвинуть бесчисленные философы, пророки, древние ученые, не говоря уже об алхимиках и оккультистах: Платон, Лао-цзы, Пико делла Мирандола, Агриппа, Кеплер, Лейбниц. Согласно этой идее, как каждый объект восприятия, так и каждый субъект представляют собой микрокосм единой модели вселенной. То есть каждый человек как бы является атомом в молекуле ногтя на пальце некоего исполинского существа. Большинство людей всю жизнь пытаются понять, как действует молекула, в которой они появились на свет, и единственное, что они понимают наверняка это причинно-следственный характер поведения атомов в этой молекуле. Немногим выдающимся людям удается постичь строение всего ногтя. Немногие гении, вроде Эйнштейна, могут даже увидеть, что они являются частью некоего пальца - отсюда п р о с т р а н с т в о тождественно в р е м е н и, хм-м-м-ммм... Однако при всем при этом многим нет-нет да и удается мельком увидеть внезапно промелькнувший перед глазами ноготь другого пальца, а то и весь палец, или даже выражение лица исполинского существа, и они инстинктивно осознают. что это часть модели, в которой все они заключены, хотя они и совершенно не в состоянии истолковать ее с помощью причины и следствия. И т о г д а - у какого-нибудь провидца, благодаря некоей случайности...
...с л у ч а й н о с т и, Махавира?..
...благодаря некоему выверту обмена веществ, а может, и благодаря некоему н а р к о т и к у, приоткрываются на мгновение двери восприятия, и он почти видит presque vu! - все существо целиком и впервые понимает, что перед ним... с о в е р ш е н н о д р у г а я м о д е л ь... Каждое мгновение его жизни накрепко связано лишь с причинно-следственной цепочкой внутри его крошечного молекулярного мира. Каждое мгновение, сумей он только его проанализировать, полностью раскрывает модель движения исполинского существа, и с этим движением строго синхронизирована его жизнь...
...И КОГДА БЕНЗОВОЗ "ШЕВРОН" СЛЕДУЕТ ЗА АВТОБУСОМ В... НИКУДА.. ТОГДА УДАЕТСЯ МЕЛЬКОМ УВИДЕТЬ МОДЕЛЬ. НОВЫЙ УРОВЕНЬ... А УРОВНЕЙ ЗДЕСЬ МНОЖЕСТВО...
Проказники никогда не упоминали в разговоре синхронность, однако они становились все более и более созвучными этому закону. Ясно, что, согласно этому закону, человек не обладает свободой воли. Ему нет смысла всю жизнь вести борьбу за изменение структуры той тесной окружающей среды, в которую он, по-видимому, заточен. Но важно у в и д е т ь более масштабную модель и п о д ч и н и т ь с я ритму ее движения - П л ы т ь п о т е ч е н и ю! принять ее и подняться над своим непосредственным окружением, а то и изменить его, приняв эту более масштабную модель и с упоением ей подчинившись - Д е л а й д о б р о т а м, г д е о н о п р и н е с е т б о л ь ш е п о л ь з ы!
Постепенно позиция Проказников стала включать в себя те основные вещи, которые издавна были известны религиозным мистикам,- вещи, общие для индуистов, буддистов, христиан, а вдобавок и для сторонников теософии и даже приверженцев культа летающих тарелок. А именно - о п ы т в о с п р и я т и я Иного Мира, более высокого уровня реальности. И осознание космического единства этого высшего уровня. И ощущение вечности, чувство, что нечто, известное нам как время, является всего лишь результатом наивной веры в причинную связь - убеждение в том, что А в прошлом является причиной В в настоящем, которое явится причиной С в будущем, тогда как на самом деле А, В и С являются частями модели, правильно понять которую можно, лишь открыв двери восприятия и обретя опыт этого восприятия... в данное мгновение... данное высочайшее мгновение... данный к а й р о с...
Долгое время я не мог разобраться в одном полюбившемся Проказникам восточном ритуале - бросании и-цзинских монет. "И-цзин" - это древнекитайский текст. Называется он "Книга перемен". В нем содержатся шестьдесят четыре пророческие формулировки, в высшей степени метафорические. Вы задаете "И-цзин" вопрос, трижды бросаете три монеты и получаете гексаграмму и номер, который указывает на определенное место в книге. Оно содержит "ответ" на ваш вопрос... да; однако по всем признакам "И-цзин" была не совсем в духе Проказников. Мне никак не удавалось поставить ее в один ряд с электрифицированным, осененным развевающимися американскими флагами, сверкающим электро-пастельным набегом Проказников на великую американскую автостраду. И все-таки - ну конечно! - "И-цзин" была не чем иным, как книгой, отражающей "Сейчас", данное мгновение. Ведь, как сказал Юнг. то, как выпадают монеты, неизбежно связано со свойствами всего мгновения, в которое они выпадают, всей модели, и "образует часть этого мгновения - часть, для нас ничего не значащую, однако полную смысла на взгляд китайца"... эти вещи
ДОСТУПНЫЕ ЛИШЬ СЧАСТЛИВЧИКАМ ДА ВЕСЕЛЫМ ПРОКАЗНИКАМ
...и еще многие тайны синхронизации с той поры... На полке в гостиной Кизи стоит еще одна книга, в которую, похоже, заглядывают все, - маленькая книжка Германа Гессе под названием "Паломничество в Страну Востока". Гессе написал ее в 1932 году, и все же... с и н х р о н и з а ц и я!.. это же книга... именно... о Проказниках! и великом автобусном путешествии 1964 года! "Раз уж суждено мне было пережить вместе с другими нечто великое, начинается книга. - Раз уж имел счастье принадлежать к Братству и быть одним из участников того единственного в своем роде странствия". Дальше там рассказывается о странном кружном путешествии по Европе, в восточном направлении, которое предприняли члены этого Братства. Начиналось оно вроде бы как обычное путешествие с целью добраться из одного места в другое, но мало-помалу приобрело глубокий, хотя и не поддающийся определению, смысл: "Ведь блаженство мое в самом деле состояло из той же тайны, что и блаженство сновидений, оно состояло из свободы иметь все вообразимые переживания, одновременно играючи перемешивать внешнее и внутреннее, распоряжаться Временем и Пространством, как кулисами. Подобно тому как мы, члены Братства, совершали наши кругосветные путешествия без автомобилей и пароходов, как силой нашей веры мы преображали сотрясенный войной мир и претворяли его в рай, в акте такого же чуда мы творчески заключали в одном мгновении настоящего все прошедшее, все будущее, все измышленное". Мгновение настоящего! К а й р о с! Как будто этот парень и сам торчал под кислотой и был в а в т о б у с е.
Каждую пятницу вечером они проводили инструктаж. Словечко "инструктаж" привез со своей вьетнамской военной службы Бэббс. Фэй готовит ужин из риса с бобами, мяса или тушенки, все идут на кухню, накладывают из кастрюли на тарелку еду и принимаются есть. По кругу передаются два-три косяка - слюна-на-на-на-на. Потом все поднимаются в одну из палаток, стоящих на плато, в палатку Пейджа, туда втискиваются все, усаживаются где придется, прижав колени к подбородку, и начинают предлагать темы для дискуссии. Как ни странно, на каком-то уровне все это напоминает летний лагерь, совещание Почетного Совета в лесу, после ужина, все пропахло обуглившимися головешками, брезент пропитался росой, громко поют сверчки и цикады, а народ колотит себя по щиколоткам, отгоняя комаров, жуков и прочую дрянь. С другой стороны, запах горящей свежескошенной травы, да и еще... множество уровней... все это уже не совсем летний лагерь. Как правило, все ждут, когда начнет Кизи. Начинает он обычно с чего-то конкретного - с того, что видел, с того, что делал... и постепенно переходит к тому, что он по этому поводу надумал.
Он начинает с рассказа о системах запаздывания, которые пытается разработать с использованием магнитофонов. В надворной постройке им сконструированы системы переменного запаздывания, в которых звук с микрофона идет на динамик, а перед динамиком стоит второй микрофон. Этот микрофон улавливает то, что вы только что передали на динамик, но мгновением позже. Если вы наденете наушники, отведенные от второго динамика, то, благодаря эхо-эффекту, сможете прослушать все, что только что произнесли. Того же можно добиться и с помощью магнитофонной ленты, пропустив ленту через звуковые головки двух магнитофонов, прежде чем она начнет наматываться на приемную катушку, а можно испробовать три микрофона и три динамика, четыре магнитофона и четыре звуковые головки, а можно и больше, пока не добьетесь полного ощущения запаздывания...
Как говорит Кизи. в человеке заключены всевозможные системы запаздывания. Одна из них, самая важная, это сенсорное запаздывание промежуток между моментом, когда органы чувств что-то воспринимают, и моментом, когда вы оказываетесь способны на это отреагировать. Будь вы самым проворным из всех живущих на земле людей, для вас это время составит одну тридцатую долю секунды, а большинство людей куда медлительнее. Вот Кэссади вплотную приблизился к этому барьеру в одну тридцатую секунды. Он действует настолько быстро, насколько способен простой смертный, но и ему этот барьер не одолеть. Кэссади - живой пример того, как близко можно подойти к барьеру, но барьер непреодолим. Быстрее действовать уже невозможно. С помощью одной только скорости запаздывание не одолеешь. Все мы на протяжении всей жизни обречены смотреть фильм про собственную жизнь все наши поступки основаны на событиях, которые только что закончились. Они произошли по меньшей мере одну тридцатую секунды тому назад. Мы думаем, что живем в настоящее время, но это не так. То настоящее, которое мы знаем,это всего лишь фильм о прошлом, а управлять обычными способами настоящим мы никогда не сможем. Одолевать это запаздывание надо другим путем - с помощью некоего тотального прорыва. А наряду с ним существуют другие разновидности запаздывания, из него проистекающие. Существуют историческое и социальное запаздывания, когда люди живут тем, что осознавали их предки или кто-то еще, они могут отставать на двадцать пять, на пятьдесят лет, а то и веков, и никто не сможет стать творческим человеком, если прежде всего не преодолеет все эти системы запаздывания. С помощью интеллекта, теоретических знаний, изучения истории и тому подобного человек может преодолеть это препятствие и таким способом довольно глубоко проникнуть в настоящее, но и тогда он упрется в одно из худших запаздываний психологическое. Из-за воспитания, образования, того, как вас растили в семье, из-за заторможенности, навязчивых идей и прочей ерунды ваши эмоции все время отстают, и в результате, если разум хочет что-то предпринять, то эмоции этого не хотят... Слово берет Кэссади:
- Синие носы, красные глаза, и не о чем тут больше говорить.
В кои-то веки он произносит столь короткий монолог.
Н у к о н е ч н о ж е! - в с е т о ж е э м о ц и о н а л ь н о е з а п а з д ы в а н и е - а Кэссади, сам многословный царь Вулкан, внезапно выразил все это с помощью одного непосредственного образа, напоминающего дзэнский стих или стихотворение раннего Паунда, - г о р я щ и е з в е р и н ы е к р а с н ы е г л а з к и, с д е р ж и в а е м ы е н а в я з ч и в ы м и и д е я м и м а л е н ь к о г о х о л о д н о г о с и н е г о н о с а ...
Брэдли, ученик Кэссади, произносит:
- Бог красен,- и даже он на этом умолкает. И этого сукина сына в кои-то веки п р о н я л о - в этих двух словах уместилось все, они даже короче, чем стих Кэссади, похоже, Брэдли даже не пришлось их выдумывать, они сами вырвались как каламбур, сотворенный из фразы "Бог прекрасен", они сказаны для тех из нас, кто понимает вещи, основанные на аналогии: Бог не прекрасен, Бог красен, Бог - красный зверь, сдерживаемый внутри каждого из нас, все чувствующий, совершенный, полностью открытый, только он краснеет от злости на все эти запаздывания...
Кизи негромко хихикает и говорит:
- По-моему, сегодня синхронизация удалась на славу...
Кто-то начинает рассказывать о некоем общем знакомом, которого повязали за хранение травы,- копы ему что-то сказали, он что-то сказал в ответ, и копы принялись его избивать. Все сочувствуют заключенному в темницу бедолаге и высказывают недовольство гнусной склонностью полиции избивать людей, а Бэббс говорит:
- Да! Да! Именно! Именно! Именно! Но все это в его фильме.
В е г о ф и л ь м е - и м е н н о и м е н н о и м е н н о - и все начинают обмозговывать эти слова. О б м о з г о в а л и - и все стало ясно, не нужно больше слов. Для каждого человека, для каждого человека везде и повсюду, запущен его собственный фильм, ставится его собственный киносценарий, и каждый с бешеной энергией в своем фильме играет, только большинство не знает, что этот маленький сценарий - ловушка, из которой не выбраться. Все, кто сидит в палатке, оглядываются по сторонам, и никто не произносит этого вслух, потому что никому этого делать не нужно. И все же каждый мгновенно понимает::::: так или иначе, все это непосредственно связано, с и н х р о н и з и р о в а н о, с тем, что Кизи только что говорил о киноэкране нашего восприятия, который закрывает от нас нашу собственную сущность:::: и в то же время, в это самое мгновение, непосредственно с и н х р о н и з и р о в а н о с настоящим, существующим в реальности фильмом - Фильмом, над которым они работали до изнеможения, не фильмом, а глубокой трясиной, с милями и милями закручивающейся в спираль, склеенной и переклеенной пленки и свежими склейками, опутывающими их, словно множество переплетенных между собой, синхронизированных и все-таки хаотичных и нелегких человеческих жизней, их жизней, жизней всех людей в этом ебучем мире - в э т о с а м о е м г н о в е н и е... Кэссади в своем фильме, называющемся "Предел скорости", одновременно и торчок, чья вещь прибавляющий скорости винт, то есть амфетамины, и единственное в своем роде существо, чья цель - Скорость: быстрее, черт подери, закрутиться в спираль и, подергиваясь и брыкаясь, подойти вплотную к киноэкранному барьеру нашего сознания в одну тридцатую секунды и попытаться проникнуть в... С е й ч а с...
...Фильм Горянки называется "Большая девчонка", и героиня ее сценария - девушка, которая росла импульсивной и сильной девчонкой в благовоспитанном светском окружении - ax, fin de siecle, Пакипси, штат НьюЙорк, ах, вассарские ученые, - и которая никак не вписывалась в тамошние понятия о воспитанных девочках в легких полосатых джемперах средь тусклых солнечных лучиков на каплях воды с трескучих дождевальных установок на зеленых газонах Пакипси, большая девчонка, которой пора совершать побег, и она становится страшно крикливой и наглой, чтобы придать себе сил в этой неравной борьбе, - а потом, согласно сюжету, выясняется, что она стала совсем большая, но уже в другом смысле, что она веселая и красивая...
...Если как следует присмотреться, то можно увидеть Отшельника, который сидит съежившись в углу палатки. Отшельника, которого все любят, но он действует всем на нервы - почему? - и ему говорят: "Отъебись, Отшельник", после чего сами же и раскаиваются, а его фильм называется "Общий неудачный полет". Отшельник - это общий неудачный полет, он берет его на себя, он пускается вместо вас в ваш неудачный полет, в такой, о каком вы и помыслить боялись...
А Пейдж с его черной курткой, на которой висит "Железный крест": его фильм называется - ну конечно! "Зи-лот". Кажется, все, кто сидит в палатке и вдыхает запах горящей травы, вспоминают вдруг рассказанный Пейджем сон, который он видел, когда лежал на узкой тюремной койке в Аризоне за то, что э-э... ну, скажем, морочил гражданам голову, - так вот, ему приснилось, что в городе появился молодой человек по имени Зи-лот, весь в черном, и он до того перебудоражил граждан, что они принялись совершать все те нечеловеческие злодеяния, при мысли о которых прежде содрогались от страха, - бить, к примеру, стекла в магазине компании "Ювелирные изделия для толстых" и сгреба-а-а-а-а-ать все с витрин, набрасываться, к примеру, на маленьких высокозадых мулаточек, совершать все запрещенные поступки, и он воодушевлял их, увлекая за собой все дальше и дальше, мчащийся во весь опор сверкающий черный всадник, Зилот, - а потом, когда настало странное холодное унылое утро, все смотрят друг на друга - к т о э т о с д е л а л? кто устроил всю эту наркотическую вакханалию, все эти грабежи и погромы? ради всего святого, что это на нас нашло? - что случилось с городом? - ну и ну - ч е р т п о д е р и! - это же не мы, это все он, это он заморочил нам голову и чем-то заразил наши мозги, этот гнусный негодяй, З и - л о т, - и они бросаются на улицу, колотя себя то в грудь, то по лысинам, в жажде разыскать Зи-лота, громко выкрикивая его имя как символ крайней степени подлости, - а Зи-лот в это время скачет себе преспокойненько прочь, удаляясь в черный полдень, и им остается лишь провожать взглядом его черную спину и черный зад его коня и смотреть, как они скрываются за очередным холмом, отправляясь в следующий крестовый поход с целью... перебудоражить... жителей очередного города... ...да...
- Да, сегодня синхронизация удалась на славу.
...и все, кто находится в палатке, конечно, смотрят на Кизи и задают себе один и тот же вопрос. Что у него за фильм? Ну как же, начнем с того, что назвать его можно "Рэндл Макмёрфи". Макмёрфи - подлиза и подстрекатель, увлекающий людей за собой надеждой на фильм получше, где будет хоть какое-то действие, сдвигающий сюжет с уютной мертвой точки. Здесь, в Городе-Пороге, малыш, тебя ждут чертовски захватывающие кинокадры. Но и на этом не останавливайся...
...и все эти вещи закрывают от нас настоящее время, говорит Кизи, наш собственный мир, нашу подлинную сущность, а пока мы не проникнем в наш собственный мир, мы не сможем им распоряжаться. Вы это поймете, доведись вам когда-нибудь совершить этот прорыв. Представьте, что у вас есть механическое пианино, и оно играет с бешеной скоростью, все клавиши сами нажимаются у вас на глазах в фантастических аккордах, мелодию эту вы слышите впервые, но так глубоко в нее проникли. что руки сами начинают безошибочно ее исполнять. Когда вы совершите этот прорыв, вы начнете контролировать пианино...
.. .и делиться своим откровением со всеми людьми.
XII. АРЕСТ
ПОСКОЛЬКУ Ла-Хонда манит, как магнит,
Что всего лишь говорит об интересе
к вооруженным Младшим Братьям;
и ПОСКОЛЬКУ Эти наглые воришки
Захватили городишко, но открыли путь простой
Заплатить нам за постой;
и ПОСКОЛЬКУ Современный магазин - вот что от отцов-злодеев нам досталось;
Но как были они Младшими Братьями,
так и остались,
Да еще бандитами - вот беда; и ПОСКОЛЬКУ
Теперь этот Кизи
Обосновался поблизости и парни с ним
хоть куда
Испохабили Дикий Запад
Наркоманы и психопаты
И битники загнивающие
Деревья красят чем-то мерцающим;
и ПОСКОЛЬКУ
В жестяные они бьют барабаны ветками
И корнями, а мужик жестяной
С детородной жестянкой
Прячет улыбку в паху жестяной куртизанки,
А у той в большом пальце ноги эякуляция;
и ПОСКОЛЬКУ
Психопаты шумят, голосят, все
порушить готовы,
Завывают, хохочут да еще издеваются
Хуже бандитов, честное слово; и ПОСКОЛЬКУ Мы знаем, чем они занимаются, НАСТОЯЩИМ ПОДТВЕРЖДАЕМ ВАШИ
ПОЛНОМОЧИЯ::::::::::::
К тому времени Проказников охватил такой наступательный порыв, что они стали чувствовать себя защищенными даже от такой очевидной опасности, как полиция.
Кизи и Проказники доставляли все больше и больше хлопот жителям Ла-Хонды, а заодно - шерифу округа Сан-Матео и чиновникам федеральной службы по борьбе с наркотиками. Не имея представления о том, какой чертовщиной объясняется столь безумная жизнь в доме Кизи, они, вероятно, предположили, что там вовсю употребляют вызывающие привыкание наркотики морфий, кокаин или героин. В конце 1964 года за домом было установлено наблюдение. Проказники об этом знали и с удовольствием затевали веселые игры с копами. Главным агентом федеральной службы по борьбе с наркотиками в районе был сан-францисский китаец, Агент Уильям Вонг. Проказники написали и вывесили на стене дома громадное объявление:
МЫ ЧИСТЫ, УИЛЛИ!
Весьма интересной она была, эта полицейская игра. Ночью копы таились в лесу, неподалеку от ручья, кто-то из них мог случайно промочить в ручье ноги и что-то по этому поводу сказать. Проказники прослушивали все это с помощью установленных в лесу дистанционных микрофонов, после чего среди секвой раздавался пропущенный через усилитель глумливый голос Горянки, вещающий из домика:
- Эй, копы! Почему бы вам не войти в дом и не обсохнуть! Бросайте свою полицейскую игру, входите и угоститесь чудесным горячим кофе!
А копы играли себе в свою вечную полицейскую игру. По крайней мере, на взгляд Проказников все это выглядело именно так.
Примерно 21 апреля 1965 года до Проказников дошли слухи о том, что уже выписан ордер и копы готовят налет. Превосходно! Копы и впрямь намеревались играть в свою игру, пока шары на лоб не полезут. Проказники вывесили на воротах огромное объявление:
ВХОД ВОСПРЕЩЕН! ИДЕТ ПЯТИДНЕВНЫЙ ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ
точно затевали самую отвратительную, самую чудовищную наркотическую оргию в истории человечества. На самом-то деле они взялись за уборку помещения. На третий день обратного отсчета, 23 апреля 1965 года, в 10:50 вечера, налет начался. Боже праведный, так вдохновенно полицейские еще никогда не играли. Вот это было зрелище! В совершенстве обученные полицейской игре копы, Федеральный Агент Вонг, восемь немецких овчарок, автомобили, полицейские фургоны, револьверы, вспомогательные группы граждан, лассо, переносные рации, сирены - Космо, донельзя прикольная сцена налета! - и до самого конца Проказники играли ее именно так, как ее и видели: как высокий фарс, оперу-буфф. Копы утверждали, что застигли Кизи за тем, как он пытался спустить в туалет дозу марихуаны. Кизи утверждал, что он всего лишь расписывал унитаз цветами. Ванная комната уже превратилась в сумасшедший дом, украшенный коллажем из фотографий, газетных вырезок, стенной росписи, мандал и всех прочих нелепейших вещей, и стала домашней разновидностью автобуса, и вот туда ворвались копы, и Агент Вонг схватил Кизи со спины. Впоследствии Кизи среди прочих обвинений было предъявлено обвинение в сопротивлении при аресте, на что он возразил, что находился в ванной, и тут возникло некое неопознанное лицо мужского пола, которое сзади заключило его в объятия, за что, естественно, пришлось ему как следует врезать. Смех да и только! По словам Кизи, оказанное им сопротивление привело к тому, что Вонг перевернулся вверх тормашками и с шумом плюхнулся в ванну, прямо на плескавшегося там Пейджа Браунинга. Браунинга тоже взяли за сопротивление при аресте. Это уже был перебор.
Даже после того, как налетчики выстроили всех, кто был в доме, всего тринадцать человек, у стены и принялись обыскивать их на предмет наркотиков, все это еще оставалось самой эксцентричной полицейской игрой, какую кто-либо видел в исполнении копов. Один из налетчиков сунул руку в карман Майка Хейджена, а когда вынул, в ней оказался пузырек с какой-то прозрачной жидкостью, после чего все Проказники подняли крик:
"Эй! Играйте честно! Играйте честно! Будьте честными копами! Играйте усердно, но честно..." - и так далее. О пузырьке, что бы там ни находилось или подразумевалось, не было с тех пор ни слуху ни духу. Во дворе, в ящике для инструментов, налетчики обнаружили шприц, наполненный какой-то жидкостью - это оказалось масло для смазки магнитофонов,- в результате чего Кизи и еще двенадцать человек, включая Бэббса, Гретхен, Хейджена, Уокера, Горянку. Пейджа, Кэссади и Отшельника, были взяты под стражу на основе многочисленных обвинений, в том числе в хранении марихуаны и принадлежностей для приема наркотиков (шприц), сопротивлении при аресте и причинении ущерба нравственному облику несовершеннолетних (Горянка и Отшельник). Даже после этого все происходящее оставалось не больше чем игрой в полицейских и тюрьму, судью и адвоката, в которой были и высокие моменты, вроде того, когда всех их выпустили под залог из тюрьмы в Сан-Матео, и только они вышли, как появилась мать Отшельника. Из журнала регистрации приводов они узнали, что Отшельника зовут Энтони Дин Уэллс. Прежде его именем никто не интересовался. Как бы там ни было, мать влепила ему оплеуху дешевым изданием романа "Над кукушкиным гнездом" и завопила:
- Убирайся в свой кукушкин притон! Надо было сидеть в гнезде, а не летать над ним, тоже мне кукушка!
Да, все это уже был перебор. Когда копы их регистрировали, Бэббс на вопрос о роде занятий ответил "кинопродюсер", Горянка заявила, что она "кинолаборантка". В результате местные газеты на полном серьезе назвали Бэббса известным продюсером, арестованным во время облавы вместе с известным прозаиком - Кизи. Это уже была популярность. Сан-францисские газеты проявили к этому делу весьма живой интерес и послали людей взять у Кизи интервью в Наркотическом Притоне, после чего сведения об образе жизни Проказников впервые были преданы гласности, хотя и в извращенном виде.
О лучшей рекламе нельзя было и мечтать, по крайней мере в среде интеллектуалов с понятием, где Проказники могли рассчитывать на приобретение немалого авторитета. Обвинить кого-то в хранении марихуаны было все равно что заявить: "Я видел, как он выпил рюмку спиртного". О Кизи писали как о некоем "Христе-хипстере", "современном мистике" по образцу Джека Керуака и Уильяма Барроуза. Как всем стало ясно из прессы, Кизи даже пошел дальше. Он прекратил писать. Теперь он работал над большим экспериментальным кинофильмом под названием - как на полном серьезе сообщали газеты - "Отважный Путешественник и его Веселые Проказники едут в поисках прохлады". "Писатели,- заявил он репортеру,- зажаты в тисках искусственно созданных правил. Мы зажаты в тисках синтаксиса. Над нами властвует воображаемый учитель с красной шариковой ручкой, который при малейшем отступлении от правил с позором снижает оценку. Даже "Кукушка" похожа скорее на тщательно продуманную рекламную брошюру".
Об ЛСД при этом ни разу не упоминалось. Кизи был представлен публике прежде всего как фантазер, который отказался от своего состояния и карьеры прозаика ради изучения новых форм выражения. В калифорнийской прессе он из писателя, пользующегося известностью в литературных кругах, вырос в настоящую знаменитость. Если цель налета состояла в том, чтобы искоренить битников-наркоманов,- более плачевным исходом для копов полицейская игра обернуться не могла.
После того как Кизи и Проказников освободили под залог, бесконечные юридические споры не прекратились - хотя все они оставались на свободе. На стороне Кизи была целая команда напористых и способных молодых адвокатов: зять Чумы Пол Робертсон в Сан-Хосе, а также Пат Халлинэн и Брайен Роэн из Сан-Франциско. Халлинэн был сыном адвоката Винсента Халлинэна прославленного защитника обездоленных. Мало-помалу обвинения против всех, кроме Кизи и Пейджа Браунинга, отпали, но и им в конце концов было предъявлено лишь одно обвинение - в хранении марихуаны. По подсчетам Роэна, за последние восемь месяцев 1965 года их пятнадцать раз вызывали в Редвуд-сити, в суд округа СанМатео. Да, длилось это бесконечно, зато все оставались на свободе...
Да! Кроме того, к Кизи в Ла-Хонду зачастили торчки, молодежь, чудаки и туристы-интеллектуалы всех мастей.
Вернулся даже Сэнди Леманн-Хаупт. Минуло около года, он вновь пришел в норму и прилетел в Сан-Франциско. Кизи с четырьмя или пятью другими Проказниками приехал в сан-францисский аэропорт его встречать. По дороге в Ла-Хонду Сэнди вкратце поведал о том, что творилось с ним в Биг-Суре перед тем, как он столь неожиданно сбежал.
- ...а потом я вступил в войну снов... кое с кем,сказал Сэнди. С кем именно, он говорить не хотел.
- Да, я знаю, - сказал Кизи. - Со мной.
О н з н а л!
И со стороны залива вновь потянулся мистический туман...
Норман Хартвег и его друг Ивэн Энгбер приехали в Ла-Хонду из Лос-Анджелеса с намерением недельки две позаниматься тибетской вещью и разобраться в происходящем. Намерение позаниматься тибетской вещью вместе с Кизи было довольно странным. Тем не менее Нормана такая идея посетила. Норман был двадцатисемилетним драматургом из Анн-Арбора, штат Мичиган, худощавым малым пяти футов семи дюймов ростом, с заострившимся худым лицом и бородой. Однако слегка вздернутый нос делал его похожим на мальчишку. Он кое-как перебивался тем, что вел раздел в лосанджелесском еженедельнике "Фри пресс", аналогичном нью-йоркскому "Вилледж войс", и работал над авангардистскими фильмами, а жил он на Сансет-стрит, в комнате, расположенной прямо под танцплощадкой дискотеки. Он случайно встретил приятельницу Кизи Сьюзан Брустман, а потом и самого Кизи, и Кизи пригласил его в Ла-Хонду монтировать фильм и... отведать жизни... Норман почему-то вбил себе в голову, что люди, собравшиеся у Кизи, являются кем-то вроде монахов, послушников; все, видите ли, сидят по-турецки и медитируют, занимаются монотонными песнопениями, едят рис, воспринимают флюиды, совершают тихие прогулки в лесу и говорят о высоких материях. С чего бы им иначе было селиться в лесу, в самом центре неизвестно чего?
Короче, Норман приехал из Лос-Анджелеса вместе с Ивэном Энгбертом, который время от времени ставил театральные спектакли, а позже сделался членом "Шумового оркестра доктора Уэста", но главным образом мужем киноактрисы Иветты Мимье. Они поехали прибрежным маршрутом: по калифорнийской Дороге 1, потом - Сан-Грегорио, вернулись на Дорогу 84 и поднялись в секвойные леса; поворот - и они у Кизи. Но, Господи, как-то здесь все не совсем по-тибетски. Дело даже не в повешенном на суку человеке и не в изваянии парня, пожирающего известно что. Тибетцев, черт возьми, на мякине не проведешь. Дело, скорее, в разбросанных там и сям мелких деталях. Почтовый ящик Кизи, к примеру, разрисован красным, белым и синим - звездами и полосами. И большой, на подставке, плакат на крыше дома: "НАС ПОДСТАВИЛИ". И въездные ворота на деревянном мосту. Ворота сделаны из полотен огромных пил, и на них висит чья-то посмертная маска... и еще большой плакат, футов пятнадцать длиной, который гласит: "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА". Из установленного на крыше дома громкоговорителя раздается оглушительная музыка - пластинка "Битлз": "На помощь, кто-о-о-о-нибудь..."
В этот момент, в это самое мгновение, Энгберт чувствует резкую боль в плече.
- Ума не приложу, что такое, Норман,- говорит он, - но боль адская.
Они проезжают мост, вылезают из машины и в поисках Кизи входят в дом. Во дворе скулят от обилия блох и отфыркиваются от плодовых мушек коричневые псы. Внутри - на первозданный хаос струится сквозь застекленные створчатые двери золотисто-зеленый свет. В большой комнате на стропилах висят громадные трубы - целая шеренга труб, напоминающих некий гигантский вертикальный ксилофон. А также куклы - на стропилах висят куклы, перемонтированные куклы, куклы с головами, торчащими из бедренных суставов, руками - из ножных сочленений, еще ногами - из плечевых суставов и тому подобное, и вдобавок с выкрашенными светящейся краской пупками. А также воздушные шары, а также бутылки из-под кьянти, каким-то образом застрявшие на стропилах под непостижимым углом, точно в самом начале падения на пол их внезапно сковало морозом. А на полу, на стульях, на столах, на кушетке детские игрушки, магнитофоны, детали магнитофонов, детали деталей магнитофонов, киноаппаратура, детали деталей деталей киноаппаратуры, пол завален магнитной лентой и кинопленкой, переплетенными проводами и розетками, все это в виде громадных спутанных клубков, громадных целлулоидных волн, а на стене наклеен большой кусок вырезанного газетного заголовка: "ПРИВЕТ ВСЕМ ПОРОГАМ"...
Посреди всего этого сидит, повернувшись к стене, долговязая девица, очень похожая на скандинавку, и дурачится с гитарой, на которой абсолютно не умеет играть. Она поднимает глаза на Нормана и говорит:
- У каждого из нас свой пунктик... и от него надо избавляться.
Ага... ага... готов согласиться. А там... у дальней стены - маленькая фигурка с огромной черной бородой. Гномик смотрит на Нормана снизу вверх. Глаза его прищуриваются, и лицо озаряется необъяснимой широкой улыбкой, предназначенной Норману, а потом и Энгберу, после чего он поспешно удаляется за дверь, о чем-то гнусаво говоря сам с собой и при этом хихикая. Ага... ага... готов согласиться и с этим.
- Не пойму, что за чертовщина со мной творится, говорит Энгбер, стиснув рукой плечо,- но болит еще сильнее.
Норман продолжает слоняться по дому и наконец попадает в ванную. Только это не ванная, а настоящий сумасшедший дом. Стены, потолок и все прочее - один громадный коллаж, огненно-яркие красные и оранжевые пятна, огненно-яркая реклама, огненно-яркие цветные фотографии из журналов, куски пластмассы, ткани, обрывки бумаги, полосы светящейся краски, а с потолка наискось спускается по стене нелепая оживленная процессия носорогов, словно тысячи крошечных носорогов гоняются друг за другом по Сумасшедшей Огненно-Яркой Стране. В верхней части висящего над умывальником зеркала находится маленькая посмертная маска, разрисованная светящимися красками. Маска висит на шарнире. Норман поднимает маску, а под ней к зеркалу приклеена напечатанная на машинке записка:
"Теперь, когда я привлек твое внимание..."
Норман с Энгбером выходят из дома и направляются разыскивать Кизи вверх по тропинке, ведущей в лес. Вверх, мимо размалеванных кричащими красками стволов деревьев и разбросанных там и сям палаток, мимо какой-то нелепой пещеры в овраге со сверкающими раскрашенными предметами у входа, а потом через густозеленые поляны под секвойями, сквозь листву которых пробивается яркий свет,- и всюду им попадаются странные предметы. Вдруг целая кровать: старомодный железный остов, матрас, покрывало, но все сверкает безумными полосами и водоворотами оранжевой, красной, зеленой, желтой красок дневного свечения. Потом сумасшедшая игрушечная лошадка в дупле. Потом телефон т е л е ф о н, - стоящий на пне, сверкающий своими зеленоватыми недрами, из которых тянутся наружу чудесные сверкающие многоцветные провода. Потом телевизор, только с безумными светящимися узорами, намалеванными на экране. Потом - на прогалину, вспышка солнечного света, а навстречу с холма спускается Кизи. Кажется, с тех пор как Норман видел его в Лос-Анджелесе, он стал по меньшей мере вдвое выше. На нем белые джинсы и белая футболка. Шагает он до предела распрямившись и свободно размахивая громадными мускулистыми руками. Кругом высятся секвойи. Норман произносит:
- Привет...
Но Кизи лишь едва заметно кивает и слабо улыбается, точно хочет сказать: "Ты же говорил, что приедешь, вот и приехал". Кизи оглядывается вокруг, а потом устремляет взгляд вниз, в сторону палаточного плато, дома и шоссе, и говорит;
- Мы тут работаем на множестве уровней.
Энгбер держится за плечо и говорит:
- Не знаю, что это такое, Норман, но боль адская. Придется мне вернуться в Лос-Анджелес.
- Что ж, ладно, Ивэн...
- Как пройдет, я сразу приеду.
Норман, в общем-то, знал, что он не приедет, он и не приехал, однако Норману уезжать уже не хотелось.
Ну что ж, Монтажер, Автор Статей, Участник-Наблюдатель, вот ты и здесь. Приступай к своим монтажу статьям наблюдениям. Однако Норман все никак не начнет ни кромсать кинопленку, ни писать статьи для своего раздела. Почти с первых минут его обволакивает удивительная атмосфера этого места. Эта атмосфера - ну как ее опишешь? - мы тут кое-чем з а н я т ы, кое-чем п о г л о щ е н ы, но никто и не подумает ради тебя облекать это в слова. Облекать это в слова, - главная беда в том, что, как сразу же выясняется, здесь, в доме и в лесу, не так-то просто кого бы то ни было разговорить. Все настроены весьма дружелюбно, и большинство - довольно общительные люди. Но все они говорят о - ну как это опишешь? - о... ж и з н и, о вещах, которые здесь происходят, о вещах, которыми они занимаются или о в е щ а х столь отвлеченных и метафорических, что ему не под силу на них сосредоточиться. Потом он понимает: все дело в том, что им не интересна ни одна из тех общепринятых интеллектуальных тем, которые составляют основу разговоров лос-анджелесских интеллектуалов с понятием - стандартные проблемы, книги, кинофильмы, новые политические течения... Долгие годы и он, и его друзья только и говорили, что о продуктах интеллектуальной деятельности, об идеях, небылицах, несбыточных мечтах, неизвестных сторонах жизни, и подменяли этими разговорами саму жизнь - да. А здесь они даже не пользуются общепринятыми интеллектуальными терминами - для них это большей частью попросту в е щ и.
В е щ ь Кэссади состоит... Боже правый, Кэссади!.. именно Кэссади дано первому почувствовать аллегорию начинающегося у Кизи дня, аллегорическую жизнь, и каждый его поступок становится наглядной иллюстрацией к жизненному уроку - к примеру, его ГештальтЕзда - но это твой термин... Если кому-то и надо сесть за руль, это делает только Кэссади. Такова вещь Кэссади точнее, такова его вещь на одном из уровней. С какой-то целью они едут в гору, в Скайлонду, что на вершине хребта Кахилл. На обратном пути, на спуске с горы, Норман сидит на заднем сиденье, еще двое или трое разместились на заднем и на переднем, а за рулем Кэссади. Они начинают спуск, разгоняясь все быстрее и быстрее, деревья мелькают мимо, точно они кружатся в парке на каком-то аттракционе, только Кэссади совсем не смотрит на дорогу. И не пытается удержать руль. Правой рукой он крутит шкалу приемника. Вот попадется один рок-н-ролл - "шу-би-ду-ба" - вот шкала натыкается на другой - "у-у-у бэ-би да-ди да-да" - все это время Кэссади левой рукой отстукивает на рулевом колесе ритм, отчего, кажется, содрогается вся машина при этом голова его повернута назад, он смотрит Норману прямо в глаза и ухмыляется так, словно они сошлись во вкусах во время преприятнейшей беседы, разве что говорит один Кэссади, и это невероятная устная фибрилляция слов, безумная ностальгия: ""Плимут-46", ты же понимаешь, переключение передач, как у "дэри куин", поравнялся с "крайслером-47". а в нем какой-то нервный коротышка с зефирной харей, тащится на малой скорости и мечтает весь мир затормозить, ты же понимаешь",все это, глядя Норману в глаза, с самой счастливой на всем белом свете улыбкой...
К р е т и н б е з м о з г л ы й - г р у з о в и к...
...в последнее мгновение Кэссади каким-то чудом выворачивает машину на внутреннюю сторону виража, и грузовик массивным черным снарядом проносится мимо, точно громадная десятитонная смоляная слеза - Кэссади все не умолкает, он вцепился в рулевое колесо, барабанит по нему и извергает потоки слов. Норман в ужасе, Норман смотрит на остальных - может, и они... но на протяжении всей этой маниакальной поездки они сидят себе так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло.
А может, вот в чем дело - первый из приступов стужасной паранойи,может, вот в чем дело, может, его заманила в какую-то неслыханную ловушку компания сумасшедших наркоманов, которые намерены им поиграть, только вот зачем...
Вернувшись в дом, он решает войти в свою роль Журналиста Репортера Обозревателя. По крайней мере, он будет что-то делать и при этом оставаться п о с т о р о н н и м, нормальным, независимым. Он принимается задавать вопросы о том о сем, о Кэссади, о Бэббсе, о не упоминаемых всуе в е щ а х, о том, почему...
Внезапно у Горянки вырывается:
-Почему! Почему! Почему! Почему! Почему! восклицает она, вскидывая руки и качая головой с таким властным и уверенным видом, что Норман попросту раздавлен.
Позже появляется Кизи и в ходе какого-то разговора ненароком вставляет: "Кэссади уже думать ни к чему", после чего удаляется. Словно по неведомой причине он делится с Норманом частичной разгадкой головоломки.
Подобными вещами Кизи занимается непрерывно. Точно пойманный лучом радара, Кизи материализуется в решающий момент, будь то в домике, во дворе, в надворной постройке или в лесу. Кризис может быть вызван как чьей-нибудь личной, так и некой коллективной проблемой - и тут внезапно возникает Кизи и, подобно капитану Шотоверу из пьесы Шоу "Дом, где разбиваются сердца", выдает фразу - как правило, что-нибудь загадочное, иносказательное или же попросту описательное, не высказывая при этом ни своего мнения, ни окончательного суждения. Нередко он цитирует сентенции какого-нибудь местного мудреца - Пейдж говорит, Бэббс говорит - Б э б б с г о в о р и т, е с л и в ы н е з н а е т е, к а к о в а с л е д у ю щ а я в е щ ь, в а м н а д о л и ш ь... и так же внезапно он исчезает.
К примеру - скажем, создается впечатление, что здесь не бывает ни разногласий, ни споров, ни конфликтов, хотя по дому мечутся из угла в угол столь несхожие друг с другом, а в некоторых случаях и довольно странные индивидуумы, бесятся и что есть мочи галдят. И все-таки это всего лишь иллюзия. Все дело в том, что друг с другом они свои вопросы не решают. Делать это они доверяют Кизи, все они вечно ждут Кизи, все они вечно вокруг него вертятся.
Один малый, известный как Панчо Подушка, был кайфоломщиком. Он постоянно ломал людям кайф своей несносной манерой вмешиваться не по делу, после чего те обязаны были посылать его подальше, после чего он мог обидеться и обвинить их во... в с е м. Таким был его фильм. Как-то вечером Пакчо сидит в комнате с книгой о восточных коврах, полной красивых цветных иллюстраций, и непрерывно что-то об этих чудесных коврах выкрикивает...
- ...ого, я, значит, старина, говорю, эти пижоны уже д е с я т ь в е к о в назад знали что к чему, они чуяли всю вещь целиком, у них были мандалы, которые нам и не с н и л и с ь - верно? - только посмотри, старина, ты у меня сейчас будешь в трансе, нет, ты только взгляни...
...И он тычет книгой в нос кому-то из Проказников вот, мол, прекрасное цветное изображение исфаханского ковра, так и сверкает красными, оранжевыми и золотистыми вибрирующими нитями, расходящимися от центрального медальона, как солнечные лучи...
- Спасибо, Панчо, я уже видел.
- Нет, ты посмотри, старина! Я, значит, говорю, я должен п о д е л и т ь с я этой вещью, я должен з а с т а в и т ь тебя ее увидеть, не могу же я всю эту вещь держать при себе! Вот я, значит, и говорю: хочу ею с тобой п о д е л и т ь с я - усек? - теперь посмотри на эту картинку...
И так без конца - подсовывает треклятую книгу всем подряд и ждет, когда же кто-нибудь велит ему уёбывать подальше, после чего он сможет торжественно, с сознанием выполненного долга, удалиться.
Г о л о д н у ю п ч е л у н а д о н а к о р м и т ь - но Господи Боже мой, такая кайфоломка - это уже перебор. Поэтому все Проказники пока что б е з р о п о т н о терпят и ждут только одного - ждут, когда появится Кизи. Немного погодя открывается дверь, и Кизи тут как тут.
- Эй, старина! - восклицает Панчо, бросаясь к нему.- Ты должен посмотреть, какие я нашел вещи! Я просто обязан их тебе показать, старина! Правда-правда обязан, ты, бля, сейчас б у д е ш ь в т р а н с е! - и он тычет книгой Кизи в лицо.
Кизи бросает взгляд на изображение исфаханского, ширазского, бахтиярского или какого-то другого ковра и делает вид, что внимательно его изучает. А потом мягко, растягивая на орегонский манер слова, произносит:
- К чему мне пускаться в твой неудачный полет?
...не отрывая при этом взгляда от книги, словно то, что он говорит, имеет какое-то отношение к изображенному там ромбовидному медальону или окаймляющим его пальмам и черепахам...
- Неудачный полет! - орет Панчо. - По-твоему, это неудачный полет! - и он швыряет книгу на пол, однако Кизи уже удалился в свою надворную постройку. И Панчо понимает, что вся его вещь заключается на самом деле вовсе не в том, чтобы делиться со всеми красотой ковров, а попросту в его неудачном полете, и каждый из н и х знает, в чем тут дело, а он з н а е т, что об этом знают они, игра окончена, прости-прощай, Панчо Подушка.
И все-таки Норману начинало казаться, что даже Панчо проникся коллективной вещью глубже, чем он. Он чувствовал собственную никчемность. К монтажу фильма он так и не приступил. Кизи с Бэббсом просили его просто-напросто сделать кое-какие сокращения. Однако ему хотелось сперва посмотреть весь фильм, устроить его просмотр целиком и понять, зачем он вообще сделан. Та же проблема возникала и со всей компанией. Ему хотелось погонять всю группу на своем личном внутреннем монтажном столе, увидеть всю картину целиком и понять, в чем состоит их цель. А они все это время, казалось, испытывали его - испытывали, отыскивая в нем ту или иную слабость. Брэдли, так тот и вовсе взъярился на него как-то утром, явно нарываясь на ссору. В тот момент Норман читал учебник санскрита, пытаясь выучить алфавит. Он рассудил, что, поскольку ничего другого не делает, такое занятие ничуть не хуже всех прочих. При этом он еще и курил. Тут Брэдли на него и набрасывается.
- Каждый раз, как ты читаешь книгу или куришь сигарету,- орет он,- ты в ы в о д и ш ь м е н я и з с е б я. Посмотри хотя бы на Панчо. Панчо занят делом. Панчо все время пишет стихи, и каждый день он приносит мне стихотворение...
...что просто смешно, ведь стихи Панчо т а к и е скверные. Это до того смешно, что и Брэдли не в силах сдержать улыбку. И тем не менее суть ясна. Она в том, что Норман ленив и "эгоистичен". Чтение доставляет удовольствие одному лишь читателю. На всю компанию оно не рассчитано. Да и курение вещь, которая ничего, кроме как самоё себя, не порождает. Вот Брэдли и говорит Норману, что тот ленив и не принимает участия в общем деле. И э т о п р а в д а. О н с о в е р ш е н н о п р а в. Однако он, кажется, готов затеять по этому поводу драку. Нормана это забавляет, и он смеется над Брэдди Б р э д л и, - и хотя это всего лишь Брэдди, его слова, судя по всему, отражают настроение остальных. В противном случае Брэдли вряд ли что-нибудь сказал бы вообще. Норман становится тише воды ниже травы. К тому же ему всегда казалось, что они над ним смеются...
- Не н а д тобой - в м е с т е с тобой,- неустанно твердил ему Кизи, пытаясь шуткой развеять его нервозность и комплекс неполноценности.
Однако единственное, что по-настоящему помогло. это появление Пола Фостера.
Фостер был высоким кудрявым парнем без малого лет тридцати, страдающим ужасным заиканием. Он был математиком, раньше работал в Пало-Альто программистом и получал, по-видимому, кучу денег. Потом он связался с какими-то музыкантами, и те возбудили в нем неподдельный интерес к некоторым веществам... раздвигающим границы сознания, после чего жизнь Фостера стала, судя по всему, состоять из сменяющих друг друга периодов нормальной добросовестной работы с компьютерами, в течение которых он носил галстук и цирконополистерэтиленовый костюм с зеленоватым отливом и пользовался большим уважением в добропорядочном мире, и периодов существования с... Винтом, Великим Богом Скорости, в течение которых носил свой Пышный Мундир. Это была куртка, которую он превратил в коллаж. Она была усеяна многочисленными слоями лент, эмблем, отражателей и знаков различия, громоздившихся один на другой и развевающихся на ветру, отчего становилась похожей на безумный пышный мундир, снятый с кого-то из придворных Людовика Пятнадцатого. Поселился Фостер на дереве. Сэнди устроил себе в ветвях дерева жилище - помост, на который поставил палатку. Чуть ниже соорудил себе жилище Пол: превосходно - двухквартирный дом в ветвях. Пол Фостер натаскал туда несусветное количество всякой всячины. Свалив там все пожитки, он взялся за оборудование своего высотного жилища. Он приделал на дереве окно, калитку и книжные полки. Книги у него были удивительные. Энциклопедия, только это была энциклопедия 1893 года, а также книги на престранных языках - тагальском, урду, - и похоже, обо всех этих языках он имел какое-то представление... и еще, кроме того, в с я к а я в с я ч и н а. У него был громадный, набитый диковинками, мешок, который он всюду таскал с собой, - мешок, полный самых таинственных предметов - кусочков блестящего стекла и жести, корпусов транзисторных приемников, гвоздей и шурупов, крышечек и трубочек, а внутри этого мешка с таинственным хламом находился маленький мешочек, который представлял собой миниатюрную копию большого мешка и содержал о ч е н ь м а л е н ь к и й таинственный хлам... и это наводило на мысль, что где-то внутри обязательно должен быть еще и к р о х о т н ы й мешочек, который содержит к р о х о т н ы й таинственный хлам, и так до бесконечности... Кроме того, он владел множеством авторучек, среди которых были и ручки с разноцветными стержнями, и, сидя в своем доме среди ветвей, в то время как неугомонный старый Винтяра, великодушный Бог Скорости, выплескивал наружу таившиеся у него в башке каламбуры, каламбуры, каламбуры, он сочинял вывески вроде той, что приспособил перед въездными воротами, там, где от Дороги 84 отделяется ведущая к мосту просека, и вывеска эта гласила: "Тем, кто тащится еле-еле, поворот налево запрещен". Потом его навещал народ, и в своем доимке на ветвях он с удовольствием принимал гостей, а вечерами было видно, как дом его освещается безумным светом и мерцает резкими, в духе Дали, мазками светящейся краски, и тогда он сидел у себя наверху и рисовал, рисовал, рисовал или же наклеивал вырезки в имевшийся у него невероятных размеров альбом...
С Полом Фостером у Нормана нашлось много чего общего. Оба они были неплохими художниками, оба обладали известным запасом эрудиции эрудиции эрудиции. Фостер, с его чудовищным заиканием, превыше всего ценил уединение - точно так же, как и Норман. Разумеется, Фостер оказался способен стать настоящим Проказником намного раньше Нормана. В этом отношении все происходило довольно странно. Не было никаких правил. Не было ни официалього испытательного срока, ни голосования по поводу того, наш, мол, это человек или не наш, никаких тебе черных шаров, никакого дружеского похлопывания по плечу. И все-таки существовал некий период времени, за который следовало себя проявить, все знали, что этот период идет, и никто не произносил по этому поводу ни слова. Как бы там ни было, с Фостером Норман мог общаться, и это существенно меняло дело. Он уже чувствовал себя таким безнадежно одиноким. К тому дже он внезапно понял, что дело не только в нем,Проказники подвергали испытанию всех и каждого, понуждая людей откровенно выкладывать все свои пунктики, пока они сами не начнут действовать совершенно открыто, жить в данное мгновение, стихийно, и если для того, чтобы завести человека так далеко, требовалось его язвительно подзадорить...
Фостер дебютирует в домашней обстановке с присущими ему абсурдными логическими головоломками, только при этом страшно заикаясь:
- Пред-по-по-по-ложим, все, что вы воспри-припри-принимаете, это всего лишь... - такая вот нескончаемая запутанная вещь, и тогда вмешивается Горянка:
- Н-н-н-н-н-но, П-П-П-П-П-П-Пол, я никак не пп-п-п-п-пойму суть всего этого вос-вос-вос-вос-вос-восвосприятия. Охота его д-д-д-д-д-добиться, н-н-н-н-н-нно все это одни с-с-с-с-с-с-слова. Может, п-п-п-п-п-пп-п-п-п-п-п-п-п-повторишь е щ е р а з о к?
Фостер не верит своим ушам. Он стоит, застыв как вкопаный, глаза его лезут, лезут, лезут, лезут на лоб, и в конце концов он взрывается:
- По-твоему, это смешно! У тебя пунктик похуже заикания, Горянка! У тебя язык без костей, и ты не знаешь, к чему его приспособить! Гнусный вот какой у тебя полет, гнусный полет! А я знаю только одно...
- Вот видишь!- говорит Горянка. Она торжествующе ухмыляется, скорее даже смеется, и хлопает в ладоши - так довольна она достигнутыми результатами. Когда ты злишься, ты не заикаешься!
Фостер вновь застывает как вкопанный. Он таращит на нее глаза. Потом поворачивается и, ни слова ни говоря, выходит за дверь.
Самое смешное, что она права.
Что это было? Это было похоже... ну да!.. на г р у п п о в у ю п с и х о т е р а п и ю, на марафонский турнир по групповой психотерапии, когда люди несколько дней кряду сидят вместе, выведывают слабости друг друга и выладывают все начистоту, совершенно открыто. Только эта групповая психотерапия предназначена была не для пожилых и заёбанных жизнью, а для Молодых! и Защищенных! - словно они и не пытались собрать обломки, оставшиеся после крушения, а напротив - проводили переустройство своей жизни, готовясь к некоему неслыханому прорыву, прорыву в мир п о т у с т о р о н у катастроф. С незапамятных времен важнейшей заботой человечества являлась борьба с катастрофами, болезнями, войной, рабством, и всегда на горизонте маячили всадники Апокалипсиса. Но что делать в жуткой пустоте п о т у с т о р о н у к а т а с т р о ф, где якобы все возможно,и Норману попадается на глаза еще одна странная пророческая книга с полки Кизи "Конец детства" Артура Кларка, в которой на Земле рождается поколение Тотального Прорыва, и еще в младенческом возрасте представители этого поколения демонстрируют способности, намного превосходящие способности своих родителей, они отделяются в собственную колонию, однако не как индивидуумы, а как огромное единое колониальное существо, колониальный организм в биологическом смысле этого термина, и в конце концов Земля, выполнив свое предназначение, содрогается и начинает разваливаться на куски, а они - дети: "Что-то происходит. Тускнеют звезды. Словно поднялась громадная туча и быстро все собой закрывает, закрывает все небо. Но это, на самом деле, не туча. Кажется, она имеет свою структуру - я уже могу разглядеть подернутое дымкой переплетение линий, которые непрерывно меняют свое положение. Впечатление такое, словно кто-то сплел призрачную паутину из звезд. Вся эта сеть начинает светиться, пульсировать светом, она совсем как живая... А над западным горизонтом высится огромный пылающий столб, точно огненное дерево. Он очень далеко отсюда, в другом полушарии. Я знаю, где он возник: они, наконец, уже на пути к тому, чтобы стать частью Сверхразума. Кончился их испытательный срок: они избавляются от последних остатков материи... Весь ландшафт освещен - ярче, чем днем,- в небе носятся красные, золотистые и зеленые сполохи - о, этого не выразить словами, как несправедливо, что я единственный, кому дано это увидеть, - никогда не думал, что такие краски..."
Короче, выскочили они, старина, как чумовые, из своих любвеобильных тыквенных бутылей и направляются в сторону... вот именно, Города-Порога, синхронизация сегодня удалась на славу.
...И никаких тут тебе фонтанов красноречия, столь свойственных херувимам из Французской Академии, никаких рядящихся в просторную льняную тогу поклонения Гаутаме Будде жителей Востока, от которых за версту несет тухлым рокфорным запахом духовной отрешенности. Взамен они намерены испытать все это прямо на главной магистрали, на восьмиполосном шоссе, где всюду, сколько видит глаз, высятся фонарные столбы с дуговыми лампами, где они будут вести радиопередачи на всех частотах, размахивать американскими флагами, придавать яркость светящейся краске и неоновому свету электропастельной Америки шестидесятых, и радиофицированный, снабженный усилителями и двигателями мощностью 327 000 лошадиных сил автобус фантазии в их научно-фантастическом фильме радушно примет на борт всех, голосуй на дороге хоть самый распоследний босяк и гуляка...
XIII. АНГЕЛЫ АДА
Не думаю, чтобы кто-то из Проказников, за исключением Кизи, по-настоящему понимал Горянку. Она почти всегда вела себя на сто процентов открыто, все выкладывала начистоту, громогласно перла напролом, как грузовик, и никому не приходило в голову, что какаято сторона ее жизни целиком скрыта от посторонних глаз. За исключением, как я уже сказал, Кизи. Время от времени Кизи с Горянкой удалялись от всех в надворную постройку, валялись там на матрасах и просто разговаривали. Кизи без умолку болтал о том, как он понимает всевозможные вещи, жизнь, судьбу, "Сейчас", а Горянка - одна ее мысль все время пыталась прорваться сквозь ленивый поток слов, исходивший от растянувшегося на матрасе Кизи, - да, так вот, со всей искренностью, на какую только была способна, она рассказала Кизи о последних пяти годах своей жизни. Кое-что из этого рассказа Кизи так и не понял. А именно то, что временами она бывала чертовски одинока.
Одинока? Да Бог с вами, ведь Горянка в любую ситуацию встревала с налета, точно раскачивалась на лиане, как Шина, Королева Джунглей. Высоко поднялась она и в иерархии Проказников. Нередко казалось, что никто так не близок Кизи, как Горянка, даже Фэй. Но ничего не поделаешь: Кизи... Кизи составлял важнейшую часть всей жизни Горянки с Проказниками. Без него, да еще без Чумы, ее вполне могло одолеть фатальное одиночество... Чума был единственным человеком, с которым она могла поговорить. Без Чумы... Но под чудесной на одном из уровней жизнью общины могут таиться внутренние нелады, и нужно быть готовым приложить кое-какие усилия, чтобы эту чудесную жизнь не разрушить.
Что-то здесь не так. Вовсю трещат сегодня дождевальные установки, все влажно и чопорно на газонах Пакипси. В августе там, где деревья не заслоняют траву от солнца, на ней образуются такие бурые пятна, ты же понимаешь. Однако приколись. Вышло так, что облегчение, Доктор, носит имя Кизи. А от этого звука, что уже заглушает трескотню дождевальных установок, Доктор, вполне может затрепетать слабенькое сердечко с его нитевидным пульсом. Словно меж секвой мчится из Скайлонды по змеистой Дороге 84 локомотив. А если начистоту - Ангелы Ада походным порядком, полчища уродов на "харли-дэвидсонах-74". Мисс Кэролин Адаме из Пакипси, штат Нью-Йорк, уже готова взглянуть в лицо этой первобытной опасности, с презрением рявкать на Ангелов Ада и грубо ими помыкать, и они подчинятся, ведь чудовищ ослепляют солнечные пятна, вспыхивающие в их глазах. Кизи фонтанирует энергией, Доктор, и нет на белом свете такой треклятой вещи, которая заставила бы это маленькое сердечко забиться от страха.
С Ангелами Ада Кизи познакомился в Сан-Франциско через Хантера Томпсона, который писал о них книгу. Книга, кстати, вышла замечательная, она называлась "Ангелы Ада: странная и ужасная сага". Как бы там ни было, Кизи с Томпсоном пили пиво, Томпсон сказал, что ему надо зайти в гараж под названием "Тюряга" и повидать кое-кого из Ангелов, и Кизи отправился туда вместе с ним. Там колдовали над своими мотоциклами Ангел Ада по имени Френчи и еще четверо или пятеро парней, и все они с первых же минут потянулись к Кизи. Кизи был такой же стреляный воробей, как и они. Недавний арест за марихуану относил его в глазах Ангелов к разряду Классных Парней. Они сказали ему. что человеку, который не мотал срок, доверять нельзя, а Кизи грозила, по крайней мере, перспектива срок получить. Впоследствии Кизи говорил, что арест за марихуану на них впечатление произвел, однако на тот факт, что он писатель, им было в высшей степени наплевать. И все-таки и об этом им было известно - как-никак знаменитость, дружески расположен и интересуется ими. и ведь вроде никакой не педрила, не репортер, да и не из тех гнусных шестерок, что сшиваются здесь все лето.
А кто только не сшивался там летом 1965 года! Калифорнийское лето 1965 года принесло Ангелам Ада печальную известность. Популярность их как отъявленных негодяев достигла небывалого размаха. Благодаря серии инцидентов - сопровождавшихся поразительной серией газетных и журнальных статей, в том числе в "Лайф" и "Сатердей ивнинг пост", - жители Дальнего Запада рассматривали каждое субботнее развлечение Ангелов как нашествие варваров-детоубийц. Интеллектуалы из окрестностей Сан-Франциско, особенно в Беркли, в Калифорнийском университете, уже отзывались об Ангелах в романтическом духе и сыпали терминами типа "отчуждение" и "мятежное поколение". Томпсона начали донимать желающие познакомиться с Ангелами - не со всей шайкой, Хантер, хотя бы с одним-двумя. Что же до Кизи, то ему одного-двух было маловато. Они с ребятами сделали по паре затяжек марихуаны, и Ангелы Ада были в автобусе.
Жители Ла-Хонды и ахнуть не успели, как владения Кизи украсились гигантским плакатом - пятнадцать футов длиной, три фута высотой, в красном, белом и синем цветах:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА
Субботний день 7 августа 1965 года выдался светлым и ясным, и все плоды вдохновенных трудов Творца залиты были в Ла-Хонде, штат Калифорния, ярким летним солнцем. Граждане готовились к наступающему дню, запираясь на все замки. Копы готовились, запустив на полные обороты двигатели десятка полицейских машин с мигалками и боеприпасами. Проказники готовились, до одури заряжаясь наркотиками. Они собрались внизу, в зеленом ущелье, в домике и вокруг него, и заряжались, пока у них не затрещали тыквы. Вдобавок они испытывали радостный и мощный прилив адреналина, коим их наделил Господь. Никто не заявлял об этом в открытую, никто об этом даже не говорил, но виной всему было то, что к ним ехали настоящие живые Ангелы Ада, человек сорок, пустившиеся в полноценный ангельский "поход" - ту самую загородную прогулку, во время которой Ангелы делали свою вещь, всю свою прикольную вещь, целиком, в с е м паршивым чумазым умопомрачительным, брызжущим пламенем похабным неотесанным с к о п о м. По такому случаю к Проказникам понаехала куча гостей. В сущности, они представляли собой самую настоящую публику, с нетерпением ожидающую появления знаменитых актеров. Собрались и многие из старой перри-лейнской компании: Вик Ловелл, Эд Маккланахэн и другие. Приехал Аллен Гинзберг. а также Ричард АлПерт и множество интеллектуалов из Сан-Франциско и Беркли. У всех т а х и к а р д и я - однако Кизи был невозмутим, даже посмеивался, выглядел в своей рубахе с начесом крепким как бык, истинным Горцем, а с его легкой руки все это стало казаться уместным и неизбежным - неизбежной составляющей течения, вполне уместной сейчас, в данный момент. Да черт побери, если добропорядочный мир округа Сан-Матео, штат Калифорния, вознамерился объявить их всех вне закона и превратить в изгоев из-за такой сущей безделицы, как марихуана, то они имели полное прикольное право плыть по течению и демонстрировать им, что представляет собой на самом деле сага под названием "Изгои". Благодаря Ангелам поддались синхронизации многие вещи. По определению, Изгоями были люди, которые сдвинулись с мертвой точки и добрались, в некотором роде, до Города-Порога. Вся прелесть была в том, что Ангелы, как и Проказники, сделали свой выбор добровольно. Сперва они стали изгоями - вышли н а р а з в е д к у, снялись с мертвой точки,- а уже потом были за это биты. Кайфовый полет Ангелов заключался в мотоцикле, а Проказников - в ЛСД, но и те и другие совершали потрясающее погружение в оргазменное мгновение, в с е й ч а с, а в течение ближайших сорока восьми часов Ангелам предстояло приобщиться вдобавок и к кислоте. Проказникам же предстояло приобщиться к... Стужу, старинному ужасу, страху мальчика из приличной семьи перед Ангелами Ада - А н г е л а м и А д а - во плоти, в их грязной плоти, и окажись они способны вовлечь в свою орбиту эту темную и грубую таинственную силу...
Кизи! Что за прикол - у всех тахикардия!..
Из громкоговорителей на верхушках секвой, растущих над крутым земляным обрывом по ту сторону шоссе, раздается трескучий, гнусавый голос Боба Дилана, на невероятной громкости предающегося своим сомнительным протяжным напевам: "Э-э-э-эй, мис-тер там-бу-ринщик" - это передается программа Нерадиостанции КЛСД Сэнди Леманн-Хаупта, неукротимого диск-прикольного-жокея, самого Пеностиролового Лорда Байрона. Он вещает в домике в микрофон и крутит для вас пластинки - Кэссади на таком взводе, что это уже не он, а механический человек-винт на шарнирах - Горянка наготове "Э й, К и з и!" - Отшельник ухмыляется - Пейдж разгорячен - мужчины, женщины, дети. раскрашенные, в пух и прах разодетые, - носятся по ярко освещенной лощине - Агггррррррррр - этот звук донесся до них в три часа дня.
Это было похоже на мчащийся в десяти милях от них локомотив. Это Ангелы Ада надвигались "походным порядком", спускаясь с горы на "харли-дэвидсонах-74". Где-то там, наверху, Ангелы петляли по змеистой Дороге 84, снижая скорость - тррррраг - и взвинчивая ее до предела, а рев локомотива делался все громче и громче, и вот уже невозможно стало расслышать ни собственный голос, ни гнусавое пение Боба Дилана, и трраааааггггг - вот они показались из-за последнего поворота, Ангелы Ада, на мотоциклах, бородатые, длинноволосые, в джинсовых куртках-безрукавках с черепами - эмблемами смерти - и всем прочим, во всем своем отвратном великолепии, а потом один за одним вихрем миновали деревянный мост и, кренясь на бок, затормозили перед домом средь взметнувшихся ввысь пыльных туч, и происходило это все как в кино - все изгои, подпрыгивая, выжимают на мосту полный газ, раскинув руки под немыслимым углом к рулю, а потом тормозят один за другим, один за другим.
Ангелы, со своей стороны, знать не знали, чего им ждать. Раньше их никто никуда не приглашал, по крайней мере всей шайкой. Не столь уж часто доводилось им значиться в списках приглашенных. Им мнилось, что они разузнают, в чем там суть да дело, и все вполне может кончиться жестоким побоищем, в котором будет проломлена не одна башка, но это, во всяком случае, был бы нормальный ход событий. Оказавшись на чужой территории, Ангелы всегда вели себя злобно и настороженно, в каждом подозревая врага, но здесь не было даже намека на чтолибо подобное. Столько народу уже тащилось неизвестно под чем, что одно это обезоруживало почти мгновенно. У Проказников было явно не меньше миллиона порций любимого наркотика Ангелов - пива, - а заодно, для всех, кто не прочь попробовать, и ЛСД. От пива Ангелы пришли в веселое расположение духа, а ЛСД подействовала на них умиротворяюще и едва не парализовала, что резко отличало их от Проказников и прочих собравшихся там интеллектуалов, которые, зарядившись, летали как чумовые.
Девица Тупица дала Ангелу Ада по прозвищу Вольный Фрэнк немного ЛСД, которую он считал чем-то вроде винта с повышенным числом оборотов,- и он пережил самое необыкновенное ощущение в жизни. Когда сгустились сумерки, он влез на секвойю и прильнул к установленному в ветвях громкоговорителю, с упоением отдавшись на волю звуков и вибраций, производимых песней Боба Дилана "Подземный блюз тоски по дому".
Пит, мотогонщик из сан-францисских Ангелов Ада, сказал, ухмыляясь и всматриваясь в бадью с пивом:
- Старина, место тут - лучше не бывает. Когда мы приехали, мы знать не знали, что нас ждет, но все оказалось на высшем уровне. Наконец-то можно вволю повеселиться и никого не дубасить.
Вскоре ущелье уже оглашалось характерным для упившихся пивом Ангелов жизнерадостным утробным смехом: "Хо! - Хо! - Хо! - Хо! -- Хо! - Хо!"
Сэнди Леманн-Хаупт, Пеностирольный Лорд Байрон, не выпускал из рук микрофон, и его диск-прикол-жокейская скороговорка оглушительно гремела в лесу по обе стороны шоссе:
- Говорит Нестанция КЛСД, в вашей голове 800 микрограммов, у станции задание пробудить ваше сознание и освободить от нудного наказания, прямо отсюда, с верхушек секвой Венеры! '
Потом он перешел на длинный блюзовый речитатив на тему Ангелов Ада, куплетов на пятьдесят, куда входила как невразумительная кислотная болтовня, так и абсурдные легенды, к примеру, какая-то дикая чушь о раздавленных на шоссе черепахах, а заканчивался каждый куплет таким рефреном:
"Ах, как рад я, что я - Ангел,
все время весь в грязи!"
Что за дьявольщина - какой-то сумасброд имел наглость объявлять по радио на все дороги Калифорнии о том, что Ангелы все время все в грязи,- но разве устоишь против этого безрассудного прикольного маньяка, черти его раздери, - и очень скоро Ангелы уже подхватывали вместе со всеми;
Ах, как рад я, что я - Ангел,
все время весь в грязи!"
Потом перед микрофоном возник Аллен Гинзберг с кастаньетами на пальцах и пустился в пляс, тряся длинной, до пуза, бородой и распевая протяжные индусские напевы, а микрофон разносил их по всей Калифорнии, США: "Х а р е К р и ш н а... Х а р е К р и ш н а... Х а р е К р и ш н а" - ну, и что это, интересно знать, за харя у какого-то там вшивого Кришны - что это за прикольный тип с такой уж выдающейся харей - однако что тут поделаешь, злись не злись, а тебя одолевает тот же экстаз, что и этого пижона. Гинзберг и впрямь привел Ангелов в замешательство. Он воплощал в себе многое из того, что Ангелы ненавидели: еврей, интеллектуал, житель Нью-Йорка, и всетаки он был неподражаем - самый нормальный из всех ненормальных парней, каких они когда-либо встречали.
"И все время весь в грязи!"
Гнусные экстремисты - с наступлением темноты копы выстроились в ряд вдоль шоссе, машина за машиной, прямо за ручьем, у ворот, и делали попытки разобраться во всей этой чертовщине. Там и впрямь творилось нечто невообразимое. Проказники пустили в ход весь свой электронный арсенал, средь верхушек деревьев неистовствовал рок-н-ролл, по ущелью носились лучи прожекторов. над головами копов исступленно вопила Станция КЛСД, во мраке сверкали, пошатываясь, люди, размалеванные светящейся краской, Ангелы заливались своим "Хо-Хо-Хо-Хо", Кэссади, сбросив с себя все, кроме чертовски мощного телосложения - только и одежды, что чертовски мощное телосложение,- размахивал руками и дергался, как на шарнирах, стоя в луче прожектора на веранде бревенчатого дома с бутылкой пива в одной руке, а другой угрожающе потрясая в сторону копов:
- Ах вы трусливые сукины дети! Что с вами стряслось, ублюдки ебучие?! Ну идите же сюда, вы у нас сейчас получите... ага, обосрались! Да в ваших подлых душонках и без того полно дерьма! - заливаясь при этом хохотом и дергаясь, как на шарнирах. - Меня не наебете, сынки говноедов! Идите сюда! Получите по своим ебучим заслугам!
Суть в том, ребята, что перед нами в высшей степени непотребный пример деградации, компрометации и подрыва репутации, мы видим живьем доведенную до безумия распущенность в комплекте с самими Ангелами Ада, и при этом нам ничего не остается, кроме как сдерживать противника. Строго говоря, они вполне могли совершить вторжение на том основании, что Кэссади находился на людях в непристойном виде или еще что-нибудь в этом роде, однако при этом не был нарушен ни один из существующих законов, кроме разве что всех до одного законов Божьих и человеческих, - и все-таки лучшим выходом представлялась простая политика сдерживания. Вторгнуться во владения этих полоумных за такое ничтожное преступление, как демонстрация непристойностей, да еще и в десяти машинах, битком набитых вооруженженными копами, - такой опрометчивый поступок нелепо было даже вообразить. И полицейские мигалки вращались и отбрасывали яркие красные блики на крутой склон земляного утеса, создавая стробоскопический эффект, а рации связи с полицейским управлением работали на всю катушку, и оттуда, наряду с атмосферным свистом, то и дело раздавался язвительный двухсотдвадцативольтный электрический баритон-колючка: "Э-э-ээй, мис-тер там-бу-рин-щик" - чего как раз недоставало, чтобы довести ущелье Ла-Хонда до полнейшего исступления.
Ангелам, тем временем, открывалась непостижимая вещь. Как правило, куда бы ни направлялись они во время своих походов, они везде подвергали испытанию людское хладнокровие. Ну чего вылупилась, мать твою! Обычно они бывали удовлетворены, как только отмечался шок или неприкрытый ужас. А если не было ни шока, ни ужаса, и взамен какой-нибудь смельчак пытался слегка огрызнуться, тогда-то и наступала пора проламывать головы и рвать задницы всем, кто попадется под руку. Но этим неженкам Проказникам все их испытания были что Божья роса. Пока Ангелы не попали к Кизи, они понятия не имели, что дозволительно, а что - нет. П л ы в и п о т е ч е н и ю! Самым здоровенным, гнусным, крутым и отталкивающим из всех Ангелов Ада был уродливый гигант по прозвищу Крошка. После него самым здоровенным, гнусным, крутым и отталкивающим Ангелом Ада был высокий костлявый детина по прозвищу Канюк, имевший благодаря черным волосам и бороде, спутанным и косматым, весьма мрачный вид, при этом нос у него торчал как клюв, а кадык свисал не меньше чем на фут, что делало его похожим на гигантского канюка. У Крошки с Канюком был прикол подойти друг к другу в компании не-Ангелов, высунуть языки и начать их друг у друга облизывать - такой вот нечистоплотный заглот с целью шокировать добропорядочных обывателей, и это в самом деле вызывало потрясение,- и вот они подошли вплотную к этой высокой девчонке Кизи, Горянке, за-гло-о-о-о-о-от - и дальнейшее им представилось невероятным. Она всего лишь пристально посмотрела на них, ухмыльнулась, сверкнула глазами и принялась над ними хохотать: "Хо-хо-хо", - словно нормальным языком хотела сказать: "Что за чушь собачья!" Это было просто неслыханно. Потом кто-то из них пустил по кругу косяк, они передали его Горянке, а та громко выпалила:
- Нет уж, черта с два! Какого черта вы суете чистый косяк в свой грязный рот! Это чистый косяк, а вы касаетесь его своими грязными ртами!
Никто еще на памяти живущего поколения не отказывался затянуться марихуаной после Ангелов, по крайней мере под предлогом санитарного состояния косяка, и вот на это решилась эта полоумная девица, которая попросту ослепила их своим презрением, и им это пришлось по душе.
Дошло даже до того, что, когда Горянка увидела, как Крошка с двумя банками пива направляется в сумасшедшую ванную, собираясь, похоже, там запереться и попить в спокойной обстановке пивка - а ведь ванной этой пользовались все здешние девушки,- так вот, видит Горянка такое дело и кричит Сонни Барджеру, первейшему предводителю Ангелов Ада: "Эй, Сонни! Скажи этому недоноску, чтоб держался подальше от нашей чистой ванной!" разумеется, в издевательском тоне,- и Сонни подхватывет: "Слыхал, ты, недоносок! Держись-ка подальше от чистой ванной! Кто тебя туда пускал?!" и Крошка выскальзывает за дверь - с презрительным видом, но ведь выскальзывает...
Такие-то вот дела! Все идет как по маслу. Ангелы Ада уже в нашем фильме, мы их туда затащили. Горянка, а с ней и многие Проказники провернули с Ангелами идеальную комбинацию. Проказники отнеслись к ним подружески, быть может, так, как никто еще в жизни к ним не относился, но в этом не было и намека на малодушие, и любые подлянки пресекались в зародыше. Это и была идеальная комбинация, однако Проказникам даже не пришлось эту комбинацию задумывать. Они попросту делали свою вещь, и вещь обернулась именно так. Все те принципы, что они разрабатывали и обсуждали в своем ла-хондском уединении - все они до прикола здорово действовали.
Плыви по течению... а течение-то каково! - каковы ребятишки эти Проказники!.. На подобных шумных сборищах Ангелов частенько ждал еще один гвоздь программы под названием "Кого бы тут выебать? " - и не успели они об этом вспомнить, как некая городская блондиночка, одна из приехавших издалека гостей, премиленькая и уступчивая сладострастная смесь гормонов, взяла да и дала понять троим Ангелам, что она совсем не против с ними уединиться, так что они гурьбой направились в надворную постройку и получили там массу удовольствия. Вскоре уже все Ангелы знали о "новой мамочке", и целая куча их набилась в надворную постройку, где все принялись, дожидаясь своей очереди, накачиваться пивом, хохотать и отпускать разнообразные критические замечания. Красно-белое платье девицы задралось до груди, и на ней в бледном коричневато-желтом свете хибары возились двое или трое разом - кто между ног, кто усаживался ей на лицо, сплошняком шли заглоты, вожделенные взгляды, прерывистое дыхание и журчание сквозь колючки лобковых волос, а на световых пятнах ее бедер и живота блестели сперма и пот, она корчилась и стонала, однако вовсе не в знак протеста, с ней случился какой-то пьяный приступ Бог знает чего, а вокруг, то подбадривая ее, то журя, толпились парни без штанов и дожидались своей очереди, кое-кто и по второму заходу, кое-кто и по третьему, пока все ее отверстия не были использованы по меньшей мере полсотни раз. Ктото из Ангелов сходил за ее бывшим мужем. Тот так зарядился, что его шатало от ветра. Под хитрыми и свирепыми взглядами находящихся в половой охоте самцов они ввели его в пропахшую удушливым мускусным запахом похоти хибару, и ему было сказано поднапрячься и валять. Все молчат - черт подери, кажется, дело зашло слишком далеко, - однако девица поднимается и с затуманенным взором просит его ее поцеловать, что он и делает, целуя сверкающие продукты секреции, после чего накреняется, взбирается на нее верхом и засовывает, а Ангелы устраивают овацию: "Хо-хо..."
...но ведь это ее фильм, чей же еще, а мы только плыли по течению.
Так много пива... а пиво для Проказников напиток экзотический. Горянка и Кизи поднялись в приют, где свет рампы, где сквозь силуэты верхушек деревьев виднеется полная луна. Они просто болтают при свете луны, а потом туда нетвердой походкой поднимается Сэнди, который вовсю тащится под кислотой, он усаживается рядом с ними и смотрит вниз, дно леса покрыто рябью лунного света, земля в волшебном приюте блестит и струится, словно воды реки, а они сидят себе там... к а н ю к! Вверх по склону бредет по направлению к ним Канюк, и во тьме волшебного приюта, при свете луны он... и есть канюк, да еще и огромный, с клювом, смертельно черный, с отвисшим зобом, чешуйчатой спиной, висящими крыльями, жилистыми узловатыми лапами Кар-р-р-р! - и Кизи вскакивает, принимается махать на него руками, будто и впрямь отпугивая канюка. и кричит:
- А-а-а-а!.. канюк! Эй! Пошел прочь, ты же канюк! Уберите отсюда этого канюка!
Конечно же, все это из той же серии издевательских поступков - и Канюк смеется - Хо! - Хо! - Хо! это же не взаправду, и все-таки это... в з а п р а в д у, это взаправдашний канюк, ведь можно посмотреть на все это дело и по-другому - Кар-Кар-Ка-а-а-р-р-р - и Канюк принимается прыгать и размахивать руками - и тогда устанавливается полнейшая... взаимосвязь - с и н х р о н и з а ц и я - прозвища человека и птицы, и уже неважно, канюк он или человек, потому что все это слилось воедино, и все они это видят...
Все они видят многое. Уходит Канюк, уходит и Сэнди, а Кизи с Горянкой остаются в покрытом рябью лунного света приюте. И постепенно - где? - Кизи с Горянкой... ах, многое сливается воедино от всего этого света. беспамятства и свистящих внизу атмосферных помех, многое становится ясным, многое - уместным и справедливым, в такую-то ночь, в ночь полнолуния, высоко над незатихающей далеко внизу круговертью...
Прием в честь Ангелов Ада длился два дня, а копы вторжения так и не совершили. Все - и Ангелы, и Проказники - вели себя паиньками, и ни одна башка не была проломлена. Был, правда, один хоровой пистон, но ведь девица вызвалась добровольно. Это был ее фильм. Строго говоря, еще шесть или семь недель продолжалась сплошная вечеринка с Ангелами. Весть о ней разнеслась в среде интеллектуалов с понятием, населяющих район Сан-Франциско - Беркли, как легенда. Так или иначе, легенда эта раз и навсегда высоко подняла Кизи и Проказников над разрядом обычных чокнутых интеллектуальных групп. Им удалось избавиться от самого скверного из всех известных интеллектуалам "пунктиков" от пунктика р е а л ь н о й ж и з н и. Интеллектуалы вечно зацикливались на том, что они далеки от реальной жизни. Реальной жизнью безраздельно владели разве что азартные чернокожие, боксеры, матадоры, портовые рабочие, сборщики винограда да мексиканские иммигранты. Nostalgic de la boue. Ну, а Ангелы Ада были реальной жизнью. Реальней уж некуда, а Кизи с ней совладал. Народ из Сан-Франциско и Беркли стал еще чаще наведываться в Ла-Хонду. В сущности, Ла-Хонда превратилась в приманку для туристов-интеллектуалов. Кизи рассказывал об Ангелах.
- Я спросил Сонни Барджера, как он подбирает себе новых членов, и он ответил: "Мы их не подбираем. Мы их узнаём".
И все разевали рты и принимались это обмозговывать.
Приехав к Кизи, гости вполне могли застать там и Ангелов Ада. Ангелы уже вносили ЛСД в тщательно продуманный список излюбленных своих услад: пиво, вино, марихуана, бензедрин, секонал, амитал, нембутал, туинал. Кое-кого из них охватывала тяжелая бредятина - "бредятиной" Ангелы называли неудачную поездку на мотоцикле, и весьма скоро в мире людей с понятием так стали называть неудачный полет под ЛСД. В доме Кизи был только один неудачный момент - когда кто-то из Ангелов обезумел, не выдержав первого наркотического возбуждения, и пытался придушить на крыльце свою подружку. Но к тому времени он уже так обессилел, что был вообще мало на что способен.
Короче, образовался удивительный и чудесный союз нечестивых - Веселых Проказников и Ангелов Ада, - и в любое время дня и ночи можно было услышать, как Ангелы Ада с ревом спускаются к обиталищу Кизи по Дороге 84, а жителям Ла-Хонды казалось, что городок охватила эпидемия бубонной чумы и нет от нее спасения. Возникал молчаливый протест и кое у кого из Проказников - и далеко не у одного. Ангелы напоминали бомбу замедленного действия. Пока все шло хорошо - как-то раз Ангелы даже подмели и навели порядок в доме, однако они были способны в любой момент сорваться и устроить кровавую баню. От этой мысли в глотке чувствовался прилив адреналина. И ведь такая возможность не исключалась, поскольку, по правде говоря, лишь немногие из Проказников могли общаться с Ангелами понастоящему - разве что Кизи да Горянка. Главным образом - Кизи. Кизи был и магнитом, и источником силы, человеком обоих миров. Ангелы его уважали и вовсе не намеревались обводить вокруг пальца. Столь хладнокровных парней им попадалось не так уж много. В конце концов и хладнокровие Кизи в общении с Ангелами подверглось испытанию, и это было странное мгновение.
Кизи и Проказники вместе с Ангелами взяли в привычку собираться в надворной постройке, садиться в круг и заниматься вещью Проказников галдеть, перекрикиваясь друг с другом, распевать песни и тащиться под травой, и каждый раз неизвестно было, во что все это выльется. Как правило, все проходило на высшем уровне. Ангелы сразу же пристрастились к вещи Проказников. Казалось, они обладают интуитивной способностью мгновенно воспринимать что к чему. Как-то раз Кизи принялся играть на обычной гитаре, Бэббс стал подыгрывать ему на четырехструнном басе, и Кизи что было сил загорланил песню о "флюидах" на блюзовый мотив, а Ангелы ее подхватили, и тогда все с подлинно религиозным благоговением затянули: "О, флю-и-ды... О, флю-и-ды..."
А в тот раз Кизи, несколько Проказников и целая куча Ангелов, включая Сонни Барджера из Окленде кого Отделения, первейшего предводителя всех Ангелов, сидели в надворной постройке, пускали по кругу косяки и галдели. Дискуссия велась на тему "кто из людей дерьмо". Среди людей попадается явное дерьмо, и узнать таких проще простого, говорил Кизи, а Ангелы согласно кивали: "Ага, что правда, то правда".
- Возьмите хотя бы ......- сказал Кизи, назвав одного из Ангелов, которого в тот день не было. - Вот вам дерьмовый тип.
Дерьмовый тип... и человек...
- Слушай, Ккзи.- говорит Барджер, стопроцентный Ангел Ада,- .....Ангел, а никто - н и к т о - не называет Ангела дерьмовым типом.
...Прикольный вызов брошен. Это похоже на начало вечной вражды, все взгляды устремлены на Кизи, и слышно, как струится в жилах кровь. Но Кизи и глазом не моргнул, и голос его не меняется и на полтона - все та же старая орегонская манерная медлительность:
- Но ведь я его з н а ю, Сонни. Если бы я его не з н а л, я бы не назвал его дерьмовым типом.
А г а... н у д а... так-то вот, Ангелы и Проказники... ну что ж... Кизи его з н а е т... остается только обмозговать это заявление, и все сидят, в полнейшей тишине, и пытаются его обмозговать, и через секунду момент, когда должно было изрыгнуться пламя и начаться проламывание голов, безнадежно упущен... Ну да, ну да, а г а...
Через два-три дня до кого-то из Проказников доходит, что они д о с и х п о р понятия не имеют, что именно Кизи хотел этим сказать. Ну, з н а е т он этого парня. Но в этом же нет ни малейшего смысла. Сколько голову ни ломай, все равно не поймешь - ну и что с того! В тот момент, когда он это сказал, это были единственно нужные слова. Кизи был настолько погружен в мгновение, что сумел эти слова найти, сумел нарушить исторически сложившийся порядок: "а ну, вдарь!", "ну, я тебе...", "что-ты-сказал!" - и спустя минуту это мгновение, это гнуснейшее мгновение, было позади.
Проказники по-человечески сблизились с некоторыми Ангелами. Особенно с Кишкой, Вольным Фрэнком и Терри Бродягой. Время от времени кто-нибудь приводил того или иного Ангела в домик на дереве и по-настоящему посвящал в тайны психеделических средств. У Проказников были огромные запасы ДМТ. Кто-то однажды сказал, что если ЛСД - это долгое удивительное путешествие, то ДМТ - это как если бы тобой выстрелили из пушки. Там, в домике на ветвях, среди мерцающих прикольных штучек, они угощали Ангелов ДМТ, и Горянка видела некоторых из них, к примеру Вольного Фрэнка, после того, как те спускались с дерева. Слегка накренившись, они бродили без всякой цели с вытаращенными, подернутыми пеленой глазами.
- И все были голые, как и положено Ангелам,полный отпад, рассказывала она Кизи.
XIV. ЧУДО ЗА СЕМЬ ДНЕЙ
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
К чему испуг и оцепенение? Будите допотопных старцев - пора воскресения, Смакуйте Проказников и Ангелов Ада... Ной до цели добрался, И вот результат: Сегодня и ежедневно на горе Арарат "После нас хоть потоп", в главной роли бык Апис Классный фильмец, в нем парий не счесть: А н г е л о в о т к у д а?.. Ангелов Ада... Пора, Господь, готовься к взлету В ангельскую синеву. О, флю-и-ды...
Среди тех, кто искал с изумлением разгадку ла-хондской мистерии, Было несколько священников-унитариев, известных как младотурки; Боб Кимбалл. Дик Уэстон и Пол Сойер сказали:
Приколите наши мозговые монастыри и выходите!
Посмотрим, как действует мнимая марихуанная магия Кизи.
Младотурки видели, что унитарии застряли в духовной семинарии
На засушенном кантианстве,
отколовшемся от раннего христианства.
Ах, всего сотню лет мы составляли авангард
и громили подлых Фундаменталистов - а сегодня? - зевота
разбирает Молодежное Сословие
от нашего пустословия.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии...
Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
Сойер нашел наших размалеванных героев на пляже в Пескадеро В чудесный солнечный денек вместе с Алленом Гинзбергом в наилучшем бородатом состоянии. Все кругом было заряжено энергией, но там царила странная безмятежность Даже когда прикатили Ангелы Ада, гнусные, но приветливые, как праведники. Сойер привез с собой юную дочь, и та не смогла свой страх превозмочь. Когда Кизи крикнул: "Все в автобус!" - она говорит: "Папа, мне... ехать не хочется". Дочку с собой не смогли они взять, но Сойер твердо решил разузнать Секрет полной жизни связи Ангелов черноты и Проказников пестроты.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
В автобус!.. ах, до чего же славно, когда Ангелы пьют вино из огромных стаканов И, точно помешанные на Природе, любуются солнечным океаном, Передают косяки, хо-хо-хо-хохочут, но хриплые глотки дерут, будто кто их зарезать хочет... Раннецерковное гностическое прозрение: э к с т а т и ч е с к о е у м и р о т в о р е н и е!
Кизи точно известно, что он задумал! Никаких мотоциклов и битников, никакого шума, Но полет, да такой, чтоб смешон стал и детям весь кантианский лепет на свете. Он достиг недостижимого! Учился и учит непостижимому! Младотурки обязаны Церкви тем, что в полете Проказники закружились в вихре.
О, флю-и-ды... О, унитарии... Из ренегатской семинарии... Смакуйте классных Проказников и Ангелов Ада... А н г е л о в о т к у д а?..
К чему испуг и оцепенение? Будите допотопных старцев - пора воскресения, Смакуйте Проказников и Ангелов Ада... Ной до цели добрался, И вот результат: Сегодня и ежедневно на горе Арарат "После нас хоть потоп", в главной роли бык Апис Классный фильмец, в нем парий не счесть: А н г е л о в о т к у д а?..
Ангелов Ада... Пора, Господь, готовься к взлету В ангельскую синеву. О, флю-и-ды...
Короче, Кизи был приглашен принять участие в ежегодной калифорнийской конференции унитарианской церкви в Асиломаре - живописном парке на берегу океана в Монтерее. В тот год темой конференции было "Потрясение основ".
Унитариям, собравшимся у моря, на зеленых полянах Асиломара, и даже их старейшинам, был глубоко безразличен тот факт, что Кизи недавно был арестован по обвинению, связанному с наркотиками. В подобных вопросах унитарии имели давнюю традицию либерализма и даже находились в авангарде движения за гражданские права в Калифорнии. Эта борьба нередко включала в себя как гражданское неповиновение, так и неприятности с полицией: да, сэр. Но э т о...
...э т о... Унитарии, съехавшиеся туда, представляли собой толпу интеллектуалов в спортивных рубахах - вы же понимаете, интеллектуалы мужественно терпят лишения, натянув спортивные рубахи с короткими рукавами и легкомысленные эластичные брюки с просторной задницей и поясом аж на грудной клетке и небрежно покуривая трубки. И вот явился Кизи. Но не один, так уж вышло. Он прибыл на автобусе, в ослепительных водоворотах светящейся краски, с толпой Проказников в ярких костюмах, запрудившей все входы и выходы. Когда унитарии средних лет, священники и миряне, набивавшие свои трубки, готовясь к чудесной расслабляющей Неделе Спортивных Рубах, наблюдали за тем, как на территорию лагеря, испытывая бортовую и килевую качку, въезжает причудливое транспортное средство, почти в каждом лице отражались страх и оцепенение. С того момента, как Проказники туда добрались, там воцарилась... нервозность.
"Сдается мне. что придется ткнуть их носом в их собственные идеи,размышлял Кизи.- Унитарии люди, которые отстаивают право на инакомыслие, нонконформизм и кучу других замечательных вещей, а мы ткнем их в это носом - компания наркоманов, парочка бывших арестантов, один гомосексуалист: люди, живущие в автобусе..."
Однако унитарианская... Молодежь - подростки никакой нервозности не испытывала. Они обступили автобус, как только тот появился. Что, разумеется, лишь добавило нервозности их родителям. К наступлению темноты унитарианская церковь в Калифорнии раскололась на два лагеря: в автобусе и вне автобуса.
Первое же появление Кизи на кафедре вселило в души трех четвертей Спортивных Рубах такую нервозность, что конференция оказалась на грани срыва. Основные заседания проводились в аляповатом здании типа летнего театра на территории лагеря. Кизи поднялся на кафедру в яркой куртке "инь-ян". Это была отливающая всеми цветами радуги куртка с изображенным на спине в красном, белом и синем цветах огромным символом "инь" и "ян".
- Мы намерены пробыть здесь семь дней, - заявил Кизи,- и поэтому постараемся сотворить чудо за семь дней...
...и не разговорами, малыш, а делом, общими усилиями, и не тем, что я буду вам говорить, а совместно делая нашу вещь, не таясь, совершенно открыто, играясь сколько влезет.
Многие из съехавшихся на конференцию женщин начали бросать восхищенные взгляды на этого крепко сбитого, мужественного человека дела, который уже занял кафедру проповедника. Спортивные Рубахи не преминули также отметить и румянец восторга на их щечках.
От Пола Сойера, сидевшего в первом ряду, растущая напряженность не укрылась; но пока все шло как нельзя лучше. Конференция называлась "Потрясение основ": значит, так тому и быть. Сойер сидел рядом с Горянкой. Что за удивительное создание сидело рядом с ним в просторном пурпурном платье! По странному совпадению - совпадению? - она и сама воспитывалась в семье унитариев и состояла членом истинной надежды церкви, организации ЛРМ - Либеральной религиозной молодежи. А теперь... но вправду ли она сбилась с пути истинного, далеко ли ушла оттого, какой д о л ж н а быть ЛРМ? Вопрос спорный...
На сцене Кизи не произносит никаких формальных речей, а скорее выступает с ф о к у с а м и, творит волшебство - рассказывает о символах, которыми мы пользуемся, об играх, в которые мы втянуты, и о том, почему нельзя по-настоящему узнать, что такое эмоция, пока не испытаешь ее с обеих сторон, после чего он срывает висящий на сцене большой американский флаг, в с т а е т н а н е г о и принимается втаптывать в пол...
...громкий вздох изумления в публике, немалую часть которой составляют подростки...
Сойер уже погружен в эту вещь, он видит, что пытается сделать Кизи, мало просто описать эмоцию, надо ее пробудить, заставить их ее переживать, манипулируя символом этой эмоции, а ведь нередко нам приходится красться к осознанию чего-либо с черного хода. Сойер слышит в с х л и п ы в а н и я, поворачивается в кресле, видит позади себя группу подростков из Солт-Лейк-сити, всматривается в их лица, читает там переполняющий их ужас Ф л а г! - потом ощущает маниакальную энергию, исходящую от той дикой ерунды, которой даже в таком возрасте забивали головы этим детишкам, словно искривилось время и до него донеслись флюиды салемских судов над ведьмами, первобытный крик "Умри, неверный!" - и он им этого так не оставит. И вот он встает и обращается к толпе:
- ...Минутку внимания. Этот флаг - символ того, с чем мы связываем нашу эмоцию, но он не является ни самой эмоцией, ни тем, что нас в самом деле волнует. Бывает, мы даже не осознаём, что именно нас в самом деле волнует, потому что мы сбиты с толку символами. Помню, когда я учился в школе, мы часто пели "Америку прекрасную", и кто-то шел между рядами с флагом в руках. Я всегда хотел быть на месте того, кто проносит между рядами флаг, но мне это так и не удалось. Так что же я испытывал на самом деле? Чувство патриотизма? Или это было...
Но закончить ему не удается. Раздается крик: "Сделай же это!"
...что?
- Сделай же это!
Горянка улыбается ему из пурпурных складок своего платья, весьма довольная таким поворотом событий.
Не успев сообразить что к чему, он уже распевает, а все подхватывают "Америку прекрасную", в зале оглушительно гремит: "О, красота под необъятным небом", а он, крепко сжимая в руках древко флага, вышагивает туда и обратно в проходе между рядами, выражая этим что? Какая разница! Вот именно! Не надо ничего объяснять. С д е л а й ж е э т о!
Как и большинство конференций, эта тоже имела тщательно разработанное и отпечатанное расписание питания, бесед, семинаров, работы по группам. Проказники, глазом не моргнув, превратили все это в чудесную мешанину. Они никакого расписания не имели и открыто провозглашали, что его не следует иметь никому. Спортивные Рубахи намеревались провести большой семинар, рассчитанный на то, чтобы захватить воображение Молодежи,- в повестке дня значилось примерно следующее: "Студенческий бунт в век посредственности: вызов и ответственность",- только в назначенный час Молодежь, студенческие бунтари в век посредственности, собралась на берегу, вокруг этого мерзкого автобуса, где у Проказников была своя программа, и никакого расписания, друзья и соседи, все происходит в час под названием Данный Момент, и все желающие могут принять участие в игре во Власть:::::
Кто-то выигрывает Власть и приказывает провести на пляже футбольный матч, только вместо мяча будет Отшельник. Через минуту все - Проказники, священники, участники конференции - подбирают с земли хихикающего Отшельника, перепасовывают его вперед, словно заправские защитники, устраивают свалку, пытаясь завладеть им, как потерянным футбольным мячом, и так далее и тому подобное. Но вскоре они стали задумываться над тем, как это, в сущности, печально - а л л е г ор и я! - когда в игре во Власть превращают в фишку живого человека, и всегда слабейшего... Ах-х! Следующим Власть завоевывает один из молодых священников, один из младотурков, и он приказывает всем войти в тихоокеанский прибой и умыть друг другу ноги. Ритуал покорности, аллегория жизни, но не требуется ни единого слова, все они просто садятся в прибой и умывают друг другу ноги, особенно тщательно моют ноги Отшельнику, и этому занятию Проказники предаются с истинным упоением. По их мнению, это великолепно. И теперь ребята смотрят на младотурка, которого осенила эта вдохновенная мысль, совсем другими глазами. Он добился своего. Проказники одобряют его идею!
Младотурки проводили с Проказниками все больше и больше времени, вплоть до глубокой ночи, под звучащую в автобусе музыку, а Проказники приносили из океана огромные пряди бурых водорослей, сплетали из них канаты и молотили ими по бокам автобуса, словно по гигантскому барабану, играли во Власть и пускались в Полет в Сейчас, устраивали неигры в жизнь и толковали по душам, но не просто толковали - ж и л и, с у щ е с т в о в а л и, младотурки поистине были в автобусе. Из-за недосыпания, бешеного темпа и фантастического потрясения основ они стали невероятно глубоко чувствовать м и с т и ч е с к у ю вещь.
Как-то утром, часов в семь, когда Пол Сойер шел отсыпаться после бессонной ночи с Проказниками, навстречу ему попалась депутация от участников конференции. Они хотели объясниться. Они хотели просить Кизи и Проказников уехать. "Кто знает, - сказали они, может, Кизи все делает искренне, а может, и нет. Но в любом случае он срывает конференцию, вносит раскол в ряды делегатов и подает ужасный пример Молодежи. По слухам, один из величайших либералов Церкви и лидер движения за гражданские права доктор..... уже покинул конференцию в знак протеста, прихватив с собой еще парочку священников".
"... Минутку,- говорит Сойер.- Мы созвали эту конференцию с тем, чтобы потрясти основы. И как раз теперь, когда они начинают сотрясаться, самое время проверить, хватит ли у нас мужества следовать нашим убеждениям".
"...Да-да, Пол, разумеется, но ведь они занимаются этими своими в е щ а м и, да и администрация парка весьма встревожена. Прежде всего, есть основания подозревать, что они увлекаются марихуаной. Возле автобуса стоит довольно своеобразный запах. Ну да оставим это. Как бы там ни было, этот автобус определенно опасен для здоровья - все эти люди живут вместе в одном автобусе, да еще и у самой воды. Это же антисанитарно. Но оставим и это. Был еще и инцидент в душевой. Работники парка застали двоих из этих... Проказников, когда они вместе принимали душ, мужчина и женщина,- в мужской душевой. Ну, м ы - т о можем смотреть на подобные вещи сквозь пальцы, но какой пример они подают молодым людям? А та, что они зовут Горянкой! Как только она завидит доктора Джорджа Вашингтона Генри, который как-никак является одним из самых выдающихся наших негритянских священников и мыслителей, она тут же принимается кричать: "А р б у з н ы й Г е н р и!""
".. .Арбузный Генри ? "
"...Да, кажется, она на днях видела, как он ел арбуз и при этом, по ее утверждению, "получал удовольствие", и вот теперь, завидев его, она всякий раз напевает: "Арбузный Генри!" А вам известно, что у нее за голосок. Полагаю, это и значит "действовать совершенно открыто" или как там это у них называется... но п р а в о ж е... А р б у з н ы й Г е н р и..."
Короче, вывод такой: они хотят прогнать всю компанию. Но Сойер стоит на своем и заявляет, что, если будут изгнаны Кизи и Проказники, он тоже уедет. А это предполагает возможность демонстративного ухода младотурков, что лишь усугубит раскол. Поэтому старейшины, посовещавшись, идут на попятный.
"...Мы считаем, ты делаешь ошибку, Пол, Кизи м а н и п у л и р у е т нашей конференцией".
Кизи в тот момент и вправду страшно заинтересовался феноменом... Контроля. Он обнаружил, что Проказники в состоянии контролировать ход конференции, причем не строя никаких макиавеллиевских планов, а попросту затаскивая конференцию в свой фильм. Конференция проводилась строго по расписанию, но Проказники всегда приходили... в Данный Момент, и все в два счета становились актерами в их фильме. Кизи начал ежедневно проводить с Проказниками инструктаж.
"...С этой минуты,- говорит он,- мы должны все время носить одни и те же костюмы. Для всех, кто здесь собрался, каждый Проказник должен иметь свое четкое и определенное лицо, чтобы, где бы они вас ни увидели, вы были для них р е а л ь н ы и они настраивались на вашу вещь - на вещь, которой вы занимаетесь".
На Кизи надета куртка "инь-ян". На Горянке - пурпурное платье. На Бэббсе - невообразимые брюки, сшитые Гретхен из разноцветных полосок. И так далее.
Горянка возражает:
"...По-моему, нам стоит позабыть про всякое там четкое лицо и костюмы и попросту открыто делать нашу вещь".
"...Это верно, но все будет без толку, если они не получат четкого представления о том, в чем наша вещь заключается".
Короче, все стали носить одни и те же костюмы, и это подействовало. С каждым часом становилось ясно, что Проказники приближаются к раскрытию тайны... Контроля, во всех без исключения ситуациях.
Кизи обладал идеальным чувством времени. К пятнице Кизи наговорил кучу всякой всячины: он говорил на сцене, за кулисами, возле автобуса - и дело шло к тому, что народ вполне мог начать судачить: мол, парень, который столько говорит, никакого дела не сделает, он только и знает, что заниматься болтовней. В тот день Кизи вышел из автобуса, залепив рот огромным куском пластыря. Так он и ходил весь день - молча, с заклеенным ртом. точно хотел сказать: "Я больше не разговариваю".
Все малыши в Асиломаре решили, что это тоже великолепно. Все больше и больше их болталось возле автобуса, пока Проказники разбрасывали повсюду водоросли и резвились, словно и сами были детьми. Ночь одна девочка по-настоящему погружается в вещь и ничего так на свете не желает, как пуститься вместе с Проказниками в кислотный полет. Кислоту она не пробовала еще ни разу. Дав ей немного, они принимают кислоту все вместе, возле автобуса, на берегу океана,и, Господи, у нее начинается прикольный бред. Она принимается вопить во весь голос. Только этого им и не хватало. Одно это может разрушить все, чего они добились. Поэтому Кизи поспешно велит окружить ее всеобщей Заботой. Тогда они обступают ее - все Проказники, купают в любви и Заботе, и она прорывается сквозь безумие, выходит с другой стороны и с упоением предается экстазу, и это прекрасно. Все происходит так, словно все теории и убеждения, которые исповедуют Проказники, подверглись испытанию на прочность во внешнем мире, вдали от Ла-Хонды, и вот они действуют, и Проказники владеют... Контролем.
В последний день, в воскресенье, малыши, съехавшиеся на конференцию, устраивают спектакль, что, судя по всему, в традициях конференций. Однако на сей раз спектакль посвящен Проказникам. На роль почти каждого Проказника нашелся малыш. Лучше всего была сыграна роль Отшельника, который постоянно от чего-то увиливает, куда-то крадется и хихикает. Но они сыграли и Кизи, и Бэббса, и некоторых других. Апофеозом спектакля стал музыкальный номер "За водорослью кто-нибудь!", спетый на мотив песни "Битлз" "На помощь!"
Спортивные Рубахи переносили это зрелище безропотно. Они пошли на попятный и по крайней мере избежали раскола. Избежали? Хммммм...
Пол Сойер взглянул на Кизи... и увидел пророка. Ведь он не у ч и л и не п р о п о в е д о в а л. Скорее, он дал им... опыт восприятия, осознание, приходящее на уровне более глубоком, чем мозговая деятельность. Так или иначе, он действовал в традициях великих пророков. Современному миру пророки знакомы только благодаря почтительному, церемонному стилю канонических текстов да научным описаниям различных религий. Кизи же каким-то образом удалось создать саму ауру пророчества, и через Проказников многие люди на конференции, не просто наблюдали, но в о с п р и н и м а л и, впитывали мистическое братское единение, хоть и всегда весьма эксцентричное... чудо за семь дней.
На следующий год состоялись две конференции унитарианской церкви. Одна, как всегда, проводилась в Асиломаре. И, как всегда, там собрались Спортивные Рубахи. Другая была созвана в Высоких Сьеррах, в разреженной горной атмосфере. Однако желаемого эффекта добиться не удалось. Недоставало каких-то духовных децибел. И тем не менее с эпохой собачьего бреда было покончено. Все они были в автобусе, и уже навсегда. Еще через год Сойер прожил месяц в Хейт-Эшбери, где исследовал возможности нового вида духовного пастырства в среде молодежи: в автобусе, так сказать.
О, флю-и-ды...
Вышло так, что одна из делегаток конференции унитариев в Асиломаре опубликовала собственный краткий конспект конференции, а потом разослала его делегатам. Этот конспект Проказники зачитали вслух, сидя в гостиной у Кизи:
"И предстал перед нами Пророк Кизи" - и сделал то-то и то-то. "И сказал Пророк Кизи" - то да се. "И сделал Пророк Кизи знак" - означающий Бог знает что. "И было это хорошо, потому что, как говорит Пророк Кизи"...
...она постоянно повторяла эту фразу, "Пророк Кизи", и украшала ее библейской риторикой - только на полном серьезе! искренне! восторженно! как настоящая правоверная! и при этом наверняка думала, что Кизи, прочтя это, просияет от удовольствия.
Все Проказники смотрят на Кизи. Он сидит, опустив голову, и грустно произносит:
- Ни к чему нам Христов Полет. Это уже было, и ничего не вышло. Доказываешь свою правоту, а потом получаешь две тысячи лет сплошных войн. Известно, куда заводят такие полеты.
И все-таки момент был щекотливый. Эта милая девушка попыталась выразить все весьма многословно и роль Кизи, и то направление, которому следовали Проказники. Все Проказники... В и д и т Б о г, м ы в с е у ч а с т в у е м в к а к о м - т о п о л е т е. Верно, у них была религия. Это было... так, словно вся вещь Проказников приближалась к некоему логическому завершению, некой... гармонии, и никто не смог бы дать этому точного названия и одновременно считаться человеком со здравым рассудком. Быть может, огромный пылающий столб, который высится над западным горизонтом...
Да и сам Кизи был как одержимый. Одной здешней обстановки хватит, чтобы кто угодно почувствовал себя не в своей прикольной тарелке. Это уже превращается в цирк, сюда наведываются все прикольщики Калифорнии - торчки, бродяги, студенты, приезжают за острыми ощущениями нечесаные девчонки, желающие то ли улететь в космос под ЛСД, то ли Бог знает чего еще. Появляются даже чернокожие, к примеру, Тумба, который в разгар ночи возникает в лесу среди палаток и квакает, точно лягушка-бык: Н е в о л н у й т е с ь, в с е в п о р я д к е, э т о Т у м б а к у р и т т р а в у...
Даже Бэббса, и того достало это разношерстное сборище.
- Это же зоопарк! - говорит он Кизи. - Я уже по горло сыт этой дребеденью со всеобщей любовью!
Но Кизи отвечает:
- Когда ты обладаешь тем. чем обладаем мы, ты не можешь сиднем на этом сидеть. Ты должен подвинуться. Ты не можешь просто владеть этим и на этом сидеть, ты должен подвинуться и поделиться этим с другими. Все это действует, только если ты зовешь других разделить это с тобой.
Поэтому каждый, кто пожелает, Проказник он или нет, мог оставаться сколько заблагорассудится, в тесноте да не в обиде - к чертям собачьим. Вдобавок Кизи вынужден был являться в суд и бороться против растущих как снежный ком лжи доносов, подтасовок и политиканства полицейских. Для одного человека все это было чересчур, и он выглядел так, словно за три месяца постарел на десять лет. Он уже достиг некоего неопределенного возраста между тридцатью и сорока. Он принимал огромные количества винта и выкуривал огромные количества травы. Выглядел он очень изможденным, а когда он выглядел изможденным, лицо его казалось перекошенным. Как-то раз он, спотыкаясь, выбрался из надворной постройки, и Сэнди явственно увидел, как один глаз его смотрит в одну сторону, а другой в другую, точно его скрутила щемящая тоска... да и на самого Сэнди уже вновь начинало накатывать все это зловещее, мрачное дерьмо...
Назад пути нет, старина! Мы летим в космическом корабле, летим с помощью... Контроля... и Заботы... плывем по течению, нам нельзя нырять в нелепое дерьмо, каким бы нелепым оно ни было. Кизи нередко принимал ударные дозы кислоты - вместо положенных по норме 100-250 микрограммов он поглощал 500, 1000, 1500. Раньше он всегда был противником подобных вещей. Кислотным выпендрежникам, прикольщикам, которые устраивали состязание, кто сможет принять больше кислоты, всем подобным типам явно грозило размягчение мозгов. Однако настал, похоже, момент, когда нельзя было оставить без внимания ни одного эксперимента. Както вечером Кизи проглотил около 1500 микрограммов, некоторые другие Проказники довольствовались дозами поменьше, они улеглись на пол и затеяли передачи Гуманоидного Радио. Они принялись издавать невнятные бормотания, подкрепляемые эхолалией, завываниями и всевозможными бессловесными формами излияния чувств, как будто общаясь на несуществующих языках. В их намерения входила попытка попасть в тот диапазон, в тот режим, который позволил бы выйти на связь с обитателями других планет, других галактик... Тащились все, разумеется, чудовищно, однако сквозь маниакальный ветвистый галдеж подсознательной легендой пробивалась одна мысль: А ч т о, е с л и... в е д ь п о к а э т о г о н е с д е л а е ш ь, к а к у з н а т ь, е с т ь л и у т е б я...
Власть! Они сидят в гостиной Кизи за большим круглым столом. Это большой деревянный стол, уже сплошь испещренный инициалами и памятными надписями, вырезанными Ангелами Ада: "Ралф Оклендский", к примеру, и все такое прочее. Идет игра во Власть. Пейдж Браунинг выигрывает и приказывает: "Всем принять ДМТ и, сев за круглый стол. взяться за руки".
И прррриход - фантастические неоновые пузырьки стремительно хлынули из сердца прямиком в тыкву и уже прорываются в - ч е р е п н о е З а з е р к а л ь е! Дар японского калейдоскопа, высыпанный на орнамент Ангелов Ада на столе, сквозь мозаичную соломенную дверь уже затянут в Фильм, ведь сейчас, Хондо, в космическом корабле, можно столкнуться с кем у г о д н о, стоит лишь вообразить его в Фильме, так погрузиться в м г н о в е н и е, чтобы, куда бы ты ни двинулся, все мгновение двигалось за тобой, и не н а п р я г а й с я, малыш, просто п л ы в и - П л ы в и п о т е ч е н и ю - П л ы в и
НАРУЖУ
Кизи слышит голос, голос велит ему встать из-за стола, и он повинуется, а там Пейдж и с ним еще Проказники, вылетевшие, взявшись за руки, из своих тыкв и... вопящие, с закрытыми глазами, ведь открывай глаза, не открывай - под ДМТ это а б с о л ю т н о н и ч е г о н е м е н я е т, все равно будут струиться наружу с экранов век фильмы, Кизи выходит во тьму и прохладу поросшей секвойями лощины, и вот уже...
Я - ТУЗ. А ФЭЙ - ДАМА КРАСНОЙ МАСТИ
ЧТО ЗА ШУМ?
на мгновение - водонагреватель во тьме за домом... з н а ч и т... стоит взмахнуть рукой, и он
ВЗОРВЕТСЯ
и он делает взмах рукой, и водонагреватель взрывается, разлетается вдребезги, чудовищный взрыв - а голос произносит
ВЫЙДИ НА ГЛАВНУЮ ДОРОГУ
и он переходит деревянный мост и выходит на Дорогу 84 - во тьме, в которой виден лишь тускнеющий отблеск произошедшего возле дома взрррррыва, и тут поднимается ветер. Нелепое дерьмо, майор, - в этом узком ущелье со всеми его холмами и деревьями никогда не поднимается ветер к тому же ветер как ни странно поднимается и внутри грудной клетки и под каждым выпуклым листом и под шарообразными шатрами беседок-храмов и вот; он; уже;
БОГ
В этой мешанине безумия, бреда, одурманивания и реальности одна половина центральных долей мозга говорит
ТЫ ПОПРОСТУ ТАЩИШЬСЯ
тогда как другая утверждает
ТЫ - БОГ
Со стороны Ла-Хонды спускается с холма, делая последний поворот на Дороге 84, машина, поверх секвой струится свет фар
ВРАГ
устремившийся прямо на него со скоростью пятьдесят миль в час, а он балансирует, трамбуя ногами землю, на средней разделительной линии шоссе. Однако особых причин для тревоги и беспокойства нет. Ему надо лишь
ВЗМАХНУТЬ РУКОЙ
И МАШИНА СБАВЛЯЕТ СКОРОСТЬ
и ползет, объезжая его и содрогаясь на таинственном ветру, пытаясь не развалиться на части наперекор этой гигантской
ВОЛНЕ
а он абсолютно убежден, что наделен... безграничной Властью и может сделать с Врагом все что захочет - он делает резкий
ВЗМАХ РУКОЙ
машина останавливается. Враг выглядывает наружу. В этот момент он может сделать все
УНИЧТОЖИТЬ СОТВОРИТЬ ОТПРАВИТЬ ОБРАТНО ПРОПУСТИТЬ ДАЛЬШЕ
...надо только решить, ведь Власть слишком велика, чтобы ею воспользоваться, и слишком страшна, чтобы попусту ее растрачивать. Он шагает по мосту обратно к дому, и ветер затихает. Черепные зеркала... з в е н я т...
Впоследствии он осознаёт, что это произошло под действием наркотика. И все же - в то самое мгновение Уокер ехал на машине недалеко от Скайлонды, внезапно почувствовал, как поднимается ветер, и сказал: "До чего же странно! Явный перебор!"
Да-да, майор, это был наркотик, вы же понимаете... и все же... там, на дороге, его целиком поглотила раскрытая пасть Иллюзорного Мгновения, там::::: были и Власть и Зов, и фильм этот так велик, что может вместить в себя весь мир - актеров миллионы, парий биллионы... Башня Контроля Орбитальной Ракете Один
КОНТРОЛЬ
XV. ОБЛАКО
Громадный плакат на въездных воротах, совершенно открытых:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
"Битлз" должны были выступить в "Кау-пэлэс" близ СанФранциско вечером 2 сентября. И газеты, и радио, и телевидение шумели только об этом. Идея Кизи, сегодняшняя фантазия, заключается в том, что после концерта "Битлз" приедут в Ла-Хонду на грандиозный прикольный раут у Веселых Проказников. А теперь о том, как все обернется на самом деле...
Во-первых, нельзя не признать, что плакат производит впечатление.
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
На Дороге 84 мамаши-папаши-дружки-сестренки в своих седанах модели "бешеный оцелот-400" с жестким верхом притормаживают, останавливаются и таращат глаза. Когда висел предыдущий плакат, гласивший "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА", почти все они лишь ненадолго притормаживали. Ведь там не говорилось, когда. Они вполне могли появиться и через тридцать секунд - сотни скотов покажутся из-за горы в потоке спирохет и лобковых вшей, выплевывая на ходу куски костного мозга, застрявшие в зубах во время акта насилия и каннибализма, только что совершенного за поворотом.
Что ж, с Ангелами Ада все вышло как нельзя лучше. Они повесили плакат "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА", а Ангелы и в самом деле приехали - явились эти невероятные страшилища, жупелы представителей среднего класса, явились во плоти, а явившись, стали частью фильма Проказников, в роскошной, зрелой, осязаемой ангельской плоти. Вот они и повесили плакат "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ" - быть может, и "Битлз" приедут. Конечно, это не совсем одно и то же. Ангелов Ада Кизи з н а л. Лично он их и пригласил. Ах, приходит, однако, время подвергать испытанию кое-какие открыто провозглашенные постулаты вероучения. Контроль, Заботу, Представление о том, что этих мелких приколыциков можно затащить в фильм...
Кизи толкует по душам с Горянкой в надворной постройке. Они лежат на матрасах, Кизи все говорит и говорит, а Горянка старательно впитывает его слова. Сразу после Азиломара Кизи глубоко погрузился в религиозную вещь. Чудеса - Контроль - С е й ч а с - Фильм - без конца растолковывает он что-то Горянке, говорит о чемто очень глубоком и нездешнем. Горянка пытается сосредоточиться, но слова катятся, точно огромные волны... Слова плывут мимо, она слышит звуки, но кора ее головного мозга не настроена, как видно, на их смысл. Разум ее крутится-вертится вокруг совсем другого набора данных, все время одних и тех же. Все те же вечные отчаянные подсчеты. Короче, Горянка беременна.
И все же, при том, что непрерывно крутится-вертится все это отчаяние, кое-что из сказанного до нее доходит. Они такие причудливые, грезы Кизи, но и такие правдоподобные! Главное - вообразить, что они попали в фильм. "Битлз". Похоже на эксперимент над всем, чему к данному моменту научились Проказники. Мы не можем з а с т а в и т ь "Битлз" приехать к нам. В привычном смысле мы не можем этого от них д о б и т ь с я. Но мы можем вообразить себе, что они попали в фильм, затянуть их в бурное течение беспричинных связей, и тогда все произойдет само собой. Фильм начинается с рекламы: "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ", наш фильм становится их фильмом, фильмом мамашпапаш-дружков-сестренок, всех студентов Беркли, всех торчков и проторчков полуострова Сан-Франциско, и в результате наша фантазия становится фантазией "Битлз"... Интересно, когда они ее впервые почувствуют... Несмотря на кручение-верчение и все прочее, Горянка не в силах удержаться от восторга перед сегодняшней фантазией, ведь столько уже было... нелепого дерьма... и оно срабатывало. Принять у себя Ангелов, как это сделал Кизи, самых страшных дьяволов в Америке... найти среди них Хороших Людей вроде Канюка и Сонни. Крошки, Фрэнка и Терри Бродяги, которые Вели Себя Хорошо, да и Чудесных Людей вроде Кишки... Вдобавок эти несчастные измученные ангелы в Асиломаре, от Арбузного Генри до прикольной Рэчел,- целую неделю Кизи занимался мистификацией, вроде бы м и с т и ф и к а ц и е й, и взял верх над всей унитарианской церковью Калифорнии. Прежними унитарии уже никогда не будут - так им и надо. Истинное чудо, в самом деле, ведь они не менялись чертовски долго. Контроль:::: так все о нем правдоподобно в устах Кизи с его неизменным орегонским протяжным произношением. Мало у кого из смертных хватит в ы с о к о м е р и я, чтобы диктовать течению свою волю - таких людей на всей планете, быть может, не больше сорока в любое данное время. Земля я в н о плоская, ее явно держат сорок человек, а то и четыре, каждый в своем углу, как космические черепахи и слоны в книгах по мифологии, потому что никто, кроме них, на это не осмеливается. Горянке восемнадцать, она беременна, но это же Кизи...
А Ч у д е с а? Пока не увидишь, как Проказники затаскивают в свой фильм "Битлз", Иов, считай, что чудес ты еще не видал.
2 сентября. Первое, что все слышат, проснувшись,швейная машинка Фэй. Фэй и Гретхен выволакивают на свет Божий большой платяной сундук, битком набитый всевозможным уродливым театральным старьем: там покоятся шпаги головорезов и украшенные плюмажем шляпы, дуэльные рубахи в духе Эррола Флинна и башмаки в духе Робин Гуда, колчаны и маски страшилищ, размалеванные светящимися красками жилеты дорожных рабочих и орденские ленты, клювы и колокольчики, каски сталеваров и шлемы авиаторов времен первой мировой войны, плащи Доктора Стрейнджа и абордажные сабли, гульфики и костюмы парашютиста, шерстяные футболки и фартуки, широкие галстуки и парики, трещотки колдунов и брюки-галифе Джима-Джунгли, эполеты Капитана Весельчака и трико Бесстрашной Четверки - а заодно и особые, в стиле "Веселый Проказник", румяна Пейджа Браунинга. Веселые Проказники готовятся нырнуть, основательно подзарядившись, в величайшее и безумнейшее столпотворение в истории Сан-Франциско попасть на концерт "Битлз" в "Кау-пэлэс".
Один из представителей, так сказать, внешнего круга Проказников, некто по имени С..... из Пало-Альто... Этот С..... провернул какую-то аферу и раздобыл для Проказников тридцать билетов на концерт "Битлз", хотя предполагалось, что достать билеты будет невозможно. С..... был одним из тех, кто поставлял Проказникам кислоту. Кроме него, этим занималось одно старое пугало, которое все звали Безумным Химиком - гениальный химик-любитель, имевший, вдобавок, болезненную страсть к оружию. Как бы там ни было, этот С..... провернул какую-то аферу и раздобыл еще и кислоты в количестве, вполне достаточном каждому на полет. Перед тем как Проказники внутренний круг и внешний - и еще кое-какие ребята поднялись в автобус, Кизи ухмыльнулся и раздал кислоту. Она была в капсулах, однако концентрация была столь высока, что слой кислоты покрывал внутреннюю поверхность капсул и создавалось впечатление, что внутри ничего нет. Проказники назвали это кислотным газом. Короче, все приняли кислоту и сели в автобус. Кэссади куда-то запропастился, поэтому за руль сел Бэббс. Кизи взобрался на крышу автобуса и принялся режиссировать фильм. А фильм этот, надо сказать, получился весьма красочным. Автобус был супервооружен: вся звуковая аппаратура, два больших динамика на крыше, пластинки и пленки, плюс на крыше оркестр Проказников в полном составе - барабаны Джорджа Уокера, гитары, бас-гитары, тромбоны, летящие из окон перья от плюмажей. вспышки светящейся краски, развевающиеся эполеты, прикольные сверкающие эполеты, музыка "Битлз" из фильма "На помощь!", орущая из динамиков, а на крыше Кизи, Сэнди, Горянка, Уокер, Чума и новая Проказница, маленькая девочка по прозвищу Мэри Микрограмм, гитары и барабаны - "На по-о-о-омощь, кто-о-о-о-о-нибудь" - весь колышущийся и орущий автобус-карнавал тащится, подпрыгивая и трясясь, вверх через Скайлонду и Кахилл-Ридж, летит вниз через Пало-Альто и выезжает на Портовую Автостраду, ведущую в Сан-Франциско.вновь этот треклятый странствующий цирк. Все уже тащились под кислотой, более того, все уже вовсю т о р ч а л и, и их, одного за одним и Горянку, и Сэнди, и Нормана, который сидел в автобусе, - начинало охватывать то чувство, когда движение и рев автобуса, ритм музыки и ее звучание сливаются в единую круговерть, и Бэббс вроде бы ведет автобус строго в темпе и со скоростью музыки "Битлз", потому что все они - единое целое, все тащатся, как бабуины, и несутся мимо прикольных мотелей, электрической рекламы, высоких огней в Берлингейме, что возле аэропорта, мимо взметнувшихся ввысь шпилей суперамериканских мотелей компании "Хайет-хаус" - мчатся, испытывая килевую и боковую качку, с т р о г о в размере битловской музыки, ставшей уже фонограммой к этому фильму, вы же понимаете, а потом съезжают со скоростной магистрали у выхода из "Кау-пэлэса" и на боковую дорожку - "кто-о-о-они-будь" - спуск, под уклон, вниз по склону холма, к сумеркам, а по автостраде лихорадочным потоком движутся к югу миллионы машин, а солнце бомбой зависло над самыми холмами, явно вконец одуревшее. И вниз, до самого знака "стоп", тормоза звучат как чугунная флейта. взявшая "ля" ниже верхнего "до", - и в то самое мгновение, в то самое мгновение, когда останавливается автобус - кончается песня "Битлз" "На помощь!", в то самое мгновение и начинается таинственная музыка к тому эпизоду фильма "На помощь!", где за спиной Ринго крадется араб, и в это таинственное мгновение над автострадой поднимается ветер, а справа стоит заброшенная фабрика, вся кирпич и стекло, больше стекло, громадная фабрика двадцатых годов с застекленными окнами, и все стекла таинственно прогибаются на ветру, и тысячеглазая сверкающая пелена этого огромного предвечернего солнца вспыхивает пульсирующими взрывами солнечного света с т р о г о в размере этой таинственной арабской музыки - и в это самое мгновение Кизи, Горянка, Сэнди, Чума. все они - никому даже не нужно смотреть друг на друга, потому что они не только з н а ю т, что это видят одновременно и все остальные, они ч у в с т в у ю т, они чувствуют, как течет это сквозь единый мозг, Атман и Брахман, все едины в автобусе и все едины с корчащимся массовым солнечным отражателем, пульсацией солнечных бомбовых призм, кирпичом, стеклом, со всей этой дребеденью. Проказники, "Битлз" и солнечные бомбы вспыхивают арабской музыкой - и тогда, в т о самое мгновение, все они, слившись воедино, в единый мозговой поток, видят, как на фоне неба над зданием вырисовывается распадающаяся на части надпись:
ОБЛАКО
Внезапно показалось, что Проказники способны затащить всю вселенную... в фильм...
А потом, как ни странно, Горянке, уторчавшейся уже до прикола, приходит в голову мысль: "Что за поеботина, это же смахивает на скотобойню". На самом-то деле это "Кау-пэлэс". Ей даже не удается сосредоточить взгляд на этом массивном здании - мешают окружающие его бесконечными кольцами заборы скотобойни, заборы и колючая проволока, и еще миллион машин, втискивающихся и втискиваемых в холодный краешек сумерек. Как ни странно, однако, Горянку это совсем не пугает. Это же просто скотобойня, только и всего.
Однако для других Проказников - концентрационный лагерь. Мы направляемся в тюрьму, только на этот раз пожизненно. Все выползают из автобуса, все всё еще в движении вместе с поверхностью земли, заборы концлагеря вертятся в ужасных сумерках, а миллиарды подростков-фанатов проносятся мимо них, прикалываясь и вопя. У каждого в руке билет, словно это единственный оставшийся шанс на спасение, но сейчас они не в силах разобрать и слова "мама". Они уторчались. Буквы на билете расплываются и уносятся прочь в потоке подростков-фанатов. Тридцать Проказников в развевающихся на ветру эполетах и плюмажах отчаянно вглядываются в крошечные, исчезающие в руках билетики, стоя в обнесенной колючей проволокой запретке концлагеря. Нас сейчас арестуют и на всю жизнь посадят за решетку. Это кажется неизбежным - ради чего же еще мы сюда приехали? Тридцать кислотных торчков, имеющие на своем попечении невинных детишек, при всех регалиях Проказников, до того заряженные грозной ЛСД, что у всех опустели тыквы, вертятся, пошатываясь, на одном месте в исступленной солнечной пульсации. На людях, очумевшие от ЛСД, да не просто на людях, а в этой ликующей, вздымающейся волнами битловской толпе, среди двух тысяч мрачных судейских копов, к тому же в полном облачении, один вид которого посылает всех к черту у н и ч т о ж и т ь у р о д о в...
...однако... никто и не думает их хватать, никто с ними даже не заговаривает, тысячи копов - и ни один не пристает... потому что мы с л и ш к о м заметны. Для Нормана это вдруг становится яснее ясного. Мы слишком заметны, мы сбили их с толку. Они не могут сосредоточить на нас внимание... или... мы втянули их в фильм и в нем ублюдков п о т о п и л и...
Внутри "Кау-пэлэса" самый настоящий ревущий ад. Каким-то образом Кизи и Бэббсу удается провести раскрашенных безумцев на их места. Проказники сидят плотной группой на каком-то шатком насесте, сидят высоко, а от их мест пол круто спускается вниз к сцене, и впереди миллион орущих подростков-фанатов. Подростки-фанаты, десятки тысяч маленьких девочек уже во власти буйного помешательства, хотя "Битлз" еще и не думали выходить на сцену. Пока еще туда одна за другой валят другие группы, в качестве подготовительных номеров. И в о т - "Марта и Ванделлас", в аорте возникает электрическая вибрация, кости прочищает звуковой пылесос, а подростки-фанаты орут - громадная пелена крика, словно пелена дождя при шквалистом ветре ииу, ииу, пау, пау, пау,- как чудесно, думает Норман, как искусно. Из самой толпы собравшихся в "Кау-пэлэсе", из пелены кричащих подростков-фанатов исходит этот чудесный, искусно устроенный свет, сотни вспыхивающих огней на фоне освещения большого накала, бьющих отовсюду рикошетом, до чего же чудесную, искусно сделанную вещь придумали здесь, чтоб нас...
...Горянка улыбается, перед ней вспыхивают невообразимые огни, целое море огней, а потом они начинают вспыхивать на ее сетчатке громадными солнечными зеленовато-желтыми ракетами сетчатой оболочки глаз, образы и последовательные образы, которые она не забудет, пока жива, и в самом деле...
...чтоб нас развлечь, и лишь минут через двадцать или тридцать до Нормана, вконец одуревшего, доходит, что это фотовспышки, сотни, тысячи подростков-фанатов со снабженными вспышками камерами, нацеленными на сцену, а то и просто снимающими впустую в оптическом оргазме. Пелена крика, рок-н-ролл, блям-блям, море фотовспышек - ну конечно, настоящее безумие.
...Горянка улыбается и во все это верит...
Однако прочих Проказников, вконец одуревших, постепенно начинает одолевать тревога, в том числе Кизи и Бэббса. Уж слишком скверные флюиды, в воздухе ядовитое безумие...
Уходит со сцены очередная группа музыкантов толпа думает: т е п е р ь "Битлз", но "Битлз" не выходят, появляется другая группа, море девочек становится все более бурным и нетерпеливым, а крик все более резким, и в вертящийся, раздраженный вспышками мозговой ствол Нормана закрадывается мысль::: для человеческого голоса это предел:::: и все-таки, когда звучит объявление: "А т е п е р ь - "Б и т л з"" - чему же еще было прозвучать? и на сцену выходят они - они Джон, Джордж, Ринго и э-э еще один - по правде говоря, с таким же успехом они могли бы оказаться заграничными виниловыми куклами,- высота звука, которую он считал предельной, удваивается, его барабанные перепонки звенят, как штампованный металл, и вдруг Ууууууааааааууууу - похоже, вся толпа сорвалась с цепи, а вся передняя часть арены превращается в бьющуюся в корчах, бурлящую массу девочек, машущих поднятыми вверх руками, только и видно, что эту массу розовых рук, она похожа на одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев - это и есть одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев...
...испускающих ядовитое безумие и заполняющих вселенную вытянутой из них подростковой агонией. Вот что доходит до сознания Кизи: это о д н о с у щ е с т в о. Все они превратились в одно существо.
...Горянка улыбается и подбадривает толпу - крик не затихает ни на мгновение, ни во время, ни после, ни между номерами, с тем же успехом "Битлз" могли бы обойтись и пантомимой. Однако важно... другое... И Кизи это видит. Один из Битлов - Джон, Джордж, Пол направляет в определенную сторону длинный гриф своей электрогитары, и вся орущая толпа подростков мелкой рябью струится точно по прочерченной им энергетической линии - а потом по той же линии, но в другом направлении. Это вызывает у них ухмылку - у Джона, Пола, Джорджа и Ринго,- они ухмыляются, пуская во все стороны рябь по этому несчастному гигантскому ошалевшему зверю-подростку...
Контроль - это же совершенно ясно,- они привели всю эту массу человеческих существ в такое состояние, при котором те спятили и слились в единое целое, единую душу, они владеют абсолютным контролем над этими существами - но они ни черта не знают, что с этим контролем делать, не имеют ни малейшего понятия, и они его потеряют. Кизи охватывает инстинктивное жуткое предчувствие: зверь сорвется с цепи...
Уууууууууааааааааууууууу, тысячи подростковых тел с воем бросаются к сцене, к ограждению и плотной шеренге полицейских, пытающихся отразить штурм, а "Битлз" все разевают рты и неистово вихляют бедрами, как в немом представлении, идущем под всеобщий крик. В этой гигантской волне, как раз тогда, когда, казалось бы, сквозь этот вой не суждено уже прорваться ни единому звуку во вселенной, раздается - т р р р а х т р р р а х - звук падающих и ломающихся на полу арены складных стульев, обломки их там, внизу, среди розовых щупальцев, раздавленные в кашу, разнесенные в щепки, на мелкие кусочки, бывшие некогда складными стульями, обломки передаются из рук в руки, путешествуют от одного розового щупальца к другому, точно пораженные отвратительными болезнями пошатывающиеся уродливые тараканы. А потом девочки начинают падать в обморок, как видно, от удушья, их затаптывают, и тела их передают наружу - тараканьи обломки стульев и тела маленьких фанатичек плывут взад и вперед по наклонному морю, как удаленные со шкуры зверя раздавленные вши, крики и обмороки, и Уууууууаааааауууууу вновь на штурм полицейского заграждения, а "Битлз" жеманничают с деланными улыбками в своем немом представлении, не в силах больше покрыть их рябью, не способные уже ни на что, утратившие весь контроль...
РАК - с первого взгляда Кизи становится совершенно ясно - все они, и подростки-фанаты, и "Битлз", это одно существо, больное самым настоящим ядовитым безумным раком. "Битлз" - голова этого существа. Подростки-фанаты - тело. Но голова утратила контроль над телом, и тело бунтует и буйствует, а это и есть рак, флюиды его достигают Проказников, сидящих плотной группой, с чумовыми тыквами, - обрушиваются на них тошнотворными волнами. Кизи... Бэббс... все чувствуют это одновременно, и Норман тоже.
...Лицо Горянки выражает крайнее изумление. Она хочет досмотреть до конца. Но Кизи с Бэббсом решили, что всем надо уходить - пока Чудовище окончательно не сорвалось с цепи и все происходящее не превратилось в огромную раковую опухоль.
"...Подождите минутку",- говорит Горянка.
Но Проказники все как один встают - толчея плюмажей, эполет и светящихся красок, - вконец очумевшие от кислоты, и многие из публики начинают подниматься со своих мест - но впереди б е т о н. Чем ближе они к выходу, тем сильнее давит на них тюремная клаустрофобия - бесконечная череда тюрем. Они продвигаются по длинным коридорам; все коридоры бетонные, уже забиты сотнями людей, и все выглядят какими-то потрепанными... потому что... Им передаются все флюиды Проказников - всех охватывает одно и то же чувство: а вдруг эта зверюга сорвется с цепи с е й ч а с, поднимается паника, и все пускаются наутек, мечутся в поисках выхода. но выхода нет, только бетонные стены и бетонные потолки, которые давят на них всеми своими тысячами тонн, и еще наклонные проходы - в никуда - ведущие вниз - потом вверх всей толпой беглецов - а потом вниз, наружу, там небо, но оно черное, уже ночь и бледный коричневато-желтый свет прожекторов, однако они попали всего лишь в еще одну тюрьму, опять заборы, колючая проволока и обезумевшие потрепанные люди все с п а с а ю т с я б е г с т в о м - кружат в неволе, как крысы, пытаются добраться до выхода, а там турникет, вертикальный турникет с решетками, напоминающий средневековое орудие пытки, в турникет приходится втискиваться по одному, в страшной давке, и все равно за ним ждет еще одна тюрьма, автостоянка, с новым забором, с новой колючей проволокой, здесь толкотня машин и подростков-фанатов, все пытаются выбраться, семь или восемь машин борются за просвет, способный вместить лишь одну. Тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, бесконечные клетки. Даже там, вдали, где машины уже, кажется, вырвались на волю и, включив фары, выстроились в ряд все равно они с обеих сторон зажаты холмами, а это еще одна огромная тюрьма, заключившая всю эту местность в... в... От ужаса перед сорвавшейся с цепи Раковой Опухолью Проказники не в силах вымолвить ни слова...
...Разве что Горянка говорит: "Подождите минутку..."
...и Чума - Чума с его широкой эйфорически-чумовой улыбкой с бешеной энергией братается с каждым из потока выходящих подростков-фанатов и всем, кто желает слушать, сообщает:
- Отсюда "Битлз" едут прямо к Кизи... "Битлз" едут к Кизи...- и слух этот с сумасшедшей скоростью разносится по толпе...
Кизи бросается назад за уцелевшими. Проверить, не заблудился ли кто-нибудь из Проказников. Остальным он велит идти к автобусу и никуда оттуда не уходить, а сам бросается внутрь. Проказники добираются до автобуса, и их моральный дух немного восстанавливается. Они запускают усилители и динамики, влезают в своих безумных нарядах на крышу и принимаются лениво упражняться на барабанах и электрогитарах. На стоянку тысячами валят растрепанные девочки, все еще взвинченные и заведенные, как мотоциклы, никакого облегчения, и, разумеется, все они да и прочие подростки-фанаты не могут пройти мимо этих чудных, размалеванных светящимися красками людей. Какая-то группа юнцов протестует против нечестных сделок в музыкальном бизнесе, они несут плакаты, что-то выкрикивают и явно рассчитывают на поддержку Проказников - Проказники ухмыляются и машут им руками - все считают, что эти чудные размалеванные люди одобряют то же, что и они. Вокруг автобуса начинает скапливаться народ, малышифанаты забрасывают автобус леденцами - довольно большими, взятыми с собой, чтобы швырять в "Битлз". Проказники сидят на крыше, от бока автобуса с грохотом отскакивают леденцы, а возбужденные малыши-фанаты сгрудились вокруг и орут - так вот, что чувствуют "Битлз", вся эта бестолковая и бесконтрольная энергия устремляется на них мощной волной, чтобы - зачем?
Наконец возвращается Кизи вместе с последней из тех, кто нуждался в спасении,- Мэри Микрограмм, с виду напоминающей сельскую местность после затяжной и жестокой войны, и Кизи говорит: "Поднимаем задницы и уносим ноги". Бэббс заводит мотор, и они трогают, медленно пробиваясь к свободе.
Р а к! Мы его видели. Он там был. Все говорят: "Скверные флюиды". Бесконечные клетки. Все трясутся и раскачиваются, одурев от кислоты.
"Черт возьми. - думает Горянка. - Надо было прийти сюда в компании стариков, которые ни разу не видели рок-н-ролльного концерта".
На обратном пути они вновь включили запись "Битлз" из альбома "На помощь!", но это было бесполезно. Слишком все были подавлены. Кроме Горянки и Чумы. Горянка сказала, что ей хотелось остаться и досмотреть представление до конца. Ну и какого черта... Чума расплывался в улыбке в предвкушении приезда "Битлз". А как же - ведь он всему миру об этом поведал. Да и куда е щ е им было оттуда ехать? На самом-то деле сегодняшняя фантазия - неминуемый приезд "Битлз" - вряд ли хоть раз за последний час пришла кому-нибудь в голову, даже Кизи. Свалить оттуда ко всем чертям - вот что было главное. Где были в это время "Битлз"? Да какая разница, черт подери! Может, эти виниловые куколки попали со своим жеманничаньем и деланными улыбками в искривленное время... В любом случае, было не так уж много шансов на то, что они направляются в Ла-Хонду.
Наконец автобус со скрежетом одолевает последний, огибающий гору вираж, поворачивает к дому Кизи, проезжает мост, фары освещают двор зрелище одновременно и ужасное, и комичное. Оно походит на супервариант кошмара, привидевшегося человеку, который только и хочет, что добраться домой и улечься спать. У Проказников гости. Мало того, у них три или четыре сотни гостей. Все они набились в большой двор между главным домом и надворной постройкой, все страшно таращат расширенные глаза. Похоже, в одном месте собрались все торчки, приколыцики, бродяги и психи Запада первое общее собрание, куда для пущего кворума пригласили сотню-другую подростков-фанатов. Половина сидит на корточках, закатив свои расширенные вытаращенные глаза, точно кто-то шмякнул их о стену дома и они сползли на землю, как слизняки. Ясно, что все они явились на грандиозную гулянку с Битлами. На пикник. Чума выполнил свою задачу в лучших традициях Проказников. Плакат на воротах еще висит:
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
Кизи не расположен ни к какой треклятой вещи, он направляется к дому. Все торчково-фанато-бродяжнослизняковое сборище пялит на него глаза, все эти вытаращенные глаза, как будто он сейчас извлечет им "Битлз" из рукава. Потом они принимаются ворчать, точно толпа пленников, которым не дали поесть, но они не знают, пришло ли время поднимать восстание рабов. Это настоящая катастрофа, разве что чертовски комичная. Чего стоит одно выражение их лиц!
Это, да еще появление Аузли.
Нахальный коротышка, темноволосый, одетый, как кислотный торчок, в обычное бродяжье шмотье, однако обладающий странным возбужденно-гнусавым голосом, отчего становится похож на торчка со способностями владельца зала для катания на роликах,- этот типчик материализуется перед Кизи, отделившись от грязно-бродяжной толпы, и объявляет:
- Я - Аузли.
Кизи не говорит: "Привет, а я - Кизи". Он просто смотрит на него, как бы говоря: "Прекрасно, ты - Аузли и ты здесь - ну и что?"
Кажется. Аузли потрясен... Я - А у з л и. Кизи явно о нем слыхом не слыхивал. Аузли словно очутился вдруг в таком месте, где никто о нем не слыхал, и теперь не знал, что ему делать. Так они с Кизи и стоят, вперив друг в друга взоры, пока Аузли не извлекает откуда-то маленький мешочек, а когда он его открывает, оказывается, там полно капсул с кислотой. Он Аузли, величайший в мире производитель ЛСД, что, судя по всему, чистая правда, даже если учитывать химическую корпорацию "Сэндоз".
Горянка смотрит себе и улыбается. Битловская вылазка принимает все более удивительный и забавный оборот! У этого типа есть мешочек кислоты. С первых минут Горянка оценила Аузли как умника. Кизи смотрит на набитый кислотой мешочек. По крайней мере одно у этого маленького умника есть кислота.
Величайший в мире - без всяких исключений производитель кислоты стоит во тьме, где-то в неведомой глуши, под темными секвойями.
Мало-помалу удалось выдворить с территории почти всех грязных бродяг, и те исчезли во тьме шоссе в поисках Бог знает чего, так и не поняв, почему это "Битлз" сюда не добрались. Кизи, Аузли и Проказники расселись вокруг костра возле большого пня. И тут, черт возьми, появляется не кто иной, как Безумный Химик. Они с Аузли принимаются принюхиваться и приглядываться друг к другу. Впечатление такое, будто молодой. умелый и сообразительный гений неврологии из клиники Майо столкнулся лицом к лицу со старым и неряшливым сельским домашним врачом - причем по поводу самого тяжелого и запутанного случая в истории медицины. Аузли и Безумный Химик затевают спор о наркотиках. Скорее даже дискуссию. Все Проказники, и даже Кизи, от участия в ней воздерживаются, и эти двое углубляются в непролазные дебри. А ну-ка, Безумный Химик, задай перцу этому маленькому унику, думает Горянка, и большинство Проказников того же мнения. Однако Аузли, маленький умник, не оставляет от оппонента камня на камне. Аузли молод, сообразителен и обладает быстрой реакцией, а Безумный Химик... Безумный Химик уже старик, и вдобавок он перебрал наркотиков. Он туго соображает. Когда он пытается возражать, мозги его не шевелятся, точно смазаны клеем. Аузли по своему характеру Проказникам ближе - правда, сам он, вероятно, кислоту ни разу не пробовал. А может, и принял разок, не больше. Просто они что-то в нем чувствуют. А несчастный старый Безумный Химик перебрал наркотиков поглаживал свои револьверы и глотал наркотики, - и теперь он туго соображает, и Аузли попросту не оставляет от него камня на камне. Безумного Химика сотрут сейчас в порошок. После этого случая Безумный Химик всего разок-другой приезжал к Кизи - слишком велико было унижение. Итак, Проказники, хотели они того или нет, заполучили в свое распоряжение этого маленького умника Аузли. Однако он и вправду изготавливал качественную кислоту и вдобавок имел деньги. Объединившись. Аузли и Проказники были готовы к тому, чтобы познакомить с кислотой всех обитателей земного шара.
Понемногу стало вырисовываться прошлое Аузли. Ему было тридцать лет, хотя выглядел он моложе, и имя у него было длинное и звучное: Аугустус Аузли Стэнли III. Дед его был сенатором Соединенных Штатов от Кентукки. В детстве Аузли жилось, судя по всему, нелегко он переходил из одной частной школы в другую, а потом попал в бесплатную среднюю школу, где так и не доучился, однако поступил в Политехнический колледж при Вирджинском университете, по-видимому, благодаря своей склонности к наукам - правда, не доучился и там. В конце концов он был зачислен в Калифорнийский университет в Беркли, где сошелся с умной, красивой студенткой, изучавшей химию, по имени Мелисса. Они бросили университет, и в Беркли, на Вирджиния-стрит, 1647, Аузли основал свою первую кислотную фабрику. Дело его процветало - до тех пор, пока 21 февраля 1965 года на фабрику не был совершен налет полиции. Однако он выпутался, поскольку до октября 1966 года в Калифорнии не существовало закона против изготовления, употребления или хранения ЛСД. Свое производство он перевел в Лос-Анджелес, на Лафлер-роуд, 2205, назвался Научноисследовательской группой "Баэр" и выплатил 20 000 долларов стодолларовыми банкнотами химической корпорации "Сайкл" за 500 граммов моногидрата лизергиновой кислоты, главной составляющей ЛСД. которые ему удалось превратить в полтора миллиона доз ЛСД по оптовой цене 1-2 доллара за грамм. Еще 300 граммов он купил у корпорации "Интернэшнл кемикл энд ньюклеа". Первую большую партию товара он получил 30 марта 1965 года.
Он обладал-таки чутьем, этот Аузли. Мало-помалу он изготовил несколько миллионов доз ЛСД, в капсулах и таблетках. На них были разнообразные причудливые эмблемы, обозначающие концентрацию кислоты. В среде торчков наибольшей популярностью пользовались "синие Аузли" с изображением Бэтмана - 500 микрограммов Супергероя в черепушке торчка. Наглотавшись "синих Аузли", торчки сидели и вели задушевные разговоры, точно старые алкаши, беседовавшие, растягивая слова, за бутылочкой знаменитого некогда бурбона "Фэрфэкс каунти", производившегося с гарантией качества на родине Аузли - в Вирджинии. Аузли делает качественную кислоту, утверждали торчки. Сам-то он не стремился снискать популярность ни среди торчков, ни среди копов. Наверно, он слишком высокомерен; к тому же он умник; однако высокомерный маленький умник делает качественную кислоту.
Более того, кислота Аузли приобрела международную известность. Когда в конце 1966-го - начале 1967 года волна кислотного бума докатилась до Англии, считаться истинным человеком с понятием стало возможным лишь в том случае, если ты обладаешь "кислотой Аузли". В кислотном мире это и была гарантия качества; проверенная; обеспеченная; и символ положения в обществе. Именно в этом торчковом мире впервые приняли кислоту... "Битлз". Забежим немного вперед: после того как Аузли сошелся с Кизи и Проказниками, он собрал группу музыкантов, назвавшуюся "Благодарные Мертвецы". В результате общения Мертвецов с Проказниками родился звук, известный как "кислотный рок". И именно этот звук подхватили "Битлз" после того, как начали принимать кислоту, выпустив знаменитую серию кислотно-роковых пластинок: "Револьвер", "Резиновая душа" и "Оркестр Клуба одиноких сердец под управлением сержанта Пеппера". В начале 1967 года у "Битлз" возник потрясающий замысел. Они раздобыли огромный школьный автобус, набились в него, затащив туда тридцать девять друзей, и покатили, раскачиваясь, через всю британскую сельскую местность, с очумевшими от кислоты тыквами. Они намеревались... снять фильм. Не обычный фильм, а абсолютно стихийный, с помощью ручных камер, запечатлевая все так, как оно было на самом деле.- ни о чем не задумываясь! - все прыжки и ужимки, галдеж, улеты в мгновение, фантастический хаос - воздушные замки! "черное" искусство! хаос! В конце концов в руках у них оказались мили и мили кинопленки, не фильм, а чудовище, настоящая трясина, все дрожит, все снято не в фокусе - блаженный Дурман! - что они сочли тотальным прорывом с точки зрения выразительных средств, но решили, что фильм годится и для коммерческого показа - он и был показан по Британскому телевидению, - что его по достоинству оценят и за пределами тайного мира торчков...
ФИЛЬМ
...под названием "Волшебно-таинственное путешествие". А... огромный стяг реял по ночам на воротах Проказников, покрываясь рябью и межгалактическими волнами колоссальной электро-безумно-химической аузли-синхронности...
ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ БИТЛЗ
XVI. ЗАСТЫВШИЙ ШУМОВОЙ ОРКЕСТР
Вот и произнесено слово "синхронность"!
...А Проказники сидят ночью в гостиной Кизи и взволнованно обсуждают разнообразные удивительные события. К примеру, день Великого Затемнения в Нью-Йорке, грандиозной аварии электросети, которая вывела из строя подземки, лифты, освещение, кондиционеры, телевизоры, часы, здания и всю прочую дребедень в гигантской раковой столице востока. Проказники увлеченно обсуждали этот катаклизм и пытались в нем разобраться. Какой ужас царил в раковой столице! Сильнейший электрический и м п у л ь с вырвался вдруг из проводов и с о к р у ш и л все. Коммунальные службы никак не могли понять, что именно вызвало этот и м п у л ь с, но Господи, над этим у них работают специалисты, они-то во всем разберутся, и такой импульс больше никогда не возникнет.
И м п у л ь с, Махавира?..
Между тем, в газетах появилась одна история, которая привела Проказников в полнейший восторг. Оказывается, какой-то малыш улизнул в тот день в Нью-Йорке с уроков и в конце концов отправился в кино. Из кинотеатра он вышел примерно в 5:15 вечера и направил стопы в сторону дома, уже чувствуя за собой вину. По дороге он подобрал в канаве палку и принялся колотить ею по счетчикам автостоянок. Дойдя до угла, он ударил по стоявшему так высокому коммунальному столбу и
В ЭТО САМОЕ МГНОВЕНИЕ
весь свет в Нью-Йорке погас
В ДАННЫЙ МОМЕНТ
а малыш в темноте прибежал домой и со слезами на глазах во всем признался матери - это сделал я, я, но я н е х о т е л...
И Кизи с Проказниками были в полном восторге. Смешная сторона этой истории состояла в том, что малыш был прав. Прав, по крайней мере, настолько же, насколько правы были коммунальные службы. Поскольку г и г а н т с к и й и м п у л ь с, друзья, вне всяких сомнений возник - возник и насквозь пробил каждый предмет, каждое живое существо, находившиеся в том мгновении. Ведь точно так же и Северн Дарден в т о с а м о е м г н о в е н и е задул свечи на своем именинном пироге и они пробили все аварийные трансформаторы в сети, а п р и ч и н а так и не была найдена.
КОСМО!
...А к а к т о л ь к о т ы у з н а ё ш ь п р о К о с м о, т у т - т о и о к а з ы в а е т с я, ч т о в с е м з а п р а в л я е т о н... Все мы как бы проволочные жилы, переплетенные внутри гигантского кабеля, который протянут внутри длинного узкого канала: Проказники, "Битлз". Комитет Вьетнамского Дня - К о м и т е т В ь е т н а м с к о г о Д н я? - кабель протянут внутри длинного канала, а Космо вызывает резонанс колебаний всех жил. Большинство людей ведет двухмерную жизнь. Все, что им дано увидеть, это срез канала, его поперечное сечение, отчего проволочные жилы становятся похожи на скопище отдельных кружочков, кажущихся то большими, то маленькими, в зависимости от того, с какого расстояния на них смотреть. Им не видно, не дано увидеть, что эти "кружочки" - всего лишь срезы жил, которые бесконечно тянутся назад и вперед, увидеть, что через весь кабель проносится гигантский импульс, что любой, кто достиг всей полноты погружения в голую сущность...
"Тин" содержит пищу. Мои товарищи завистливы. Но они не смогут причинить мне никакого вреда. Удача. "И-цзин"
"...Склонен оказывать сопротивление массовым политическим беспорядкам, потому что он заботится о главном - о глубинном опыте религиозного восприятия, глубочайших основах жизни; преходящие политические события не представляют для него интереса". Иоахим Вах
Вот на этом фоне - на фоне споров о конечном и бесконечном организация под названием "Комитет Вьетнамского Дня" пригласила Кизи выступить на массовом антивоенном митинге в Беркли, на территории Калифорнийского университета. Трудно сказать, что за блестящий ум додумался пригласить Кизи. Никто не смог выяснить этого и впоследствии. По крайней мере, несмотря на бесчисленные допросы, взаимные обвинения и всеобщую суматошную беготню, добиться признания не удалось ни от кого. Точная формулировка звучала так: "Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?!" Сцепились все не на шутку. Вся беда Комитета Вьетнамского Дня была в том, что его члены знать ничего не желали, кроме той невообразимой политической шумихи, которую сами и подняли. Да и к чему им было что-то иное? С наблюдательного пункта, который они заняли осенью 1965 года, просматривалась практически вся страна. Беркли, Новые Левые, Движение за свободу слова. Марио Савио, Бунтующее Поколение, Студенческая Революция, в ходе которой студенты намеревались, как в Латинской Америке, захватить власть в университетах и раздуть хорошенький костер под отсыревшей прямой кишкой американской жизни - обо всем этом можно было прочесть в любом журнале. А если вы, мистер Джонс, во все это не верите, приходите и послушайте нас - ну, и так далее.
Как я уже сказал, кроме этого, они знать ничего не желали, да и знали бы - все равно толку было бы мало. А способа довести до сознания Комитета Вьетнамского Дня то, как смотрели на все их гулянки Кизи и Проказники, и вовсе не существовало. С п л о т и м с я н а б о р ь б у п р о т и в в о й н ы в о В ь е т н а м е - с космических высот, которых достигли Проказники, эта мелкая шарада гляделась довольно жалкой, ведь они даже не знали, с чего начать...
Как бы то ни было, Кизи был приглашен, тут-то и началась вся потеха. Участники марша стекались в Беркли из семидесяти одного города и двадцати восьми штатов, за точность этих цифр я, правда, не ручаюсь - во всяком случае, там собрались тысячи студентов и профессоров отовсюду. Планировалось целый день проводить диспуты-семинары, вдобавок рано утром начинался массовый митинг, куда с целью накалить страсти было призвано тридцать или сорок ораторов, после чего, в 7:30 вечера, то есть по достижении высшей степени нервного возбуждения, все должны были покинуть университетский городок Беркли и стройными рядами, примерно пятнадцать-двадцать тысяч человек, направиться в Окленд для совершения марша на оклендский армейский перевалочный пункт. С этого перевалочного пункта отправлялись во Вьетнам люди, провиант и боевая техника. Некую пикантность предстоящему событию придавало то, что незадолго до него была украдена готовая к отправке большая партия гелигнита, и каждому уже виделось, как взлетают на воздух в едином гелигнитовом взрыве Окленд, Беркли и Сан-Франциско вместе со всеми копами, борцами за мир, реакционерами, а может, и с неграми, невинными женщинами и детьми. Никто не имел ни малейшего понятия о том, какая из сторон похитила гелигнит, но это было только к лучшему.
Судя по всему, гелигнитовый психоз и вдохновил Кизи на эту проказу. Кизи, надо отдать ему должное, ни к какому делу не относился серьезно, если была возможность превратить его в космическую шутку. В данном случае фантазия Кизи состояла в том, чтобы совершить на этот массовый антивоенный митинг прикольное вооруженное нападение. В этой фантазии крылась подлинно вдохновенная идея. Автобус Проказники намеревались превратить в крепость на колесах с торчащими из окон орудиями, и все должны были нарядиться в военную форму. Кроме того, надо было раздобыть легковые машины и снарядить их таким же образом, а во главе колонны предполагалось пустить... Ангелов Ада, походным порядком, увешанных свастиками. С в а с т и к а м и. Это наверняка должно было посеять в толпе прикольную панику или, по крайней мере, подвергнуть всеобщее хладнокровие неслыханному испытанию.
Перво-наперво они выкрасили автобус в неяркий красный цвет, цвет высохшей крови. Эта кровавая мерзость была нанесена прямо на самое пестрое в истории светящееся произведение искусства. Но кому какое дело! И с к у с с т в о н е в е ч н о. Потом, поверх высохшей крови, они принялись изображать милитаристские символы: свастики, американских орлов, Железные кресты, кресты викингов, Красные кресты, серпы и молоты, черепа и кости все, что подходило под эту гнусную категорию. Естественно, той же ночью начался период осенних дождей, что лишь доказало правоту слов Вождя о том, что искусство не вечно. Вся краска расплылась, и роспись превратилась в конце концов в самое грязное месиво, какое только можно себе вообразить. Однако, на худой конец, годилось и это. На следующий день заявился Кишка со своей подружкой Феей. Кишка переживал своего рода переходный период, болтаясь между Ангелами и Проказниками. На нем была старая джинсовая курткабезрукавка, униформа Ангелов Ада, однако он содрал с нее знаки отличия, надписи и эмблемы с изображением черепа в шлеме, хотя и нетрудно было догадаться по светлым пятнам на джинсовке, где именно все это располагалось. Это была куртка Ангелов Ада в стиле "прощай, но не забывай". Как бы там ни было, Кишка изумил Проказников, изобразив на автобусе большого красивого американского орла, немного примитивного, но могучего. Этот здоровенный неуклюжий Божий ангел оказался весьма талантливым. Проказники были чертовски довольны. По их мнению, его талант проявился благодаря им. Кишка перебудоражил всех. На крыше автобуса они установили поворачивающуюся орудийную башню, оснастив ее двумя большими серыми пушками. Норман сделал из дерева и картона пулемет и выкрасил его в защитный цвет. Другие занимались тем, что сколачивали деревянные ружья одно нелепее другого. Швейная машинка Фэй работала безостановочно. Отовсюду съезжались Проказники - как внутренний круг, так и внешний. Ли Кворнстрём, из внешнего круга, явился с целой партией армейских знаков отличия: погон, нарукавных эмблем, нашивок, орденских планок, звезд, эполет. Кизи оснащал автобус магнитофонами, усилителями, наушниками и электрогитарами. Хейджен готовил к работе свою шестнадцатимиллиметровую кинокамеру и пленку. Из громкоговорителей. установленных через дорогу, над земляным обрывом, гудели и громыхали Боб Дилан. "Битлз", Джоан Баэз. Роланд Кёрк и Миссисипи Джон Хант. Потом вдруг приехал из Биг-Сура Аллен Гинзберг со своим спутником Питером Орловски и целой свитой индусов из Школы Честера А. Артура. Гинзберг всю ночь распевал мантры и бряцал бубенчиками и кастаньетами. Кэссади наглотался винта и с места в карьер принялся взвинчиваться, подергиваясь, дрыгая ногами и приплясывая, казалось, движется он в ритме строчащей длинный шов швейной машинки. Гинзберг же, судя по всему, монотонно распевал в ритме волосяной метелочки одного из джайнистов. Кэссади начал разрабатывать голосовые связки, все время увеличивая темп так, что, прибавь он еще немного к восходу солнца, и не миновать бы ему, как сказал старик Чарлз Форт, расщепления и мгновенного перехода в сущий абсолют. Причудливая компания повеселилась на славу.
Настало утро знаменательного дня 16 октября. - Проказники, как и следовало ожидать, все утро продрыхли, уснув предшествующей ночью в самых разнообразных позах, и опоздали с выездом в Беркли. Искусство не вечно, друзья. Согласно плану, в Пало-Альто они должны были встретиться с Ангелами и дальше двигаться по автостраде единым строем. Они завели записи Проказников, и Кэссади уселся за руль. Напялив свою маскарадную военную форму, в автобус набились все - Зануда, Хейджен, Бэббс, Гретхен, Чума, Девица Тупица, Рой Себёрн, Дейл Кизи и еще множество разных людей, даже Безумный Химик - ради такого случая явился и он, - а в последнюю минуту успела и Мэри Микрограмм. Последним занял свое место Кизи. На нем был просторный оранжевый мундир, напоминающий спецовку, которую одевают дорожные рабочие, чтобы их издалека замечали автомобилисты. На рукавах у него были нашивки, а на плечах болтались небрежно пришитые эполеты. На голове красовался большой, выкрашенный оранжевой светящейся краской шлем времен первой мировой войны. Шлем был ему так велик, так низко сидел на лбу, что глаза его казались двумя крошечными мигающими лампочками. Кизи влез в орудийную башню, и автобус тронулся в путь. Еще до Пало-Альто, точнее, в Вудсайде, их остановили и пристали с проверкой копы. Проказники, как и положено, выскочили из автобуса с камерами, дальнобойными микрофонами и магнитофонами и принялись снимать и записывать все, что говорили копы, потом копы смотались, но время было потеряно.
- Ага, - сказал Безумный Химик, - первая стычка.
- Проказники к бою готовы,- заявил Бэббс. И долго ждать не пришлось. Их то и дело останавливали и приставали с проверкой, а они теряли время. Прибыв на место сбора в Пало-Альто, никаких Ангелов они там не застали. Они принялись ждать и ждали довольно долго, а потом махнули рукой и направились по скоростной магистрали в сторону Беркли.
Когда они добрались до Беркли, уже начинали сгущаться сумерки, и поначалу их прибытие особого впечатления не произвело. Конечно, окажись с ними целая фаланга Ангелов Ада, с виду представляющих собой нечто вроде помеси гестаповцев и тонтон-макутов, это было бы совсем другое дело. Шум поднялся бы неимоверный. Однако ничего не поделаешь, автобус попросту въехал на автостоянку возле здания Студенческого союза, и Проказники принялись выкрутасничать на чем свет стоит, открыв огонь из своих деревянных ружей по птицам и самолетам. Массовый митинг шел с самого утра. Толпа собралась на просторном газоне, или площади, на территории университетского городка, и насчитывала тысяч пятнадцать представителей богемы в дорожных куртках, и всех их обстреливали своим оглушительным бессвязным рокотом мощные громкоговорители. Для ораторов был сооружен большой помост. Их было человек сорок, и все орали, метали громы и молнии или же, что еще хуже, приводили неоспоримые доводы. Цель подобных сборищ состоит в том, чтобы непрерывно наращивать наступательный порыв, напряжение и тревогу ожидания до тех пор, пока не настанет, наконец, время для решительных действий - в данном случае для марша, и тогда одно мановение руки превращает толпу в единый сплоченный монолит, и все готовы к маршу, готовы получать по макушкам полицейскими дубинками и все такое прочее.
Там собрались все яростные мастера красноречия, ораторы вроде Пола Джекобса и М. С. Арнони, который вышел на трибуну в арестантской одежде, потому что его семья была уничтожена во время второй мировой войны в немецком концлагере,- а прямо перед ними бушевало море студентов и прочей Молодежи, море представителей богемы в дорожных куртках - дорожные куртки, ботинки для похода по пустыне, гражданские права, долой войну во Вьетнаме "... взывают к вам из своих могил, взывают с полей и рек. где развеян их прах, они умоляют нынешнее поколение Америки не хранить молчание перед лицом чудовищного геноцида. которому подвергается народ Вьетнама..." - и мощные динамики разносили громовые раскаты этих обвинений по всей толпе.
Первым из членов Комитета Вьетнамского Дня, заметившим, как Кизи приближается к помосту, был редактор журнала "Реалист" Пол Красснер. Почти все Проказники еще сидели в автобусе и дурачились с ружьями к вящему удовольствию оказавшихся поблизости зевак. Кизи, Бэббс, Чаровница Гретхен и Джордж Уокер подошли к помосту - Кизи в своем светящемся оранжевом мундире и шлеме времен первой мировой войны. Красснер, который один и составлял всю редакцию своего журнала, знал, что Кизи является его подписчиком. Поэтому он был не слишком удивлен, когда Кизи его узнал. Поразило его только то, что Кизи сразу же заговорил с ним так, как будто они уже давно вели беседу, потом что-то им помешало, и теперь они ее возобновили... В этом есть нечто потустороннее. С первых же минут ощущается, если можно так выразиться, притягательная сила этого парня, она прорывается наружу даже сквозь идиотскую светящуюся краску, а может, и засасывает человека внутрь, ведь именно так кто-то описывал Гурджиева: "К нему просто невозможно было не тянуться, почти физически... вас словно затягивал гигантский духовный пылесос". Однако в тот момент Красснеру вспомнился Флеш Гордон.
- Взгляни-ка туда, - говорит Кизи, жестом показывая на помост.
Там стоит Пол Джекобс. Джекобс и без того имеет склонность к обвинительным речам, а тут еще неплохо помогают оратору микрофоны и громкоговорители. Стоит услышать, как твой голос, мощный, как у Вотана, раскатисто гремит над океаном обратившихся в слух напряженных лиц, и ты уже всесилен, способен на еще более страшные обвинения, а голос твой с каждой минутой делается все более звучным и грозным: "Пускай это уже написано, но я скажу вам... подлые шакалы истории-рии-рии-рии-рии..." Оттуда, где они стоят, сбоку от платформы, слов Джекобса почти не слышно, однако они слышат лающий, ревущий, грохочущий звук, слышат, как послушно ревет и лает в ответ толпа, и еще видят Джекобса - припавшего к микрофону упитанного коротышку, для пущей выразительности рубящего ладонями воздух,- и там, в лучах заходящего солнца, на фоне красноватого неба четко вырисовывается его нижняя челюсть, выдающаяся вперед, похожая на мускусную дыню...
Кизи обращается к Красснеру:
- Не вслушивайся в слова, важен только звук, и еще жесты... кого ты видишь?
Красснеру почему-то страшно не хочется ошибиться. Это зов все той же притягательной силы. Ему необходимо дать правильный ответ.
- Муссолини?
Кизи принимается кивать: именно, именно, - но взгляда от выступающей челюсти не отводит.
К этому времени Проказников у помоста прибавилось. Они отыскали несколько электрических розеток и протянули на помост длинные провода для гитар, басгитар и электродуховых. Кизи предстоит выступать предпоследним. За ним должен выйти некий подлинно Зажигательный Оратор, а потом последний импульс и марш на Окленд.
С того мгновения, как Кизи поднимается на помост, наступает прикольная дисгармония. Френч его светится в сумерках, светится и шлем. За спиной у него выстроились другие светящиеся психи в шлемах авиаторов, защитных очках, костюмах пилотов и военных мундирах Бэббс, Гретхен, Уокер, Чума, Мэри Микрограмм и маленькие светящиеся детишки, у половины из них в руках электрические гитары и духовые инструменты, они гримасничают и переходят с места на место в полосках разноцветного свечения. Дисгармонию вносит и голос Кизи: в нем нет обвинительных ноток. Начинает он тихо, по-орегонски растягивая слова, точно запросто беседует с пятнадцатитысячной толпой:
- Да будет вам известно, что ни митингами, ни маршами войну не остановишь... Этим занимаются они... Они проводят митинги и марши... Они воюют уже десять тысяч лет, и таким способом их не остановишь... Десять тысяч лет, и с той же целью они затеяли эту игру... игру в митинги и марши... и в ту же самую игру играете вы... в их игру...
После чего он извлекает из недр своего гигантского, ярко светящегося френча губную гармошку и принимается дудеть на ней прямо в самый микрофон: "Дом в степи", - без устали пиликая на этой треклятой штуковине... "Дом... дом... в степи-и-и-и-и пиликпилик..."
Толпа превращается вдруг в рыхлую массу, большинство задает себе вопрос, уж не ослышались ли они, все вытягивают шеи и вертят головами, глядя друг на друга. Во-первых, что это за неожиданный доверительный тон, во-вторых - что за беспорядочные ноты извлекают стоящие позади него размалеванные психи, бешено дергающие струны электрогитар, явно наобум, и микрофон улавливает и многократно усиливает нарастающий всеобщий гомон... может, мы просто ослышались...
...все это время Кизи стоит у микрофона и вовсю пиликает на своей прикольной гармонике. "Дом, дом в степи-и-и-и-и-и-и-и..."
...ах, вот оно что - народу начинает казаться, что это приготовленный заранее концертный номер: "Дом, дом в степи" - ну конечно же! что ж тут непонятного! Знаем мы, что это за дом! Знаем мы, что это за степь! Это же гнусный американский дом и гнусная американская степь!..
...но тут вновь слышится тот же непринужденный протяжный голос...
- Я тут смотрел на оратора, который только что был на моем месте... мне не было слышно то, что он говорил... но я слышал то, как звучали его слова... и еще я слышал, как звучала ваша реакция на них... видел я и его жесты...
...и Кизи принимается пародировать Пола Джекобса с его рубящими воздух ручонками и ссутулившейся у микрофона фигуркой, и...
- ...видел, как выпячивается его нижняя челюсть вот так... как вырисовывается она на фоне неба... и знаете, кого я увидел... и кого услышал?.. Муссолини... Вот на этом самом месте, всего несколько минут назад я видел и слышал Муссолини... Ага... вы играете в их игру...
Потом он вновь принимается пиликать, пиликает и пиликает "Дом, дом в степи", в извечном заунывном темпе "гармоники у костра" - а Проказники подыгрывают ему на своих инструментах: Бэббс, Гретхен, Джордж, Чума, раскачивающиеся на сцене в полнейшем светящемся одурении...
...но что за чертовщина - всего несколько нестройных неодобрительных возгласов, а так - сплошное замешательство... что эти придурки, черт возьми, себе...
- ...Все мы уже это слышали и видели, но продолжаем это делать... Месяц назад я ходил на концерт "Битлз"... И я услышал, как при появлении "Битлз" кричат сразу двадцать тысяч девочек... там я тоже не слышал, что именно они кричат... Но это и ни к чему... Они кричат: "Я! Я! Я! Я!... Это Я!.." Это крик самомнения, таков и крик сегодняшнего митинга!.. "Я! Я! Я! Я!..." Вот почему не прекращаются войны... из-за самомнения, изза того, что стольким людям хочется крикнуть: "Обратите внимание на Меня!.." Ага, вы играете в их игру...
...и вновь п и л и к п и л и к п и л и к п и л и к п и л и к...
...и в толпе начинается разброд. Словно на этом митинге весь день непрерывно, старательно накачивали гелием огромный воздушный шар, и вот, когда он уже был готов взлететь, кто-то взял да и вытащил затычку. Дело даже не в том, ч т о о н там говорит. Дело в звуке, в этом безумном зрелище, в этой треклятой заунывной гармонике, в этой идиотской китайской музыке стоящих у него за спиной придурков. Это единственное, что способно подорвать боевой дух, - пародия, проказа, шарлатанство, шпилька в задний проход.
Члены Комитета Вьетнамского Дня в полнейшем смятении собираются на краю помоста:
- Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?'.
- Это ты его пригласил!
- Мы думали, раз он, черт подери, писатель, значит, он против войны!
- Неужели вам без него мало ораторов! - говорит Красснер.
- Чтобы повести толпу за собой, нужно собрать как можно больше популярных людей.
- Ну и разъебывайтесь теперь сами со своими знаменитостями! - орет Красснер.
Будь при них сейчас хоть один из тех громил, что во времена увлечения эстрадой служили им вышибалами на любительских представлениях, они бы незамедлительно стащили Кизи со сцены. И все-таки почему никто не поднимется и не спихнет его оттуда! Он же погубит весь треклятый замысел! Но потом они видят всех этих размалеванных психов, мужчин, женщин и детей, раскачивающихся и наэлектризованных, терзающих струны гитар, дующих в дудки, сверкающих безумным светом в лучах заходящего солнца... И вся картина величайшего антивоенного митинга в истории Америки выливается в сверкающее разноцветное бесчинство под мотив "Дом, дом в степи"...
...внезапно пиликанье прикольной гармоники прекращается. Кизи наклоняется к микрофону...
- ...Остается только одно... только одна вещь, которая будет иметь хоть какой-то смысл... Всем надо просто посмотреть на нее, посмотреть на эту войну, повернуться к ней спиной и сказать: "Насрать на нее..."
... пиликпиликпиликпилик...
...Они не ослышались. Эта фраза - Н а с р а т ь н а н е е - звучит так странно, так скандально, даже здесь. в цитадели Свободы Слова,- раздавшись так запросто из публичного громкоговорителя, прогремев над головами пятнадцатитысячной толпы...
..."Дом, дом в степи пиликпиликпилик", - теперь Проказники принимаются наяривать на своих инструментах в бешеном темпе, подыгрывая гармонике, словно взявшейся за безумную кабацкую интерпретацию Хуана Карильо, который придумывал мелодии на девяносто шесть тонов на заднем сиденье джипа "виллис" - всю войну откладывал деньги на его покупку, вы же понимаете, копил цинковые монеты, пока подушечки его лимонножелтых пальцев не покрылись синими гнойничками, вы же понимаете...
...П р о с т о п о с м о т р и т е, о т в е р н и т е с ь и с к аж и т е... Н а с р а т ь н а н е е ...с к а ж и т е... Н а с р а т ь н а н е е... п и л и к п и л и к п и л и к б л я м ...Н а с р а т ь н а н е е... П и л и к н а с р а т ь н а н е е... д р у з ь я м о и...
Доказать, что во всем виноват Кизи, не смог бы ни один человек. И тем не менее антивоенный митинг лишился чего-то очень важного. Произнес свою речь Зажигательный Оратор, Комитет Вьетнамского Дня сделал последнюю попытку массового внушения прежнего боевого духа, а потом был дан сигнал, и в сумерках начался великий марш на Окленд. Пятнадцать тысяч человек... плечом к плечу, как на старых забастовочных плакатах. На границе Окленда и Беркли стреловидной фалангой выстроились полиция и Национальная гвардия. Комитет Вьетнамского Дня, неистовой сплоченной группой маршировавший во главе колонны, пытался решить, то ли пробиваться силой, затеять ф и з и ч е с к о е с т о л к н о в е н и е, с проломленными черепушками и применением оружия, - то ли по первому требованию повернуть назад. Твердой решимости никто проявить не сумел. Скажи ктонибудь: "У нас нет выбора, придется поворачивать назад", - и кто-то другой обозвал бы его Мартином Лютером Кингом. В среде Новых Левых не было в то время оскорбления более страшного. На мосту в Селме Мартин Лютер Кинг в решающий момент повернул назад.
"Мы не вправе рисковать черепами преданных нам людей, ведь их могут избить и покалечить те, кто не стыдится трусливо бряцать оружием", - сказал он своим замогильным голосом, как и подобает негру, изучавшему общественные науки,- напыщенному Дяде Тому, приходящему в восторг от собственных нравоучений. Вот оно что! ах ты, пустоголовый Дядя Том, ах ты, Букер Т. Вашингтон доморощенный, только и знаешь, что лекции читать, Нобелевский лауреатишка - Д я д я Т о м, вот ты кто! - после этого Мартин Лютер Кинг превратился в глазах Новых Левых в жалкого балаганного Негра-Подхалима - и вот они сами пришли к тому же, принялись обзывать друг друга Мартином Лютером Кингом и наносить прочие неслыханные оскорбления - но железной решимостью, страстным желанием выиграть бой похвастаться было некому... Ах, где же наш Зи-лот, кто расцветил бы наш разум всеми красками, кто заебал бы нам мозги... и не оставалось ничего, кроме как поворчать на Национальную гвардию и повернуть назад, что они и сделали. Что с нами случилось, черт подери? Кто это сделал? Ну конечно, это же тот Человек в маске...
Короче, все многочисленные участники марша развернулись и направились в Центральный городской парк Беркли, а там разбрелись и принялись лакомиться гамбургерами, слушать музыку, исполняемую шумовым оркестром группой, которая позже стала известной под названием "Деревенщина Джо и Рыбы", - и удивляться, что за чертовщина с ними творилась. Потом кто-то начал швырять с крыши гранаты со слезоточивым газом, и Боб Шир храбро повелел всем лечь на газон, поскольку слезоточивый газ поднимается вверх,однако шумовой оркестр остался стоять на месте, окаменев, руки и инструменты музыкантов застыли в том положении, в каком их поразил газ. Не исключено, что весь шумовой оркестр тащился под тем или иным наркотиком, а в момент взрыва смесь газа с тем. от чего они торчали, превратила их в к а м е н ь, и они так и остались стоять в напряженных. окоченевших medias res, словно позируя Айво Химе для памятника крупнейшему антивоенному митингу в истории американского народа. А сам митинг уже казался всем нелепой кучей недоделанного дерьма, над которой символом того, до чего дошли его участники, возвышается застывший шумовой оркестр.
XVII. РАССТАВАНИЯ
Готовьтесь к Мексике
А потом на домашней доске объявлений Кизи вывесил загадочное сообщение: Готовьтесь к Мексике, пусть все наши мысли, их направление подчинятся этому устремлению.
Пусть каждый кусочек, что вы съедаете, каждая книга, что вы читаете, каждый прикольный поступок всюду мысль об отъезде внушать вам будет...
Но не удосужился он сказать, когда отъезда следует ждать.
Горянка возвращается в Пакипси
Ну, а Горянка глубоко разбирается в духовном взлете Проказников, Кому как не ей быть радиометром их супердуховного ритма, Кто же еще с головой окунался в психеделическую опасность, Кто путь проложил так блестяще в духовный космос, в мир настоящий! Но и Исиду, знает Озирис, тоже порой настигает кризис. Что полностью в женской душе отразится, если ребенок должен родиться. В Пакипси придется ей нелегко, до Кизи три тысячи миль далеко! Но надо сказать себе: Стоп! Попытатся Как можно глубже во всем разобраться... и ненадолго на Восток возвращаться.
Сэнди возвращается в Нью-Йорк
Мягкой, как бархат, была тропа, но Сэнди услышал, как он приближается... Стуж! он все ближе, он появляется во мгле его увлечений страстных. Вовсю уже крутится дьявольский Винт, и Сэнди в тяжелом бреду дрожит. В который раз он стал одержимым после полубезумного дээмтэшного взрыва,
Вызывающего психосоматические, психоцидные корковые синдромы, Даже синартротический паралич одной стороны его худого лица. Он пробует с помощью самолечения совершить обряд очищения от духовного яда, Но все бесполезно - не действует магия залитого светом жилища Проказников.
И энцефалограммы не нужно: "И-цзин" говорит, что мозг разлагается и наблюдается полная клиническая картина, А лечение стоит денег... Кизи! Позволь мне заложить "Ампекс", Магнитофон за четыре тысячи, ведь как-никак я его Сюда и принес - а потом - в синартротической коре его мозга застревает Мысль: Кизи не дал ему "Ампекс", магнитофон, спасающий души Проказников. Он едет на Восток, где в клинику ложится, но это не конец, все еще продлится, Рыцарь Мечты...
XVIII. СУМЧАТАЯ ДЬЯВОЛЬЩИНА КОСМО
"А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?.."
Клич брошен, слышны голоса, Горят у Проказников наших глаза, в них призывно сверкает зеленый готический шрифт, А мы лишь стенаем На кладбище, средь лунного камня могильных плит. и философствуем: Бог, мол, не выдаст, свинья не съест... А ты пройдешь Кислотный Тест?
Бэббс и Кизи слоняются По калифорнийскому кладбищу, где погружаются в глубины Синхронизации В полной элэсдэшной прострации, и брезжит пред ними прикольный Миссионерский крест: А ты пройдешь Кислотный Тест?
Могильные плиты! Склепы, гробы и бренных останков флюиды. слияние грез Тайных потусторонних мест: А ты пройдешь Кислотный Тест?
Коллективному воображению, Парящему высоко, майор, но не в ослеплении пьяного лунного бреда. Ниспослано было наитие Насчет ритуала, что станет событием, способным в лунном сиянии Распространить Идеи Проказников тонкую нить На самый край света. Души манифест; лунный корабль Кислотный Тест...
...и Кизи выбрался из этой таинственной кладбищенской ночи с мечтой одурманить буквально весь мир и фантастически реальным способом осуществления этой мечты, получившим название
КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
Ведь написано же было: "...у него возникает непреодолимое желание поделиться своим откровением со всеми людьми... он создает ритуал, нередко включающий в себя музыку, танцы, литургию, жертвоприношение, и имеющий целью найти предметное, стереотипное выражение первого стихийного опыта религиозного восприятия".
Господи!.. сколько движений сталкивалось уже до них с той же самой проблемой! Вся способность к предвидению, вся проницательность, коей были наделены... исконные... члены круга, всегда являлась следствием н о в о г о о п ы т а в о с п р и я т и я... к а й р о с а... а разве о нем расскажешь! Как передать его широким массам, которым не дано было обрести этот опыт самим? Ведь словами его не выразить. Оставалось создать такие условия, при которых они ощутят нечто, приблизительно соответствующее т о м у ч у в с т в у, возвышенному к а й р о с у. Оставалось привести их в экстаз... Буддийские монахи погружаются в космическую любовь с помощью поста и созерцания; индусы, одурманенные Бхакти, то есть пылкой любовью во славу Бога, исступленно впихивают в себя Кришну с помощью сексуальных оргий или безоглядно предаваясь вакханалии; христиане добираются до своего Города-Порога с помощью гностического онанизма, или Сердца Иисуса, или Младенца Иисуса, с его гноящейся раной - или...
КИСЛОТНЫХ ТЕСТОВ
И внезапно Кизи видит, что они, Проказники, обладают уже эрудицией и оборудованием, достаточным для того, чтобы привести весь мир в такое возбужденное состояние, какого еще никому не доводилось испытывать, до крайности взвинтить его, осветить и озвучить и при этом... контролировать к тому же в руках у них самый действенный из когда-либо изобретенных ключей к дверям мирового сознания, а именно - ЛСД Аузли.
Не один месяц вынашивается Кизи... фантазию... Купола. Имеется в виду огромный каркасный купол, венчающий цилиндрический столб. С виду это должно напоминать громадный гриб. Множество уровней. Люди будут подниматься по лестнице внутри цилиндра - п о к у п а т ь б и л е т?.. д а к а к в а м с к а з а т ь, - а пол под куполом будет пенорезиновый, и на нем можно будет лежать. Ниже уровня пола в пенорезине будут утоплены кинопроекторы, видеомагнитофонные проекторы, проекционные фонари. Все помещение, в том числе и купол, будет оснащено громкоговорителями, микрофонами, магнитофонами, звучащими живьем, в записи, с переменным запаздыванием. Народ сможет принять ЛСД или винт или выкурить травы, а потом улечься и испытывать всевозможные ощущения, замкнувшись, растворившись в планете света и звука, какой не знала еще вселенная. Прожекторы, кинофильмы, видеофильмы, - видеофильмы, запечатлевшие их самих, ярко вспыхивают и вихрем носятся по куполу благодаря направленным на него с пола лучам проекционных аппаратов, расположенных меж их телами. Звуки резвятся внутри этого шара, точно подхваченные мощным тайфуном. Фильмы и записи прошлого, магнитофонные и видеозаписи, радиотрансляция и картины настоящего, записи и гуманоидные звуки будущего - но все собрано воедино в д а н н ы й м о м е н т здесь и сейчас - К а й р о с - внутри этой расширенной коры головного мозга...
Вдохновенная идея каркасного купола принадлежала, разумеется, Бакминстеру Фуллеру. Мысль же о светопроекции осенила впервые Герда Штерна - Герда Штерна из организации лиц, отказавшихся от военной службы, хотя с проекторами уже работал, и довольно неплохо, Рой Себёрн, а Пейдж Браунинг, тот и вовсе проявил талант, удививший всех. Однако волшебный купол новая планета - целиком принадлежал Кизи и Проказникам. Эта идея превосходила то, что позднее стало известно как представление с использованием нескольких средств информации, ныне широко распространенное в "пскхеделических дискотеках" и прочих подобных местax. Проказники владели суперсредством, четвертым измерением - кислотой - Космо - Единением Контролем - Фильмом...
Но почему именно купол? Объяснение всех фантазий Проказников, открытых и тайных, решение загадки, было уже найдено; им стала вечеринка с Ангелами Ада. Хотя то двухдневное сборище было скорее не вечеринкой, а спектаклем. И даже больше, чем спектаклем. Это был потрясающий сгусток энергии. Не только Проказники, но и люди, съехавшиеся отовсюду, торчки, не-торчки, интеллектуалы, любопытные, даже копы - все, кто там оказался, были втянуты в невероятный сгусток энергии, образованный всем происходящим. Они попали в фильм Проказников. Это был спектакль, где не происходило деления на артистов и зрителей, никто не покупал билет, никто не говорил: "Отлично, теперь меня развлекайте". На вечеринке в честь Ангелов все тащились вместе и каждый делал свою вещь, развлекая всех остальных, Ангелы оставались Ангелами, Гинзберг оставался Гинзбергом, Проказники оставались Проказниками, а копы оставались копами. Даже копы делали свою вещь, расцвечивая земляной обрыв яркими зловещими огнями своих вращающихся красных мигалок, рыча, лая и понося на чем свет стоит проезжающие машины.
А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?
Любой, кто способен, впервые приняв ЛСД, не впасть в безумие под ее воздействием... Лири и Алперт проповедовали "настрой и обстановку". При приеме ЛСД, при стремлении получить плодотворный, свободный от безумия элэсдэшный опыт, все зависит от настроя и обстановки. Кислоту следует принимать в некоей спокойной, привлекательной обстановке, в доме или квартире, убранной подлинно добротными вещами - гобеленами в турецком стиле, греческими коврами из козлиной шкуры, дорогими голубоватыми кувшинами,- залитой мягким рассеянным светом, однако никаких круглых бумажных японских фонариков, только полотняные китайские абажуры без кисточек, - словом, в идеале требуется уединенное богемное загородное пристанище стоимостью тысяч эдак, шестьдесят в год, с "Реквиемом" Моцарта, льющимся с литургической торжественностью из аппаратуры высшего класса, "Настрой" означал душевный настрой. Готовиться к приобретению опыта следует с помощью размышлений о состоянии своей души, о том, что вы надеетесь познать, чего достичь во время этого путешествия в собственную внутреннюю сущность. Кроме того, вам необходим руководитель, который уже принимал ЛСД и знаком с каждой стадией приобретения опыта, руководитель, которого вы знаете, которому доверяете... да насрать на все это! Все это лишь запором прошлого, вечными з а п а з д ы в а н и я м и цеплялось за то, что должно произойти в Д а н н ы й М о м е н т. Пускай обстановка будет такой неспокойной и мрачной, какой ее в состоянии сделать коварное искусство Проказников, пускай твой настрой зависит только от того, что творится в твоем... м о з г у, старина, и пускай твоим руководителем, ведущим тебя за руку, и оберегающим твой разум проводником будет компания размалеванных светящихся психов, одним из многочисленных девизов которых является следующий; "Никогда не доверяй Проказнику". Кислотные Тесты должны были напоминать вечеринку в честь Ангелов с добавлением тех идей, что вошли в фантазию Купола. Все будут принимать кислоту, когда им заблагорассудится, хоть за шесть часов до начала Теста, хоть сразу по приезде на место - в тот момент путешествия, когда им захочется попасть на другую планету. Так или иначе, на другую планету они попадут.
Тайны синхронизации! Как ни удивительно... Кислотные Тесты вылились на деле в тот вид искусства, появление которого было предсказано в упомянутой странной книге "Конец детства", в жанр, названный "полным отождествлением": "Ключом к разгадке их представлений была история кинематографа. Сначала звук, потом цвет, стереоскопия, синерама - все это делало старые "движущиеся картинки" все больше и больше похожими на саму реальность. Чем это должно было кончиться? Несомненно, последняя стадия может быть достигнута лишь тогда, когда зрители позабудут о том, что они зрители, и превратятся в участников представления. Чтобы добиться этого, следует воздействовать на все органы чувств, не исключено, что и с помощью гипноза... Когда цель будет достигнута, произойдет невероятное обогащение человеческого опыта. Человек сможет - по крайней мере на время превратиться в любого другого человека и принять участие в любом мыслимом приключении, реальном или воображаемом... А когда "представление" будет окончено, оно останется в его памяти, как и любой опыт, приобретенный в действительности, - и ничем не будет отличаться от самой реальности".
Чистейшая прикольная правда!
Первый Кислотный Тест вылился в нечто похожее на прежние кислотные вечеринки в Ла- Хонде - иначе говоря, дело сугубо частное и в значительной степени аморфное. Предполагалось пригласить широкую публику, однако Проказники отнюдь не были величайшими в мире специалистами по аренде залов. Первый из намеченных залов находился в Санта-Крусе. Однако снять его вовремя не удалось. Пришлось перенести Тест в загородный дом Бэббса, называвшийся "Размах" и стоявший близ Санта-Круса, в общине под названием "Сокель". С виду "Размах" напоминал захудалую птицеферму. Участок постепенно отвоевывали себе дикая вика и сухие плети повилики - по крайней мере там, где земля не выгорела или не превратилась в глиняное месиво. Во дворе находились упитанные бурые псы и сломанные автомобили, проржавевшие механизмы и гниющие корыта, снятые с колес покрышки и ветхий жилой домик с линолеумными полами и старыми засаленными мягкими креслами, над которыми пушистыми тучами роились гнездящиеся в обивке мушки, не отлетавшие, как от них ни отмахивайся, дальше, чем на три четверти дюйма. Однако при всем при том стены и потолок были расписаны нелепейшими произведениями светящегося искусства, принадлежащими кисти Бэббса, к тому же владения были частные и изолированные от внешнего мира. Так или иначе, они попали в "Размах" и деваться было некуда.
Всю рекламную кампанию им пришлось проводить непосредственно в день Теста. Норман Хартвег намалевал на куске картона объявление, прибил его к нескольким дощечкам, с помощью которых во время съемок фильма Бэббс подсказывал реплики, и выставил в книжной лавке "Задний карман". "А Т Ы П Р О Й Д Е Ш Ь К И С Л О Т Н Ы Й Т Е С Т ?" Книжная лавка "Задний карман", торговавшая дешевыми изданиями, находилась в Санта-Крусе и принадлежала Зануде и Питеру Демме из внешнего круга Проказников. Днем они оставили в лавке объявление о сборище, намечавшемся у Бэббса. Оно попалось на глаза нескольким местным босякам, и те приехали, однако в тот вечер в "Размахе" собрались главным образом Проказники и их друзья, в том числе многочисленная компания из Беркли, которая неоднократно наезжала и в Ла-Хонду. Плюс Аллен Гинзберг со своей свитой.
Началось все как обычная вечеринка с демонстрируемыми на стенах фрагментами фильма, театральным освещением, магнитофонными записями и Проказниками, исполняющими собственную музыку, не говоря уже об ЛСД. Причудливая атонально-китайская, а-ля Джон Кейдж, музыка Проказников транслировалась на всех частотах. Все это напоминало очередную вечеринку в Ла-Хонде - но потом, часа в три утра, что-то произошло... Посторонние, те, кто явился туда на простую гулянку, люди, которые никогда не видели Главного, к примеру, гости из Беркли, - все они к трем часам ушли, и проводить Тест осталось некое ядро... В конце концов Кизи обосновался у одной стены общей комнаты Бэббса, Гинзберг у другой, а все остальные сгруппировались вокруг этих двух полюсов, как притянутые магнитом,люди Кизи и люди Гинзберга - супер-Запад и суперВосток,- и предметом разговора стал Вьетнам. Кизи выложил свою теорию о том, что людям надо собраться вместе и, взявшись за руки, всей толпой двинуться прочь с войны. Гинзберг же считал все эти вещи, все эти войны, результатом отсутствия взаимопонимания. Никто из тех, кто сражается на войне, никогда не х о т е л сражаться, и, если бы только все могли сесть и по-дружески все обсудить, они добрались бы до корней этого непонимания и устранили их - и тогда из глубины контингента Кизи раздался голос единственного человека в комнате, который подходил к этой войне ближе, чем на тысячу миль, голос Бэббса;
- Ну да, это же я с н е е я с н о г о.
Э т о ж е я с н е е я с н о г о...
Какой волшебной показалась в тот момент реплика Бэббса! Волшебный восьмой час кислоты - все стало предельно ясно: Гинзберг это высказал, а Бэббс, воин Бэббс, его слова подтвердил. Бэббс увенчал своей репликой разговор, и все вдруг стало... предельно... ясно...
Кислотный Тест в "Размахе" был, разумеется, всего лишь репетицией. Пока еще он по существу не вырвался... во внешний мир... Однако! Вскоре... в Сан-Хосе, что в сорока милях от Сан-Франциско, должна была приехать вторая по популярности английская группа "Роллинг Стоунз" и 4 декабря дать концерт в Городском Зале. Все это Кизи уже мог себе представить, поскольку все это видел. Он мог представить себе всех этих взвинченных, наэлектризованных подростков-фанатов и разношерстную толпу вроде той, что валила в тот вечер из "Кау-пэлэс" после концерта "Битлз", представить развалившегося на части зверя с розовыми щупальцами, выползающего наружу, все еще сотрясаясь в порыве исступленного восторга, с бесполезными леденцами наготове, не имея течения, с которым стоит уплыть... Это же яснее ясного.
Три или четыре дня искали Проказники зал в СанХосе и никак не могли найти - чего и следовало ожидать, - казалось совершенно естественным и почти справедливым, что ничего не решается до самой последней минуты. Несомненно было одно: в последнюю минуту они зал найдут. Уж в этом им Фильм способен помочь. Но что, если широкие массы до самой последней минуты не будут з н а т ь, где все будет происходить? Ну что ж, те, кому суждено туда попасть - кто создан из того же теста и является частью общего пирога, - те доберутся. Либо вы в автобусе, либо вне автобуса - и закон этот действовал во всем мире, даже в Сан-Хосе, штат Калифорния. В самую последнюю минуту Кизи уговорил тамошнюю достопримечательность, безработного босяка по прозвищу Большой Ниггер, разрешить им воспользоваться его огромным старым доминой.
Кизи был связан с рок-н-ролльным ансамблем "Благодарные Мертвецы" под руководством Джерри Гарсиа - того самого пострела, что некогда в Пало-Альто жил в "Замке" вместе с Пейджем Браунингом и прочими, тоже, по-видимому, не графьями, скорее - люмпен-битниками, которых приходилось вышвыривать на улицу, когда они являлись без приглашения на перри-лейнские вечеринки. Гарсиа не забыл, как они туда приходили и как "Кизи со своими пьянчугами" гнали их оттуда взашей. П ь я н ч у г и - это зажиточные представители перри-лейнской богемы. Оба они, и Кизи, и Гарсиа, все это время стремились все к тому же пирогу - правда, с разных сторон, - и вот теперь Гарсиа стал, да-да, чудесным парнем, скромным, стал частью пирога и вдобавок великолепным гитаристом. Первое время Гарсиа называл свою группу "Маги", считая их кудесниками, чародеями, и они пробавлялись тем, что развлекали своей музыкой любителей пива в джазовых забегаловках и прочих подобных заведениях Пало-Альто и окрестностей. Для "Магов" музыка любителей пива, даже если именовать ее джазом, была всего-навсего замшелой традицией. Они стремились выработать собственный стиль. А с точки зрения Кизи, они имели право просто играть, делать свою вещь.
У "Мертвецов" был органист по прозвищу Свинарник, владевший электроорганом "Хаммонд". Этот орган они и приволокли в старинный дом Большого Ниггера, куда были также доставлены все электрические гитары и басгитары "Мертвецов", а заодно и принадлежащие Проказникам электрические гитары и бас-гитары, флейты и медные духовые, осветительная аппаратура и кинопроекторы, магнитофоны, микрофоны и проигрыватели, и все это на глазах изумленного Большого Ниггера превратилось в безумное нагромождение извивающихся проводов, поблескивающей нержавеющей стали и мигающих индикаторов. Дом у него старый, и проводка может и тостера не выдержать. Проказники уже при всех своих регалиях. Пол Фостер облачен в свой Пышный Мундир, к тому же он отрастил громадную копну вьющихся волос и гигантские усищи, закрученные так, что они сливаются с гигантскими вьющимися бакенбардами. Королем грима, несомненно, является Пейдж Браунинг. Он превращается в истинного дьявола с ярко-оранжевым лицом, глаза его образуют центры двух больших серебристых звезд, изображенных поверх оранжевой краски, волосы посеребрены серебристым порошком, и теперь он красит губы серебристой губной помадой. Той же ночью все Проказники берут цветную пастель и разноцветные авторучки, садятся и принимаются в бешеном темпе, на листках бумаги 8,5 х 11 дюймов, выводить печатными буквами объявления: "А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?" - и адрес Большого Ниггера. Когда обезумевшие народные массы со своими бесполезными леденцами в карманах начинают валить из Городского Зала после концерта "Роллинг Стоунз". Проказники отважно врезаются в толпу. Серебристо-оранжевый дьявол, дикарь в застегнутом на тысячу пуговиц мундире - Проказники. Проказники!..- с вызовом вручающие объявления, точно некие демоны-искусители, воистину колдуны: приходите, у нас вы направите в нужное русло ту бессмысленную бешеную энергию, что бурлит в вас после выступления "Роллинг Стоунз".
Толпа валит в дом Большого Ниггера, и через минуту в нем царят кислота и всеобщее помешательство, в каждом брюхе вибрируют звуки электрооргана, малыши танцуют, но не р о к - танцы, не "фраг" и не - как его? "с в и м", мама, они танцуют "э к с т а з", скачут, впадают в транс, вскидывают руки над головой не хуже придворных льстецов самого Папаши Грейса - да! - волны света, включенного Роем Себёрном, окатывают каждую голову, Кэссади что-то горланит, Пол Фостер раздает народу чудные штучки из своего Причудливого Мешка: старые свистульки, оловянных сверчков, обгоревшие ключи, призрачные синтетические рукоятки. Глаза у всех вспыхивают, как электрические лампочки, перегорают пробки, темнота - ой-ёй-ёй! - все трясется и вибрирует, кружится и одурманивается в темноте - потом кто-то с шумом вставляет новые пробки, и старая домина вновь содрогается, электропроводка извивается и разваливается, как множество сбрасывающих шкуру змей, органы проводят повторный вибромассаж брюха, перегорают пробки, вопят души, раскалываются изнутри головы, соседи вызывают полицию, 200, 300, 400 человек из внешнего мира втянуты в Фильм, хоть и на краешек пирога, но все из того же теста, из такой плотной и уторчавшейся массы, какой не была ни одна масса в истории, это не вызывает сомнений, и Кизи производит мелкую регулировку - вот он, маленький рычажок, смазанный вазелином No 643-3, разбавленным четыреххлористым углеродом,- и они покрываются р я б ь ю, майор, р я б ь ю, но со смыслом, 400 человек, составляющие созвучную, гармоничную толпу, единый пирог, первый опыт массового кислотного восприятия, рождение Психеделии. Цветочного Поколения и всего прочего, а Большой Ниггер требует арендную плату.
- Как по-твоему?
К а к п о - т в о е м у...
- Я, значит, чего говорю-то, - обращается Большой Ниггер к Гарсиа. - Я же вроде как с Кизи за помещение ничего не запрашивал, вроде как бесплатно, понятно я говорю? А теперь, раз такая процедура пошла, пускай, значит, старина, каждый пижон пожертвует немного на арендную плату.
Н а а р е н д н у ю п л а т у...
- Ну да, я, значит, чего говорю-то,- произносит Большой Ниггер. Большой Ниггер пристально смотрит на Гарсиа. и это самый глубокий взгляд всепроникающей негритянской духовной властности, какой только можно себе вообразить, к тому же страшно назойливый...
Н у д а, я, з н а ч и т, ч е г о г о в о р ю - т о... Что до Гарсиа, то он, однако, никак не может понять, что раздается сначала - музыка или оранжевый смех. Краешком глаза он видит собственные черные волосы, обрамляющие его лицо, - они такие длинные, до плеч, и растекаются во все стороны, как у суданского солдата, - а потом прямо перед ним черным пятном возникает широкое серьезное лицо Большого Ниггера, оно колышется и комично уплывает в сверкающее, кислотно-ликующее красное море человеческих лиц, которое бушует вдали от них обоих, средь галактических красных озер на стенах...
- Ну да, я, значит, чего говорю-то, я насчет а р е н д н о й п л а т ы, старина,- гнет свое Большой Ниггер,вы уже шесть пробок с о ж г л и.
С о ж г л и! Ш е с т ь п р о б о к! Гарсиа вонзает руку в свою электрогитару, и извлеченные из нее ноты звучат оглушительным оранжевым смехом, весь искровой электрический разряд сгоревших пробок обрушивается на сверкающее море лиц. Прикольный смех да и только! Рождается новая звезда, как электрическая лампочка в утробе матери, а Большому Ниггеру подавай арендную плату - рождается новая звезда, образуется новая планета, Ахура Мазда сияет в мировой утробе, здесь, прямо у нас на глазах,- а Большому Ниггеру, бедному несчастному чернокожему, подавай его арендную плату.
Какая, однако, странная мысль! Здоровенный косматый негритос выглядит несчастным и добропорядочным. А ведь целых двадцать лет в жизни людей с понятием ни один негр ни разу даже н е в ы г л я д е л добропорядочным. Все они исконно олицетворяли собой негритянский дух. Однако что нам их дух или Нутряной Джаз, что нам их Джаз Прохладный, что нам их тягучее "кро-о-о-шка" - в новом мире экстаза, Единения... к а й р о с а...
Если бы только нашлось идеальное место, просторное помещение, способное вместить массу народа, и достаточно изолированное, чтобы избежать нашествия копов с их комендантским часом и неизменным занудством! Вскоре они отыскали идеальное место, совершенно слу...
С л у ч а й н о, Махавира?
Третий Кислотный Тест намечено было провести в Стинсон-Бич, в пятнадцати милях к северу от Сан-Франциско. Стинсон-Бич уже превратился в место сборищ тамошних торчков. За самую пустяковую плату там можно было всю зиму жить в маленьких коттеджах на взморье. Стоял на взморье и массивный кирпичный танцевальный зал, просто чудесный,- все славненько... однако в самую последнюю минуту сделка сорвалась, и они переместились на несколько миль к югу в Муир-Бич. Среди всех торчковых подразделений Сан-Франциско уже были распространены объявления: "А ТЫ ПРОЙДЕШЬ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ?" - в афише значились "Кэссади и варьете Энн Мёрфи", а также знаменитости, которые м о г л и б ы там объявиться, включая всех, кто случайно оказался в городе, и всех, кто мог бы там оказаться: "Фагз", Гинзберг, Роланд Кёрк. Риторика объявлений Проказников всегда пестрела чудесными воздушными сослагательными наклонениями, а также условными наклонениями будущего времени, однако разве можно с уверенностью сказать, кто именно мог бы быть затянут в Фильм...
Как бы то ни было, в самую последнюю минуту они перенесли Тест в Муир-Бич. То, что многие, не зная о переезде, заявятся в Стинсон-Бич и будут попросту мерзнуть в темноте, так и не узнав, где находится новое место, - все это почему-то не вызывало никаких угрызений совести. Такова уж была часть некоего странного аналогического порядка, заведенного во вселенной. Нормай Хартвег проглотил свою дозу ЛСД - в тот вечер это были капсулы с кислотным газом - и подумал о Гурджиеве. Гурджиев вообще не трубил бы сбор до самой последней минуты. Мы намерены собраться сегодня вечером. Кто приедет, тот приедет: уже в этом таится откровение. И звучит оно, естественно, так: л и б о в ы в а в т о б у с е, л иб о в н е а в т о б у с а.
Те, кто был в автобусе, пусть они даже не были Проказниками, как Маршалл Эфрон - упитанный посланец калифорнийцев с понятием, или Ангелы Ада... все отыскали нужное место. А вот копам этого так и не удалось. Вероятно, их сбили с толку объявления насчет Стинсон-Бича.
В Муир-Биче был домик типа бревенчатой хижины, предназначенный для танцев, банкетов и прочих подобных вещей. Домик этот стоял на сваях на пустыре, поросшем помороженной болотной травой. Просторный пустынный пляж зимней ночью. Несколько бревенчатых туристских хибарок с синей дверью в каждой стене все пустые. В домике было три больших комнаты, длина его составляла футов сто, сплошь бревна, стропила и открытые балки - корабль из темного дерева без единой течи, но и без привычных удобств. "Благодарные Мертвецы" приволокли свою аппаратуру, Проказники свою, в том числе новый электроорган "Хаммонд" для Гретхен и большой строб.
С т р о б! Строб, или стробоскоп, был придуман как инструмент для исследования движения - к примеру: каким образом движутся ноги человека, когда он бежит. Предположим, в темном помещении вы направляете на ноги бегуна яркий, то вспыхивающий, то гаснущий свет. Свет вспыхивает и гаснет с очень большой частотой, быть может, в три раза быстрее нормального сердцебиения. Каждый раз, когда свет вспыхивает, вы видите новую фазу движения ног бегуна. Эти следующие одно за другим изображения остаются у вас в голове, поскольку свет гаснет прежде, чем вы успеваете уловить привычные глазу расплывчатые очертания движения. В мире кислотных торчков строб приобретает некие волшебные свойства. При определенной частоте свет стробоскопа настолько синхронизируется с колебаниями мозгового излучения, что у эпилептика может начаться припадок. Торчки обнаружили, что стробоскопы способны вызывать у них многие ощущения, связанные с опытом восприятия ЛСД, без всякого приема ЛСД. Строб!
Людям, стоявшим под мощным стробом, казалось, что все разваливается на части. Исступленные танцоры ладони их отлетели от рук и застыли в воздухе сверкающие лица раскололись на мелкие кусочки - там мерцающий овал зубов, здесь пара отполированных ярко освещенных скул - все трепещет и распадается на отдельные образы, как в мелькании старых фильмов нарезанный ломтиками человек! - вся история, словно бабочка, пришпилена булавкой к картонке: о п ы т в о с п р и я т и я, какие сомнения! Строб, проекционные аппараты, микрофоны, магнитофоны, усилители, "Ампекс" в режиме переменного запаздывания - все это в линкольновском бревенчатом домике представляло собой единое, переплетенное и мерцающее целое, все принадлежало общине. Бэббс что-то говорил в микрофон и следил за индикаторами. Уже повалили в домик торчки. Пришли Маршалл Эфрон и Норман - Норман уже совершенно чумовой от кислоты... И тут входит Кизи, в главную дверь...
Все настораживаются. Лицо его неподвижно, голова слегка приподнята. Он намерен что-то с д е л а т ь; все настораживаются, ведь это кажется страшно важным. Затянул-таки их харизмагический пылесос. Кизи, ни слова не говоря, идет к центру управления, окунается в галактику индикаторов, производит... незначительную регулировку... да! один рычажок, двухполюсный, одноходовой переключатель двойного действия, аллегория Контроля...
Рядом Бэббс, основательно заряженный, но управляющийся с перепутанной сверкающей магнитной лентой, проекционными аппаратами и всем остальным. Перед каждым Проказником, основательно заряженным, стоит строго определенная задача. Норман таращит глаза на индикаторы - зарядился он так, что даже не различает цифр, цифры корчатся и ускользают от взгляда, точно огромные светящиеся паразиты под микроскопом, - но... ф у н к ц и о н и р у ю т п о д к и с л о т о й. Бэббс говорит: "Мы занимаемся этим в основном для того, чтобы научиться функционировать под кислотой". Ну конечно! Готовьтесь к Великому дню - когда широкие массы, миллионы, целые цивилизации будут торчать под кислотой, стремиться отыскать сатори, этот день уже близок, волна накатывается на весь мир.
Все торчки сидят на полу - человек триста. И кружатся в вихре! Да. У Большого Ниггера в Сан-Хосе многие из малышей, которых Проказники загнали к себе в тот вечер после концерта "Роллинг Стоунз", к кислоте не притронулись, хотя у Большого Ниггера собралось немало торчков, одуревших от самых разных вещей, что и создавало располагающую атмосферу, известную под названием "контактная таска". Но здесь все по-другому. Почти каждый, кто отыскал это место после отмены Стинсон-Бича, погружен в вещь по крайней мере настолько, чтобы догадываться, что за "кислота" имеется в виду в Кислотном Тесте. Многие приняли кислоту часа четыре назад, пережили ее первый стремительный натиск и теперь готовы... с упоением тащиться... Два проектора демонстрируют Фильм. Автобус с Проказниками принимается раскатывать по стенам домика, Бэббс и Кизи взволнованно все это обсуждают, громадный неуклюжий автобус трясется и подпрыгивает на высоких пригорках света и торчковых голов - Нормой, совершенно чумовой, в полуиспуге-полуэкстазе сидит на полу и все-таки подсознательно догадывается, что это и есть его модель Кислотного Теста: сидеть и смотреть, выдерживая стремительный натиск, часов до трех или четырех утра, до волшебной минуты, а потом пуститься в пляс - однако натиск на этот раз такой бурный! Фильм и осветительная аппаратура Роя Себёрна погружают каждый уголок домика в межгалактические красные научно-фантастические моря; накрытые стеклянными тарелками, окрашенные в причудливые цвета масло, вода и пища с огромным увеличением спроецированы на стену, так что сам процесс сотворения клеток переносится с помощью мистической эктоплазмы в небесную высь, а потом появляются "Мертвецы", вибрируя своим оглушительным подводным вибрато, сотрясающим все, от алеутских скал до населенных мифическими грифонами утесов Калифорнийского залива. Сверхъестественная музыка "Мертвецов"!.. агония в экстазе!.. почему-то подводная, почти всегда мутная и туманная, оглушительно громкая, словно на тебя обрушивается водопад, но в то же время вибрато ее напоминает аккомпанемент к спектаклю про вурдалаков, как будто каждая струна их электрогитары тянется не меньше, чем на полквартала, и звенит в помещении, наполненном природным газом, не говоря уже об их великолепном электрооргане "Хаммонд", который звучит как киношный "Вёрлитцер", аппарат для диатермии, "Оркестр Гражданского радио" и грузовик-мусоросборник в четыре утра, работающие на одной частоте... Потом вдруг другой фильм ЧЕЛОВЕК-ЛЯГУШКА Бэббс, Гретхен и Хейджен сняли его в Санта-Крусе. Это история про Бэббса-Лягушку, выходящего из Тихого океана в черном костюме аквалангиста - неопреновом лягушачьем костюме, в ластах, с бессмысленно выпученными глазами, - озорное чудовище, полюбившее Принцессу, Гретхен. При этом стробоскопически мелькают взявшиеся невесть откуда - из Автобусного Фильма? - кадры. Человек-Лягушка обхаживает ее, покоряет ее сердце и в борьбе со злыми духами Тихого океана уступает ее им в подводной проекции изображения БЭББС! ГРЕТХЕН! Норман никогда еще не смотрел кино под кислотой, а изображение становится все глубже, глубже и глубже, с соблюдением всех законов перспективы - ну и фильм, самый лучший стереоскопический фильм на свете, и вот они уже прямо перед ним, все их предельно-неопреновые лягушачьи сказки, а Тихий океан далеко-далеко за болотами, окружающими домик в Муир-Биче, сгущается тьма, а потом в комнате появляются Бэббс и Гретхен во плоти, теперь они одновременно в двух местах - прямо передо мной на берегу океана и там, в этой самой комнате, в этом самом домике на берегу океана, Бэббс у микрофона, а Гретхен неподалеку, у органа "Хаммонд", - какова с и н х р о н н о с т ь!.. вот как надо повествовать о своей жизни, вот как надо ее инструментовать, с переменным запаздыванием, со сплошными напластованиями переменных запаздываний ХА-ХА! в водовороте оказывается не кто иной, как Аузли. Аузли, в своем шестисотдолларовом торчковом наряде, выбрался из боевого паранойно-шпионе кого подполья, чтобы своими глазами увидеть эксперимент Проказников, и в разгар заразного вихря он принимает ЛСД. Они никогда не видели, как он это делает. Он принимает кислоту, и МУТНЫЙ водоворот подхватывает его и с глубоким переменным запаздыванием затягивает в стробоскопически-стереоскопический паноптикум Проказников ЧТО ЗА ТВАРИ пошатываясь, вваливаются размалеванные светящимися красками Ангелы Ада, в лучах невидимого света они тесной группой усаживаются на пол и принимаются с самым кротким и блаженно-буддийским видом передавать друг другу всевозможные тайные ангельские символы: цепочки, Железные кресты и ножи, пуговицы и монеты, ключи простые, ключи гаечные и запальные свечи размышляя над чудесными тайнами этих мерцающих разноцветных предметов. Серебристо-оранжевый дьявол плавно скользит меж танцующих, каждому улыбаясь едкой ухмылкой Зи-лота, улыбаясь и Кизи, склонившемуся средь спутанных поблескивающих проводов над регуляторами, чтобы установить КОНТРОЛЬ Кизи бросает взгляд на стробоскопический водоворот танцоры! вертящиеся и вертимые! в э к с т а з е! двигающиеся по спирали! взлетающие ввысь! ломтиками! пингпонговыми шариками! очищенным кремовым субстратом - и при этом достигается такая СИНХРОННОСТЬ какой ему никогда не доводилось видеть. Вот собрались торчки со всего кислотного мира, и всех их закружило в водовороте, затянуло в пирог. Пора показать им, что такое настоящий КОНТРОЛЬ Кизи регулирует строб, переводя рычаг-барометр ВВЕРХ и все ускоряют движение В ТОТ ЖЕ МИГ весь водоворот - так глубоко их туда затянуло. Они танцуют все быстрее, в стробоскопических вспышках ладони вскинуты вверх отдельно от рук, как конфетти, блаженные лица распадаются на части и меняются местами, ведь я это ты, а ты это я в сумчатой дьявольщине Космо. Перевод рычага ВНИЗ и они сбавляют скорость - или: мы тормозимся... это... Космо... тормозит, все с той же синхронностью.- один мозг, одна энергия, единый поток интерсубъективности. Оказывается, она в о з м о ж н а, эта алхимия, мечта всех торчков. Она творится у них на глазах, действует КОНТРОЛЬ
Как ни странно, после первого бурного натиска в Кислотном Тесте стали наступать длительные перерывы, сопровождавшиеся совершенно невыносимой скукой. Невыносимой потому, что после всеобщего неистовства ее никто не ожидал. Ничего не происходило, по крайней мере с точки зрения здравого смысла. Те, кто не был... в автобусе... приходили к заключению, что не существует никакого расписания. "Благодарные Мертвецы" играли без всяких о т д е л е н и й; никаких восьми песен на отделение, никакого потом двадцатипятиминутного антракта, и так далее; четыре-пять отделений и несколько вещей "на бис". "Мертвецы" могли играть одну вещь и пять минут, и тридцать. Да и кто следил за временем? Кто м о г уследить за временем, когда вся история была нарезана ломтиками? "Мертвецы" могли быть такими же чумовыми от кислоты, как и все остальные. Люди... несозвучные озирались по сторонам и видели всевозможных торчков, включая тех, что всем здесь заправляют, Проказников, испещренных полосами на фоне стен, точно нарезанное ломтиками желе "Джелло". Люди ждали; но никто, как видно, и не думал становиться на их сторону. Те, у кого не было настроения ждать, как чумовые, так и не очень, постепенно расходились, и Тест обретал равновесие за счет однородности пирога. Ансамбль Проказников с Гретхен на электрооргане взялся исполнить причудливую китайскую какофонию собственного сочинения. Норман поднялся и пустился в пляс, настал и его черед. Он даже подурачился немного, выдумав новую световую проекцию, хотя и считал, что получается у него не слишком-то здорово, однако надвигавшаяся волшебная минута уже окутывала его электрическим бархатом. Кизи негромко говорил в микрофон. Они находились в ураганной тиши, в пироге.
На заре - прикольный холодный свет над заболоченными лугами и взморьем. Пурпурная тень на поверхности океана, словно один гигантский, холодный как лед кровоподтек. Внезапно распахивается входная дверь, и на пороге - Аузли.
Аузли, пошатываясь, ощупью входит в комнату и вопит:
- Выжил!
Вопль звучит как паровой свисток с чрезвычайно узким отверстием:
- Выжил!
Аузли, Кислотный Король, в своем шестисотдолларовом наряде, ощупью пробирается сквозь унылый кровоподтечный рассвет, с глазами как бомбовые воронки, и шипит:
- Выжил!
Однако при виде Кизи он явно ощущает прилив адреналина, поскольку к нему возвращается голос, и он принимается наседать на Кизи:
- Кизи!
Суть в том, что Кизи уже не в состоянии начать все сызнова. Это конец. С Кислотными Тестами покончено. Кизи - маньяк, а Тесты его маниакальные, и крыша уже поехала. Прием ЛСД в такой многочисленной компании отнимает слишком много сил, слишком много агрессивной энергии, отчего происходят пагубные, абсолютно бредовые вещи - и все такое прочее. Это его кислота, и он говорит, что это конец. Никто не может до конца уразуметь, о чем он говорит. Разве что о том, что все спятили, и это заслуга Кизи.
Мало-помалу обрывки собираются в единую картину. Неплохой полет под собственной ЛСД устроил себе этот Аузли. Оказывается. Аузли принял ЛСД и, как видно, изрядную дозу, после чего свет стробоскопа и невероятные напластования переменного запаздывания начали его трясти и покрывать мелкой рябью, и он был выброшен в искривленное время, то есть попал в параллельное временное измерение. О подобных вещах торчки говорили постоянно. У них была возможность ссылаться на серьезных мыслителей, даже ученых, таких как С. Д. Брод с его теорией в т о р о г о в р е м е н н о г о и з м е р е н и я: "События, разделенные временным интервалом в одном измерении, могут смыкаться без всякого интервала в другом, так же как две точки на поверхности земли при различной долготе могут характеризоваться одной и той же широтой"... Или теория Дж. У. Данна - теория сериализма или бесконечного регресса... или Морис Метерлинк. Торчки постоянно говорили о подобных вещах, и Аузли был к ним подготовлен. И вот он уторчался. Потом он был захвачен водоворотом, штопором вылетел из своей тыквы под характерным воздействием включенного Проказниками устройства переменного запаздывания и в итоге легенда о предпринятом им полете звучала так:
Он попал в восемнадцатый век - граф Калиостро! уже не простой Джузеппе Бальзамо из Палермо, средиземноморского Окленда, а добродетельный граф, алхимик, пророк, чародей, знаменитый провидец, предсказатель лотерейных выигрышей, путем алхимии создающий нечто новое из основых элементов... э т о г о б р и л л и а н т а, самого большого, самого ослепительного в истории - п о ж а л у й т е с ю д а, кардинал Луи де Рося о д н а к о! подвергаемый гонениям как чудотворец брошенный в вертящуюся черную башню, в Бастилию, где полно грязно-бурой воды, насыщенного углекислотой мха и дергающихся, разодранных на части крыс, анатомированных в лучах ослепительно сияющего бриллианта, в который никто не верил, там крысиная лапка, здесь крысиная пасть, крысиные зубки, крысиные глазки, крысиные хвосты, трепещущие и застывающие в воздухе, как огни большого города, - что за шум? - на улицах толпится чернь... либо спасение - либо... Бастилия начинает распадаться на гигроскопические войлочные кубики...
...и так далее. Мир начал разваливаться у него на глазах. Весь мир стал раскалываться на куски, разлагаться на составные части, а он еще даже не вернулся в двадцатый век, он попал в ловушку - где? - в Париже 1786 года?.. Весь мир разлетался на куски, молекула за молекулой, и плавал, как пузырьки жира в чашке кофе, постепенно исчезая в межгалактических болотах и газах вместе с его собственным телом. Он лишился кожи, скелета, легочных вен - угрями ускользали они в липкую грязь болот, воняя фосфором, его нервные узлы распутывались, как клубки обожженных червей, и, извиваясь, пропадали в галактической канализации, все его существо растворялось в газообразном небытии, пока, наконец, от него не осталась одна-единственная клетка. О д н а ч е л о в е ч е с к а я к л е т к а: его; это все, что оставалось от известного ему мира. и, потеряй он контроль над этой единственной клеткой, не осталось бы ничего. То есть наступил бы к о н е ц с в е т а. Он обязан колоссальным усилием воли вновь сотворить самого себя и весь мир по одной этой клетке - слишком непосильная задача. С чего надо начинать? С калифорнийской Дороги 1, чтобы выбраться отсюда на своей машине? а вдруг она окажется просто-напросто грязной Рю-Вентру с поджидающей у Бастилии толпой? может, начать с автомобиля? с дифференциала? как делается эта гадость? или с пляжа? со всеми его прикольными песчинками? заболоченными лугами? туристскими домиками? придется ставить на место к а ж д у ю синюю дверь? или с океана? или пускай себе остается высохшим? не создавать же всех этих мерзких слепых глубоководных животных... а может, с неба? интересно, докуда оно простирается? до Большой Медведицы? до Медведицы Малой? до Дельфина? а что, если это и вправду бесконечный ряд концентрических хрустальных сфер, вызывающих бесконечные студенистые подводные вибрации? с "Мертвецов"? с Проказников? с Кизи - нет, Кизи и с ч е з раз и навсегда, Кизи и глубоководные твари - и все-таки, сделав над собой сверхгероическое усилие, он начинает. Но когда ему удается, наконец, восстановить самого себя, он понимает, что ему эта задача не по плечу. Слишком непосильный труд. Он создает свой автомобиль. Он создает автостоянку и начало шоссе. По дороге он доделает его до конца. Д а и ч т о з а п р и к о л? Р а з л е т и с ь о н о в с е в щ е п к и! Предоставим остальной мир самому себе, пускай остается в газообразном виде. Он впрыгнул в машину и дал полный газ: и врезался в дерево. В дерево, которое он еще даже не поставил н а м е с т о. Однако эта авария какимто образом внезапно возвращает на свое место весь мир. Вот же он: вернулся из покрытого жирными пузырями болота. Машина вдребезги, но он выжил. Выжил!
ВЫЖИЛ!
и он врывается в домик, чтобы отыскать этого маньяка Кизи. Оказывается, и этот сукин сын ухитрился вернуться на место!
XIX. ФЕСТИВАЛЬ ПОЛЕТОВ
Безумный полет Аузли! Он и у самого Аузли превратился в навязчивую идею. Как только речь заходила об элэсдэшном опыте - а в компании Аузли речь о нем заходила практически постоянно, - он принимался подробно описывать приключение, пережитое в МуирБиче. Похоже, оно ужасало его и в то же время заинтриговывало - такие отвратительные, но чудесные подробности! Все слушают... разве такое бывает? Во всяком случае, из рассказов Аузли выходило, что Кизи он считает демоном и намерен прекратить поставлять Проказникам ЛСД.
Кислотные Тесты пришлись не по душе и Ричарду Алперту. Ричард Алперт, как и Тимоти Лири, ради психеделического движения пожертвовал университетской карьерой психолога. Даже при наилучшем стечении обстоятельств было весьма нелегко удержать широкие массы добропорядочных людей от впадания в истерику по поводу ЛСД - не говоря уже о тех случаях, когда кислоту применяли в общественных местах для шумных маниакальных оргий. Торчки, стоявшие на позиции Лири и Алперта, не могли поверить даже своим прикольным ушам, когда слышали, что Проказники откалывают такие прикольные номера. Они ждали, что тех того и гляди постигнет какая-нибудь катастрофа, какое-нибудь массовое наркотическое безумие, за которое сможет ухватиться пресса, и тогда психеделическое движение будет похоронено навеки. За ними пристально следила полиция, однако она мало что могла поделать, если не считать случайных арестов за хранение марихуаны, поскольку в ту пору еще не было закона, запрещающего ЛСД. Проказники провели Тесты еще и в Пало-Альто, Портленде, штат Орегон, два в Сан-Франциско - и три в Мексике, - и при этом не был нарушен ни один закон, лейтенант,- р а з в е ч т о в с е з а к о н ы Б о ж ь и и ч е л о в е ч е с к и е, - короче, вопиющее нарушение справедливости, а мы н и ч е г о н е м о ж е м п о д е л а т ь...
Кислотные Тесты были из разряда тех возмутительных событий, тех с к а н д а л ь н ы х происшествий, которые приводят к новой моде, к новому взгляду на жизнь. Все кудахчут, кипят от злости, скрежещут зубами по поводу безвкусицы, распущенности, наглости, вульгарности, ребячества, безумия, жестокости, безответственности, а сами при этом приходят в такое возбуждение, в такой эпитасис, так бессмысленно брызжут слюной, что избавиться от этого состояния уже не в силах. Оно превращается в форменное наваждение. И вдобавок им демонстрируют, как это все н а д о б ы л о делать.
Кислотные Тесты стали п о в о р о т н ы м п у н к т о м в истории психеделического стиля и почти всего, что с ним связано. Дело не просто в том, что Проказники начали первыми, а, скорее, в том, что Кислотные Тесты по прямой привели к "Фестивалю Полетов", состоявшемуся в январе 1966 года. Там-то все и было предано полной гласности. "Представления с использованием нескольких средств информации" вытекали непосредственно из применявшегося на Кислотных Тестах сочетания освещения, кинопроекции, стробоскопов, магнитофонных записей, рок-н-ролла, невидимого инфракрасного света. Что до "кислотного рока" - звука, известного по альбому "Битлз" "Сержант Пеппер" и резкому вибрато "Аэроплана Джефферсона", "Матерей всех изобретений" и многих других групп, - то он берет начало с выступлений "Благодарных Мертвецов" на Кислотных Тестах. "Мертвецы" делали з в у к о в ы е копии световых проекций Роя Себёрна. Кое в чем есть и косвенная заслуга Аузли. Ошалевший Аузли, чудом спасшись во время своего знаменитого Безумного Полета, тут же принялся щедро вкладывать деньги в "Благодарных Мертвецов", а значит, и в Тесты. Быть может, несмотря на случившийся с ним приступ наркотического безумия, он считал Тесты новой волной, которой суждено большое будущее. Быть может, он решил, что "кислотный рок" - это звук будущего, а сам он станет для "Благодарных Мертвецов" кем-то вроде Брайена Эпстайна. Сие мне неведомо. Как бы там ни было, он начал покупать "Мертвецам" аппаратуру, какой еще не было ни у одного рок-н-ролльного ансамбля, включая "Битлз": всевозможные тюнеры, усилители, приемники, динамики, микрофоны, магнитофоны, катушки, театральные рупоры, микрофонные журавли, осветительные приборы, станки для грамзаписи, инструменты, пульты, демпферы, всякие вспомогательные штуковины все, что было в продаже. Звук принимался столькими микрофонами, регулировался столькими пультами и устройствами переменного запаздывания, проходил через столько усилителей, смешивался и взбалтывался в стольких динамиках и через столько микрофонов шел обратной связью, что на выходе казался прошедшим химическую очистку. В звучании, которого добивались "Мертвецы", было нечто совершенно незнакомое и безумно таинственное, и именно из этого звучания вышло почти все то новое, что есть в рок-н-ролле,- я слышал, что этот стиль стали называть рок-джаз.
Кислотным Тестам обязаны своим появлением на свет даже такие явления, как искусство психеделического плаката - вихри надписей, узоров и вибрирующих оттенков, электропастельных тонов и светящихся спектральных цветов якобы в стиле "арт-нуво". Позднее другие импресарио и исполнители воссоздали основанное Прсжйзниками направление с такой утонченностью, какая не снилась и самим Проказникам. И с к у с с т в о н е в е ч н о, р е б я т а. Плакаты стали произведениями искусства, вошедшими в общепризнанную культурную традицию. Более того, другие музыканты стали с большим успехом, по крайней мере коммерческим, чем "Мертвецы", использовать придуманную "Мертвецами" манеру звучания. Другие стали устраивать представления с различными средствами информации, превратив их, в конце концов, в приторно-сладкие конфетки с мягкой начинкой для мозгов. На что Кизи впоследствии заметил:
"Они знают, г д е это находится, но не знают, ч т о это такое".
Идея состоявшегося в январе 1966 года Фестиваля Полетов принадлежала, строго говоря, Стюарту Бранду. Бранду и сан-францисскому художнику Рамону Сендеру. Двадцатисемилетний бывший биолог Бранд к тому времени уже сталкивался в Аризоне и Нью-Мексико с индейскими религиозными обрядами, связанными с культом пейотля. Бранд основал организацию под названием "Америке нужны индейцы". А в один прекрасный день, как раз после того, как с целью сфотографировать Землю был запущен спутник "Исследователь", он принял ЛСД, и, когда синапсы внутри его черепушки замельтешили со скоростью 5000 мыслей в секунду, там возник один из тех вопросов, что воспламеняют людские мозги: "П о ч е м у м ы д о с и х п о р н е в и д е л и ф о т о г р а ф и и в с е г о з е м н о г о ш а р а?" - и тогда он сел в машину и проехал всю Америку, от Беркли, штат Калифорния, до 116-й улицы в Нью-Йорке, продавая по дороге значки с этой надписью левым, правым, фундаменталистам. теософам, оппозиционерам - всем, у кого душа чиста или темна, охвачена паранойей или полна притворства...
Вместе с его приятелем Сендером они задумали свести воедино все бытовавшие в мире людей с понятием, но в ту пору еще разрозненные, новые виды выразительных средств и устроить для всех желающих Суперкислотный Тест. Снять зал и пригласить туда широкие массы. Для этой цели они нашли импресарио - Билла Грэхэма из Нью-Йорка, добившегося немалой популярности в мире людей с понятием в качестве члена сан-францисской "Мимической труппы", не раз попадавшей в полицию за постановку политических пантомим в парке такое уж у них было направление. Фестиваль Полетов намечалось провести в течение трех вечеров - в пятницу, субботу и воскресенье, 21-23 февраля, в сан-францисском "Портовом зале". В афишах Фестиваль Полетов был объявлен как грандиозный праздник, имеющий целью воспроизвести опыт восприятия ЛСД, но без самой ЛСД, а с помощью, главным образом, световых эффектов и музыки. Главное представление, в субботу вечером, должно было называться "Кислотный Тест с участием Кена Кизи и Веселых Проказников".
Кизи и Проказники подготовились к Фестивалю заранее. Приехала даже Горянка. Она справилась со своими проблемами и вновь была в автобусе. Проказники только что провели Кислотный Тест в "Филмор Аудиториум", большом танцевальном зале в самом центре одной из густонаселенных негритянских трущоб Сан-Франциско - района Филмор. Ночка выдалась бурная. Собрались сотни торчков и босяков со всего побережья залива, чумовых до остекленения. До Пола Красснера, уже вернувшегося в город, дошла весть, передававшаяся из уст в уста в... Обществе. В четыре или пять вечера все должны "глотнуть кислоты" и готовиться к Кислотному Тесту, который начнется в девять часов в "Филмор Аудиториум". Красснер приезжает туда и - черт побери! видит:
...в танцевальном зале сюрреалистически бурлят несколько тысяч тел, уторчавшихся до последнего вечно преданного микроба, в безумных нарядах и непотребном гриме, оглушительный рок-н-ролльный ансамбль, стробоскопический свет, гром-машина, воздушные шары, торчки, транспаранты, электронная аппаратура и пиджак какого-то парня с начертанным на спине воззванием "П о ж а л у й с т а, н е в е р ь в в о л ш е б с т в о", обращенным к танцующей девице с четырехдюймовыми ресницами, - так что даже треклятые гвардейцы Пинкертона и те испытывают контактную таску.
Кизи просит его взять микрофон и сказать что-нибудь для радиорепортажа с места события. "Я понял только одно, - заявляет он средь всеобщего шума, - будь я копом и приди я сюда, я не знал бы, с чего начать".
Ну что ж, копы пришли, и они не знали, с чего начать. А явились они, чтобы в соответствии с местным законом прикрыть Тест в два часа ночи, когда все происходящее как раз достигло крайней степени безумия. Горянка с микрофоном в руках пронзительными криками подбадривала кружившийся в танце народ. Бэббс направлял лучи прожекторов на торчков, которые, вконец одурев, болтались по залу, и потусторонним голосом задавал им вопросы в другой микрофон: "Эй, в чем дело?.. Ты что, н е в с в о е м у м е!" С лица Пейджа Браунинга не сходила ухмылка Зи-лота. Копы принялись орать, что пора прикрывать лавочку, но, как они глотку ни драли, их никто не услышал, и тогда они начали выдергивать провода: микрофонные провода и провода громкоговорителей, провода усилителей и провода стробоскопов однако проводов оказалось дьявольски много, самая гигантская в истории змеиная яма проводов и штепсельных выключателей, к тому же, пока они успевали выдернуть восемь проводов, Горянка вставляла обратно десять, а в конце концов она взобралась с микрофоном куда-то на верхнюю галерею и оттуда принялась выкрикивать распоряжения танцующим и копам: "Г р о м ч е м у з ы к у, е щ е в и н а !" - а копы никак не могли ее отыскать. Наконец они велели Проказникам очистить помещение, что те и начали делать - кроме Бэббса, который уселся в кресло и упорно отказывался сдвинуться с места. "А тебе что, надо особое приглашение?" - сказали копы.
- Мне этим заниматься не пристало, - заявил Бэббс.- Здесь я хозяин. Они работают на м е н я.
В о т к а к? - и один из копов хватает Бэббса за светящийся жилет, в который он облачен, но всего лишь отделяет Бэббса от жилета. Бэббс маниакально ухмыляется, однако дело неожиданно принимает весьма серьезный оборот.
- Ты арестован!
- За что?
- За с о п р о т и в л е н и е.
- Сопротивление чему?
- Сам пойдешь, или тебя тащить?
- Как вам будет угодно, - говорит Бэббс, ухмыляясь на этот раз весьма угрожающе, точно следующим его шагом будут восемь резких ударов каратэ в глотки и потроха. Внезапно противоборство оборачивается мексиканской ничьей - обе стороны свирепо смотрят друг на друга, но удар пока никто не наносит. Столкновение, однако, нешуточное. В самую последнюю минуту на место происшествия прибывают два или три адвоката Кизи, они разряжают обстановку, уговаривают копов не кипятиться, уговаривают не кипятиться и Бэббса, и назревший было скандал улетучивается в долину, растворяясь во всемирной вражде.
Ну да, адвокаты. Первое дело по обвинению Кизи в хранении марихуаны, связанное с массовым арестом в Ла-Хонде, девять месяцев путешествовало в судебных инстанциях округа Сан-Матео. Адвокаты Кизи не признавали правомочия налета, совершенного полицейскими из различных ведомств. Рассмотрение дела началось с заседания большого жюри, что согласно уставу судопроизводства является процедурой секретной. Судебные власти округа утверждали, что располагают разнообразными доказательствами, позволяющими обвинить Кизи и Проказников в предоставлении наркотиков несовершеннолетним. Адвокаты Кизи, со своей стороны, пытались доказать незаконность обвинения на том основании, что распоряжение о налете было получено обманным путем. Однако их усилия ни к чему не привели, и теперь Кизи стоял перед выбором: либо согласиться на судебное разбирательство и выслушивать целую кучу зловещих свидетельских показаний, либо отказаться от открытого разбирательства и позволить судье решать дело на основании расшифровки судебных протоколов, составленных на заседании большого жюри. В конце концов было решено, что Кизи отдает судьбу дела в руки судьи. Ожидалось, что приговор будет вынесен мягкий. И даже при таком исходе дела Кизи мог подать апелляционную жалобу на том основании, что обвинение было сфабриковано по подложному ордеру. Вся эта задумка с судьей была равносильна выраженному окольным путем отказу от подачи состязательной бумаги. 17 января 1966 года, за четыре дня до Фестиваля Полетов, судья, как и следовало ожидать. признал Кизи виновным и приговорил его к шести месяцам исправительно-трудовой колонии и трем годам условно. Примерно этого его адвокаты и ожидали. Это было не так уж и плохо. По иронии судьбы колония находилась в непосредственной близости от Ла-Хонды, и заключенные занимались главным образом тем, что убирали мусор в лесу позади дома Кизи. Во всем этом было нечто весьма забавное. Ярко освещенные беседки-приюты для добропорядочных широких масс. Таилась в этом и скрытая ирония. В романе "Над кукушкиным гнездом" приключения Макмёрфи начались именно с шестимесячного срока в исправительно-трудовой колонии. Четыре года Кизи знал Макмёрфи снаружи. Теперь же у него могла появиться возможность понять Макмёрфи изнутри, узнать всю его подноготную. Могла ... как бы там ни было, до светопреставления было еще чертовски далеко. И тут произошло непредвиденное событие.
Вечером 19 января, за два дня до Фестиваля Полетов, Кизи, Горянка и кое-кто из Проказников отправились в квартиру Стюарта Бранда на Норт-Бич в Сан-Франциско разрабатывать тактику действий на Фестивале. Когда миновала полночь, Кизи с Горянкой поднялись на крышу дома, расстелили там ветхий синий коврик, который нашли в чьем-то фургончике, невесть как оказавшемся на посыпанной гравием крыше, растянулись на этом коврике и принялись любоваться мирными развалинами ПортБича. До чего же он славный и уютный, этот чудной босяцкий Норт-Бич. Какой чудесный вид на трущобы. Вдалеке огни залива, рыбачьи лодки, забегаловки и еще огни, тянущиеся вверх по склонам холмов Сан-Франциско, а вблизи квадраты других крыш, квадраты, плоскости и лестницы - они любуются композицией, чудесной и мирной, немного, правда, вычурной, но таков уж НортБич. Горянка - сплошь темно-каштановые волосы и взгляд больших карих глаз, ленивый и одновременно веселый - так кажется Кизи, - г л а з а с о в с е м к а к у щ е н к а и р л а н д с к о г о с е т т е р а, т о л ь к о ч т о о с т а в и в ш е г о н е у к л ю ж и е б е з з а б о т н ы е ш а л о с т и, ч т о б ы д о к а з а т ь п р е д а н н о с т ь х оз я и н у.
Горянка с энтузиазмом говорит о предстоящем Фестивале Полетов:
- С нашим новым большим динамиком мы так озвучим зал, что будет слышно, как перднет б л о х а!
Н е у к л ю ж и е б е з з а б о т н ы е ш а л о с т и, ч т о б ы д о к а з а т ь... Кизи чувствует себя стариком. А в е д ь к а к о й б ы л ж е р е б е ц, к а к и м м ы ш е ч н ы м т о н у с о м о б л а д а л... он чувствует, что лицо его перекошено от переутомления, вызванного... нескончаемыми склоками, судебными заковырками, дозволенной законом повсеместной ложью, политиканством, настырностью подлиз, выслушиванием нотаций - вечно приходится кривить рот в дипломатической улыбке...
- ...слышно, как перднет б л о х а!
- Погоди радоваться,- говорит Кизи.
- Да ведь у нас еще столько дней на подготовку! Вот раньше мы всегда приходили в зал в тот же вечер, и аппаратуру удавалось отладить разве что к утру, когда уже пора было закругляться.
И так далее и тому подобное. Кизи с Горянкой лежат на брюхе, уткнувшись подбородками в руки, глазеют на расположенный четырьмя этажами ниже переулок и изредка отдирают от крыши гравий и бросают его вниз...
...да... хм.... в 1:53 ночи копы 19-го участка отозвались на телефонный звонок женщины с Маргрейв-плейс, 18, которая сообщила, что какие-то пьяные хулиганы швыряются в ее окно камнями. В самом начале третьего в переулок въезжает полицейская машина. Что ж, Кизи с Горянкой и это зрелище по душе. Эге, прямо под нами полицейская машина, полицейская машина приехала. На склоне холма, ярдах в пятидесяти от дома, мигает на аллее красный огонек. Мигает красный огонек, а в переулок въезжает полицейская машина. Ах, друзья, постоянная с и н х р о н н о с т ь. Копы входят именно в этот дом. Хотелось бы знать, какого дьявола им тут надо. Способен я хоть чему-нибудь н а у ч и т ь с я? И л и о п я т ь б у д у п р е с п о к о й н е н ь к о с е б е в а л я т ь с я, ч у м о в о й и н и в о ч т о н е в е р я щ и й, п о к а к о п ы н е о д о л е ю т п я т ь э т а ж е й и н е у в о л о к у т м е н я в к а т а л а ж к у... Ох уж эта логика экстаза и синхронности. Кизи и Горянка осознают все мгновенно, в данный момент, совершенно отчетливо. Все происходящее настолько ясно, что оно зачаровывает. Они все видят, все проигрывают в мозгу... С м а т ы в а т ь с я, у н о с и т ь н о г и, б е ж а т ь, в а л и т ь, и с ч е з н у т ь, р а с т а я т ь в в о з д у х е - так ясно виден красный сигнал тревоги, он мигает и мигает, красный, пусто, красный, пусто, красный, пусто, красный, пусто, и все же у й т и ? и все это у п у с т и т ь? не увидеть, как все неторопливо вращается в интерферометрической синхронизации? Все это напоминает то странное время, когда он участвовал в отборочных олимпийских соревнованиях 1960 года по борьбе в сан-францисском Олимпийском Клубе, первая схватка с массивным неуклюжим жеребцом, а перед тем, как лезть в драку, он принял парочку-другую витаминов, газуем, газуем, нет, не н а р к о т и к и, мамаши-папашидружки-сестренки-милые-но-замшелые, все спортсменыолимпийцы накачиваются допингом, все они невольные таблеточники, полюбуйтесь-ка, разве таких одолеешь, сплошь налитые мышцы со вздутыми венами, стрижка бобриком, их подводят к тренерскому столику, а там таблички, и возле каждой таблички капсулы, рядком, точно рюмки на дегустации вин, капсулы для железа, капсулы для кальция, капсулы для сжатия толстой кишки и расслабления сердечной мышцы, капсулы В12, мощные, как чистый амфетамин, превращающие кровеносные сосуды в черных змей, капсулы, от которых скалятся зубы в жестокой ухмылке, резко дергаются руки, набираешься наглости, как спятившая обезьяна, роешь землю, как вепрь, пантерой стоишь в ряду сверкающих солнечными сплетениями коротко стриженых быков-жеребцов, насильно взвинчиваемых химикатами, каждый день, у каждой таблички - газуем, газуем, газуем в ожидании, когда судья, вскинув вверх руку и щелкнув в воздухе пальцами, даст сигнал к началу состязания, щ е л ч о к... ах, как все это очаровательно... теперь он словно мотор, работающий на предельных оборотах, с включенным сцеплением... это очень увлекательно и совсем не страшно - то, как этот здоровенный жеребец хватает его повыше колена своей гигантской пятерней и начинает тащить вниз,- Кизи превращается в двух разных людей, один возбужденно газует здесь, на ковре, другой возбужденно газует здесь, в небесной выси, словно астральное тело интересно! - нет человека сильнее этого малого, никому не под силу провести прием и захватом опустить его на колено - никакой опасности, друзья, сплошное очарование - потому-то этот малый и выиграл приз за самую быструю победу в турнире, пока мотор газовал с и н х р о н н о с совсем другой бредятиной...
... о ч а р о в а т е л ь н о! - поэтому...
...в вычурной золотушной двери на крыше возникают два копа, точнее, полицейские Фред Парделла и Томас Л. 0'Доннелл из 19-го участка...
Дальнейшее стало предметом разбирательства на двух судебных заседаниях в Сан-Франциско - правда, позднее, спустя много месяцев изгнания, - на обоих присяжные так и не достигли согласия, причем на втором одиннадцать из двенадцати были против Кизи. По словам полицейских Парделлы и 0'Доннелла, они обнаружили подозреваемых Кизи и девицу Адаме, а также полиэтиленовый пакетик, содержавший некоторое количество коричневатого вещества растительного происхождения. После чего полицейский 0'Доннелл попытался завладеть вещественным доказательством, а Кизи, проведя против него борцовский прием, зашвырнул пакетик на соседнюю вычурную прямоугольную крышу, едва не швырнув вслед за ним и Парделлу. Тогда полицейский 0'Доннелл вытащил револьвер и взял обоих, Кизи и девицу, под арест. Найденный и конфискованный полиэтиленовый пакетик содержал 3,54 грамма марихуаны.
Ситуация была пренеприятнейшая и абсолютно безвыходная. Повторное обвинение в хранении марихуаны автоматически влекло за собой приговор к пяти годам заключения без всяких перспектив на условное освобождение. При самом лучшем исходе дела Кизи теперь грозила полная трехлетняя отсидка в округе Сан-Матео, причем одним из условий, поставленных перед ним судьей, был запрет на дальнейшее общение с Проказниками. Да и Горянка могла получить немалый срок. "Мы как раз собирались разбежаться,- сказала она журналистам. - Да и вообще Кизи вовсе не обязан был и дальше якшаться с такими распущенными и легкомысленными людьми, как мы. После того раза мы и не собирались с ним больше видеться". Что ж... она делала все, что было в ее силах. Чиновник из Сан-Матео, осуществлявший надзор за Кизи как за условно осужденным, категорически не советовал ему появляться на Фестивале Полетов, иначе он попадет в тюрьму, однако задуманная вещь была невероятно далека от всяческих тюрем, мало того, это была свобода, прямая дорога к Городу-Порогу.
20 января Кизи, Горянка и Стюарт Бранд вышли из здания муниципального суда Сан-Франциско, влезли в автобус, уже переполненный Проказниками, и принялись колесить по городу, рекламируя предстоящий Фестиваль Полетов. На Юнион-сквер они вышли из автобуса. На Кизи были белые джинсы с украшенной роскошной надписью задницей: слева ГОРЯЧО, справа ХОЛОДНО и в центре ТИБЕТ, - а также пара небесно-голубых башмаков. На Юнион-сквер. в трепещущем сердце Сан-Франциско, все принялись упражняться в игре на Гром-Машине Рона Бойса.
Что-что, а рекламу Фестивалю Полетов второй арест Кизи сделал превосходную. О предстоящем событии писали все сан-францисские газеты. В мире людей с понятием, в интеллектуальном мире и даже в великосветских кругах весть о Фестивале Полетов разносилась с быстротой лихорадки. Г р о з н ы й н а р к о т и к Л С Д. Кислотные торчки. Опыт восприятия ЛСД без ЛСД, как было объявлено в афишах, - более того, народ и в самом деле в это верил. Но главное было в том, что дала о себе знать идея нового образа жизни. Как по-вашему, это - н о в а я в о л н а?..
К у п и т е б и л е т и к Х р и с т а р а д и - нелепая мысль для Нормана Хартвега - а у н а с е с т ь и м п р е с а р и о - сплошная нелепость, однако народ тысячами валит в Портовый зал на Фестиваль Полетов тысячами даже в первый вечер, оказавшийся большей частью индейским, причудливым представлением, поставленным организацией Бранда "Америке нужны индейцы", но теперь, в субботний вечер, желающие попасть на Кислотный Тест устроили и вовсе невообразимую давку. Норман совершенно чумовой от кислоты - а полюбуйтесь на приколыциков, которые вбегают в зал! Норман отнюдь не одинок. "Опыт восприятия ЛСД без ЛСД" - ну-ну, смех да и только. Более того, в зал уже повалили сотни торчков, и впервые совершенно открыто, нимало не таясь. Это напоминает тот вечер, когда Проказники при полном параде явились на концерт "Битлз" и смотрелись так эксцентрично, такими смотрелись вдрызг п ь я н ы м и, что никто не мог поверить в их существование. Кто же р и с к н е т появиться в таком виде на людях? Ну и ладно, малыши попросту приобретают элэсдэшный опыт без ЛСД, только и всего, так это все и выглядит. Чудовищный безумный водоворот. Ну и чудесно. По залу мечутся лучи прожекторов и кинопроекторов; работают пять кинопроекторов и Бог знает сколько осветительной аппаратуры, интерферометров, все стены залиты межгалактическими научно-фантастическими морями, зал напичкан громкоговорителями, напоминающими горящие люстры, вспыхивают стробоскопы, источники инфракрасного излучения направлены на выкрашенные светящейся краской предметы, а светящейся краски еще сколько угодно - раскрашивай все, что в голову взбредет, у каждого входа сверкают красные и желтые уличные фонари, два ансамбля - "Благодарные Мертвецы" и "Старший Брат и Компания-учредитель", а также группа странных девиц в трико, скачущих по краям сцены и свистящих в собачьи свистульки, - и Проказники. Пол Фостер обмотал башмаки и щиколотки черной изоляционной лентой, запеленал ею также ноги, бедра и торс до самой грудной клетки, где начинается белая рубашка, переходящая затем в белую марлевую повязку, закрывающую лицо и голову, за исключением лишь щели для глаз, на которую он напялил темные очки. При нем также костыль и плакат с надписью: "Вы Поколение Пепси, а я - прыщавый приколыцик!" Ротор! Кроме того, торчки отовсюду - в ярких мексиканских шалях, с вышитыми бисером мандалами. индейскими головными повязками и индейскими бусами, великая эпоха для подобных вещей, а один - в короткой кожаной куртке со сделанной по трафарету надписью на спине: "Чародей Поджопников, Индейский Мохо-Воин". Мохо! Ох уж эти прикольные стробы, превращающие каждый мозговой ствол в кочан цветной капусты, который разлетается на сморщенные пинг-понговые шарики - э т о ж е н е в ы н о с и м о! - и одна девица срывает с себя блузку и танцует по пояс голая, а ее огромные груди превращаются в бесконечный поток возбужденно торчащих ярко-красных сосков, струящийся в свете стробов из неиссякаемого млеко-медового изобилия. Танцующие уже впали в транс, дрожит чудесное желе лишенных лифчиков грудей, вихляют пирожки попок, извивается и взмывает ввысь множество рук. Тысячи добропорядочных интеллигентов, представителей интеллектуальной элиты и консервативных, в стиле Норт-Бича, хиппи глазеют, разинув рты, и усваивают происходящее. Психиатр БитПоколения, доктор Фрэнсис Ригни, внимательно наблюдает, а все Важные Птицы, оставшиеся со времен битников, - Эрик "Важная Птица" Норд и Том "Важная Птица" Донахью, а заодно и журналисты, раскачиваются под звуки гром-машины Рона Бойса. Шумит грандиозное сборище, вы же понимаете.
А в центре зала - башня Контроля, принадлежащая Проказникам. Она наконец-то появилась и была само совершенство. Возведение в центре зала громадных лесов из труб и платформ велось под наблюдением Бэббса. Она все росла и росла, эта башня, а Проказники затаскивали туда аппаратуру, все микрофоны и усилители, прожекторы и проекторы - все свое оборудование, и наконец возникло архитектурное сооружение, олицетворяющее собою Контроль. Бэббс за рычагами управления, Хейджен сверху снимает фильм. Фильм продолжается. Кизи тем временем занимал еще более высокое положение, он находился на верхней галерее и был одет в серебристый скафандр космонавта, увенчанный большим прозрачным космическим шлемом. Поначалу он считал, что этот костюм послужит хорошей маскировкой и он сможет появиться там, не вызвав шумного возмущения ни в одной судебной инстанции, однако Космонавт был, разумеется, тотчас же узнан, и тогда он расположился высоко над бушующим водоворотом, прихватив с собой проекционный аппарат, с помощью которого можно было с громадным увеличением проецировать на стену написанные на ацетатной пленке послания.
Чума танцует в круговороте чистого, неподдельного блаженства, он тащится так, как не тащился еще ни разу в жизни,- значит, вот где место Чумы! Норман оглушен кислотой, но ему дано ответственное поручение. Норман должен кружить в толпе с кинокамерой. Только у него нет блока питания, поэтому приходится подключить камеру к настенной розетке и волочить за собой длиннющий провод. Глаз его прижат к окуляру, и понемногу весь водоворот проникает в один этот глаз - единство. Я, сосуд воспринимающий все, Атман и Брахман, позволяющий всему этому втекать внутрь до тех пор, пока с а т о р и - не достигается идеальное состояние и до его сознания не доходит, что он - Бог. Не одну милю пропутешествовал он сквозь эту бьющуюся в корчах экстазно-макаронную массу, неужели камера еще включена? а разве это имеет значение? deus ex machina, и весь мир втекает в один глаз. Непременно нужно добраться до Центрального Пункта, Башни Контроля, громадный электрический журавль направленного микрофона ловит виднеющийся на вершине башни ансамбль - вот о н о г д е - в данный момент все там. Он начинает карабкаться вверх, цепляясь за трубы лесов, все еще с прижатой к глазу огромной камерой на плече - все втекает в глаз, как в воронку,- а позади него змеится сквозь толпу провод вместе со штепсельной вилкой. А э т о еще что за разгневанные фигуры?.. Ну, конечно, Бэббс и Хейджен, Бэббс жестами показывает Норману, чтобы тот слезал с платформы и не путался под ногами, з д е с ь и т а к т е с н о, у б и р а й с я к о в с е м ч е р т я м - космический смех, ведь они знать не знают, кто он такой, то есть Бог. Норман, кроткий, мягкий, застенчивый тихоня Норман, заливается над ними космическим смехом и продолжает подъем. Он вполне осознает, что в любой момент может заставить их исчезнуть в... его глазу, ведь они всего лишь два сгустка в мировом потоке, Бэббс и Хейджен.
- Норман, если ты не уберешься отсюда ко всем чертям, я тебя в ы к и н у! - Бэббс, принявший ту же самую угрожающую позу, что и во время конфликта с сан-францисскими копами в Филморе, кажется огромным и неукротимым, и сознание Нормана на миг раздваивается, разделенное оптическим хиазмом, как при дефекте Свитого Андрея: в одной части прочно засел страх быть скинутым вниз и свернуть себе шею - это ему-то, Норману, зато в другой - Космический Смех Бога над тем, насколько бессмысленна сейчас поза Бэббса. Сознание слабо колеблется между Богом и не-Богом, но потом на него накатывает волна смеха, это же космическое явление -- он, Норман, отваживается уже и на это, на д е м о н с т р а т и в н о е н е п о в и н о в е н и е, таков новый Я, и ничегошеньки они с этим не поделают, Бэббс пристально смотрит на эту ухмыляющуюся чумовую фигурку с огромной камерой, карабкающуюся вверх по лесам. Бэббс лишь вскидывает вверх руки, он сдается, Норман поднимается. Б о г! в настоящей Башне Контроля. Н у ч т о ж, р а з я - Б о г, з н а ч и т, я м о г у к о н т р о л и р о в а т ь в с е, ч т о з д е с ь п р о и с х о д и т. Он вглядывается вниз, в водоворот. Делает взмах рукой и это происходит! - т а м пробегает по толпе мелкая рябь, теперь рябь пробегает з д е с ь, к тому же совершенно ясно, что б у д е т дальше, он может предсказать ее, сильнейшую вспышку экстаза в т о й группе танцующих, в лучах стробоскопов, вот с е й ч а с о н а п р о и з о й д е т, и, конечно, она происходит - вибрация вдоль трещины, дефекта, произнесено слово с и н х р о н н о с т ь, а мы играем, но они же это д е л а ю т - м у з ы к а! и музыка начинает звучать - сатори, в Центральном Пункте, как и было написано,- но я же вам говорю... и в это самое мгновение на стене появляются огромные красные буквы:
ПУСТЬ КАЖДЫЙ, КТО ЗНАЕТ, ЧТО ОН БОГ, ПОДНИМЕТСЯ НА СЦЕНУ
К а ж д ы й? - Колеблются хиазмагические половинки, Бог и не-Бог, а потом до него доходит: это написал Кизи. Кизи на верхней галерее в своем скафандре космонавта написал это и с помощью проекционного аппарата направил на стену - в то самое мгновение. Что же делать, архангелы мои; Норман таращит глаза, не веря не веря чему? - на сцену поднимается негритос с натуральной копной растрепанных негритянских волос на голове, с головной повязкой по линии волос, отчего волосы вздымаются, как гигантский серый одуванчик, огромная рубаха плавает в свете направленных на него прожекторов, это Гэйлорд, один из немногих пришедших сюда чернокожих, сияющий лучезарной улыбкой кислотного дурмана и начинающий чудесный божественный танец, этот Гэйлорд - Бог... Что за черт! Норман делает знак толпе, но она не покрывается рябью. Ни там, ни здесь. Он предсказывает, что та группа воспарит сейчас в экстатическом подъеме, а она не воспаряет. Мало того, она попросту опускается ниже, точно в полу вырыли яму, взгляд печальных лунных глаз в кислотном недоумении устремлен вниз. Сайонара, Боже... И все-таки... И всетаки...
Три ночи длился грандиозный безумный карнавал. Событие было во всех отношениях значительное. Во-первых, за три дня доход от фестиваля Полетов составил 12 500 долларов почти без накладных расходов, а также произошло рождение нового жанра для ночных клубов и танцевальных залов. По прошествии двух недель Билл Грэхэм подписал с залом "Филмор" контракт на еженедельные Фестивали Полетов, на которых стал неизменно царить аншлаг. Для самих кислотных торчков Фестиваль Полетов был чем-то вроде первого национального съезда участников подпольного движения, которое до этого существовало на сугубо нелегальной, келейной основе. Торчки были крайне удивлены тем, как выросли их собственные ряды, - а также испытывали подлинную эйфорию, осознав, что могут, наконец, действовать в открытую, тащиться, как бабуины, и при этом ни небеса, ни закон на них не обрушатся. Пресса продолжала держаться того мнения, что это был опыт восприятия ЛСД без ЛСД. Однако ни один представитель сан-францисского мира людей с понятием подобным заблуждением не страдал, и тот уик-энд послужил началом эпохи Хейт-Эшбери.
Фестиваль Полетов изменил очень многое. Однако, как только утих водоворот, Кизи оказался на том же самом месте, откуда пришел, о чем позаботились окружные суды Сан-Матео и Сан-Франциско. Эти ублюдки вели под него настоящий подкоп. Они уже успели выбить почву у него из-под ног, отобрав Ла-Хонду. В своем распоряжении судья де Маттей обязал Кизи выехать из Ла-Хонды, продав дом человеку, не имеющему ничего общего ни с ним, ни с его книгами, возвращаться в округ Сан-Матео только по вызову своего чиновника, надзирающего за условно осужденными, а также при проезде по Портовой автостраде или при перелете территориальных границ округа Сан-Матео на самолете и не распространять на указанный округ сферу своего влияния. Поэтому Кизи вместе с Фэй и детьми переехал в "Размах" - дом Бэббса в Санта-Крусе. 23 января он направился в СантаКрус - а там его поджидал ордер на арест за нарушение правил отбытия условного наказания.
Ну что ж, таков их Фильм, Тонто, и все мы знаем, чем такие фильмы кончаются. Три года в башне тюремного замка Сан-Матео плюс пять, восемь, а то и двадцать, которые ему готовят в Сан-Франциско, вознамерившись ковать железо пока горячо, что послужит хорошим уроком дерзким любителям наркоманских фестивальных полетов. Кизи устроил чрезвычайный инструктаж вы, конечно, помните небольшое отступление по поводу подготовки к Мексике, сделанное два-три месяца тому назад?..
Итак, все собрались в "Размахе".
- Если общество намерено объявить меня вне закона, - сказал Кизи, тогда я сделаюсь изгоем, причем чертовски хорошим. Людям только этого и нужно. Во все времена люди нуждаются в изгоях.
Проказники поняли все с первого слова.
Так что сегодняшняя фантазия такова: вечером Кизи собирается бежать в Мексику. Границу он пересечет в кузове грузовика Бойса. У Бойса, находившегося в те дни вместе с ними, был грузовик, служивший ему чем-то вроде передвижной мастерской. Там хранились все сварочные агрегаты, ацетиленовые горелки и тому подобное оборудование, и там, в кузове, отогнав грузовик на заболоченные равнины за домом, он и работал, придавая крыльям старых автомобилей эротические позы из "Камасутры". В конце концов и психеделический автомобиль Роя Себёрна, его миниатюрный автобус, тоже был пущен под сварочную горелку, когда окончательно вышел из строя. Ничто не вечно. И искусство не вечно. Они направятся в Пуэрто-Валларту. На тот случай, если Кизи понадобится там удостоверение личности, он возьмет с собой водительские права кого-нибудь из Проказников. Между тем источником официальной версии происшедшего послужит последняя грандиозная проказа. Самоубийственный Полет.
Кизи напишет предсмертную записку. Потом за дело примется Д., человек, необычайно похожий на Кизи, Д., нарядившись под Кизи, сядет за руль старенького бортового грузовичка, направится вдоль побережья в сторону Орегона, по дороге выберет подходящий крутой обрыв, разобьет грузовичок, врезавшись в дерево, и удалится, оставив на сиденье предсмертную записку и бросив на берегу небесно-голубые башмаки, чтобы все это выглядело так, как будто он прыгнул в воду и исчез в морской пучине, не желая больше возвращаться в болото своих невзгод. Суть всего замысла состояла в том, что Д., особенно в костюме Проказника, будет очень похож на Кизи, и случись кому-нибудь увидеть его за рулем, его запомнят как человека, чьи приметы соответствуют приметам Кизи. Пускай полиция ломает себе голову. Даже если она не попадется на эту удочку, то уж со следа собьется наверняка. К чему нам лишние хлопоты - этот придурок с к о р е е в с е г о лежит на дне морском, ох уж эти треклятые наркоманы...
- Надеюсь, у этого Д. мозги раком не встанут, сказала Горянка. Однако настроена она была оптимистически. Весь замысел от начала до конца был вдохновенной Проказой.
В тот вечер Кизи с Горянкой накурились травы и принялись сочинять замечательную предсмертную записку:
"Последние слова. Голосуйте за Барри - со смеху помрете. Я, Кен Кизи, будучи (гм!) в здравом уме и твердой памяти, настоящим действительно завещаю все на свете: корпорацию, деньги и произведения - Фэй (и мне кажется, что никто не примет эту проказу за чистую монету, а теперь мне кажется, что из-за этого она мне тем более по душе)..."
До чего же было весело, черт подери! Пародия за пародией рождались в их головах, бредовые метафоры судьбы, бредовые строчки, достойные собачьего бреда хорошего поэта, заглянувшего в задницу неотвратимому року:
"Ветер, ветер, унеси меня отсюда, вперед, пусть даже путь далек!.."
Еще! Еще! Громче музыку, еще вина!
"...Океан, океан, океан, я все-таки тебя одолею, я сокрушу тебя на сей раз. Пятками попру я бесплодные ребра твои..."
Росла и росла записка, словно подробный отчет о предстоящей безрассудной поездке вдоль побережья в поисках столь полюбившегося ему крутого обрыва, чтобы броситься с него в океан, вся эта картина отчетливо представлялась неистощимому воображению Кизи и Горянки, устроившихся на потрепанном ковре в общей комнате Бэббса. Черт возьми, надо бы вставить туда малость кислоты - они п о в е р я т в то, что треклятый придурок-наркоман наглотался грозной ЛСД и сломал наконец себе шею,- и еще, черт возьми, шмякнем-ка мы как следует о дерево этот прикольный автомобиль, зальем все калифорнийское побережье кровавым правдоподобием:
"...И вновь я потерял океан. Прекрасно! Сотни миль проехал я в поисках особенного, только моего, обрыва, кислота застилает мне глаза, и я не в силах отыскать океан, кончилось тем, что я врезался в секвойю..."
Прекрасно! Готов, Рон? Он влезает в грузовик Бойса, и они направляются на юг, в сторону Сан-Диего, мексиканской границы, Тихуаны и страны всех компетентных Изгоев.
XX. ЭЛЕКТРОПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТЕСТ
То, что произошло с Проказниками после бегства Кизи в Мексику, весьма походило на то, что в книге Германа Гессе "Паломничество в Страну Востока" произошло с Братством после того, как сбежал Лео,да, в такой четкой синхронности было нечто прикольно сверхъестественное... вот именно... Проказники! и великое автобусное путешествие 1964 года! весь их Фильм. Хотя нет: Фильм продолжался. Фантазия Гессе во всем совпадала с их собственной. Она продолжалась - вплоть до этого странного рубежа...
Лидера Братства в "Паломничестве" звали Лео. Открыто никто его лидером не признавал: как и Кизи, он был "ненавигатором" образовавшегося Братства. А исчез Лео внезапно, "нежданно покинул нас в опасном ущелье Морбио Инфериоре (Скверного недуга)", в тот момент, когда Братство было как никогда глубоко погружено в свое Паломничество в Страну Востока, на критической стадии полета, то осуждавшегося, то вызывавшего изумление. "С этого часа в нашей общности больше не было ни устойчивости, ни единомыслия, хотя наша великая идея пока еще не давала нам разбрестись. Ах, как хорошо помню я наши первые споры! Они были чем-то совершенно новым и неслыханным в нашем доселе столь ненарушимо единодушном Братстве. Их вели со взаимным уважением, с учтивостью по крайней мере сначала, они еще не вели ни к стычкам, ни к личным попрекам или оскорблениям; пока мы еще готовы были стоять против всего мира как неразрывно сроднившиеся братья..." Однако вражда становилась все более ожесточенной, и рассказчик Г. уехал после того, как всех поразил Скверный Недуг. А рассказчик Хартвег уехал после...
До чего же сверхъестественна подобная с и н х р о н н о с т ь!
В отсутствие Кизи лидером стал Бэббс. Не проводилось ни собрания, ни выборов, не было даже прощального распоряжения Кизи. Лидером становится Бэббс, - до... коллективного сознания это дошло мгновенно, не требовалось никаких раздумий. Все оставшееся в Ла-Хонде имущество они упаковали и отвезли в Орегон родителям Кизи. Архивы они заныкали в "Размахе", а позднее переправили их в Орегон, в дом Чака. Завещали они кое-что и другим торчкам, к примеру, громадный круглый стол, сплошь покрытый резным орнаментом работы Ангелов Ада. Стол они вручили новой психеделической группе "Анонимные Художники Америки", обосновавшейся в Скайлонде, в усадьбе под названием "Ранчо Диабло". Себе они взяли все, что могло сгодиться для Кислотных Тестов.
Бэббс назначил местом проведения Кислотных Тестов Лос-Анджелес, и туда с грохотом покатил автобус. Не успели они доехать до места, как начались мелкие дрязги - "в нашей общности больше не было ни устойчивости, ни единомыслия, хотя наша великая идея пока еще не давала нам разбрестись. Ах, как хорошо помню я наши первые споры!" Б э б б с ч е р е с ч у р м н о г о п р и к а з ы в а е т - Кизи, ненавигатор, попросту высказывал свое желание и дожидался, когда оно дойдет до Коллективного Сознания. Б э б б с к о м а н д у е т, к а к в а р м и и... м ы ж е н е б о й с к а у т ы". Все издевки Бэббса обернулись вдруг сплошным ядовитым сарказмом. Его загадочные замечания, его прямота обернулись жестокостью. Кое-кто из Проказников даже начал сочувствовать бедолагам вроде Панчо Подушки, жалеть этого всеми унижаемого кислотно-болтливого придурка Панчо.
Панчо, вечно терзаемый мучительным самокопанием, все еще отчаянно стремился оказаться в а в т о б у с е. Бедняга истратил все до последнего гроша, чтобы добраться из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, и в один прекрасный день догнал автобус в Лемон-Гроуве. Растянув рот в выражающей самые братские чувства улыбке, Панчо засеменил к автобусу, но, когда он уже поднимался по ступенькам, в двери его встретил Бэббс.
- По-моему, тебя сюда никто не звал, - сказал Бэббс.
- Что ты имеешь в виду? - говорит Панчо. - Я что, не могу войти в автобус?
- В автобусе никто не хочет видеть тебя в автобусе.
Улыбка с лица Панчо, разумеется, стерта, и забегавшими, как шары в бильярде-автомате, глазами он пытается разглядеть, кто сидит в автобусе, в ы в с е м е н я з н а е т е, я ж е П а н ч о!
- Ну конечно... я знаю, что кое-кому я действую на нервы, - говорит Панчо, - но я столько проехал, чтобы быть вместе с вами, ребята, к тому же я потратил на дорогу все деньги...
- Нас это не волнует,- раздается голос одного из тех, кто находится в а в т о б у с е.
- Послушайте, - говорит Панчо. - Я буду молчать. Я буду делать все, что вы захотите. Мне просто хочется помогать вам с Тестами. Я буду выполнять любую...
- Нас это не волнует. - Голос кого-то д р у г о г о, в а в т о б у с е.
- ...любую работу, буду у вас на побегушках, да мало ли будет разных дел...
- Нас это не волнует.
Потеряв дар речи, Панчо стоит как вкопанный, и лицо его заливается краской.
- Вот видишь, - говорит Бэббс, - что я тебе говорил! По-моему, никто тебя в автобус не звал.
Панчо в оцепенении спускается по ступенькам обратно и устало плетется прочь.
Что ж, посмеялись они от души. Ох уж этот прикольный Панчо Подушка! Вот уж кто охоч до скверных полетов! Исключительный кайфоломщик! Живая бредятина::::::однако смех, вызванный сыгранной над Панчо шуткой, оставлял во рту металлический привкус:::::
Бэббс снял в Лос-Анджелесе старый особняк, называвшийся "Сан-Суси", невероятных размеров ветхий, полуразрушенный дом с куполом и каменной балюстрадой, сплошь обваливающийся и рассыпающийся, однако сохранивший стиль. Когда владелец обнаружил в доме компанию битников, он пришел в ярость, но это было потом. Так или иначе, в один прекрасный день все собрались там, и один из Проказников высказал совершенно не свойственную Проказникам вещь. Громко и отчетливо он заявил:
- Хочу выразить вот какую мысль: я терпеть не могу Марджи и не хочу, чтобы она оставалась с нами.
Неприкольновероятно! Он говорил о Мардж Барже. И вот все взгляды обратились на Бэббса, который взял на себя принадлежавшую раньше Кизи роль человека, принимающего решения. Бэббс поворачивается к Мардж Барже и произносит:
- Что ты об этом думаешь? Мардж говорит:
- Я думаю, что это просто глупо, - причем с такой спокойной, ровной уверенностью, что никто больше об этом не заговаривает.
Происшествие незначительное - но и оно приближало назревавший раскол, приверженцы Бэббса против тех, кому Бэббс уже надоел. Позже они поймуг, что нередко винили Бэббса только за таинственное чувство утраты, охватившее их в разгар смелого предприятия. Они судорожно искали объяснение, и причиной всему казался Бэббс. А что они наверняка утратили, так это магическую цементирующую основу, коей была притягательная сила Кизи. "Чем несомненнее делалась утрата, тем необходимее представлялся он сам,- без Лео, без его приветливого лица, без его веселости и его песен, без его веры в наше великое предприятие само это предприятие по какой-то неизъяснимой причине казалось обессмысленным".
На самом-то деле, Бэббс перенес Кислотные Тесты в Лос-Анджелес с поразительной решимостью. Теперь Проказники оказались за пределами обжитой территории, района Сан-Франциско, однако роли свои они исполняли с таким артистизмом, о наличии которого у себя прежде и не подозревали. Казалось, все они следуют давнему призыву Бэббса: "Мы должны научиться функционировать под кислотой". Они постоянно напрочь вылетали из собственных тыкв, но им удавалось устраивать Кислотные Тесты, которые казались оркестрованными заранее.
Бэббс был, как я уже упоминал, в великолепной форме, а кроме того, он сошелся с замечательным торчком по имени Хью Ромни - поэтом, актером и сочинителем комедий, который прошел большой путь, начавшийся еще во времена Бит-Поколения, и теперь, погрузившись в элэсдэшную вещь, по его словам, "открыл Дирекцию" "а когда открываешь Дирекцию, не остается ничего, кроме как на нее работать". Так что Ромни со своей подругой Бонни Джин были теперь в автобусе, и все общими усилиями вознамерились ни более ни менее как п р и в л е ч ь Л о с - А н д ж е л е с н а с л у ж б у Д и р е к ц и и... М-да... Первый Тест проходил в церкви Пола Сойера в Нортбридже неподалеку от Лос-Анджелеса в долине Сан-Фернандо... Сойер, так и не утративший способности экспериментировать, и сам находится в автобусе. И будь у Спортивных Рубах возможность увидеть эти... н о в ы е э к с п е р и м е н т а л ь н ы е о б р я д ы... в к л ю ч а ю щ и е в с е б я м у з ы к у, т а н ц ы и ж е р т в о п р и н о ш е н и е... жертвоприношение? - ну да... строго говоря, это был не совсем Кислотный Тест, а скорее "хэппенинг" термин этот уже стал привычным и безобидным в Культурных кругах, доже в унитарианско-универсалистской церкви Сойера в долине. Это было удивительно современное сооружение, похожее на гигантскую бермудскую луковицу, на самом деле представлявшую собой огромный, возвышающийся над долиной... Купол с такой фантастической акустикой, точно был создан именно для сегодняшней фантазии. Итак, Проказники заняли помещение, напичкали его аппаратурой и проводами, и сотни людей собрались на "хэппенинг" отведать магии Проказников и жгучего ананасового перца, блюда, приготовленного Проказниками, довольно мерзкого на вкус, и все же а н а н а с о в ы й п е р е ц - мысль сама по себе неординарная. Кэссади схватил микрофон и принялся горланить, Ромни схватил микрофон и принялся горланить, и он был великолепен, а Бэббс и Пол Фостер летали в объятиях Бога Ротора, ничуть при этом не запинаясь... Люди танцевали как никогда исступленно и так глубоко погружались в вещь, даже добропорядочные широкие массы, что даже о н и стали хватать микрофоны, и внезапно стерлась грань между теми, кто развлекал, и теми, кто развлекался, напрочь исчезло снисходительное отношение к напуганной добропорядочной публике, столь характерное для обычного хэппенинга. Сотни людей были подхвачены о п ы т о м в о с п р и я т и я, нараставшим, словно тайфун грез, а на ровном и гладком краю центробежного вихря царил покой. Словом, все - в Фильме, в автобусе, и это было прекрасно... Все как бы... п о д с е л и н а к а й ф! А Проказники они теперь хорошо знали, как завлечь сотни, тысячи, миллионы людей в опыт нового в о с п р и я т и я, и в последующие дни публика начала стремительно прибывать:::::
::::: Скажем, Клер Браш. Да. Эта хорошенькая рыжеволосая девушка двадцати с небольшим лет работала у Арта Кункина, редактора популярного в кругу людей с понятием лос-анджелесского еженедельника "Фри пресс". Перед Тестом в церкви Сойера ей позвонил ее старый друг Док Стэнли и сказал: "Клер, в унитарианской церкви в долине будет хэппенинг, который ни в коем случае нельзя пропустить", - и так далее... Однако одной из обязанностей Клер во "Фри пресс" являлось составление календаря примечательных событий для людей с понятием, а сезон "хэппенингов" был в самом разгаре, она побывала уже на десятках подобных представлений, каждое из которых значилось в афишах как новая волна с большим будущим и на деле неизбежно выливалось в невыносимую скучищу. Словом, она не пошла.
Гмм::::: И тем не менее:::::
:::::Послушав тех, кто там все-таки побывал, она решила пойти на следующий хэппенинг:::::
:::::который намечено было провести в Уоттсе в день рождения Линкольна, 12 февраля 1966 года. У о т т с! Тот самый Уоттс, где месяцев за пять до того произошла прикольная негритянская революция - символ всего катастрофического и безысходного, что творилось в американской жизни, и ч т о э т о з а с т р а н н ы й к о с м и ч е с к и й к о р а б л ь п р и б л и ж а е т с я с е й ч а с к У о т т с у, ц е н т р у "Ш а н с о в М ол о д е ж и" Ш а н с о в М о л о д е ж и! - ч т о б ы о т п р а в и т ь с я в п о л ет з а п р е д е л ы к а т а с т р о ф ы:::::
::::: "Думаю, что конец моим сомнениям,- вспоминает по моей просьбе Клер,- положил чей-то рассказ о добровольном участии во всем этом Арта Кункина и о наслаждении, полученном тем вечером в церкви. Большинство собравшихся, как и положено, предавалось импровизации, но мы с Артуром поначалу просто смешались с толпой и смотрели.
И все же. Район Уоттса - точнее, это был Комптон, населенный пункт близ Уоттса со статусом города, - был выбран по совершенно неизвестным мне причинам. Самыми правдоподобными я считала догадки о том, что подобная вечеринка устраивается в районе недавних столкновений по политическим причинам, как пропаганда дружелюбия; к тому же выбор именно этого места для подобных нелепых выходок был сделан не без юмора... или иронии?
Это было здание товарного склада, входившее в центр "Шансы Молодежи", но в то время оно еще пустовало. Они - люди из Центра - использовали или намеревались использовать здание в качестве производственных мастерских, кажется, связанных с автомобильной промышленностью. Трудовая переподготовка и все такое прочее. Группа Кизи на законных основаниях, за деньги, взяла помещение в аренду на 24 часа или на 48, и во время Кислотного Теста там неотлучно находился смотритель центра.
Объявления были даны обычным путем: во "Фри пресс", в календаре и так далее, и собралось человек двести. Когда я пришла, ничего еще не началось... люди собирались маленькими группками, сидели вдоль стен на ковриках и одеялах. Помещение, точнее, главное помещение, было огромным... я имею довольно смутное представление о футах, ярдах и прочих подобных вещах, но, по-моему, не меньше, чем 50 на 25. На восточной стороне была комната поменьше, а на западной - ванная, кроме того, вдоль южной стены большой комнаты тянулся коридор с открытыми окнами на уровне пояса, без стекол... через эти окна можно было наблюдать за тем, что происходит внутри.
Я приехала туда на своей машине и подвезла заодно еще двоих, но их я тут же покинула... подошла к своим друзьям, у которых было немного розового вина, они расстелили коврик и сидели на полу. Я уже говорила, что не было еще никаких эффектов... но вскоре прозвучало объявление (по-моему, его сделал Нил Кэссади, но тогда я его еще не знала), что вечер начинается. На южной стене стали показывать фильмы с дикторским текстом... фильмы о "Далше", об автобусе, о людях в автобусе... текст представлял собой довольно скучную лекцию о путешествии, а фильм показался мне абсолютно банальным и запутанным.
Не забывайте, что я новичок. Раньше я ни разу не "тащилась" ни под "дурью", ни под таблетками, ни под чем другим... Самые сильные впечатления у меня были от алкоголя. Я знала нескольких "торчков", но мало обо всем этом задумывалась... дурь я несколько раз пробовала, но не чувствовала ничего, кроме неприятного вкуса во рту.
Отсюда можно понять, почему многие врубались в фильм и хохотали, да и вообще, почему там собралось столько народу... Я уверена, что была одной из немногих, кто понятия не имел, чего надо ждать. Слухи, может, и ходили, но до меня они не дошли. К тому же, я думаю, многие из собравшихся слыхали о вещах Кизи и хорошо отдавали себе отчет в том, что там творилось. Только старушка Клер вечно не от мира сего. И так у меня всю жизнь.
Фильм продолжался, показывали еще слайды с цветами и узорами, то да се... потом на середину комнаты вынесли большой пластмассовый мусорный бак, и всем предложили угощаться содержавшимся в нем прохладительным напитком. Ажиотажа у буфетной стойки не возникло... люди подходили не торопясь, напиток подавался в бумажных стаканчиках, а так как в домах Дела Клоуса, Хью Ромни и прочих моих друзей подавать прохладительные напитки считалось обычным делом, ничего удивительного я в этом не усмотрела... выпила стаканчик, выпила другой, немного побродила и поболтала, выпила еще один..."
Так или иначе, по иронии судьбы именно Хью Ромни принадлежала вдохновенная идея, как он его называл, Электропрохладительного Напитка. В напиток... да... была подмешана изрядная доза ЛСД. Отчасти это была проказа, но главное - такова была естественная кульминация Кислотных Тестов. Это был широкий жест, подобная раздача всей этой кислоты была поступком подлинно великодушным, так и впрямь садился на кислоту весь мир, все приглашались разделить с Проказниками бурный восторг Единения... все в полном согласии становятся божественными сосудами, и все это там, в Прохладительном Напитке, в бумажном стаканчике. Кэссади не раздумывая вылакал не меньше галлона. На самом деле там было два бака. Ромни взял микрофон и сказал: "Этот бак для детишек, а этот - для взрослых. Этот бак для котят, а этот - для тигров", - и так далее, и тому подобное. Что касается Ромни, то он делал все на свете, разве что не вешал на баки с крепким замесом табличку с надписью "ЛСД". Сам Ромни был глубоко погружен в общий пирог, и ему не приходило в голову, что некоторые простодушные люди могли случайно забрести на этот неожиданный полустанок в Уоттсе и попросту не знать... или подумать, что все его завуалированные инструкции относятся к джину, налитому в два сосуда, как наливают пунш в два хрустальных кубка, которые ставят по краям длинного белого стола во время свадебной церемонии... а то и вовсе не услышать, как Клер Браш...
"Там был Северн Дарден, был, конечно, и Дел Клоус, с ними я познакомилась еще в Секонд-сити, в Чикаго. Мы с Северном стояли под стробоскопом (я тогда впервые увидела строб, а его свет возбуждает) и занимались импровизацией... он был ревнивым мужем, а я неверной женой, нечто бесхитростное и смешное. Он душил меня и отшвыривал прочь (разумеется, осторожно), а я вдруг начала смеяться... и смеяться... и смех этот был самым примитивным, самым опустошающим из всего, что я знала в жизни. Он исходил из таких глубин, о каких я и сама не подозревала... и он все продолжался... смех был безудержный... и чудесный. И вдруг меня будто что-то оборвало, до меня дошло, что ничего смешного нет... нет причин для смеха... над чем я смеялась?
Я огляделась - лица у людей были перекошены... повсюду сверкали огни... на экране (из простыней) в другом конце комнаты одновременно показывали три или четыре разных фильма, а свет стробоскопа вспыхивал еще быстрее, чем раньше... играл ансамбль, "Благодарные Мертвецы", но музыку я не слышала... народ танцевал... кто-то подошел ко мне, я закрыла глаза, а он каким-то аппаратом спроецировал изображение на внутреннюю сторону моих век (я действительно считаю, что это произошло... я спрашивала, такой аппарат есть)... но была нарушена перспектива, все было абсолютно ненормальным, нереальным... Я испугалась, потому что решила, что все это происходит в моем сознании и я наконец-то спятила.
Я попыталась найти человека, которому можно доверять, принялась останавливать людей и спрашивать, что происходит... почти все смеялись, никто не верил, что я ничего не знаю. Я разыскала человека, которого не очень хорошо знала, но к которому с первого знакомства чувствовала симпатию. Его я тоже спросила, что происходит и не во мне ли все дело, а он рассмеялся, очень крепко обнял меня и сказал, что напиток "заряжен" и я попросту приобретаю мой первый элэсдэшный опыт... что нужно не пугаться, но при этом ничего не принимать на веру и не отвергать... быть постоянно открытой, не сопротивляться и не пытаться это остановить. Он долго держал меня в объятиях, и мы стали ближе, чем могут стать друг другу два человека... наши кости слились, наша кожа стала нашей общей кожей, не осталось места, где мы могли бы отделиться друг от друга, где кончался он и начиналась я. Эту близость описать невозможно, не впадая в мелодраму... и все же - я действительно чувствовала, что мы слились воедино, в прямом смысле, что нет силы. которая могла бы нас разлучить, и что в этом заложен высший смысл, лежащий за пределами всего сущего. (Обратите внимание, через год и два месяца... три месяца... короче, позже я прочла про "отпечаток" и про то, что мы и впоследствии могли много друг для друга значить, независимо от обстоятельств... Я думаю, это правда... человек, о котором идет речь, до сих пор занимает особое место в моей жизни, а я - в его, хотя мы не поддерживаем связь и видимся очень редко... нас объединяет что-то бесконечное и прочное. Ах, черт! Просто невозможно рассказывать об этом без того, чтобы не показаться набитой дурой.)
Я уже не боялась и начала осматриваться. Все описанное выше происходило в маленькой комнате, которая была освещена только невидимым инфракрасным светом, от которого люди приобретают красивый цвет и структуру. Я увидела человек десять, сидящих прямо под инфракрасным фонарем, на который была накинута белая (превратившаяся в светящуюся и бледно-лиловую) простыня, они раскрашивали флюоресцирующей краской бесплотные манекены... и друг друга - одежду и все прочее. Я стояла под фонарем, на мою ногу и туфлю падали капли краски, и я испытывала необычное ощущение. Я часто возвращалась к этому свету... он был умиротворяющий и невыразимо прекрасный. В этом свете моя кожа приобретала глубину и структуру... становилась насыщенно-пурпурной. Помню, я еще жалела, что она не всегда такого цвета. (И жалею до сих пор.)
В большой комнате царило оживление. Люди танцевали, ансамбль играл но я его не слышала. Не могу припомнить ни одной ноты из их музыки, потому что слишком сильные были флюиды. К музыке я вообще-то неравнодушна - пою, играю на разных инструментах и тому подобное, - вот почему мне все это кажется странным. Я стояла рядом с ансамблем и отдавалась флюидам. Они возникали у меня в ногах и вызывали дрожь во всем теле... путешествовали по нервной системе (помню, я еще представляла себя в виде одной из тех схем, что мы изучали на уроках биологии - схем, где были изображены переплетения нервов), продвигались по всем мельчайшим нервным путям и наконец попадали в голову, где распускались восхитительными узорами с живописными контурами и тонами... возможно, напоминавшими этюды Стейнберга?.. Я помню насыщенные тона, но неизменно с черными контурами... и даже не просто узоры, а узоры определенных очертаний и формы.
В разгар вечера сломался стробоскоп... кажется, у них там что-то перегорело... но это принесло облегчение, потому что, хотя меня к нему и тянуло, его свет выводил из равновесия ту часть моего сознания, которая стремилась уцепиться за реальность... до той поры я никогда не затевала шуток с ощущением времени... и я обнаружила, что они необычайно привлекательны, хотя и страшноваты.
Прохладительный Напиток подавали часов в десять. Почти с самого начала в дверях толпился входящий и выходящий народ, а также полицейские. Весь вечер там дежурило не меньше шести разных групп полицейских... начиная с городской полиции Комптона, потом дорожный патруль, помощники шерифа, полицейские из лос-анджелесского департамента и из отдела по борьбе с проституцией и наркоманией. Если мне не изменяет память, они толпились в дверях, группами по пять-шесть человек, и наблюдали, иногда заговаривая с проходившими мимо людьми, но не совершали никаких враждебных действий и не позволяли себе никаких угроз. Как мне сейчас кажется, они наверняка понимали, что со всем происходящим им попросту не справиться... а тащить в тюрьму полторы сотни человек, ошалевших от кислоты, было крайне нежелательно... вот они и смотрели, недовольно бурчали, а потом уходили, и на их место приходили другие... и так продолжалось всю ночь.
Прибыли представители местной знати... по-моему, где-то около полуночи, хотя я до сих пор не могу точно сказать, когда что происходило, и вот так до шести утра, когда я наконец-то присела (всю ночь, с десяти часов вечера, я ходила, танцевала, либо просто стоя , и мне ни разу не захотелось присесть... сама не пойму, по какой причине). Среди них были две-три женщины и человек семь мужчин. На одном из мужчин был белый костюм и ермолка - я еще решила, что это Илия Мухаммед. Они улыбались, смотрели, болтали с кем-то из публики... побыли полчасика и ушли, пожелав нам приятно провести вечер. Конечно, в тот момент никакого Прохладительного Напитка и в помине не было... его поспешно убрали. Эти люди, как и все жители в округе, были, естественно, неграми. Похоже, они понятия не имели, что это за сборище, и приняли его за обычную молодежную вечеринку, вдобавок им, судя по всему, доставляло удовольствие оказывать нам радушный прием в их районе. Помню, у одной из женщин на руках был ребенок, и многие наклонялись, чтобы с ним поиграть... кажется, духлетний мальчик.
До самого конца в комнате находился смотритель здания. Кажется, он иногда удалялся в служебное помещение немного вздремнуть, а может, просто хотел удрать от шума и хаоса... но время от времени проверял, все ли в порядке. Человек он был веселый и дружелюбный, однако необычность всего происходящего приводила его в крайнее смятение.
Должна сказать, что почти весь Кислотный Тест был поставлен мастерски. Все было тщательно продумано и рассчитано на то, чтобы вызвать эффект ЛСД, и поэтому я понятия не имела, где кончается постановка и начинается то, что творится у меня в голове. Фильмы, которые показывали, были очень яркими, с узорами, фрагментами цветов и деревьев, а зачастую на экране просто появлялись разные цвета, обведенные черными контурами, а также движущийся пейзаж, фрагменты рук и тому подобное... и мне опять-таки удалось не зациклиться на этих фильмах.
Народ стоял и снаружи... ночь была холодная и светлая... кто-то впал в панику, сел в машину и пулей умчался прочь... мне захотелось вернуться домой, но я знала, что садиться за руль было бы полным безумием. В абсолютном одиночестве стояла Бонни (дама Хью Ромни)... я коснулась ее руки, и мы улыбнулись друг другу, понимающе и заботливо... на улице стоял "Далше". Я села в автобус одна, и там я услышала и почувствовала души живущих в нем людей... мы (я и автобус) отправились в путешествие во времени, и я очень хорошо узнала всех... я прошла в глубь салона и обнаружила человека, чье лицо было выкрашено наполовину в золотистый, наполовину в серебристый цвет, с густой копной вьющихся волос, человека, который прежде казался мне страшным и непонятным"...
...это был Пол Фостер... "посмотрела на него и поняла. Раньше костюмы Веселых Проказников казались странными, а теперь они были прекрасны и вполне уместны. Я вспомнила афишу, которая была приклеена на потолке во "Фри пресс", когда наша редакция располагалась под радиокорпорацией... это афиша к постановке "Бороды" с надписью "Грах рур ограрх... лев-львица... ох грар..." (что-то вроде того) ...и в то мгновение я точно знала, что это значит.
Я вдруг прозрела. Сейчас я уже этого не помню, но в тот момент все встало на свои места и наполнилось смыслом, и я вслух сказала: "Ах, ну конечно же!"... как же я раньше всего этого не видела, как же я не понимала всех этих вещей и противилась им. Продолжалось это недолго и больше не повторялось.
Была там одна колдунья, очень добрая, она излучала самые теплые и приятные флюиды. Она носила одеяние из красного бархата и была уже немолода - ни дать ни взять настоящая колдунья. Я была рада, что она тоже там. а она улыбалась, все понимала, получала удовольствие и по-матерински опекала тех немногих, кто не очень хорошо на все реагировал.
Еще была одна девушка, которая вела борьбу с Богом. С ней были друзья, и, по-моему, через несколько часов у нее все прошло. А один человек полностью ушел в себя... я хочу сказать, впал в ступор, потому что мы пытались вывести его из этого состояния, но так и не смогли установить с ним контакт... он был моим приятелем, и в какой-то степени на мне лежала ответственность за его возвращение в город... в прошлом он не раз лежал в психиатрической лечебнице - отсутствие связи с реальностью и тому подобное, и, когда я поняла, что происходит, я стала умолять его не пить Прохладительный Напиток, но он меня не послушался... и вышло очень скверно. Насколько я знаю, скверно восприняли кислоту только эти двое, правда, я уверена, что общалась далеко не со всеми.
Я уже рассказывала о магнитофонной записи ("А мне все равно!.. мне все равно...") и о том, как она использовалась впоследствии. Шоу-бизнес".
...Шоу-бизнес - да - и нет - Клер летала под ЛСД, пыталась разобраться в том, что с ней происходит, не сошла ли она с ума и так далее, и тут раздался абсолютно безумный вопль:
- А мне все равно!
И потом:
- Рэй!.. Рэ-з-э-э-эй!.. Мне все равно!
Даже и такой маниакальный вопль в обычных условиях невозможно было бы расслышать из-за всеобщего грохота и суматохи Теста, из-за оглушительной музыки "Благодарных Мертвецов", по крайней мере он ни за что не прозвучал бы так явственно, не будь он принят микрофонами, не пройди через усилители и не выйди из гигантских театральных рупоров...
- А мне все равно!
Это было как раз то что надо для таких, как Клер, Клер, которая думала, что она сходит с ума,- голос впавшей в бредовое состояние женщины женщины, испытывающей наркотическое возбуждение, да к тому же усиленный так, точно рвался из нутра каждого, кто был в комнате, точно раздавался в каждом мозгу. А покровитель Клер, ее импровизированный гид, вновь заключил ее в объятия и сказал: "Это они сделали такую запись. Это всего лишь мистификация. Ее Хью Ромни придумал". Ну что ж, это было похоже на правду. Хью был актером, превосходным сатириком, а также мистификатором и проказником... И действительно, в промежутках между воплями несомненно раздавался усиленный микрофоном голос Хью:
- Дамы