Лиссабонский договор: как Португалия отказалась от войны с наркотиками и выиграла
Текст: Никита Сологуб
Португальский округ Лиссабон известен не только мысом Кабу-да-Рока, пляжами Кашкайша и серпантинами Синтры, но и особым географическим положением. С одной стороны, эта точка Европы, наиболее близкая к марокканскому побережью Африки, с другой — к Венесуэле и другим южноамериканским странам. Как следствие, именно в Лиссабоне пересекаются наиболее крупные поставщики наркотиков. В этом, несмотря на южный колорит, вполне себе европейском городе, где в парке днём в воскресенье может проходить стихийная техно-вечеринка, а в любом неприметном подвале — прятаться магазин виниловых пластинок, уличные торговцы предлагают приобрести запрещённые в России вещества чуть ли не на каждом шагу.
Тем не менее, пока в России глава ФСКН Иванов подозревает иностранные спецслужбы в том, что именно они поставляют «спайс-убийцу», вице-спикер Госдумы Железняк рассказывает об изобретённом в гитлеровской Германии «адольфине», а продавцы булочек с маком из Воронежа отправляются в колонию на восемь лет, в Португалии цифры говорят сами за себя: на миллион человек здесь приходится три смерти от передозировки, тогда как в России — все 60.
Жоао Гуляо — директор SICAD (General-Directorate for Intervention on Addictive Behaviours and Dependencies ), местного аналога ФСКН с той лишь разницей, что португальский директорат — это не силовая структура со своей армией оперативников и следователей, а объединение специалистов из разных сфер. Не похож Гуляо на Виктора Иванова ни по манере общения, ни по биографии — если рабочее кресло россиянина находится в здании за высоким забором, попасть в которое без труднодоступной аккредитации не сможет ни один журналист, то португалец принимает зарубежных гостей как старых знакомых в своём кабинете и самостоятельно приносит кофе; если россиянин — друг президента, который, по некоторым данным, в 1990-е крышевал наркотрафик в Петербург, то португалец всю жизнь проработал врачом и начинал свою карьеру с самых низов. Свой рассказ он начинает издалека и просит запастись терпением.
«В середине ХХ века, когда закончились колониальные войны, люди стали возвращаться в Португалию с приобретёнными привычками не только к постоянному насилию, но и к употреблению наркотиков», — рассказывает Гуляо. Параллельно португальцы воспринимали опыт других стран: студенческие волнения в Париже и революция хиппи во Франции виделись им как всеобщее стремление к абсолютной свободе, неотъемлемой частью которого были эксперименты с наркотиками. «В то время все пробовали любые вещества без разбору», — говорит Гуляо. В 1974 году в стране случилась «революция гвоздик» — с длившимся 50 лет периодом диктатуры «Нового государства» было покончено, а её последний наследник — 80-летний Америку Томаш — выслан в Бразилию.
«Португальскому народу дали свободу, но не объяснили, как ей пользоваться», — объясняет доктор Гуляо. В середине 1980-х число наркозависимых в Португалии составляло около 100 тысяч человек — это 1% населения — многие из них умирали от передозировки и болезней, сопряжённых с небезопасным инъекционным потреблением наркотиков. Наркотики стали главной проблемой самой западной страны Европы.
К концу десятилетия в Португалии начали появляться частные центры реабилитации, в основном религиозные, деятельность которых практически не регулировалась государством. Узнав, что в России подобные центры существуют до сих пор, а основатели некоторых из них даже занимают высокие государственные посты, глава португальского ведомства эмоционально удивляется. Сам Жоао Гуляо в то время работал доктором в обычной клинике, затем прошёл несколько заграничных тренингов по работе с наркозависимыми и понял, что без помощи государства решить проблему наркомании невозможно.
К середине 1990-х в Португалии существовало 18 государственных центров по работе с наркозависимыми, управлять одним из которых — в южном регионе Алгарве, наиболее проблемным из-за своей близости к Африке — довелось нынешнему главе ведомства. Спустя несколько лет работы и дискуссий с экспертным сообществом португальское правительство пришло к выводу о том, что в таком тонком вопросе, как взаимодействие с наркопотребителями, нельзя ограничиваться лишь ультимативной формой приказов, поступающих сверху вниз, и выстроило горизонтальную структуру: министерство финансов, пополняющее бюджет центров вне зависимости от их эффективности, SICAD и, наконец, сами центры, осуществляющие непосредственное взаимодействие с наркозависимыми.
Каждый месяц, рассказывает Гуляо, он, как глава директората, проводит совещания с представителями 11 министерств, чтобы вместе вырабатывать решения насущных проблем. На вопрос, зачем в этом участвуют представители всех министерств, наш собеседник отвечает обобщённо: «Все привыкли понимать под зависимостью только алкоголь и наркоманию, но мы пришли к более широкому толкованию этого слова — есть зависимость от казино, есть зависимость от интернета, есть зависимость от WarCraft — в наши центры могут обращаться люди, страдающие от любой из них».
Дискуссия о том, как общество должно обращаться с зависимыми, кипела в Португалии несколько десятилетий. Первая попытка поставить в ней точку состоялась в 1998 году, когда под контролем правительства — прежде всего Минздрава — была сформирована рабочая группа из специалистов из разных сфер медицины, которые в течение года путешествовали по миру и перенимали опыт других стран. По завершению этого длительного исследования эксперты выработали стратегию по работе с зависимостями — небольшой 30-страничный документ. «Это наша Конституция», — смеётся Гуляо. Все её положения сводятся к главному, объясняет он: зависимость — ещё не значит болезнь, и если она мешает человеку жить, то этот человек должен получить альтернативу.
Наиболее ярким примером такой альтернативы стал метадон, который поддерживает жизнь героинозависимых. Раньше метадон был разрешён только в двух центрах по работе с зависимостями, лицензию на его распространение также могли получить частные компании. Но спустя несколько лет после запуска метадоновой программы её эффективность стала очевидна — теперь метадон есть в каждом центре. «Метадон — это то, что помогает зависимому от опиатов оставаться в социуме, то есть, по сути, он является выражением всего, что было заложено в нашей стратегии, её главных задач — стремления интегрировать зависимых в общество и создать позитивную дискриминацию», — говорит он.
Последний термин Гуляо объясняет на пальцах: наркозависимый, обратившийся в один из центров и заявивший о том, что нуждается в помощи, обязательно получит эту помощь, вплоть до устройства на работу. В Португалии даже есть специальная программа, по которой государство трудоустраивает наркозависимых в небольшие частные компании и в течение полугода платит им зарплату, пока человек окончательно не социализируется. Таким образом, работодатель избегает рисков, а работник — возможности увольнения. «Зависимость — это социальная и здравоохранительная проблема, но не криминальная», — заканчивает свой рассказ Гуляо.
В португальском наркозаконодательстве есть понятие порогового количества. Оно существует и в России — например, 0,2 грамма героина в кармане здесь значат лишь состав административного правонарушения по статье 6.8 КоАП, однако на практике сотрудники правоохранительных органов в большинстве случаев «доводят» различными методами вес изъятого у задержанного вещества до значительного размера, которые необходим для привлечения уже к уголовной ответственности по статье 228 УК.
В случае с героином «значительный» размер в России начинается с 0,5 грамма. В Португалии же всё обстоит несколько иначе — пороговым количеством для героина, MDMA и амфетамина здесь считается один грамм, для кокаина и морфина — два грамма, для опиума — десять граммов, а для растительного каннабиса — 25 граммов. «При этом, даже если вы по неосторожности перешли тонкую грань, визуально отличить 25 граммов марихуаны от 26 довольно сложно — преступником вас всё равно вряд ли назовут», — объясняет Ракиль Лопес, сотрудник технической команды Комиссии по предотвращению наркозависимости, ещё одного механизма взаимодействия с зависимыми.
Система выглядит просто: полицейский, арестовавший человека за нарушения, связанные с наркотиками, задерживает его и отвозит в специальный суд, который в течение нескольких часов определяет, хранит ли задержанный вещество для личного употребления или для распространения. В большинстве случаев опасения в распространении наркотиков не подтверждаются. Тогда суд выписывает человеку направление в Комиссию, куда он должен прибыть в течение 72 часов. Лопес признаётся, что посещение Комиссии остаётся формальностью, однако если задержанный не придёт, то он не исполнит распоряжение суда, а это, в отличие от хранения психоактивных веществ, уже будет считаться правонарушением. Наркотики, к слову, не изымают.
Во время нашего разговора у стойки ресепшена появляется молодой португалец со своей девушкой, который объясняет сотруднице Комиссии, что несколько джойнтов, с которыми его задержали, нужны ему лишь для того, чтобы «приятно провести время», и в подтверждение показывает справки с места работы и учёбы. Его тут же отпускают. Так проходит работа с 85% посетителей Комиссии, объясняет наша собеседница. Оставшимся 15%, у которых специалисты видят признаки зависимости от наркотиков, предлагается различная помощь — от трудоустройства и направления на курсы повышения квалификации до помощи с жильём и поступлением в университет.
Понести реальное наказание можно лишь в случае повторного столкновения с полицейскими в течение полугода, однако и в этом случае потребителю грозит не заключение под стражу, а лишение социальных выплат либо общественные работы. Повторно попадаются, по словам Лопеса, всего 5% от числа «клиентов» Комиссии. Наркозависимым штрафы не назначают — его можно получить только при повторной поимке на потреблении наркотика в рекреационных целях. В год через Комиссию проходит порядка восьми тысяч человек, ведь на сегодняшний день более 90% зависимых португальцев уже являются регулярными клиентами различных наркослужб страны. А независимых потребителей различных веществ с отсутствием проблем и жалоб государство предпочитает просто оставить в покое.
Неразговорчивый таксист долго ищет нужный адрес — он находится на цокольном этаже типового блочного дома, которыми усыпаны окраины Лиссабона. На двери нет вывески, поэтому складывается ощущение, что это — подсобное помещение для уборщиков. Однако стены внутри увешаны плакатами с изображением человеческого тела, на котором указаны наиболее безопасные места для инъекций, картами окраин Лиссабона с отмеченными на ними «горячими точками», фотографиями болезненно худых, но улыбающихся людей, и слоганом «Get connection, keep in touch». Приветливая девушка объясняет, что посещение этого места должно оставаться анонимным, а те, кто о нём знает, найдут его и без вывески.
Это офис организации Ares do Pinhal, которая работает над снижением вреда от наркопотребления. Раньше он находился в криминальном районе — трущобах Казал Вентозу, но к началу 2000-х власти приняли решение о его расселении. «Из-за безработицы единственным источником существования семей из этого района (всего их было порядка 500) оставалась наркоторговля, и этот район десятилетиями был её центром. Остановить трафик полицейские не могли, район жил абсолютно автономно, действуя по своим экономическим законам, построенным на наркоторговле. Однако власти нашли решение, заключив неписаный договор с местными жителями: они прекращают продавать наркотики, взамен им дают хорошее жилье в новом районе, а их местные лачуги сносят. Большинство согласились на такой шаг», — рассказывает руководитель программы Эльза Бело.
Система взаимодействия программы с наркозависимыми проста: человек приходит, рассказывает о своей зависимости и его тут же вводят в программу. Никакие документы при этом не нужны — зачастую у людей, страдающих от наркозависимости, их попросту нет. «Тогда мы помогаем им вновь стать гражданами. Вообще это главное — дать людям, которые много употребляют, много пьют, понять, что существуем мы и что мы не забываем о них», — говорит наша собеседница. Вступить в программу могут и иностранцы.
У организации есть мобильные офисы — минивэны, которые выезжают в районы проживания потребителей наркотиков. Такие офисы работают в Лиссабоне уже десятилетие. Помимо профилактических материалов (одноразовых шприцев, трубок для курения крэка, презервативов), у них есть право на выдачу медикаментов, в том числе метадона, а также препаратов для лечения туберкулёза и ВИЧ. До середины 1990-х годов сюда поставлялся налоксон — препарат, работающий как антидот при передозировке опиатами, однако позже финансирование сократили.
На вопрос, не возникает ли у сотрудников офиса проблем с полицией, Эльза отвечает отрицательно. «Сейчас полиция — это часть нашей системы, это наши друзья. Раньше, до декриминализации, мы с ними боролись, не выдавали им пациентов. Но сейчас такого нет. Я не знаю, наверное, где-то кого-то и бьют, но это — отдельные маньяки. Системно такого не происходит», — размышляет она после нашего рассказа о том, что в России наркозависимые очень часто становятся жертвами полицейского насилия.
Микроавтобус с метадоном курсирует по лиссабонским районам с десяти утра до восьми вечера, всего в городе работают две таких программы — по западному и восточному округу. Работают в каждом вэне по три человека — два соцработника и одна медсестра. Локация меняется каждый час, и все клиенты программы знают, что автобус не задерживается ни на минуту — у сотрудников программы нет обеденного перерыва, а значит, заезжать за кофе и сэндвичами они должны по пути с одной точки в другую. Как объясняет Эльза, автобус всегда останавливается в малоприметных местах: например, сегодня первой точкой на маршруте стала автостоянка у шоссе, над которым возвышается холм с несколькими десятками полуразрушенных лачуг. Это и есть знаменитый район Казал Вентозу, в котором теперь живёт лишь несколько десятков семей, отказавшихся сотрудничать с властями.
Интерьер душного автобуса аскетичен — несколько ящиков со шприцами, презервативами и медикаментами, в дверь вмонтировано окно, за ним — старенький компьютер, рядом — полуторалитровая бутылка с метадоном, по запаху — банановый сок. К моменту приезда автобуса на стоянку его уже ожидают шесть человек, стоящих под палящим солнцем. У каждого из них, объясняет Эльза, есть личный идентификационный номер — чтобы употребить метадон, достаточно назвать лишь его, а не паспортные данные. На экране всего три графы — имя, номер и статус: помимо зеленой галочки — «В тюрьме», «В больнице», «Утерян», «Погиб».
Один из соцработников, седой разговорчивый мужчина, болтает с участниками программы, одной рукой вбивает номер в компьютер, другой — нажимает на поршень бутылки с метадоном. Клиент опрокидывает стопку с розоватым веществом, запивает водой и уходит. За первые пять минут свою порцию получают десять человек. Люди в очереди — одетый по рэп-моде человек с золотыми зубами и кепкой New York, анорексичного вида женщина в татуировках, её подруга с большими тоннелями и человек в костюме, будто только что вышедший из офиса транснациональной корпорации, — давно знакомы друг с другом — они делятся последними сплетнями, смеются и обсуждают политику.
Одному из посетителей нужно лекарство для профилактики туберкулёза — ещё осталось немного, поэтому он тут же его получает. Другой принёс использованные шприцы — их можно сдать в автобус для безопасной экологичной утилизации. Третьему — неожиданно крепко выглядящему высокому мужчине — метадон наливают почему-то не в пластиковый стаканчик, а в герметичную закрывающуюся колбу. Выясняется, что он — офицер полиции, который пришёл к автобусу, чтобы взять препарат, в котором нуждается один из задержанных. «Я начал работать в полиции в 2000 году, тогда всем было плевать на тех, кто употребляет наркотики, если ломка или ещё что-то — никакой помощи не оказывали. Но потом министр внутренних дел издал специальный приказ — теперь, если задержанный за какое-либо правонарушение говорит, что зависит от опиатов или от чего-то ещё, мы обязаны сделать так, чтобы он чувствовал себя нормально. Метадон — самое популярное решение», — объясняет он.
Правил в мобильном автобусе немного — запрещены любая агрессия рядом с ним, употребление героина и торговля наркотиками. Ещё одно обязательное условие — нельзя пропускать рентгеновское обследование на туберкулёз, для проведения которого раз в месяц приезжает специальная мобильная группа. Если пропускаешь его больше чем один раз, тебя исключают из программы заместительной терапии.
За две минуты до отбытия автобуса к следующему пункту назначения на холме появляется бегущий человек. Он перепрыгивает через три ступеньки, несмотря на то что одет в пляжные шлёпки, вытирает лицо футболкой от пота, роняет бутылку с водой и, метнув на неё взгляд, решает не тратить своё время. Вся команда автобуса уже села внутрь, когда он — худой и взмокший — наконец настигает его. Выпив заветную жидкость, он не торопясь шагает обратно.
Полицейский участок прибрежного района Лиссабона находится рядом с портом, здесь же располагается и штаб-квартира португальских ВВС. Входя в здание полиции, по привычке ожидаешь увидеть пьяных задержанных, выглядывающих через стальные прутья камеры, но вместо этого лишь удивлено озираешься на цветы по углам и красивый ковёр на полу. Аккредитовавший нас на посещение отделения полиции офицер не говорит по-английски: переводит его коллега, сержант с татуировками на полруки.
Сами полицейские как будто бы и не знают, что рассказывать, поэтому для начала прибегают к сухой статистике: 82% задержанных за связанные с наркотиками нарушения — потребители каннабиноидов, попадаются повторно только в 5% случаев, около 85% задержанных по результатам собеседования с Комиссией признаются не страдающими от зависимости, а рекреационными потребителями.
На вопрос, часто ли полицейские подбрасывают наркотики, чтобы добиться возбуждения уголовного дела и улучшить отчётность, офицер отвечает с широкой улыбкой: «Наша задача — вылавливать очевидных торговцев наркотиками и тех, кто употребляет наркотики на улице. И те и другие попадают в суд, который решает их дальнейшую судьбу. По сути, сейчас городские полицейские настолько интегрированы в систему здравоохранения и взаимодействия с наркопотребителями, что нам даже в голову не приходит что-то подбрасывать — мы не заводим уголовные дела и наша зарплата никак от их количества не зависит».
Единственный способ получить премию для офицера по работе с наркозависимыми — это поучаствовать в операции по перекрытию канала наркотрафика. К сожалению для нашего собеседника, происходят они нечасто и в большинстве случаев за пределами Лиссабона. Однако, осекается он, полицейские тратят много времени на профилактические работы — например, следят за наркоторговлей на музыкальных фестивалях. За день до нашего разговора в Лиссабоне закончился NOS Alive c сильным электронным лайнапом, однако мы не заметили там ни одного полицейского. «Там мы работали конспиративно, в форме, конечно, никого не было, чтобы не смущать народ. Но обошлось без происшествий, мы даже никого не задерживали», — смеётся офицер Нельсон Рибейру.
На просьбу вспомнить последнюю крупномасштабную операцию офицер рассказывает об изъятии десяти килограммов героина и трёх кокаина, которое произошло в начале 2015 года. «У нас нет задачи накрывать всех, кто употребляет, если человек курит джойнт рядом со своим подъездом, то мы, скорее всего, пройдём мимо», — говорит он. «Мы просто часть общей государственной системы профилактики злоупотребления веществами», — переводит татуированный сержант задумчивые слова офицера, искренне не понимающего (или слишком убедительно изображающего непонимание), что такое «повышение раскрываемости» и ради чего его российским коллегам нужно гнаться за количеством уголовных дел. «Конечно, — говорит он, — раньше в Лиссабоне были районы, в которых число наркоманов зашкаливало, поэтому работающие в там полицейские вели сразу несколько уголовных дел и получали за это премии, но сейчас такого нет — честно говоря, сейчас наша работа стала не очень сложной», — объясняет он.
Таким районом когда-то была и Санта Морариа — с десяток переулков на вершине одного из многочисленных лиссабонских холмов, прямо под знаменитой церковью Граса, которую видно с любой точки на побережье. Этот район — один из самых мультикультурных в городе, здесь лавочки с индийскими специями соседствуют с пакистанскими продуктовыми, а на углу, покуривая косяк, стоит афроамериканец, беседующий с двумя аргентинцами.
«Назвать это место неблагополучным сейчас нельзя — это почти центр города, и большинство местных жителей, хотя и приехали издалека, уже интегрировались в португальское общество. Три года назад тогдашний мэр Антониу Кошта перенёс в этот район свой офис, чтобы стать как бы ближе к народу. После такого шага бизнес поспешил начать инвестировать в район, здесь стало действительно безопаснее — просто наркоторговцы не делают это так открыто. То, что сделал мэр — это очень американский шаг, но он сработал», — рассказывает Рикарду Фуэртес, сотрудник местной программы снижения вреда, которая называется «Проект „Морариа“». Сейчас социалист Антониу Кошта больше не руководит администрацией города — после двух побед на выборах в Лиссабоне он решил двигаться дальше и поучаствовать в борьбе за пост губернатора.
«Проект „Морариа“» работает пять часов в день пять дней в неделю. Руководит им известный на весь мир ВИЧ-активист Луис Мендао, которого сами сотрудники проекта за глаза называют «большим братом». Сам он употреблял героин десятилетиями, а потом стал заниматься ВИЧ-активизмом, борьбой за доступность антиретровирусной терапии и лечение гепатита С. Помимо руководства «Проектом „Морариа“» он занимается адвокацией доступа к профилактике и лечению: Луис — президент португальской группы ВИЧ-активистов по доступности лечения GAT. Большую часть времени он колесит по миру, участвуя в различных конференциях и встречах активистов, фармкомпаний и политиков.
«Я живу в Лиссабоне всю жизнь и знаю, поверьте, о многом. Мне есть с чем сравнивать — в 1986–1987 годах, помню, порядка трёх четвертей всех арестов и уголовных дел в Лиссабоне было связано с наркопреступлениями, а сейчас их около 20%. И ВИЧ сейчас менее распространён — тогда среди потребителей заражены были до 70%, сейчас — не более 20%», — объясняет он. Улучшение ситуации в последние годы — во многом заслуга экс-мэра, который, к примеру, переместив свой офис в Морарию, распорядился не только отремонтировать здания, но и создать различные социальные проекты — от кружков вышивания до программ общественного здравоохранения.
Дроп-ин-центр программы снижения вреда находится в подвальном помещении в одном из оживлённых переулков этого некогда неблагополучного района. Пока сотрудники «Проекта „Морариа“» курят на улице, многие из местных жителей успевают поздороваться с ними и поделиться последними новостями. «Сейчас мы тут, конечно, свои — нас все знают. Раньше было немного хуже, раза три мы даже полицию вызывали. Но в целом никогда какой-то всеобщей агрессии к нам мы не чувствовали. Думаю, во многом так вышло из-за авторитета Луиса», — объясняет Рикарду.
После полуденного перерыва «Проект „Морариа“» открывает свои двери. Из колонок звучит регги, на столе разложен виноград, девушка, одна из сотрудниц офиса, в спешке заканчивает нарезать сэндвичи. Первым в помещение заходит немолодой транссексуал — он ждал открытия минут десять, — болтает с сотрудниками, берёт чистые шприцы и уходит. Другие посетители «Проекта „Морариа“» никуда не торопятся — они заворачивают, едят и забирают еду с собой, звонят по местному телефону, пользуются бесплатным интернетом или смотрят телевизор.
По атмосфере происходящее похоже на уютную воскресную тусовку на квартире с закусками и лимонадом. «Мы с самого начала задумывали сделать этот проект так, чтобы люди понимали, что это их место, что им нечего бояться, что тут никто их не дискриминирует и не учит жизни — они просто могут прийти, посмотреть фильм, почитать, отдохнуть под вентилятором — на кондиционер у нас денег не хватает», — говорит Рикарду, открывая пачку с трубками для крэка. Появление этих трубок в «Проекте „Морариа“» — его небольшая победа. В течение нескольких месяцев сотрудники программы собирали статистику, чтобы доказать в мэрии сегодняшнюю популярность крэка и вытекающие из неё риски распространения туберкулёза и получить на них деньги.
Метадона в «Проекте „Морариа“» нет — это классическая программа снижения вреда, в которой раздаются только профилактические материалы. Паспорт для её посещения не нужен, поэтому некоторые местные жители — даже не наркозависимые — приходят сюда просто так, чтобы перекусить бесплатным сэндвичем. «Для многих наркозависимых это второй дом, в котором всегда можно надеяться на помощь — нуждающимся мы можем помочь, например, с восстановлением паспорта или трудоустройством. Когда человек употребляет, он забывает не только о своих нуждах, но и о своих правах. Проект помогает им вспомнить о них. По-хорошему, такие места должны существовать в каждом районе. Мы выбрали именно Морарию, потому что она десятилетиями была местом обитания мигрантов и других социально незащищённых групп, раньше это было гетто преимущественно для арабов и проституток», — говорит Рикарду.
После того как часы работы «Проекта „Морариа“» заканчиваются, мы идём пить лимонад вместе с его сотрудниками в кафе под церковью Граса. Активистка, приехавшая из Маврикия на стажировку в Лиссабон, жалуется на то, как что власти её страны стали выделять на программы снижения вреда меньше денег. Однако узнав о том, что в российском бюджете такая статья расходов вообще не предусмотрена, она замолкает и говорит, что никогда не думала о том, что такое в принципе возможно.
Источник: furfur.me
.