Лёха Никонов - Медея
«Медея» - пятый сборник стихов питерского поэта Лёхи Никонова. По его личному признанию - самый постмодернистский из всех. «Мне кажется, что в «Медее», я наконец высказался достаточно ясно по поводу всего того, что меня волновало в эти три года и высказался, отказавшись от прежней, присущей мне манере или, правильнее сказать, тактике «выжженной земли». Здесь сжигать уже нечего. И если раньше я страховался уличными приёмами и внешним романтизмом, то сейчас, полагаю, смог отбросить эти костыли. Тот накал, которого я пытался достичь в самой поэме, касается также и каждого стиха сборника в отдельности, которые составляют с поэмой, или даже поэмами, один неизменный текст. Если хотите, это как спутавшийся навеки клубок шевелящихся змей».
Налицо явная смена поэтического курса. Или как выразился сам автор — всё это «левый поворот вправо».
Слова...
Слова нарушили молчание
и, выполняя обещание,
я начинаю говорить.
И ночь шевелится и время -
в происходящее не верю,
но перед вами на бумаге
история моя кричит
пожаром, бурей, пьяным штормом.
- Ужели это всё слова?
Но за задёрнутою шторой
царапает стекло листва.
Я дверь ещё не открываю,
ещё не найдены ключи -
недолго постояв у края,
навечно замолчишь.
Мы всё узнаем и про это.
Её не отражают зеркала,
её преследуют поэты,
и вот она
в пяти шагах,
за этой дверью,
в театре, интернете и стихах.
В происходящее не верю.
Теперь мы связаны одной
судьбой, любовью, страшной маской.
Над нами месяц голубой,
и он по-прежнему прекрасный.
Я буду слушать каждый вздох
из губ твоих,
и чтоб ты не сказала,
я передам, всё, что смогу,
что нам судьба наобещала -
гореть с тобой в одном аду,
во всём всегда быть виноватым.
И через это я пройду -
суждения черни бесноватой,
аплодисментов шум пустой.
Над нами месяц голубой.
И это, как приказ о наступлении,
как объявление войны,
мы совершили преступление
и требуем не тишины -
проклятия!.. Но слово сказано,
записано, осуждено.
И перед нами, то прекрасное,
которое на всех одно.
16.00. 11.07.10.
Мне подарили розовые розы...
Мне подарили розовые розы
за то, что я свои угрозы
так срифмовал, что в горле ком.
Давайте лучше о другом;
стихи не стоят разговора,
и однозначно - большего позора,
чем быть ментом, наверно, нет,
и что через десяток лет
изменится картина мира,
... всё это было, было, было...
Всё те же счёты с жизнью, хоровод.
Но это говорит народ,
мешая прозу со стихом.
И пусть мы ходим под кнутом
в стране, которой больше нет,
но вот, что скажет вам поэт
- Россия больше, чем страна
и даже целый мир. Она одна.
Ей место в сердце,
а на карте -
один мираж.
Мне выборгской сороки стук
куда роднее,
чем гимна ошалевший звук,
что снова пламенеет.
И те же морды говорят,
что этак, а что так.
Но бледно-розовый закат
словами не отменишь.
И розы на полу, в грязи
останутся цветами.
Рабы останутся людьми.
Менты - ментами.
02.25. 12.11.09.
Имена давно известны.
Имена давно известны.
Кто-нибудь начнёт.
Не спасут бронежилеты
и охрана не спасёт.
Не спасут косые стены,
что видали столько драк,
над Кремлём ещё взовьётся
чёрный-чёрный флаг.
Катилина! Майнхоф! Че Гевара!
Только так. Свобода или смерть.
Много лучше анархистом,
чем барыгой умереть.
Без борьбы нет права жизни.
Пусть слова хоть что-то значат.
Очень скоро анархисты
будут действовать иначе.
18.38. 20.04.11.
Я вычисляю время по стихам
Я вычисляю время по стихам -
смотри конец.
Не верю я ночным звонкам,
биению сердец,
любви все ночи напролёт,
газетам, дуракам
и телевизору, что врёт,
не верю облакам,
что по небу летят, летят,
куда, Бог знает кто,
не верю тем, кто говорит
про это и про то.
Так смотрят преданно в глаза -
причины, следствия и связь.
Не верю чистым небесам,
не верю тем, кто власть.
Не верю даже голосам,
что лезут из души.
Не верю в город Амстердам,
не верю в миражи.
Не верю перелётным птицам -
словам, которыми пишу,
но перед следующей страницей
от нетерпения дрожу.
20.20. 19.10.09.
Моя Россия сидит в тюрьме
Моя Россия сидит в тюрьме.
Не зарекаюсь и три в уме
держу - тюрьма, сума,
про третье - сойду с ума.
Без предложений и заказов,
без выражения любви,
я вызываю одним разом
видения мои.
Они совсем, совсем иные,
в них нет животных и людей.
В соседней клинике больные
становятся еще больней.
Мой слог однообразен - знаю,
но что мне заумь или ум,
ведь я не притворялся, что летаю
среди застывших белых лун.
Не перечёркивал рассвета.
Кровь сапогами не топтал.
Из чёрного, как ворон, пистолета
я никого не убивал.
02.50. 28.11.09.
Медея, Макбет или Морок...
Медея, Макбет или Морок,
не всё ль равно?
Ведь неуместно
мешать лаванду, дурь и порох.
И что кому-то интересно -
не повод издавать тираж
и пачкать полки новой книгой.
В которой призрачный пейзаж
и явь оказывались липой,
секундой между ты и я,
определённым многоточием.
Пусть осознание нуля
поможет ритуал закончить.
Отрезок, вырванный из дна
между спектаклем и антрактом.
В котором наша жизнь ясна.
В котором ночь пойдёт обратно.
22.00. 05.10.12.
из поэмы «Макбет»
Остановись минута,
Ты ужасна.
И, если что-нибудь кому не ясно,
То вот вам мой ответ -
Разгаданный секрет забудется -
Останется лишь недосказанность
Без уничтоженного бурей знака.
Меня читают по губам
Корнеева и Пастернака.
Злодейство и кинжал,
Побольше трупов -
Читатель должен быть доволен.
Но это вовсе не разгадка,
И тайна тайной остаётся.
Смотри чернила вместе с кровью
Размазаны по переводу Пастернака,
И музыка верёвкой вьётся.
Смотри - Дунсениан
Под властью англичан
Теперь навеки.
И Шотландия моя
Под гнусной властью короля.
Проклятое, кошмарное видение,
Но властная судьба меня ведёт
Туда,
Где завершается строка.
И где меня хватает за колени
Дункана мёртвая рука.
07.10.
Она хотела этого сама
Она хотела этого сама.
В глухом подвале ухали колонки.
Кто знает, сколько выпила вина
и сколько водки.
В мобильник плакала, кричала
всем окружающим угрозы,
что ничего не означало
и долго-долго лила слёзы
на вытертую стойку бара.
Над ней смеялся страшный Бог.
А я, Вы знаете, Варвара
у ваших ног.
Я вас прекрасно понимаю.
Когда любовь оскалит морду,
мы ничего не выбираем.
В колодец, в омут, в пролитую воду
утопленник, влекомый камнем,
таким же образом спускаясь,
не волен выбирать,
толкая дно реки плечом.
Варвара, вы здесь не при чём!
Всё это жизни вечный рок -
где было счастье - оказалось горе.
Таков неутешительный итог.
Но эта ночь, где по колено море.
Бухай и нюхай со стола,
забудь про прошлое навеки.
Жизнь - не кино и не игра,
любовь - не вздохи на скамейке.
17.40. 26.05.10.
От черёмухи ночь побледнела...
От черёмухи ночь побледнела,
белый май закружился в дожде,
поворачивая налево.
Никаких не хочу миражей,
никакой наркоты и болезней,
прочей дряни, что я воспевал,
где закат мою бедную песню
жарким пламенем целовал,
чтоб её каждый город услышал,
и читал по губам старательно.
Ничего не бывает лишним.
И дорога кровавой скатертью.
00.28. 23.05.10.
Я выпью за стены больницы
Я выпью за стены больницы,
за всё, что меня порочит,
за пьяные русские лица,
за тех, кто торчит на игле,
за коммуналки, за белые ночи,
за то, что накаркали мне.
За шум поездов, за крапиву,
за горькую кровь городов,
за жёлтую пену залива,
за гон петербургских дворов.
За славу, за оскорбления.
Я пью за веселую дрянь.
За то, что без всяких сомнений.
За утра бессонную рань,
в которую больше не верю.
За ночь в полицейском участке.
За маску прекрасной Медеи,
залитую чёрной краской.
01.22. 05.10.11.
На пушкинских весах
На пушкинских весах я взвешиваю слово.
Ночь, солнце и луна. Как будто
полвторого,
но время - ширма для поэта.
Через какие-нибудь три недели - лето,
потом инфляция, война... Раскрасьте
всё это красным Цветом. Счастье! -
вот всё, чего хотите вы:
ягнята, свиньи или львы,
шакалы,
волки и легавые,
и левые и правые.
Потом - всё было, было, было.
И улыбается могила,
раскрыв вонючий чёрный рот.
А может, всё наоборот?
Какая разница?
Спускаясь
по тёмной
лестнице
подъезда,
я жду страданий, а не счастья.
И мне совсем не интересны
мечты, которые сбылись -
пустая человеческая слизь.
Мне тошно от людей,
я сам себе противен.
Тем временем начался ливень,
и гром за тучею стучал,
как Фёдор Тютчев обещал.
Я вышел на проспект. Я оглянулся.
За перекрёстком влево улица
светилась ясным тихим светом,
понятным для поэта.
Я повернул туда, прибавил шаг,
ведь я увидел этот знак
того, что близится развязка
и скоро упадут все маски.
Которые скрывают пустоту,
беспрекословное молчание,
и неземную красоту,
и обещание.
02.40. 07.05.09
Снова ночь...
Снова ночь. Пустая комната,
из которой я уеду.
Рифма - проклятое золото
обрекается поэту.
Веселее этой меры
только смерть под топором.
Эти золотые стрелы -
просто звёзды за окном,
просто пытка, испытание
на жестокий рок.
Так любое расставание
превращается в итог.
Так любое наше слово -
искажение и ложь.
Ночь, квартира, поражение,
я в стихи втыкаю нож.
Чтобы век остановился
и споткнулся на листке,
чтобы белые страницы
обезумели в тоске.
03.00. 29.05.10.
Я вижу...
Я вижу, как горит двадцатый год,
как кровью изошлась химера.
Как обезумевший народ
за ноги вешает премьера.
На Лобном месте пахнет анашой
и тёплой кровью алой, как заря.
И это всё так хорошо,
как жизнь, прожитая не зря.
00.30. 30.05.10.
из поэмы «Макбет»
Мак Дауэл сбежал,
И я остался сам с собою.
Возьми меня за руку, не дрожи.
Мы раньше бредили одной любовью,
Но это были только миражи.
Так преступив однажды пару трупов,
Всем остальным уже не счёт ведёшь,
А так... всё забываешь. Дай мне руку.
Мы слизь речённая есть ложь.
Но мысль настолько же коварна!
Смотри - кровавая разорванная рана,
Кинжал, торчащий из груди Дункана
Блестит, как Вифлеемская звезда.
И всё, что мне тогда наобещала
та ведьма...
Я - Кавдорский Тан!
Мак Дауэл сбежал
И значит, он убийца!
А мы не будем прятать лица,
Мы выйдем, и народу скажем,
Кто истинный преступник.
Тот, кто остался иль сбежал?
Как будто признавая всю вину в кредит,
а в доказательство - кинжал.
О, Леди, он блестит, как тысячи алмазов,
Как ваши бирюзовые глаза.
Одним ударом, без сомненья, разом -
Вы помните свои слова?
Теперь мы на вершине Ваших снов.
Что с Вами?
Вас тревожат трупы?
Они молчат. И нет той силы,
Способной их разговорить.
Им путь один - глубокие могилы,
А нам -
Жить на вершинах горних,
Где лишь один закон - желание двоих.
Поэту не достанет воли
Закончить этот окаянный стих.
Но я договорю, мне автор не помеха.
Но сколько крови!.. Пусть всё уберут
Служанки... И побольше воплей, Леди.
А лучше позовите слуг.
07.10.
За что мне дали все слова
За что мне дали все слова,
возможность говорить, что не хочу?
За что суровая молва
и очередь к жестокому врачу?
За что мне видеть разрешили,
что недоступно прочим рифмоплётам?
За что мне лёгкое пришили
отравленным железом к рёбрам?
Зачем падучая, что пляшет предо мною,
кидает на сырой, холодный пол?
Зачем на завтра планы строю?
Так героинщик ждёт укол
в паршивой клинике, хоть знает,
что не получит свой приход.
Во что со мной сейчас играет
две тысячи одиннадцатый год?
Фонтанка упирается в Неву
И вместо флагов на домах рекламы.
Октябрь выкрасил собой листву
В саду что слева.
Если же направо -
увидишь крейсер, что уже не выстрелит.
Но, Боже мой, как было б круто!
А солнце прячется за крышами
И поворачивает утро.
02.05. 07.03.11.
Вот белый лист...
Вот белый лист бумаги,
авторучка,
час ночи и прикуренный косой.
И много надо ли отваги,
чтобы заполнить лист пустой?
Чтоб он дрожал передо мною
от мечущихся страшных фраз.
Но то, что было пустотою
окажется в который раз
совсем не тем, что представлялось,
когда от дыма жгло глаза.
Когда звенела тишина, когда казалось,
что жизнь прекрасна и проста.
Но стоило взглянуть на дату,
на почерк, на размер, на строй.
Словами не расскажешь правды.
Передо мною - лист пустой.
01.00. 26.04.11.
из поэмы «Макбет»
Эй, лорды... Кто на троне?
Угрюмый призрак и тиран.
Страна вся корчится в агонии.
Куда меня привёл обман?
Мы стали лучше?
Ночь яснее?
Или день искрится серебром?
Но золотые цепи всё длиннее
И всё дороже этот трон.
Меня пугают неприличием,
Но разве это поважнее
Убитых снов? Я их количеством
Заполнить весь театр успею.
Меня не переубедить,
Я видел, знаю, я уверен,
Чтоб жизнь свою не зря прожить
Я должен верить этим ведьмам.
Мне перевод отнял язык
И Леди исчезает в книге
И остаётся только миг,
Да косвенные ненадёжные улики.
21.30. 05.10.12
Вилы гроз...
Вилы гроз держали меру,
черти резали расход,
разукрашенную стерву
мазал ярко-красный рот.
Дрожь коленей, точно кража
и такая же гроза.
В небе Сам Себя расскажет.
Током выжжены глаза.
Передел последних истин
обещает пустоту.
Морок, яма, громкий выстрел -
я всё это украду.
Или в яму вновь зарою
через горловой разбег.
Где медведи снова воют,
где на крышах чёрный снег.
22.35. 26.07.11. - 12.20. 02.06.12.
Оказалось - тоска бесконечна
Оказалось - тоска бесконечна.
Ночь прекрасна, любовь пуста.
И однажды, осенним вечером
разольются дождём города.
И однажды... в какую минуту?
все слова превратятся в разгон.
Я тебя никогда не забуду.
Здесь дорога как полигон.
Здесь аллея, которой полвека,
Здесь пропавшая жизнь и строка.
Пять таблеток и полчеловека,
да обрывок чужого стиха.
01.50. 11.08.12.
Когда ты выйдешь из клуба
Когда ты выйдешь из клуба
и поедешь домой в метро,
избегай мусоров и будь осторожна
у входа в подъезд. Ничего
больше не бойся.
Бояться на деле нечего.
Мы уже все потеряли.
Нам осталась какая-то дружба,
что не делает чести мужчине, а женщину,
в сущности, оскорбляет.
Здесь уже ничего не играет,
то есть музыки нет в помине.
И слова от стенки к стенке летают,
будто бы их приговорили
быть произнесенными, испачканными.
Вчера на концерте была драка.
У меня болят все пальцы
и голос дрожит от страха.
Что забыто все то, что было;
комета, глаза, признания,
любовь, голоса, чернила,
время и расстояние.
02.40. 22.06.09.
Звёзды падают в овраг
Звёзды падают в овраг,
кто там притаился?
Буквы ставятся не так,
Помогайте, птицы -
Кар-кар-кар!
и Тиу-тиу!
Расскажите всему миру,
что я падаю всё ниже
вместе со звездой.
Авторучка снова пишет
синей пустотой.
Ночь прекрасна,
жизнь пуста,
вечность невозможна.
Смерть прекрасна и проста.
Всё совсем не сложно.
01.10. 25.11.09.
из поэмы «Макбет»
Дым из дыма,
Мимо, мимо
Безобразной красоты,
Мимо ветра и воды,
Мимо пламени и пепла,
Мимо жизни, мимо ветра
В грязный накалённый чан.
Замок, башня, ночь, изменник.
Лес укажет, кто наследник.
Выйдет всё наоборот
И направо - поворот.
Реки, травы, шум реки.
В небеса идут полки.
Дым из чана - там звезда,
Кровь и мёртвая вода.
Лес из леса,
Ночь из дня.
Власть из крови и огня.
Пыль лаванды, белена,
Маки, вереск, мир, война -
Пусть мешаются отравой.
Три-два-раз - ползёт змея
прямо из небытия.
06.12.
Самодержавная страна...
Самодержавная страна.
Мы что-то сочиняли, жили.
И начиная с Александра Пушкина
Нас убивали и любили.
Читатель, жертва и палач
имён перечислять - к чему?
И не услышать жалкий плач
ни Богу, чёрту, никому.
Мы на Голгофе наших книжек,
н раю своих аудиторий.
Нас ваши внуки будут слышать,
И сочинять про нас истории.
Что власть? Позорное клеймо
на лбу тирана. Нос утиный.
Над еле дышащей страной -
тень малорослого кретина.
Но разве было не всегда?
Поэтому нам дар и дан.
И снова уезжают поезда
В холодный город Магадан.
14.10. 20.08.11.
Pro et contra
Надо мною три метра земли.
Хоть я здесь, но меня больше нет
и теперь из моей судьбы
вы штампуете трафарет.
А барыги делают деньги
из моих ненормальных слов,
и сопливой красивой нимфетке
очень нравится стих про любовь.
И она, задыхаясь, читает
мою бедную белую книжку.
Ну, а я упираюсь ногами
в деревянную сгнившую крышку.
Ах, прошу, перестань, это глупо.
Ведь стихи - унизительный рок,
где кривая разорванной мысли
получает последний итог.
А потом это всё исчезнет.
Возле кладбища грязный лес.
Я кричу из колючей бездны -
меня нет! я исчез! я здесь!
Срок закончен и хватит про слёзы,
про непрожитые года.
Я всегда ненавидел берёзы,
это значит, любил их всегда.
Как меня переврёте, знаю.
Что мне зло? что добро? что мораль?
Я приблизился к самому краю,
за которым далёкая даль.
Надо мною три метра земли,
небеса в голубой диадеме.
Я собой представляю нули,
километры, стихи, недели.
Но из прожитых дней не жаль
ни минуты, ни даже строчки
и на месте слово печаль
я поставлю три чёрные точки...
16.20. 29.10.09
из поэмы «Макбет»
Бирманский лес весь красный от листвы,
Как ведьмы предсказали - движется.
И движется на замок.
Хватит фальши!
Так обнажаются в предсмертии ноли
И видно всё, что было недоступно раньше.
Что очевидность лишь кулисы.
За ними прячется кровавый архетип,
Пылающий оскаленным огнём.
Но я сжимаю меч - он весь горячий.
Мне наплевать и речь здесь не об этом.
Я убивал людей десятками и чаще
И был тогда солдатом верным,
Но стоило зарезать их вождя:
Макбет - изменник и тиран.
Любая кровь пролита зря,
Всё остальное - лишь обман,
Интерпретация, ходули для мозгов.
Гламистский Тан... Я им останусь,
И если для кого-то кровь
Дункана отличается от остальной,
Что я пролил воякой верным... -
Мне наплевать. Нет крови голубой!
Она у всех такая же, как листья на деревьях,
Что окружили Инвернес.
Бирманский лес, Бирманский лес...
Макдуф и Росс, и добродетельный Ментейс
- Меня, вы думаете, чище?
Но всё не так!
И я с мечом
Один, отряды англичан недалеко
И всех вас, верных, где-то тысяча.
Но ваша честь - рассудок и закон,
Моя - свобода без предела.
Я не иду за вами на поклон,
К пустым иллюзиям... Измена?
Пусть так!
Но если проиграю, вы сыну Бланко
Руки будете лизать.
И он про это тоже знает.
Оно понятно, ведь рабу
Куда милей хозяин - лицемер.
Ему так легче.
Я не раб. Я свою совесть покалечил.
И я - Кавдорский Тан!
Всё может быть. Теперь я знаю.
Причины, следствия - всего лишь
миражи.
И я, конечно, проиграю.
Но выиграл кто?
Я расскажу об этом слушателям в зале.
Моя Шотландия - провинция Британии
И вся свобода в королевском нужнике
На сотни лет вперёд! О, это настоящая
победа
Над злом сегодняшним для будущего
рабства!
Вы принесёте англичанам голову
Макбета?
Что ж - я готов. Но знаете...не стоит клясться
Словами - верность, честь, добро.
Ведь вам не просто повезло.
Вы - куклы, что поэт расставил
Вокруг меня и в этом зале.
Но я останусь навсегда!
Где пустота отчаянно звенит
И безупречная холодная звезда
Над белой крепостью бессмысленно блестит.
02.35. 25.03.11.
Из зелёного пламени
Из зелёного пламени
мокрых лесов,
из ревущего гула
чужих голосов,
точно принцип,
касающий общее место,
караулит мой стих
конвоир неизвестный.
Штык под рёбра!
Но разве зима не прошла?
Разве доза не стоит укола?
Снова тёмные русские города
выползают из чернозёма.
16.40. 30.03.10
Видишь, ангелы надо мной...
Видишь, ангелы надо мной
не похожи на тех, что прежде.
Песня стала совсем другой,
чтоб любовь задохнулась в надежде.
На колючую ясную дань,
на приказы, которых нет.
Видишь, ангелы надо мной
и у каждого пистолет.
Я ломаю руками лёд,
чтоб страна захлебнулась от слёз.
Этот город меня убьёт
и засыпет листвой берёз.
Кроме морока этих признаний,
смысл которых унизит стих -
только музыка и расставание,
да и то одно на двоих.
16.40. 18.05.10.
Давай, учи меня терпению
Давай, учи меня терпению
своими жалкими словами,
но в эту ночь, уже последнюю,
декабрь закружится над нами.
И ты, и я - мы одинаковы
перед безумием зимы,
ведь то, что было дважды сказано
не стоит этой тишины.
Учи, учи меня молчанию,
когда орёт безумная толпа,
не забывай про обещания,
но помни, что любовь слепа.
Последние ноли исчезнут:
их было три - ты поняла?
И пусть услышит эта бездна
мои жестокие слова.
00.24. 31.12.10.
Я всё еще поэт...
Я всё еще поэт и на концертах
я прыгаю в толпу, играю дурака -
дрожит от нетерпения строка,
натягиваясь на резьбу
упрямого стиха.
Бумага двадцать сантиметров
в ширину.
Автоматическая ручка стала красной,
и потекла рекой напрасной
в другую сторону.
Я знаю это место:
здесь происходят чудеса,
здесь притворяться неуместно.
Глаза в глаза.
Лицом к лицу
с проклятой бездной,
в которой вертится пожар
из ничего, что неизвестно.
И продолжается кошмар,
проклятия, угрозы, оскорбления,
слова без всякого стыда.
Я всё ещё поэт и без сомнения
ещё горит моя звезда.
15.25. 07.05.09. - 15.35. 18.05.10.
Кровавые капли рябины
Кровавые капли рябины,
фонарь и дорога тиха,
лишь изредка автомобили...
О, дайте мне слов для стиха!
Мне только этого надо,
а всё остальное - без мазы.
Ведь жизнь лишь цветная заплата
на вечности перемазанной.
О, дай же мне времени мету,
чтоб знать, что такое снова.
И воздуху, ветру, свету
разбега на рифму и слово.
04.30. 28.09.11.
из поэмы «Макбет»
Жар пламени...
Кишки наружу...
Весь двор завален трупами.
Прозрачная звезда блестит над замком.
Всё вижу ясно...
Чёрный, красный...
И черви жирные в глазах у мертвецов...
Макдуф позвал британцев ... предал всех...
Свою страну...меня...кого ещё?
Я для него - чудовище, убийца...
Грязный моралист...
Какая добродетель?.. Кровь везде!
Но я не отступлю.
Пусть победитель пишет пьесу.
Я землю грызть не буду
Перед Малкольмом и Макдуфом.
Пусть ты не женщиной рождён,
А чьим-то добрым духом.
Я вижу ясно - ночь пройдёт
И звёзды упадут в пространство.
Мне тошно от морали вашей так же,
Как вам
От моей жизни страшно.
Вон труп, что скорчившись
Валяется в углу.
Глаза навыкат,
В луже крови.
От него воняет.
Мерзкое зрелище.
Но ведь он - герой. Не так ли?
Всё смердит
В объятьях смерти.
Исключений нет.
И вот, что скажет вам Макбет -
Здесь каждый мнит себя порядочным?
Но толку?
Воняют трупы одинаково.
Ну, двадцать, тридцать лет.
Кому осталось - сорок.
Но всё равно смердеть в гробу.
С позором, без позора,
Богатым, бедным, добрым, злым...
А труп застыл.
В глазах остекленевших - пустота
И безразличие. Ему не важно,
Что победила доброта
В той пьесе.
Издевайся же поэт!
Мой меч в руке, я слышу песню.
Я - Тан Кавдорский. Я - Макбет.
19.00. 24.03.11
Мы хищники...
Мы хищники. Мы это заслужили.
Мы не позорили свой стих.
О, белый хлеб буржуазии,
среди софитов голубых.
Тебя топтали наши сапоги
в столичных клубах и театрах
и рвали на куски стихи
и ставили под дула автоматов
то, что на деле только звук,
произнесённый словно бы нигде.
И разорвался этот круг
на безымянной высоте.
21.35. 17.02.11. - 16.30. 08.01,12.
Разговор с издателем о поэзии
- Есть много слов несказанных и прочее...
Мои стихи становятся короче
и мата меньше, чем тогда.
Зато, я знаю как звезда
срывается и падает в Неву,
из-за того, чего я не пойму,
но смею в рифму поместить,
что стала проще и спокойней.
- Простите, а на что собрались жить?
Такое публику не беспокоит,
здесь нужен правильный подход;
вам следует стихи набить любовью
по самый шиворот и, если вы не идиот, -
насилия, порнухи, больше мата -
вот, что читателю сейчас надо.
- Но я всё это рассказал
уже давно и эту тему,
как современный Марциал,
я превратил в свою систему, стиль.
Поверь, я это проходил.
Жил как собака или кошка,
что, в общем-то, одно и то же.
Плевал в литературу жарким матом,
блядей, как Богоматерь возносил.
Я мой народ позорил стадом
и точно плетью буквы бил
советским, монотонным ямбом,
где мат служил мне запятой.
- Вот! Что истеблишменту надо!
Им надоел их голубой,
жеманный, женский, нудный стих.
Им грязи дай!..
- Эй, стоп! Но я для них
не написал ни строчки
и для чего мне начинать?
Мне «Буквоеды» не нужны.
- Постойте, но вы мне должны...
Поэт бьёт издателя в лицо и забирает
рукопись.
19-20.08.11.
Мне говорят...
Мне говорят, что всё прекрасно,
что в этом лучшем из миров
претенциозны и ужасны
булыжники моих стихов.
А люди любят, солнце светит
и даже кто-то говорит,
что по известной всем примете
весна начнётся раньше.
В чём же дело?
Скажи, тебе ещё не надоело?
Но я готовлю вас к такому веку,
в котором не узнаете себя.
Пускай горят библиотеки
в жестоком зареве огня.
Мы всё пройдём и встретим молча
двух следаков из пятого отдела.
- За что сожгли библиотеку ночью?
- Так революция хотела!
Потом расстрел, но без черёмухи
и взгляд реальности исчезнет
в последней неизвестной пропасти,
а здесь останутся стихи и песни.
01-02.10.
На твоих доспехах
На твоих доспехах
ползари танцует.
Гром гремит и небо
надо мной рисует
три цветка и ножик,
что разрезал тучу,
из которой дождик
выскочил наружу.
Я пишу Вам это,
несмотря на вьюгу,
несмотря на ветер,
что кричит за лугом.
Солнце плавит зелень
и ничто сверкает.
Здесь никто не верит
и никто не знает,
в чём причина песни
или сила танца.
Молоток диверсий,
гибель Розенкранца.
Рот горит от крика -
пустота играет,
прячется улика
и собаки лают.
Перестань об этом,
я хочу лишь правды.
Но рука поэта
славит звездопады,
воспевает будни,
чёрный лёд и лужи,
осень с листопадом.
Голосом простуженным
говорит порука,
Что всегда права.
По бумаге кругом
Движутся слова.
05.12.
О чем здесь говорить?
О чем здесь говорить?
Всё ясно. Лишних слов не надо.
По краю облака сиреневая нить
сливается с разорванным закатом.
И видишь предумышленную связь
минувшего и завтрашнего плена.
Но есть такое, что умеет ждать.
Сегодня, завтра, может быть, наверное.
Хотя, возможно всё гораздо проще
и прав здесь не поэт, а произвол.
Проспект, ещё один проспект и площадь.
Александрийский столп свой делает укол
в кривое опрокинутое небо.
Всё для того, чтоб не пропала зря
бессонница упрямого поэта.
И утром вспыхнула жестокая заря.
03.05. 10.04.11
Разве можно узнать...
Разве можно узнать и понять как
говорит о себе, сам с собою век,
но развяжет, отпустит на волю страх
и кричит в темноту пустота - нет!
Но стучат в моём сердце слова - пусть
от стихов мне всё хуже и хуже жить.
Но зато с каждым днём всё яснее суть -
я когда-нибудь разорву нить
сомнений, испуганных букв дрожь
и останутся звёзды, луна, ночь.
И пускай все стихи суета, ложь.
Надо мною опять только небо и дождь.
20.10. 28.11.11.
Мой резон
Мой резон превратиться в страницу,
где отсутствует фотография.
Объектив изменяет лица
и делает их неправильными.
Эти слова были не лишними
и, полагаю, совсем не последними.
Потом я куда-то вышел -
там не было пространства и времени.
Шум и гам, пустота беспредела,
власть звенящих в кармане ключей.
Два куплета, четыре припева
и привычный порядок вещей.
03.48. 15.02.11.
Infamia
Выборг, Лазаревка, станция.
Электричка выползает
как последняя инстанция.
В голове собаки лают.
Тамбур с пьяными солдатами
и пустой вагон.
За пропущенными датами
вспомнишь питерский притон.
Там расклад, мечты и шлюхи,
вера в истину стиха,
окровавленные руки
и другие берега,
вдавленные в гладь гранита.
Помнишь взгляд той пьяной стервы?
Двери в прошлое закрыты.
Всё мечты, туфта, химера,
болтовня, пустая трата.
Всё равно ты не поверишь -
так ответил я солдату,
что спросил - Куда ты едешь?
00.00. 10.08.11.
Медведи воют
Медведи воют, лес гудит,
в котле шевелится зараза.
Но кто здесь
сумасшедший и бандит
и повторение рассказа,
продажной пьесы, прочей ерунды?
Бурлит котёл унылой песней,
слова в которой вроде-бы просты,
Но невозможно их поставить вместе.
Шотландский пёс, грузинская пантера...
Что здесь к чему?
Чего она хотела -
Та Леди в белом платье и слезах,
что руки тёрла? Бесполезно!
Костёр, дремучий лес, повязка на глазах.
Всё остальное неизвестно.
10.30. 24.06.12.
Они вошли туда вдвоём...
Они вошли туда вдвоём
и не заметили друг друга.
Но что тебе в четвёртом сборнике моём,
в котором три кромешных круга.
Для черни, для поэта по судьбе,
которая заранее известна,
которая по маленькой тропе
нас выведет из сумрачного леса
к зияющим высотам городов,
где наш огонь - луч света в тёмном
царстве
и нет ни слежки, ни доносов, ни погон,
что на плечах у государства.
Гори же греческий костёр,
сжигая все иллюзии дотла.
Моя мечта и мой отсроченный позор,
моя высокая, гранитная скала,
в которую колотит океан
и сплетни разбиваются о землю.
Они вдвоём ступили на капкан
и, значит, кто-нибудь из них уверен.
00.30. 08.04.12.
Mea fides
Тебя я истине и правде
предпочитаю.
Пусть дурак,
что тащит на себе
холодный мрак познания,
считает утешением химеру
и собственную меру понимания.
Я слаб, ничтожен, груб, ужасен
в сознании и без,
и надо мною властен
кривой, ничтожный бес.
Но я тот миг всё время вспоминаю,
когда у самого у края кричал:
- Зачем меня оставил? -
опять всё те же слёзы лью,
и я Тебя люблю, люблю.
Мне место - ад, я знаю, знаю.
Но истине и правде
Тебя предпочитаю.
05.00. 13.10.09.
Пусти на бумагу жизнь
Пусти на бумагу жизнь -
она запоёт грачом.
В холодную ночь ложись,
не вспоминай ни о чём.
Меряй свою версту
горем, зимой, слезами.
С горькой слюной во рту.
Под синими небесами.
Важен не стук колёс -
поезд летит в никуда.
Снега, зимы и слёз
хватит на все года.
Верь в бесполезность «нет»
пока не сошёл с ума.
Ночь, преступление, бред,
город, стихи, зима.
30.12.09.
Число дорог...
Число дорог
Исчезнет в дали -
Кляни клинок
Холодной стали.
У ног икон
Чему дающих?
Устроит гон
На день имущих.
В траве кулик
Ревёт - пропало.
В железный крик
Лом идеала.
Рука стрекот -
Кому охота?
Живой завод
Трубит чего-то.
Мысла свирель
Ложится в ноги.
И только тени у дороги.
30.08.11
Я варвар
Я варвар! Я коверкаю слова.
Я вор - краду всё, что забыли.
Я провокатор. Дважды два -
не обязательно четыре.
Я самозванец, дезертир, развратник,
всё, что угодно, только бы не ты.
Пусть на меня нацепят ватник
и вместе с прочими - в Кресты.
Там люди в четырех стенах ломают
кошмарный призрак бытия.
И улыбается охранник,
который выстрелит в меня.
07.46. 08.01.11.
из поэмы «Макбет»
Но что это? По мне ползут кровавые жуки...
Прочь, прочь... и что с руками?..
С них не содрать Дункана кровь,
Что расцвела кошмарными цветами.
На небе пляшут ведьмы и зарницы,
Земля уходит из-под ног
И если раньше в чаще пели птицы,
Теперь медведи воют из берлог.
И призрак старика передо мною,
Фальшиво кланяется и смеётся.
А если я глаза закрою,
То слышу, как опять поётся
Та песня мертвецов. Мы жили, были...
И я как будто бы уже в могиле.
Хватит!
Остановите эту пьесу.
Или это жизнь?
Спектакль и актёры?
Поэт, рояль и чёрные кулисы?
И гнусные проклятые узоры,
Что музыканты за спиною
Вырезают
Из никому ненужной тишины.
МакДауэлл сбежал - я знаю,
Но я забыла правила игры.
Достаточно!
Довольно!
Умоляю!
Кровавые жуки, личинки между пальцев...
Старик всё шепчет что-то по-шотландски...
Остановите балаган... я умираю,
А это значит, что упали маски
Со зрителей, актёров и с меня, и с мужа
И вместо трона - яма мертвецов.
А под ногами -
Кровавая неряшливая лужа.
И не хватает больше слов.
15.30. 23.03.11.
Я ничего не написал...
Я ничего не написал за два месяца
и солнце во дворе все деревья изранило,
и золотая в небо лестница,
кажется, уже навсегда отставлена.
И подлое время кричит в капкане
своё безразличие опрокидывая
и всё что запишется в этой тетради -
исчезнет, как страница варваром выдранная.
И, значит, герой мой в объятиях ночи,
столетия меряя авторучкой,
окажется в пустоте неточной
от литературы навеки отлученный.
Что-ж! Это реакция очевидности,
известный ответ для зарвавшейся челяди.
Вчера на коленях молившей о милости
у неба себя забирающей вечности.
Я думал когда-то:
слова - динамит,
разрыв бытия, невозможность пространства.
Но видите, как за поэмой бежит
простой страшный миф, и всё это прекрасно.
Пусть было, как будет в разрыве огня
вселенной, распахнутой над домами.
Где не было и не будет меня
в кровавом закате грядущего мая.
Так ночь обесценивая маршруты,
не ищет союзника, тычет в упор
и мимо опять утекают минуты,
не складываясь в стихотворный узор.
Вот так бытие оставляет в покое
тюремщика, узника, даже судью.
И нет ничего от свободы и воли.
Оставьте хотя бы надежду мою!
Оставьте в покое поэтово слово.
Что вам до него? Ваша участь - лабаз.
Но вновь Прометей в свои цепи закован
и снова стучит за указом указ.
За пропастью пропасть шагает умело
и жизнь остаётся навеки и за
народом, судьбой, пустотой, беспределом,
что смотрят в мои глаза.
06.12.
Так пусть загорится
Так пусть загорится
весь город огнями,
что люди у неба выдрали,
а время, замученное в капкане
завоет на дыбе молитвами.
12.
Когда я схватил авторучку
Когда я схватил авторучку,
залязгали поезда.
Когда я схватил авторучку,
то в центре у всех новостроек
зажёгся неясный огонь,
и рухнуло всё остальное.
В прожорливой пасти пожара
пропавшая жизнь полыхала.
Из этого жарева, дыма,
что выглядел так красиво,
как солнца багровый закат -
прямая дорога в ад.
Дорога, как порошок,
что сыпется около ног.
Я был там и видел так много,
что понял пора назад.
Но только бумага бледнеть перестала,
на ней оказался расклад.
В котором разборки и драки,
простые слова и шприцы,
грязные деньги, дешёвые бляди,
статья два два восемь,
и в воду концы.
00.28. 21.04.10.
Это вечер
Это вечер окрасил карниз
розовым и сиреневым.
Господи, отелись! -
кричу за поэтом Есениным.
Он срезал звезду, а я,
не выражая страну,
рифму мою поверну
в сторону небытия.
Пусть исчезает в пространстве
и пропадает навек.
Ночь, три разреза на маске.
На небе сидит человек.
Крик оказался ненужным,
а наши поступки позами.
Вечер закрасил лужи
сиреневым и бледно-розовым.
02.25. 26.08.12
Всю ночь...
Всю ночь я слушал их базар,
окно бледнело.
Я даже спорить перестал,
я ничего не сделал.
И вместо выстрела в поддых
или ножом в живот -
я молча слушал глупый стих
и песни, что орали мимо нот.
Потом я попрощался, сдерживая злобу,
я ничего не сделал, а ведь мог их
уничтожить
одним стихом, строкою из Медеи.
Но что стихи? Они мне надоели.
Проклятый звон в ушах ежеминутно
требующий что-то,
Чего понять мне никогда.
Кавдорский Тан мне сквозь века на ухо
шепчет,
что эти песни не исчезнут.
Но что с того, когда такая пустота
вокруг. И ни огонь, и ни вода -
распахнутая дверь, четыре с половиной
ночи
и прочее, и прочее, и прочее.
04.00. 24.08.11.
из поэмы «Макбет»
Власть из власти,
Болью в боль.
Перепуганные птицы
Над поруганной землёй.
Королей незваных лица,
Песня без начала и конца,
Слово бесконечность - непонятно.
Двери начинаются с крыльца.
Огонёк гори-гори обратно
И сюда, вернувшись, не спеши;
Ночь темна и люди, точно звери,
И слова настолько хороши,
Что не двинутся Бирманские деревья.
Кречет в небе, голод, бунт.
Два. Двенадцать. Страшный суд.
Трижды крутом
Раз-два-три.
Кровит руку до зари:
Ритуал, зарок, судьба,
Власть и вечная борьба,
Нож, деревья, замок, мрак.
Смерть в котле
И красный мак
Вперемешку с горьким тмином,
Вереском и розмарином,
Крыс и голубей глаза
И девичья слеза.
10.45. 24.06.12
Лихом помнить
Лихом помнить, прожить ни за что
сонный город, кошмар в проводах,
так снимая в передней пальто
прячешь дурь в чёрной кофты рукав.
Молний сверху не сосчитать -
их всегда было много для нас,
уходить - это значит не ждать.
Солнце, май и сияние глаз.
Разговоры, житуха, тоска.
Во дворе под гитару поют.
Это жизнь, если ради стиха
не считаешь пропавших минут.
Безупречный, намеренный вздох
означает конец всему.
Это просто чертополох,
ненужный уже никому.
23.20. 19.05.11.
Важнее ваших разговоров...
Важнее ваших разговоров,
нелепых судеб и смертей,
наглее наглых сутенёров
и солнца бледного бледней -
моя застенчивая Муза,
что проституткою слывёт,
не знает минуса и плюса
и песни дивные поёт.
Под крики, смех, аплодисменты,
под рёв тысячеглазых орд
она ломает монументы
и славит волю и народ.
Её дорога неизвестна -
я слишком глупый ученик.
Она не ищет себе места
на полках среди прочих книг.
Другое дело - двор, кабак, тетрадка.
Всё прочее - тоска и ложь.
Среди навязанного мрака
лишь Ты танцуешь и поёшь.
00.10. 12.10.12.
Письмо коринфскому другу
Судьба людей повсюду та же:
Где благо, там уже на страже
Иль просвещенье, иль тиран...
Здравствуй, Клавдий. Я здесь задержался.
Император и Консул все так же бодры
и успели к империи пару провинций
вернуть.
Мусора все наглеют, но это не ново.
Мы с тобой обсуждали все это, когда
ты заехал на пару недель,
а потом?
Слышал, где-то в Моравии служишь?
Что там?
Как и здесь умирают, рождаются?
Может, хоть где-нибудь что изменилось?
Впрочем, не думаю. Я?
Я все так же терзаю глазами бумагу,
как выражался наш друг.
Помнишь его?
Сын Ахилла! Кончил он плохо.
Говорят, не выходит из дома несколько лет.
Впрочем, что же плохого?
Он всегда был умнее
Чем мы...
Я все так же ору на подпольных концертах,
что я знаю, ты никогда не хвалил,
И возможно был прав. Что поделаешь?
При принципате
у патрициев быть в услужении - позор.
Мне плебеи милее.
Знаю, ты разозлишься, прости.
Так о чем я?
Да, Клавдий,
сколько дурь сейчас стоит у вас?
Говорят, дешевеет.
Здесь барыги наглеют,
извини, неприличное слово.
Если в Спарте терпимо,
то где-нибудь в Сузе
триста драхм уже стоит,
то, что у вас
насыпают на гульден.
В общем, всё как обычно
ни этак, ни так.
По соседству открыли кабак,
где ночами купцы трясут животами.
Зима вроде кончилась...
здесь не заметно.
Помнишь Селену,
гетеру из кабака, где мы пили еще в
девяностых?
Умерла от позорной болезни.
Представь?
А когда-то, ты помнишь -
с гладкою кожей
и узкими бедрами, как веселилась?..
О, жизнь, бесполезна!
Ты не согласен?
Впрочем, время заканчивать -
я выступаю прямо сейчас
в маленьком клубе, похожем на клетку.
Буду читать и нести всякий вздор,
которому, впрочем, искренне верю...
Да здравствует Цезарь!
Десятый год.
С приветом из столицы империи.
23.50. 15.06.09.
Макбет уже сошёл с ума
Макбет уже сошёл с ума,
Медея - террористка.
И сумасшедшие дома
мигают где-то близко.
Коринф, Дунсениан в огне.
Пусть жизнь шевелится во мне
страницами глухих проклятий
и слёзы льются на партере.
И я когда то тоже верил -
планета вздрогнет и проснётся,
но даже старая собака
от этих слов не шевельнётся.
И, значит, всё впустую? Может быть.
Но я не в силах стих остановить.
03.05. 19.08.11.
Монолог Ясона
Сограждане!
Ведь мы сограждане -
Достойнейший Креонт,
Мой родственник, почти отец
И вы, жрецы, из уст которых
Лишь голоса богов звучат?
Я вас приветствую!
Простите мой несносный говор,
Он выдает,
Что я не из сограждан ваших,
Но видя ваше превосходство,
Над тем, что видел...
Ну, а видел я немало,
Точнее видел много,
То есть видел...
Достаточно, чтоб видеть всё,
И видя это...
Итак... о чем я?..
О, Креонт!
И досточтимые жрецы Коринфа,
Я нас приветствую.
Приветствую я также и народ.
И хоть наречие мое
Не позволяет говорить красиво.
Но не могу здесь не добавить,
Что сделаю вас всех счастливыми,
Когда дадите править.
Я обещаю тучные стада
Для земледельцев,
Золото - купцам,
Высокому сословию -
Все почести
И право выбирать
Каких рабов куда пристроить.
Я - предводитель армии,
Меня послал тот случай,
Что вам не стоит упускать.
Что мне отец, жена и мать?
Для вас, о, граждане Коринфа -
Готов от них отречься.
Ради вас
На сотню подвигов готов.
И, если
Божественный Креонт
Мне даст благословение
На брак, то став царем
Я возвеличу доблести Коринфа.
И превращу ваш город
В пышный сад,
Где каждый будет рад,
Тому, что он родился
В стране, где правит почти бог.
Ведь я по доблестям
Геракла превзошел,
Да что Геракл?
(здесь автор требует аппарт)
Я вижу недоверие в глазах.
Все это так?..
Мне это снится?..
Коринф!
Ты будешь Греции столицей
И демократия, что я построю
Любую демократию на свете превзойдет!
Вина и хлеба будет вдоволь
И зрелищ ярких обещаю -
Вы счастье обретете
Под честным управлением Ясона,
Что будет Гелиоса почитать
И чтить Креонта как отца!
Ведь он великий муж!
Ему я буду верною слугою,
А вам правителем,
Что обеспечит истинный покой и счастье,
Которого достойны
Вы все без исключения!
Клянусь детьми
Своими и чужими!
Клянусь, что все отдам
Для города Коринфа!
10.09.
За оскорбление величия
За оскорбление величия,
за наркотические бредни,
за невозможное количество
стихов и песен - на колени!
Перед толпой или тираном...
Где жертва, где палач? Уволь!
Но на колени я не встану
перед крикливою толпой.
Ни строчки не отдам своей
для суетливого тирана.
Закрою тысячи дверей,
но знаю, что меня достанут.
За сны, в которых нет желания проснуться.
За ночь, срифмованную в пламя.
За то, что бредят эти улицы
моими одуревшими стихами.
13.20. 22.07.10.
Шекспир и Еврипид
Шекспир и Еврипид
меня не волновали
- мы ханку делали в подвале.
И запятые ставили не там.
Я так жалею, что исправил «Нехардкор».
Мне первая редакция милее.
И я не научился до сих пор
писать классическим хореем.
Куда пленительнее звон
согласных - твёрдых и колючих.
Вся жизнь осталась на потом
среди рифмованных тягучих
слов. Но сцена после чтения пуста
и так похожа на забытый мной подвал.
Коринф, Дунсениан,
Санкт-Петербург - условные места.
Но сцена после чтения пуста.
02.40. 02.06.11.
из поэмы «Макбет»
Она смотрела на руки так долго,
Что красный шар свалился в тёмный лес.
...Или это свет софитов?
О Боже, как сверкала сталь
В руках бандитов Тана.
Века дрожали топотом коней
И кровь свернулась в океанах,
И свет луны мерцал на ней...
Стоп!
Это преступление.
Но разве не преступна жизнь?
К чему теперь какие-то сомнения?
Коль ясно - ничего не стоит ничего. Луна,
держись
В холодном небе... но кровь стекает по рукам;
И это кровь не камертона,
Она не подчиняется стихам
И глупым разговорам.
Живая кровь по клавишам течет
И призрак старика... здесь... рядом...
Вот весь расчет на власть и почести?
Стоп, смерть!
И жизнь, остановись.
Но разве что-то значит это слово - жизнь?
Лишь календарь, тетрадка, талый лёд...
Сигнал трубит трубач...
Пройдет и это...
Все думают, сошла с ума?..
Скорее поняла,
Как метод прост
И в чём теряется вопрос,
Где контрапунктом смысл,
Как памятник застыл.
И что Макбет за золото убил... -
Расскажут так.
Но где свидетели?
Кто сможет
спустя пять сотен лет понять,
Что власть - есть философия окопа
И выбор между злом и меньшим злом.
Что он убил не для короны - чтобы
Связать себя одним узлом
с... добром.
И это Рубикон,
Коней звенящие подковы,
Поющий золотом рассвет.
Но почему так много крови
И что накаркал мне поэт?
Сойти сума? Исчезнуть в книге?
В аккордах воющей тоски?
Но сквозь разорванные крики
Царапают луну стихи,
Кровавые, как пятна на руках,
Но впрочем... хватит о стихах.
Я задыхаюсь в них столетия.
Мне красной краской мажут руки.
И воют зрители в театре,
Как озверевшие, взбесившиеся суки.
03.20. 03.18.11.
Ради Бога...
Ради Бога, ради счастья,
ради чёрта и мента,
ради верности и власти,
ради мёртвого Христа,
ради смеха и печали,
ради наших обещаний,
ради слов, что говорил
без надежды на прощенье,
ради меры, что убил,
ради вечного сомнения,
ради веры и беды,
что у каждого своя,
ради сладенькой воды,
ради грязного белья -
расскажи, как получилось,
чтобы всё остановилось
и осталась только ложь.
Я в стихи втыкаю нож.
13.50. 29.07.11.
Море волнуется раз
Море волнуется раз - это много.
Не говори, промолчи, уходи.
Это предверие эпилога.
Море волнуется два. Впереди -
свет фонарей и кривая дорога,
улица, ночь, две скамейки, подъезд,
лестница, дверь и всё та же морока,
прерванная переменою мест.
Два косяка, разговор про разлуку,
поезд, билет и такси до вокзала.
Я отдаю три стиха на поруку -
ты пожалеешь о том, что сказала.
Ветер сметёт эти жёлтые листья.
Всё остальное никто не узнает.
Рядом ли, далеко ли, близко -
ненависть ненависть кровью карает.
От душегубов до комедиантов
два-три шага - раз-два-три - говори.
Свет фонарей и кривая дорога.
Море волнуется три.
22.00. 07.01.12.
Грозная порода
Грозная порода
есть у сентября.
На стихи - полгода
я потратил зря.
Ни строки, ни рифмы
поза и вода.
Из какого мифа
вырвется звезда?
Чтобы три поэмы
спутались в клубок,
чтобы эти тени
сдвинули восток,
повернули запад
в сторону зари,
и на снежных лапах
под воду легли.
23.30. 24.09.12.
Я слышу...
Создан памятник мной...
Я слышу то, что невозможно,
я вижу, что не может быть.
Февраль Москву собою крошит
и сыпет розовую сыпь.
Я сжёг всю прозу из Медеи
и Макбет корчится в пыли.
Зима, февраль, конец недели.
Плывут по небу корабли,
я список их прочёл до половины.
Вокруг одни святые или судьи.
Но всё пройдёт как проходило.
Пройдёт прохожий - всё забудет,
Я бил поклоны неудачам.
Прекрасно всё, что было зря.
Над Ленинградом небо плачет
и разрывается заря.
Но памятник мой - он не из камня
и не из бронзы, что отлита.
Страницу жизнь переиграла,
которая для всех открыта.
15.32. 11.02.12.
Меня окружают плохие приметы
Меня окружают плохие приметы -
леса, голоса, дураки, километры,
отдельные главы английского барда,
друзья и шалавы, любовь и неправда,
бескрайние степи дурных выражений,
личнуха и оторопь самосожжения,
рисунок узоров, зима, что достала,
глаза светофоров и руки вокзала,
уроки латинского, звук из колонок.
Лакает из миски убитый котёнок.
Всё это, наверное, вечно как миф,
смотри - под балконом пылает Коринф.
22.45. 30.05.12.
Лети моя книжка
Лети моя книжка
Через необъятность времени
И забвение вечности,
Через крики и оскорбления,
Лети сквозь вселенную
И невидимую материю,
Через головы гордых
И объективных.
Лети в мой родной город,
Которого милее нет,
А потом через всю страну,
Словно нож распоровший крыло
У раненой птицы.
Протыкая пространство,
Лети моя книжка -
Я за тобой не успею.
Я оставляю тебя,
Так бросают в пути
То, что всего дороже,
Если хотят дойти.
Лети моя книжка!
13.40. 21.04.12.
Я расскажу про этот срок
Я расскажу про этот срок,
про пережитый дар,
про новогодний потолок
и чёрные глаза кидал.
Но небо в звёздах всё равно.
И это не приём,
и пусть всё проклято давно -
и скалится закон,
но ночь, как лезвие ножа.
Смотри как рвётся нить!
Я этим людям помешал
спокойно жизнь прожить,
За это ни прощения, ни слёз,
ни талого холодного вранья.
Не надо обещаний и угроз.
Всё это безразлично для меня.
О, бесполезная бредовая возня.
Гори Коринф, Москва и Прага!
Гори проклятая бумага,
гори вся жизнь пустым огнём -
вчерашним утром, этим днём.
Гори всё, что необходимо.
Рабы не проходите мимо!
Трагедия в разгаре, первая глава.
Молчание нарушили слова.
11.01.12
МЕДЕЯ
Мне отмщение, и аз воздам.
Песня I
Я вас приветствую, рабы!
Вы заслужили свой удел.
Свободный человек не будет
пресмыкаться;
Терпеть высокомерие богатых
И низость власть имущих.
Вам воля и свобода вовсе не нужны
И слушая мой монолог.
Вы думаете, что он касается событий,
Которые давно прошли...
Где те царицы, короли?
Что управляли городом, страною
И жизнью своих подданных?
Давно в могиле! А я, поэт, или актриса
И кулисы
Граница, за которой та другая...
Возможно так. Я приглашаю
Рабов, что приняли ярмо тирана,
Приветствуют его, гордятся тем,
Что их страна внушает страх
Соседним государствам. И всеми
признанный монарх
Владеет царством.
Я приглашаю вас, рабы!
Ибо свободных в этом зале нет,
И если б светотехник свет
Включил, я посмотрела
На то, что принято считать народом.
Но я - Медея. Не актриса,
И то, что вы считаете кулисами -
Кровавое пятно, отчетливый рассвет
И ничего другого нет.
Я та Медея, что считается злой ведьмой,
Убившей собственных детей и брата,
Жестокая, коварная...
Я навсегда оставила свой след.
Я посетительница ада.
История моя - игра свободных сил,
Где перепутаны добро и зло.
А вернее,
Где нет добра и зла,
А только лишь история Медеи,
Что предпочла
Позорной участи наложницы -
Свободу - от морали и любви.
Свободу - убивать.
Свободу - мстить.
Песня II
Жить или умереть?
Такой вопрос задаст другой.
Я выбрала тебя,
А значит, выбрала любовь.
А что любви помеха?
Тем более любви,
Которая купается в крови?
О, мой Ясон, мы реки крови будем
проливать!
И это будет наш венчальный пир.
Мой муж, у нас с тобою под ногами целый
мир!
Бери его, меня, руно
И знай - с тобою заодно Медея,
Без которой нет тебя,
Как без твоей любви меня.
И я тебе открою тайну -
Я
Явилась из небытия,
Как и все люди,
Но средь людей мне тесно, тесно...
Я знаю своё место -
Над пропастью, в огне,
В игре свободных сил.
И вот я встретила тебя. Ты ослепил меня,
Лишил покоя,
И если это называется любовью,
Я полюбила... Нет!
Сначала это был лишь тихий свет
От радости, что равного нашла,
Потом испуг, когда ждала,
Что ты придешь.
Ты помнишь? Помнишь?
Нет!
Нас теперь не остановишь!
Теперь мы вместе - ты и я,
И начинается с нуля трагедия,
В которой нет добра и зла,
Одна актёрская игра
Среди разорванного светом зала,
Где публика заранее устала.
Корнель, Сенека, Еврипид...
Какие имена!
И что же может предложить
Она?
Стихи проклятого поэта,
Который притаился где-то
За кулисами
И тянет срок развязки.
Надменен и жесток...
Но что нам с этого? Ведь пляски
На могилах мертвецов
В обычае страны, где все они живут.
Ясон, какое дело нам до них?
Они умрут, а мы останемся в веках!
Они валяются в ногах царя, а мы
Диктуем правила игры.
Я песни петь могу такие,
Каких сирены не поют,
И будущее изменить могу,
Но это ни к чему
Без равного себе,
Который может приказать толпе,
Не знает, что такое страх и неудача,
И не выносит плача.
Силён и горд.
Ясон, пусть рот
У мира окровавится.
Любовь моя границ не знает.
Ты - воля, я последний бунт -
И не Таврида, даже
Греция тебе не мера.
Весь мир у наших ног.
Бери его, а с ним меня,
Всё прошлое теперь - химера.
Песня III
Вот буква А, в ней белый свет
Дыханием предсмертным растворился.
Вот Б - Беда, которой нет...
Быть, Быть кричали этой ночью птицы,
Когда над морем штормовой грозой
Носился чистый и пустой
Небесный голос.
Вот В - Величие, что стало добротой
И сразу же исчезло.
Г - Горе, Грек. Гордыня, голубой
Туман, что падает из бездны небосвода.
Д - это Дар, который лишь природа
И боги могут отдавать, а человек
Принять или отвергнуть.
Железо - вот моя шестая буква.
Седьмая - Зло,
И в этом, о, высоконравственная публика
Мне повезло -
Терзания совести мне неизвестны,
Поэтому я достаю
Ту букву, что по-настоящему люблю -
Медея, Месть, Могила, Мрак.
Пусть удивляется дурак
Тому, что зло действительно прекрасно.
Мне крови красной вид
Глаза застит.
Месть может меньше, чем забвение,
А может и не так.
Пусть удивляется дурак,
Тому, что зло, действительно прекрасно
И пусть стихотворение летит
По залу тряпкой красной,
И ночь мне кажется такою яркой,
Какой не видела нигде.
Моей мечте не повторится,
Кричите надо мною птицы
В лазурной высоте.
Я - это Я! Ясон и Яд,
Которым я надолго отравилась
И если бы все дальше длилось
Наверное, сошла с ума.
Не для меня подобная тюрьма любви
И коль любовь тюрьмою стала...
Х! Это Хохот, что из зала
Когда-нибудь услышит глупый вождь
Купеческого судна...
У причала - Четыре лодки,
Шелест, Шум ветвей и дождь,
Что я вчера наобещала...
И карканье ворон преследует меня
Посередине февраля,
Я снова лишь актриса,
Которую на сцене точно куклу
Таскает за волосы
Огромная чудовищная крыса - судьба
И миф, где оказались только буквы,
И я опять одна, одна...
Так пусть дурацкий алфавит
Огнем сияющим сгорит.
Песня IV
Я здесь.
Коринфа уже нет.
Колхида снова оккупирована кем-то.
Пустая сцена.
Падает холодный свет.
И сколько стоили билеты
В сегодняшний театр - не знаю
И будто бы играю
Саму себя.
Медея.
Автор одиозен.
И говорят прогнозы,
И говорят журналы,
Что всё идёт к провалу.
И нет ни рая, даже ада,
В котором встретимся, Ясон.
Я здесь, на сцене, а Эллада -
Мой страшный сон.
Россия, сжалься надо мною.
Мне грязь в глазах мешает говорить
Но ты такая-же! До крови
Жестокая к себе,
И то, что ты услышишь,
Не ты ль сама?
Сошедшая с ума,
И мстительная будто?
Не ты ли зажигаешь утро,
Прозрачным перламутром рощ,
Своих лесов и городов?
Но что на самом деле?
Униженный народ,
Грязь, нищета и тирания,
Которая у вас в крови,
Война,
Коррупция власть предержащих...
Но вот с горящим факелом в руке Свобода
Поджигает города.
В чём здесь причина?
Узнаем ли когда,
Начнётся новый бунт
Кровавый и бессмысленный
В огне...
Поймёте ль почему
Медея
Сожгла Коринф, убила брата...
Я, посетительница ада,
Тысячелетняя загадка.
Кто разгадал меня?
Причина,
что я здесь,
какая?
Коринфа уже нет,
Как многих государств,
Тому свидетели вы сами.
И в городе, что упираясь небесами
В коричневое мясо площадей,
Где полицейских больше, чем людей,
Читаю монолог и Еврипида
Цитировать не позволяю, ведь его цена
Ещё дешевле, чем цена Ясона.
Я здесь и зритель полусонный,
Пришедший на классическую пьесу,
Сочтёт неинтересным
Мой монолог,
Но вечный рок
Диктует смысл
И притворяется артист,
И зритель притворяется.
За сценой прячется дурацкий чёрт.
И не вини поэта, ни себя -
Всё было, будет и пройдёт.
Песня V
Плывёт корабль. Ночь.
Вокруг слепая тишина
И тени от деревьев,
Сияние луны, волна
И свет звезды,
Которая в весло воткнулась
Плоским отражением.
Мои видения
Меня терзают,
Но я их позабыть должна.
Не может быть,
Чтобы всё так произошло.
Звезда втыкается в весло
И ночь шевелится дыша
Шуршанием камыша.
Мой муж, прижавшись к борту корабля.
Так крепко спит,
Как будто он уже убит...
А я считаю ряд кругов,
Скользящих по воде,
И вижу, что покоя мне не будет.
Не знаю, что предпочитают люди
Из тех, что называют
Чистыми и честными,
Но мне их мерзости известны.
И я - Медея.
Не орудие, не месть богов,
Я лишь последняя любовь,
Дошедшая до края,
Где смертный умирает.
Вода играет
Огоньками светляков.
Мой милый. Мой Ясон. Моя любовь
Так крепко спит.
Мой брат спускается в Аид,
Отец меня предал проклятью.
А я сквозь слёзы улыбаюсь счастью,
Что ждёт меня и мужа и детей.
Наверное, для вас, людей,
Сидящих в зале, я сумасшедшая.
Но люди видят только тени
Из поколения в поколение,
И вам ли слышать голоса богов?
Играете в любовь -
Свидания, кино, постель.
Нет! Для людей
Такая страсть преступна и ужасна.
Но посмотрите, как прекрасна ночь.
Корабль плывёт, и небо отражает воду,
И подчиняясь хороводу звёзд,
Сама земля плывёт сквозь пустоту,
И на борту
У корабля написано - «Арго».
И мне спокойно и легко,
Со мной любовь,
Которая прекрасна,
Которая перевернёт весь мир
Или сгорит пожаром красным.
Песня VI
Наш заговор раскрыт,
Я заперта в театре
Мой брат убит, растерзан
И окровавленные части тела
На пастбище раскиданы
В пример того,
Что все, чего мы так хотели:
Тирана смерть и перемен
В застывшем на века
Несчастном царстве -
Здесь не бывать!
И новые напасти
Грозят стране.
Отец мой зверствует, казнит,
Пытает всех, кто был причастен
К революции и хоть отлично знает,
Что кашу заварила я,
Пока не трогает меня,
Предпочитая убивать всех, кто мне дорог
И рано или поздно
Казнит Ясона,
Следующая я?
Нет!
Хоть мне он и отец,
Но, видимо, не понял -
Кто дочь его!
И если мне на троне не бывать,
То наши дети все равно
Царями станут, а руно
Я украду и увезу в далекую страну,
А там другую жизнь начну,
Где светит солнце ярче,
Где луна,
Уже с пяти шагов видна.
Арго нас увезет, сквозь море голубое.
Я буду счастлива с тобою
В другой стране, где, наконец,
Мы заведем свою семью.
Я буду мать, а ты отец.
Как я тебя люблю!
На все готова и, хоть переворот
Нам не удался, -
В Грецию плывем.
Я помогу вам чарами и зельем,
А если надо кровью и огнем.
Пусть мир закружит каруселью -
Перечислением имен
всех, кто на корабле.
Их двадцать пять.
Тесей - Эгея сын, что станет знаменит,
Борея отпрыск Зет - кому его судьба
известна?
Орфей - гуляка и пиит,
уж лучше б автор свое место
отдал ему. Тот рассказал мою судьбу
гораздо интересней.
А вот Геракл - единственный герой,
кто мог с Ясоном не считаться.
Но вот идет любимый мой,
А, значит, мне пришла пора прощаться
С Колхидой, детством, пустотой.
Теперь я буду страшным мифом,
Чудовищем, я буду ведьмой той,
Которую в Колхиде и Коринфе
Проклянут. И все свои убийства
Припишут мне. Пропишут в книгах
И вечно будут убивать
И проклинать в своих молитвах.
А я была всего лишь мать,
Чьим детям вырезали сердце,
Всего сестра, чей брат растерзан,
Жена, которая любила
И женщина, что не простила
Измены...
Вот в чем причина!
Женщина! которая владеет силой,
Что недоступна тысячам мужчин
Не может быть счастливой,
И выход у нее один -
Себя забыть в домашних бедах,
Забыть про власть и про судьбу,
Стать глупою, ходить в корсетах -
В слугу, в наложницу, в рабу...
Тогда худого слова
Не скажут...
Нет! Медея этой участи откажет -
Ей запретит поэт.
И я сломаю эти стены, я выкраду руно,
Арго спасу.
Я соберу останки брата
И брошу их в лицо отцу и матери.
Наш заговор раскрыт,
Я заперта в театре.
Песня VII
Страдания для всех!
Медея обещает вам,
Что ваши чувства станут пылью.
Моя любовь - тысячелетний срам.
Моих детей уже убили.
Никто меня не слышит, за исключением
пустоты
И зрителей,
Но кто они такие
В оцепенении пред ничем?
Моя любовь по ветру треплется
Наклеенной афишей -
Зачем? Зачем? Зачем?
Смотрите на меня!
Нет ничего
Ни в будущем, ни в прошлом.
И даже здесь на сцене,
Я вынуждена повторять
Все то же самое,
Что и в Коринфе,
Что вас сведет с ума.
И как вам объяснить,
Зачем сгорят дома,
Что заслужили смерть?!
Всех вас пожрет огонь!
Детей и взрослых, стариков...
Здесь справедливость ни при чем,
Здесь - месть богов.
Анархия!
О, солнце мира!
Пускай горят квартиры,
Дворцы и хижины.
Пусть ночь обрушится на мир!
Все революции пусть будут сразу
И весь ваш мир пусть захлебнется
От крови красной.
Песня VIII
Итак, они убиты.
Креонт отдал моих детей
На растерзание толпе,
Когда увидел,
Что отрава
Потекла из диадемы,
А свадебное платье загорелось,
Превратив невесту
В горящий факел...
Чего он ждал от дочери Цирцеи?
Я буду ноги мыть отродию Креонта?
И вот, созвав народ,
Которым называют чернь придворную;
Им объявил,
Что я убила собственных детей
Из ревности.
И трупы их он рядом положил
С той падалью,
Что собиралась их своими объявить.
Тех мальчиков,
Что оживляли тишину дворца
Своими играми и криками,
Убил жестокий царь...
Моих детей Эллада погубила!
Как сделала посмешищем мою любовь.
Цивилизованные греки,
Вы пыль в глаза умеете пускать -
Литература, философия и красноречие...
Теперь вы будете гореть!
Пожаром погребальным для моих детей
Я сделаю Коринф!
Вы учите весь мир, достойнейшие греки.
Что ж,
Вот вам отличный сюжет для трагедии.
Но больше ни слова.
Любовь умерла... и Ясона
Ждёт та же судьба,
Что и граждан Коринфа.
Для вас я была чужестранкой всегда,
Меня вы учили чему-то
На что закрывала глаза,
Но теперь перестала.
Будь проклята Афродита!
Будь проклят Ясон!
Будь проклята Греция!
С вашими
Героями, подвигами и царями.
Будь проклят весь мир,
Где любовь продаётся!
Будь прокляты все,
Рабы и холуи
В своей же стране,
Что учат других
Свободе и правде.
Рабы государства -
Готовьтесь к расплате!
Песня IX
Ничто дрожит от нетерпения
В гипнозе ошалевших звёзд,
Но продолжается движение
И ставится вопрос -
Вам добродетели награда
За добродетель? Что ж,
Я - посетительница ада,
Где правда - ложь.
И в этом я увижу время,
Страдающее - за,
Мгновенье за мгновение,
Глаза в глаза.
О, истины познания!
Пред вами, люди - тлен,
Ищите основания
Для ваших перемен.
Мне это безразлично.
Передо мною ночь.
Что ж, здравствуй, Зевс,
Чем смертному возможно
Тебе помочь?
И раз ты всё не можешь,
Какой ты Бог?
Языческая кукла,
Которую колотит рок.
Меня ты хочешь взять,
Как остальных,
Но всё, чем ты пугаешь их -
Морали и законы - для меня
Пустая болтовня.
Не напугаешь!
Пошёл вон!
Раскрашенный нелепый идол,
Теперь не до тебя.
Из этой жизни смысл вытек,
А ты у вечности в плену,
У скользких надоевших истин.
Ты мне не интересен.
Мной овладела страсть.
Передо мной сама необходимость
Раскрыла пасть.
Она не может быть всесильной
В оцепенении пред ничем,
Добро и зло ползут в могилу,
Владея всем.
И даже ты, о, невозможный бог,
Не можешь эту силу
преодолеть -
Остановить движение,
Где всеми правит смерть.
Теперь ты требуешь меня!
О, божества любовь
Всех смертных ставит вровень с богом,
Но в этой дюжине богов,
Ты - лишь один из многих.
Я верю, потому что всё нелепо,
Я расторгаю договор,
Я требую последнего ответа
И не окончен разговор.
Песня Х
Ах, если б я могла Элладу
Так ядом пропитать, как это платье
И в хаос ввергнуть всю страну.
Всех заразить отравой!
Впрочем,
Они уже заражены
Своим высокомерием
И страстью к лицемерию.
Идите же сюда!
Сегодня ваш отец
Желает сделать вас
Не просто смертными -
Почти богами! Царями!
Что будут, как и он
Казнить, насиловать и убивать.
Он женится на знатной женщине,
Величие которой ослепляет всех.
Она изыскана, умна,
Проста в общении,
Конечно же страстна.
К тому же дочь царей,
И ей не подобает
К венцу идти в простой тунике.
Смотрите, как сияют диадема
И это платье.
Их отнесите нашей будущей царице.
Такая красота лишь королей достойна
И тех, кто с ними ложе делит.
Так будьте же учтивы.
Все время кланяйтесь и будьте милы,
Как вы милы со мной.
Когда она наденет это платье
И диадему -
Через несколько мгновений,
Что может вечность есть...
Ей тело пропитает страшный яд,
Сожжет ей кожу и глаза,
И в этом виде
Она предстанет пред Ясоном.
Он захотел короны
И обещал корону моим детям?
Ну, что ж,
Пусть женится на трупе
Безобразном и гниющем.
Пусть с ним постель разделит.
И в груде червяков
И мертвой плоти
Получит наслаждение,
Которого достоин.
Дети!
Передайте ей -
Медея
Будет верною служанкой
Жене Ясона,
Ведь священный брак - огонь,
Что, как светильник озаряет мир,
И я молюсь,
Чтоб вечно он горел
Для гордого Коринфа
И для всей семьи почтенной
Креонта,
Что всем известен благочестием
И добродетелью.
Конечно!
Известен добродетелью...
Как все тираны,
Он любит представляться славным малым,
Что любит Родину, жену, детей
И граждан города Коринфа.
И это правда!
Только любит их он мерзко -
Инцест его проклятие!
Об этом знают многие,
Но рот их прочно запечатан.
О, добродетельный Коринф!
Любой закон он продаёт.
При этом
Считается законником -
Над трупом дочери пусть новую комедию
играет.
Ясон нашел себе отличную семью!
Вы все кичитесь
Своими добродетелями
И моралью.
Смотрите на себя.
Включите свет!
Вы честные, нормальные,
За вами нет грехов.
Встаёте в семь утра,
Идёте на работу,
Потом домой, где развлечения, жена,
Потом суббота,
Война и смерть -
Всего лишь разговор
О том, чего не будет.
И чтобы не сказали, вывод прост.
Виновны те, кого тиран укажет.
А дальше снова пиво, водка, домино...
Такая жизнь.
Но думаете, не накажет вас никто?
Все так пройдет? По тихому?
Креонт так думает. Его же дочь
Сгорит живая в эту ночь.
Песня XI
Необходимость властвует над вами
Над смертными и над богами,
Я продолжаю разговор
Под грозовыми небесами.
Я выбираю произвол,
Не меряю весами правду,
Добро и зло - всё предикаты
Бытия я презираю!
Ни с кем в любовь я не играю!
Нет, не окончен разговор,
Я - высшая любовь!
И этим погубила
Ясона и детей, и брата.
Но не хочу вернуть обратно
Историю свою,
Которую через века и страны
Сирены грозно пропоют.
Песня XII
На что твои мне утешения?
Я видела своих детей.
Их синие ладошки,
Мёртвые глаза.
Кто это выдержит?
Какие утешения?
Мне сердце вырвала судьба.
Я знаю свой удел -
Суд здесь, проклятие на Родине,
Где имя мое стало символом предательства.
Я отказалась от себя,
Ради того,
Что люди называют страстью,
Любовью, и за что казнят потом.
Они предпочитают правду в виде денег,
Чужие чувства
Их приводят в исступление,
А счастье делает зверьми.
И здесь, в Элладе,
Я виновна в тысячах пороков!
Ведь в них всегда виновен кто-нибудь
чужой.
Зачем вам обращать внимание
На собственное скотство?
На трусость перед
Власть имущими?
На срам,
Что вы считаете патриотизмом,
На вашу алчность, лицемерие, порок,
Что называете любовью,
Теперь я знаю цену добродетели Коринфа:
- Корона, золото и власть!
Меня зовете чужестранкой,
Но чужестранцы - вы!
Ведь для меня
Все ваши ценности - песок,
Сизифов труд!
Не зря он основал ваш город
И уподобил вас своей судьбе!
Ведь Греция известна мудрецами,
Что добродетели поют,
А сами
Живут, как свиньи у корыта,
Собою представляя суд Коринфа.
И я,
Которая поверила любви,
Теперь
В глазах толпы и ваших мудрецов -
Убийца
Собственных детей
Я - отравительница,
Ведьма!
Всё только потому,
Что преступления свои
Вам легче приписать тому,
Кто не похож на вас
Ни видом, ни поступками.
Я вам нужна затем,
Чтоб черни показать урок
И заодно
Её же одурачить!
Свои пороки прикрывая
Любовью к Родине и лицемерием.
Когда Ясону помогая,
Я усыпила зельем
Чудовище,
Которое он одолеть не мог -
Для вас волшебницей была,
Теперь - колдунья!
И ваш закон
Мне предъявляет обвинения,
Но обвиняемые - вы!
Ясон!.. Любовь моя!.. Как трудно...
Я вырву сердце, кину псам!
Ты был так добр со мной,
Но греков доброта,
Кончается когда
Они добились своего
И власть маячит перед ними.
Но это всё людская власть!
Иллюзия, посмешище и фарс,
Мой суд не прихоти тирана
И не насмешки низкой черни,
Не в Греции, и даже не в Колхиде!
Кого обманут греки?
Зрителей?
Но вы похожи!
Москва, Коринф,
Афины и Колхида-
Везде одно и то же -
Ширма,
Что называется законом!
Я Гелиоса призываю!
Солнце -
Извергни пламя, жги дотла!
Пусть красными цветами пылают храмы;
В них добродетелью считается холуйство
И перед идолами клятвы.
Пусть пламя окровавит этот город,
Как душу мне сожгло
Предательство Ясона.
У греков
Любовь
В соединении с богатством
Превращается в товар.
А уж в Коринфе торговать умеют!
Я в этом убедилась.
Здесь власть земная давится землей,
Здесь место
Всем нам уготовано.
На что мне утешения?
Теперь кто выживет - утешится!
Вот для меня награда!
Знать,
Что скоро встретишь ты Харона
И поплывешь туда,
Откуда нет возврата.
Моей наградой
За твою любовь, Ясон,
Коринф весь засияет
Множеством огней
И весь объят пожаром будет.
А боги мне помогут
Вашу гордость, греки,
Превратить
В животный страх.
Пусть дети гибнут на кострах!
И женщины в горящих храмах
Кричат с телеэкранов!
Ясон, что скажешь Гелиосу?
Продолжишь похвальбу про подвиги
Эллада, аргонавты, трон...
Но подвиги твои -
Разбой и грабежи,
Насилие, корысть и воровство!
Ты меряешь дырявую корону,
А я должна покинуть город.
Ну, что ж! Я научилась! Моя любовь
Сильней твоей, Ясон. Сильнее!
Она свободна от того,
Что вы зовете лицемерными словами
Закон, порядок, правосудие, мораль.
За ними прячется один обман.
Я бросила отца и мать,
Зеленые холмы Колхиды,
Все, что мне дорого до слез
Ради любви,
Которая - слова?
Теперь слова забыты!
Вокруг огонь. Я ничего не вижу!
К чему мне утешения, рабы?
Нет между нами разницы?
Но парки различают истину и правду
И если так, то мне помогут.
Коринфа правда - золото и власть,
Но что всё это будет стоить для Харона?
Тому куда дороже медь.
Так пусть пылает этот город!
Где вероломство называется любовью,
Где воровство считается за подвиг,
А счастье меряется драхмой,
Где каждый мне теперь судья;
Палач и жрец,
Герой, торговец и последний нищий,
А мой Ясон уже мертвец!
Без сердца и души.
Будь проклят этот город!
Гори оранжевым огнем!
Пусть никого живого не останется!
И море пусть окрасится
В кровавый жуткий цвет!
Пусть крик детей смешается с ударом
грома!
Пусть молнии сверкают,
Сжигая всех подряд -
Наместника, тирана и солдат,
Героев, подлецов, ловцов людей,
Философов, поэтов, остальных
Свободных и рабов -
Пускай сожрет огонь!
И от Коринфа
Останутся руины. Чёрный дым.
И трупы, трупы, трупы, трупы...
Бот что мне будет утешением.
Гори, Коринф!
«Медея» - пятый сборник стихов питерского поэта Лёхи Никонова. По его личному признанию - самый постмодернистский из всех. «Мне кажется, что в «Медее», я наконец высказался достаточно ясно по поводу всего того, что меня волновало в эти три года и высказался, отказавшись от прежней, присущей мне манере или, правильнее сказать, тактике «выжженной земли». Здесь сжигать уже нечего. И если раньше я страховался уличными приёмами и внешним романтизмом, то сейчас, полагаю, смог отбросить эти костыли. Тот накал, которого я пытался достичь в самой поэме, касается также и каждого стиха сборника в отдельности, которые составляют с поэмой, или даже поэмами, один неизменный текст. Если хотите, это как спутавшийся навеки клубок шевелящихся змей».
Налицо явная смена поэтического курса. Или как выразился сам автор — всё это «левый поворот вправо».
Слова...
Слова нарушили молчание
и, выполняя обещание,
я начинаю говорить.
И ночь шевелится и время -
в происходящее не верю,
но перед вами на бумаге
история моя кричит
пожаром, бурей, пьяным штормом.
- Ужели это всё слова?
Но за задёрнутою шторой
царапает стекло листва.
Я дверь ещё не открываю,
ещё не найдены ключи -
недолго постояв у края,
навечно замолчишь.
Мы всё узнаем и про это.
Её не отражают зеркала,
её преследуют поэты,
и вот она
в пяти шагах,
за этой дверью,
в театре, интернете и стихах.
В происходящее не верю.
Теперь мы связаны одной
судьбой, любовью, страшной маской.
Над нами месяц голубой,
и он по-прежнему прекрасный.
Я буду слушать каждый вздох
из губ твоих,
и чтоб ты не сказала,
я передам, всё, что смогу,
что нам судьба наобещала -
гореть с тобой в одном аду,
во всём всегда быть виноватым.
И через это я пройду -
суждения черни бесноватой,
аплодисментов шум пустой.
Над нами месяц голубой.
И это, как приказ о наступлении,
как объявление войны,
мы совершили преступление
и требуем не тишины -
проклятия!.. Но слово сказано,
записано, осуждено.
И перед нами, то прекрасное,
которое на всех одно.
16.00. 11.07.10.
Мне подарили розовые розы...
Мне подарили розовые розы
за то, что я свои угрозы
так срифмовал, что в горле ком.
Давайте лучше о другом;
стихи не стоят разговора,
и однозначно - большего позора,
чем быть ментом, наверно, нет,
и что через десяток лет
изменится картина мира,
... всё это было, было, было...
Всё те же счёты с жизнью, хоровод.
Но это говорит народ,
мешая прозу со стихом.
И пусть мы ходим под кнутом
в стране, которой больше нет,
но вот, что скажет вам поэт
- Россия больше, чем страна
и даже целый мир. Она одна.
Ей место в сердце,
а на карте -
один мираж.
Мне выборгской сороки стук
куда роднее,
чем гимна ошалевший звук,
что снова пламенеет.
И те же морды говорят,
что этак, а что так.
Но бледно-розовый закат
словами не отменишь.
И розы на полу, в грязи
останутся цветами.
Рабы останутся людьми.
Менты - ментами.
02.25. 12.11.09.
Имена давно известны.
Имена давно известны.
Кто-нибудь начнёт.
Не спасут бронежилеты
и охрана не спасёт.
Не спасут косые стены,
что видали столько драк,
над Кремлём ещё взовьётся
чёрный-чёрный флаг.
Катилина! Майнхоф! Че Гевара!
Только так. Свобода или смерть.
Много лучше анархистом,
чем барыгой умереть.
Без борьбы нет права жизни.
Пусть слова хоть что-то значат.
Очень скоро анархисты
будут действовать иначе.
18.38. 20.04.11.
Я вычисляю время по стихам
Я вычисляю время по стихам -
смотри конец.
Не верю я ночным звонкам,
биению сердец,
любви все ночи напролёт,
газетам, дуракам
и телевизору, что врёт,
не верю облакам,
что по небу летят, летят,
куда, Бог знает кто,
не верю тем, кто говорит
про это и про то.
Так смотрят преданно в глаза -
причины, следствия и связь.
Не верю чистым небесам,
не верю тем, кто власть.
Не верю даже голосам,
что лезут из души.
Не верю в город Амстердам,
не верю в миражи.
Не верю перелётным птицам -
словам, которыми пишу,
но перед следующей страницей
от нетерпения дрожу.
20.20. 19.10.09.
Моя Россия сидит в тюрьме
Моя Россия сидит в тюрьме.
Не зарекаюсь и три в уме
держу - тюрьма, сума,
про третье - сойду с ума.
Без предложений и заказов,
без выражения любви,
я вызываю одним разом
видения мои.
Они совсем, совсем иные,
в них нет животных и людей.
В соседней клинике больные
становятся еще больней.
Мой слог однообразен - знаю,
но что мне заумь или ум,
ведь я не притворялся, что летаю
среди застывших белых лун.
Не перечёркивал рассвета.
Кровь сапогами не топтал.
Из чёрного, как ворон, пистолета
я никого не убивал.
02.50. 28.11.09.
Медея, Макбет или Морок...
Медея, Макбет или Морок,
не всё ль равно?
Ведь неуместно
мешать лаванду, дурь и порох.
И что кому-то интересно -
не повод издавать тираж
и пачкать полки новой книгой.
В которой призрачный пейзаж
и явь оказывались липой,
секундой между ты и я,
определённым многоточием.
Пусть осознание нуля
поможет ритуал закончить.
Отрезок, вырванный из дна
между спектаклем и антрактом.
В котором наша жизнь ясна.
В котором ночь пойдёт обратно.
22.00. 05.10.12.
из поэмы «Макбет»
Остановись минута,
Ты ужасна.
И, если что-нибудь кому не ясно,
То вот вам мой ответ -
Разгаданный секрет забудется -
Останется лишь недосказанность
Без уничтоженного бурей знака.
Меня читают по губам
Корнеева и Пастернака.
Злодейство и кинжал,
Побольше трупов -
Читатель должен быть доволен.
Но это вовсе не разгадка,
И тайна тайной остаётся.
Смотри чернила вместе с кровью
Размазаны по переводу Пастернака,
И музыка верёвкой вьётся.
Смотри - Дунсениан
Под властью англичан
Теперь навеки.
И Шотландия моя
Под гнусной властью короля.
Проклятое, кошмарное видение,
Но властная судьба меня ведёт
Туда,
Где завершается строка.
И где меня хватает за колени
Дункана мёртвая рука.
07.10.
Она хотела этого сама
Она хотела этого сама.
В глухом подвале ухали колонки.
Кто знает, сколько выпила вина
и сколько водки.
В мобильник плакала, кричала
всем окружающим угрозы,
что ничего не означало
и долго-долго лила слёзы
на вытертую стойку бара.
Над ней смеялся страшный Бог.
А я, Вы знаете, Варвара
у ваших ног.
Я вас прекрасно понимаю.
Когда любовь оскалит морду,
мы ничего не выбираем.
В колодец, в омут, в пролитую воду
утопленник, влекомый камнем,
таким же образом спускаясь,
не волен выбирать,
толкая дно реки плечом.
Варвара, вы здесь не при чём!
Всё это жизни вечный рок -
где было счастье - оказалось горе.
Таков неутешительный итог.
Но эта ночь, где по колено море.
Бухай и нюхай со стола,
забудь про прошлое навеки.
Жизнь - не кино и не игра,
любовь - не вздохи на скамейке.
17.40. 26.05.10.
От черёмухи ночь побледнела...
От черёмухи ночь побледнела,
белый май закружился в дожде,
поворачивая налево.
Никаких не хочу миражей,
никакой наркоты и болезней,
прочей дряни, что я воспевал,
где закат мою бедную песню
жарким пламенем целовал,
чтоб её каждый город услышал,
и читал по губам старательно.
Ничего не бывает лишним.
И дорога кровавой скатертью.
00.28. 23.05.10.
Я выпью за стены больницы
Я выпью за стены больницы,
за всё, что меня порочит,
за пьяные русские лица,
за тех, кто торчит на игле,
за коммуналки, за белые ночи,
за то, что накаркали мне.
За шум поездов, за крапиву,
за горькую кровь городов,
за жёлтую пену залива,
за гон петербургских дворов.
За славу, за оскорбления.
Я пью за веселую дрянь.
За то, что без всяких сомнений.
За утра бессонную рань,
в которую больше не верю.
За ночь в полицейском участке.
За маску прекрасной Медеи,
залитую чёрной краской.
01.22. 05.10.11.
На пушкинских весах
На пушкинских весах я взвешиваю слово.
Ночь, солнце и луна. Как будто
полвторого,
но время - ширма для поэта.
Через какие-нибудь три недели - лето,
потом инфляция, война... Раскрасьте
всё это красным Цветом. Счастье! -
вот всё, чего хотите вы:
ягнята, свиньи или львы,
шакалы,
волки и легавые,
и левые и правые.
Потом - всё было, было, было.
И улыбается могила,
раскрыв вонючий чёрный рот.
А может, всё наоборот?
Какая разница?
Спускаясь
по тёмной
лестнице
подъезда,
я жду страданий, а не счастья.
И мне совсем не интересны
мечты, которые сбылись -
пустая человеческая слизь.
Мне тошно от людей,
я сам себе противен.
Тем временем начался ливень,
и гром за тучею стучал,
как Фёдор Тютчев обещал.
Я вышел на проспект. Я оглянулся.
За перекрёстком влево улица
светилась ясным тихим светом,
понятным для поэта.
Я повернул туда, прибавил шаг,
ведь я увидел этот знак
того, что близится развязка
и скоро упадут все маски.
Которые скрывают пустоту,
беспрекословное молчание,
и неземную красоту,
и обещание.
02.40. 07.05.09
Снова ночь...
Снова ночь. Пустая комната,
из которой я уеду.
Рифма - проклятое золото
обрекается поэту.
Веселее этой меры
только смерть под топором.
Эти золотые стрелы -
просто звёзды за окном,
просто пытка, испытание
на жестокий рок.
Так любое расставание
превращается в итог.
Так любое наше слово -
искажение и ложь.
Ночь, квартира, поражение,
я в стихи втыкаю нож.
Чтобы век остановился
и споткнулся на листке,
чтобы белые страницы
обезумели в тоске.
03.00. 29.05.10.
Я вижу...
Я вижу, как горит двадцатый год,
как кровью изошлась химера.
Как обезумевший народ
за ноги вешает премьера.
На Лобном месте пахнет анашой
и тёплой кровью алой, как заря.
И это всё так хорошо,
как жизнь, прожитая не зря.
00.30. 30.05.10.
из поэмы «Макбет»
Мак Дауэл сбежал,
И я остался сам с собою.
Возьми меня за руку, не дрожи.
Мы раньше бредили одной любовью,
Но это были только миражи.
Так преступив однажды пару трупов,
Всем остальным уже не счёт ведёшь,
А так... всё забываешь. Дай мне руку.
Мы слизь речённая есть ложь.
Но мысль настолько же коварна!
Смотри - кровавая разорванная рана,
Кинжал, торчащий из груди Дункана
Блестит, как Вифлеемская звезда.
И всё, что мне тогда наобещала
та ведьма...
Я - Кавдорский Тан!
Мак Дауэл сбежал
И значит, он убийца!
А мы не будем прятать лица,
Мы выйдем, и народу скажем,
Кто истинный преступник.
Тот, кто остался иль сбежал?
Как будто признавая всю вину в кредит,
а в доказательство - кинжал.
О, Леди, он блестит, как тысячи алмазов,
Как ваши бирюзовые глаза.
Одним ударом, без сомненья, разом -
Вы помните свои слова?
Теперь мы на вершине Ваших снов.
Что с Вами?
Вас тревожат трупы?
Они молчат. И нет той силы,
Способной их разговорить.
Им путь один - глубокие могилы,
А нам -
Жить на вершинах горних,
Где лишь один закон - желание двоих.
Поэту не достанет воли
Закончить этот окаянный стих.
Но я договорю, мне автор не помеха.
Но сколько крови!.. Пусть всё уберут
Служанки... И побольше воплей, Леди.
А лучше позовите слуг.
07.10.
За что мне дали все слова
За что мне дали все слова,
возможность говорить, что не хочу?
За что суровая молва
и очередь к жестокому врачу?
За что мне видеть разрешили,
что недоступно прочим рифмоплётам?
За что мне лёгкое пришили
отравленным железом к рёбрам?
Зачем падучая, что пляшет предо мною,
кидает на сырой, холодный пол?
Зачем на завтра планы строю?
Так героинщик ждёт укол
в паршивой клинике, хоть знает,
что не получит свой приход.
Во что со мной сейчас играет
две тысячи одиннадцатый год?
Фонтанка упирается в Неву
И вместо флагов на домах рекламы.
Октябрь выкрасил собой листву
В саду что слева.
Если же направо -
увидишь крейсер, что уже не выстрелит.
Но, Боже мой, как было б круто!
А солнце прячется за крышами
И поворачивает утро.
02.05. 07.03.11.
Вот белый лист...
Вот белый лист бумаги,
авторучка,
час ночи и прикуренный косой.
И много надо ли отваги,
чтобы заполнить лист пустой?
Чтоб он дрожал передо мною
от мечущихся страшных фраз.
Но то, что было пустотою
окажется в который раз
совсем не тем, что представлялось,
когда от дыма жгло глаза.
Когда звенела тишина, когда казалось,
что жизнь прекрасна и проста.
Но стоило взглянуть на дату,
на почерк, на размер, на строй.
Словами не расскажешь правды.
Передо мною - лист пустой.
01.00. 26.04.11.
из поэмы «Макбет»
Эй, лорды... Кто на троне?
Угрюмый призрак и тиран.
Страна вся корчится в агонии.
Куда меня привёл обман?
Мы стали лучше?
Ночь яснее?
Или день искрится серебром?
Но золотые цепи всё длиннее
И всё дороже этот трон.
Меня пугают неприличием,
Но разве это поважнее
Убитых снов? Я их количеством
Заполнить весь театр успею.
Меня не переубедить,
Я видел, знаю, я уверен,
Чтоб жизнь свою не зря прожить
Я должен верить этим ведьмам.
Мне перевод отнял язык
И Леди исчезает в книге
И остаётся только миг,
Да косвенные ненадёжные улики.
21.30. 05.10.12
Вилы гроз...
Вилы гроз держали меру,
черти резали расход,
разукрашенную стерву
мазал ярко-красный рот.
Дрожь коленей, точно кража
и такая же гроза.
В небе Сам Себя расскажет.
Током выжжены глаза.
Передел последних истин
обещает пустоту.
Морок, яма, громкий выстрел -
я всё это украду.
Или в яму вновь зарою
через горловой разбег.
Где медведи снова воют,
где на крышах чёрный снег.
22.35. 26.07.11. - 12.20. 02.06.12.
Оказалось - тоска бесконечна
Оказалось - тоска бесконечна.
Ночь прекрасна, любовь пуста.
И однажды, осенним вечером
разольются дождём города.
И однажды... в какую минуту?
все слова превратятся в разгон.
Я тебя никогда не забуду.
Здесь дорога как полигон.
Здесь аллея, которой полвека,
Здесь пропавшая жизнь и строка.
Пять таблеток и полчеловека,
да обрывок чужого стиха.
01.50. 11.08.12.
Когда ты выйдешь из клуба
Когда ты выйдешь из клуба
и поедешь домой в метро,
избегай мусоров и будь осторожна
у входа в подъезд. Ничего
больше не бойся.
Бояться на деле нечего.
Мы уже все потеряли.
Нам осталась какая-то дружба,
что не делает чести мужчине, а женщину,
в сущности, оскорбляет.
Здесь уже ничего не играет,
то есть музыки нет в помине.
И слова от стенки к стенке летают,
будто бы их приговорили
быть произнесенными, испачканными.
Вчера на концерте была драка.
У меня болят все пальцы
и голос дрожит от страха.
Что забыто все то, что было;
комета, глаза, признания,
любовь, голоса, чернила,
время и расстояние.
02.40. 22.06.09.
Звёзды падают в овраг
Звёзды падают в овраг,
кто там притаился?
Буквы ставятся не так,
Помогайте, птицы -
Кар-кар-кар!
и Тиу-тиу!
Расскажите всему миру,
что я падаю всё ниже
вместе со звездой.
Авторучка снова пишет
синей пустотой.
Ночь прекрасна,
жизнь пуста,
вечность невозможна.
Смерть прекрасна и проста.
Всё совсем не сложно.
01.10. 25.11.09.
из поэмы «Макбет»
Дым из дыма,
Мимо, мимо
Безобразной красоты,
Мимо ветра и воды,
Мимо пламени и пепла,
Мимо жизни, мимо ветра
В грязный накалённый чан.
Замок, башня, ночь, изменник.
Лес укажет, кто наследник.
Выйдет всё наоборот
И направо - поворот.
Реки, травы, шум реки.
В небеса идут полки.
Дым из чана - там звезда,
Кровь и мёртвая вода.
Лес из леса,
Ночь из дня.
Власть из крови и огня.
Пыль лаванды, белена,
Маки, вереск, мир, война -
Пусть мешаются отравой.
Три-два-раз - ползёт змея
прямо из небытия.
06.12.
Самодержавная страна...
Самодержавная страна.
Мы что-то сочиняли, жили.
И начиная с Александра Пушкина
Нас убивали и любили.
Читатель, жертва и палач
имён перечислять - к чему?
И не услышать жалкий плач
ни Богу, чёрту, никому.
Мы на Голгофе наших книжек,
н раю своих аудиторий.
Нас ваши внуки будут слышать,
И сочинять про нас истории.
Что власть? Позорное клеймо
на лбу тирана. Нос утиный.
Над еле дышащей страной -
тень малорослого кретина.
Но разве было не всегда?
Поэтому нам дар и дан.
И снова уезжают поезда
В холодный город Магадан.
14.10. 20.08.11.
Pro et contra
Надо мною три метра земли.
Хоть я здесь, но меня больше нет
и теперь из моей судьбы
вы штампуете трафарет.
А барыги делают деньги
из моих ненормальных слов,
и сопливой красивой нимфетке
очень нравится стих про любовь.
И она, задыхаясь, читает
мою бедную белую книжку.
Ну, а я упираюсь ногами
в деревянную сгнившую крышку.
Ах, прошу, перестань, это глупо.
Ведь стихи - унизительный рок,
где кривая разорванной мысли
получает последний итог.
А потом это всё исчезнет.
Возле кладбища грязный лес.
Я кричу из колючей бездны -
меня нет! я исчез! я здесь!
Срок закончен и хватит про слёзы,
про непрожитые года.
Я всегда ненавидел берёзы,
это значит, любил их всегда.
Как меня переврёте, знаю.
Что мне зло? что добро? что мораль?
Я приблизился к самому краю,
за которым далёкая даль.
Надо мною три метра земли,
небеса в голубой диадеме.
Я собой представляю нули,
километры, стихи, недели.
Но из прожитых дней не жаль
ни минуты, ни даже строчки
и на месте слово печаль
я поставлю три чёрные точки...
16.20. 29.10.09
из поэмы «Макбет»
Бирманский лес весь красный от листвы,
Как ведьмы предсказали - движется.
И движется на замок.
Хватит фальши!
Так обнажаются в предсмертии ноли
И видно всё, что было недоступно раньше.
Что очевидность лишь кулисы.
За ними прячется кровавый архетип,
Пылающий оскаленным огнём.
Но я сжимаю меч - он весь горячий.
Мне наплевать и речь здесь не об этом.
Я убивал людей десятками и чаще
И был тогда солдатом верным,
Но стоило зарезать их вождя:
Макбет - изменник и тиран.
Любая кровь пролита зря,
Всё остальное - лишь обман,
Интерпретация, ходули для мозгов.
Гламистский Тан... Я им останусь,
И если для кого-то кровь
Дункана отличается от остальной,
Что я пролил воякой верным... -
Мне наплевать. Нет крови голубой!
Она у всех такая же, как листья на деревьях,
Что окружили Инвернес.
Бирманский лес, Бирманский лес...
Макдуф и Росс, и добродетельный Ментейс
- Меня, вы думаете, чище?
Но всё не так!
И я с мечом
Один, отряды англичан недалеко
И всех вас, верных, где-то тысяча.
Но ваша честь - рассудок и закон,
Моя - свобода без предела.
Я не иду за вами на поклон,
К пустым иллюзиям... Измена?
Пусть так!
Но если проиграю, вы сыну Бланко
Руки будете лизать.
И он про это тоже знает.
Оно понятно, ведь рабу
Куда милей хозяин - лицемер.
Ему так легче.
Я не раб. Я свою совесть покалечил.
И я - Кавдорский Тан!
Всё может быть. Теперь я знаю.
Причины, следствия - всего лишь
миражи.
И я, конечно, проиграю.
Но выиграл кто?
Я расскажу об этом слушателям в зале.
Моя Шотландия - провинция Британии
И вся свобода в королевском нужнике
На сотни лет вперёд! О, это настоящая
победа
Над злом сегодняшним для будущего
рабства!
Вы принесёте англичанам голову
Макбета?
Что ж - я готов. Но знаете...не стоит клясться
Словами - верность, честь, добро.
Ведь вам не просто повезло.
Вы - куклы, что поэт расставил
Вокруг меня и в этом зале.
Но я останусь навсегда!
Где пустота отчаянно звенит
И безупречная холодная звезда
Над белой крепостью бессмысленно блестит.
02.35. 25.03.11.
Из зелёного пламени
Из зелёного пламени
мокрых лесов,
из ревущего гула
чужих голосов,
точно принцип,
касающий общее место,
караулит мой стих
конвоир неизвестный.
Штык под рёбра!
Но разве зима не прошла?
Разве доза не стоит укола?
Снова тёмные русские города
выползают из чернозёма.
16.40. 30.03.10
Видишь, ангелы надо мной...
Видишь, ангелы надо мной
не похожи на тех, что прежде.
Песня стала совсем другой,
чтоб любовь задохнулась в надежде.
На колючую ясную дань,
на приказы, которых нет.
Видишь, ангелы надо мной
и у каждого пистолет.
Я ломаю руками лёд,
чтоб страна захлебнулась от слёз.
Этот город меня убьёт
и засыпет листвой берёз.
Кроме морока этих признаний,
смысл которых унизит стих -
только музыка и расставание,
да и то одно на двоих.
16.40. 18.05.10.
Давай, учи меня терпению
Давай, учи меня терпению
своими жалкими словами,
но в эту ночь, уже последнюю,
декабрь закружится над нами.
И ты, и я - мы одинаковы
перед безумием зимы,
ведь то, что было дважды сказано
не стоит этой тишины.
Учи, учи меня молчанию,
когда орёт безумная толпа,
не забывай про обещания,
но помни, что любовь слепа.
Последние ноли исчезнут:
их было три - ты поняла?
И пусть услышит эта бездна
мои жестокие слова.
00.24. 31.12.10.
Я всё еще поэт...
Я всё еще поэт и на концертах
я прыгаю в толпу, играю дурака -
дрожит от нетерпения строка,
натягиваясь на резьбу
упрямого стиха.
Бумага двадцать сантиметров
в ширину.
Автоматическая ручка стала красной,
и потекла рекой напрасной
в другую сторону.
Я знаю это место:
здесь происходят чудеса,
здесь притворяться неуместно.
Глаза в глаза.
Лицом к лицу
с проклятой бездной,
в которой вертится пожар
из ничего, что неизвестно.
И продолжается кошмар,
проклятия, угрозы, оскорбления,
слова без всякого стыда.
Я всё ещё поэт и без сомнения
ещё горит моя звезда.
15.25. 07.05.09. - 15.35. 18.05.10.
Кровавые капли рябины
Кровавые капли рябины,
фонарь и дорога тиха,
лишь изредка автомобили...
О, дайте мне слов для стиха!
Мне только этого надо,
а всё остальное - без мазы.
Ведь жизнь лишь цветная заплата
на вечности перемазанной.
О, дай же мне времени мету,
чтоб знать, что такое снова.
И воздуху, ветру, свету
разбега на рифму и слово.
04.30. 28.09.11.
из поэмы «Макбет»
Жар пламени...
Кишки наружу...
Весь двор завален трупами.
Прозрачная звезда блестит над замком.
Всё вижу ясно...
Чёрный, красный...
И черви жирные в глазах у мертвецов...
Макдуф позвал британцев ... предал всех...
Свою страну...меня...кого ещё?
Я для него - чудовище, убийца...
Грязный моралист...
Какая добродетель?.. Кровь везде!
Но я не отступлю.
Пусть победитель пишет пьесу.
Я землю грызть не буду
Перед Малкольмом и Макдуфом.
Пусть ты не женщиной рождён,
А чьим-то добрым духом.
Я вижу ясно - ночь пройдёт
И звёзды упадут в пространство.
Мне тошно от морали вашей так же,
Как вам
От моей жизни страшно.
Вон труп, что скорчившись
Валяется в углу.
Глаза навыкат,
В луже крови.
От него воняет.
Мерзкое зрелище.
Но ведь он - герой. Не так ли?
Всё смердит
В объятьях смерти.
Исключений нет.
И вот, что скажет вам Макбет -
Здесь каждый мнит себя порядочным?
Но толку?
Воняют трупы одинаково.
Ну, двадцать, тридцать лет.
Кому осталось - сорок.
Но всё равно смердеть в гробу.
С позором, без позора,
Богатым, бедным, добрым, злым...
А труп застыл.
В глазах остекленевших - пустота
И безразличие. Ему не важно,
Что победила доброта
В той пьесе.
Издевайся же поэт!
Мой меч в руке, я слышу песню.
Я - Тан Кавдорский. Я - Макбет.
19.00. 24.03.11
Мы хищники...
Мы хищники. Мы это заслужили.
Мы не позорили свой стих.
О, белый хлеб буржуазии,
среди софитов голубых.
Тебя топтали наши сапоги
в столичных клубах и театрах
и рвали на куски стихи
и ставили под дула автоматов
то, что на деле только звук,
произнесённый словно бы нигде.
И разорвался этот круг
на безымянной высоте.
21.35. 17.02.11. - 16.30. 08.01,12.
Разговор с издателем о поэзии
- Есть много слов несказанных и прочее...
Мои стихи становятся короче
и мата меньше, чем тогда.
Зато, я знаю как звезда
срывается и падает в Неву,
из-за того, чего я не пойму,
но смею в рифму поместить,
что стала проще и спокойней.
- Простите, а на что собрались жить?
Такое публику не беспокоит,
здесь нужен правильный подход;
вам следует стихи набить любовью
по самый шиворот и, если вы не идиот, -
насилия, порнухи, больше мата -
вот, что читателю сейчас надо.
- Но я всё это рассказал
уже давно и эту тему,
как современный Марциал,
я превратил в свою систему, стиль.
Поверь, я это проходил.
Жил как собака или кошка,
что, в общем-то, одно и то же.
Плевал в литературу жарким матом,
блядей, как Богоматерь возносил.
Я мой народ позорил стадом
и точно плетью буквы бил
советским, монотонным ямбом,
где мат служил мне запятой.
- Вот! Что истеблишменту надо!
Им надоел их голубой,
жеманный, женский, нудный стих.
Им грязи дай!..
- Эй, стоп! Но я для них
не написал ни строчки
и для чего мне начинать?
Мне «Буквоеды» не нужны.
- Постойте, но вы мне должны...
Поэт бьёт издателя в лицо и забирает
рукопись.
19-20.08.11.
Мне говорят...
Мне говорят, что всё прекрасно,
что в этом лучшем из миров
претенциозны и ужасны
булыжники моих стихов.
А люди любят, солнце светит
и даже кто-то говорит,
что по известной всем примете
весна начнётся раньше.
В чём же дело?
Скажи, тебе ещё не надоело?
Но я готовлю вас к такому веку,
в котором не узнаете себя.
Пускай горят библиотеки
в жестоком зареве огня.
Мы всё пройдём и встретим молча
двух следаков из пятого отдела.
- За что сожгли библиотеку ночью?
- Так революция хотела!
Потом расстрел, но без черёмухи
и взгляд реальности исчезнет
в последней неизвестной пропасти,
а здесь останутся стихи и песни.
01-02.10.
На твоих доспехах
На твоих доспехах
ползари танцует.
Гром гремит и небо
надо мной рисует
три цветка и ножик,
что разрезал тучу,
из которой дождик
выскочил наружу.
Я пишу Вам это,
несмотря на вьюгу,
несмотря на ветер,
что кричит за лугом.
Солнце плавит зелень
и ничто сверкает.
Здесь никто не верит
и никто не знает,
в чём причина песни
или сила танца.
Молоток диверсий,
гибель Розенкранца.
Рот горит от крика -
пустота играет,
прячется улика
и собаки лают.
Перестань об этом,
я хочу лишь правды.
Но рука поэта
славит звездопады,
воспевает будни,
чёрный лёд и лужи,
осень с листопадом.
Голосом простуженным
говорит порука,
Что всегда права.
По бумаге кругом
Движутся слова.
05.12.
О чем здесь говорить?
О чем здесь говорить?
Всё ясно. Лишних слов не надо.
По краю облака сиреневая нить
сливается с разорванным закатом.
И видишь предумышленную связь
минувшего и завтрашнего плена.
Но есть такое, что умеет ждать.
Сегодня, завтра, может быть, наверное.
Хотя, возможно всё гораздо проще
и прав здесь не поэт, а произвол.
Проспект, ещё один проспект и площадь.
Александрийский столп свой делает укол
в кривое опрокинутое небо.
Всё для того, чтоб не пропала зря
бессонница упрямого поэта.
И утром вспыхнула жестокая заря.
03.05. 10.04.11
Разве можно узнать...
Разве можно узнать и понять как
говорит о себе, сам с собою век,
но развяжет, отпустит на волю страх
и кричит в темноту пустота - нет!
Но стучат в моём сердце слова - пусть
от стихов мне всё хуже и хуже жить.
Но зато с каждым днём всё яснее суть -
я когда-нибудь разорву нить
сомнений, испуганных букв дрожь
и останутся звёзды, луна, ночь.
И пускай все стихи суета, ложь.
Надо мною опять только небо и дождь.
20.10. 28.11.11.
Мой резон
Мой резон превратиться в страницу,
где отсутствует фотография.
Объектив изменяет лица
и делает их неправильными.
Эти слова были не лишними
и, полагаю, совсем не последними.
Потом я куда-то вышел -
там не было пространства и времени.
Шум и гам, пустота беспредела,
власть звенящих в кармане ключей.
Два куплета, четыре припева
и привычный порядок вещей.
03.48. 15.02.11.
Infamia
Выборг, Лазаревка, станция.
Электричка выползает
как последняя инстанция.
В голове собаки лают.
Тамбур с пьяными солдатами
и пустой вагон.
За пропущенными датами
вспомнишь питерский притон.
Там расклад, мечты и шлюхи,
вера в истину стиха,
окровавленные руки
и другие берега,
вдавленные в гладь гранита.
Помнишь взгляд той пьяной стервы?
Двери в прошлое закрыты.
Всё мечты, туфта, химера,
болтовня, пустая трата.
Всё равно ты не поверишь -
так ответил я солдату,
что спросил - Куда ты едешь?
00.00. 10.08.11.
Медведи воют
Медведи воют, лес гудит,
в котле шевелится зараза.
Но кто здесь
сумасшедший и бандит
и повторение рассказа,
продажной пьесы, прочей ерунды?
Бурлит котёл унылой песней,
слова в которой вроде-бы просты,
Но невозможно их поставить вместе.
Шотландский пёс, грузинская пантера...
Что здесь к чему?
Чего она хотела -
Та Леди в белом платье и слезах,
что руки тёрла? Бесполезно!
Костёр, дремучий лес, повязка на глазах.
Всё остальное неизвестно.
10.30. 24.06.12.
Они вошли туда вдвоём...
Они вошли туда вдвоём
и не заметили друг друга.
Но что тебе в четвёртом сборнике моём,
в котором три кромешных круга.
Для черни, для поэта по судьбе,
которая заранее известна,
которая по маленькой тропе
нас выведет из сумрачного леса
к зияющим высотам городов,
где наш огонь - луч света в тёмном
царстве
и нет ни слежки, ни доносов, ни погон,
что на плечах у государства.
Гори же греческий костёр,
сжигая все иллюзии дотла.
Моя мечта и мой отсроченный позор,
моя высокая, гранитная скала,
в которую колотит океан
и сплетни разбиваются о землю.
Они вдвоём ступили на капкан
и, значит, кто-нибудь из них уверен.
00.30. 08.04.12.
Mea fides
Тебя я истине и правде
предпочитаю.
Пусть дурак,
что тащит на себе
холодный мрак познания,
считает утешением химеру
и собственную меру понимания.
Я слаб, ничтожен, груб, ужасен
в сознании и без,
и надо мною властен
кривой, ничтожный бес.
Но я тот миг всё время вспоминаю,
когда у самого у края кричал:
- Зачем меня оставил? -
опять всё те же слёзы лью,
и я Тебя люблю, люблю.
Мне место - ад, я знаю, знаю.
Но истине и правде
Тебя предпочитаю.
05.00. 13.10.09.
Пусти на бумагу жизнь
Пусти на бумагу жизнь -
она запоёт грачом.
В холодную ночь ложись,
не вспоминай ни о чём.
Меряй свою версту
горем, зимой, слезами.
С горькой слюной во рту.
Под синими небесами.
Важен не стук колёс -
поезд летит в никуда.
Снега, зимы и слёз
хватит на все года.
Верь в бесполезность «нет»
пока не сошёл с ума.
Ночь, преступление, бред,
город, стихи, зима.
30.12.09.
Число дорог...
Число дорог
Исчезнет в дали -
Кляни клинок
Холодной стали.
У ног икон
Чему дающих?
Устроит гон
На день имущих.
В траве кулик
Ревёт - пропало.
В железный крик
Лом идеала.
Рука стрекот -
Кому охота?
Живой завод
Трубит чего-то.
Мысла свирель
Ложится в ноги.
И только тени у дороги.
30.08.11
Я варвар
Я варвар! Я коверкаю слова.
Я вор - краду всё, что забыли.
Я провокатор. Дважды два -
не обязательно четыре.
Я самозванец, дезертир, развратник,
всё, что угодно, только бы не ты.
Пусть на меня нацепят ватник
и вместе с прочими - в Кресты.
Там люди в четырех стенах ломают
кошмарный призрак бытия.
И улыбается охранник,
который выстрелит в меня.
07.46. 08.01.11.
из поэмы «Макбет»
Но что это? По мне ползут кровавые жуки...
Прочь, прочь... и что с руками?..
С них не содрать Дункана кровь,
Что расцвела кошмарными цветами.
На небе пляшут ведьмы и зарницы,
Земля уходит из-под ног
И если раньше в чаще пели птицы,
Теперь медведи воют из берлог.
И призрак старика передо мною,
Фальшиво кланяется и смеётся.
А если я глаза закрою,
То слышу, как опять поётся
Та песня мертвецов. Мы жили, были...
И я как будто бы уже в могиле.
Хватит!
Остановите эту пьесу.
Или это жизнь?
Спектакль и актёры?
Поэт, рояль и чёрные кулисы?
И гнусные проклятые узоры,
Что музыканты за спиною
Вырезают
Из никому ненужной тишины.
МакДауэлл сбежал - я знаю,
Но я забыла правила игры.
Достаточно!
Довольно!
Умоляю!
Кровавые жуки, личинки между пальцев...
Старик всё шепчет что-то по-шотландски...
Остановите балаган... я умираю,
А это значит, что упали маски
Со зрителей, актёров и с меня, и с мужа
И вместо трона - яма мертвецов.
А под ногами -
Кровавая неряшливая лужа.
И не хватает больше слов.
15.30. 23.03.11.
Я ничего не написал...
Я ничего не написал за два месяца
и солнце во дворе все деревья изранило,
и золотая в небо лестница,
кажется, уже навсегда отставлена.
И подлое время кричит в капкане
своё безразличие опрокидывая
и всё что запишется в этой тетради -
исчезнет, как страница варваром выдранная.
И, значит, герой мой в объятиях ночи,
столетия меряя авторучкой,
окажется в пустоте неточной
от литературы навеки отлученный.
Что-ж! Это реакция очевидности,
известный ответ для зарвавшейся челяди.
Вчера на коленях молившей о милости
у неба себя забирающей вечности.
Я думал когда-то:
слова - динамит,
разрыв бытия, невозможность пространства.
Но видите, как за поэмой бежит
простой страшный миф, и всё это прекрасно.
Пусть было, как будет в разрыве огня
вселенной, распахнутой над домами.
Где не было и не будет меня
в кровавом закате грядущего мая.
Так ночь обесценивая маршруты,
не ищет союзника, тычет в упор
и мимо опять утекают минуты,
не складываясь в стихотворный узор.
Вот так бытие оставляет в покое
тюремщика, узника, даже судью.
И нет ничего от свободы и воли.
Оставьте хотя бы надежду мою!
Оставьте в покое поэтово слово.
Что вам до него? Ваша участь - лабаз.
Но вновь Прометей в свои цепи закован
и снова стучит за указом указ.
За пропастью пропасть шагает умело
и жизнь остаётся навеки и за
народом, судьбой, пустотой, беспределом,
что смотрят в мои глаза.
06.12.
Так пусть загорится
Так пусть загорится
весь город огнями,
что люди у неба выдрали,
а время, замученное в капкане
завоет на дыбе молитвами.
12.
Когда я схватил авторучку
Когда я схватил авторучку,
залязгали поезда.
Когда я схватил авторучку,
то в центре у всех новостроек
зажёгся неясный огонь,
и рухнуло всё остальное.
В прожорливой пасти пожара
пропавшая жизнь полыхала.
Из этого жарева, дыма,
что выглядел так красиво,
как солнца багровый закат -
прямая дорога в ад.
Дорога, как порошок,
что сыпется около ног.
Я был там и видел так много,
что понял пора назад.
Но только бумага бледнеть перестала,
на ней оказался расклад.
В котором разборки и драки,
простые слова и шприцы,
грязные деньги, дешёвые бляди,
статья два два восемь,
и в воду концы.
00.28. 21.04.10.
Это вечер
Это вечер окрасил карниз
розовым и сиреневым.
Господи, отелись! -
кричу за поэтом Есениным.
Он срезал звезду, а я,
не выражая страну,
рифму мою поверну
в сторону небытия.
Пусть исчезает в пространстве
и пропадает навек.
Ночь, три разреза на маске.
На небе сидит человек.
Крик оказался ненужным,
а наши поступки позами.
Вечер закрасил лужи
сиреневым и бледно-розовым.
02.25. 26.08.12
Всю ночь...
Всю ночь я слушал их базар,
окно бледнело.
Я даже спорить перестал,
я ничего не сделал.
И вместо выстрела в поддых
или ножом в живот -
я молча слушал глупый стих
и песни, что орали мимо нот.
Потом я попрощался, сдерживая злобу,
я ничего не сделал, а ведь мог их
уничтожить
одним стихом, строкою из Медеи.
Но что стихи? Они мне надоели.
Проклятый звон в ушах ежеминутно
требующий что-то,
Чего понять мне никогда.
Кавдорский Тан мне сквозь века на ухо
шепчет,
что эти песни не исчезнут.
Но что с того, когда такая пустота
вокруг. И ни огонь, и ни вода -
распахнутая дверь, четыре с половиной
ночи
и прочее, и прочее, и прочее.
04.00. 24.08.11.
из поэмы «Макбет»
Власть из власти,
Болью в боль.
Перепуганные птицы
Над поруганной землёй.
Королей незваных лица,
Песня без начала и конца,
Слово бесконечность - непонятно.
Двери начинаются с крыльца.
Огонёк гори-гори обратно
И сюда, вернувшись, не спеши;
Ночь темна и люди, точно звери,
И слова настолько хороши,
Что не двинутся Бирманские деревья.
Кречет в небе, голод, бунт.
Два. Двенадцать. Страшный суд.
Трижды крутом
Раз-два-три.
Кровит руку до зари:
Ритуал, зарок, судьба,
Власть и вечная борьба,
Нож, деревья, замок, мрак.
Смерть в котле
И красный мак
Вперемешку с горьким тмином,
Вереском и розмарином,
Крыс и голубей глаза
И девичья слеза.
10.45. 24.06.12
Лихом помнить
Лихом помнить, прожить ни за что
сонный город, кошмар в проводах,
так снимая в передней пальто
прячешь дурь в чёрной кофты рукав.
Молний сверху не сосчитать -
их всегда было много для нас,
уходить - это значит не ждать.
Солнце, май и сияние глаз.
Разговоры, житуха, тоска.
Во дворе под гитару поют.
Это жизнь, если ради стиха
не считаешь пропавших минут.
Безупречный, намеренный вздох
означает конец всему.
Это просто чертополох,
ненужный уже никому.
23.20. 19.05.11.
Важнее ваших разговоров...
Важнее ваших разговоров,
нелепых судеб и смертей,
наглее наглых сутенёров
и солнца бледного бледней -
моя застенчивая Муза,
что проституткою слывёт,
не знает минуса и плюса
и песни дивные поёт.
Под крики, смех, аплодисменты,
под рёв тысячеглазых орд
она ломает монументы
и славит волю и народ.
Её дорога неизвестна -
я слишком глупый ученик.
Она не ищет себе места
на полках среди прочих книг.
Другое дело - двор, кабак, тетрадка.
Всё прочее - тоска и ложь.
Среди навязанного мрака
лишь Ты танцуешь и поёшь.
00.10. 12.10.12.
Письмо коринфскому другу
Судьба людей повсюду та же:
Где благо, там уже на страже
Иль просвещенье, иль тиран...
Здравствуй, Клавдий. Я здесь задержался.
Император и Консул все так же бодры
и успели к империи пару провинций
вернуть.
Мусора все наглеют, но это не ново.
Мы с тобой обсуждали все это, когда
ты заехал на пару недель,
а потом?
Слышал, где-то в Моравии служишь?
Что там?
Как и здесь умирают, рождаются?
Может, хоть где-нибудь что изменилось?
Впрочем, не думаю. Я?
Я все так же терзаю глазами бумагу,
как выражался наш друг.
Помнишь его?
Сын Ахилла! Кончил он плохо.
Говорят, не выходит из дома несколько лет.
Впрочем, что же плохого?
Он всегда был умнее
Чем мы...
Я все так же ору на подпольных концертах,
что я знаю, ты никогда не хвалил,
И возможно был прав. Что поделаешь?
При принципате
у патрициев быть в услужении - позор.
Мне плебеи милее.
Знаю, ты разозлишься, прости.
Так о чем я?
Да, Клавдий,
сколько дурь сейчас стоит у вас?
Говорят, дешевеет.
Здесь барыги наглеют,
извини, неприличное слово.
Если в Спарте терпимо,
то где-нибудь в Сузе
триста драхм уже стоит,
то, что у вас
насыпают на гульден.
В общем, всё как обычно
ни этак, ни так.
По соседству открыли кабак,
где ночами купцы трясут животами.
Зима вроде кончилась...
здесь не заметно.
Помнишь Селену,
гетеру из кабака, где мы пили еще в
девяностых?
Умерла от позорной болезни.
Представь?
А когда-то, ты помнишь -
с гладкою кожей
и узкими бедрами, как веселилась?..
О, жизнь, бесполезна!
Ты не согласен?
Впрочем, время заканчивать -
я выступаю прямо сейчас
в маленьком клубе, похожем на клетку.
Буду читать и нести всякий вздор,
которому, впрочем, искренне верю...
Да здравствует Цезарь!
Десятый год.
С приветом из столицы империи.
23.50. 15.06.09.
Макбет уже сошёл с ума
Макбет уже сошёл с ума,
Медея - террористка.
И сумасшедшие дома
мигают где-то близко.
Коринф, Дунсениан в огне.
Пусть жизнь шевелится во мне
страницами глухих проклятий
и слёзы льются на партере.
И я когда то тоже верил -
планета вздрогнет и проснётся,
но даже старая собака
от этих слов не шевельнётся.
И, значит, всё впустую? Может быть.
Но я не в силах стих остановить.
03.05. 19.08.11.
Монолог Ясона
Сограждане!
Ведь мы сограждане -
Достойнейший Креонт,
Мой родственник, почти отец
И вы, жрецы, из уст которых
Лишь голоса богов звучат?
Я вас приветствую!
Простите мой несносный говор,
Он выдает,
Что я не из сограждан ваших,
Но видя ваше превосходство,
Над тем, что видел...
Ну, а видел я немало,
Точнее видел много,
То есть видел...
Достаточно, чтоб видеть всё,
И видя это...
Итак... о чем я?..
О, Креонт!
И досточтимые жрецы Коринфа,
Я нас приветствую.
Приветствую я также и народ.
И хоть наречие мое
Не позволяет говорить красиво.
Но не могу здесь не добавить,
Что сделаю вас всех счастливыми,
Когда дадите править.
Я обещаю тучные стада
Для земледельцев,
Золото - купцам,
Высокому сословию -
Все почести
И право выбирать
Каких рабов куда пристроить.
Я - предводитель армии,
Меня послал тот случай,
Что вам не стоит упускать.
Что мне отец, жена и мать?
Для вас, о, граждане Коринфа -
Готов от них отречься.
Ради вас
На сотню подвигов готов.
И, если
Божественный Креонт
Мне даст благословение
На брак, то став царем
Я возвеличу доблести Коринфа.
И превращу ваш город
В пышный сад,
Где каждый будет рад,
Тому, что он родился
В стране, где правит почти бог.
Ведь я по доблестям
Геракла превзошел,
Да что Геракл?
(здесь автор требует аппарт)
Я вижу недоверие в глазах.
Все это так?..
Мне это снится?..
Коринф!
Ты будешь Греции столицей
И демократия, что я построю
Любую демократию на свете превзойдет!
Вина и хлеба будет вдоволь
И зрелищ ярких обещаю -
Вы счастье обретете
Под честным управлением Ясона,
Что будет Гелиоса почитать
И чтить Креонта как отца!
Ведь он великий муж!
Ему я буду верною слугою,
А вам правителем,
Что обеспечит истинный покой и счастье,
Которого достойны
Вы все без исключения!
Клянусь детьми
Своими и чужими!
Клянусь, что все отдам
Для города Коринфа!
10.09.
За оскорбление величия
За оскорбление величия,
за наркотические бредни,
за невозможное количество
стихов и песен - на колени!
Перед толпой или тираном...
Где жертва, где палач? Уволь!
Но на колени я не встану
перед крикливою толпой.
Ни строчки не отдам своей
для суетливого тирана.
Закрою тысячи дверей,
но знаю, что меня достанут.
За сны, в которых нет желания проснуться.
За ночь, срифмованную в пламя.
За то, что бредят эти улицы
моими одуревшими стихами.
13.20. 22.07.10.
Шекспир и Еврипид
Шекспир и Еврипид
меня не волновали
- мы ханку делали в подвале.
И запятые ставили не там.
Я так жалею, что исправил «Нехардкор».
Мне первая редакция милее.
И я не научился до сих пор
писать классическим хореем.
Куда пленительнее звон
согласных - твёрдых и колючих.
Вся жизнь осталась на потом
среди рифмованных тягучих
слов. Но сцена после чтения пуста
и так похожа на забытый мной подвал.
Коринф, Дунсениан,
Санкт-Петербург - условные места.
Но сцена после чтения пуста.
02.40. 02.06.11.
из поэмы «Макбет»
Она смотрела на руки так долго,
Что красный шар свалился в тёмный лес.
...Или это свет софитов?
О Боже, как сверкала сталь
В руках бандитов Тана.
Века дрожали топотом коней
И кровь свернулась в океанах,
И свет луны мерцал на ней...
Стоп!
Это преступление.
Но разве не преступна жизнь?
К чему теперь какие-то сомнения?
Коль ясно - ничего не стоит ничего. Луна,
держись
В холодном небе... но кровь стекает по рукам;
И это кровь не камертона,
Она не подчиняется стихам
И глупым разговорам.
Живая кровь по клавишам течет
И призрак старика... здесь... рядом...
Вот весь расчет на власть и почести?
Стоп, смерть!
И жизнь, остановись.
Но разве что-то значит это слово - жизнь?
Лишь календарь, тетрадка, талый лёд...
Сигнал трубит трубач...
Пройдет и это...
Все думают, сошла с ума?..
Скорее поняла,
Как метод прост
И в чём теряется вопрос,
Где контрапунктом смысл,
Как памятник застыл.
И что Макбет за золото убил... -
Расскажут так.
Но где свидетели?
Кто сможет
спустя пять сотен лет понять,
Что власть - есть философия окопа
И выбор между злом и меньшим злом.
Что он убил не для короны - чтобы
Связать себя одним узлом
с... добром.
И это Рубикон,
Коней звенящие подковы,
Поющий золотом рассвет.
Но почему так много крови
И что накаркал мне поэт?
Сойти сума? Исчезнуть в книге?
В аккордах воющей тоски?
Но сквозь разорванные крики
Царапают луну стихи,
Кровавые, как пятна на руках,
Но впрочем... хватит о стихах.
Я задыхаюсь в них столетия.
Мне красной краской мажут руки.
И воют зрители в театре,
Как озверевшие, взбесившиеся суки.
03.20. 03.18.11.
Ради Бога...
Ради Бога, ради счастья,
ради чёрта и мента,
ради верности и власти,
ради мёртвого Христа,
ради смеха и печали,
ради наших обещаний,
ради слов, что говорил
без надежды на прощенье,
ради меры, что убил,
ради вечного сомнения,
ради веры и беды,
что у каждого своя,
ради сладенькой воды,
ради грязного белья -
расскажи, как получилось,
чтобы всё остановилось
и осталась только ложь.
Я в стихи втыкаю нож.
13.50. 29.07.11.
Море волнуется раз
Море волнуется раз - это много.
Не говори, промолчи, уходи.
Это предверие эпилога.
Море волнуется два. Впереди -
свет фонарей и кривая дорога,
улица, ночь, две скамейки, подъезд,
лестница, дверь и всё та же морока,
прерванная переменою мест.
Два косяка, разговор про разлуку,
поезд, билет и такси до вокзала.
Я отдаю три стиха на поруку -
ты пожалеешь о том, что сказала.
Ветер сметёт эти жёлтые листья.
Всё остальное никто не узнает.
Рядом ли, далеко ли, близко -
ненависть ненависть кровью карает.
От душегубов до комедиантов
два-три шага - раз-два-три - говори.
Свет фонарей и кривая дорога.
Море волнуется три.
22.00. 07.01.12.
Грозная порода
Грозная порода
есть у сентября.
На стихи - полгода
я потратил зря.
Ни строки, ни рифмы
поза и вода.
Из какого мифа
вырвется звезда?
Чтобы три поэмы
спутались в клубок,
чтобы эти тени
сдвинули восток,
повернули запад
в сторону зари,
и на снежных лапах
под воду легли.
23.30. 24.09.12.
Я слышу...
Создан памятник мной...
Я слышу то, что невозможно,
я вижу, что не может быть.
Февраль Москву собою крошит
и сыпет розовую сыпь.
Я сжёг всю прозу из Медеи
и Макбет корчится в пыли.
Зима, февраль, конец недели.
Плывут по небу корабли,
я список их прочёл до половины.
Вокруг одни святые или судьи.
Но всё пройдёт как проходило.
Пройдёт прохожий - всё забудет,
Я бил поклоны неудачам.
Прекрасно всё, что было зря.
Над Ленинградом небо плачет
и разрывается заря.
Но памятник мой - он не из камня
и не из бронзы, что отлита.
Страницу жизнь переиграла,
которая для всех открыта.
15.32. 11.02.12.
Меня окружают плохие приметы
Меня окружают плохие приметы -
леса, голоса, дураки, километры,
отдельные главы английского барда,
друзья и шалавы, любовь и неправда,
бескрайние степи дурных выражений,
личнуха и оторопь самосожжения,
рисунок узоров, зима, что достала,
глаза светофоров и руки вокзала,
уроки латинского, звук из колонок.
Лакает из миски убитый котёнок.
Всё это, наверное, вечно как миф,
смотри - под балконом пылает Коринф.
22.45. 30.05.12.
Лети моя книжка
Лети моя книжка
Через необъятность времени
И забвение вечности,
Через крики и оскорбления,
Лети сквозь вселенную
И невидимую материю,
Через головы гордых
И объективных.
Лети в мой родной город,
Которого милее нет,
А потом через всю страну,
Словно нож распоровший крыло
У раненой птицы.
Протыкая пространство,
Лети моя книжка -
Я за тобой не успею.
Я оставляю тебя,
Так бросают в пути
То, что всего дороже,
Если хотят дойти.
Лети моя книжка!
13.40. 21.04.12.
Я расскажу про этот срок
Я расскажу про этот срок,
про пережитый дар,
про новогодний потолок
и чёрные глаза кидал.
Но небо в звёздах всё равно.
И это не приём,
и пусть всё проклято давно -
и скалится закон,
но ночь, как лезвие ножа.
Смотри как рвётся нить!
Я этим людям помешал
спокойно жизнь прожить,
За это ни прощения, ни слёз,
ни талого холодного вранья.
Не надо обещаний и угроз.
Всё это безразлично для меня.
О, бесполезная бредовая возня.
Гори Коринф, Москва и Прага!
Гори проклятая бумага,
гори вся жизнь пустым огнём -
вчерашним утром, этим днём.
Гори всё, что необходимо.
Рабы не проходите мимо!
Трагедия в разгаре, первая глава.
Молчание нарушили слова.
11.01.12
МЕДЕЯ
Мне отмщение, и аз воздам.
Песня I
Я вас приветствую, рабы!
Вы заслужили свой удел.
Свободный человек не будет
пресмыкаться;
Терпеть высокомерие богатых
И низость власть имущих.
Вам воля и свобода вовсе не нужны
И слушая мой монолог.
Вы думаете, что он касается событий,
Которые давно прошли...
Где те царицы, короли?
Что управляли городом, страною
И жизнью своих подданных?
Давно в могиле! А я, поэт, или актриса
И кулисы
Граница, за которой та другая...
Возможно так. Я приглашаю
Рабов, что приняли ярмо тирана,
Приветствуют его, гордятся тем,
Что их страна внушает страх
Соседним государствам. И всеми
признанный монарх
Владеет царством.
Я приглашаю вас, рабы!
Ибо свободных в этом зале нет,
И если б светотехник свет
Включил, я посмотрела
На то, что принято считать народом.
Но я - Медея. Не актриса,
И то, что вы считаете кулисами -
Кровавое пятно, отчетливый рассвет
И ничего другого нет.
Я та Медея, что считается злой ведьмой,
Убившей собственных детей и брата,
Жестокая, коварная...
Я навсегда оставила свой след.
Я посетительница ада.
История моя - игра свободных сил,
Где перепутаны добро и зло.
А вернее,
Где нет добра и зла,
А только лишь история Медеи,
Что предпочла
Позорной участи наложницы -
Свободу - от морали и любви.
Свободу - убивать.
Свободу - мстить.
Песня II
Жить или умереть?
Такой вопрос задаст другой.
Я выбрала тебя,
А значит, выбрала любовь.
А что любви помеха?
Тем более любви,
Которая купается в крови?
О, мой Ясон, мы реки крови будем
проливать!
И это будет наш венчальный пир.
Мой муж, у нас с тобою под ногами целый
мир!
Бери его, меня, руно
И знай - с тобою заодно Медея,
Без которой нет тебя,
Как без твоей любви меня.
И я тебе открою тайну -
Я
Явилась из небытия,
Как и все люди,
Но средь людей мне тесно, тесно...
Я знаю своё место -
Над пропастью, в огне,
В игре свободных сил.
И вот я встретила тебя. Ты ослепил меня,
Лишил покоя,
И если это называется любовью,
Я полюбила... Нет!
Сначала это был лишь тихий свет
От радости, что равного нашла,
Потом испуг, когда ждала,
Что ты придешь.
Ты помнишь? Помнишь?
Нет!
Нас теперь не остановишь!
Теперь мы вместе - ты и я,
И начинается с нуля трагедия,
В которой нет добра и зла,
Одна актёрская игра
Среди разорванного светом зала,
Где публика заранее устала.
Корнель, Сенека, Еврипид...
Какие имена!
И что же может предложить
Она?
Стихи проклятого поэта,
Который притаился где-то
За кулисами
И тянет срок развязки.
Надменен и жесток...
Но что нам с этого? Ведь пляски
На могилах мертвецов
В обычае страны, где все они живут.
Ясон, какое дело нам до них?
Они умрут, а мы останемся в веках!
Они валяются в ногах царя, а мы
Диктуем правила игры.
Я песни петь могу такие,
Каких сирены не поют,
И будущее изменить могу,
Но это ни к чему
Без равного себе,
Который может приказать толпе,
Не знает, что такое страх и неудача,
И не выносит плача.
Силён и горд.
Ясон, пусть рот
У мира окровавится.
Любовь моя границ не знает.
Ты - воля, я последний бунт -
И не Таврида, даже
Греция тебе не мера.
Весь мир у наших ног.
Бери его, а с ним меня,
Всё прошлое теперь - химера.
Песня III
Вот буква А, в ней белый свет
Дыханием предсмертным растворился.
Вот Б - Беда, которой нет...
Быть, Быть кричали этой ночью птицы,
Когда над морем штормовой грозой
Носился чистый и пустой
Небесный голос.
Вот В - Величие, что стало добротой
И сразу же исчезло.
Г - Горе, Грек. Гордыня, голубой
Туман, что падает из бездны небосвода.
Д - это Дар, который лишь природа
И боги могут отдавать, а человек
Принять или отвергнуть.
Железо - вот моя шестая буква.
Седьмая - Зло,
И в этом, о, высоконравственная публика
Мне повезло -
Терзания совести мне неизвестны,
Поэтому я достаю
Ту букву, что по-настоящему люблю -
Медея, Месть, Могила, Мрак.
Пусть удивляется дурак
Тому, что зло действительно прекрасно.
Мне крови красной вид
Глаза застит.
Месть может меньше, чем забвение,
А может и не так.
Пусть удивляется дурак,
Тому, что зло, действительно прекрасно
И пусть стихотворение летит
По залу тряпкой красной,
И ночь мне кажется такою яркой,
Какой не видела нигде.
Моей мечте не повторится,
Кричите надо мною птицы
В лазурной высоте.
Я - это Я! Ясон и Яд,
Которым я надолго отравилась
И если бы все дальше длилось
Наверное, сошла с ума.
Не для меня подобная тюрьма любви
И коль любовь тюрьмою стала...
Х! Это Хохот, что из зала
Когда-нибудь услышит глупый вождь
Купеческого судна...
У причала - Четыре лодки,
Шелест, Шум ветвей и дождь,
Что я вчера наобещала...
И карканье ворон преследует меня
Посередине февраля,
Я снова лишь актриса,
Которую на сцене точно куклу
Таскает за волосы
Огромная чудовищная крыса - судьба
И миф, где оказались только буквы,
И я опять одна, одна...
Так пусть дурацкий алфавит
Огнем сияющим сгорит.
Песня IV
Я здесь.
Коринфа уже нет.
Колхида снова оккупирована кем-то.
Пустая сцена.
Падает холодный свет.
И сколько стоили билеты
В сегодняшний театр - не знаю
И будто бы играю
Саму себя.
Медея.
Автор одиозен.
И говорят прогнозы,
И говорят журналы,
Что всё идёт к провалу.
И нет ни рая, даже ада,
В котором встретимся, Ясон.
Я здесь, на сцене, а Эллада -
Мой страшный сон.
Россия, сжалься надо мною.
Мне грязь в глазах мешает говорить
Но ты такая-же! До крови
Жестокая к себе,
И то, что ты услышишь,
Не ты ль сама?
Сошедшая с ума,
И мстительная будто?
Не ты ли зажигаешь утро,
Прозрачным перламутром рощ,
Своих лесов и городов?
Но что на самом деле?
Униженный народ,
Грязь, нищета и тирания,
Которая у вас в крови,
Война,
Коррупция власть предержащих...
Но вот с горящим факелом в руке Свобода
Поджигает города.
В чём здесь причина?
Узнаем ли когда,
Начнётся новый бунт
Кровавый и бессмысленный
В огне...
Поймёте ль почему
Медея
Сожгла Коринф, убила брата...
Я, посетительница ада,
Тысячелетняя загадка.
Кто разгадал меня?
Причина,
что я здесь,
какая?
Коринфа уже нет,
Как многих государств,
Тому свидетели вы сами.
И в городе, что упираясь небесами
В коричневое мясо площадей,
Где полицейских больше, чем людей,
Читаю монолог и Еврипида
Цитировать не позволяю, ведь его цена
Ещё дешевле, чем цена Ясона.
Я здесь и зритель полусонный,
Пришедший на классическую пьесу,
Сочтёт неинтересным
Мой монолог,
Но вечный рок
Диктует смысл
И притворяется артист,
И зритель притворяется.
За сценой прячется дурацкий чёрт.
И не вини поэта, ни себя -
Всё было, будет и пройдёт.
Песня V
Плывёт корабль. Ночь.
Вокруг слепая тишина
И тени от деревьев,
Сияние луны, волна
И свет звезды,
Которая в весло воткнулась
Плоским отражением.
Мои видения
Меня терзают,
Но я их позабыть должна.
Не может быть,
Чтобы всё так произошло.
Звезда втыкается в весло
И ночь шевелится дыша
Шуршанием камыша.
Мой муж, прижавшись к борту корабля.
Так крепко спит,
Как будто он уже убит...
А я считаю ряд кругов,
Скользящих по воде,
И вижу, что покоя мне не будет.
Не знаю, что предпочитают люди
Из тех, что называют
Чистыми и честными,
Но мне их мерзости известны.
И я - Медея.
Не орудие, не месть богов,
Я лишь последняя любовь,
Дошедшая до края,
Где смертный умирает.
Вода играет
Огоньками светляков.
Мой милый. Мой Ясон. Моя любовь
Так крепко спит.
Мой брат спускается в Аид,
Отец меня предал проклятью.
А я сквозь слёзы улыбаюсь счастью,
Что ждёт меня и мужа и детей.
Наверное, для вас, людей,
Сидящих в зале, я сумасшедшая.
Но люди видят только тени
Из поколения в поколение,
И вам ли слышать голоса богов?
Играете в любовь -
Свидания, кино, постель.
Нет! Для людей
Такая страсть преступна и ужасна.
Но посмотрите, как прекрасна ночь.
Корабль плывёт, и небо отражает воду,
И подчиняясь хороводу звёзд,
Сама земля плывёт сквозь пустоту,
И на борту
У корабля написано - «Арго».
И мне спокойно и легко,
Со мной любовь,
Которая прекрасна,
Которая перевернёт весь мир
Или сгорит пожаром красным.
Песня VI
Наш заговор раскрыт,
Я заперта в театре
Мой брат убит, растерзан
И окровавленные части тела
На пастбище раскиданы
В пример того,
Что все, чего мы так хотели:
Тирана смерть и перемен
В застывшем на века
Несчастном царстве -
Здесь не бывать!
И новые напасти
Грозят стране.
Отец мой зверствует, казнит,
Пытает всех, кто был причастен
К революции и хоть отлично знает,
Что кашу заварила я,
Пока не трогает меня,
Предпочитая убивать всех, кто мне дорог
И рано или поздно
Казнит Ясона,
Следующая я?
Нет!
Хоть мне он и отец,
Но, видимо, не понял -
Кто дочь его!
И если мне на троне не бывать,
То наши дети все равно
Царями станут, а руно
Я украду и увезу в далекую страну,
А там другую жизнь начну,
Где светит солнце ярче,
Где луна,
Уже с пяти шагов видна.
Арго нас увезет, сквозь море голубое.
Я буду счастлива с тобою
В другой стране, где, наконец,
Мы заведем свою семью.
Я буду мать, а ты отец.
Как я тебя люблю!
На все готова и, хоть переворот
Нам не удался, -
В Грецию плывем.
Я помогу вам чарами и зельем,
А если надо кровью и огнем.
Пусть мир закружит каруселью -
Перечислением имен
всех, кто на корабле.
Их двадцать пять.
Тесей - Эгея сын, что станет знаменит,
Борея отпрыск Зет - кому его судьба
известна?
Орфей - гуляка и пиит,
уж лучше б автор свое место
отдал ему. Тот рассказал мою судьбу
гораздо интересней.
А вот Геракл - единственный герой,
кто мог с Ясоном не считаться.
Но вот идет любимый мой,
А, значит, мне пришла пора прощаться
С Колхидой, детством, пустотой.
Теперь я буду страшным мифом,
Чудовищем, я буду ведьмой той,
Которую в Колхиде и Коринфе
Проклянут. И все свои убийства
Припишут мне. Пропишут в книгах
И вечно будут убивать
И проклинать в своих молитвах.
А я была всего лишь мать,
Чьим детям вырезали сердце,
Всего сестра, чей брат растерзан,
Жена, которая любила
И женщина, что не простила
Измены...
Вот в чем причина!
Женщина! которая владеет силой,
Что недоступна тысячам мужчин
Не может быть счастливой,
И выход у нее один -
Себя забыть в домашних бедах,
Забыть про власть и про судьбу,
Стать глупою, ходить в корсетах -
В слугу, в наложницу, в рабу...
Тогда худого слова
Не скажут...
Нет! Медея этой участи откажет -
Ей запретит поэт.
И я сломаю эти стены, я выкраду руно,
Арго спасу.
Я соберу останки брата
И брошу их в лицо отцу и матери.
Наш заговор раскрыт,
Я заперта в театре.
Песня VII
Страдания для всех!
Медея обещает вам,
Что ваши чувства станут пылью.
Моя любовь - тысячелетний срам.
Моих детей уже убили.
Никто меня не слышит, за исключением
пустоты
И зрителей,
Но кто они такие
В оцепенении пред ничем?
Моя любовь по ветру треплется
Наклеенной афишей -
Зачем? Зачем? Зачем?
Смотрите на меня!
Нет ничего
Ни в будущем, ни в прошлом.
И даже здесь на сцене,
Я вынуждена повторять
Все то же самое,
Что и в Коринфе,
Что вас сведет с ума.
И как вам объяснить,
Зачем сгорят дома,
Что заслужили смерть?!
Всех вас пожрет огонь!
Детей и взрослых, стариков...
Здесь справедливость ни при чем,
Здесь - месть богов.
Анархия!
О, солнце мира!
Пускай горят квартиры,
Дворцы и хижины.
Пусть ночь обрушится на мир!
Все революции пусть будут сразу
И весь ваш мир пусть захлебнется
От крови красной.
Песня VIII
Итак, они убиты.
Креонт отдал моих детей
На растерзание толпе,
Когда увидел,
Что отрава
Потекла из диадемы,
А свадебное платье загорелось,
Превратив невесту
В горящий факел...
Чего он ждал от дочери Цирцеи?
Я буду ноги мыть отродию Креонта?
И вот, созвав народ,
Которым называют чернь придворную;
Им объявил,
Что я убила собственных детей
Из ревности.
И трупы их он рядом положил
С той падалью,
Что собиралась их своими объявить.
Тех мальчиков,
Что оживляли тишину дворца
Своими играми и криками,
Убил жестокий царь...
Моих детей Эллада погубила!
Как сделала посмешищем мою любовь.
Цивилизованные греки,
Вы пыль в глаза умеете пускать -
Литература, философия и красноречие...
Теперь вы будете гореть!
Пожаром погребальным для моих детей
Я сделаю Коринф!
Вы учите весь мир, достойнейшие греки.
Что ж,
Вот вам отличный сюжет для трагедии.
Но больше ни слова.
Любовь умерла... и Ясона
Ждёт та же судьба,
Что и граждан Коринфа.
Для вас я была чужестранкой всегда,
Меня вы учили чему-то
На что закрывала глаза,
Но теперь перестала.
Будь проклята Афродита!
Будь проклят Ясон!
Будь проклята Греция!
С вашими
Героями, подвигами и царями.
Будь проклят весь мир,
Где любовь продаётся!
Будь прокляты все,
Рабы и холуи
В своей же стране,
Что учат других
Свободе и правде.
Рабы государства -
Готовьтесь к расплате!
Песня IX
Ничто дрожит от нетерпения
В гипнозе ошалевших звёзд,
Но продолжается движение
И ставится вопрос -
Вам добродетели награда
За добродетель? Что ж,
Я - посетительница ада,
Где правда - ложь.
И в этом я увижу время,
Страдающее - за,
Мгновенье за мгновение,
Глаза в глаза.
О, истины познания!
Пред вами, люди - тлен,
Ищите основания
Для ваших перемен.
Мне это безразлично.
Передо мною ночь.
Что ж, здравствуй, Зевс,
Чем смертному возможно
Тебе помочь?
И раз ты всё не можешь,
Какой ты Бог?
Языческая кукла,
Которую колотит рок.
Меня ты хочешь взять,
Как остальных,
Но всё, чем ты пугаешь их -
Морали и законы - для меня
Пустая болтовня.
Не напугаешь!
Пошёл вон!
Раскрашенный нелепый идол,
Теперь не до тебя.
Из этой жизни смысл вытек,
А ты у вечности в плену,
У скользких надоевших истин.
Ты мне не интересен.
Мной овладела страсть.
Передо мной сама необходимость
Раскрыла пасть.
Она не может быть всесильной
В оцепенении пред ничем,
Добро и зло ползут в могилу,
Владея всем.
И даже ты, о, невозможный бог,
Не можешь эту силу
преодолеть -
Остановить движение,
Где всеми правит смерть.
Теперь ты требуешь меня!
О, божества любовь
Всех смертных ставит вровень с богом,
Но в этой дюжине богов,
Ты - лишь один из многих.
Я верю, потому что всё нелепо,
Я расторгаю договор,
Я требую последнего ответа
И не окончен разговор.
Песня Х
Ах, если б я могла Элладу
Так ядом пропитать, как это платье
И в хаос ввергнуть всю страну.
Всех заразить отравой!
Впрочем,
Они уже заражены
Своим высокомерием
И страстью к лицемерию.
Идите же сюда!
Сегодня ваш отец
Желает сделать вас
Не просто смертными -
Почти богами! Царями!
Что будут, как и он
Казнить, насиловать и убивать.
Он женится на знатной женщине,
Величие которой ослепляет всех.
Она изыскана, умна,
Проста в общении,
Конечно же страстна.
К тому же дочь царей,
И ей не подобает
К венцу идти в простой тунике.
Смотрите, как сияют диадема
И это платье.
Их отнесите нашей будущей царице.
Такая красота лишь королей достойна
И тех, кто с ними ложе делит.
Так будьте же учтивы.
Все время кланяйтесь и будьте милы,
Как вы милы со мной.
Когда она наденет это платье
И диадему -
Через несколько мгновений,
Что может вечность есть...
Ей тело пропитает страшный яд,
Сожжет ей кожу и глаза,
И в этом виде
Она предстанет пред Ясоном.
Он захотел короны
И обещал корону моим детям?
Ну, что ж,
Пусть женится на трупе
Безобразном и гниющем.
Пусть с ним постель разделит.
И в груде червяков
И мертвой плоти
Получит наслаждение,
Которого достоин.
Дети!
Передайте ей -
Медея
Будет верною служанкой
Жене Ясона,
Ведь священный брак - огонь,
Что, как светильник озаряет мир,
И я молюсь,
Чтоб вечно он горел
Для гордого Коринфа
И для всей семьи почтенной
Креонта,
Что всем известен благочестием
И добродетелью.
Конечно!
Известен добродетелью...
Как все тираны,
Он любит представляться славным малым,
Что любит Родину, жену, детей
И граждан города Коринфа.
И это правда!
Только любит их он мерзко -
Инцест его проклятие!
Об этом знают многие,
Но рот их прочно запечатан.
О, добродетельный Коринф!
Любой закон он продаёт.
При этом
Считается законником -
Над трупом дочери пусть новую комедию
играет.
Ясон нашел себе отличную семью!
Вы все кичитесь
Своими добродетелями
И моралью.
Смотрите на себя.
Включите свет!
Вы честные, нормальные,
За вами нет грехов.
Встаёте в семь утра,
Идёте на работу,
Потом домой, где развлечения, жена,
Потом суббота,
Война и смерть -
Всего лишь разговор
О том, чего не будет.
И чтобы не сказали, вывод прост.
Виновны те, кого тиран укажет.
А дальше снова пиво, водка, домино...
Такая жизнь.
Но думаете, не накажет вас никто?
Все так пройдет? По тихому?
Креонт так думает. Его же дочь
Сгорит живая в эту ночь.
Песня XI
Необходимость властвует над вами
Над смертными и над богами,
Я продолжаю разговор
Под грозовыми небесами.
Я выбираю произвол,
Не меряю весами правду,
Добро и зло - всё предикаты
Бытия я презираю!
Ни с кем в любовь я не играю!
Нет, не окончен разговор,
Я - высшая любовь!
И этим погубила
Ясона и детей, и брата.
Но не хочу вернуть обратно
Историю свою,
Которую через века и страны
Сирены грозно пропоют.
Песня XII
На что твои мне утешения?
Я видела своих детей.
Их синие ладошки,
Мёртвые глаза.
Кто это выдержит?
Какие утешения?
Мне сердце вырвала судьба.
Я знаю свой удел -
Суд здесь, проклятие на Родине,
Где имя мое стало символом предательства.
Я отказалась от себя,
Ради того,
Что люди называют страстью,
Любовью, и за что казнят потом.
Они предпочитают правду в виде денег,
Чужие чувства
Их приводят в исступление,
А счастье делает зверьми.
И здесь, в Элладе,
Я виновна в тысячах пороков!
Ведь в них всегда виновен кто-нибудь
чужой.
Зачем вам обращать внимание
На собственное скотство?
На трусость перед
Власть имущими?
На срам,
Что вы считаете патриотизмом,
На вашу алчность, лицемерие, порок,
Что называете любовью,
Теперь я знаю цену добродетели Коринфа:
- Корона, золото и власть!
Меня зовете чужестранкой,
Но чужестранцы - вы!
Ведь для меня
Все ваши ценности - песок,
Сизифов труд!
Не зря он основал ваш город
И уподобил вас своей судьбе!
Ведь Греция известна мудрецами,
Что добродетели поют,
А сами
Живут, как свиньи у корыта,
Собою представляя суд Коринфа.
И я,
Которая поверила любви,
Теперь
В глазах толпы и ваших мудрецов -
Убийца
Собственных детей
Я - отравительница,
Ведьма!
Всё только потому,
Что преступления свои
Вам легче приписать тому,
Кто не похож на вас
Ни видом, ни поступками.
Я вам нужна затем,
Чтоб черни показать урок
И заодно
Её же одурачить!
Свои пороки прикрывая
Любовью к Родине и лицемерием.
Когда Ясону помогая,
Я усыпила зельем
Чудовище,
Которое он одолеть не мог -
Для вас волшебницей была,
Теперь - колдунья!
И ваш закон
Мне предъявляет обвинения,
Но обвиняемые - вы!
Ясон!.. Любовь моя!.. Как трудно...
Я вырву сердце, кину псам!
Ты был так добр со мной,
Но греков доброта,
Кончается когда
Они добились своего
И власть маячит перед ними.
Но это всё людская власть!
Иллюзия, посмешище и фарс,
Мой суд не прихоти тирана
И не насмешки низкой черни,
Не в Греции, и даже не в Колхиде!
Кого обманут греки?
Зрителей?
Но вы похожи!
Москва, Коринф,
Афины и Колхида-
Везде одно и то же -
Ширма,
Что называется законом!
Я Гелиоса призываю!
Солнце -
Извергни пламя, жги дотла!
Пусть красными цветами пылают храмы;
В них добродетелью считается холуйство
И перед идолами клятвы.
Пусть пламя окровавит этот город,
Как душу мне сожгло
Предательство Ясона.
У греков
Любовь
В соединении с богатством
Превращается в товар.
А уж в Коринфе торговать умеют!
Я в этом убедилась.
Здесь власть земная давится землей,
Здесь место
Всем нам уготовано.
На что мне утешения?
Теперь кто выживет - утешится!
Вот для меня награда!
Знать,
Что скоро встретишь ты Харона
И поплывешь туда,
Откуда нет возврата.
Моей наградой
За твою любовь, Ясон,
Коринф весь засияет
Множеством огней
И весь объят пожаром будет.
А боги мне помогут
Вашу гордость, греки,
Превратить
В животный страх.
Пусть дети гибнут на кострах!
И женщины в горящих храмах
Кричат с телеэкранов!
Ясон, что скажешь Гелиосу?
Продолжишь похвальбу про подвиги
Эллада, аргонавты, трон...
Но подвиги твои -
Разбой и грабежи,
Насилие, корысть и воровство!
Ты меряешь дырявую корону,
А я должна покинуть город.
Ну, что ж! Я научилась! Моя любовь
Сильней твоей, Ясон. Сильнее!
Она свободна от того,
Что вы зовете лицемерными словами
Закон, порядок, правосудие, мораль.
За ними прячется один обман.
Я бросила отца и мать,
Зеленые холмы Колхиды,
Все, что мне дорого до слез
Ради любви,
Которая - слова?
Теперь слова забыты!
Вокруг огонь. Я ничего не вижу!
К чему мне утешения, рабы?
Нет между нами разницы?
Но парки различают истину и правду
И если так, то мне помогут.
Коринфа правда - золото и власть,
Но что всё это будет стоить для Харона?
Тому куда дороже медь.
Так пусть пылает этот город!
Где вероломство называется любовью,
Где воровство считается за подвиг,
А счастье меряется драхмой,
Где каждый мне теперь судья;
Палач и жрец,
Герой, торговец и последний нищий,
А мой Ясон уже мертвец!
Без сердца и души.
Будь проклят этот город!
Гори оранжевым огнем!
Пусть никого живого не останется!
И море пусть окрасится
В кровавый жуткий цвет!
Пусть крик детей смешается с ударом
грома!
Пусть молнии сверкают,
Сжигая всех подряд -
Наместника, тирана и солдат,
Героев, подлецов, ловцов людей,
Философов, поэтов, остальных
Свободных и рабов -
Пускай сожрет огонь!
И от Коринфа
Останутся руины. Чёрный дым.
И трупы, трупы, трупы, трупы...
Бот что мне будет утешением.
Гори, Коринф!
