Hamilton Morris
Один день в гостях у Шульгина
Я люблю Александра Шульгина. Я полюбил его с того момента, как только прочитал о нем. Он – мой идол, мой герой, мое солнце, мой кислород. Я люблю каждую страницу его фенэтиламинового опуса PIHKAL (Phenethylamines I Have Known and Loved) и каждый миллиграмм 1.13-килограммового триптаминового трактата TIHKAL. Над моей кроватью прикреплен крупноформатный постер, на котором Шульгин обнимается со своей женой, Энн. Мало того – я даже кладу PIHKAL к себе в кровать – не под подушку, а вместо подушки.
Шульгин – дедушка Экстази, молекулярный маг, атомный конкистадор, химический кентавр. За пятьдесят лет он создал немыслимое количество новых психоделиков. Он для меня скорее мифологическое создание, нежели настоящий человек. Но он на самом деле существует; теперь я могу свидетельствовать об этом.
После долгих лет приготовлений я наконец позвонил в резиденцию Шульгина, прося якобы об интервью. Это был звонок, требующий предварительного медитативного глубокого дыхания, аутогипноза и многократных прочищений горла. Кое-как мне удалось набрать номер и, пока я слушал гудки, от напряжения из носа у меня пошла кровь. Ответила Энн.
Мы беседовали, она называла меня «милым», что доставляло мне невероятное удовольствие; неожиданно у нее обнаружился новозеландский акцент. Энн поведала мне, что Саша (так называют Шульгина друзья) больше не дает интервью – он сосредоточил все силы на написании книги и работе в лаборатории. Я осторожно объяснил, что мне нужно не совсем интервью, а, скорее, встреча, неформальный диалог. В итоге мы договорились, что я могу заехать к Шульгиным на пару часов перед тем, как Александр отправится на кардиограмму. Энн еще раз напомнила мне, что он действительно не собирается больше давать интервью, и если наша встреча в итоге выльется в оное, то оно будет последним.
Несмотря на то, что имя Шульгина не на слуху, он, безусловно, является одним из главнейших психоделических химиков, когда-либо живших на свете. Знающие его, как правило, наслышаны только о его роли в повторном открытии и популяризации MDMA. Однако MDMA – лишь одно из более чем ста уникальных веществ, которые синтезировал Шульгин; ему даже частенько приходилось изобретать новые термины, чтобы описать их эффекты (один из моих любимых – “eye romp”, обозначающий проблемы с фокусировкой взгляда). Галлюциногены, психоделики, антидепрессанты, афродизиаки, стимуляторы, эмпатогены и, в конце концов – коммерчески успешные инсектициды – вот неполный список детищ Шульгина.
Карьера Шульгина началась в компании Дау Кемикал (Dow Chemical Company), где он стал известен, синтезировав Зектран (Zectran), первый биоразлагаемый инсектицид. После такого успеха ему была предоставлена свобода работы с любыми химикатами по собственному выбору. Шульгин выбрал психоделики и начал работать над созданием амфетамина с аббревиатурой DOM, который в то время по соотношению дозировки к силе воздействия уступал лишь ЛСД: полноценный DOM-трип мог длиться до 48 часов. В 1967 химик по имени Ник Сенд осознал коммерческий потенциал этого препарата и выстроил в Сан-Франциско лабораторию, где варил DOM в 150-галлонном котле и продавал килограммами Ангелам Ада, которые впоследствии разъезжали по Америке, распростаняя десятки тысяч 20-миллиграммовых таблеток DOM среди широкой публики: именно под ними полчища хиппи одуревали на Human Be-In в парке Голден Гейт (Human Be-In – мероприятие, проходившее в Сан-Франциско 14 января 1967 года. Оно явилось прелюдией к Лету Любви, превратившему район Хейт-Эшбери в символ американской контркультуры. – прим.перев.)
Тем временем менее чем в квартале от Томпкинс Сквер парка сотрудники полицейского департамента Нью-Йорка во время утреннего рейда вынесли дверь псхиоделической капеллы под названием Church of the Mystifying Elation. Полиция конфисковала 1500 доз DOM стоимостью несколько миллионов долларов, два растения марихуаны и «огромное количество матрасов», на которых тусовались обитатели церкви. В прессу просочилось множество историй о пациентах, доставленных под DOM в приемный покой c бэд-трипами. Один оригинал аккурат в День Матери проглотил дозу, после которой совершил ритуальное сеппуку, выпотрошив себя самурайским мечом.
О ту пору препарат был еще не идентифицирован и упоминался в газете New York Times как вещество, родственное секретному военному нервно-паралитическому газу или как «черная икра в мире психоделиков». В конце концов выяснилось, что DOM является продуктом легальных фармацевтических исследований, проводящихся неким тогда еще малоизвестным химиком из Дау Кемиклз, и это очень опечалило руководителей корпорации.
Прекратив отношения с Дау, Шульгин обосновал персональную лабораторию в своем заднем дворе и занялся исследованием наркотических веществ с ощущением полной независимости и того, что созданные им препараты обладают потенциалом изменения сознания не менее миллиона человек. Он тестировал каждое соединение лично и, если находил его годным, угощал жену и друзей, делая акцент на свойствах психоделиков, повышающих сексуальность (сам Шульгин предпочитал слово «эротика»). За пятьдесят лет он произвел ни с чем не сравнимый, исчерпывающий анализ психоделиков, и изготовил множество препаратов, не уступающих продукции крупных фармацевтических компаний.
В это же время Шульгин играл на альте, преподавал в университете и посещал элитные вечера в Bohemian Grove – месте, где, по моим предположениям, он распробовал немало психоделиков с капитанами индустрии. Один друг рассказывал, что Шульгин был замечен там обучающим главу компании «Боинг» «новому способу летать».
Когда я приехал к Шульгиным в Лафайетт, Калифорния, Александр мирно сидел за кухонным столом. Я вошел, открыв стеклянную дверь-купе, поприветствовал и затем обнял его, что доставило мне эйфорию куда большую, нежели под MDMA, и куда более отчетливое ощущение тянущегося времени, чем под 2C-T-4. Освободившись от объятий, Шульгин сразу же, без паузы, начал экзаменовать меня:
- Можете ли вы назвать два слова, начинающиеся с двойной «а»?
Я подумал пару секунд и ответил:
- «Aardvark» - это одно...
- Хорошо. А второе?
- Не знаю, не могу назвать еще одно.
Шульгин склонил голову и прошептал низким голосом:
- Aardwolf.
- Aardwolf? – переспросил я. Александр поднялся и вышел, и вскоре подсунул мне под нос гигантский желтый словарь. Я вслух прочитал определение:
1. Похожее на гиену четвероногое животное, имеющее полосатый окрас, пятипалые передние лапы и густую гриву, питается преимущественно падалью и насекомыми. 2. (чрезвычайно) неожиданный непсиходелический опыт, сбивающий с толку.
«О’кей», - удовлетворенно сказал Шульгин. «Эту проблему мы решили. А вот знаешь ли ты, к примеру, что такое lowena?»
- «Нет, а что это?» - доверчиво поинтересовался я.
- «Это противоположность highen’е» (Шульгин обыгрывает звучание слова «гиена» на примере прилагательных-антонимов “high” и “low”. – прим.перев.)
«Ага!» - произнес я и поспешил сменить тему. – «Я принес вам персиковый пирог . Не хотите ли кусочек?»
Он ответил следующим вопросом: «Сколько цифр имеет число Пи после десятичной точки?»
«Одну», - сказал я, перепутав лево и право, и Шульгин продолжил допрос.
«Хорошо, а каково тогда значиние числа Пи? 3.14159265… Но сколько цифр может стоять перед десятичной точкой числа Пи или иного рационального числа?»
«Потенциально бесконечное количество...»
«Правильно. А насколько велика бесконечность?»
«Простите?»
«Насколько велика бесконечность?»
«На этот вопрос сложно ответить», - произнес я.
«Для сравнения я задам вам другой вопрос. Сколько цифр стоит справа от десятичной точки? Одна? Бесконечное количество? Не только бесконечное количество, но и бесконечность более высокого порядка»...
Далее мы общались преимущественно загадками – математическими, физическими, химическими или лингвистическими. Мой персиковый пирог был признан гипотетически новым психоделическим наркотиком (5-MeO-PEACHPIE), и хозяин попросил меня рассчитать себе первую дозу. Из соображений безопасности мы решили начать с фемтограммового куска. Шульгин надел сандалии, взял трость и предложил отправиться в лабораторию.
В это время Энн принесла нам большой кувшин клубничного лимонада. Мне постоянно приходилось напоминать себе, что это была Энн Шульгина – женщина, продвигавшая MDMA-психотерапию – которая в этом самом доме и, возможно, в этой комнате, применяла MDMA и 2C-B с целью излечения широкого спектра недугов, начиная с зависимости от закиси азота и заканчивая одержимостью демонами. Нередко пациенты обнаруживали себя исцеленными после подобных сеансов, в то время как долгие годы классической психотерапии приносили лишь слабое облегчение. Я потягивал лимонад и рассматривал уичольские картины. «Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я беру лед голыми руками», - сказала Энн, добавив мне в бокал еще пару кубиков. «Абсолютно», – ответил я. Меня не смутило даже если бы она воспользовалась голыми ногами.
Насладившись лимонадом, я проследовал в туалет. Черные бриллианты на обоях образовывали своеобразную решетку. Схожий узор, вспомнил я, протянулся и пожал Шульгину руку во время одного из первых испытаний TMA-6. Стоя у белого унитаза, я подумал, что он представляет собой прямо-таки фармакокинетический клад, содержа в себе, пожалуй, самую обширную в мире коллекцию психоделических метаболитов.
Я обнаружил Шульгина ожидающим меня в заднем дворике. Мы прошли вниз по дорожке из блестящих камней в его лабораторию. Солнце пробивалось сквозь зелень, играя тенями на безмерном множестве психоделических кактусов (здесь был и великолепный Trichocereus bridgesii forma monstrose – не имеющий колючек мескалиновый кактус фаллической формы, известный также как Penis plant). Лаборатория представляла собой пестрый, будто лоскутный коттеджик из рифленого металла и пластика, излучавший резкий дух DMT. Открыв дверь, Шульгин, подобно Санта-Клаусу, воскликнул: «Хо-хо-хо!»
Лаборатория скрывала в себе залежи Пайрекса, горы боросиликата, уйму мензурок, бюреток и резиновых пробок. Банки для консервирования были набиты тем, что я идентифицировал как собранные грибы. Листовым стеклом были прижаты былинки ржи с наросшими на них темно-пурпурными пальчиками Claviceps purpurea, растительного прекурсора ЛСД, той самой плесени, ответственной за средневековую напасть под названием «Антониев огонь». На доске была записана энергетическая диаграмма еще не синтезированной молекулы, которую я опознал как 3,4-MD-4-метиламинорекс – производную высокоэйфорического психостимулятора под названием 4-метиламинорекс, который в середине 1980-х снискал славу культового наркотика под именем U4E-uh. Под диаграммой красовалась подпись: «СДЕЛАЙ МЕНЯ!»
На столе красовалась коллекция пузатых колбочек, каждая из которых содержала тонкий налет неочищенной триптаминовой корочки. На одной колбочке была наклейка «5-MeO-MALT», на другой – «5-MeO-NALT». «Первый из них, DALT, это диаллил», - стал объяснять Шульгин. «А метилаллил – это MALT. Потом идет EALT, и затем», - он сочно произнес взрывную «п». – «PALT и изо-PALT, и так далее. 5-MeO-DALT – это активное соединение, так что я продолжу эту линию. Как правило, они ждут около четырех лет после изобретения того или иного вещества; оно становится популярным, и тогда-то его запрещают. Но я отправил описание синтеза 5-MeO-DALT другу, тот выложил его в сеть, и уже через месяц 5-MeO-DALT был синтезирован в Китае и попал к нам через Европу. Сегодня он доступен на улице!»
Действительно, 24 мая 2004 г. Шульгин послал некоему психонавту под ником Марпл мейл с описанием синтеза и эффектов 5-MeO-DALT, оформив его в стиле TIHKAL и сказав, что оно будет включено в будущую книгу. В этот же день Марпл опубликовал полученную информацию на своем личном сайте – и в результате уже 25 июня «черные» лаборатории предлагали препарат по $200 за грамм. Еще через три месяца, 25 сентября 2004 г., произошла первая передозировка 5-MeO-DALT: житель Флориды во время знаменитого урагана Джин употребил 225 мг, что более чем в 11 раз превышало опробованную Шульгиным дозу. Он выжил и после делился божественными инсайтами в стиле “Оззи и ему подобная музыка довольно плохо сочетаются с этим веществом”.
Если Шульгин шепнет хотя бы слово о некоем новом препарате, то почти гарантировано, что в течение пары месяцев он приобретет международную известность. Если кто-то умудрится умереть от приема шульгинских детищ, то этот инцидент будет непременно раздут в прессе, получит широкую огласку и привлечет пристальное внимание структур, борющихся с наркотиками. Великобритания вообще от греха подальше решила одним законодательным актом запретить весь перечень веществ, упомянутых в PIHKAL. Однако, несмотря на обилие недоброжелателей, Шульгин продолжает считать, что его исследования должны оставаться публичными в образовательных целях, кто бы их ни изучал – наркополицейские или аддикты DXM.
Однако существует одна область, где Шульгин считает свои химические откровения слишком смелыми для публичного формата. Во время исследования амфетамина он создал ALEPH-1, о котором сделал запись у себя в блокноте: «Об этом препарате нельзя говорить НИКОМУ, чтобы он не был идентифицирован и, соответственно, не было принято никаких шагов по борьбе с ним. Закодировать его как “SH” уже будет слишком информативно”. Шульгин всерьез полагал ALEPH-1 эликсиром силы и считал, что если департамент по борьбе с наркотиками обнаружит его, то он будет «уничтожен».
Однако сейчас на мой вопрос, остается ли Шульгин до сих пор при том же мнении, он ответил: «Нет-нет, публикуй».
Чуть позже к нам присоединился Пол Д., соратник Шульгина, знавший Александра с незапамятных времен и ассистировавший ему в исследованиях прошлых лет. Я спросил Пола, испытывал ли он на себе какие-либо из совместно синтезированных триптаминов, но тот покачал головой: «Нет, Саша всегда первым пробует новые препараты». Причины этого абсолютно альтруистичны: если вещество обладает неожиданными токсическими эффектами, то, опробовав его на себе, он не подвергнет риску свою семью и друзей. Однако я подозреваю, что, помимо прочего, Шульгину просто нравится снимать первую пробу: только единожды можно впервые изготовить и попробовать тот или иной психоделик, - этакое лишение нейрохимической девственности. В принципе, Шульгин время от времени возвращается только к одному наркотику: спросите его про любимый психоделик, и он без колебаний ответит: “2C-B5”. Поинтересуйтесь, сколько раз он принимал 2C-B5, и услышите – «несколько раз». Речь идет, на минуточку, о человеке, пережившем примерно 10 тысяч психоделических трипов. Ни один препарат, даже обожаемый Шульгиным 2C-B, не может быть столь заманчивым, сколь еще не опробованные.
Пол принес нам кучу картонных коробок, полных химикатов. Можно сказать, в них содержалась полная фармакологическая история Шульгина. Труд всей его жизни был закупорен в эти флаконы. Коллекция была в высшей степени дразнящей. Мой пульс зашкаливал, а лоб покрылся испариной, в то время как я старался не задыхаться, удерживать глазные яблоки в глазницах, не издавать диких звуков – одним словом, не уподобляться героям мультиков Текса Эйвери.
Под крышкой обнаружились ячейки, индексированные буквами латинского алфавита, которые содержали стеклянные флакончики c приклеенными к ним этикетками-«стикерами». На этикетках от руки были начертаны молекулярные диаграммы. Некоторых субстанций не существовало больше нигде во вселенной – только в этом загородном доме (Шульгин – не только великий химик, но и знатный коллекционер. В начале своей карьеры он амбициозно желал собрать у себя все психоактивные субстанции мира, но в какой-то момент осознал, что не справится с этой задачей). Согласно списку, в одной из принесенных Полом и открытых нами коробок находились трихоцерин, изомескалин, амфетамин, R-DOM, MDMA, DET, DiPT, скополамин, бензфетамин, d-метамфетамин, берберин, физостигмин, тебаин, оксикодон, оксиморфон, а также несколько образцов PCP, подписанных «запрещенный PCP, 1975 год», и многое, многое другое.
Разбирал еще одну из множества коробок, где хранилось еще около тысячи склянок. «Там в основном промежуточные результаты вроде триметоксибензальдегида», - пояснил он, поднося к носу флакон с вязкой черной субстанцией. «Интересно пахнет», - заметил он, передавая мне флакон. Зажав одну ноздрю, я с силой вдохнул. Субстанция пахла как мазь VapoRub и мгновенно вызвала у меня судороги тошноты вкупе с пульсирующей головной болью. Так или иначе, я был рад обогатить свой кровоток несколькими фемтограммами из коллекции Шульгина.
«А это – 2-этокси-бензальдегид», - продолжал Пол. Он протянул мне следующий флакон, словно мы дегустировали вино, оценивая его вкусовой букет. «Вот еще промежуточные звенья в производстве амфетаминов и фенэтиламинов...» - он вытянул склянку с кристаллами канареечно-желтого цвета и принялся расшифровывать молекулярную структуру на наклейке. «Это дифенил...» - я, как журавль, вытянул шею и склонился над флаконом, но Шульгин прервал нашу дегустацию возгласом: «Идем есть!»
Пол остался, а мы с Александром вернулись в дом , где Энн подала мне душераздирающе острую пиццу, а мужу – сэндвич с яичным салатом. Это был бы совершенно обыденный ланч, если бы рядом со мной не сидел величайший психоделический химик мира.
Внезапно к нам ворвался Пол и, задыхаясь, выпалил: «Группа японских ученых только что добилась 12-шагового полного синтеза Сальвинорина А!» Комната наполнилась гулом; Шульгин был впечатлен. «Ого, это ведь довольно сложно», - сказал он. «Сокровище симметрии. Ты знаешь, что у Сальвинорина существует 128 изомеров?»
Мне хотелось, чтобы этот день никогда не кончался. Я сидел и смотрел, как Шульгин поедает свой сэндвич, и размышлял о том сверхъестественном влиянии, которое этот человек незаметно оказал на мир. Сотни смертей, миллионы бэд-трипов, десятки миллиардов долларов, из которых он не получил ни цента, триллионы личностных трансформаций, декалитры счастливых слёз, децибелы смеха и т.д. и т.п. Я хотел сказать ему, насколько он изменил мою собственную жизнь, тысячу раз с радостными возгласами встать перед ним на колени в благодарность за все, что я испытал под воздействием созданных и отвоеванных им веществ. Я ломал кровать под 2C-B. Лежал, как дитя в колыбельке, умирая под DOC. Под DiPT стоял на крыльце и наслаждался холодным молоком из кувшина, когда меня вдруг атаковала собака. Когда в Централ Парке под 4-HO-MiPT я превратился в Энрике Иглесиаса, местный художник рисовал мой портрет. Под 4-HO-MET я как-то нашел в такси на полу мокрый парик и зарылся в него лицом. Съев 2C-E, наслаждался хрустом и вкусом сочного красного яблока. Все эти воспоминания стали для меня волшебными и в некотором роде священными, и я хотел поведать Шульгину об этом – но у меня не хватило бы слов, чтобы отблагодарить его.
Когда мы поели и наша встреча подходила к концу, я спросил, могу ли я еще раз взглянуть на лабораторию. Получив разрешение, я удалился в лоскутный коттеджик и там, в тишине, вновь и вновь нюхал, трогал и пробовал диковинные субстанции. В коробках, где стояли флаконы с MeO-DiPT, 2C-B, DOB и DOM были пустые ячейки – своего рода шрамы на теле шульгинской коллекции – но они не отменяли существования этих препаратов, ставших бессмертными после того, как Шульгин создал их и обнародовал способы их синтеза.
В свои 84 года Шульгин еще экспериментирует с психоделиками лично. Его новое детище, 5-MeO-MALT, сказал он, демонстрирует активность при дозе в 1.8 мг, что свидетельствует о значительной мощности препарата. Но, заметил Шульгин, он обратил внимание, что с возрастом дозировка, требуемая для оказания эффектов, ощутимо снижается.
Если это мое недоинтервью, взятое у Шульгина, окажется последним, то оно оставит у меня ощущение недосказанности. У меня осталось множество вопросов, которые я так и не задал. Однако мой визит к Шульгиным показал мне, что пришло время задавать вопросы себе самому и отвечать на них – что уже само по себе является хорошим результатом. В конце концов, Шульгин и так рассказал мне предостаточно всего. И мне было настолько сложно покинуть его лабораторию, что я хотел спрятаться в мусорный бак или влезть на дерево – лишь бы эта история не заканчивалась.
2010 г.
Перевод с английского - anaesthesi
(С) behigh.org
Один день в гостях у Шульгина
Я люблю Александра Шульгина. Я полюбил его с того момента, как только прочитал о нем. Он – мой идол, мой герой, мое солнце, мой кислород. Я люблю каждую страницу его фенэтиламинового опуса PIHKAL (Phenethylamines I Have Known and Loved) и каждый миллиграмм 1.13-килограммового триптаминового трактата TIHKAL. Над моей кроватью прикреплен крупноформатный постер, на котором Шульгин обнимается со своей женой, Энн. Мало того – я даже кладу PIHKAL к себе в кровать – не под подушку, а вместо подушки.
Шульгин – дедушка Экстази, молекулярный маг, атомный конкистадор, химический кентавр. За пятьдесят лет он создал немыслимое количество новых психоделиков. Он для меня скорее мифологическое создание, нежели настоящий человек. Но он на самом деле существует; теперь я могу свидетельствовать об этом.
После долгих лет приготовлений я наконец позвонил в резиденцию Шульгина, прося якобы об интервью. Это был звонок, требующий предварительного медитативного глубокого дыхания, аутогипноза и многократных прочищений горла. Кое-как мне удалось набрать номер и, пока я слушал гудки, от напряжения из носа у меня пошла кровь. Ответила Энн.
Мы беседовали, она называла меня «милым», что доставляло мне невероятное удовольствие; неожиданно у нее обнаружился новозеландский акцент. Энн поведала мне, что Саша (так называют Шульгина друзья) больше не дает интервью – он сосредоточил все силы на написании книги и работе в лаборатории. Я осторожно объяснил, что мне нужно не совсем интервью, а, скорее, встреча, неформальный диалог. В итоге мы договорились, что я могу заехать к Шульгиным на пару часов перед тем, как Александр отправится на кардиограмму. Энн еще раз напомнила мне, что он действительно не собирается больше давать интервью, и если наша встреча в итоге выльется в оное, то оно будет последним.
Несмотря на то, что имя Шульгина не на слуху, он, безусловно, является одним из главнейших психоделических химиков, когда-либо живших на свете. Знающие его, как правило, наслышаны только о его роли в повторном открытии и популяризации MDMA. Однако MDMA – лишь одно из более чем ста уникальных веществ, которые синтезировал Шульгин; ему даже частенько приходилось изобретать новые термины, чтобы описать их эффекты (один из моих любимых – “eye romp”, обозначающий проблемы с фокусировкой взгляда). Галлюциногены, психоделики, антидепрессанты, афродизиаки, стимуляторы, эмпатогены и, в конце концов – коммерчески успешные инсектициды – вот неполный список детищ Шульгина.
Карьера Шульгина началась в компании Дау Кемикал (Dow Chemical Company), где он стал известен, синтезировав Зектран (Zectran), первый биоразлагаемый инсектицид. После такого успеха ему была предоставлена свобода работы с любыми химикатами по собственному выбору. Шульгин выбрал психоделики и начал работать над созданием амфетамина с аббревиатурой DOM, который в то время по соотношению дозировки к силе воздействия уступал лишь ЛСД: полноценный DOM-трип мог длиться до 48 часов. В 1967 химик по имени Ник Сенд осознал коммерческий потенциал этого препарата и выстроил в Сан-Франциско лабораторию, где варил DOM в 150-галлонном котле и продавал килограммами Ангелам Ада, которые впоследствии разъезжали по Америке, распростаняя десятки тысяч 20-миллиграммовых таблеток DOM среди широкой публики: именно под ними полчища хиппи одуревали на Human Be-In в парке Голден Гейт (Human Be-In – мероприятие, проходившее в Сан-Франциско 14 января 1967 года. Оно явилось прелюдией к Лету Любви, превратившему район Хейт-Эшбери в символ американской контркультуры. – прим.перев.)
Тем временем менее чем в квартале от Томпкинс Сквер парка сотрудники полицейского департамента Нью-Йорка во время утреннего рейда вынесли дверь псхиоделической капеллы под названием Church of the Mystifying Elation. Полиция конфисковала 1500 доз DOM стоимостью несколько миллионов долларов, два растения марихуаны и «огромное количество матрасов», на которых тусовались обитатели церкви. В прессу просочилось множество историй о пациентах, доставленных под DOM в приемный покой c бэд-трипами. Один оригинал аккурат в День Матери проглотил дозу, после которой совершил ритуальное сеппуку, выпотрошив себя самурайским мечом.
О ту пору препарат был еще не идентифицирован и упоминался в газете New York Times как вещество, родственное секретному военному нервно-паралитическому газу или как «черная икра в мире психоделиков». В конце концов выяснилось, что DOM является продуктом легальных фармацевтических исследований, проводящихся неким тогда еще малоизвестным химиком из Дау Кемиклз, и это очень опечалило руководителей корпорации.
Прекратив отношения с Дау, Шульгин обосновал персональную лабораторию в своем заднем дворе и занялся исследованием наркотических веществ с ощущением полной независимости и того, что созданные им препараты обладают потенциалом изменения сознания не менее миллиона человек. Он тестировал каждое соединение лично и, если находил его годным, угощал жену и друзей, делая акцент на свойствах психоделиков, повышающих сексуальность (сам Шульгин предпочитал слово «эротика»). За пятьдесят лет он произвел ни с чем не сравнимый, исчерпывающий анализ психоделиков, и изготовил множество препаратов, не уступающих продукции крупных фармацевтических компаний.
В это же время Шульгин играл на альте, преподавал в университете и посещал элитные вечера в Bohemian Grove – месте, где, по моим предположениям, он распробовал немало психоделиков с капитанами индустрии. Один друг рассказывал, что Шульгин был замечен там обучающим главу компании «Боинг» «новому способу летать».
Когда я приехал к Шульгиным в Лафайетт, Калифорния, Александр мирно сидел за кухонным столом. Я вошел, открыв стеклянную дверь-купе, поприветствовал и затем обнял его, что доставило мне эйфорию куда большую, нежели под MDMA, и куда более отчетливое ощущение тянущегося времени, чем под 2C-T-4. Освободившись от объятий, Шульгин сразу же, без паузы, начал экзаменовать меня:
- Можете ли вы назвать два слова, начинающиеся с двойной «а»?
Я подумал пару секунд и ответил:
- «Aardvark» - это одно...
- Хорошо. А второе?
- Не знаю, не могу назвать еще одно.
Шульгин склонил голову и прошептал низким голосом:
- Aardwolf.
- Aardwolf? – переспросил я. Александр поднялся и вышел, и вскоре подсунул мне под нос гигантский желтый словарь. Я вслух прочитал определение:
1. Похожее на гиену четвероногое животное, имеющее полосатый окрас, пятипалые передние лапы и густую гриву, питается преимущественно падалью и насекомыми. 2. (чрезвычайно) неожиданный непсиходелический опыт, сбивающий с толку.
«О’кей», - удовлетворенно сказал Шульгин. «Эту проблему мы решили. А вот знаешь ли ты, к примеру, что такое lowena?»
- «Нет, а что это?» - доверчиво поинтересовался я.
- «Это противоположность highen’е» (Шульгин обыгрывает звучание слова «гиена» на примере прилагательных-антонимов “high” и “low”. – прим.перев.)
«Ага!» - произнес я и поспешил сменить тему. – «Я принес вам персиковый пирог . Не хотите ли кусочек?»
Он ответил следующим вопросом: «Сколько цифр имеет число Пи после десятичной точки?»
«Одну», - сказал я, перепутав лево и право, и Шульгин продолжил допрос.
«Хорошо, а каково тогда значиние числа Пи? 3.14159265… Но сколько цифр может стоять перед десятичной точкой числа Пи или иного рационального числа?»
«Потенциально бесконечное количество...»
«Правильно. А насколько велика бесконечность?»
«Простите?»
«Насколько велика бесконечность?»
«На этот вопрос сложно ответить», - произнес я.
«Для сравнения я задам вам другой вопрос. Сколько цифр стоит справа от десятичной точки? Одна? Бесконечное количество? Не только бесконечное количество, но и бесконечность более высокого порядка»...
Далее мы общались преимущественно загадками – математическими, физическими, химическими или лингвистическими. Мой персиковый пирог был признан гипотетически новым психоделическим наркотиком (5-MeO-PEACHPIE), и хозяин попросил меня рассчитать себе первую дозу. Из соображений безопасности мы решили начать с фемтограммового куска. Шульгин надел сандалии, взял трость и предложил отправиться в лабораторию.
В это время Энн принесла нам большой кувшин клубничного лимонада. Мне постоянно приходилось напоминать себе, что это была Энн Шульгина – женщина, продвигавшая MDMA-психотерапию – которая в этом самом доме и, возможно, в этой комнате, применяла MDMA и 2C-B с целью излечения широкого спектра недугов, начиная с зависимости от закиси азота и заканчивая одержимостью демонами. Нередко пациенты обнаруживали себя исцеленными после подобных сеансов, в то время как долгие годы классической психотерапии приносили лишь слабое облегчение. Я потягивал лимонад и рассматривал уичольские картины. «Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я беру лед голыми руками», - сказала Энн, добавив мне в бокал еще пару кубиков. «Абсолютно», – ответил я. Меня не смутило даже если бы она воспользовалась голыми ногами.
Насладившись лимонадом, я проследовал в туалет. Черные бриллианты на обоях образовывали своеобразную решетку. Схожий узор, вспомнил я, протянулся и пожал Шульгину руку во время одного из первых испытаний TMA-6. Стоя у белого унитаза, я подумал, что он представляет собой прямо-таки фармакокинетический клад, содержа в себе, пожалуй, самую обширную в мире коллекцию психоделических метаболитов.
Я обнаружил Шульгина ожидающим меня в заднем дворике. Мы прошли вниз по дорожке из блестящих камней в его лабораторию. Солнце пробивалось сквозь зелень, играя тенями на безмерном множестве психоделических кактусов (здесь был и великолепный Trichocereus bridgesii forma monstrose – не имеющий колючек мескалиновый кактус фаллической формы, известный также как Penis plant). Лаборатория представляла собой пестрый, будто лоскутный коттеджик из рифленого металла и пластика, излучавший резкий дух DMT. Открыв дверь, Шульгин, подобно Санта-Клаусу, воскликнул: «Хо-хо-хо!»
Лаборатория скрывала в себе залежи Пайрекса, горы боросиликата, уйму мензурок, бюреток и резиновых пробок. Банки для консервирования были набиты тем, что я идентифицировал как собранные грибы. Листовым стеклом были прижаты былинки ржи с наросшими на них темно-пурпурными пальчиками Claviceps purpurea, растительного прекурсора ЛСД, той самой плесени, ответственной за средневековую напасть под названием «Антониев огонь». На доске была записана энергетическая диаграмма еще не синтезированной молекулы, которую я опознал как 3,4-MD-4-метиламинорекс – производную высокоэйфорического психостимулятора под названием 4-метиламинорекс, который в середине 1980-х снискал славу культового наркотика под именем U4E-uh. Под диаграммой красовалась подпись: «СДЕЛАЙ МЕНЯ!»
На столе красовалась коллекция пузатых колбочек, каждая из которых содержала тонкий налет неочищенной триптаминовой корочки. На одной колбочке была наклейка «5-MeO-MALT», на другой – «5-MeO-NALT». «Первый из них, DALT, это диаллил», - стал объяснять Шульгин. «А метилаллил – это MALT. Потом идет EALT, и затем», - он сочно произнес взрывную «п». – «PALT и изо-PALT, и так далее. 5-MeO-DALT – это активное соединение, так что я продолжу эту линию. Как правило, они ждут около четырех лет после изобретения того или иного вещества; оно становится популярным, и тогда-то его запрещают. Но я отправил описание синтеза 5-MeO-DALT другу, тот выложил его в сеть, и уже через месяц 5-MeO-DALT был синтезирован в Китае и попал к нам через Европу. Сегодня он доступен на улице!»
Действительно, 24 мая 2004 г. Шульгин послал некоему психонавту под ником Марпл мейл с описанием синтеза и эффектов 5-MeO-DALT, оформив его в стиле TIHKAL и сказав, что оно будет включено в будущую книгу. В этот же день Марпл опубликовал полученную информацию на своем личном сайте – и в результате уже 25 июня «черные» лаборатории предлагали препарат по $200 за грамм. Еще через три месяца, 25 сентября 2004 г., произошла первая передозировка 5-MeO-DALT: житель Флориды во время знаменитого урагана Джин употребил 225 мг, что более чем в 11 раз превышало опробованную Шульгиным дозу. Он выжил и после делился божественными инсайтами в стиле “Оззи и ему подобная музыка довольно плохо сочетаются с этим веществом”.
Если Шульгин шепнет хотя бы слово о некоем новом препарате, то почти гарантировано, что в течение пары месяцев он приобретет международную известность. Если кто-то умудрится умереть от приема шульгинских детищ, то этот инцидент будет непременно раздут в прессе, получит широкую огласку и привлечет пристальное внимание структур, борющихся с наркотиками. Великобритания вообще от греха подальше решила одним законодательным актом запретить весь перечень веществ, упомянутых в PIHKAL. Однако, несмотря на обилие недоброжелателей, Шульгин продолжает считать, что его исследования должны оставаться публичными в образовательных целях, кто бы их ни изучал – наркополицейские или аддикты DXM.
Однако существует одна область, где Шульгин считает свои химические откровения слишком смелыми для публичного формата. Во время исследования амфетамина он создал ALEPH-1, о котором сделал запись у себя в блокноте: «Об этом препарате нельзя говорить НИКОМУ, чтобы он не был идентифицирован и, соответственно, не было принято никаких шагов по борьбе с ним. Закодировать его как “SH” уже будет слишком информативно”. Шульгин всерьез полагал ALEPH-1 эликсиром силы и считал, что если департамент по борьбе с наркотиками обнаружит его, то он будет «уничтожен».
Однако сейчас на мой вопрос, остается ли Шульгин до сих пор при том же мнении, он ответил: «Нет-нет, публикуй».
Чуть позже к нам присоединился Пол Д., соратник Шульгина, знавший Александра с незапамятных времен и ассистировавший ему в исследованиях прошлых лет. Я спросил Пола, испытывал ли он на себе какие-либо из совместно синтезированных триптаминов, но тот покачал головой: «Нет, Саша всегда первым пробует новые препараты». Причины этого абсолютно альтруистичны: если вещество обладает неожиданными токсическими эффектами, то, опробовав его на себе, он не подвергнет риску свою семью и друзей. Однако я подозреваю, что, помимо прочего, Шульгину просто нравится снимать первую пробу: только единожды можно впервые изготовить и попробовать тот или иной психоделик, - этакое лишение нейрохимической девственности. В принципе, Шульгин время от времени возвращается только к одному наркотику: спросите его про любимый психоделик, и он без колебаний ответит: “2C-B5”. Поинтересуйтесь, сколько раз он принимал 2C-B5, и услышите – «несколько раз». Речь идет, на минуточку, о человеке, пережившем примерно 10 тысяч психоделических трипов. Ни один препарат, даже обожаемый Шульгиным 2C-B, не может быть столь заманчивым, сколь еще не опробованные.
Пол принес нам кучу картонных коробок, полных химикатов. Можно сказать, в них содержалась полная фармакологическая история Шульгина. Труд всей его жизни был закупорен в эти флаконы. Коллекция была в высшей степени дразнящей. Мой пульс зашкаливал, а лоб покрылся испариной, в то время как я старался не задыхаться, удерживать глазные яблоки в глазницах, не издавать диких звуков – одним словом, не уподобляться героям мультиков Текса Эйвери.
Под крышкой обнаружились ячейки, индексированные буквами латинского алфавита, которые содержали стеклянные флакончики c приклеенными к ним этикетками-«стикерами». На этикетках от руки были начертаны молекулярные диаграммы. Некоторых субстанций не существовало больше нигде во вселенной – только в этом загородном доме (Шульгин – не только великий химик, но и знатный коллекционер. В начале своей карьеры он амбициозно желал собрать у себя все психоактивные субстанции мира, но в какой-то момент осознал, что не справится с этой задачей). Согласно списку, в одной из принесенных Полом и открытых нами коробок находились трихоцерин, изомескалин, амфетамин, R-DOM, MDMA, DET, DiPT, скополамин, бензфетамин, d-метамфетамин, берберин, физостигмин, тебаин, оксикодон, оксиморфон, а также несколько образцов PCP, подписанных «запрещенный PCP, 1975 год», и многое, многое другое.
Разбирал еще одну из множества коробок, где хранилось еще около тысячи склянок. «Там в основном промежуточные результаты вроде триметоксибензальдегида», - пояснил он, поднося к носу флакон с вязкой черной субстанцией. «Интересно пахнет», - заметил он, передавая мне флакон. Зажав одну ноздрю, я с силой вдохнул. Субстанция пахла как мазь VapoRub и мгновенно вызвала у меня судороги тошноты вкупе с пульсирующей головной болью. Так или иначе, я был рад обогатить свой кровоток несколькими фемтограммами из коллекции Шульгина.
«А это – 2-этокси-бензальдегид», - продолжал Пол. Он протянул мне следующий флакон, словно мы дегустировали вино, оценивая его вкусовой букет. «Вот еще промежуточные звенья в производстве амфетаминов и фенэтиламинов...» - он вытянул склянку с кристаллами канареечно-желтого цвета и принялся расшифровывать молекулярную структуру на наклейке. «Это дифенил...» - я, как журавль, вытянул шею и склонился над флаконом, но Шульгин прервал нашу дегустацию возгласом: «Идем есть!»
Пол остался, а мы с Александром вернулись в дом , где Энн подала мне душераздирающе острую пиццу, а мужу – сэндвич с яичным салатом. Это был бы совершенно обыденный ланч, если бы рядом со мной не сидел величайший психоделический химик мира.
Внезапно к нам ворвался Пол и, задыхаясь, выпалил: «Группа японских ученых только что добилась 12-шагового полного синтеза Сальвинорина А!» Комната наполнилась гулом; Шульгин был впечатлен. «Ого, это ведь довольно сложно», - сказал он. «Сокровище симметрии. Ты знаешь, что у Сальвинорина существует 128 изомеров?»
Мне хотелось, чтобы этот день никогда не кончался. Я сидел и смотрел, как Шульгин поедает свой сэндвич, и размышлял о том сверхъестественном влиянии, которое этот человек незаметно оказал на мир. Сотни смертей, миллионы бэд-трипов, десятки миллиардов долларов, из которых он не получил ни цента, триллионы личностных трансформаций, декалитры счастливых слёз, децибелы смеха и т.д. и т.п. Я хотел сказать ему, насколько он изменил мою собственную жизнь, тысячу раз с радостными возгласами встать перед ним на колени в благодарность за все, что я испытал под воздействием созданных и отвоеванных им веществ. Я ломал кровать под 2C-B. Лежал, как дитя в колыбельке, умирая под DOC. Под DiPT стоял на крыльце и наслаждался холодным молоком из кувшина, когда меня вдруг атаковала собака. Когда в Централ Парке под 4-HO-MiPT я превратился в Энрике Иглесиаса, местный художник рисовал мой портрет. Под 4-HO-MET я как-то нашел в такси на полу мокрый парик и зарылся в него лицом. Съев 2C-E, наслаждался хрустом и вкусом сочного красного яблока. Все эти воспоминания стали для меня волшебными и в некотором роде священными, и я хотел поведать Шульгину об этом – но у меня не хватило бы слов, чтобы отблагодарить его.
Когда мы поели и наша встреча подходила к концу, я спросил, могу ли я еще раз взглянуть на лабораторию. Получив разрешение, я удалился в лоскутный коттеджик и там, в тишине, вновь и вновь нюхал, трогал и пробовал диковинные субстанции. В коробках, где стояли флаконы с MeO-DiPT, 2C-B, DOB и DOM были пустые ячейки – своего рода шрамы на теле шульгинской коллекции – но они не отменяли существования этих препаратов, ставших бессмертными после того, как Шульгин создал их и обнародовал способы их синтеза.
В свои 84 года Шульгин еще экспериментирует с психоделиками лично. Его новое детище, 5-MeO-MALT, сказал он, демонстрирует активность при дозе в 1.8 мг, что свидетельствует о значительной мощности препарата. Но, заметил Шульгин, он обратил внимание, что с возрастом дозировка, требуемая для оказания эффектов, ощутимо снижается.
Если это мое недоинтервью, взятое у Шульгина, окажется последним, то оно оставит у меня ощущение недосказанности. У меня осталось множество вопросов, которые я так и не задал. Однако мой визит к Шульгиным показал мне, что пришло время задавать вопросы себе самому и отвечать на них – что уже само по себе является хорошим результатом. В конце концов, Шульгин и так рассказал мне предостаточно всего. И мне было настолько сложно покинуть его лабораторию, что я хотел спрятаться в мусорный бак или влезть на дерево – лишь бы эта история не заканчивалась.
2010 г.
Перевод с английского - anaesthesi
(С) behigh.org
